Текст книги "Эквиполь инженера Шилина"

В Москве много разных районов: «спальные» и «зелёные»; «промзоны» и «деловые центры»; улочки злачные, переполненные казино и пивными, и переулочки мрачные… Имеется и «складская зона» столицы. Базы, гаражи, ангары, оптовая торговля, кустарный ремонт чего угодно, транспортные фирмы «куда изволите», артели грузчиков… Целый мир, о котором мало чего знают москвичи и гости столицы.

Сюда – в загадочный лабиринт серых стен и ржавых дверей, к складам недалече от угла улицы Рябиновой и Товарного проезда, приехал Боб Шилин. Здесь находилась фирма Муршуда Газиева.

Как всегда, в голове изобретателя помимо его прямого внимания крутились мысли на самые разные темы. А Боб лишь время от времени выхватывал то одну, то другую, вникал: на какой там стадии решение? – и опять уходил в тот слой сознания, который анализировал произошедший неделей раньше разговор с Настёной. Она опять звонила, и опять несла свою всегдашнюю ахинею. Бесила его эта ситуация.

«Надо было ей сказать, – придумывал он, – что хотя квартира приобретена в браке, но деньги на её покупку были получены до брака. Я тот аванс получил за месяц до похода с нею в ЗАГС. Так что никакой она квартиры не получит. У неё и так много чего есть, о чём я даже не знаю, и о чём она ни на каком суде по разделу имущества не скажет. А эти американцы идиоты. Если бы не кинули меня, я бы им передал технологию изготовления пластика со свойствами титана, только легче. А какого чёрта я не использовал его, когда делал свои шарики? А такого чёрта, что не на что приобрести редкоземельные… С другой стороны, я с того аванса налогов государству не платил, и если сейчас на суде признаться, то возьмут меня за хобот, и всё равно квартиру отнимут…»

Вот почему – из-за отвлечения внимания на обдумывание всякой чепухи – не заметил Боб, что улица непривычно пустынна. Как повымело всех. Не слышно гортанных выкриков потных грузчиков и весёлого матерка водителей, не видно складских начальников в их вечно мятых брюках…

На двери Муршудовой фирмы не было ни звонка, ни глазка, зато кривая скоба, заменявшая дверную ручку, держалась только на верхнем шурупе. Боб взялся за эту скобу и постучал в обитую железом дверь нижним её концом. Дверь тут же распахнулась, он сделал шаг вперёд, а сделать второй шаг ему уже помогли два дюжих мóлодца: подхватили с двух сторон, завернули умелые ручки за спину, обшмонали, заглянув даже в пустую холщовую сумку, а потом едва не пинком отправили дальше, в собственно офис.

Пролетая в полугоризонтальном положении над порогом, Боб успел подумать: «Ну, Муршуд обалдел совсем, боится меня, что ли…» Но тут его подхватили мóлодцы ещё здоровее – в камуфляже! – удивился Боб, – развернули, подняли за локти и крепко всадили задом в стул, стоявший посреди комнаты. И он прямо перед собой увидел гладкую, толстую и смуглую, но в то же время очень бледную рожу компаньона: тот сидел за столом, а с двух сторон его подпирали двое плечистых с автоматами.

При виде Боба бледность покинула лицо Муршуда, глазки его загорелись, а губы, похоже, сами собою растянулись в улыбке.

– Вот он! – закричал он. – Он здэсь началнык! Я гаварил, он прыдёт, и он прышёл, да? Меня отпустите, его берите! Я вообще нэ мэстный! Он тут живёт, я тут нэ живу!

В секунду все лишние мысли из головы Боба сбежали, и он принялся обдумывать самую главную: как отсюда уйти.

Сбоку выдвинулся молодой мужчина с хищным из-за шрама, пересекающего левую бровь и нос, профилем. Он наклонился, всмотрелся в лицо Боба, потом перевёл взгляд на Муршуда и с недоверием спросил:

– Этот?

– Он, он, гражданын слэдоватэл, мамой клянусь.

Следователь посмотрел на обвислый пиджак инженера, на пыльные разношенные сандалеты, на холщовую сумку, нехорошо усмехнулся, опять остро глянул на Муршуда:

– Да ведь ты, скотина, показал на первого вошедшего!

И неожиданно заорал:

– Ты правду будешь говорить, обезьяна?!

– Мамой клянусь! – взвизгнул Муршуд. – Его Боб Шилин зовут, он в касмический институт работает, он всё и прыдумал!

И крикнул, обращаясь к Бобу:

– Космонавт! За всё ответишь!

Двое, что подпирали его с боков, засмеялись.

– Да уж, космонавт, – сказал один из них. – По скафандру судя, высоко летает.

Следователь велел им увести Муршуда в левую дверь (в склад, понял Боб), и приглашать по одному «этих чёртовых нелегалов». Из двери справа (из цеха) потянулась вереница смуглых носатых мужчин. Боб никого из них опознать бы не смог, они все для него были на одно лицо. Но и его никто не признал; пожалуй, они не сумели бы даже различить его со следователем, тем более, что глаз не поднимали, и по-русски не понимали ни бельмеса. И только последний Боба признал:

– А-аа, я этот знаю, это кыторый кы нам прыходыл дэньги трэбоват! – прокаркал он, и добавил: – У, пыроклятый рэкетир…

Следователь махнул на него рукой и, представившись Владимиром Степановичем, повёл с «космонавтом-рэкетиром» задушевную беседу. Кто таков, и есть ли документы, – и тут же передал его паспорт сотруднику, который добросовестно все бобовы данные оттуда выписал, – и откуда его знает Муршуд, и знает ли он сам «этого человека».

– Видел его здесь, – пожал плечами Шилин. – Даже разговаривали как-то.

– А зачем вы сюда ходите? Учёный, сотрудник космического института… И вдруг…

– Спирт беру. Нам раньше выдавали, а теперь сложности. А здесь дёшево.

– Вы, простите, на алкоголика не похожи.

– А мне для работы надо, – с безмятежностью на челе ответил ему Боб. – Линзы в телескопах протирать.

– Телескопы! – уважительно сказал следователь. – Только, Борис Дмитриевич, то, что они здесь производили, назвать спиртом нельзя. Как вы это объясните?

– Неужели разбавляют?! Вот мерзавцы… А я зимой брал, хороший был продукт…

Ничего нет на свете хуже посредника. В семейных делах – спаси нас, Бог, от доброхотов, желающих помочь и примирить. В торговле и вообще в экономике посредник – самый зловредный элемент. В технике – самое ненадёжное звено. В общем, повсюду. И в то же время без передаточных механизмов не обойтись. Главное, избавиться от излишних передаточных звеньев…

Об этом размышлял Боб Шилин, поднимаясь из метро, а потом двигаясь бодрым шагом в сторону своего родного института. Обгоняя пару – молодая женщина с сумками и девочка лет десяти-двенадцати – невольно прислушался к разговору. Девочка, неумело переставляя ноги с надетыми на них новенькими роликами, тараторила, обращаясь к устало идущей рядом маме:

– Папа мне подарок передал, ты мне подарок купила, а теперь ты дай мне денег. Ведь я же должна сама себе чего-нибудь подарить на мой день рождения!

Боб удивился, сделал ещё три быстрых шага, остановился и развернулся к ним. Когда, обнаружив на пути своём препятствие, остановилась и девочка, он улыбнулся ей доброю улыбкой (чтобы не напугать ребёнка), и сказал:

– Милая девочка! В день своего рождения полагается делать подарки родной мамочке. И благодарить её, благодарить…

– Как это? – пискнула девочка. – Ведь это мой день рождения!

– Поздравляю! – и Боб посмотрел на мамашу.

– Здравствуйте, – сказала та.

– Добрый день. С новорожденной вас.

– Нет, сегодня все подарочки мне! – ныла девочка.

– Эгоисткой растёт наша новорожденная, – пожаловалась мать.

– Воспитанием всё можно исправить, – дипломатично сказал Боб, чертыхаясь про себя: сам влез в чужие отношения, как посредник. Ну, куда это годится?

– А вы Шилин Б.Д.? – спросила мамаша.

Боб удивился:

– А откуда вы знаете?..

– Так ведь мы вместе работаем, – и она показала рукой на внушительное здание Института космических проблем. – Я Лида из патентной библиотеки. У нас там папки с вашими изобретениями. А живу вон там, рядом, на улице Введенского.

– Ну да, конечно, Лида! – совершенно не помнил Боб этой Лиды. – Просто я вас против солнца не узнал.

– А что такое Б.Д.? – спросила она.

– Боб Дмитрич. То есть, Борис. А вы сегодня выходная?

– Да, отпросилась. За подарками к её отцу ездили.

– Боб, это фасоль? – спросила девочка. – А почему мамочку надо благодарить?

– Потому что если бы не мамочка, тебя бы на свете не было.

– Как?! – и дочь в полном изумлении повернулась к матери: – Правда, что ли?!

– Вы извините, мне сейчас в институт надо срочно, – сказал Боб.

– Ах, ну да, конечно…

После неудачного визита в спиртогонную фирму Муршуда Боб всерьёз обеспокоился своими финансами. В институте ему платили бюджетных три тысячи в месяц, хватало только-только, чтобы расплатиться за квартиру, свет и телефон. Жил он в основном на доходы от парочки изобретений, да на заработки от коммерческих работ, которые ему подбрасывал от щедрот своих Никодимыч. А он благодетеля подвёл, не рассчитал ему теплопроводность сковороды. И теперь кроме суммы, выданной ему тёщей на покупки, у него денег было буквально, чтобы с голоду не сдохнуть. Ну, на недельку. Или побольше, если опять заволынить с квартплатой.

На доработку эквиполя денег не было.

Поэтому и бежал он сейчас в институт. Чтобы забрать сковородошные бумажки и наконец-то с ними поработать.

И забрал он эти бумаги, и поговорил со Стражестраховым, и даже заглянул на огонёк к Алику. Алик хвастался, потрясая свежим номером «World’s geography», где была его статья о достижениях российской космической биологии. Боб ухмыльнулся:

– У нас, физиков, тоже есть кое-какие достижения…

– Кстати! – воскликнул Алик, порылся среди хлама на столе и протянул Шилину криво оборванный клочок бумаги. – Вот, возьми.

– Что это?

– Е-мэйл Копперфилда. Я же тебе обещал…

Глава четвёртая

Юноша лет двадцати, рост метр семьдесят два, худощавый, брюнет, глаза чёрные, без особых примет, одетый, как скромный клерк, вошёл в семиэтажное здание с громадной вывеской ТВС на крыше. Название означало «Тюркиш Билдинг Консалтинг». Он здесь работал. Но если бы кому-либо пришло в голову спросить сотрудников этой крупной стамбульской холдинговой компании, что за работу выполняет у них юноша без особых примет, пожалуй, никто не смог бы ответить. Впрочем, что в этом удивительного? Компания большая, чем она только ни занимается: строительные подряды и консультирование, офисный дизайн, продажа стройматериалов и даже доставка мебели…

Да, здешний отдел кадров в своё время оформил юношу на работу. И действительно, бухгалтерия начисляла ему зарплату, а профсоюз приглашал на собрания трудящихся. И был у него пропуск в здание, на котором одновременно присутствовали название ТВС и его фотография. А ещё на пропуске была напечатана фамилия – Ахмед Беджи, но была ли она его фамилией?.. Один Аллах знает обо всём, а людям это не дано.

Тайна, будоражащая его, придававшая весу в собственных глазах, была в том, что прежде, чем он попал на работу в ТВС, совсем другая Организация пригласила его, направила на учёбу, а теперь следила за его безопасностью, взамен требуя всего лишь неурочной работы на благо курдского народа. И эта же Организация через подставных лиц владела контрольным пакетом акций самой ТВС. Ахмеду Беджи, юноше без особых примет, название Организации было известно – впрочем, оно было отлично известно всему миру, – и он вполне разделял её устремления. Но даже в уме своём он называл её просто: Организация. Да и зачем зря трещать языком? Не случайно сказано: занимайся порученным тебе, и будь скромным.

В его родной деревне уклад жизни не менялся никогда. Тётка рассказывала так. Мужчина сначала был мальчиком и рос вместе с девочками, осваивая правила простой жизни, быта и гигиены. Потом он становился подростком, и его отделяли от девочек; теперь он осваивал мужские умения, учился ухаживать за скотом и работать с инструментами. Когда он становился юношей, его учили сложной жизни: как устроен мир и общество. Короче, объясняли, что слушаться надо старейшину и муллу.

В конце процесса его опять сводили с девочками, и мужчина женился. Достаточно скоро его жена рожала новых маленьких мальчиков и девочек, и дальше с ними проделывали то же самое, что и прежде с родителями. Жена обучала мальчиков и девочек простой жизни, муж передавал сыновьям мужские умения, а потом старейшина и мулла объясняли выросшим детям правила сложной жизни. И никогда никаких неясностей.

Тётка, качая головой и сокрушаясь о переменах, рассказывала ему всё это задолго до того, как он стал носить в кармане пропуск с именем Ахмеда Беджи. В те времена он не понимал, о каких переменах она говорит. Ему происходившее вокруг казалось нормальным. Как раз в те дни в их деревню впервые стали завозить газеты, а в доме дедушки Мустафы поставили телевизор. И тогда же у них впервые за все времена появился человек, взявшийся учить детей (в том числе девочек!) грамоте.

Человек этот был турком, и то, что ему разрешили жить в их деревне, да ещё и кормили за его работу, само по себе было неслыханным новшеством. Разумеется, никаких методик у него не было, разделения на предметы тоже; он выкладывал им всё, что знал – а знал, по их понятиям, чудовищно много, и им было интересно.

Курдский язык – курманджи, их учитель понимал с пятого на десятое, и кончилось тем, что они заговорили на турецком. А заодно он научил их весьма своеобразному английскому языку: Ахмеду Беджи, – то есть, когда он стал Ахмедом Беджи, пришлось довольно долго переучиваться.

Помимо прочего, учитель преподал им элементарную арифметику и уже переходил к алгебре, а также пообещал, что научит их писать стихи – но тут приехали турецкие полицейские и увезли его неведомо куда, поскольку премудрейший педагог оказался крупным грабителем, которого несколько лет безуспешно ловили полиции всех стран Ближнего Востока. А он отсиживался в их деревне! Кто его выдал, осталось загадкой.

Отравленный страстью к учёбе, Ахмед Беджи стал интуитивно искать себе интеллектуальных занятий. А кто ищет, тот найдёт! Нашёл и он: его находкой стал компьютер, завезённый в их глухомань «Врачами без границ» в связи с не очень сильным землетрясением, и брошенный тут по неизвестной причине. Ахмед приручил его – будь здоров, как приручил! Без посторонней помощи освоил компьютерную грамотность. А ведь никто не снимал с него обязанности осваивать ещё и мужские умения.

Однажды через их места проезжал с вооружённым отрядом вождь курдского народа Оджалан, и разговоров хватило потом на полгода. Тогда зародилась впервые в голове Ахмеда Беджи мечта об уходе из деревни, об участии в какой-то другой, не такой тупой, как у них, жизни. Борьба за что-то! Или борьба против чего-то!

Представления об окружающем мире он имел дичайшие. Да и могло ли быть иначе? Мулла рассказывал, что белые люди извратили учение Аллаха и их следует покарать. Учитель-турок учил, что богатые наживаются на бедных, и их надо покарать. Про Оджалана говорили, что он борется за свободу: англичане, русские, турки и иракцы не дали курдам свободы, и покарать их нужно непременно. А проверить слова ни одного из них – невозможно: мулла ссылается на Коран, исписанный арабской вязью, которой сам мулла не понимает; учитель оказался грабителем, а вождь народа Оджалан вёл себя так, будто ему до народа нет никакого дела.

Лишь когда Организация послала его на учёбу, Ахмед немного пополнил свои знания. Там ведь учили не только хакерству и сетевому администрированию. Что-то объяснили, до чего-то дошёл своим умом. Например, ему казалось, что член такой серьёзной Организации обязан быть истово верующим (кстати, ошибся: всем было всё равно, лишь бы соблюдал обряды и не богохульствовал), и он самостоятельно приналёг на изучение Корана. Откопал в интернете несколько переводов Книги на турецкий и курманджи; попытался освоить арабский; попутно выяснил, что такое Евангелия, которые придумали белые для насмешки над Аллахом.

Он постигал Аллаха не душой, а разумом, и через два года мог бы в богословском споре заткнуть за пояс любого, но если бы кто сказал ему, что из него получился заправский религиозный начётчик, не понял бы, о чём толк. По его представлениям, то, во что он превратился, и было настоящим мусульманином…

Он вошёл в здание TBC и поднялся на свой этаж. Двое из ночной смены встретили юношу радостными криками. Налили кофе. Поделились французским анекдотом, почерпнутым из Сети: если муж приходит домой, он должен позвонить в дверь, чтобы любовник жены успел одеться. Посмеялись… Потом пришли остальные сотрудники дневной смены, ночные дежурные ушли. Пришедшие, в том числе Ахмед, занялся своей работой. Что это была за работа? Простому человеку объяснить невозможно, а если бы кто всё же поинтересовался, Ахмед бы ответил, что сначала протёр ветошью межсетевой экран, а потом смазал маслом дистрибутивы, чтобы не скрипели на ходу. Какая, в конце концов, разница? Всё равно кто не знает, не поймёт.

Лишь в краткие минуты обеда он опять вернулся мыслями к тому, что произошло вчера. А произошло вот что: на его мобильный неожиданно позвонила тётка и сказала, что она уже в Стамбуле. Он просто не знал, что делать. Она звонила неделей раньше, и он ответил, что приезжать не надо. Что он сам приедет, когда сможет. Но она потащилась в такую даль, и вот, приехала. Что ему было делать?

С одной стороны, он не был обязан скрывать, где живёт. Он не боевик, а просто системный администратор, в свободное от легальной работы время выполняющий задания Организации. Но вот что он работает на Организацию, скрывать следовало. А в его деревне все знали! Пусть не он сам разболтал об этом, а дедушка Мустафа после встречи с серьёзными людьми, ездившими по деревням в поисках кадров для Организации. Хоть они и спросили о нём мимоходом, но ведь спросили. А дедушка Мустафа ужас, какой умный…

Поэтому Ахмед Беджи не любил, когда кто-то из односельчан приезжал к нему. Мало ли что ляпнут ненароком не там, где можно. Или назовут его при тех, кто знает его по этой жизни, старым именем. Тётка ведь не знает, что он теперь Ахмед Беджи.

С другой стороны, тётка есть тётка. Самая близкая в роду. Только через неё он получает весточки с родины, узнаёт, кто и как. И возраст у неё, и здоровье не те, чтобы откладывать встречи «на потом»… И он поехал на вокзал, а она была там не одна, а с дядей Мамедом, и пришлось придумывать, где бы посидеть незаметно…

И тут оказалось, что дядя Мамед теперь старейшина, потому что дедушка Мустафа умер! И ещё семеро умерли!

Он вспомнил слова тётки: «Просьбу старших надо уважать, сынок. Помни, ты курд!». Но что за бредятину придумал дядька Мамед?! Ехать в Москву, чтобы убить там какого-то русского. Будто у него без этого мало забот. Будто он умеет убивать. Они думают, раз он член Организации, то наверняка боевик и ему всё равно куда ехать и кого убить. Какой поверхностный взгляд! Эти наивные люди ничего не понимают в политике. «Их было два негодяя, Муршуд и Ши-лин, – сказал дядя Мамед. – Одного убьёт Саид, внук Мустафы. А наша семья поклялась убить Ши-лина».

«Ши-лин? Это китаец какой-то, а не русский», – возразил ему Ахмед. А тётушка ответила, что русский или китаец, это всё равно. Он сделал ядовитую водку, и должен умереть. Ахмед возмутился: «А зачем вы пьёте водку? Раньше никто не пил, а я и теперь не пью. И жив-здоров». А тётушка шлёпнула его ладошкой по губам: «Как ты смеешь судить старших?» А дядя Мамед спросил, не забыл ли племянничек Коран. Ахмед немедленно процитировал по памяти Суру 29:4: «Неужели те, которые совершают злые деяния, полагают, что они избегнут наказания? Скверно же они судят!».

Не стоило встречаться с тёткой. Сказал бы, что он теперь не в Стамбуле, и всё. Обманул бы её, многие годы заменявшую ему маму и папу, погибших, когда турецкая армия «зачищала» их район. Заставил бы старуху, сокрушённо качая головой, ни с чем ехать обратно через всю Турцию…

Однако, что теперь, всё-таки, делать? Самым правильным было бы подняться на лифте на седьмой этаж ТВС, а там пешочком ещё на два лестничных пролёта выше, и тихонечко поскрестись в дверь с табличкой «Вспомогательная служба». И ожидая, пока впустят, усмехнуться карандашной приписке внизу таблички: «Уборка крыш». Только причастные к их общему делу могли бы оценить чёрный юмор этой приписки.

А потом? Когда откроется дверь и сидящие там трое здоровяков в рабочих куртках, бросив игру в нарды, весело спросят, что ему надо и, услышав пароль, откатят в сторону стену, и он окажется в коридоре восьмого, скрытого от глаз посторонних этажа?.. Когда один из них доведёт его до кабинета Куратора?.. Когда Куратор, после вежливых вопросов о здоровье вопросительно замолкнет, ожидая объяснений?..

Неужели рассказать, что его тётка и все его дядьки в горной деревушке знают о его работе на Организацию? И попросить, чтобы они там как-нибудь съездили в Москву и убили этого русского? Нет, так делать нельзя. Ведь это кровная месть! Только член семьи может покарать кровника.

Придётся положиться на волю Аллаха.