Текст книги "Дети Аллаха"

Глава 14

В Крепостном квартале царила неслыханная доселе суета, пропало вечное дремотное оцепенение. Дети, даже самые маленькие, не плакали, зато рыдали женщины, и мужчины их не одергивали – самим было не по себе, что придется оставить родину и уехать на чужбину.

Даже несгибаемый отец Григорий сдался, забрал из руин церкви все, что смог, и принялся укладывать вещи. Несколько стариков заявили, что останутся, но им сказали, что не бросят в одиночестве, заберут с собой, несмотря на протесты.

Никому в суматохе сборов не было дела до двух мальчишек из старой трапезной.

Они тоже сложили вещи, не таясь, и Самир спросил:

– Ну что, готов?

– Да, – ответил Ильяс, сглатывая.

Завтра утром в Крепостной квартал должны прибыть автобусы под вооруженной охраной, и туда погрузят всех христиан-яковитов, кто еще остался в столице Машрика, повезут на запад, к морю, которого никто из них никогда не видел, в ту сторону, откуда летят самолеты.

Бомбежек не случалось несколько дней, и упорно ходили слухи, что это из-за них христианам дают уехать из страны, чтобы потом начать бомбить проклятых исламистов с новой силой.

– Тогда пошли, – Самир повесил на спину плотно набитый рюкзак и выбрался в «коридор».

Воды и еды они в убежище натаскали, отыскали старое ведро без дыр, что послужит туалетом, а еще приспособились заходить в лавку Шуши через задний вход, чтобы передний выглядел так, словно им много лет не пользовались. Просидеть в убежище, во тьме и сырости им придется сутки, не больше, ведь охрана и автобусы не станут ждать.

По крайней мере, очень хотелось в это верить.

Они вышли на улицу в тот момент, когда от мечети шейха Мансура донесся голос муэдзина, и Самир счел, что это добрый знак. Обогнули горелый остов древнего храма и пошли в противоположную от Кошачьего переулка сторону, чтобы никто не догадался, куда они направляются.

Встречных приветствовали как обычно, но те отвечали рассеянно, не глядя на мальчишек, спешили дальше.

Кофейня, где по вечерам собирались мужчины, оказалась пустой и темной, и Самир вздохнул с облегчением – остается ускользнуть от патрулей, а те ходят всегда одинаково. Но когда они проходили мимо дома учителя, дверь открылась и появилась Азра, улыбающаяся, с котенком на руках.

– Привет, – сказала она. – Куда вы?

– Э… привет… – отозвался Самир. – Мы… ну… гуляем…

– С рюкзаками? Накануне отъезда? – Азра нахмурилась, прищурилась.

И Самир понял, что он не в силах врать, глядя в эти желто-зеленые, лучащиеся добротой глаза.

– Если обещаешь никому не говорить, то я тебе расскажу, – выпалил он.

– Брат, ты что?! – отчаянно воскликнул Ильяс. – Она же девчонка! Разболтает!

Азра даже не посмотрела в его сторону, только сказала:

– Я обещаю.

– Я верю тебе, – Самир вздохнул: он знал, что не солжет, и в то же время боялся говорить правду, он знал, что его слова непременно причинят ей боль. – Мы не едем. Остаемся здесь.

Азра пошатнулась, руки ее разжались, котенок с недовольным мяуканьем шлепнулся на землю и порскнул в сторону.

– К-как? Как же так? – вопросила она, поднося руки ко рту, и побелела так, словно ее обмазали известью. – Но почему? Там же безопасно и тихо! Школа, кино, сытая жизнь!

Самир отвел взгляд:

– Здесь у нас есть дела. Мы не можем уехать.

Сказать ей, что они планируют сделать? Нет, невозможно!

Узнав, что братья Абд-аль-Малак собираются принять ислам и вступить в ряды «Детей Аллаха», Азра Хаддад проклянет их, навсегда отвернется от них, забудет, что они знакомы больше десяти лет, играли вместе с тех пор, когда были совсем маленькими, на этих самых улицах…

Нет, в этом он никогда не признается.

– Но вы умрете с голоду! Вы… – Азра осеклась, поскольку из дома вышла ее мать.

– Ктотут? – спросила та. – А, мальчики? Долгонеболтай, унасещемного дел…

Она исчезла, а Самир вздохнул с облегчением, поскольку это был лучший момент для того, чтобы сдать их кому-нибудь из взрослых, сделать так, чтобы их схватили и посадили под замок до отъезда.

И если Азра промолчала, то она станет молчать и дальше.

– Я буду по тебе скучать, – сказал он. – А потом мы, может быть, приедем в Европу. Когда все дела сделаем.

Она улыбнулась грустно, явно не поверила ни единому слову.

А Самир понял, что и вправду, если кого-то ему и будет не хватать, то именно Азры: улыбки, мягкого выговора, ее взгляда, того жеста, которым она поправляет волосы или оглаживает юбку.

Слабость накатила, как головокружение. Может, отказаться, отступить?

– Брат, идем! – Ильяс подергал Самира за футболку, потянул за лямку рюкзака. – Идем!

Да, да, у них есть цель, и ради этой цели он должен пожертвовать всем, всем…

– До встречи, Азра, – сказал Самир, выпрямляясь, проводя рукой по лицу, и эти два слова стоили ему больших усилий, чем недавний забег с тяжелым рюкзаком, бьющим по плечам, и оравой злых псов, едва не грызущих пятки.

– Прощай. – Она развернулась, задрав нос, чтобы слезы не хлынули, но они все равно потекли, и он успел их заметить, услышал сдавленные рыдания, и только потом она скрылась за хлопнувшей дверью.

Самир тяжело вздохнул, и они пошли дальше.

Успели проскочить в Кошачий переулок перед самым носом у патруля, как раз отступили за угол, когда то место, где они только что стояли, осветило сразу несколько фонарей. В развалинах позади лавки Шуши спугнули здоровенную крысу, точнее, не спугнули, а потревожили – увидев людей, та ощерилась и без торопливости удалилась.

– Таких не будет там, в подвале? – спросил Ильяс.

– Не будет, – ответил Самир как можно более уверенно.

Лавка показалась ему еще более грязной и заброшенной, чем днем ранее. Из подвала повеяло таким смрадом, что он едва не задохнулся, счастье только, что никто из обитателей руин не добрался до их запасов.

– Я взял комиксы! – похвастался Ильяс, спускаясь по лестнице.

– Но у нас нет столько батареек, чтобы читать при фонаре, – Самир посмотрел на брата озадаченно.

– А я буду их держать, и гладить, – признался тот. – Чтобы набираться храбрости. – Оттопыренные уши наверняка порозовели, но в темноте этого видно не было. – Ну, я же… От Супермена, Бетмэна и других… чтобы быть сильным…

Наверняка Ильяс боялся, что Самир станет над ним насмехаться, но тот смолчал. Проверил, не осталось ли наверху особенно заметных следов. Скрипнули петли, и люк опустился, отрезал их от окружающего мира.

– Ну что, располагаемся, – сказал он, укладывая фонарь так, чтобы тот освещал почти весь подвал. – Вон тот тюфяк – твой, бери одеяло, а лучше два, где ведро – знаешь.

Дождался, пока Ильяс устроится у стенки, затем улегся сам и выключил свет.

Тьма придавила к земле, словно бетонная плита, вспомнился тот момент, когда их выкопали из развалин. Возникло ощущение, что не хватает воздуха, стены сдвигаются, а потолок опускается, накатило желание закричать, немедленно вскочить, откинуть люк, но Самир сдержался.

Он знал: они не задохнутся до утра, все будет хорошо.

Ильяс ворочался, бормотал себе под нос, пару раз шмыгнул носом, но держался молодцом. Самир же изо всех сил старался не думать, не вспоминать, хотя заняться было больше нечем, а сон не шел: накатывали картинки из прошлого, смеющаяся мама с сестрой на руках, приходившие к ней женщины не только из их квартала, а даже из Черного и Рыночного, пятна от хны на ковре; отец, суровый, но добрый, от него пахнет кальяном и вином, Рождество, они вместе на литургии в церкви, и отец Григорий служит, и тут же Азра, ее улыбка.

Этого не будет никогда! Этого не было!

То отчаяние и боль от потери, которым он не позволял вырваться, которые давил все эти дни, отодвигал в сторону, заменял другими эмоциями, ненавистью к убийцам, жаждой мести, злостью, презрением к трусости окружающих, сейчас вырвались из глубин сердца и поглотили Самира целиком. Его затрясло, словно под током, и пришлось укусить себя за губу, сильно, до крови, чтобы не закричать.

– Ты… что с тобой? – спросил Ильяс.

– Все хорошо, – с трудом выдавил Самир, сражаясь с черным водоворотом. – Спи.

– А… – Брат замолк.

Самир поднес руку ко рту, вцепился в нее зубами, и только тут ему полегчало. Сумел вдохнуть полной грудью, а в следующий момент усталость взяла свое и он провалился в сон как в черную яму.

Глава 15

Все вокруг выглядело знакомым до последней выбоины в стенах, но в то же время чужим. Улицы и дома на месте, так же торчит над крышами минарет, никуда не делся мектеб… но никого, ни голосов, ни движения, ни единого признака того, что тут есть люди.

– Интересно, нас искали? – почему-то шепотом спросил Ильяс, словно боялся спугнуть наведавшуюся в Крепостной квартал тишину.

Самир пожал плечами.

Могли и не искать – четыреста человек рассадить по автобусам, ничего важного не забыть и уехать побыстрее, пока какие-нибудь «Дети Аллаха» или шиитская милиция не перекрыли дороги. Каждый следит за своими вещами и родными, и вовсе не вспоминает о братьях Абд-аль-Малак, а если и вспоминает, то решает, что они в другом автобусе, и за ними кто-то присмотрит.

Разве что Умм-Насиб могла забеспокоиться… Но думать об этом нет смысла.

– Мы теперь совсем одни? – так же тихо поинтересовался Ильяс.

А Самир подумал, что не оставался один ни единого момента, всегда рядом были родные, соседи, гости, единоверцы: и дома, и на улице, и в церкви, и за пределами квартала, где и когда угодно. Он ощутил, как неуверенность ползет по спине, точно паук с длинными холодными лапами.

– Нет, не одни! – сказал он решительно. – Нас ждут в Белой мечети!

Ильяс дернулся, словно его одолело желание убежать, огляделся даже с каким-то отчаянием, а затем плечи его поникли.

Через Рыночный квартал они прошли быстро, и у блокпоста их никто не задержал. Двое автоматчиков, других, не тех, что обыскивали Самира, лишь глянули лениво, и он заметил, что лицо одного до самых глаз скрыто платком, а глаза прячутся под черными очками.

Раньше он не раз видел, что некоторые бойцы «Детей Аллаха» маскируются таким образом, и думал, что им просто-напросто стыдно за то, что они делают, они не хотят, чтобы их запоминали.

Но теперь он не знал, что и думать… Чего опасаться тем, кто никого не боится?

Оказавшись среди кайсанитов, Ильяс неожиданно заканючил, что может быть им стоит прийти завтра, что их никто не ждет, вообще он не готов и боится туда идти, мало ли что там с ним сделают. Только когда Самир спросил в лоб: «Ты что, струсил?», тот прекратил жаловаться, но все равно плелся следом медленно, точно ленивый осел.

Имам Белой мечети не высказал удивления, увидев мальчишек.

– Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, – сказал он. – Вижу, вы готовы. Совершите пока омовение, заодно и научитесь, как его делать, а я поищу для вас свидетелей.

Омовение, которое им предстояло теперь при возможности исполнять перед каждой молитвой, оказалось ритуалом не таким простым. Самир даже вспотел, запоминая порядок действий – руки до локтя, прополоскать рот, затем нос, лицо, и снова руки до локтя, и так далее вплоть до ступней…

Имам ушел, а они остались возиться во дворе мечети, чувствуя себя неуклюжими чужаками не на своем месте. Но за проведенную в подвале заброшенной лавки ночь изгваздались оба, хотя этого и не заметили, и омовение оказалось кстати, по крайней мере, Ильяс стал выглядеть прилично.

Да и страх немного отпустил, хотя Самира все еще потряхивало внутри.

– Ничего-ничего, – сказал он, похлопывая по плечу брата, который дрожал по-настоящему.

Имам вернулся, и у Самира отлегло от сердца. Вопреки всему он думал, что сейчас приведут Наджиба, и тот расскажет, что вовсе не знаком с наглым мальчишкой, а лишь когда-то давно знал его отца, и после этого их с позором изгонят из Белой мечети и из квартала тоже, и они на самом деле останутся в полном, абсолютном одиночестве…

Но нет, двое мужчин, один пожилой, в пиджаке и брюках, другой молодой, в хаки.

– Клянусь я местом заката звезд, – сказал сутулый имам. – Пойдемте в мечеть.

Шнурки на кроссовках Самира словно запутались, он едва смог их стащить, вступил в полумрак храма. Под ногами оказался толстый яркий ковер, совсем не такой, как в мечети шейха Мансура, над головой проплыл подвешенный на длинных веревках канделябр с лампочками.

– Опускайтесь на колени, – велел имам, после чего снова ушел, и вернулся с толстой старинной книгой в роскошной обложке. – Великий Коран, теперь с него для вас начинается все, а именно с Матери Писания, молитвенной суры, Семи повторяемых… – Встав на колени перед мальчишками, он принялся декламировать нараспев: – Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Хвала Аллаху – Господу обитателей миров…

Сильный голос породил в углах мечети эхо, и Самиру показалось, что говорит сразу много людей. Сама же сура напомнила «Отче наш», но мысль об этом он загнал подальше, ведь «Отче наш» и все с ним связанное осталось в прошлом, там, куда он никогда не вернется.

– Чтение же Корана начинайте с молитвы «Ищу убежища у Аллаха от Шайтана, камнями побиваемого», ибо так заповедал Пророк, да ниспошлет ему Аллах благословение и мир. – Имам испытующе посмотрел на Ильяса, тот снова вздрогнул, но глаз не опустил.

Такой же взгляд достался Самиру, но тот к этому моменту почти совсем успокоился – ему было уютно в огромном помещении, куда не в силах заглянуть солнце, под высоким потолком, перед вознесшимся минбаром, под развешенными на стенах щитами со священными именами: Всемилостивый, Всемилосердный, Всецарствующий, Всесвятый, Дарователь Мира, Дарователь Спокойствия и Охранитель.

Не то что тесная церковь, где со всех сторон на тебя смотрят мрачные и скорбные лики, от запаха горячего воска и ладана душно настолько, что хочется поскорее выскочить на улицу.

– Теперь шахада, – сказал имам. – Трижды. Сначала старший.

Самир глубоко вздохнул, кашлянул, изгоняя засевший в горле комок.

– Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммад – Пророк Его! – произнес он. – Нет Бога…

На третий раз получилось звучно и сильно, так, что самому понравилось.

– Свидетельствую, что истинно, – произнес тот из свидетелей, что постарше, и эхом отозвался младший. – Свидетельствую.

– Младший, – взгляд имама вернулся к Ильясу.

– Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммад – Пророк Его! – голос Ильяса дрожал, но не запнулся, не ошибся ни разу.

– Свидетельствую, что истинно.

– Свидетельствую, что истинно.

Голоса затихли, и Самира накрыло теплой волной, показалось, что он стоит под горячим душем и одновременно летит вверх, к чему-то непредставимо огромному, сияющему, недостижимому.

– Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, Приветствую вас, братья, в умме, в общине. – Голос имама зазвучал торжественно, и впервые с того момента, как Самир с ним познакомился, служитель из Белой мечети улыбнулся. – Вы прошли рождение заново. Хвала Аллаху. На все воля Его.

– Хвала Аллаху, – поддержал Самир, поскольку понял, что этого от него ждут.

– Хвала Аллаху, – пискнул Ильяс.

Самир не помнил крещения, того, что пережил тогда, да и не мог помнить, ведь был неразумным младенцем, и никто не спросил, хочет он принимать веру или нет, родители просто взяли и принесли его к отцу Григорию, а тот сделал все, как полагается.

Сегодняшнее же «рождение заново» он выбрал сам, по собственной воле!

Спокойная радость, которую он ощущал, не стерла начисто переживания последнего времени, не уничтожила воспоминания о смерти родных, боль и ненависть к врагам, а заслонила их, как бьющие в глаза лучи дневного светила не позволяют видеть помойную яму.

– Теперь ваша задача – развить в себе богоосознание, – продолжил имам. – Понимание того, что все ваши поступки, слова и даже мысли открыты взорам Аллаха, милосердный он, прощающий… А еще вы должны научиться правильно совершать поклонение. Скоро полуденная молитва, помолитесь здесь, с нами, вам все покажут. Понятно вам?

– Да, спасибо. – Самир поклонился, а затем повернулся к свидетелям, что сидели на коленях сбоку, и добавил: – И вам спасибо, уважаемые, что согласились… Аллах велик!

– Поздравляем, – ответил старший. – Аллах благословит вас, мальчики.

Младший просто кивнул и улыбнулся.

– И еще, братья, – вмешался имам. – Я знаю, откуда вы пришли к нам и кем были. Есть ли у вас, где преклонить голову и что поесть?

Когда через несколько минут их оставили вдвоем, велев только перебраться поближе к стене, Самир наклонился поближе к брату и прошептал ему в самое ухо:

– Видишь, мы не одни. Мы не пропадем.

Ильяс не ответил ничего, но его сияющие глаза сказали все лучше слов.

Глава 16

Несколько дней прошли в приятной суете.

Самир и Ильяс перебрались в заброшенный дом в Белом квартале, и присланные имамом люди помогли привести его в порядок. Первые же деньги братья потратили на два молитвенных коврика и на Коран, пусть самый простой и дешевый, но настоящий.

Ильяс заглянул под обложку, но почти тут же начал зевать и отложил книгу.

Самир же упорно брался за нее каждый вечер, не обращая внимания, что от тусклого света единственной лампочки начинают болеть глаза, буквы сливаются, а смысл ускользает.

С молитвой все получилось куда проще, он легко запомнил порядок, от омовения и такбира до чтения первой суры, поясного поклона, сидения на пятках с чтением той же шахады, и заключительного приветствия тем, кто оказался рядом «Мир вам, милосердие Аллаха и Его благословение!».

Но вот количество ракаатов он иногда путал, и поэтому старался не молиться в одиночестве.

А еще Самир осторожно, стараясь не привлекать внимания, расспрашивал о «Детях Аллаха», о том, как попасть в их ряды. От того же горбатого Рахима, в лавке которого продолжал работать, услышал, что «Дети» считаются частью «Партии обездоленных», но ей на самом деле не подчиняются; что духовный лидер организации, носящий титул худжжи, живет далеко в горах, на землях имамата, а делами в Машрике заправляет некий Совет из военных вожаков. Именно от него исходят приказы.

Но кто в него входит и где он собирается, хозяин табачной лавки знать не мог.

От других людей Самир выяснил, где находится радиостанция «Свет», телевизионный центр «Маяк» и даже редакция еженедельной газеты «Новости», – все они принадлежали, как оказалось, тем же «Детям Аллаха» – но это было совсем не то. Однажды его отправили в специальный фонд, занимающий восстановлением домов после бомбардировок, где всегда требовались рабочие руки.

Но он вовсе не хотел разгребать завалы и таскать мешки с цементом.

Он жаждал мести!

Что странно, ни разу за все эти дни он не столкнулся с Наджибом, хотя кайсаниты упоминали его время от времени – с гордым придыханием, как великого героя. Разговорчивый хозяин кофейни на Кривой улице таинственным шепотом сообщил, что тот выполняет секретное задание далеко на юге, на границе с Израилем – тсс, секрет! – только выглядело это обыкновенной болтовней.

Подходить к патрульным или бойцам на блокпосту Самир не рисковал.

Начни задавать вопросы, и тебя мигом схватят как шпиона, и окажешься у того же столба перед воротами Белого квартала!

Только на третий день он узнал кое-что полезное, из случайно подслушанного около мечети разговора – один из отрядов «Детей Аллаха» квартировал в заброшенной больнице у старой водокачки, тоже давно не действующей, но этот факт скрывался, чтобы враги не узнали и не разбомбили здание.

– Пойдем, – сказал Самир тем же вечером, после того, как они с братом помолились – на этот раз вдвоем, у себя дома.

– Ну… я же… Оно же, может, не надо? – заканючил Ильяс.

Новая жизнь ему большей частью нравилась – никакого мектеба, работай себе, а заработанные деньги трать, как желаешь, хоть все на сладости и газировку. Не радовало то, что надо молиться пять раз в день, но ведь когда ты дома, никто не увидит, кроме Аллаха, что ты поленился, а Аллах, как известно – милостивый и прощающий.

– Вот тебе раз! Надо! – отрезал Самир. – Ты что, забыл, ради чего мы все затеяли? Вспомни о маме! Об отце! О сестре!

Ильяс покаянно вздохнул и потупился.

И следующим утром они потащились через Белый квартал в сторону древней водокачки, которую построили французы еще в те времена, когда на этой земле находилась Федерация автономных государств Машрика, конгломерат формально независимых «государств» под протекторатом Парижа.

Удивительно, но в голове Самира кое-что осталось после уроков истории.

Огороженная сетчатым забором больница выглядела так, словно люди тут не появлялись несколько лет – провалы окон, в некоторых блестят обломки стекла, в другие вставлены решетки, груда бетонных блоков, частью разбитых, словно здесь собирались делать ремонт и забыли, вездесущая пыль.

– А ты уверен, что мы туда пришли? – поинтересовался Ильяс.

– Нет, – сказал Самир. – Но посмотреть надо.

Ворота оказались заперты на тяжелый висячий замок, причем изнутри, так что они двинулись вдоль забора, надеясь отыскать прореху. И вскоре такая обнаружилась, там, где стена больницы подходила к самой ограде и виднелась распахнутая настежь дверь заднего входа.

– Ну, вперед, – этой фразой Самир подбадривал в первую очередь себя, поскольку у него тряслись поджилки.

Он нагнулся, клацнула проволока, забор качнулся, буркнул что-то Ильяс.

– Эй, вы куда? – ленивый голос донесся из двери, и на пороге возник мужчина: борода, тяжелые ботинки, черная майка и штаны с карманами, а в руках автомат. – Играйте в другом месте.

– Мир вам, уважаемый, – сказал Самир, кланяясь. – Мы с братом тут не ради игры.

Боец «Детей Аллаха» хмыкнул и зевнул – судя по всему, он зверски скучал на посту и был готов развлекаться чем угодно, пусть даже разговором с безбородыми юнцами.

– А зачем? – спросил он.

– Мы хотим воевать с врагами! Сражаться с теми, кто нападает на нашу страну! – выпалил Самир.

Обладатель черной майки и тяжелых ботинок мгновение удивленно пялился на мальчишек, а затем расхохотался, и его смех ранил больнее, чем воткнутый в грудь нож. Не выдержав, он согнулся и схватился за живот обеими руками, точно резали его самого.

– Военный лагерь для детей есть при Новой мечети, – сообщил боец «Детей Аллаха», немного успокоившись. – Там вам дадут поиграть с оружием и даже заплатят. Сто долларов – огромные деньги.

Про эту школу Самир знал, ему рассказали про нее еще в Белой мечети, после рождения заново. Но он не хотел тратить год, маршируя по плацу, глотая пыль и разучивая патриотические песни.

– Мы не хотим играть, видит Аллах! – воскликнул он. – У нас все родичи погибли! Все! Ради того, чтобы попасть к вам, мы приняли истинную веру!

Боец в черной майке нахмурился, глаза его блеснули интересом.

– Вы… – начал он, но тут же оглянулся, словно услышал что-то за спиной. – Шайтан…

Во тьме проема обозначилось движение, и рядом с первым бойцом «Детей Аллаха» появился второй, постарше, в тюбетейке, с рыжеватой бородой, заплетенной в несколько косичек.

– Что тут у нас? С кем ты разговариваешь? – спросил он, и тут заметил мальчишек. – Нет силы и могущества, кроме как у Аллаха! Посторонние!

– Уважаемый, мы не пост… – попытался влезть Самир, но его никто не стал слушать.

– Забыл, что нужно делать?! – рявкнул тот, что в тюбетейке, и обладатель черной майки и тяжелых ботинок вскинул автомат.

– Ой! – только и успел воскликнуть Ильяс.

Очередь вспорола землю перед самыми кроссовками Самира, бурые комья ударили по джинсам. Грохот хлестнул по ушам, и показалось, что содрогнулись все до самой мелкой кости в черепе.

– Следующая – на поражение! – предупредил боец в тюбетейке.

Самир развернулся, обнаружил, что Ильяс уже по другую сторону забора, и сам полез в дыру.

– Смотри-ка, смелый, даже не вздрогнул, – сказали за его спиной.

В другой момент он бы наверняка порадовался, что на самом деле не испугался. Только в этот момент на душе было так паршиво, что не ощутил ничего, кроме давящего, свинцового разочарования.