Текст книги "История Рязанского княжества"

Глава III
Внутреннее состояние Рязанского княжества в конце XII и начале XIII вв.

Природа крал. Города по Оке и Проне. Основное ядро княжества. Границы. Муромский удел. Соседство с мордвою и половцами. Христианский элемент населения. Характеристика князей и народа. Рязанские бояре. Средства пропитания. Торговые сношения.

Природа края

Географическое положение Рязанской области вообще можно обозначить средним течением Оки вместе с ее притоками. Распределение пространства и населения по обе стороны было неравное; южная часть далеко преобладала над северной. Природа края не представляет большого разнообразия в формах своей поверхности. Северная, т. е. мещерская сторона Оки есть низменная, болотистая полоса с тощей, песчаной почвой. В старину она была сплошь покрыта лесами, значительные остатки которых сохранились до наших времен. Бедное финское население, затерявшееся в этих лесах, долго удерживало свою первобытную физиономию, только в недавнее время его можно стало назвать обрусевшим. Не так бедна и однообразна природа на левой – непосредственно Рязанской – стороне Оки. Здесь поверхность заметно поднимается; пригорки и углубления сообщают ей волнообразный характер; почва, сначала глинистая, чем далее идет к югу, тем более и более переходит в черноземную. В старину и эта полоса была богата лесами, но они оставляли лугам и нивам довольно пространства и придавали местности более живописные виды, нежели на севере. На юге эта полоса ограничивалась той кривой линией, которая обозначает водораздел притоков Оки и Дона между верховьями Упы и Воронежа. Далее к югу леса более и более редели и уступали место кустарникам, которые переходили в открытую степь.

Города по Оке и Проне

Первым славянским поселением, первым зерном русской цивилизации на финской почве средней Оки, как известно, был город Рязань. Он лежал на крутом берегу реки – версты на четыре ниже устья Прони. Судя по остаткам старо-рязанских валов, площадь города представляла форму прямоугольника и имела в длину немного более… версты, а в ширину – немного менее. Из внутренних построек города положительно известен только каменный собор Бориса и Глеба, сооруженный, если не ошибаемся, Глебом Ростиславичем. Летопись упоминает об этом храме под 1194 г., потому что в нем похоронен был Игорь Глебович[93]93
  Никоновская лет. 11. 260.


[Закрыть]. Новейшие археологические исследования не оставляют сомнения в том, что в XIV веке он служил местом погребения для княжеской фамилии[94]94
  В 1836 г. один купеческий сын из города Спасска по имени Дмитрий Тихомиров, молодой ревностный археолог, производил целое лето раскопки на Старо-Рязанском городище и снес один из двух холмов, который, по преданию, заключал в себе остатки собора. Действительно, здесь открыты были основание церкви, пол из каменных плит, большое количество гробов из тесаного камня со скелетами внутри, остатки одежд и пр. Подробности открытий см. в статье того же Тихомирова: «Исторические сведения об археологических исследованиях в Старой Рязани», М. 1844 г. Второй холм, который, по преданию, образовался на месте княжеского терема, к сожалению, до сих пор остается нетронутым. Г. Ходаковский, в опровержение г. Калайдовича (письма к А. Ф. Малиновскому), доказывал, что предположение о княжеском дворце невероятно, потому что в XIII столетии еще не было в обыкновении у русских князей жить в каменных дворцах. Оба холма, по его мнению, занимают остатки церквей. Исторический сборник Погодина. Т. I.


[Закрыть]. Мы уже говорили, что основание Рязани, как и Черниговской колонии, удовлетворяло современным стратегическим и административным потребностям. Потом, когда этот город сделался центром особенного княжества, он, естественно, послужил исходным пунктом, откуда славянские поселения мало-помалу распространились по окрестным землям. Князья рязанские, как и все другие, старались увеличивать число городов в своих волостях. Этим числом измерялось в то время могущество князей; города лучше всего закрепляли за ними туземные племена и служили защитой для края. Судя по незначительным размерам дошедших до нас городков и городищ, построение таких укреплений не представляло больших трудностей, для них всегда можно было найти несколько десятков или сотен людей от излишка населения, скопившегося в других местах; затем из туземных жителей, из пленных и т. д.

Главное и самое естественное направление, которому подчинилось движение рязанской колонизации, пошло вверх по Оке; оно служило проводником славянской гражданственности в мещерскую глушь и являлось жизненной артерией для целого края. Притом борьба между Рязанским и соседним Суздальским княжеством началась уже с конца XI столетия; следовательно, являлась насущная потребность оградить себя крепостями с этой стороны. Правый берег Оки на всем протяжении Рязанской области господствует над левым; местами он довольно высок, обрывист и в прежние времена предоставлял много удобных пунктов для укрепления. Действительно, в конце XII – в начале XIII веков мы находим здесь целый ряд крепостей. Самыми очевидными следами их существования служат остатки земляных валов, кое-где уцелевшие по окраинам крутого берега; другие напоминают о себе названиями сел и деревень – Городец, Городище, Городецкая и пр.; были и такие, которые не оставили после себя никаких следов.

Если от Рязани пойдем вверх по Оке, то первым известным городом, который встречается на правом берегу, является Ожск. Далее за ним находим Ольгов[95]95
  Лаврентьевская лет. 182. Судя по рассказу летописи, Ожск был недалеко от Ольгова вниз по Оке, может быть, на краю одного из теперешних сел Вышгорода или Половского, первое обращает на себя внимание своим именем, а второе – следами осыпей со стороны реки.


[Закрыть], который занимал высокий обрывистый угол, образуемый впадением в Оку речки Гусевки. Следы крепости заметны до сих пор. Между двумя упомянутыми городами лежал третий – Козарь, но только на противоположном берегу.

О нем летопись упоминает под 1147 г. «Того же лета в Рязани во граде Козари от иконы святые Пятницы быша чудеса и исцеления многа»[96]96
  Никоновская лет. 11. 103. Мы предполагаем его местность там, где теперь находится село того же имени. Впрочем, в этом отношении сомнительно полагаться на одну Никоновскую летопись, которая не слишком разборчиво придает многим местам название городов.


[Закрыть]. Верстах в двенадцати повыше Ольгова возникал Переяславль Рязанский. Происхождение этого города связано с религиозным началом. Под 1095 г. упомянуто о заложении его около церкви св. Николы Старого; а потом под 1098 г. говорится, что при великом князе рязанском Романе Игоревиче епископ Арсений 1-й заложил Переяславль у озера Карасева[97]97
  Рязанские Достопамятности.


[Закрыть]. Эти два известия об основании одного и того же города нисколько не противоречат друг другу. Если существовала церковь, то подле нее, наверное, было какое-нибудь поселение. В конце XI века положено начало укреплениям; их-то и надобно подразумевать в первом известии о заложении города. Впоследствии явилась потребность увеличить его размеры и, спустя столетие, в Переяславле воздвигаются новые укрепления по благословению первого рязанского епископа с молитвословием и освящением воды[98]98
  При этом позволяем себе сделать следующую догадку. С XV века положительно известно, что Переяславль Рязанский состоял, собственно, из двух укрепленных пунктов города (кремля) и острога, которые стояли рядом друг подле друга. Очень может быть, что второе известие об основании Переяславля относится к острогу. Самое участие епископа в этом деле становится понятно, если вспомним, что внутри острога помещалась соборная Борисо-Глебская церковь; тут же находились архиерейский дом и владычная слобода.


[Закрыть]. Верстах в тридцати повыше Переяславля лежал Борисов-Глебов, упоминаемый в летописи под 1180 г.[99]99
  Лаврентьевская лет. 164. По смыслу летописного рассказа, город стоял на дороге от Коломны к Старой Рязани. Вероятно, он находился на правом берегу Оки в том месте, где теперь лежит запустелое Романово городище со значительными остатками укреплений. По туземному преданию, городище запустело от того, что жители его были переведены в нынешний уездный Ярославской губернии город Романов-Борисоглебск; а городищенская церковь Бориса и Глеба перенесена в близлежащее село Вакино. Исследования и Лекции Погодина. IV. 248.


[Закрыть] На реке Москве, близ ее устья, стояла знаменитая Коломна[100]100
  «Коломен ближайший округ; околомен подле». Чт. Об. Н. и Д. Л. 3. Опыт русского просторечного словаря Макарова.


[Закрыть]. В первый раз в летописи она является под 1177 г. по случаю похода Всеволода на Глеба Рязанского; последнему можно приписать ее построение. Этот город немного выдавался за естественную границу Рязанского княжества и должен был служить ему оплотом со стороны соседнего Суздаля. Коломна, как мы видим, была первой преградой на том водном пути, которым обычно суздальские князья отправлялись на Рязанскую землю; тот же военный путь связывал Суздальскую область с волостями северских князей или собственно с землей вятичей, что было невыгодно для рязанцев в случае одновременной вражды с теми и другими соседями; примеры тому мы уже видели во время войны Юрия Долгорукого с Ростиславом Рязанским. Следовательно, положение Коломны в стратегическом отношении было очень важным, и отсюда понятно, почему она становится постоянным яблоком раздора между двумя княжествами. Близ впадения Осетра, по левую сторону, возвышались укрепления Ростиславля. Это единственный рязанский город, за исключением Переяславля, об основании которого упоминают летописи: Ростислав Ярославин построил его в 1153 г.[101]101
  Теперь на месте его находится погост Ращилов и видны остатки крепости.


[Закрыть] Если не ошибаемся, это был крайний северо-западный пункт рязанских поселений. Здесь они сталкивалась с городами вятичей, построение которых шло на встречу рязанским, т. е. от верховьев Оки.

В одно время со своим главным направлением рязанская колонизация, исходя из того же пункта, пошла еще вверх по Проне и составила другую линию укреплений, обращенную на юг. Как там представилась потребность огородить княжество со стороны суздальцев, так здесь необходимо было воздвигнуть ряд крепостей в защиту от половцев, которые со второй половины XI века из своих степей сильно напирали на юго-восточные окраины. Левый берег Прони, также как правый – Оки, возвышенный и холмистый, довольно хорошо соответствовал своему назначению. К сожалению, источники сохранили нам слишком мало имен, которые можно было бы разместить на этом направлении. В эпоху дотатарскую мы знаем здесь только один город Пронск. О пронских князьях летопись упоминает еще под 1131 г.; как о городе – о нем в первый раз говорится под 1146 г.[102]102
  Никоновская лет. 11. 93.


[Закрыть] Он стоял там же, где и теперь: на крутом берегу Прони, окруженный глубокими лощинами и оврагами. Из двукратной осады города в 1186 и 1207 гг. можно заключить, что положение его было довольно крепким и неприступным, что он имел трое ворот, но что главное неудобство для жителей состояло в недостатке воды. Рыть колодцы, вероятно, было затруднительно по высоте площади; и неприятели, как правило, перехватывали сообщение с рекой; а граждане должны были сдаваться от жажды. По другую сторону реки расстилалось низменное, открытое пространство, которое носило многозначительное название Половецкие поля. Далее нам известно еще одно поселение на берегах Прони ближе к ее устью, верстах в тридцати от Рязани, по имени Добрый Сот. Летопись не называет его городом, и все убеждает в том, что это было простое село[103]103
  Лаврентьевская лет. 182. Оно существует и теперь под тем же именем и не имеет никаких следов старинных укреплений.


[Закрыть]. Против него лежала переправа на пути из Пронска в Рязань. Нет сомнения, что кроме Пронска были и другие города по левому берегу Прони. На это указывает, с одной стороны, следующее выражение летописи по поводу известных событий в 1207 г: «А сам (Всеволод) поиде к Рязани (от Пронска), посадники посажав свое по всем городом их»; с другой – значительное количестве городищ, рассеянных по тому же берегу.

Основное ядро княжества

Пространство земли, заключенное в проненской части Оки, которую мы проследили, составляло неизменное, основное ядро княжества, около которого рязанские пределы в разные времена то сжимались, то расширялись. Оно имело подобие треугольника, вершина которого опиралась на город Рязань, а бока расходились по Оке и Проне. За третью сторону треугольника приблизительно можно принять линию, проведенную от истоков Прони к устью Осетра, т. е. к городу Ростиславлю. Река Осетр если не на всем протяжении, то, по крайней мере, в среднем и нижнем течении своем составляла здесь естественную границу Рязанской области. На пограничное значение реки Осетр указывает поход Святослава Ольговича, который спасался от преследования Давидовичей в 1146 г. Этот поход имеет такое же географическое значение для земли вятичей, какое позднейшие походы Всеволода – для Рязанской земли. Особенно замечательно само направление пути Святослава. Из Козельска он пошел в Дедославль, т. е. к верховьям Упы, а отсюда двинулся на север, перешел реку Осетр и направился к Колтеску, который, по всей вероятности, лежал на правом берегу Оки против устья речки Лопасни. Нет сомнения, что путь от Дедославля в Колтеск проходил близ западных границ Рязанского княжества. Впрочем, в первой половине XIII века едва ли эти границы уже определились. Нижнее течение Осетра закреплено было за Рязанью основанием Ростиславля и Зарайска. С началом последнего города связано интересное сказание «О приходе чудотворного Николина образа Зарайского, иже бе из Корсуня града в пределы Рязанские ко князю Федору Юрьевичу Резанскому во второе лето по Калкском побоище»[104]104
  Вот содержание этого сказания.
  В 1224 г. великий Чудотворец Николай Корсунский и Зарайский явился в городе Херсоне своему служителю Евстафию во сне и сказал ему: «Евстафий возьми образ мой, супругу свою Феодосию, сына Евстафия и ступай в Рязанскую землю». Видение повторилось и в следующую ночь. Евстафий пришел в ужас, тем более что он никогда не слыхал о Рязанской земле и не знал, в какой стороне она находится. Святитель является в третий раз, толкает Евстафия в ребра и велит немедленно идти как будто (яко) на восток, сам обещаясь проводить его до Рязанской земли. Евстафий впал еще в больший трепет и уныние, но продолжал медлить, потому что ему не хотелось расставаться с прекрасным городом Корсунем. Наконец на него напала слепота, и очи покрылись будто чешуею. Тогда Евстафий раскаялся в своем непослушании, в слезах припал к чудотворному образу и получил исцеление. Собравшись в путь, он сначала думал отправиться вверх по Днепру, надеясь с Божьей помощью пройти землю половцев, о которых рассказывали ему знающие люди. Но угодник указал другой путь: он велел ему сесть на корабль в Днепровском устье и Черным морем плыть до моря варяжского; потом сухим путем через немецкие области идти до Новгорода и оттуда – до Рязанской земли. Евстафий все это исполнил. Когда он остановился на некоторое время в Новгороде, последний так понравился его жене, что она не хотела более следовать за мужем и решилась от него скрыться; за это ее постигла тяжкая болезнь, от которой она избавилась только по молитве мужа. Путники, наконец, достигли Рязанской земли. Между тем как Евстафий недоумевал, где именно ему остановиться, святой угодник явился юному рязанскому князю Федору Юрьевичу и велел ему идти навстречу своему чудотворному образу. «Хочу быть здесь, – говорило видение, – творить чудеса и прославить это место; буду молить Бога, чтобы он сподобил небесного царствия тебя вместе с твоей женой и сыном». Федор был устрашен видением; особенно его удивляли слова о жене и сыне, потому что он еще не вступал в брак. Но все же князь немедленно отправился навстречу корсунцам и узнал чудотворный образ по лучезарному сиянию. Взявши икону, он принес ее в свой удел и послал весть о ее приходе к своему отцу – великому князю рязанскому Юрию Игоревичу. Последний прибыл к сыну вместе с епископом Ефросином Святогорцем. Они создали храм во имя Чудотворца Николая Корсунского и воротились в свой город. Немного лет спустя Федор Юрьевич вступил в брак и взял супругу из царского рода по имени Евпраксию, которая родила ему сына Иоанна Постника. Когда же князь Федор был убит по повелению Батыя, и весть о том дошла до княгини Евпраксии, она бросилась из высокого терема наземь и заразилась (убилась) вместе с сыном. Тела супругов и сына были погребены возле храма Николая Корсунского, который по этой причине стал называться Зарайским. Врем. (О. И. и Д. № 15.) «Чудотворная икона Святителя Николая с тех пор до ныне хранится, благоговейно чествуемая, в Зарайском соборе, который в нынешнем виде воздвигнут на месте прежней церкви в 1681 г. Но еще прежде, именно в 1608 г., по повелению царя Василия Ивановича Шуйского икона эта окована украшающей ее теперь золотой ризой с дорогими каменьями». Надеждин. (Ж. М. В. Д. 1748, март). Не входя в разбор этого сказания, мы заметим только, что оно бросает свет на некоторые стороны дотатарской эпохи. Прямое заключение, которое из него вытекает, состоит в том, что на месте теперешнего Зарайска в начале XIII века существовал город. Княжеский терем, погребение княжеского семейства подле храма, подтверждаемое тремя каменными крестами, которые поставлены над гробницами, – все доказывает, что здесь было место пребывания удельного князя Федора Юрьевича, следовательно, поселение более или менее укрепленное. Очень может быть, что позднейшее имя Зарайска привело в забвение другое название, под которым этот город был известен в прежнее время. Г. Надеждин думает, не назывался ли он Новгород-на-Осетре, который упоминается в числе городов рязанских по Воскресенскому списку. Что касается имени Зарайск (в Кн. Бол. Черт. – Заразеск), то нельзя утверждать, что оно произошло от глагола «заразить». Есть слово заразы, означающее одну (лесистую) местность на крутом берегу Москвы. (Московские Ведомости, 1857. № 63. Село Коломенское). По мнению некоторых, Зарайск находится в связи со словом рясы; в таком случае происходит от одного корня с Рязанью, Ряжском и пр.


[Закрыть]. Первое основание Зарайска можно отнести к концу XII века, т. е. к тому времени, когда возникли споры рязанских князей с черниговскими за границы. Хотя построением Ростиславля завершилось движение рязанской колонизации вверх по Оке, потому что оно сталкивалось с городами вятичей, которые были довольно густы в этом месте, как показывает поход Святослава (Колтеск, Неринск, Тешилов и Лобынск); тем не менее мы рано замечаем попытки рязанцев взять пограничные Черниговские волости. В 1176 г. Олег Святославич Лопастенский отнял у них назад Свирелеск; а в 1194 г. Святослав Всеволодович собирает черниговских и северских князей, чтобы идти с ними на рязанских, вероятно, вследствие подобных же попыток. Таким образом, центральная область Рязанского княжества, тщательно огороженная с севера и юга, только на западе представляла собой неясную и мало защищенную границу. Конечно, с этой стороны ему не грозила такая опасность, как с двух других, и не было надобности ее огораживать. Восточный угол треугольника, опиравшийся на город Рязань, уже несколько выдавался за естественные пределы; являлась потребность огородить столицу княжества от нечаянного нападения с той стороны. Действительно, в окрестностях древней Рязани вниз по Оке можно встретить теперь до десяти мест, носящих название городов и городищ; но от древней эпохи нам известно только два имени: Белгород и Ижеславец. Первый три раза упоминается в летописях: под 1155 г. по поводу убиения в нем тысяцкого Андрея Глебова; в 1208 г. в нем умер Олег Владимирович и положен был в церкви святого Спаса; в том же году он был сожжен Всеволодом. Судя по смыслу последнего известия, Белгород находился недалеко от Рязани – вниз по Оке. Ижеславец приводится в числе рязанских городов, разоренных Батыем; он, надобно полагать, лежал к северо-востоку от столицы, близ устья реки Пры[105]105
  В Записках об археологических Известиях в Рязанской губ. 25–27. Тихомиров предполагает, что Белгород был на месте деревни Городец в десяти верстах от Рязани, а Ижеславец – на месте села Ижевское; то и другое очень вероятно.


[Закрыть].

Границы

Около описанного нами треугольника рязанские владения в разные времена то сжимались, то расширялись. Но тщетно было бы старание назначить им точные пределы; они никогда не были строго определены со всех сторон, особенно в ту эпоху, на которой мы остановились. Причины заключались в малонаселенности края, который местами представлял собой совершенную дичь и глушь; притом Рязань лежала на русской окраине, которая незаметно переходила в бесконечные степи. Впрочем, попытаемся на основании немногих данных приблизительно очертить пределы княжества во второй половине XII и в начале XIII веков.

Пространство, заключенное между Окой, Клязьмой и Москвой, имело болотистую почву, почти сплошь покрытую лесами. Славянская колонизация пока еще не проникала в эти печальные дебри. По крайней мере, мы не знаем здесь ни одного города, за исключением прибрежьев Оки. На полянах посреди лесов попадались хижины бедной мещеры; кое-где хижины эти собирались в группы и составляли селения, особенно по течению притоков Оки. Так поход Кузьмы Родивоновича с суздальцами в 1210 г. указывает на присутствие значительного населения на берегах Пры, потому что воевода возвратился назад с большим полоном. Северная граница, отделявшая рязанскую мещеру от суздальской, начиналась от реки Москвы несколько выше Коломны; ее можно провести именно от устья реки Нерской, если предположить, что послы рязанского князя в 1176 г. встретили Михаила Юрьевича Суздальского на границе своей земли. Далее она шла приблизительно мимо верховьев Цим, Пры и Гуся, и терялась в землях собственно Муромских.

Муромский удел

Сведения наши о географии Муромского княжества так бедны, что мы должны довольствоваться почти одними предположениями. Границы его на севере простирались, по крайней мере, до Клязьмы, а на юге: до устьев Гуся – с одной стороны, и Мокши – с другой. Признаки жизни и деятельности в этом углу древней России заметны только на берегах Оки. Мы решительно не встретили здесь ни одного города за исключением Мурома; можем, впрочем, предполагать, что были и другие. Ветвь муромских Ярославичей уже в XII веке приняла значительные размеры; не могла же вся она сосредоточиться только в одном Муроме; а древние князья наши не имели обыкновения жить в неукрепленных селениях, тем более по соседству с воинственными дикарями. Сам город Муром расположен на одном из высоких холмов левого берега Оки; с юго-востока к нему прилегали леса, а с северо-запада – поле. (В 1096 г. на поле перед городом сразились дружины Олега Святославича и Изяслава Владимировича; часть воинов Изяславовых после сражения искала спасения в лесу.) Имея довольно влиятельные торговые сношения с камскими болгарами, Муром очень рано сделался одним из зажиточных городов древней России. В стратегическом отношении он до начала XII века служил крайним укрепленным пунктом северо-восточной Руси и нередко должен был выдерживать нападения со стороны мордвы и камских болгар; но в 1221 г. великий князь владимирский Юрий II в устьи Оки заложил Нижний Новгород, и Муром отчасти утратил свое прежнее значение. Со времени Долгорукого Муромское княжество все более и более отделялось от Рязани и увлекалось под суздальское влияние, так что в начале XIII века оно сохраняло одну тень самостоятельности, и только безусловной покорностью соседу муромские князья приобрели себе право на спокойное владение своими волостями. Связь Мурома с Рязанью, впрочем, надолго не прекращалась, потому что кроме родства княжеских ветвей ее поддерживали церковные отношения; сначала оба княжества в делах иерархии подчинены были черниговскому епископу, а с конца XII века составили вместе особую епископию. Но самой живой непрерывной связью, разумеется, служила им кормилица Ока; если мы не можем указать на города, которые существовали по ее берегам между Муромом и Ижеславлем, по крайней мере, селения рыбаков не были там редки. В 1228 г., в апреле месяце, умер схимником Давид Юрьевич несколько месяцев спустя после кончины одного из своих сыновей. Отцовскую волость наследовал другой сын – Юрий. Неизвестно, вследствие каких причин сестра его, бывшая замужем за Святославом, сыном Всеволода III, в том же году удалилась в Муром к братьям и постриглась здесь в монастырь[106]106
  Лаврентьевская лет. 191. По поводу смерти Давида Юрьевича и его сына Карамзин предложил следующую догадку: «Не сын ли сего Давида признан святым под именем Петра, коего память бывает 25 июня? См. Пролог. Мощи сего князя и супруги его Февронии лежат в муромском соборе». III. пр. 369. Есть другое мнение, которое под святым князем Петром разумеет самого Давида Юрьевича. «Памят. и пред. Влад, губернии». Отеч. зап. 1857. Июнь. (О. Иоасаф)


[Закрыть]. Конечно, Юрий Давидович не один властвовал в княжестве, а должен был делить его с родными и двоюродными братьями.

На востоке и юге пределы Рязани еще менее могли иметь определенный характер, нежели на севере и западе. В последнем случае распространение границ встречало сильное противодействие со стороны суздальских и северских князей, между тем как в противоположном направлении рязанская колонизация довольно свободно могла углубляться в соседние леса и степи. Здесь она встречала дикие племена финнов и половцев, которые должны были отступать пред высшею ступенью гражданственности. И действительно – границы княжества не замедлили далеко растянуться в эту сторону. На востоке они терялись в мордовских дебрях. Впрочем, мы имеем некоторые данные, чтобы указать на них приблизительно. Во-первых, город Кадом, упоминаемый под 1209 г., можно принять за крайний рязанский пункт по реке Мокше; во-вторых, при нашествии Батыя говорится, что татары стали на Онозе, а рязанские князья встретили их на границах своих владений и стали на Воронеже. Что берега Воронежа были заселены, на это указывает эпизод с Ярополком Ростиславичем, который после битвы на Колакше искал убежища у здешних жителей[107]107
  Лаврентьевская лет. 163. В Никоновской лет. 11. 236 г. сказано, что он здесь переходил из города в город; но мы уже заметили, что ее слова в этом случае нельзя принимать буквально.


[Закрыть]. Во второй половине XI и в начале XII веков все пространство к югу от Прони было занято кочевьями половцев, но в XII столетии славянское начало мало-помалу стало оттеснять кочевников далее в степи. Берега верхнего Дона покрылись цветущими городами; впрочем, действительно ли они были «красны и нарочиты зело», как говорится в известном путешествии митрополита Пимена, – об этом судить трудно; может быть, автор увлекся тут собственным красноречием. Имена этих городов остались для нас неизвестными (за исключением одного или двух). Недалеко от истоков Дона, как видно, лежал Кир Михайлов; по названию города можно предположить, что основателем его был пронский князь Кир Михаил; Пронск, как видно, служил митрополией придонских колоний. Далее можно еще назвать Дубок-на-Дону[108]108
  Никоновская лет. 11. под 1146.


[Закрыть]. Самым крайним укрепленным пунктом рязанской окраины был Елец, расположенный на нижнем течении Быстрой Сосны, он упоминается в первый раз под 1147 г.[109]109
  Гораздо вероятнее, однако, что этот город в те времена принадлежал Северскому княжеству, а не Рязанскому, как показывает раздел волостей между сыновьями Михаила Всеволодовича Черниговского в половине XIII века.


[Закрыть]

Соседство с мордвой и половцами

Итак, с востока и юга Муромо-Рязанское княжество в виде дуги облегало обширные земли мордвы и половцев. Соседство дикарей, конечно, не могло не иметь значительного влияния на внутреннее и внешнее развитие княжества: отношения с ними вообще были враждебными. Реже летописи упоминают о войнах с мордвой, чаще о половцах. До XIII в. мы, собственно, один раз встретили серьезную войну с первыми, а именно – в 1103 г.; о мелких столкновениях летописцы умалчивают; слухи из этой глухой стороны, конечно, доходили до них редко. Поэтому для нас очень важно описание походов, которые были совершены в двадцатых годах XIII столетия войсками великого князя Юрия II. Первый поход был предпринят осенью 1228 г. под начальством племянника Юрьева – Василька и боярина Еремея Глебовича Окой и Волгой, но из-за Нижнего они воротились по случаю ненастной погоды. Зимой того же года, в январе, сам великий князь с братом Ярославом, двумя племянниками и Юрием Давидовичем Муромским двинулся в мордовскую землю и напал на волость Пургаса. Русские пожгли и потравили жито, избили скот, а пленников отослали домой. Мордва укрылась в леса и тверди; а те, которые не успели спастись, были избиты отроками Юрия. Отроки других суздальских князей, желая также отличиться или рассчитывая на добычу, потихоньку углубились в лесную чащу, но попали в засаду и были истреблены неприятелями, которые, в свою очередь, не избежали мести со стороны русских. В то же время один из болгарских князей пришел на Пуреша, другого мордовского владетеля и притом Юрьева присяжника; но, услыхав о том, что великий князь жжет мордовские села, ночью бежал назад. Русские князья воротились домой с полным успехом. В следующем году Пургас, пытаясь отомстить за опустошение своей волости, напал на Нижний Новгород, но был отбит. Потом сын Пуреша напал с половцами на Пургаса, истребил его войска и русских, находившихся у него в службе, так что Пургас едва спасся с немногими людьми[110]110
  Лаврентьевская лет. 191, 192.


[Закрыть]. В 1232 г. великий князь опять посылал на мордву свои войска с муромской и рязанской помощью; русские снова пожгли неприятельские селения. Эти войны бросают свет на географическое состояние и быт мордовского племени в те времена и приводят нас к следующим заключениям. Страна их была покрыта дремучими лесами; мордвины вели жизнь оседлую, занимались скотоводством и земледелием, жили в селениях. Хотя городов мы не встречаем, но слово «тверди», употребленное летописцем, заставляет предполагать какие-то особенные места, вероятно, укрепленные самой природой. Можно также предположить существование торговой деятельности по соседству с болгарами и русскими. В политическом отношении мордва не представляла никакого единства и управлялась туземными князьями. Эти князья часто находились во враждебных отношениях между собой; таковы, например, Пургас и Пуреш. Усобицы, ослабляя силы мордовского племени, заставляли владетелей искать себе союзников, что облегчало соседним народам доступ в глубину мордовских земель: так Пуреш прибег к покровительству великого князя владимирского, а Пургасу помогают болгары. Местные владетели были настолько богаты, что могли нанимать иноземных работников: у Пургаса находим в службе сбродную русскую дружину, а сын Пуреша приходит на него с половцами. Все это показывает, что в XII веке мордвины начинают группироваться в значительные массы, во главе которых становятся туземные князья, вероятно, соединившие в своих руках власть прежних сельских старшин. Такое соединение в массы дало им возможность с большим успехом теснить соседей, что, без сомнения, и вызвало походы в таких значительных силах со стороны великого князя владимирского, который, в свою очередь, воспользовался междоусобицами местных владетелей.

Не таким оседлым, как мордва, но еще более диким и беспокойным народом являлись половцы. Южная часть рязанской окраины была охвачена ими с трех сторон; русские города на берегах Дона и поселения на Воронеже, кажется, не мешали варварским ордам иногда раскидывать свои кочевья внутри угла, который образуют эти две реки. Борьба рязанцев с половцами шла непрерывно до самого появления татар. С половины XII века перевес заметно склоняется на сторону первых; половцам удаются внезапные набеги, но лишь только варвары заслышат, что рязанские князья собираются вместе, они немедленно бегут в степи. В преследованиях своих князья все более и более углубляются в половецкие земли; например, в 1150 г. они побили их на реке Великой Вороне, а в 1199 г. вместе с Всеволодом III прогнали половцев к берегам моря и прошли вдоль все придонские степи. Но такие походы не могли прекратить набегов; княжеские усобицы по-прежнему давали повод варварам опустошать русские поля и селения – то в виде разбойников, то в качестве союзников. Князья сдружились с ханами, вступали с ними в родство, искали у них убежища и войска в случае своих неудач.

Соседство с мордвой и половцами, разумеется, могло только задерживать внутреннее развитие Рязанского княжества и наложило своего рода печать на формы быта. Оно вредило благосостоянию граждан и поддерживало в постоянном напряжении грубые физические силы народа.

Трудно определить, насколько славянский элемент в продолжение первого периода истории Муромо-Рязанского княжества проник в массу туземного населения; и, вообще говоря, в начале XIII века он не был еще значителен. К нему принадлежало, конечно, большинство городского сословия и часть сельских жителей между Окой и Проней; особенно скоро разрасталось рязанское племя по берегам Оки. От начала XIII века до нас дошли названия пяти погостов, расположенных поблизости от городка Ольгова; во-первых, они звучат по-славянски, а во-вторых, представляют собой довольно значительную цифру населения, а именно: Песочна – с 300 семей, Холохолна – со 150, Заячины – 200, Веприя – с 220, Заячков – со 160 семей[111]111
  Акты ист. I. № 2. Грамота Олега Ольгову монастырю.


[Закрыть]. Пространство на север и восток от этой полосы было обитаемо почти сплошным финским населением, т. е. мерей, Мещерой и мордвой, за исключением городов.