Текст книги "Временные неприятности (сборник)"

– И по этакой мелочи ты смел меня оторвать от деяний государственной важности? – Герцог буквально кипел от недосказанного гнева. Но досказывать ему, в общем-то, было нечего, ибо на сиятельном лице Альбы отчётливо отпечатался недосмотренный послеобеденный сон, из-за чего, собственно, и происходило высочайшее раздражение, могшее привести неопытного придворного в состояние бледной немочи и активной перманентной диареи.

Но не таков Рассефорп. Знает он, что почём, оттого и служит водяным, а не каким-нибудь полотёрным или подтирочным при дворе.

Расшаркался Киртеп на всю длину своих красивых, как струя лазоревой глазури (в соответствующего цвета чулках), ног и скромно протянул герцогу взятку, завёрнутую в чертежи. Щенок оказался не только борзым, но и борзым. Он выскочил на стол, за которым располагался Альба, тявкнул и наделал лужу прямо в менажницу с первыми Бундасбургскими томатами.

– Каков шельмец! – изумился герцог. – Этакий бутуз! Э-э-… так что ты там говоришь о приборе? Жидкости сможешь очищать? Любые?

– Любые, батюшка герцог, не извольте беспокоиться!

– И что – их потом пить будет можно, после твоей очистки?

– Безо всякого сомнения…

– Хорошо, а вот это выпьешь? – самый толстый и самый красивый из указательных пальцев Альбы, украшенный перстнем-печаткой с изображением Каннско-Полтавского сражения в Филях, брезгливо указывал на лужицу, оставленную игривым щенком.

– Отчего ж, нет-то? – в сомнении пожевал губами водяной, а потом выпалил: – Выпью! Потом… после обработки.

– Любопытно было бы взглянуть… Хм, что ж тебе надо для построения такой машины, о которой говоришь?

– Вот, извольте полюбопытствовать, месье-батюшка, здесь всё изложено, – водяной раскатал перед герцогом пергамент из воловьей шкуры, доставшийся ему в наследство от дедушки Маркса, торговавшего скотом на рынках приотдалённого Зарубежья и пописывающего «Капитал» дубовым угольком на белых вытянутых страницах воловьей кожи.

На пятнистой («Не мог будто я бы что-то поприличней унаследовать?!» – с гневом рассудил Киртеп) поверхности пергамента кровью мускусной крысы было написано всё, что необходимо для Великого Очистителя Жидкость Для, сокращённо – ВОЖДЬ.

– А вот британские учёные утверждают, милый Россефорп, будто нельзя ничего подобного… Не подлог ли? Не шарлатан ли ты, случаем?

– Как мог бы я к Вам явиться, будь я шарлатаном, Ваша Светлость? Помилуйте, перед Вами добропорядочный гражданин, а не самоубийца! Так не станем же кивать на британских учёных, превратившихся в символ непроходимой популярности в любой области. Тем более – британские учёные совсем недавно доказали, что британских учёных не существует.

– В самом деле? Надо будет запомнить. Иди пока, Киртеп. Подумаю, о своём решении тебя известят, – герцог приподнял подбородок чуть влево и вверх, как бы давая понять Россефорпу, что аудиенция закончена.

«Какой интересный и благородный изгиб шеи, – подумал водяной, поворачиваясь на каблуках, – видно, что-то семейное. Раньше я его у Альбы не замечал».

* * *

– Бутылка текилы, полбанана. Бутылка текилы, полбанана, – распевал Россефорп Киртеп, находясь под утренним чайфом ещё со вчерашней презентации, так любил называть оргии в «замке до небес» герцог Альба. Вероятно, наслушался заезжего куафюра из городу Парижу о жизни тамошней богемной плутократии. Герцогу только дай чего-нибудь новенького на своих вассалах испробовать.

Хорошо, в этот раз хоть не до смерти – побились только до первой вечерней крови на «розочках» из-под «малаги» урожая прошлой пятилетки, на том дело и сладилось: пошли по дамам с тихим повизгиванием последних, пощипываемых галантными кавалерами за гузку.

Впрочем, не о поножовщине речь, накануне состоялась именно презентация. А за два дня до этого массивный, будто сундук с драгоценностями, фельдъегерь доставил почту из замка Албена Рифеншталь. Герцогская служба «Холидэй рисэпшн» извещала Россефорпа Киртепа, что он приглашён на приём знатных особ из древнейших фамилий государства по поводу церемонии научного мракосочетания ночного светила с его же светила новолунием. И «буде возможно в научно-познавательном смысле водяному герцога надлежит продемонстрировать своё изобретение лучшим умам столицы».

Вот Россефорп и демонстрировал вместе с ассистентами необузданным в наивном неистовстве гостям опытный образец своего изобретения. Заливали болотную жижу, выпивали очищенную воду; закачивали прокисший позавчерашний компот, пили; даже вином агрегат заправляли, на выходе текла ключевая водица с лёгким запахом алкоголя и торфа.

– Это мой нанофильтр так устроен, – объяснял Киртеп, но его пояснения никто не принимал всерьёз да, собственно, и слушать не хотел. Больше того, приглашённые Альбой аристократы и аристократки также довольно быстро потеряли интерес и к другому предмету презентации: на лунное затмение в подзорную трубу смотреть не спешили. Гораздо увлекательней было поглощать деликатесы, запивая оные столетним манжурским. Лягушек сменяли улитки, улиток – миноги, миног – пахнущие чересчур пикантным сыром речные мидии и устрицы из Фискальского залива, завезённые по случаю нанайскими негоциантами. Целых три тонны льда растопили по дороге, чтоб сохранить товар свежим – путь-то неблизкий.

Уже на входе услужливый мажордом-администратор предлагал откушать чёрствой водки, поскольку оная не в пример полезней, нежели свежая. А далее – гости увлекались по интересам.

Среди приглашённых блистал ветхой одёжкой в стиле «секс уно-дуо» голландский классик моды ван Гоголь.

– Ваша претензия на презентацию, уважаемый, плевка ломаного не стоит, – говорил светило от кутюр. – Моё слово высшей пробы, поверьте!

– Как пробы-то на вас ставить, если негде? – обиделся водяной и попытался найти себе собеседника расположенного более благосклонно. Но таковых не находилось – всяк был занят если не обжорством, то тисканьем охочих до ласк на грани талии дам второй рвотной волны.

Водяной сначала обиделся на господ дворян за их невнимательность к собственной персоне и более того – к аппарату, из-за которого все они и собрались в замке герцога. Но потом пришло осознание – не ругают, и то – хорошо. Теперь бы соизволение на массовое производство от Альбы получить, и вот вам богатство – на блюдечке. В Альбании не принято было отказывать, если сюзерен просил о какой-нибудь мелкой услуге. А в крупном – так и подавно. Вот бы водяному такую власть… страшно представить – всё народонаселение пило бы исключительно воду из аппарата Киртепа. Но ничего-ничего, придёт и на улицу Роффесорпа праздник в бархатных нарядных подштанниках из кожи лемуровидной белочки.

Киртеп без особого энтузиазма ковырял туповатой во всех отношениях ложкой полуфамильного серебра в чреве кальмара, фаршированного мясом рачков с Адескага Привоза. Что до манжурского такой невероятной выдержки, которое отыскалось в подвалах замка Албена Рифеншталь, то Россефорпу оно и вовсе не нравилось – очень густое: если только что из погреба, то можно ножом нарезать, пока от тепла не растечётся по тарелке. А из тарелки пить – удовольствие невеликое, почитай, почти – как чай из блюдца на варварский славянский манер.

– Вах, ты хочэш этат манжуйский вино пробыват? Зачэм? На тибе, дарагой, вино ыз мой родословный подвал-келлар… Ты его попробывай… а того нэ пей. Раншэ все иго лубили пит, патом я свой вино привёз. А то так и стаит в углу пылитыся. Э, панимаишь? – старательно составлял слова из непослушных звуков какой-то незнакомый господин в костюме лягушки, нарядившейся Арлекином.

– Знаете, я бы предпочёл, чтобы вы взглянули на моё изобретение, месье… э-э-э…

– Зави мэня Док, дарагой!

– Как? – Киртеп был в растерянности. – То есть, как это – Док? Вы же не хотите сказать, что вы двоюродный брат герцога?

– Слюшай, я тибе замечу вот такой: никто ни знаит, кто чэй брат-кузэн-музэн, паймы миня правильна.

– Так вы посмотрите агрегат, который я имел честь разработать?

– Агрегат-шмагрегат, э… Зачэм празднык портыш? Будит врема, придот такой, сам к тибе навэщус, – незнакомец повёл подбородком чуть влево и вверх, потом будто прыснул смехом – под маской не разобрать – и удалился в танцевальную половину. Водяной бросился следом, но «арлекина» уже и след простыл.

В разгар альбазурки на середину бальной залы румяным колобком выкатился Жульен Шпинат, шеф-повар герцогства, бесцеремонно расталкивая танцующих, и пригласил гостей в соседний – банкетный – зал:

– Медам ээр мусьё, просьим заходите на новый блюдо эспешиалли эксклюзив – мульё импаза мантуи! Се ест а ля паризьен стиле. Боно аппетито!

Повар герцога играл на Альбе, как на альте, вводя господина в состояние неслыханного сибаритства. Он плохо понимал язык Сервантеса от Сааведры и ещё хуже говорил на нём. Именно по этой причине Киртеп частенько не мог сообразить, о чём идёт речь, коли уж шевалье Шпинат начинал объяснять концепцию устройства системы пищеварения, препарируя зазевавшихся лягушек, камердинеров и горничных; первых острозаточенным ножом, всех иных – остротой «хумор де френч».

– Сперции и пьяности – вот есть секрет гладкий кожа на графски животный дух. Мелко мели пармезьён на духовой мелниця… Се вальенс, жё па си жу!

Пока суть да дело, столы начали пустеть вслед за конференц-залой (надоумил же Господь Альбу придумать такое дикое название, чем ему банкетный-то зал не нравился?!) – гости разбивались на небольшие группы и расходились изучать спальные помещения замка Албена Рифеншталь. Водяной упустил момент начала конца, но это его не уберегло от греха.

Киртепу досталась ведьма полей и огородов, дама, прекрасная во всех отношениях, если не считать дефекта речи (барышня совершенно не могла произносить букву «л», что придавало её акценту восточный шарм страны древних мудрецов. Величали ведьму не то Псения Вобщак, не то Эс Кей Тина Канделябри. Россефорп много выпил, потому и не запомнил.

– Рюбрю, рюбрю… – шептала белокрылая Жужу (так называли всех придворных дам по старинной альбанской традиции – чтоб не путаться с именами) Киртепу в ухо настолько настойчиво, вязко и приторно сладко, что его очень быстро стошнило. Но нет худа без добра, как говорится – на следующее утро он чувствовал себя превосходно. Даже овсянку ел с удовольствием: напоролся так, что весь день потом мучился желудочно. Не зря в Олд-Бании говорят, что все неприятности приходят от тебя самого, и только армагеддец – из МВФ (мировые виртуальные финансы).

* * *

Услуги, которые оказывал почтовый департамент герцогства, были самыми разнообразными. В прейскуранте значились не менее двух десятков пунктов. От «переслать письмо/копию письма» до «переспать с автором/родственником автора письма». Россефорп воспользовался тем, что в связи со служебной инструкцией ему полагалось в месяц сто пятьдесят конвертов с оплаченной услугой отправления, и разослал краткое описание своего детища по инстанциям и частным компаниям.

Ответ был получен только один, да и тот, скорее всего, по ошибке. А герцог после удачной, казалось бы, презентации молчал третью неделю. Будет ли государственная поддержка, Киртеп не знал, потому и развил бурную деятельность во всех возможных направлениях.

Раз уж появилась насущная необходимость во что бы то ни стало переламывать ситуацию, то Киртеп решил обратиться к важнейшему, как утверждал пока ещё ныне не покойный Альба-старший, из искусств.

Синематограф – штука удивительная. Тут тебе и юмор такой, что обхохочешься, здесь же и трагедия слезодавильная. Россефорп Киртеп хорошо помнит, как впервые с синема столкнулся. «Фантомаса» до дыр засмотрел – так, что у героя вместо уха чёрное отверстие на идеальном поле белой простыни оказалось. Это вам не сухарики тайком на сеновале хрумкать, здесь серьёзная история телекинеза, настоянного на Пиросмании.

Собрал Россефорп все сбережения и заказал клип-фильму рекламного свойства о своём чудо-аппарате. Мастер постановочных сцен оказался не очень жадным. Взял он ровно всё и ни пфеннига больше. По-божески поступил, что и говорить. Вошёл в положение и вышел из него без особого труда.

Остался Киртеп без средств к существованию да бытию, которое определяет сознание. Так что теперь сознание стало определять нечем, а посему Россефорп начал вести бессознательный образ жизни, надеясь лишь на олдбанский авось да на милости герцогские.

А рекламный клип-фильма был размножен и направлен для всеобщего пользования в адрес народных менестрелей-продюсеров. И привела сия промоушн-акция к неожиданному результату – на очередных торгах Приштинской товарно-сырьевой биржи поползли вверх цены на дюралевые змеевики и ёмкости из нержавеющей олдбанской стали.

Но на этот факт тогда мало кто из аналитиков обратил внимание. То ли дело оказалось в том, что капитал капиталу – Карл, Маркс, Энгельс, Прудон и Абрамович в одном неподкупном лице адепта от финансовых влияний; то ли брокеры биржевые и каталы консалтингово-фьючерсные спешить с выводами не рискнули.

Но, тс-с-с, не станем и мы забегать вперёд Шумахера, как говорили ещё недавно механикусы конюшни маркиза Феррари. Маркиз большой шутник. Оттого-то он и конюхов своих механикусами называет, как недавно казнённого за ересь и казнокрадство гранд-техника Его Высочества Треандофила Пятиримского. А Шумахер – это самый быстрый рысак мессира Феррари откуда-то из германских земель, вроде бы, из Хюрт-Хермольхайма, не к ночи он будет помянут. Самый быстрый до недавнешних шпор, теперь же – улёгся спать на лавровую подстилку. Почивает. Правда, его ещё иногда выводят из конюшни, задают корму и заставляют кружить по двору замка на потеху ребятне из предместий Вёрджина, Катэрхема и Катьюши. Но это совсем не то, согласитесь.

* * *

Здоровье Киртепа в процессе борьбы за внедрение изобретения сильно пошатнулось. Нервы стали ни к чёрту. е, что он мог себе позволить, это два ведра настоящего кислородного голодания. После процедуры нестерпимо хотелось спать, независимо от времени суток. А сны начинали сниться цветные, красочные и, как утверждал лечащий врач, вещие. А ещё он говорил так:

– Сны по своей сути – то, что происходит в параллельном пространстве. Просто нужно знать, как туда попасть и каким образом донести информацию до тамошних обитателей, а потом ещё и вынести. Впрочем, пёс с ним – «попасть», главное – как донести и вынести! А то начнёшь их загрязнением окружающей среды пугать – дескать, скоро питьевой воды на планете не останется – не поверят сначала! Потом пошлют куда подальше. Такое вынести трудно. Не пробовали?

– Но унывать никогда не следует, – говорил доктор, – нужно всякий раз стараться быть веским в своих увещеваниях, каких бы витаминов тебе это ни стоило.

Правда ли, нет ли, но однажды в таком вот лечебном сне Россефорп угодил к герцогу в гости, только не в замок Албена Рифеншталь, а на какой-то экзотический остров в океане, боли, моя рана – Бали. Но что, спрашивается, взять с параллельного пространства, являемого в полудрёме терапевтических камланий?

С лазоревых небес замечательного тропического наддува лилась песня «Моск овский кокон, негасимый свет…» Альбанский, старо-олд-банский? Непохоже… И тут вопрос, который встал неожиданно:

– О чём поёшь, любезный? На латыни?

– Нет, на церетели…

– Что за язык?

– Что за язык! – подхватил обескураженный Киртеп. – Вся Иверия знает, а Вы, Ваша Светлость, герцог, не в курсе?

– Но-но, осади! Балуй мне, холоп… тьфу, не холоп… илот…

– Не илот, батюшко, а вассал ваш верноподданный…

– То-то же! Знай своё место!

– Знаю, знаю. На нём и сижу.

– А если добавить щепотку дрожжей, оле-оле-ле, г’оворят получится прекрасный раствор для хранения ампутированного мозга. – Это ещё откуда? Что за бред загробный?

– Эй, любезный, не путай епитимью с эпитафией. К тебе, Dr. Альба, обращаюсь – прими к сведению.

Киртеп не успел ничего ответить, а поспешил затаиться в ближайшем овраге, поскольку где-то рядом начали палить из винтовок. Тут даже не дробь «четыре нуля», а нечто более дробное после запятой – 7,62, и не процентом меньше!

Стреляли долго, не перезаряжая оружия. Совсем как в Голливуд Хилле, северной окраине герцогства. Стреляли, пока батарейки не кончииась… Ну, да… разумеется – не кончились, а разрядились.

«А он мятежно ищет бурю в тумане моря… голубей», – не успел водяной так подумать, как явились ему былинные гей-витязи прекрасные и принялись к сожительству склонять. Да не склонили, как ни старались. Хотя сами успели по разу – как минимум – друг с другом этот фокус проделать. Слабохарактерные, что с них взять!

И тут же сменилась подложка на огромном экране широкоформатного неба. Public net “Public Morozoff”, ЖэЖэ, жужжу, твиттер-подлоггеры на ресурсе «Бураки не волки».

А внизу, у горизонта сиял баннер банка «Сотрудничество и согласие», из содержания которого Киртепу стало ясно – скоро праздник:

«С Новым финансовым годом всех сотрудников – нынешних, будущих, бывших! Обиженных и простуженных, осуждённых и насаждённых, молодок и молодиц, Гогу и Магогу, хрен и редьку, турнепс и турникет, фонограмму и Дениса Фонвизина, Аршавина и перевод его фамилии с немецкого, пиво и раков, луков и чесноков, Харе и Раму, Шиву и Кришну, крышу и плинтус, зельц и сельтерскую, сель и сход, сходняк и общак, общество и удел, удел и надел, нательный крест и крестовый тельник, корову стельную и степь кровавую, Менделя и Мендельсона и обеденный стол на две персоны».

Далее со стороны заката прямиком на восход тянулась бегущая строка.

«…нож был аккуратно заточен старьёвщиком-передвижником и позднее подброшен пред светлые очи жандармского цирика… во всей своей кровавой красе… это не о жандарме, речь, разумеется… цирик наш только с виду – кровь с молоком, а так – тютя тютей… Просто на ноже кровь засохла затейливым вензелем. По всему выходило – литератору Многоземцову торить кандальную стезю ажник до самого Тобольского городка пешим манером по этапу… За что? Так за убийство писателя… в себе. Недоношенного изверг прирезал, предварительно кизлярки стакана три приняв… Это первый удар тяжек, а после – как по маслу, успевай только поворачиваться…»

«Любопытно! Пожарный пьян в дымину, сапожник – в стельку, портной – в лоскуты. Колбасник пьян в сосиску, водолаз – в корягу, математик – в пополам, извозчик – в дрибадан, медик – в утку, филолог – в умат, лесничий – в три сосны, археолог – в Атиллу…»

Киртеп не мог оторвать глаз от литературно-метеорологических явлений, украшающих линию горизонта. Бегущая строка пропала, баннер закрылся с эффектом «скруглики» и на всё небо запылал текст странного стихотворения.

Помнится, данный вирш вызвал не только неприятие, но и активную ненависть любителей общечеловеческих ценностей, когда оно было опубликовано в дайджесте «Альба тудэй», приложении к глянцевому журналу «Мой замок». Несмотря на декларируемую этими господами толерантность имени хижины дяди Тома, визжали они так, что даже встревоженный вервольф поспешил покинуть здешние края.

Как говорится в индейском народном эпосе, ворон воину глаз-то и выклюет.

типун

 
сковав цепями модернизм,
эгоцентризм в тираж отправил,
забыв кондовое из правил:
типун хорош в полуоктаве,
или же на октаву вниз…
 
 
или же вверх – в распыл небес,
где солнце трепетное бродит,
дрожит, как сахар, на болоте
или ж – как сайра в бутерброде,
или – в кадиле мелкий бес!
 
 
от модернизма долог путь
до реализма, право слово,
а твой язык печалью скован,
в печати он опротестован —
твой удивительный типун…
 
 
и не понять кружений строк,
когда от почты – только марки,
а от писания – помарки
и не десяток, целых сто!
 

– С типуном нужно ухо востро… это вам не какой-нибудь обух царя небесного!

Кто сказал последнюю фразу, водяной не понял… он уже просыпался…

* * *

Национальные проекты герцога Альбы всё время выходили какие-то шумные и бестолковые. То город-призрак, где производят реактивные ступы и драконов для пассажирских перевозок, в трубу вылетит, то наукоград на осколки рассыплется под воздействием давления и стараниями наёмной Думской аристократии из правящей партии «Всеединая Олд-Бания, оцифрованное желание». И говорят, где-то в глубинах фламандских болот появилось с соизволения герцога ООО «Брокерские камлания». Хотя этих беспредельщиков «брокеров» даже из самой Москвы выгнали с позором. А там-то терпят до полного изумления – им и руки поотрубали, а они всё воруют.

Картина «Неизвестная женщина, обожравшаяся пирогов с визигою» считалась – самым удачным вложением средств посредством аукционов со времён падения Вавилонской башни и бешенного взлёта акций издательства «Разговариваю при помощи разговорников». Но даже вырученные полмиллиона гульденов не могли залатать прорехи в кармане государственного бюджета по статье «дань должного любимому народу». Да и разве такую сумму отдашь? По своей-то воле.

Таким образом, за что бы Альба ни брался, всякий раз получалась шаурма на палочке. Но здесь, если начать выпуск ВОЖДей, случай совершенно особенный – при минимальных затратах можно было добиться такого успеха, что ни одному европейскому правителю и не снилось. Стоит только наладить производство аппаратов Россефорпа на конвейере в достаточном количестве: сначала для внутреннего пользования (каждой семье по аппарату), а потом – для экспорта в страны толерантных демократий и политкорректной незалежности.

И затраты, судя по расчётам, невелики, и эффект экономический ожидается большой. Оно и понятно, чистая родниковая вода давно уже сделалась дефицитом на континенте. Да что там – на континенте, во всём мире. Вот Киртеп и рискнул состоянием, вкладывая средства в развитие своего проjекта.

И не осталось состояния. Фильма-клип имеется, опытный образец агрегата для очистки – вот он во всей красе стоит, накрытый грязной занавеской, а средств на внедрение никаких. Государственная поддержка исключена. Сколько Киртеп Альбу не уговаривал, тот не говорил ни «да», ни «нет», ссылаясь на занятость. А потом и вовсе отправил Россефорпа к своему научному консультанту от партии «Всеединая Олд-Бания». Дескать, даст сей господин добро, начнём выпускать «аппарат Киртепа» серийно, а не даст – тут уж, как говорится, никакой тебе государственной поддержки и доверия.

Итак, герцог не захотел брать ответственность, своею монаршею волей не решился одобрить запуск в серию агрегатов по очистке питьевой воды. Но и отказывать впрямую не стал, перепоручая данную щекотливую миссию кому-то другому. Это как раз можно понять – в конце концов, он предпочитал оставаться в глазах подданных демократом и либералом. Только вот зачем отдавать изобретение на растерзание Кимедака Шыдлека, давнего научного оппонента Киртепа? Высших образований у соперника Россефорпа было полтора: одно начатое, второе незаконченное. И звание бакалавра магистральных наук нашло в его лице нужного индивида – индивида с претензией на научную мысль.

И вот теперь этот откровенный самодур и мракобес, не терпящий ничего нового, будет оценивать его, Киртепа, детище – результат нескольких лет самоотверженного труда! Где справедливость, спрашивается?

Россефорп стремительно замедлял шаг, подходя к офисной горнице Шыдлека, заранее просчитывая предстоящую беседу в логике неспешного абсурда.

«– За каким рожном пожаловать изволили, господин Киртеп?

– Изобретение своё продемонстрировать желаю.

– Желание желанию – нежелательная помеха!

– Помеха? Сопротивление?

– Ещё и какое! Нашла коса на кабель! Вот визгу-то было…

– Визига – это первое дело, если осетринка хорошо отварена.

– Я смотрю… а у вас мозгов, как у рыбы – восемь граммов на весь косяк!

– Косяк? У вас план?

– Нет, я без плана… и без схемы вижу, что деградация проходит на уровне.

– На уровне? На уровне чего?

– На уровне линии горизонта…

– Хорошо ещё – генотип не тронут.

– Ваши сведения устарели, ЕГЭ (единая глиссер-экономика) тому порукой».

Всякая чушь в голову лезет. Всё, расслабиться и попытаться доказать очевидное. Главное, чтобы Кимедака согласился посмотреть аппарат в действии. «Если консультант увидит, – решил для себя Киртеп, – то я его обязательно уговорю. И герцог издаст указ о производстве и внедрении». Решил, и жить стало веселее.

Водяной показал охранникам фрагмент носовой наволочки, расшитой вензелями Альбанских монархических династий, служащей «пропуском на Голгофу», и те расступились перед ним, будто веер сложился. И тут открылась дверь в апартаменты Шыдлека, и тот лично выполз неспешно и степенно из своего логова, как тесто из опарницы. Не усидел на месте, решил поёрничать, радушие и благочинность изображая напускной дружеской атрибутикой.

– И что там у тебя за штуковина? – поинтересовался Шыдлек с нескрываемым злорадным торжеством в голосе, как только Киртеп вошёл внутрь, следуя по направлению вытянутой руки главного консультанта герцога Альбы.

– Аппарат для очистки жидкости… для получения чистой питьевой воды.

– Из чего?

– Что – из чего?

– Из воды, загрязнённой до какой степени?

– Практически – из песчано-илистой взвеси с неорганической грязью с огромной концентрацией.

– Хм… Проверять, я думаю, не стоит. Наверняка работает твой агрегат. Только вот один небольшой вопрос – зачем в герцогстве чистая питьевая вода?

– То есть, как это, зачем? Чтобы люди пили и не травились. Чтобы нация здоровела.

– Здоровела нация? А много ли в том проку?

– Проку?

– Да, именно проку… Проку для нас, для герцога и его семьи.

– Я для всего государства мыслил. Население поздоровеет, станет дольше жить, сможет больше работать. Чем не польза монаршему семейству?

– Это как сказать. У нас в Альбании каждый пьёт то, что ему положено. Так сказать, в полном соответствии с традициями, здравым смыслом и генеалогическим древом. И работают те, кому и положено, столько, сколько требуется державе. Причём здесь чистая вода, дорогой мой?

– Так вы не станете на мою сторону?

– Разумеется, нет. Вложение государственных средств в сомнительное дело, от которого… собственно говоря, особой пользы не предвидится, это смахивает на злоупотребление.

– И аппарат в работе смотреть не будете?

– Нет, отчего же… посмотрю… Как-нибудь позже. Возможно, даже возьму его себе в канцелярию. Для очистки чернил, а то совершенно невыносимо стало писать с этими поставками из Нигории. Одни, понимаешь комочки, а не однородная жидкость. С ума стронуться можно, пока каким-нибудь хутленьким (Кимедака так и сказал – мол, хутленьким) документом не разразишься во славу герцога.

– Так вы всё с ног на голову готовы поставить, господин Шыдлек! Просто представление света… Цирк зажигает огни святого Эльма!

– Ха-ха… Ты мне нравишься, парень! Не теряешь присутствия духа. В общем, так – иди себе и занимайся поставками воды в замок герцога. Ты же водяным служишь, не так ли? Да не вздумай шуметь невпопад, а то шума у нас не любят.

Вот на той неделе, месяц или два назад, у меня под окном одна компания приладилась играть каждый день. Представляешь, сидят себе, в кости на щелбаны режутся. А как время расчёта подходит, принимаются так лупить проигравшего, что даже газовый фонарь на соседнем перекрёстке тускнеет. И что ты думаешь, где они сейчас? Вот и никто не знает. Были люди – была проблема, теперь – ни того, ни другого. Следишь за моей мыслью?

Киртеп рванулся, чтобы схватить идеологического противника за глотку, но усилием воли сумел остановить себя. Нет, подобными экстремистскими действиями определённо ничего не исправить, а навредить себе можно. Но… может быть, ещё не всё потеряно. Может быть. Вот если продать изобретение за границу…

– И не вздумай связываться с иноземцами! Герцог тебя мигом заточит в дальний замковый уголок, хе-хе… – Россефорпа удивило, что Кимедака будто мысли его читал.

Из глубин же памяти неожиданно высунулся плакат «Эх, заточу!», и держал его в руках не кто иной, как главный тюремщик герцогства Олд-Бания. Держал и при этом нагло подмигивал Киртепу, как бы намекая, что недолго уже ему осталось украшать вольную волю своим присутствием.

А Шыдлек продолжал говорить, нимало не заботясь о том, как водяной прореагировал на его предыдущее замечание:

– Не забудь прийти на концерт рок-менестрелей «Второе металлическое пришествие». Ты же получил персональное приглашение, не так ли?

– А откуда?..

– Олбани Приштины – город маленький, – усмехнулся Кимедака, а водяному почудилось, будто это сказал двоюродный брат герцога – те же интонации и чуть приподнятый кверху подбородок.

«Нет-нет, не может быть, наверное, показалось»…

* * *

Итак, Кимедака Шыдлек фактически зарубил здоровые начинания водяного на корню. Герцог позволил Киртепу продемонстрировать агрегат по очистке своему близкому окружению, потом направил к научному консультанту, а тот из возможного сторонника превратился в ярого противника. Да ещё и намекнул Россефорпу, чтоб с иностранцами не связывался – догляд, де, за ним будет.

Что ещё? Попытка действовать в частном порядке, не заручившись поддержкой герцога, провалилась – на фильму (новый перспективный способ приманить инвестора) и письма с предложениями к сотрудничеству никто не реагировал. Похоже, всем в герцогстве было плевать, какую именно воду они пьют. Похоже, надежды не оставалось. Никакой? Нет, кое-что всё-таки можно предпринять, но это уже из области метафизики.

За старой паровой мельницей росла небольшая роща, которую называли Лох Рахаим. Здесь обитал известный маг и психотерапевт (по совместительству – колдун герцога), предпочитающий воздействовать на пациентов дистанционно. Ещё там, в лесочке, жил мудрый попугай какаdoyoydo, который выучил всего одну фразу, но она позволяла ему кормиться за счёт сердобольных прохожих от думнодумского большинства. Он кричал всё время:

– Слава путному хозяину!

Некоторые прохожие, случайно попавшие в рощу, шарахались, будто услышали самого Сатану. Но большая часть праздно шатающегося народонаселения делала вид, будто уши залиты воском, и потому ничего не происходит.

Но однажды попугай закричал вместо привычной здравицы совсем уж непонятное:

– Мочи его! Мочилово! В соррртире! В соррртире!

– Довели попку до мокрухи, нелюди, – констатировал Киртеп, пытаясь разгрызть гранит философского камня, который ему передали в тот день в качестве традиционного подношения холопы из посадских.

Дело происходило неподалёку от общественной уборной, затронуло сознание значительного числа людей, после чего герцог распорядился – запретить отправление личных нужд в пределах Садово-огородного эллипса. К государственным нуждам этот запрет не относился – служащие продолжали мерсикать безо всякого ущерба для дигитальной функции опорно-подпорного аппарата по предъявлении служебного оберега, выдаваемого личным колдуном герцога.

Кстати, о колдуне. Он крайне не любил, когда его так называли, просил обращаться попросту – господин Камуч, великий повелитель мазей, жидкостей и кремов. Впрочем, население герцогства смело игнорировало эту просьбу, полагаясь на общеизвестный альба-авось как на квинтэссенцию мирового разума, сосредоточенную в отдельно взятых головах вольного электората.