Текст книги "В поисках утраченных предков (сборник)"

Они зашли на набережной в кафе, пили воду из маленьких голубых бутылок – в них словно залили просвеченное солнцем море, и в опустившейся на остров темноте, в привычном желтом свете уличных фонарей бутылочки напоминали о недавних купаниях, о стайках рыб возле морского дна, о покалывании в ушах, о булькающей цепочке пузырьков, взметнувшихся от губ Оксаны, когда она сделала под водой страшную физиономию и едва укротила последующую улыбку. Потом она долго сушила волосы на солнце и просила на нее не смотреть.

Выпущенная в бокал, вода тут же теряла голубизну, недолго шипела и становилась скучной, будто ее набрали из водопроводного крана. Медведев сидел напротив, смотрел на шевелящиеся губы Оксаны, слушал вполуха и думал, что такое сокровище по частям не продается и не покупается, ей трудно будет найти достойного мужчину… Оксана говорила медленно, печально, гладила себя по руке, словно успокаивала, и Медведев догадывался, что ей больно вспоминать, но еще больней будет не вспомнить. Он кивал иногда, и ему почему-то было грустно.

– …Три года встречались… не захотела – он на восемь лет меня младше, смешно бы было… молоденькой чешкой гульнул, а я почувствовала… и подтвердилось… – Оксана трогала уложенные в парикмахерской волосы. – …трехлетие фирмы отмечали… утром приехала… его нет… прошла в комнату отдыха… два фужера, подушки с дивана сброшены… Пошла к этой чешке… соком оттягивается. Разговорила… нравится ли ей картина… Сама и повесила… дней назад. Да, очень стильная…Все ясно. …девчонка, для нее пустяк, на учебу в Англию улетала… Дружок мой приходит… стоит в центре зала с сотрудниками, весь в белом… …полный стакан пепси-колы, подхожу… Как дела? Нормально, а у тебя как? «Плохо!» – в физиономию весь стакан! …и уехала. За одну ночь сгорела – не могла переступить… поймал, сел ко мне в машину, …ночью по Праге – у светофора… обнять захотел… заору на него: «Убери свои грязные руки!»… драться начала… …пулей из машины. …остановилась… трясет всю. Жалко стало – вернулась. Гордый такой… Пальчиком перед собой тычет… Я на сиденье показываю… пришел, сел… …до дома, но к нему не пошла. …к себе в Калининград уехал…

– А сейчас кто-нибудь есть? – осторожно спросил Медведев и напрягся.

– И говорить стыдно… – Она отвела глаза в сторону, взяла на скатерти задумчивый, ей одной слышимый аккорд и сказала тихо: – Ходит ко мне иногда один мальчик – нежный такой, ласковый. Двадцать три года. Говорит, жить без меня не может. Стеклодувом работает – цветочки мне из стекла делает. На Новый год замок подарил, свет в окошках переливается… Ресницы длинные, как у девчонки. На меня взглянет и краснеет… Ты же понимаешь, что это такое… Если дети догадаются… – Пальцы устало легли на скатерть, и Оксана печально кивнула головой: – А стоящего мужика – ну вот, как ты, например, уже не найти. – Она быстро взглянула на него.

– Да какой я стоящий? – тихо и без кокетства не согласился Медведев, глядя на свои сцепленные ладони. – Ты еще про меня ничего не знаешь. Видишь надводную часть айсберга…

– Но все-таки айсберга, а не… прости меня, того, что в проруби болтается… Мне уже кажется, я тебя всю жизнь знала. Был бы холостой, приехал бы ко мне в Чехию, посмотрел, как я живу, может быть, и остался бы…

Медведев ощутил, как кровь приливает к лицу и держится, держится, мерзавка, заливая краской нос, щеки, шею…

– Что бы я там делал? – Он спешно закурил, закрывая лицо клубами дыма и понимая, что говорит совсем не то, что следует сказать. Надо молчать или уйти от скользкой темы, но он произнес: – Бизнесом заниматься не хочу… Кому я там нужен со своим романом? Да ты бы меня выгнала через неделю…

– Неужели я не понимаю, что писателю нужен покой. – Она стала разглядывать свои ногти. – Я могла бы быть хорошей женой. Нет, честно! – Она взглянула на него радостно и чуть лукаво. – Вообще, если замуж выйду, обязательно ребенка заведу. Поздние дети самые талантливые…

Он зачем-то вообразил, как живет в незнакомой стране, в чужом доме, с незнакомыми людьми, кругом говорят на непонятном языке, который ему совсем не хочется учить… Нет, дурь какая-то, и думать об этом не стоит. И ему стало нехорошо, оттого что он как бы примеряется, в то время как Настя ходит в декабрьском Питере на работу, управляется с хозяйством, сыном, собакой, толкается в метро, тащит сумку с продуктами…

– Нелепо даже об этом говорить… – мрачновато сказал он, сминая сигарету; краска стала отступать.

– Нелепо? – Ее глаза смотрели широко и лучисто, сама невинность жила в них. – Ты меня извини, но мы люди взрослые, и я скажу тебе по-дружески – у тебя на лбу написано, что ты меня хочешь!

– А что еще у меня написано? – не сразу проговорил Медведев.

– И хочется, и колется, и Настя не велит, – проницательно констатировала Оксана.

Медведев молчал.

– Что ты сопишь? – Оксана смотрела на него игриво и чуть вызывающе. – Неужели ты думаешь, что я в мужиках ничего не понимаю? Я тебя еще в ресторанчике в первый вечер засекла, видела, как ты задергался… – Она достала пилку и стала быстро водить по ногтям, как смычком, словно играла одной ей слышимую мелодию.

– Да, задергался, – хмыкнул он, припоминая тот вечер и волнение, охватившее его, когда он крутился у киоска, выглядывал ее среди манекенов, а потом опрометью усаживался за столик уличного кафе и гадал, в какую она пойдет сторону. – И не жалею об этом…

– Ну вот…

– Что – «вот»?

– Да ничего. – Оксана закончила мелодию и кинула пилку в сумочку. – Смешной ты.

– Может быть, смешной, – раздумчиво сказал Медведев и подумал: «Еще две минуты такого разговора, и добром этот вечер не кончится»; он держал в руках пустой бокал и щурился на него.

– Женщины отдаются либо по любви, либо за деньги, либо из благодарности… – начал излагать он, но Оксана перебила:

– И что? – она смотрела с холодным изумлением. – И что? – повторила она, не отводя взгляда, и Медведеву показалось, что в нем стоит разочарование: «Господи, какой же ты дурак…»

– Самая низкая степень награды – из благодарности, – упрямо закончил Медведев.

– А ты бы хотел исключительно по любви с первого взгляда? – спросила Оксана. Она рассеянно взглянула на темное море. – Как в ваших книжках… Ты это хочешь сказать? – Она вытащила из пачки сигарету, и Медведев не успел чиркнуть своей зажигалкой. – А тебе никогда не хотелось увлечься, потерять голову? – тихо спросила она, выпустив дым и снимая с кончика языка табачную крошку. – Не сдерживать себя в чувствах, не оглядываться на прошлое?.. Не накручивать себе каких-то проблем. Ведь и так все просто и ясно…

Он хотел сказать, что ему неприятно выглядеть паучком, который расставил сети и дождался, когда ослабевшая женщина свалилась в них, хотел порассуждать на тему мужчины и женщины на курорте, но вместо этого шутливым тоном произнес:

– Героиня вызывает автора на интимный поединок? Безумие, нонсенс! Автор предпочтет дезертировать!

– Никто тебя никуда не вызывает, – сказала Оксана и красиво стряхнула пепел.

Она в холодном молчании докурила сигарету. Медведев сосчитал количество столиков на веранде – десять, и принялся устанавливать число посетителей – шестеро вместе с ними. Он начал считать лампы, но Оксана сказала:

– Ну что, пойдем? – Она поднялась и, не дожидаясь ответа, легкой походкой направилась к выходу. Медведев понуро двинулся вслед, проминая ногами тонкие доски пола и думая о том, что она вновь стала похожей на Снежную Королеву. На бетонных ступенях она остановилась и, словно угадала его мысли: «Иди пиши… Я же вижу, что тебе неймется. А я одна пройдусь. Сейчас в бар зайду, музыку послушаю. Звони…»

Медведев смотрел, как по набережной удаляется красивая независимая женщина – светлая прическа, черный костюм, сумка на плече… Он дождался, пока женщина минует желтый конус уличного фонаря, и, ускоряя шаг, направился к светящемуся на холме зданию Центра.

Медведев взошел на террасу и направился в столовую. Кивнул Анатолии. Равнодушно загудела трубка. Набрал номер домашнего телефона…

Была суббота, вечер. К телефону подошел сын. Он сказал, что у них все в порядке, Альма грустит, спит теперь у двери, погода установилась, наконец-то выпал снег, а мамы нет дома – она еще утром поехала на кладбище к тете Лене, а потом собиралась к бабушке… Наверное, она уже там. «И что, она не звонила?» – настороженно спросил Сергей Михайлович. Он слышал, как в их квартире на Васильевском бухает музыка, и сын просит кого-то сделать ее потише. «Нет, не звонила, – сказал сын. – Наверное, скоро придет». – «И бабушка не звонила?» – «Нет». – «У тебя гости?» – «Да, пацаны из группы зашли». – «Ну ладно, – сказал Медведев. – Привет Альме. Я попозже позвоню. Пока!»

Медведев-старший положил трубку и вышел на террасу.

По темной глади моря удалялся, полыхая огнями, белый паром. Рядом по воде струилось его размытое отражение. И то, что Настя вчера ни словом не обмолвилась, что собирается на кладбище к сестре, и то, что не позвонила сыну от тещи, нарушив семейный принцип держать домочадцев в курсе своих перемещений, тем более сейчас, когда он в отъезде, наводило на мысли самые неприятные и тревожные. Ясно одно: в его семье что-то не так. Вчера вечером она определенно ничего не говорила про кладбище. Ушла из дому с утра, и целый день ее нету…

В темноте за аркой, где угадывалась сбегающая вниз улочка, совсем по-деревенски, длинно и испуганно залаяла собака. Медведев подумал, что неплохо бы сейчас набрать номер тещи и поговорить с Настей, если она там…

Медведев не спеша прошелся по террасе, держа за спиной руки. Он отчетливо ощутил, как тревога и ревность подступают к сердцу. Но в том и штука: если позвонить теще, разговора с Настей не получится – он не сможет ее расспрашивать, а она не захочет при матери отвечать. Ждать, когда она объявится дома, и обстоятельно поговорить?

Медведев поднялся в номер и включил верхний свет. Книги, стопки бумаг и раскрытый фотоальбом, который он рассматривал утром, показались ему вдруг чужими и ненужными. Ненужной представилась и вся поездка, волнения с покупкой билетов, тщательный сбор чемодана, перелет тремя самолетами, пустые разговоры с Джорджем, Анатолией, Оксаной, разъезды по острову на машине… Куда он вернется? Не слишком ли велика цена за возможность побыть одному, вставать во сколько хочешь, писать что хочешь и рассиживать в тратториях с яркой, красивой женщиной? Что он без своего дома? Кому будет нужен его роман о предках?

Он включил и тут же выключил настольную лампу – ее матовый свет отдавал больницей, длинными казенными коридорами… Как узнать, где Настя проводила сегодняшний день? Была ли она на кладбище у сестры?.. Собралась внезапно и поехала? Что-то не так, что-то не так…

Он постоял у окна, не видя убежавших вдаль огней парома, не замечая Лайлы, цеплявшей тросиком велосипед к перилам и скосившей на него глаза…

Или ей кто-то позвонил и назначил свидание, и она на ходу придумала причину для сына? А муж из Греции не проверит… И вообще, что он знает об одной трети ее жизни – там, на работе, где есть свой коллектив, молодые мужчины, симпатии? Почему его жена не должна никому нравиться? Будь он холост… Для большинства мужчин это лакомый кусочек, их не смутит, а, наоборот, раззадорит наличие обручального кольца, и сможет ли Настя устоять?

Медведев заметил Лайлу, когда она уже запрыгала по лестнице и приветственно махнула ему рукой, – он кивнул ей в ответ и стал прикидывать, во сколько Настя могла подняться с постели в субботний день. Допустим, в одиннадцать. Час на сборы. В двенадцать она выехала. Час езды до Богословского. От силы полчаса там – он представил себе, как Настя входит за оградку, расчищает со скамейки снег, кладет цветы, сидит… В полвторого она поехала к теще. В полтретьего должна быть у нее… И с тех пор не позвонила сыну домой… Или ее до сих пор там нет?..

У них выпал снег!

Да, сын сказал, что наконец выпал снег!

Несколько секунд Медведев сидел, просчитывая пришедшую в голову комбинацию, затем поднялся и принялся листать свой ежедневник, набитый именами, телефонами, сделанными и не сделанными делами. «Зав. РОНО, Татьяна Ивановна, быть в 12, телефон секретаря…» – это май, совещание по Пушкинским дням в школах, надо смотреть позже… Памятник Лене ставили где-то в июне, уже подсохла земля и зеленели деревья… Вот оно! – «Богословское кладбище, 7-й участок, Борис Семенович, бригадир, тел. в конторе……., моб. тел. – …….».

Боря, бывший директор мебельного магазина, рыжеватый очкарик с невозмутимым лицом, он ездил по кладбищу на велосипеде и, узнав, что Медведев писатель, признался, что написал пьесу, хочет кому-нибудь показать. Потом они перезванивались, но пьесу он так и не принес. Медведев взглянул на часы – в Питере сейчас восемь, и мгновенно вообразил, как звонит Боре в контору, напоминает о себе и просит его сходить на семейную могилу Алёпиных, что рядом с могилой Виктора Цоя, глянуть по свежему снежку – был ли кто сегодня, стоят ли живые цветочки… Просьба необычная, но выполнимая… Не исключено, что драматург-могильщик еще сидит в конторе у настольной лампы и кропает новую пьесу или считает дневную выручку. Или пьет горькую… В крайнем случае, он позвонит ему на мобильник и перенесет просьбу на завтра. Только бы не завалило кладбищенские дорожки снегом. Он ополоснул лицо, причесался, словно собирался изложить просьбу не по телефону, а лично, для чего следовало войти в угрюмый кабинет с венками в лентах и образцами надгробий, и спустился в столовую.

«Серджио будет пить чай!» – Анатолия дружелюбно глянула через плечо. Нет, Серджио будет звонить. О’кей, она убавит громкость телевизора…

Медведев, запоминавший цифры с лета, трижды скашивал глаза на записанный авторучкой номер и наконец набрал его.

– Алле! Это Богословское кладбище? – Он чувствовал, как его голос слегка подрагивает. – Будьте любезны Бориса Семеновича! Понятно… А завтра будет? Звонить с утра? Спасибо. Минуточку, а у вас снег идет? Я из Греции звоню… Да нет, серьезно… Кончился? Спасибо. А прогноз погоды на завтра не знаете?

Нетрезвый мужской голос длинно выматерился, и Медведев вытащил из аппарата карту. Пустячок, а приятно – родная речь, простые доходчивые слова, всего за доллар… Он вновь ввел карту в щель аппарата. Запикали кнопки, отправляя с острова Родос электронный сигнал на заснеженные берега Невы, и метясь теперь в черную пластиковую коробочку в кармане кладбищенского бригадира, чтобы ее электронная начинка вздрогнула и воспела призывную мелодию. Попадание состоялось, но… «Аппарат вызываемого абонента временно выключен или находится вне зоны обслуживания», – ответил приятный женский голос.

Медведев спустил на нос очки и потер переносицу. Может, Боря спит пьяный или уехал на дачу. Может, сидит в кабинете старшего могильщика и держит перед ним ответ… Анатолия вопросительно оглянулась, Медведев кивнул – «Спасибо», и она прибавила громкость телевизора. Актеры, волоча по комнате тени, заговорили голосами дикторов: «Но есть ли у него деньги?» – «О, это вопрос!» – «И любит ли он ее?» – «Спросите об этом Джулио». Анатолия проницательно поцокала языком, давая понять героям сериала, что она-то знает, у кого есть деньги и кто кого любит…

Медведев, постукивая картой по ладони, вышел на террасу. А если с Настей несчастный случай? Воображение выкинуло ему (так иллюзионист, широко разведя руки, гоняет из ладони в ладонь колоду едва различимых карт) набор ужасных сцен: взрыв в метро, окровавленный борт грузовика, маньяк с улыбкой на тонких губах, бесшумно падающая в темном воздухе лепнина балкона… А сын торчит от своей музыки, и ему нет никакого дела, почему мать не позвонила…

Медведев прошелся по пустой террасе. Теплый ночной бриз, дующий с полей у Акрополя, облизывал затылок холма, стекал к морю, шелестел кроной пальмы.

Надо звонить теще. Лишь бы Настя была жива… Он вернулся в столовую.

Анатолия, изобразив на морщинистом лице гримасу бесконечного радушия, потянулась к пультику. Медведев подсел к телефону и вставил карту. На табло появился печальный результат предыдущих звонков – осталось восемьдесят семь единиц, около минуты разговора. Медведев натыкал номер.

Трубку сняла теща.

– Ну как ты там, Сережа, пишешь? Как погода? – принялась она распевать радостным голосом, но он прервал ее:

– Все в порядке, пишу, Евгения Ивановна. Настя у вас?

– Даю, даю, даю. Настя, Сережа звонит! Сейчас подойдет…

Цифры на табло таяли безжалостными рывками: 75… 69… 63… О чем ему спросить Настю? Была ли она на кладбище?.. Почему не позвонила Родиону?..

– Привет!

…54…

– Привет! Как дела?

…48…

– Ничего. Как у тебя?

…42…

– Нормально, пишу. Ты где сегодня была-то?

…36…

– А тебе разве Родион не сказал? На кладбище ездила…

– А чего вдруг?

…24… 18…

– Почему «вдруг»? Просто решила съездить, давно не была. – И с холодным упреком: – А что?

…12…

Он представил, как теща, продолжая улыбаться, стоит рядом и слушает Настины ответы.

– Ну ладно, у меня карта кончается. Ты когда будешь дома?

– Через час.

– Я тебе перезвоню. Пока.

…6…

– Пока.

…0…

Медведев выдернул пустую карту и повернулся к телевизору. Вот тебе и поговорили… Странный холод и непонимание. Анатолия прибавила звук и радостно указала пальцем в мордастого героя, пакующего чемодан и врущего через плечо растерянной девушке на заднем плане: «Спирос! Похож на нашего Спироса! – Она раскачалась на стуле: – О-о-о… Точно, как Спирос, – и веселым шепотом сообщила, обернувшись к Сергею: – Дон Гуан!» Медведев вежливо улыбнулся, понимающе кивнул и спросил, где сейчас можно поблизости купить таксофонную карту. Да, он знает, где бензоколонка. Кафе «Гермес», о’кей. Он найдет, спасибо…

Он поднялся по бетонной лестнице и впервые заметил, как она массивна, тяжела и неудобна для подъема. Настроение складывалось такое, что хоть иди и меняй билет на ближайший рейс. Открыл ключом дверь и зажег в коридоре свет. Он всегда был уверен, что у него крепкие тылы, в семье всё в порядке, и вот… Деревянная иконка Ксении Блаженной блеснула с тумбочки золотым нимбом. Мелькнуло желание помолиться, но тут же отступило: нет, он не готов. Это было бы слишком по-детски. О чем просить верную заступницу? Медведев опустился на кровать и закурил. Чтобы все встало на свои места, утром подозрения развеялись и оказалось, что Настя была на кладбище, а не у любовника?.. Есть наказания и есть испытания. Если Господь счел нужным его наказать – на то Его воля. Но как не хотелось бы терять Настю, семью, весь добрый и мирный уклад жизни, который они выстроили за годы супружества. Если это испытание, то вовремя. Самое время дернуть стоп-кран и выйти из вагона… Так думал Сергей Михайлович Медведев на сорок шестом году жизни, 9 декабря 199… года в 21 час 15 минут по московскому времени.

Ровно через час, в те же двадцать один пятнадцать, только уже по местному времени, когда Сергей Михайлович, купив у бензоколонки карту, хмуро сидел в своем номере за столом и упрямо пытался разобраться, в какой степени родства находились надворный советник Владислав Медведич и княгиня Елена Владимировна Гагарина-Стурдза, в его номере раздался телефонный звонок, и Оксана слабым голосом сообщила, что ей плохо…

– Что с тобой? – Медведев стоял возле холодильника и смотрел в открытое окно.

– Не знаю. Голова разболелась. Лежу никакая, помираю.

Медведев заявил, что смерти героини он никак не допустит, и осведомился, чем может помочь.

– Может быть, вызвать доктора? – Он слушал, как глухо шумит за окном темное море, и догадывался, что звонок неспроста, есть в нем доля женской хитрости, есть.

– У тебя анальгин был, ты Лайлу свою лечил. Остался? И что-то сердце жмет.

– Анальгин есть, валидол есть. – Медведев почувствовал, что ему совершенно не хочется приходить в номер к Оксане, более того – ему вдруг показалось, что если он пойдет к ней, то все сложится так, что он потеряет Настю, но он спросил: – Привезти?

– Привези, пожалуйста…

Медведев выдернул из шкафа чемодан, нащупал в ракушке карманчика лекарства, заскочил в ванную – быстро прошелся расческой по волосам, оглядел себя, накинул ветровку… Голубой «форд-скорпио» вздрогнул, просыпаясь, и плавно покатил с горушки.

Через пять минут Медведев стучал в окошко закрытого цветочного киоска, выманивая на разговор уборщицу с мокрой шваброй в руке, а еще через семь минут стучался в номер 608 гостиницы «Медитерранеан», известный ему ранее по телефонной версии как «сикс зеро эйт».

Оксана открыла дверь и, как была в халатике, рухнула на широченную постель. Закрыла глаза. Видок и впрямь был не лучший. Он не мешкая прошел в ванную, избавился от шуршащего горба, набрал в стакан шипящей воды и вышел с таблетками: «Пей!» Оксана приподнялась на локте, разлепила глаза и ткнулась мягкими губами в его ладонь. Расспросил – где и как болит, и заставил разжевать таблетку валидола: «Разжуй и засунь под язык – быстрее рассосется».

– Это, наверное, от погоды, – заспанным голосом сказала Оксана. – У меня такое бывает. Сейчас должно пройти. Я тебе когда позвонила?

– Минут пятнадцать назад. – Он взглянул на часы.

– Как ты быстро. Мне показалось, я час целый проспала. – Не открывая глаз, она поправила прическу. – Тебя сразу пропустили? Ничего не спрашивали?

– Я ни с кем и не разговаривал. Сел в лифт и поехал. Портье меня видел, но ничего… А что?

– Так просто…

За открытой балконной дверью неуютно темнел внутренний корпус без единого огонька в окнах. Порывисто шумел ветер.

– Ну, как сердце? – нетерпеливо спросил Медведев.

– Бьется. – Оксана улыбнулась и поднялась на локте, растерла ладошкой лоб. – Помню, Матвеич попал в больницу с инсультом, мы с мамой приходим: «Матвеич, как дела?» Матвеич лежит, на нас смотрит: «Сердце бьется…» Сейчас, думаю, скажет: «Лучше бы я, блин, умер». А он: «Сало принесли?»

– С инсультом?

– Ну да. Подхватил со своим любимым воплем бревно в саду и завалился.

Медведев осторожно ходил по номеру, отражаясь в зеркалах. Таким он его себе и представлял: широкая кровать, тумбочки, шкаф, зеркала, ванна… В вазе стояли его старые синие цветы, слегка подвявшие и похудевшие. Медведев зашел в ванную и, стараясь не шуршать оберткой, вернулся с букетом. Оксана открыла глаза.

– Больных принято навещать с цветами. – Медведев словно извинялся.

Оксана смущенно улыбнулась, посмотрела на него долгим лучистым взглядом и опустила ресницы: «Спасибо, Сережа…»

– Я выйду на балкон, покурю? – Он положил букет на тумбочку.

– Кури здесь. Я же сама курю. Посиди со мной. Сейчас уже полегчать должно…

Медведев сунул сигарету за ухо и присел рядом.

Ему вдруг отчетливо представилось, как сегодня Настя в полумраке комнаты, смущенно улыбаясь, стаскивала через голову платье, и чьи-то руки нетерпеливо раздевали ее, а она, загораясь румянцем, помогала им и потом падала на такую же широкую кровать и прикрывала глаза с накрашенными ресницами.

Он спустился мыслями вниз, на первый этаж, и попытался вспомнить, не видел ли он возле бара туалет, и если видел, то могут ли в нем стоять автоматы, так необходимые иногда мужчинам? И может, я действительно чего-то не понимаю? Увлечься, потерять ненадолго голову, никто никогда не узнает… Теперь он увидел, как Настя закинула голову на подушку и на ощупь потянулась рукой к выключателю. «Не надо гасить», – ласково произнес мужской голос…

Оксана перевернулась на живот, расстегнула верхние пуговицы халата и, помолчав, глухо произнесла в подушку: «Сделай мне массаж шеи, пожалуйста…»

Он вновь увидел Настю, на этот раз лишь побелевшие кончики ее пальцев на чужой подвижной спине, услышал ее протяжный стон и почувствовал, что ему хочется быть на месте того похитителя и самому красть, красть безжалостно, долго мучая себя видением, как крадут у него.

Медведев швырнул ветровку в кресло, растер ладони, чтобы они потеплели, и отвел колечки густых волос, обнажая шею с воротничком незагорелой кожи. Он видел маленькое розовое ухо с камешком сережки, подававшим ему лучистые сигналы, видел прикрытые подрагивающие ресницы, руку с перстнями на кремовой ткани подушки, словно ждущую чего-то, и вновь Настя явилась ему – ее голова, вдавленная поцелуем в подушку, и чуть косящий из-под прикрытого века глаз, застланный туманом. Два бокала на незнакомом резном столике, серебряная фольга на зеленой бутылке… И курчавая черная голова, которая сползала все ниже и ниже по ее животу, и Настины пальцы, сжимавшие эту голову…

Оксана тронула пальцами ворот халатика: «И ниже тоже…» По обе стороны кровати горели ночники, как два ходовых фонаря. В их свете матово блеснули косточки позвонков – светлые и беззащитные. Он видел свои пальцы, слегка поглаживающие их, затем вминающие, – Оксана ойкнула – он огладил шею – мягко, затем сильнее, видел свою ладонь, застывшую на плече Оксаны, словно он хотел рывком перевернуть ее и уложить на спину, – большой палец лежал в ложбинке спины, остальные замерли на ключице. Он вдруг понял, что под халатиком ничего нет. Его призывали не красть, а взять, и букет цветов, лежащий на тумбочке, показался ему мелкой взяткой в уже предрешенной сделке. Его, похоже, хотели отблагодарить. Берите сударь, если вы смелы. Берите, вы заслужили меня…

– У тебя хорошо получается, – мученическим голосом сказала Оксана.

Медведев промолчал, сменяя руки и усаживаясь на кровати поудобнее. Он будет делать ей массаж столько, сколько она захочет, и не возьмет ничего. Он всего лишь дурак-автор, пришедший навестить свою прихворнувшую героиню…

– Ты меня извини… – Лицо Оксаны ритмично тыкалось в подушку. – Забудь все… что я тебе… сегодня наговорила. Ладно?

Медведев кивнул: «Ничего особенного ты мне не наговорила. Пустяки».

– Тебя что-то тревожит? – Она выгнула шею и пошевелила плечами, словно хотела избавиться от халата. – Вот здесь еще понажимай.

– Нет.

– Я же вижу.

– Ну что, легче? – Медведев снизу вверх провел ладонью по спине и подтянул ворот халата. – Даже порозовела! Жить будешь. – Он поднялся и отошел к окну. Вытянул из-за уха сигарету.

Оксана перевернулась на спину, глянула с кровати в зеркало, поправила волосы, и Медведеву показалось, что она сейчас скажет: «А может, ты импотент?»

– Тебе можно массажистом работать, – сказала Оксана. – Повезло твоей жене…

Медведев вышел на балкон и щелкнул зажигалкой, глядя на темное небо и думая о том, что ждет его завтра утром, когда он дозвонится до могильщика…

На белом круглом столике меж кресел блестели две пачки сигарет. Одна легких «Vogue», их курила Оксана, и вторая, с табачком покрепче – «Кеnt». Два смятых окурка торчали в пепельнице – толстый и тонкий. Ну вот… Кто-то бывает в ее номере. Потом они сидят на балконе, курят, смеются…

Медведев не спеша выкурил сигарету, сбил ногтем пепел и, смяв окурок в шарик, отправил его щелчком в темный двор. А сколько было разговоров: мужчин в номер не водим, я не такая, я жду трамвая… О, женщины!..

Он вернулся в комнату, присел на кровать и приложил руку ко лбу Оксаны: «Ну что, героиня жить будет, все у нее будет хорошо… Дяде-автору можно двигать к дому». Он поднялся с видом доктора, навестившего легкого больного. Маленькая психотерапия, и порядок.

– Ты хочешь уйти? – разочарованно произнесла Оксана.

– Работать надо. Валидол я оставлю, анальгин тоже. Если что, звони…

– Ты меня боишься? – Она сдвинулась на край кровати и взяла его за пальцы. – Да? – кивнула печально.

– Да, – мягко высвобождая руку, попытался улыбнуться Медведев, – я боюсь холодной воды, красивых женщин и электричества…

– Что ты на меня так смотришь? Как-то… как чужой…

Медведев в ответ пожал плечами. «Какое мне дело до ее ухажеров, – думал он. – Спит она с ними или не спит. Красивая баба. А я – так, для души. Чтобы было, кому рассказать, какая она хорошая…»

В дверь постучали. «Открыть?» – быстро спросил Медведев, мысленно уже спускаясь в лифте, усаживаясь в машину и разгоняя ее по набережной, чтобы быстрее забыть этот нелепый визит: дождался своей очереди…

– Не надо, – вполголоса сказала Оксана и задумалась, глядя в потолок. – Это, наверное, малой израильтянин.

Стук повторился.

– Достал со своим казино. Не пойду никуда.

Сидеть в молчании казалось унизительно. Он ни от кого не прячется, никому ничего не должен. Говорить шепотом, значит таиться. Он поднялся:

– Может, все-таки открыть?

– Ну его в баню. Сейчас уйдет.

Медведев, демонстрируя ожидание, прошелся по номеру. Через какое-то время зазвенел телефон. Оксана махнула рукой:

– Перебьется. Наглый, как танк. Сегодня приходил, на балконе у меня сидел. Насилу выпроводила… Представляешь себе! Оказывается, хозяин этого казино живет в Израиле. Он собирает бригаду – дорога бесплатно, отель бесплатно, но с условием – поставить на кон в его казино не меньше двухсот долларов. Это мне таксист из Тель-Авива сегодня за обедом рассказал. А парниша мне плел, что у него акции. Он сам из этой бригады, приехал на дармовщинку, думает деньжат выиграть. И меня зовет. – Оксана усмехнулась. – Спонсором, наверное. А потом мечтает в постель ко мне залезть. Я их насквозь вижу…

Телефон замолчал и зазвенел вновь.

– Просто достал! – Оксана нашарила ногой тапочки и поднялась.

– В каком номере живет этот израильтянин? – Медведев рассеянно глянул на ковер рядом с тумбой мини-бара – там валялась перевернутая фотографическая карточка с пожелтевшим оборотом и чернильной надписью на нем. – Давай я схожу и попрошу не беспокоить. Вежливо попрошу, не бойся. – Он нагнулся и поднял фотографию.

– Не надо, не надо, – успела проговорить Оксана, и тут же телефон смолк, словно испугавшись намерений Медведева. – Что ты там нашел?

– По-моему, это дедушка с бабушкой из твоего альбома. – Медведев обернулся, нашел глазами кресло и присел на его край. Дернув кисточку торшера, близко поднес к глазам расплывшуюся на обороте надпись.

– Ты прямо как сыщик. – Оксана подошла к трюмо и стала причесываться. – Выпала, наверное. Я сегодня альбом листала, соскучилась по своим. А потом с ресепшена позвонили, уточняли, какого числа я съезжаю, я вставала и, наверное, выронила. – В зеркале отражался Медведев – он задумчиво щурился в верхний угол комнаты, где светился зеленый огонек датчика пожарной сигнализации, и шевелил губами. Оксана обернулась и хитро взглянула на него: – Смотри, смотри, это фотокамера, она все записывает. – Она положила расческу. – Потом твоей жене покажут, как ты мне массаж делал…

Медведев не спеша поднялся, с загадочной улыбкой прошелся по номеру и молча положил карточку на трюмо, – положил так, словно двое изображенных на ней были козырными королем и дамой.

– Это твои дедушка с бабушкой? – он, не мигая, смотрел на нее в зеркало.

– Да. – Оксана взглянула на фотографию, словно проверяя, не ошиблась ли она. – А что ты светишься?