Текст книги "Меря и Ростовское княжество. Очерки из истории Ростово-Суздальской земли"

Печальна и весьма замечательна судьба этого младшего из сыновей Мономаха. Стоя на рубеже двух исторических эпох, княжеско-родовой и княжеско-единовластной, двух этнографических формаций русской народности: восточно-русской и южно-русской, – Юрий в своем личном характере носит ту же двойственность. С одной стороны, все его идеалы лежат в южном Приднепровье, о «причастьи в Руси» себе и своим детям заботится он всю свою жизнь: его традиции – традиции южных князей; с другой стороны, в его характере заметны некоторые черты, напоминающие его сына Андрея Боголюбского, положившего основание новому порядку дел в княжеской Руси. Черты эти, правда, не выступают рельефно, он, так сказать, еще в зародыше, но и в этом зародыше проявляется уже «самовластие», – основная черта характера Андрея. Характер Юрия, вследствие этого, не представляет ничего цельного. Это переходный тип от южного князя к князю северному, от князя Приднепровья к поволжскому князю. Характер Юрия представляется нам промежуточным звеном, соединяющим его отца Мономаха с его сыном Андреем; без этого промежуточного звена невозможно было бы появление Андрея, который так резко во всем отличается от своего деда Мономаха. Нравственный характер Юрия весьма не симпатичен. Личный расчет есть основная движущая им сила, есть причина всех его действий. Из-за этого личного расчета он хитрит, он нарушает крестное целование, он соединяется с враждебными своему роду Ольговичами и, паче всего, «наводит на юг половцев», исконных врагов и насильников южно-русской украйны. Отец Юрия, «страдалец за русскую землю», Мономах, был не таков! Робкий воин и храбрый организатор, Юрий стремится постоянно на юг, и между тем вводит «наряд» в своей северо-восточной области Ростовской. Сражаясь во имя родовых княжеских прав с племянником своим Изяславом, он сам же нарушает эти права, садясь в Киеве помимо своего старшего брата Вячеслава. В народной памяти Юрий Долгорукий является жестокосердым, и, но народному преданию, построенный им город Москва «стоит на крови». Такой князь, конечно, не мог быть любим на юге, где прямота действий, мужество в брани, борьба с «погаными» половцами, служение земле, а не своей личности составляли народный идеал князя. Таким был Мономах; поэтому он и пользовался популярностью на юге, такими являются все Мономаховичи, особенно же потомство Мстислава Владимировича – эта «благородная отрасль благородного корня»; но Юрий был чужд югу.

Одиноким, нелюбимым народом является он в Приднепровье, куда стремились постоянно его все лучше помыслы¹⁴⁶.

Значение Юрия для Ростовско-Суздальской земли, прежде всего, определяется его колонизаторской деятельностью в этой земле. А. П. Щапов сближает эту деятельность Юрия с подвигами его соименника «Егория Храброго», которого принимает за мифического выразителя заселения «светло-русской земли», за установителя в ней оседлости¹⁴⁷. Колонизаторская деятельность Юрия выражается: в вызове переселенцев в Ростовско-Суздальскую землю, в построении новых городов и в расширении и улучшении прежде существовавших.

Прямых свидетельств летописей о том, откуда и как привлекал Юрий колонистов в свою область, мы не знаем.

Татищев утверждает, впрочем, что Юрий заселял свои города, созывая людей отовсюду, что он давал этим поселенцам немалую ссуду, помогал им в строениях, а также и другими «подаяниями», что к нему, кроме русских, приходило множество болгар, мордвы и венгров¹⁴⁸. О том, что Юрий переводил к себе колонистов с юга и из других мест, говорит также и И. Д. Беляев¹⁴⁹.

Мы представили выше наши соображения о приемах княжеско-военной колонизации вообще; из последующего нашего изложения будет видно, что князья ростовско-суздальские именно употребляли те приемы, которые указаны нами. За отсутствием прямых летописных свидетельств, мы не имеем основания утверждать, что Юрий употреблял какие-нибудь иные способы для заселения своей области; косвенные свидетельства летописей дают нам, напротив, возможность заключить, что главный, так сказать, материал для заселения Ростовско-Суздальской земли Юрий Долгорукий имел в «повольниках» и «бродниках», – тех «сходцах», которые с давних пор стремились в Ростовскую землю. При частых походах Юрия на юг, оттуда очень легко могли приходить с ним в Ростовскую землю разные сходцы. Юрий, как мы увидим ниже, покровительствовал «больших людей» новгородских, держащих его сторону и переселял к себе в Суздаль их семейства. Так, во время смут в Новгороде после бегства Святослава Ольговича, постоянного союзника Юрия, в 1139 г., к Юрию в Суздаль бежали сторонники Святослава – Судила Нежатичь и Страждка. Двух главных сторонников Святослава, пособников его в бегстве, посадника Якуна и брата его Прокофья новгородцы заточили в Чудь. Юрий освободил их и привел к себе, а семейства обоих, еще раньше их освобождения, призвал в Суздаль и содержал в почете и милости¹⁵⁰. Такое обхождение Юрия с «большими людьми», конечно, не оставалось под спудом в Новгороде, а, становясь известным, оно давало еще больше возможности «молодшим людям», недовольным тогдашними частыми новгородскими смутами, искать защиты у Юрия и селиться в его области. Кроме того люди вроде Судили и Страждки, которые, по тону летописного свидетельства, были значительными лицами в Новгороде, убегали оттуда, по всей вероятности, не одни, а со своей челядью; относительно же семейств Якуна и Прокофья это можно сказать положительно.

Имен залесских и польских городов, построенных Юрием, передает летопись не много. Она называет только: Кснятин, или Константинов, Юрьев-Польский и Дмитров¹⁵¹. Но городов, построенных Юрием, было, по всей вероятности, больше. В этом отношении очень справедливы соображения Татищева¹⁵². Москва упоминается впервые в летописи при Юрии, под 1147 г., но летопись ничего не говорит о ее построении¹⁵³. Зато народное предание приписывает ее основание Юрию. По этому преданию на том месте, где теперь Москва, жил во времена Юрия богатый боярин и землевладелец, Степан Иванович Кучка; его богатые села были расположены по обоим берегам Москвы-реки. Раз князь Юрий проездом остановился во владениях Кучки. Кучка, «возгордевшись зело», не только не почтил князя, но поносил его. Князь, не стерпев такого посрамления, приказал предать боярина смерти, а сыновей его, Петра и Якима, и дочь, красавицу Улиту, отослал во Владимир к сыну своему Андрею. Сам же, взойдя на гору и обозрев вокруг села, лежащие по обоим берегам реки Москвы и за Неглинною, полюбил эту местность и повелел тут построить деревянный город и прозвал его по имени реки – Москвой¹⁵⁴. В Москве многие урочища в своих названиях до сих пор сохранили память о Кучке¹⁵⁵, а в первое время своего существования Москва называлась «Кучковым». В Волынской летописи под 1176 г. говорится, что князя Михаила несли еле живого на носилках (на поход к Владимиру) «до Кучкова, рекше до Москвы»¹⁵⁶.

О возникновении Дмитрова Никоновская летопись передает, под 1152 годом, следующее сказание: «Стоявшу Юрию на реце на Яхроме и ту роди ему жена сына октября 19-го и наречен бысть Димитрий, прозва же отец его Всеволодом, и на том месте заложи Юрий град во имя своего сына Димитрия и нарек его град Дмитров»¹⁵⁷.

Мы уже знаем, что до Юрия в Ростовско-Суздальской земле были города: Ростов, Суждаль, Ярославль и Владимир-на-Клязьме, а из рассказов летописца о явлении волхвов в Ростовской области под 1071 г. и о распрях Олега Святославича с Мстиславом и Изяславом Владимировичами в 1096 г. видно, что Белоозеро и Белоозерский город принадлежали также к Ростовским владениям¹⁵⁸. Белоозеро с городом принадлежит к ним и при Юрии Долгоруком¹⁵⁹. Кроме того, летопись упоминает еще о нескольких городах его времени, но существовавших до него, именно: об Углече-Поле, Мологе и Переяславле¹⁶⁰. Ростов, один из старейших городов земли, называется при Юрии великим¹⁶¹. Это название показывает, что он уже в то время был довольно обширен по пространству и народонаселению сравнительно с другими городами и начинал приобретать все большее и большее значение. Но Юрий не жил в Ростове; резиденцией своей он избрал Суздаль¹⁶². Переяславль был перенесен Юрием от Клещина озера и увеличен¹⁶³. Суздаль, по народному преданию, хотел он также перенести на другое место, на пять верст от теперешнего города, где впадает в Нерль речка Каменка. Место это слыло в народе «становищем» святых князей-мучеников Бориса и Глеба, и Юрий, почитая память этих святых своих предков, хотел на том месте основать свою резиденцию. Уже построены были церковь Бориса и Глеба и двор княжий, но Суздаль, вследствие видения, бывшего князю, остался на прежнем месте. Поэтому, как говорит предание, новое место стало зваться Кидекша, т. е. покинутое¹⁶⁴. В 1159 г., в церкви Бориса к Глеба «на Кидекши» похоронен сын Юрия, князь Борис¹⁶⁵, а впоследствии при церкви основался монастырь, теперь не существующий¹⁶⁶. На месте его находится селение, называющееся Кидекшей¹⁶⁷. В Переяславле, Суздале и Владимире Юрий построил каменные церкви¹⁶⁸, и вообще, говорит летописец, «много каменных церквей создано по Суздальской власти»¹⁶⁹.

Было время, когда вопрос о значении новых городов, построенных Юрием Долгоруким, считался одним из самых существенных вопросов в истории удельно-вечевой Руси. Решением этого вопроса думали разрешить вопрос о возникновении на Руси начала единовластия и объяснить примитивный характер этого начала. Такое именно решение представляет С. М. Соловьев в своей известной гипотезе о старых и новых городах. Г-н Соловьев полагает, что новые города, построенные Юрием и населенные его приверженцами, не могли иметь того определенного характера вечевого строя, который составлял отличительную особенность городов старых. С. М. Соловьев предполагает, что при утверждении княжеского стола в новом городе, обязанном князю своим бытием и составлявшем его собственность, власть князя должна была развиваться гораздо свободнее, чем в городе старом, где было сильно вечевое устройство¹⁷⁰.

Г-н Соловьев в своей гипотезе весьма близок к истине, но, нам кажется, что он недостаточно ясно указал на причину силы вечевого начала в городах старых и слабости этого начала в городах новых.

Причина и этой силы, и этой слабости, по нашему мнению, заключается в различии тех отношений к княжеской власти, в которые становились жители городов старых и новых. Различие же этих отношений в свою очередь может быть уяснено столкновением княжеско-военной колонизации с особой отраслью колонизации вольной¹⁷¹, – отраслью, которая, как нам кажется, определяется в эпоху Юрия Долгорукого.

Повольники новгородские, как известно, состояли не из одних только «молодших людей»; в числе их бывали и дети новгородских бояр. Эти дети боярские, своевольно, «без новгородского слова» уходившие в разные земли, были зачинщиками особой отрасли вольной колонизации, которую можно назвать земледельческо-хозяйственной, представляющей собою связующее звено между вольной колонизацией и колонизацией промышленно-торговой. Эта отрасль колонизации особенно процветала на севере Руси, в земле Двинской и далее, на обширном пространстве от Заволочья до Уральских гор. Завладевая землей, которой там было вдоволь, новгородские дети боярские становились там землевладельцами, почти независимыми от «господина Новгорода Великого», земецкими людьми, своеземцами, земскими боярами. Они заселяли свои земли разными сходцами, изорниками и промышленниками, которые становились к ним в обязательные отношения. Своеземцы, земские бояре основывали на незаселенных землях свои города, призывая в них на поселение людей, сидевших уже на их землях. Так, например, в XIV в. земский боярин Лука Варфоломеевич основал на Двине городок Орлец, переслав в него поселенцев из «Емчан», живших на его земле по р. Еми¹⁷².

Эта-то вольная, земледельческо-хозяйственная колонизация, инициатива которой принадлежит новгородским повольникам – детям боярским, проникала и в Ростовско-Суздальскую землю задолго до Юрия Долгорукого. Своеземцы и здесь населяли пусто– [13]13
  Изорник (от изорати – вспахать) – в Пскове и Новгороде XIV–XVI вв. – мелкие съемщики земли, уплачивавшие часть урожая в виде оброка землевладельцу.


[Закрыть] порожние земли сходцами-изорниками и основывали города, которые зависели вполне от них.

При Юрии Долгоруком это колонизационное движение сталкивается с колонизацией княжеско-военной, особенно усилившейся в то время; князь, впервые живущий в земле Ростовско-Суздальской, строит также свои города, привлекая в них тоже «сходцев» из разных мест. Эти «сходцы» находятся к князю в таких же обязательных отношениях, в каких находились прежние сходцы к земским боярам. Построенные князем города называются по времени своего возникновения новыми – относительно тех старых городов, которые возникли раньше, при полном господстве в земле Ростовско-Суздальской земских бояр. В этих новых городах является тоже вечевое устройство, какое было и в старых, но с тем только различием, что в старых городах вече вполне предано боярам, а в новых оно держит сторону князя. (Впоследствии, преданный князю владимирский летописец называет прямо ростовских вечников боярами.) Начинается борьба из-за власти в земле Ростовско-Суздальской у князя с земскими боярами; князь выходит победителем из этой борьбы, и единовластие упрочивает свою силу в земле Ростовско-Суздальской, опираясь на «сходцев».

О земском боярстве в Ростовско-Суздальской земле и о борьбе князей с этим боярством высказал гипотезу И. Д. Беляев в своей статье «Сказания о начале Москвы». Основанием для его гипотезы послужило сопоставление народных преданий о зачине Москвы с позднейшими летописными свидетельствами об участи бояр в убиении Андрея Боголюбского и о роли бояр в событиях, последовавших за этим убиением. Впоследствии мы остановимся подробнее на этих фактах, а здесь отметим только те выводы г-на Беляева, которые относятся до Юрия Долгорукого. Выводы эти могут быть резюмированы в следующих положениях. 1. Из стародавних колонистов новгородских в Ростовско-Суздальской земле, где князья бывали только наездом и не часто, образовался класс самовольных и гордых крупных землевладельцев – земских бояр. 2. Эти земские бояре, привыкши в безкняжее время к независимости, недружелюбно смотрели на князей вообще, видя представителями их около себя князей рязанских, с которыми находились во враждебных отношениях. 3. Земские бояре притесняли меньших людей. 4. Земские бояре, по вышеизложенным причинам, не могли относиться дружелюбно к Юрию Долгорукому, первому из князей, жившему подолгу в Ростовско-Суздальской земле. Бояре «возгордились перед ним зело» и «не воздавали ему чести». 5. Юрий принял сторону меньших людей и защищал их от притеснения бояр. 6. Вследствие этого бояре засели в свои вотчины, вступив в явную борьбу с князем. 7. Упорнейшие из этих бояр, как С. И. Кучка, были казнены. 8. Сыновей казненных бояр Юрий зачислял к себе в службу в свою дружину. 9. В вотчинах же их, как в гнездах сопротивления княжеской власти, в которых, при первом удобном случае, снова могли утвердиться недовольные, Юрий ставил свои города, населяя их людьми, независимыми от земских бояр¹⁷³.

Сопоставление гипотезы И. Д. Беляева с гипотезой С. М. Соловьева, по нашему мнению, проливает достаточно яркий свет на отдаленную эпоху зачина княжеской власти в Ростовско-Суздальской земле. Гипотеза г-на Беляева не только не противоречит последующему ходу истории этой земли, но напротив, освещает еще более один из существенных элементов истории земли Ростовско-Суздальской, служащей прологом к истории Московского царства. Этот существенный элемент – есть борьба единовластия с «изменой боярской», которую, по народному представлению, не мог вывести из Москвы даже «грозный царь Иван Васильевич». Народные предания о начале Москвы, по справедливому замечанию г-на Беляева, не рассказывают собственно историю Москвы при ее начале, а олицетворяют те представления о новом строе общественной и государственной жизни, которые в народном воззрении были тесно связаны с представлением о Москве¹⁷⁴.

Письменные источники не дают нам почти никаких данных для определения характера княжеской власти Юрия в Ростовско-Суздальской земле. По всей вероятности, эта власть ничем не отличалась от власти князей на юге. Юрий, стремясь к югу своими идеалами, не мог иметь иного представления об этой власти, кроме того, какое давала ему вечевая, княжеско-родовая практика южной Руси. Юрий объезжал свою волость, по всей вероятности, для сбора дани¹⁷⁵, держал совет с дружиною и с детьми своими в затруднительных случаях¹⁷⁶, имел в городах посадников, а в войске тысяцкого¹⁷⁷, поручал иные волости земли Ростовско-Суздальской в управление сыновьям и, заняв Киев, отдал всю эту землю сыну своему Васильку¹⁷⁸.

Мы изложили главнейшие черты развития первого из выставленных нами элементов гражданственности в Ростовско-Суздальской земле с конца X до половины XII в. – княжеской власти; мы представили характеристику княжеско-военной колонизации и указали на новые центры поселений – города, построенные князьями; мы попытались, наконец, представить очерк характера «нарядника» Ростовско-Суздальской земли, князя Юрия, прозванного Долгоруким, и указать на некоторые условия, при которых началась его власть в земле Ростовско-Суздальской.

При переходе ко второму элементу гражданственности в Ростовско-Суздальской земле – христианству, нам приходится вернуться назад, обратиться к X в., к Ярославу и Борису, с эпохи которых начинает в Ростовско-Суздальской земле слабо мерцать луч христианской религии.

В позднейших летописных сборниках насаждение христианства в Ростове и Суздале приписывается лично Владимиру Святому. В этих сборниках встречается предание о «хождении Владимира в Суздальскую землю», вслед за принятием христианства и водворением его в Киеве. По этому преданию, Владимир Святой пришел туда с двумя епископами, присланными константинопольским патриархом Фотием, и, «наказуеши люди, крести всех и заложи тамо в свое имя Володимер на реце на Клязме и церковь в нем постави древяну Пречистые Богородици»¹⁷⁹. По другому, тоже позднейшему, преданию в Ростове был митрополит Киевский Михаил, который с четыремя епископами от патриарха Фотия «иде по русской земли и учаше всех веровати в единого Бога в Троицы славимаго, и науча и наказуя благоразумно и благочестно многих, и крести без числа людей, и многие церкви воздвиге, и пресвитеры и законы постави, и клиросы устрой и уставы благо честно устави». По этому преданию, митрополит Михаил пришел в Ростов из Новгорода¹⁸⁰.

Первыми отдельными епископами в Ростове являются греки – Феодор и Илларион, по предположению некоторых, бывшие в Ростове со св. князем Борисом. И Феодор, и Илларион недолго оставались в отдаленном краю, «избегоша, нетерпяще неверия и досаждения людей»¹⁸¹. По позднейшему преданию, Борис, «благочестиво властвуя, обращал неверных к святой вере»¹⁸². По житию его, составление которого приписывается Нестору, личность Бориса представляется нам в довольно неясном очерке. Борис, склонный с молодых лет к уединению, аскетизму и книжности, отличался, по словам жития, истинно христианской добротой и человеколюбием и «много показа милосердия в области своей неточию же к убогим, но и всем людям»¹⁸³. Ярослав является в Ростовской земле уже не представителем одной христианской морали, но и провозвестником христианского вероучения. Этот князь, любивший церковные уставы и прилежный к книгам, «насеявший книжными словесы сердца верных», «сжавший жатву с почвы, вспаханной отцом его Владимиром», по выражению летописца, явился в Суздале в 1024 г. по случаю бывшего там голода и, расточив и показнив волхвов, смущавших население края, говорил народу: «Бог наводит по грехом на куюждо землю гладом, или мором, ли ведром ли иною казнию, а человек невесть ничто же»¹⁸⁴.

Св. Леонтий, покровитель Ростовской земли и первый ее исторически достоверный епископ, по словам Симона, был пострижеником Киевского-Печерского монастыря¹⁸⁵. По разысканиям преосв. Филарета Черниговского, просветительная деятельность Леонтия в Ростовской земле относится ко второй половине XI в.¹⁸⁶ Св. Леонтий застал в своей отдаленной епархии язычников, упорных и диких. Князя тогда там не было, и Леонтий должен был бороться с язычеством одними нравственными средствами. Проповедь его не только не имела успеха, но возбудила восстание язычников. Они осыпали Леонтия бранью, били его и, наконец, выгнали из Ростова. Но святой муж не унывал. Поселясь близ города, у ручья Брутовщины, в небольшой келье, Леонтий построил около нее деревянную церковь и, видя упорство в язычестве у туземцев, решился действовать на юное поколение. Он зазывал к себе детей, кормил их и ласкал; дети ходили к нему охотно в келью, а он их учил христианской вере и потом крестил. По примеру детей начали принимать крещение и некоторые взрослые. Тогда Леонтий, видя, что христианская религия имеет уже сторонников, счел возможным вернуться в Ростов и начал церковную проповедь против язычества. Снова возмутились язычники. Толпа их с дубинками и орудием направилась к собору, построенному, по преданию, епископом Феодором, чтобы убить или выгнать Леонтия. Он вышел к толпе в полном облачении, и, «увидев лице его подобное лицу ангела», говорит житие св. Леонтия, язычники пали, одни полумертвыми, другие слепыми. Святыми молитвами исцелил их. Они приняли крещение. Но христианству еще не время было восторжествовать здесь над язычеством, к которому была сильно привязана «заблудящая чудь», по выражению Никоновской летописи¹⁸⁷. Леонтий скончался мученической смертью¹⁸⁸. Преосв. Филарет полагает, что убиение св. Леонтия относится к 1073 г., когда, по свидетельству Нестора, возмущали Ростовскую землю волхвы¹⁸⁹.

Волхвы, представители чудского язычества, и до этого времени являлись в Ростовской области. Так, как мы видели выше, появились волхвы в Суздале в 1024 г. во время голода. Эти волхвы избивали «старую чадь», утверждая, «что тии гобино держать»; «и бысть мятеж велик по всей земли», прибавляет летописец¹⁹⁰

Гораздо полнее и рельефнее изображает летописец смуту в Ростовской земле, произведенную волхвами, «вставшими из Ярославля» в 1071 г. Ближайшей причиной этой смуты был также голод. Мы уже указывали в первой главе наших очерков на важность для нас рассказа Нестора об этих волхвах, а потому здесь мы остановимся на нем подробнее¹⁹¹.

Ян Вышатич, собиравший дань в области для князя Святослава, узнал, что волхвы, имеющие притон в Белоозере, избивают женщин по всему Поволжью, разрезывая у них спину, и говорят, что они прячут у себя за плечами под кожей жито и рыбу, вследствие чего, будто бы, и происходит голод в Ростовско-Суздальской земле. Двое волхвов появились в Ярославле и, собрав себе последователей до трехсот человек, отправились по Шексне в Белоозеро. Когда Ян с дружиною явился туда, то волхвы, «ставши, исподчившися противу». Из толпы вышли к Яну «десять мужей»¹⁹² и сказали ему, чтобы он не ходил к ним на верную смерть. Ян велел убить говоривших с ним и пошел с двенадцатью своими отроками на прочих. Один из толпы замахнулся на Яна топором, который он успел отразить, и ударил волхва обухом. Произошла стычка между дружиною Яна и волхвами. У Яна был убит его священник. Волхвы убежали в лес. Тогда Ян пригрозил белоозерцам, что, если они не выдадут ему волхвов, он пробудет у них целое лето. Белозерцы, устрашенные обещаньем такого продолжительного «полюдья» княжего сборщика, переловили волхвов и представили их Яну.

Казнь волхвов для нас не особенно важна, хотя она представляет любопытное указание на право родовой мести. Ян выдал волхвов «повозникам», привезшим его в Белоозеро по Шексне, спросив их: «Убит ли кто волхвами из ваших родственников?» И когда повозники отвечали, что у того убита мать, у другого жена, у третьего дочь, Ян сказал им: «Мстите своих». Волхвы были повешены. Для нас важны образ действия волхвов, число их «мужей», т. е. как бы старших представителей, и прение Яна с волхвами до их казни. Ян является здесь представителем христианских верований, уже укрепившихся на юге Руси, а в возражениях ему волхвов, через православно-христианскую окраску летописного рассказа, можно подметить черты, весьма близкие к мордовским религиозным верованиям, о которых мы довольно подробно говорили в своем месте. Мы знаем уже мордовский обычай приготовления запасов к празднику в честь Анге-Патяй. Припомнив этот обычай, мы легко найдем в нем сходство с поступками ярославских волхвов, делавших вырезки за плечами у женщин, думая найти там житие и рыбу. Два волхва в Ярославле и десять мужей, говоривших с Яном, являются старшими, главами остальных 300 волхвов. Г-н Мельников в своей статье «Очерки мордвы» сближает эти числа, два и десять, с числом мордовских возатей, которых, как мы знаем, было двенадцать¹⁹³. В прении с Яном волхвы передают ему, между прочим, свое учение о сотворении человека, в котором проявляется дуализм религии, да и в самом учении волхвов есть большое сходство с одной мордовской легендой о сотворении человека. «Бог мывся в мовници», говорили волхвы Яну, «и вспотивься, отерься ветхом, и верже с небеси на землю; и ряспреся сотона с Богом, кому в нем сотворити человека? И створи дьявол человека, а Бог душу в не вложи, тем же аще умреть человек в землю идет тело, а душа к Богу»¹⁹⁴. У некоторых мордовских поколений Симбирской и Нижегородской губернии до сих пор рассказывается легенда о сотворении души человека Чам-Пасом, а тела Шайтаном. В этой легенде мы встречаем тоже прение Чам-Паса с Шайтаном, хождение Чам-Паса в баню и Чам-Пасово полотенце. Подробности этой легенды пополняют, очевидно, пропущенные места в ответе волхвов Яну¹⁹⁵.

Преемником св. Леонтия в Ростове был св. епископ Исайя. Уроженец Киевской области, поставленный в ростовские епископы в 1078 г., св. Исайя прибыл в отдаленный край в самый разгар восстания волхвов и производимых ими смут. Он нашел в Ростове людей «ново крещенных» и усердно принялся за свой апостольский подвиг, «напояя нетвердых в вере как ново насажденный виноград своим учением», – говорит его житие¹⁹⁶. Св. Исайя обходил поселения Ростовско-Суздальской земли, обращал язычников в христианство, предавая огню их молитвенные места¹⁹⁷ и строя по земле христианские храмы¹⁹⁸. Большую поддержку оказывал св. Исайи благочестивый князь Владимир Мономах, бывавший в это время в Ростове. Он построил там церковь и прислал для нее одну из лучших по тому времени икон, работы Печерского живописца Алипия¹⁹⁹. Исайя скончался в 1090 г.

С эпохи Исайи христианство можно почесть утвердившимся в Ростовско-Суздальской земле. Но язычество еще не было искоренено в конец. Христианство получило право гражданства, получило преобладание, но неполное еще господство. В 1091 г. явился опять волхв в Ростове; но уже на этот раз он не смущал население края, а «погибе вскоре»²⁰⁰. Житие Авраамия Ростовского, подвиги которого преосв. Филарет относит ко времени св. Исайи, показывает нам, что в самом Ростове жители «чудского конца» поклонялись камню Велеса²⁰¹. Камень этот, стоявший недалеко от Ростова, разрушил св. Авраамий жезлом, который он, по словам жития, получил от Иоанна Богослова, явившегося ему. На месте явления Иоанна св. Авраамий поставил церковь в его имя, а на месте разрушенного камня Велеса основал общинный монастырь Богоявленский²⁰². Это был первый монастырь земли Ростовской, а Авраамий был первым отшельником в этой земле, первым «охочим человеком», посвятившим себя на служение новой религии.

Авраамий был основателем, зачинщиком монастырской колонизации, как Рюрик – основателем, зачинщиком колонизации княжеско-военной. Язычники не раз собирались ограбить и сжечь монастырь Авраамия, но он энергически шел по своему апостольскому пути. Он ревностно проповедовал христианство и боролся с язычеством. Вследствие его энергической проповеди крестились все «от мала до велика и начала ходить на славословие Божие и всенощное, и жены, и отроци», – говорит его житие. «Преподобный же почитанием книжным и поучением духовным наслаждали сердца их»²⁰³. Св. Авраамий, как и св. Леонтий, старался, прежде всего, действовать на языческих юношей. Он учил детей грамоте и крестил их. Многие из этих учеников Авраамия постригались в монахи в его монастырь.

Личность и деятельность Авраамия показывают нам, что христианство пустило уже к концу XI в. достаточно-глубокие корни в Ростовско-Суздальской земле. В значении новой религии для края мы видим большой успех сравнительно со временем проповеди св. Леонтия. Св. Авраамий был туземец, местный житель Ростовской области. Он обучен был уже родителями грамоте и с юных лет показывал склонность к уединению, к созерцательной жизни. Оставив родительский дом, он удалился в лесистую местность и поставил себе у озера Неро уединенную хижину. Леонтий убегает из Ростова от язычников, Авраамий разрушает их священный камень; Леонтий проповедует христианство с церковного амвона, Авраамий основывает монастырь; Леонтий заманивает к себе детей язычников ласками и угощениями, Авраамий учит их грамоте… Тридцать лет проводит Авраамий в своих апостольских подвигах, подвергаясь опасности со стороны язычников, преследуемый клеветой и завистью.

К эпохе св. Исайи и Авраамия, нам кажется, можно приурочить выселение язычников Ростовской области, предание о котором, существуя доселе в Ярославской губернии, занесено в «Космографию» XVII в. и в «Историю о Казанском царстве». Эти язычники, как мы уже видели, «ушедше бо от святаго крещения во идолопоклонение» и «забегше от русского крещения», поселились в Поволжье, «кочевное житие татарское, веры бесерменские изволиша»²⁰⁴.

Непосредственного преемника св. Исайи в Ростове, отдельного епископа этой земли после него мы не видим. Ростовская епархия, как видно, управлялась в то время епископом Переяславля-южного, от князя которого зависела Ростовская область. Под 1096 г. летопись упоминает в Суздале «двор» и «монастырь» митрополич и «церковь св. Димитрия, юже бе дал Ефрем митрополит и с селы»²⁰⁵. Мы видели, как усердно строил церкви Юрий Долгорукий. В его время христианство окончательно утверждается в Ростовско-Суздальской области. Современным ему епископом этой области является Нестор²⁰⁶.

Таков был ход развития и укрепления второго элемента гражданственности в Ростовско-Суздальской земле – христианства. Взаимодействие двух элементов, рассмотренных нами, князя и христианства, определяет внутренний процесс созидания земли Ростовско-Суздальской.

В заключение взглянем на внешние условия жизни этой земли в рассматриваемый период, на ее границы географические и отношения к соседям.