Текст книги "Временные неприятности (сборник)"

Ему, аккуратному собирателю отходов современной жизнедеятельности, нельзя было отказать в разумности и аккуратности, учитывая, что свою добычу он упаковывал, предварительно сортируя, по разным карманам невероятно вместительного рюкзака-абалака[13]13
  рюкзак, конструкцию которого придумал известный отечественный альпинист Виталий Михайлович Абалаков (1906–1986).


[Закрыть] и ещё то, что делал собиратель-урбанист, не оставляя за собой техногенных следов и отпечатков культурного наследия на неприветливом лице скукоженного от времени мегаполиса. Это вам не робот-манипулятор с просроченным ресурсом и потёками смазки в местах наиболее активно эксплуатируемых суставов. Живой человек. И практически даже разумный.

Далее по пути попались только три автомобиля, один мотоциклист и две изголодавшихся кошки, сверкающие лысыми рёбрами на ртутном мареве разогревшегося светила. Профессор не видел этого, он не смотрел по сторонам. Его больше интересовал предстоящий эксперимент с горючими энергетическими медузами из системы Тау-Лебедя. Их совсем недавно привезли с места крушения тамошнего звездолёта в окрестностях тридцать третьего транспортного кольца.

Если эксперимент с образованием устойчивого пространственно-временного коридора с началом XIX-го века удастся, связь продержится хотя бы сорок-пятьдесят минут, то…

Многие учёные считали опыты профессора Сенечкина пустой тратой времени. Ну кому, скажите на милость, нужно подобное исправление литературно-исторических параллелей? Или нет, не совсем так. Выражусь боле точно и в то же время более сложно. Разве стоит осуществлять привязку классических сюжетов к современной действительности? И зачем, кстати? С целью реконструкции общественных отношений на основе общеизвестных моралистических историй? Или что-то в этом роде? А будет ли в том прок?

Однако директор института «Северная пчела» был уверен в своей правоте. Ни секунды в ней не сомневался. И потому работы, связанные с литературным наследием, курировал лично, не жалея сил и времени.

Сенечкин предположил, что Гоголь в своё время написал чистую правду относительно украденной у Башмачкина шинели. Только имел писатель в виду не простого неказистого и жалкого чиновника, а себя и самое дорогое, что у него имелось на тот момент – рукописи, которые оказались утраченными вместе с шинелью. А что ещё дороже жизни богоизбранному беллетристу, как не его труды?

И, следовательно, гипотеза, что выражение Эжена Вогюэ «все мы вышли из Гоголевской шинели», не простая метафора. И возможно, вторая часть «Мёртвых душ» вовсе не сгорела в камине…а-а-а-ааа… А? А! А если не сгорела и – по всем данным – пропала, то прямая задача науки спасти памятники классической литературы. Ещё до момента его утраты. В прошлом.

Так думал Сенечкин.

Последнюю часть пути до полигона-лаборатории профессору захотелось совершить променад. Не просто по прихоти, а в целях экономии: дальше до самого института простиралась неприглядная зона лицензированного пешеходства. Частные владения, чтоб им! И, главное, невероятно обидно – стороной их не обойдёшь, а за транзит плати целый рубль с денежкой, если на автомобиле. И полушка за пешее путешествие или передвижение велосипедно-самокатным порядком – тоже обдираловка, но хоть не такая обременительная для личного бюджета профессора.

А бездомные там, на участке приватного пользования, между тем, живут совсем бесплатно. Кроме того – на этой территории ещё масса подозрительных личностей обитает. А обеспечивает население конституционно-толерантных выселок целый комплекс учреждений и коллективов сферы обслуживания: два круглосуточных магазина, ночлежка, задрипанная пивная, собачья свора, две кошачьи диаспоры… Что ещё? Некое подобие ломбарда с глухим на одно ухо целовальником Джеком Сэйлером. Вот и все примечательности частных владений, которых, собственно, не так и мало. Чудны дела твои неформатные, хозяин квартала – держава либерально-продвинутая! До самого цокольного этажа моей недозрелой души, как говорится.

Попадающиеся навстречу профессору воробьи, бомжи и бездомные собаки рады были приветствовать решение Сенечкина на пешее передвижение каждый по-своему. Воробьи чирикали: «Ньи чьево сьебье!», бомжи предлагали свои жалкие гривенники для осуществления похмельного акта в складчину. Коты заходились истеричным мявом в отдалении – мол, чужой идёт, ату его, ребята! Собаки же просто дружески улыбались хвостами, предчувствуя остатки вчерашнего стола в своих лужёных желудках, поскольку профессор частенько брал с собой условно пищевые отходы для задабривания этих подловатых тварей.

Казалось, что всё обыденно, но только казалось…

Сегодня не так. Сегодня что-то вершится на небесах. It is done in Heaven, как любит говорить американский друг Сенечкина магистр Goldeneye-Mogul, большой любитель творчества Николая Васильевича Гоголя.

И даже вид переполненного, с горочкой в стиле малого Везувия, мусорного контейнера не мог испортить флюидов хорошего настроения, нахлынувших от предчувствия чего-то судьбоносного, готового вот-вот произойти. А ведь ещё час назад картина мира казалась ужасающей. Отчего, почему? Никто бы, пожалуй, не взялся объяснить. Так или иначе, профессор понял, сегодня непременно случится что-то необычное, что-то неординарное, чего он неосознанно ждал вот уже несколько лет кряду. И это необычное будет обязательно связано с тем самым таинственным шумом, который ныне уже не слышен по утрам возле холодильника. Именно там первоначально открывалось «окно» в прошлое. Именно с него начались эксперименты Сенечкина по управляемому процессу перемещения материальных объектов во времени.

И позднее…

Со стены кабинета на Сенечкина взирал лукавый портрет философа Лао-Цзы в стиле народного китайского лубка. Вид у старца был нравоучительный и важный, будто он цитирует из собственного сборника наставлений:

«Когда все в Поднебесной узнают, что прекрасное – это прекрасное, тогда и возникает безобразное. Когда все узнают, что добро – это добро, тогда и возникает зло».

Вот и узнали… Вот и случилось вытеснение духовного материальным. Желающих работать физически, да и умственно практически не осталось. Причём в планетарном масштабе. Пресловутое общество потребления стало пожирать самоё себя. Мировая экономика пришла в упадок. Но первой пострадала сфера духовная. Её-то и пытался возродить идеалист Сенечкин посредством своих пространственно-временных связей с гениальными авторами прошлого.

Начали экспериментировать со временными перемещениями с эпохи Николая Васильевича Гоголя. Профессор хотел доказать просвещённому миру, что красивая метафора, принадлежащая перу французского критика Эжена Вогюэ, опубликовавшего в «Rftvue ties deux Mondes» (№ 1 за 1885-ый год) статью о Достоевском, в которой он говорил об истоках творчества этого русского писателя, имеет под собой реальную основу. Да-да, та самая фраза о том, что все литераторы вышли из Гоголевской шинели… по большому счёту…

И немного позднее ещё…

Странное какое-то чувство. Будто некто наблюдает за тобой с видом экзаменатора…

И этот старый портрет какого-то партийного функционера на стене. Так и смотрит, так и зыркает, будто хочет согнуть в банановый рог. Кстати, есть ли ещё на планете бананы, растут ли? Когда-то в далёком детстве Сенечкин ездил с родителями в национальный африканский парк Нгоро-Нгоро… И там произрастали настоящие, подумать только (!), бананы…

Неужели предчувствия обманули? Неужели опять пустышку потянул?

Не выдержав нервного напряжения, профессор включил телетрансляцию. Показывали очередной конкурс «Мисс Вселенная».

Мисски без ума и пиписки. Самой старшей участнице не больше четырнадцати. Как говорят организаторы, после этого возраста уже пропадает шарм непосредственности. Летский депет какой-то, а не демонстрация лучших женских качеств. Детский-то детский, но с глобальными последствиями. Здесь налицо продолжение плана Даллеса-Сороса, который сносил «крыши» не только мишеням, указанным впрямую за рухнувшим «железным занавесом», но и самим палачам и собственно идеологам. Однажды запущенный процесс не щадил никого, всё мощнее набирая обороты разрушающей цивилизацию силы.

Девчонок с юного возраста готовят к подиуму, успеху и разнузданной гламурности. Домашняя работа – на прислуге, а им бы только порхать. Но если все порхают, извините, то откуда возьмётся прислуга? И какому нормальному мужику захочется создавать семью с этими пустыми, как мячики для пинг-понга, девицами? А нет семьи – любому государственному устройству очень скоро наступает безоговорочная хана… Неуправляемый кирдык…

Нет, телевизор отвлечь не сможет…

Невероятно сложно сохранять самообладание, когда от тебя уже ничего не зависит.

Ещё полдня мучительных ожиданий, и Сенечкину доложили, что исследователям удалось попасть в Санкт-Петербург начала XIX-го века на целых полтора часа. Именно оттуда они только что прибыли. Профессор вступил на территорию святая святых, туда, где мощные излучатели «изгибали время пространством», как выражались его сотрудники.

В передней лабораторного корпуса висело нечто огромное, балахонистое, из прекрасного английского сукна, с золотыми двуглавыми пуговицами и богатым литературным мехом тёмно-коричневого колера. Из этого нечто росли, прорастали, начинали цвести и множились классическим почкованием всяческие проявления ботаническо-литературных излишеств. Во всяком случае, так показалось профессору. Вполне возможно, что и не только ему…

– Что здесь? – спросил Сенечкин, нимало не сомневаясь в том, что задал именно риторический вопрос, и никак иначе. – Это ОНО?

– Это… Ну, да, в общем… Не обращайте внимания, док, перед нами шинель Гоголя. Мы все из неё выросли. Помните?

– Слышал… как-то раз, – профессор не столько лукавил, сколько играл с ассистентом в им же придуманную игру, которую назвал «а что это у нас за козырь в рукаве?» Кому, как не Сенечкину лучше всех известно, ЧТО можно было снять с жалкого чиновника, ой, миль пардон, великого беллетриста на ТОМ КОНЦЕ пространственно-временного континуума.

– Знатный раритет выцепили. Прямо в галерее Гостиного двора. Ни один будочник не шелохнулся. Ни один городовой не приметил, ни один дворник свисток не достал. А ведь вы знаете, профессор, как этих чёртовых дворников да квартальных в том незлопамятном веке держава воспитывала сызмальства. Не дворники в Петербурге тогда служили, а настоящие псы цепные, не квартальные – церберы адские! Оцените, профессор, чистоту исполнения.

– Да-да… – рассеянно протянул Сенечкин, рассматривая добытую в Гостином дворе двухвековой давности верхнюю одежду. – А я не такой её себе представлял. Настоящая роскошнее как-то выглядит…

– Не знаю, не знаю, профессор. Всё, как вы нам живописали по изображению в книге. Как заказывали, одним словом. Что называется, в урочный день, в урочный час. Парень даже испугаться не успел. Мы его очень ловко раздели…

– А взамен что-нибудь тёплое оставили? Там же зима… не то, что у нас… в парнике да под колпаком.

– А как же. Не сомневайтесь даже. Не должен был объект замёрзнуть…

– Длинноносый?

– Объект-то? Вполне.

– А отчего шинель камер-юнкерская?

– А мне-то, откуда известно? Главное, профессор, ваша версия целиком и полностью подтвердилась: Гоголь написал «Шинель», основываясь на собственном опыте.

– Похоже…

– Вне всякого!

– А в карманах?.. – голос Сенечкина невольно дрогнул.

– Есть!!!

Ассистент вытащил из сейфа и с гордостью бросил на стол толстую папку с мятыми черновиками и набросками САМОГО ГОГОЛЯ! Не подвели, стервецы! Справились…

Как говорится, прорыв научной мысли, и ничего кроме!

А тем временем один из «шинеленавтов», прибывших с великолепной литературной добычей, делился своими впечатлениями от увиденного в прошлом с сотрудниками, выпускающими на орбиту того самого временного континуума:

– Тогда и котята были вкусней, чем нынешние белковые гамбургеры имени фаст-фуда. Ага, точно – я о пирожках с ливером речь веду. На Сенном рынке на просроченный пропуск с фамилией Ноздрёв выменял. Это ещё до встречи с Гоголем, во время тестового заезда.

* * *

По галерее Гостиного двора шёл гениальный писатель и размышлял о том, что неспокойно стало даже в центре столицы. Ишь как, налетели черти в этих странных кожаных кацавейках, будто кнехты древней тевтонской поры. Чудные какие-то. Шинель сняли, а взамен полукафтан из непонятного материала под ноги бросили. Тёплый оказался. Даже на сильном промозглом ветру холод не берёт.

Надобно бы описать этот случай… Так-так… Один бедный чиновник всю жизнь собирал средства на новое пальто… из жалованья откладывал… во всём себе отказывая… А потом грабители… Вполне неплохо может получиться. И… да-да, именно – грабители. Можно продолжить сей анекдот целой серией. Невский проспект… или что-то в этом роде. Такое, скажем, название. И просто, без изысков, и по-имперски значительно. Отбою от читателя не будет…. Ой, что-то нос подмерзать начал… Нос… нос… а если отморозить нос, он отвалится? Хм, НОС покинул хозяина и пошёл по своим делам… Потешно, ей-богу.

А что здесь на карте с невеликим портретом написано? На той, что пирожник с Сенного в сугроб обронил. Ноздрёв. Хм… Презабавная фамилия. Надобно и её куда-нибудь приспособить. Впрочем, пустое. Немедленно к своему малоросскому финансовому покровителю.

Тот как раз намедни получил аванс от издателя Свиньина[14]14
  Павел Петрович Свиньин (8 (19) июня 1787, усадьба Ефремово Галичского уезда Костромской губернии – 9 (21) апреля 1839) – русский писатель, издатель, журналист и редактор, художник, историк, географ, коллекционер.


[Закрыть] для написания «Майской ночи». Продам-ка ему и сюжетец с шинелью. Правда, этот литератор беспутый со мной ещё за «Лжеинспектора» не вполне рассчитался. Вероятно, испугался, что начнут шантажировать за плагиат. Надо же, какая-то скотина в салоне у Фикельмонши[15]15
  Графиня Дарья Фёдоровна Фикельмон (фр. de Ficquelmont, урождённая графиня Тизенгаузен, нем. Tiesenhausen; 14 октября [26 октября] 1804, Санкт-Петербург, Российская империя – 10 апреля 1863, Венеция [или Вена], Австрийская империя) – внучка фельдмаршала Кутузова, дочь Е. М. Хитрово, жена австрийского дипломата и политического деятеля К. Л. Фикельмона. Часто упоминается как Долли Фикельмон. Известна в качестве хозяйки петербургского салона и автор обстоятельного «светского дневника», в записях которого особый интерес у пушкинистов вызывают фрагменты, касающиеся Пушкина и его жены. С 1920-х годов существует предположение о том, что у Фикельмон была связь с Пушкиным. Версия имеет как сторонников, так и противников.


[Закрыть] принародно нашу с ним историю и выложила… Но ничего, Васильич человек верный, хоть и не без странностей. Слово держит. С этаким работать премилое удовольствие… Правда, всё одно, полностью с долгами не рассчитаться. Даже если княгиню и Германна тому же Мишелю Лермону спихнуть. Нет, будет с него и историй о Печорине. Толку-то, однако ж, и вовсе немного: на шее у бабушки сидит, хоть и офицер.

А самому-то никак не справиться со всеми фантазиями. Гусей перьевых, как говориться, ещё столько не выросло. В Болдино не наездишься особо, да и после одной уже подобной творческой осени наступает неминуемый невроз, депрессия со всеми вытекающими… Здесь вам – не в Греции на апельсинах сидеть. Нет, я не Байрон, я другой… Миленько вышло. Так и быть – подарю Мишелю на день ангела…

Жаль, столько сюжетов осталось в карманах украденной шинели, но ничего. Эти, из нападавших, не воспользуются, ибо слишком глаз у них неживой, да говор на русский непохож. Всё какие-то «типа» да «прикинь» вместо «вылитый» и «вообразите себе, сударь».

Запомни, ноздреватыми бывают сыры, хлеб и ноздри! Да, ещё немного подтаявший снег, в лежалом сугробе и крупноячеистая пемза. О чём бишь я? Ну конечно. Это главное, что нужно знать в нашем литературном деле. Если запомнил, то, считай, что тебе все измышления подлых критиков нипочём, а восторги друзей преумножены многократ. Утроены, усемерены… И вот – ты уже туз! Нет, сей сюжет никому! Никому и никогда! Даже Васильичу, даже Ванечке или Вильке-Вильгельму… Эта дама, брат ты мой, моя! Мой пиковый интерес!

И, кстати, отчего вдруг грабители кричали всё время: «Это он! Это он! Гоголь! Гоголь!»? Не было рядом Николая Васильевича. Не было. Да и быть не могло. Он как раз приболел некстати… и отменил свою традиционную прогулку.

Мысли, мысли… несть им числа. Подумать-то есть о чём, ибо камер-юнкерские долги давно превысили пределы разумного. Настолько, что даже государь Николай Александрович попридержал Александра Христофоровича (Бенкендорфа, разумеется), с его инициативой затеять интригу с «белым человеком» (по другой версии – «белым начальником»), согласно предсказанию внештатного сотрудника третьего отделения – А.Ф.Кирхгоф[16]16
  «Известность Пушкина и литературная и личная с каждым днем возрастала. Молодежь твердила наизусть его стихи, повторяла остроты его и рассказывала о нем анекдоты. Все это, как водится, было частью справедливо, частью вымышлено. Одно обстоятельство оставило Пушкину сильное впечатление.
  В это время находилась в Петербурге старая немка по имени Кирхгоф. В число различных ее занятий входило и гадание. Однажды утром Пушкин зашел к ней с несколькими товарищами. Госпожа Кирхгоф обратилась прямо к нему, говоря, что он – человек замечательный; рассказала вкратце его прошедшую и настоящую жизнь, потом начала предсказания сперва ежедневных обстоятельств, а потом важных эпох его будущего. Она сказала ему между прочим: «Вы сегодня будете иметь разговор о службе и получите письмо с деньгами». О службе Пушкин никогда не говорил и не думал; письмо с деньгами получить ему было неоткуда; деньги он мог иметь только от отца, но, живя у него в доме, он получил бы их, конечно, без письма. Пушкин не обратил большого внимания на предсказания гадальщицы. Вечером того дня, выходя из театра до окончания представления, он встретился с генералом Орловым.
  Они разговорились. Орлов коснулся службы и советовал Пушкину оставить свое министерство и надеть эполеты. Возвратясь домой, он нашел у себя письмо с деньгами: оно было от одного лицейского товарища, который на другой день отправился за границу; он заезжал проститься с Пушкиным и заплатить ему какой-то карточный долг еще школьной их шалости. Госпожа Кирхгоф предсказала Пушкину его изгнание на Юг и на Север, рассказала разные обстоятельства, с ним впоследствии сбывшиеся, предсказала его женитьбу и, наконец, преждевременную смерть, предупредивши, что должен ожидать ее от руки высокого белокурого человека. Пушкин, и без того несколько суеверный, был поражен постоянным исполнением этих предсказаний и часто об этом рассказывал».
  Л.С.Пушкин (брат поэта).


[Закрыть] (она же – агент Зарема, малоизвестные архивы охранки). Почему, почему? А долги-то гениального литератора всё равно из государственной казны гасить придётся. Так хотелось бы сначала их немного уменьшить…

НАШЕ ВСЁ шёл по зимней галерее Гостиного двора в нелепой «аляске» на синтепоне с надписью «Gold, как сокол! Дубровский и сын, пивные традиции Швейцарских Альп», прикидывая, кому можно будет пристроить сюжеты об одном сентиментальном дворнике, боготворящем собак больше барыни, горбатом звонаре, полюбившем красавицу-цыганку и суфражистке Вере Павловне, которой снились цветные сны о счастливом будущем, где с упоением раздирали на лоскуты знаменитую Гоголевскую шинель.

Приложение:

Опись (перечень) набросков и сюжетных планов, найденных в карманах шинели, эвакуированной отделом непрямого литературного вмешательства из первой половины XIX-го века

1. Развёрнутый план исторической драмы «Собора губернской богоматери» – 12 страниц с нескромными чернильными иллюстрациями;

2. Наброски к повести из жизни российских помещиков и их дворни «Муму» – три страницы (с оборотом) и клоком собачьей шерсти;

3. Краткое изложения сюжетных линий социальных романов «Что поделаешь…», «Братья Безобразовы», «Белые ночью» и патриотического русофобского романа в стихах «Кому на Руси жить?». Всего на 34-ёх листах плюс изображение Земфиры и Алеко в интимной позе;

4. Две заключительные главы жалостных повестей «Федот Федотович» и «Таймень» из сериала «Герой нашего века» – дюжина совершенно нечитаемых листов с французскими ругательствами и запахом камелий;

5. Второй и третий тома поэмы «Мёртвые в душе» – 242 страницы второго тома и три листа нецензурных выражений относительно третьего, вымарано цензурой.

В правом нижнем углу списка чётко прорисовывались подпись эксперта и оттиск большой имперской печати с изображением четырёхглавого орла, символизирующего основные религиозные течения Соединённых Штатов Европейского Севера. Подпись и печать не закрывали визу, которую каждый мог легко прочитать: «Все подшитые в большую папку № 23–14/2 документы написаны на русском языке крайне плохим почерком, предположительно принадлежащим лицу негроидной расы».

* * *

Откуда-то снаружи свёрнутой в спираль Галактики на процесс снисходительно взирал Господь, тот самый, которого человечество уже начало забывать за перманентным процессом получения удовольствий.

Бог был создан людьми путём овеществления многократно усиленных миллиардов мыслей. Не Бог создал человека, а человек Бога (по образу и подобию ли?). Создал с тем, чтобы потом можно было ему поклоняться. Чтобы нашлось, кому открыть душу. Порой и такой малости бывает достаточно для полного счастья.

Скоро это поймут все… Не было бы только поздно.

Дело чести

Спираль мироздания закручивалась всё туже. Незаметно подступил апофеоз демократических ценностей. В специализированных славянских школах строго рекомендовалось изучать английскую и китайскую классику, а также таджикский эпос «Шахнаме» и «Драхти Асурик» – в подлиннике. Один только Урал всё ещё вставал преградой на пути прогресса. Однако, судя по всему, сопротивление региональных воротил нефтяного и газового бизнеса ослабевало в связи с активной разработкой новых источников энергии.

Ранним февральским утром 2037-го года дежурный комиссар Санкт-Петербургского отделения Европейского департамента полиции Эжен Сваровски был разбужен диким воем зуммера служебной связи. Вызывал старший патруля доверительного участия Питерс Пеновс, из латышей, кажется.

– Месье комиссар, у нас здесь что-то странное происходит. Похоже на нарушение восьмого пункта уголовного уложения Евросоюза. Вам придётся приехать…

– Какого чёрта, Питерс?! Вы будите меня в такую рань, чтобы блеять что-то невнятное. Давайте по существу, и молите своего античного Бафорета[17]17
  Бафорет – андрогенное древнее божество, которое иногда считается покровителем гомосексуализма.


[Закрыть], чтобы вопрос оказался стоящим… Иначе не посмотрю на ваши неформальные связи в Европарламенте и нарушу обет толерантности – у меня осталось ещё три возможности в этом году – и лишу вас спец-пайка натуральных продуктов до конца квартала.

– Хорошо-хорошо, не кричите так! Сейчас объясню суть дела. Мы приехали в назначенное место, где должно было осуществиться исполнение оплаченной смерти… Да-да, но тут такое… Наш заказчик был убит ещё до реализации своей заявки. Нет, не случайно… Тоже по оплаченному требованию. Того клиента обслуживал другой патруль.

– Так они заплатили за убийство друг друга?

– Так точно, оба внесли всю сумму полностью, мы проверили. Только один успел осуществить задуманное, а заявка второго осталась невостребованной.

– У того, кто убил, было назначено более раннее время, Питерс?

– В том-то и дело, месье, что более позднее. Но тут и другие странности есть. Например, убитый также стрелял раньше назначенного в разрешении на акцию.

– В самом деле?!

– Да, господин комиссар. Приезжайте!

Сколько Эжен Сваровски служил в департаменте, ни разу не случалось подобного. С тех пор, как Европарламент, подогреваемый публичными выступлениями и финансами партии «Полная свобода индивидуальности», разрешил заявленные и оплаченные убийства благонадёжным гражданам, но не чаще одного раза в пять лет, всё обходилось вполне штатно. Патрули доверительного участия, выезжающие к месту заявленного убийства, обычно фиксировали смерть, ставили на бланке заказчика печать, которая свидетельствовала о законности произведённого действия. Реже приходилось констатировать отказ заявителя от совершения акта гражданской свободы то ли по причине его малодушной трусости, то ли по иным – чаще всего форс-мажорным – обстоятельствам. Но вот то, что произошло сегодня, выглядело крайне нестандартно и оттого заставляло нервничать. Никому ещё не приходило в голову совершать оплаченное по закону убийство раньше положенного, поскольку тогда оно превращалось в вопиющее уголовное деяние. В самом деле, никакой патруль не станет свидетельствовать правильность совершения подобного гражданского акта сертификатом соответствия.

Необходимо было разобраться, в чём же дело. Комиссар протёр лицо салфеткой «утренний гигиенический уход государственного служащего, N4» и поспешил в кабинку скоростного служебного транспорта департамента подвесной доставки. Хоть и не любил Сваровски высотной болтанки, но это лучше, чем застрять в дорожной пробке.

Изучение обстоятельств на месте происшествия систематизировало картину раннего утреннего события. В половине шестого по среднеевропейскому времени патруль доверительного участия под командованием Питерса Пеновса прибыл в точку, означенную в рабочем планшете, чтобы засвидетельствовать факт заранее заявленного и оплаченного бароном Жоржем Лотером убийства.

Пеновсу показалось странным, что с противоположной стороны парковой аллеи одновременно с ним появился мнемомобиль с государственным проблесковым маяком министерства внутреннего порядка Евросоюза. Откуда он там? Неужели одно и то же задание поручено двум разным патрулям? Чёрте что такое! Надо будет связаться с диспетчерской и уточнить, в чём дело. Благо – до самого объявленного события убийства оставалось не менее получаса.

Едва подключив широкополосную 3D-оптику, чтобы разглядеть и зафиксировать ожидаемое событие во всех подробностях, агенты услышали один выстрел, затем второй – с разрывом в секунду-полторы – и бросились к месту события. Навстречу им неслись не менее ошарашенные патрульные из второго мнемомобиля. На месте происшествия полулежал некий благообразный господин, сжимающий в руке странное дымящееся оружие, отдалённо похожее на однозарядный пистолет, каким, наверное, пользовались очень и очень давно.

Господин, глупо улыбаясь, протягивал патрульным папку – по-видимому, с документами. При ближайшем рассмотрении было установлено, что из предплечья человека обильно текла кровь – он оказался ранен навылет. В папке же обнаружилась заявка на убийство барона Жоржа Лотера в Приморском парке – 8 февраля 2037-го года в 6:12 утра. В десяти шагах от раненого – в экологически-чистом месиве настоящего европейского снега – Пеновс отыскал своего подопечного – того самого барона, в заявке которого значилось убийство Сергея Ланского в 6:00 утра 8 февраля 2037-го года.

При уточнении, отчего заказчик произвёл выстрел значительно раньше обозначенного в договоре времени, тот показал ручной хронометр, который спешил на тридцать две минуты. Вполне исчерпывающее объяснение.

Всё бы на этом и закончилось. Патрульным не пришло бы в голову будить дежурного комиссара перед концом смены, но дотошность Пеновса вывела дело на новый уровень. Осматривая тело жертвы (потенциального исполнителя незадавшегося заказа), он обратил внимание, что часы барона также спешили – спешили на двадцать минут.

По всему получалось – между двумя лицами, затеявшими стрельбу в Приморском парке, существовал какой-то сговор.

Сваровски чертыхнулся – не такое простое оказалось дело, каким виделось поначалу. Впрочем, формальности с возвратом денег родственникам убитого барона, так и не успевшего реализовать оплаченную заявку на убийство, достаточно легко улаживались. Процедура была прописана, хотя в ход пускалась редко. Относилась она к пункту, озаглавленному «…в случае внезапной смерти заказчика до наступления факта исполнения оплаченного убийства».

Это ладно, зато целый ряд вопросов вырисовывался перед Эженом и понуждал к активным действиям.

По восьмому пункту уголовного уложения Евросоюза в процессе заявленного убийства была запрещена массовая перестрелка группы лиц, получивших право на такое убийство. Это действо приравнивалось по степени социальной опасности к несанкционированному митингу и каралось пожизненной изоляцией от общества. Все органы, выдающие разрешения на убийство, были строго-настрого предупреждены о наступлении уголовной ответственности за нарушение означенного пункта – в части предоставления законного права на убийство одновременно нескольким лицам, вздумавшим затеять перестрелку с целью удовлетворения интересов какой-то группы лиц.

Да, собственно, невозможно было обойти запрет, поскольку база, хранящая сведения о выданных разрешениях, едина по всему Евросоюзу.

А тут странное что-то. На «перестрелку группы лиц» похоже мало, но выстрелов было два. И к тому же – оба прозвучали значительно раньше положенного.

Так неужели простое совпадение, как говорит этот странный человек, бывший профессор… языковед… как там его? Правильно, Ланской. Не верится что-то в совпадение, когда часы спешат у обоих – и у убийцы, и у жертвы. Стало быть, они не желали вмешательства представителей службы доверительного участия, потому и затеяли стрельбу, пока те не успели выяснить, отчего в одной точке пространственно-временного континуума появилось сразу два патруля. Думается, стоит поглубже копнуть в прошлом… Сам Ланской точно ничего не скажет, если что-то нечисто.

Пришла пора решающего допроса.

– Вы знали, что барон заказал ваше убийство? – спросил Эжен.

– Догадывался, но надеялся его опередить.

– А чем объясните, что вы оба начали стрельбу одновременно и раньше указанного в разрешении на убийство времени?

– Часы подвели. И вообще – это совпадение.

– Совпадение? Не верю! Не бывает таких совпадений, чтобы часы у двух лиц спешили так удачно, что показывали подходящее время.

– Подходящее?

– Подходящее для одновременного… стойте-стойте – убийства. Тогда получается. Получается – наши патрули доверительного участия послужили вам в качестве секундантов? – догадался Сваровски.

– Можете считать и так, комиссар. Что это меняет?

– Очень многое, очень… Например, теперь вы из добропорядочного европейца превращаетесь в государственного преступника, поскольку втянули представителей муниципальной службы поддержания общественного порядка в преступную акцию в качестве соучастников.

– Соучастников чего. Позвольте узнать?

– Вашей… э-э-э… как там её… дуэли.

– Причём здесь дуэль, комиссар? К чему вы откопали это давно забытое слово? Просто мы с убитым относились друг к другу с неприязнью, вот и оплатили убийство друг друга. Но ему повезло меньше…

– Думаю, меньше повезло всё-таки вам, поскольку за дело взялся комиссар Сваровски!

Комиссар Эжен Сваровски воспользовался связями, чтобы получить свидание с Сергеем Ланским. Успел буквально на флажке, как говорят шахматисты.

Эжен хотел понять движущие мотивы, которыми руководствовался Ланской, осуществляя преступные намерения, и потому пытался вызвать его на откровенный разговор. Тщетно. Говорил один только комиссар, сидя напротив равнодушного заключённого, заботливо привязанного к кровати мягкими ремнями.

– Думали, меня можно легко обмануть? Видите, я сумел откопать, что вы по профессии, кстати, нежелательной ещё с 2030-го, литературовед. Мало того – пушкинист. Вы оказывали активное сопротивление властям во время плановой зачистки в Михайловском. А потом избежали ответственности, удалив чип государственного доверия с помощью хирургического вмешательства, уничтожив тем самым важные сведения о своей противоправной деятельности. Вы так и не признались – у вас была дуэль с бароном?

– Хорошо, комиссар. Не стану более отрицать очевидное. Это была именно дуэль. И я убил на ней не просто сына Шарля Мари Лотера, короля отходов, а прямого и единственного потомка Жоржа-Шарля Дантеса.

– Вы мстили за Пушкина, профессор? Да вы просто псих… И это сейчас, когда европейская культура наконец-то торжествует над психологией угнетённого славянского раба.

– Дело чести, – почти прошептал Сергей Ланской и отвернулся к стене. – Двести лет прошло…

Гуманные законы Евросоюза запрещали не только смертную казнь, но также и не давали возможности личности, получившей высшую меру наказания, страдать в изоляции до конца дней, находясь в разуме. Завтра временно лишённому права гражданина сделают инъекцию, и он перестанет испытывать неудобства и муки, вызванные изоляцией от общества. Комнатному растению безразличны интересы людей.

«Как всё-таки далеко ушло человечество в своём благородном желании угодить отдельно взятой личности, – подумал Эжен, опасаясь, что где-то рядом работают мыслеуловители. – Бедный Ланской», – это уже для себя после того, как была выставлена защита второго энергетического уровня.

Покидая здание Нелинейной Сопричастности, комиссар вновь вспомнил глаза осуждённого – столько в них было какого-то непонятного превосходства, что это не давало Сваровски успокоиться. «Надо будет найти книги Александра Пушкина, – решил он для себя. – Не зря же всё его творчество категорически не рекомендовано для чтения…»