Текст книги "Эквиполь инженера Шилина"

Боб возвращался из Москвы. Он съездил туда на денёк, во-первых, чтобы уточнил со Стражестраховым программу управления эквиполем, во-вторых, чтобы повидался с Лидой. Может человек пойти повидаться с другим человеком просто, без задних мыслей?.. Отвёз яблок из своего сада для её дочки, Кати.

Формально Боб был человеком женатым. Это так. Даже привезённые им яблоки выросли, если говорить формально, в саду его тёщи. Но практически он уже два года холостяковал. И за эти годы узнал о женщинах больше, чем за десять лет супружества. Поскольку женился он, скажем прямо, рановато, не успев разобраться, что к чему.

Оказалось, брак – вроде стоячего озера, даже, правильнее, болота. Зарастает он, как болото – илом и ряской, помаленьку привычками, словечками, намёками и жестами, которые, будто ядовитыми испарениями, окутывают разум. И тонешь, тонешь, тонешь… Превращаешься в замшелую корягу. А внешняя жизнь – как стремительная река. Кинешься туда, и тебя то об один берег шмякнет, то о другой – интересно! – а женщины – вот они норовят тебя выловить и утащить в тихую заводь и обрасти там новым болотом, а потом, ясное дело, будут тебя пилить, что ты превратился в ленивую корягу. И бросят тебя, отравленного испарениями, чтобы нырнуть в бурную реку и выловить себе там новую жертву. Вот, как его бывшая жена.

За два года холостого существования Боб понял, что в этом сумасшедшем мире найти себе даму для милых утех – не проблема. Проблема в том, как от неё избавиться после утех. А самая большая проблема, можно сказать проблемища – найти такую, от которой не хотелось бы избавляться. Пока он таких не встречал. Впрочем, и не искал. Зайдя в патентную библиотеку, передав Лиде завёрнутый в бумагу пакет с фруктами, договорившись о встрече вечером и даже уже сидя у неё дома, он и мысли не допускал, что находится в поиске. Просто почему-то хотелось её видеть и слушать… Хотелось чем-то её удивить и порадовать…

Поздним утром, шагая просёлком от автобусной остановки к тёщиной деревне, он думал о произошедшем между ними, надеясь, что сумел её удивить и порадовать. И так задумался, что, только разгоняя перед лицом пыль от третьей подряд машины, проехавшей, ухаб за ухабом, мимо него, стал соображать: а что за праздник? Ведь сёдни вроде будень? Да он и в выходные никогда за много лет не видел на этой дороге три машины подряд! И две не видел! А машины-то непростые, навороченные!

Мимо пропылил ещё один джип. Боб прибавил ходу.

Следующая кавалькада из пяти, судя по столбам пыли, машин догнала его через десять минут. Первая остановилась рядом с ним, и водитель, коротко стриженный здоровяк лет сорока в чёрной майке, спросил из окна:

– Мужик! В деревню, где живёт колдунья… как её? – И крикнул в салон: – Как её?

– Баба Тоня! – хором ответило сразу несколько женских голосов.

– Баба Тоня! – повторил здоровяк. – Правильно едем?

– Правильно, – ответил Боб, а брови его при имени тёщи сами собою полезли вверх. – Только там ещё поворот будет.

– Куда?

– Да к деревне этой.

– Вот балда. Куда поворот-то? Направо, налево?

– А я тоже туда иду, – сказал Боб. – Могу показать.

– У меня и так полная кибитка, – ответил водитель.

– Пусть, пусть садится, – заверещали изнутри женские голоса, и задняя дверь отворилась. Боб забрался внутрь, огляделся: помимо водителя, здесь были три женщины разных возрастов. «Лендкрузер», вставший позади их машины, нетерпеливо загудел.

– Да еду уже, еду, – раздражённо сказал здоровяк и, тронув машину, взялся рассуждать: – Врут газеты, будто на селе плохо живут. Думал, попаду в глушь, а здесь всё то же самое. На какой-то грунтовке, того гляди, крутые подрежут. Гаишник у моста, капитан, прямо как настоящий, из рук рвёт. Главное, расценки знает, зверюга!

– А вы в той деревне живёте? – кокетливо спросила Боба та из женщин, что сидела рядом с ним.

– Живу.

– Постоянно?

– Нет, в сезон.

– А вы сами с бабой Тоней знакомы? – спросила другая, с переднего сиденья.

– Да. Мы, можно сказать, родня.

– Ой! – взвизгнула третья. – Правда, родня?

– Мужик! – подал голос водитель. – Объясни ты им, дурам. Вбили себе в головы, что твоя родня на метле рассекает по небесам. Скажи ты им, что это всё сказки.

Тут-то изобретатель и понял, что он наделал, отправив тёщу в полёт. Конечно, услышав её хохот из-под облаков, все повыскакивали на улицу. И все видели, как она летит на метле в лес и обратно, и он сам – вот что обидно, сам понаклеил к прибору веток, превратив свой эквиполь чёрт знает во что. А в их деревне половина живущих – дачники, и у каждого мобильный телефон в кармане и толпа знакомых в Москве.

Какое счастье, что я увёз с собой мономагнитные шарики, – подумал Боб. А то Антонина Николаевна ни за что бы не удержалась, устроила бы на потеху публики авиакосмический салон деревенского разливу…

Заметив, что женщины жадно смотрят на него в ожидании ответа, и не имея времени придумать что-нибудь в пользу тёщи, он нехотя буркнул:

– Почему сказки? Летает. Чего ей не летать-то? Все видели.

– Вот! Летает! Человек-то видел! – вразнобой заголосили женщины.

– Ща высажу, – пригрозил водитель.

– Кого это ты тута высадишь? – на повышающихся оборотах завелась та, что сидела рядом с ним. – Меня?!!

– Да не тебя, а этого брехуна. Эй, брехун! Может, ты тоже летаешь?

– И я летаю.

– Вижу я, как ты летаешь! Прётся по полям, будто дохлая сороконожка. Чего пешком ходишь, летун? Лети!

– Здесь направо, – сказал Боб.

Вскоре Шилину посчастливилось самому лицезреть «зверюгу»-гаишника, которого упомянул в разговоре подвёзший его до деревни здоровячок. Но сначала ему пришлось выдержать битву с тёщей, организовать авиашоу на метле и создать новое летающее средство.

Антонина Николаевна, как и предположил Боб, ввиду наплыва богатых клиентов с их явственным желанием узреть чудо, действительно хотела полетать. Выражаясь политэкономическими категориями, намеревалась покрыть спрос предложением. Увидев в окно, что Боб, обойдя импровизированную автостоянку, направился в хозблок, она бросила очередную паломницу, жаждущую от провидицы немедленного счастья, и метнулась вслед за ним.

– Борька, – задыхаясь, сказала она, затворив поплотнее дверь. – Твоя метла чегой-то не заводится!

Глаза её горели, ноги выколачивали чечётку.

– Тонь, ты соображаешь, что делаешь? – спросил он. – Ты же сама говорила, что занимаешься психотерапевтическими беседами. А теперь? Потакаешь суевериям? «Избушка, избушка, встань к лесу задом»? А ещё бывший член КПСС! Разгони этих мракобесов, а чтобы быстрее разбежались, покажи им свой партбилет. Я знаю, ты его за божницей прячешь.

– Я пятнадцать лет партвзносов не платила, – зачем-то сообщила тёща. Она определённо не могла мыслить разумно. Все его доводы: что чудеса не должны происходить часто; что надо хранить секретность; что привлечённые её полётами люди загадят окрестности деревни и никому здесь не дадут спокойно жить, разбивались об одно – её желание пролететь по небу всем на диво.

В конце концов он, чтобы только от неё отделаться, пообещал «подумать», добавив:

– Но ты учти, с твоей стороны стремление лично поучаствовать в чуде есть проявление греха гордыни.

– А ты мне джойстик не отдал, я не могу в «Сегу» играть, – вот что она ответила ему на это. Совершенно точно, происходящее сильно ударило по её мыслительным способностям. Далеко не всякий человек в состоянии выдержать испытание славой!..

Уже в дверях, перед выходом «в люди» сделав значительное лицо пророчицы, она, обернувшись к нему, важно изрекла:

– Между прочим, Боря, великий пролетарский писатель Максим Горький говорил: «Человек рождён для счастья, как птица для полёта», – и, раскрыв дверь хозблока, величественно ступая, направилась к дому, из окна которого выглядывала заждавшаяся клиентесса. В шумной толпе за забором послышались вскрики: «идёт, идёт», и стало тихо.

– Так ведь птица! – крикнул ей вслед Боб. – И вообще, при чём тут Горький?.. Это же Короленко сказал! – но она не обратила на его крики внимания, а может, и не слышала, погружённая в себя и в свою мистическую тайну. Он махнул рукой и начал выкладывать из рюкзака привезённое с собой: ноутбук, шары, провода, подлокотник от самолётного кресла, компактдиски, лазерные дальномеры…

У него и на работе, и дома, и на даче были довольно внушительные склады разного имущества научно-технического назначения. Кое-какие приборы он «позаимствовал» в своём институте, прежде всего те, что были списаны и подлежали уничтожению. Многое натаскал за прошедшие годы с различных свалок. Классная была когда-то свалка недалеко от Домодедовского аэропорта! Из того, что там валялось без присмотра, можно было собрать самолёт, и не один… А вчера друзья-приятели из ИОФАНА подарили ему лазерные штуковины, тоже из числа списанных опытных образцов.

А требовалось ему всё это для реализации его последней задумки: создания эквиполя на базе бывшего автомобиля «Москвич» М-401.

«Москвич» этот принадлежал когда-то его тестю, известному мелиоратору и орденоносцу, но в последний год жизни, когда тесть почти уже не мог двигаться, он переписал машину на Боба. Тот и ездил на ней, насколько хватало чувства юмора у инспекторов ГАИ, проводивших техосмотры. Наконец ему сказали, чтоб он больше не появлялся, и с тех пор «Москвич» стоял на даче.

Теперь, когда принцип управления эквиполем был ясен, а компьютерная программа позволяла мгновенно увязывать пожелания водителя с переменами в рельефе местности, Боб мог приступить к созданию первой действующей машины, и за базу он взял старенький М-401, бросив образец «Метла». Как ни крути, в машине ездить удобнее, чем верхом на палочке. Но тёща… Всё-таки пришлось ему потратить час времени, снарядить метлу в последний полёт и запустить Антонину Николаевну на забаву толпе.

Поздним вечером – уже при свете звёзд, они задами унесли аппарат подальше от дома, на опушку, и Боб строго-настрого велел Тоне начинать хохотать и ухать не раньше, чем через пять минут полёта. И прекращать это дело за пять минут до посадки.

– Засекут, откуда ты стартуешь, прибегут сюда, поймают и разоблачат тебя, мошенницу, – так он напутствовал летунью, беспокойно поглядывая в сторону бивака, где понаехавшие в деревню любители чертовщины жгли костры, пили водку и орали песни. Ну, она откатала номер в блеске; и над лесом, и над головами публики; дамы визжали и падали в обморок, а когда всё закончилось, Боб разобрал конструкцию, детали попрятал, а джойстик и чип вернул в тёщину игрушку «Сегу».

И всерьёз занялся «Москвичом».

А через три дня, когда пришла пора опробовать новый эквиполь на оперативном просторе, обнаружил, что лагерь поклонников новоявленной ведьмы опоясывает уже всю деревню в три кольца, а непосредственно вдоль их забора гуляет с песнопениями целый крестный ход во главе с попом, изгоняющим злого духа. Выбраться незамеченным из этого окружения на его необыкновенной машине было бы невозможно никак. Ведь она хоть низенько-низенько, но летит, а не едет. Заметят, наверняка заметят!..

Обдумав ситуацию, Боб свистнул Брута и пошёл к соседу Василию.

У соседа Василия кипел производственный процесс. Деревенские бабки носили воду, гремели, шуршали: резали яблоки, чего-то замешивали, разливали по бутылям, укупоривали и паковали в бумажные пакеты. Кот Белка валялся на столе среди яблочной кожуры пьяный в дым и не мявкнул даже при появлении Брута. Не иначе, его заставляли дегустировать пойло. А может, сам вызвался, добровольцем. Зато Василий был трезв, он сосредоточенно гнал самогон.

Брут, убедившись, что от Белки сегодня мало толку, сбежал на двор, и туда же едва не захлебнувшийся спиртными запахами Боб позвал Василия. Тот выскочил вслед за ним и кинулся обнимать:

– Боря, я сразу всё понял. И я тебя с твоими летучими шариками не выдам. Ты для нашей деревни сделал великое дело! Спасибо тебе! Вот это бизнес! Знаешь, сколько бабла я намолотил за одну неделю?

– У меня проблема, – признался Боб.

– Считай, у тебя уже нет проблемы! Сколько тебе надо?

– Помощь мне нужна, Вась. Надо вытащить со двора и отбуксировать хотя бы до развилки мой старый «Москвич».

– Ой, проблема! Ты посмотри, сколько здесь джипов. Там даже есть один с американскими номерами. Мы их запряжём цугом и отбуксируем тебя хоть до Красной площади, хоть в Вашингтон.

– Не, до развилки.

– Ща сделаем! Вот, идёт верный клиент. У него деньги кончились, а он тут торчит. Проникся, хе-хе, уверовал в нашу Антонину. – И Василий обратился к подошедшему, в котором Боб сразу узнал своего знакомого здоровячка, который подвёз его сюда несколько дней назад. – Что, брат, съездил в Москву, решил финансовый вопрос?

– Прямо сейчас еду, зашёл взять у тебя бутылёк… Для друзей московских. Хороша у тебя беспохмельная водочка… В среду вернусь, отдам сразу весь долг. Ты не думай чего, у меня здесь остаются жена с подружками. Точно приеду и верну.

– А я и не сомневаюсь. Тут место такое, тут обманывать нельзя, себе дороже встанет, – строго сказал Василий, подмигивая Бобу. – Познакомься: Борис, родственник бабы Тони.

Здоровячок узнал Боба:

– Здрасьте. Вы уж извините, что я с недоверием к вам отнёсся.

– Ничего, – ответил Боб. – Всякое бывает.

– Я после того, как узрел чудо, много думал. И понял, что вы просто другие люди. Вы естественные, природные. Вам не нужно этого… всего… – И он пошевелил пальцами, будто считая деньги. – Я бы тоже хотел стать таким, но, наверное, не смогу.

– Борису помощь нужна, – сказал сосед Василий.

– Поможем! – с готовностью отозвался здоровячок.

– Машину дотянуть до развилки.

– До того поворота, который я показывал, – объяснил Боб.

– А машина не тяжёлая?

– Машина вообще лёгкая!

Через полчаса они уже стояли у развилки. Здоровячок отвязал трос и даже убрал его в багажник, но всё не уезжал, рассказывал Бобу, как он потрясён, и что теперь его жизнь станет совсем иной.

– Как же так получилось, что вы тут остались без денег? – спросил его Боб.

– А цены-то! – воскликнул тот. – Купил палатку, плитку газовую, еду. Одеяла… Барыги, сволочи, за всё берут втридорога. Вы знаете, здесь киоски появились, прямо на моих глазах. Биотуалеты… Автолавки ездят. Скупка золота, нотариус – всё, что хотите. Я прямо ждал, что кто-нибудь начнёт газету выпускать.

– Ну, что ж, спасибо вам, – сказал Боб, мечтая, чтобы словоохотливый помощник наконец уехал. Но тот желал ещё чем-нибудь помочь:

– А как же вы? Что вы будете тут делать? Со сломанной машиной?

– Медитировать, – ответил Боб, – и тогда она поедет.

– А-аа! – здоровячок вскинул руки вверх, восхищённо потряс головой и, наконец, уехал. А Боб уселся в машину, осторожно увеличил разницу потенциалов между шарами, и «Москвич» бесшумно двинулся вперёд, в сторону от села. Шилин намеревался известной ему лесной дорогой выехать на трассу через лес…

Быстро выяснилось, что по ровному асфальту машина катится легко, только шины шуршат. До 50—60 км/час она уверенно входила в поворот, но уже при более высокой скорости начинала вести себя странно, визжала колёсами и норовила двигаться боком. Выравнивать её удавалось с трудом, на движение руля она давала не всегда адекватный ответ. При скорости более 150 км/час машина тряслась, её мотало и казалось, что она сейчас развалиться. «Аэродинамика ни к чёрту, ну не приспособлена она к таким скоростям», – решил Борис.

Когда же он попытался ехать, подняв машину над дорогой, то есть лететь на «нулевой высоте», возникли новые проблемы. Движение стало гораздо увереннее, но внешний вид мог вызвать подозрения. «Москвич» двигался бесшумно, и колеса не вращались. Первый же гаишник это заметит. По уму, надо бы сделать звук работающего двигателя. Но как? Может, воспроизводить его обычным магнитофоном? Или проще вернуть двигатель на место? И путаться с педалями, чёрт… Что делать с не желающими вращаться колёсами, ясности не появлялось.

Весь день Боб тренировался, гоняя от одного поста ДПС до другого, и ухитрился ни разу не попасться на глаза инспекторам. Для управления применял не педали, а джойстик, привезённый из Москвы. Лазеры показывали ему просвет между колёсами и дорожным покрытием; он с помощью магнитных силовых линий кидал машину вперёд, достигая скорости в 150 км/час, потом выключал эквиполь и ехал по инерции, вцепившись в руль. Повороты при таком методе управления выглядели, по крайней мере, естественно. А вот поворот на подъёме, когда силой инерции было не обойтись, производил жуткое впечатление: передние колёса жили собственной жизнью, а машина двигалась влево или вправо боком. Никакая программа не спасала.

Приближаясь к постам, Боб, убедившись, что его никто не видит, уходил вправо от шоссе, затем в лесах и полях разворачивался в полёте, быстро перелетал дорогу, вставал на другую полосу и ехал обратно. В общем, за полный день он набрался достаточного опыта, чтобы вернуться в деревню обычным путём, как все жители. Свернул с трассы в сторону села, и вот тут-то нарвался на инспектора!

Капитан с брезгливым выражением лица, конечно, обладал намётанным взглядом. Он бы и внимания не обратил, проезжай мимо него хоть целая колонна запылённых «Москвичей» 1956 года выпуска с надписью «В ремонт» на лобовом стекле. Ему последние два дня было не до местных нищих с их ржавым утилём: жирные москвичи шли таким косяком, что работать приходилось по-стахановски, без обеда. Но в стиле движения именно этого «Москвича» было что-то подозрительное, а потому капитан – скорее всего, даже не поняв, что конкретно тут подозрительного, – махнул жезлом в сторону обочины.

Боб отключил эквиполь и схватился за руль. Машина, твёрдо встав всеми четырьмя на грешную землю, по инерции проехала несколько метров и встала. Мысли изобретателя метались: надо было исчезнуть с глаз капитана любым способом.

Капитан подошёл, небрежно махнул ладонью возле уха, будто осу отгонял, представился:

– Инспектор дорожно-патрульной службы капитан Степанов. Документики попрошу, – и отвлёкся буквально на секунду. Левой рукой он снял фуражку, а правой вытер широкую залысину. И за то время, пока рука его проходила перед глазами, «Москвич» исчез. Вот только что был, и – дуновение ветерка – нет его.

Боб, конечно, действовал инстинктивно. Он сам удивился, обнаружив себя на высоте тридцати метров. А, обнаружив, быстро сдвинул машину на запад, чтобы оказаться для капитана незаметным на фоне заходящего Солнца. Высунул голову в окно: капитан внизу разводил руками и озирался по сторонам, а к небу от него поднимались всякие разные слова, из всего многообразия которых великий пролетарский писатель Максим Горький рискнул бы позаимствовать для своих литературных опытов разве что слово «мать».

Джон Фрумкин, спецкорр журнала «World’s geography», прибыл в Москву всего полгода назад, но уже успел прославиться, опубликовав (почему-то не в своём журнале, а в английской газете «Mirror of the world») разоблачительную статью про матёрого русского шпиона, продававшего военные тайны Ирану. Статью немедленно перепечатали ведущие демократические газеты России, потом на неё обратили внимание в США, возник дипломатический скандал, прокуратура РФ завела уголовное дело, Штаты проявили озабоченность деятельностью академического НИИ, в котором работал шпион, НИИ пустили в приватизацию, а шпиона посадили в тюрьму.

Мнение директора НИИ и заявления шпиона, что никаких тайн шпион Ирану не раскрывал, а просто поделился с коллегами научными выводами, сделанными им в докторской диссертации десять лет назад и опубликованными тогда же в сборнике работ Академии, ни одну газету не заинтересовали. Всем всё было ясно.

А журналист Джон Фрумкин «проснулся знаменитым». Отныне к его мнению прислушивались властители новых свободных стран бывшего СССР, а в научных кругах, если он появлялся вдруг на какой-нибудь конференции, возникала паника. Может, он стал бы ещё более знаменитым, если бы кто прознал, что на самом деле он кадровый сотрудник Управления стратегического влияния, созданного после сентября 2001 года при Пентагоне, но Джон за славой не гнался и никому о своём истинном статусе не говорил. Он просто делал свою работу: выявлял, какие из ведущихся в России научных исследований могут представлять угрозу военным интересам США, и создавал условия, при которых сами власти были вынуждены эти исследования сворачивать.

Ради достижения цели Джону и прочим сотрудникам Управления было позволено писать и делать всё, что угодно. Им установили только одно ограничение: запретили публиковать заведомую ложь в американских СМИ. Штаты, как жена Цезаря, должны быть вне всяких подозрений. Выдумал чего-то для пользы дела – будь добр, публикуй в любой влиятельной газете, выступай в любой телепередаче (тебе помогут), но чтобы ни газета, ни телекомпания не были связаны с Америкой…

…В один из первых дней своего пребывания в России Фрумкин беседовал с депутатом русского парламента по фамилии Упырь. Звали Упыря Сергеем Евсеичем.

– Мы заняты укреплением национальной валюты, рубля, – важно вещал Упырь, залучив себе в собеседники не абы кого, а иностранца. – Укрепив рубль, мы снизим инфляцию, то есть рост цен. А из причин инфляции важнейшие – засилье монополий и отсутствие конкуренции, а также рост мировых цен на нефть.

– Так, так, – отметил Фрумкин. – Значит, причина роста цен в росте цен.

Депутат помигал, подумал, и продолжил, изредка заглядывая в бумажку, спрятанную в не до конца задвинутом верхнем ящике стола:

– Если люди тратят деньги на покупку товаров, то цена на них растёт. Надо, чтобы они не тратили деньги на товары, а вкладывали их в банки, в акции, облигации.

Упырь попытался по виду собеседника понять, как тот воспринял его глубокую мысль, но не понял, и решил пояснить:

– Тогда будет развиваться экономика, а рост цен замедлится!

– Понятно, – отреагировал Фрумкин. – Людям нужные вещи, но если их купить, то цена вырастет, и они не смогут их покупать. Поэтому они не должны покупать вещи, а должны отдать деньги в банк. Тогда рост цен на эти вещи замедлится, но люди всё равно не смогут их купить, потому что отдали деньги в банк.

– Мистер, вы же цивилизованный человек! Банк с выгодой инвестирует полученные деньги, и люди получат больше денег и тогда смогут купить эти нужные им вещи!

– Так, так. У людей слишком много денег, и они должны отдать их в банк, чтобы взамен получить ещё больше денег.

– Это же естественно! – вскричал Упырь. – Иначе отечественная промышленность не сможет обеспечить товаром богатеющую страну!

– Хотелось бы получить подтверждение, что ваша страна богатеет. Мне это важно.

– А вы знаете, как быстро растут наши золотовалютные резервы?

– Вот как? – удивился Фрумкин. – Страна богатеет, потому что из-за высокой цены на нефть, рост которой, как вы мне сообщили, вызывает инфляцию, увеличиваются запасы долларов?

– Да. А разве это не так?

– Вам виднее.

– Позвольте! – удивился депутат. – Вы разве не из фонда «Eurasia-Future»?

– Нет, я сам по себе. Позвонил в секретариат комитета вашей Думы по науке и технике, попросил организовать встречу с кем-либо из членов комитета. Они назвали вас.

– Ах, простите меня за невнимательность! Мы ждали человека из фонда «Eurasia-Future», насчёт инвестиций, а он как раз американец. Я решил, что вы и есть он!

– Так-так…

– Но если вы не он, то это меняет дело. Разумеется, вы правы. Зачем нам этот стабилизационный фонд, я не понимаю? Надо вкладываться в наукоёмкие отрасли, чтоб государство само выкупало патенты и торговало ими, поддерживая изобретателей. При такой политике они будут заняты делом, а не беготнёй по инстанциям и поиском средств. Это магистральный путь, на который ещё пять лет назад указал нам наш президент. Мы в Думе только об этом и говорим.

– Тогда почему же вы только что…

– Как почему? – удивился Упырь. – Денег же нет. А фонд «Eurasia-Future» может вложить в развитие российской науки сумасшедшие средства.

– Ничего не понимаю, – признался Фрумкин. – Но, впрочем, я пришёл к вам с конкретным вопросом. Я ищу изобретателей, или научные группы людей, создающих принципиально новые виды техники. В Академии наук мне таких назвать не смогли, сказали, что, возможно, этим заняты независимые учёные. А вы держите под контролем всё, связанное с наукой, и могли бы…

– Что вы, что вы! Мы держим под контролем только финансирование. В смысле, потоки… ну, что удалось пробить в бюджет. А конкретики я никакой не знаю. Правда, у меня есть помощник, он даже проводит совещания с разными изобретателями, но сегодня его нет. Он по вторникам и четвергам читает физику в Институте стали и сплавов. Зарплаты у наших помощников, знаете ли, маленькие. Денег нет.