Текст книги "Меря и Ростовское княжество. Очерки из истории Ростово-Суздальской земли"

Границы Ростовско-Суздальской земли уясняются, по справедливому мнению г-на Погодина, в эпоху монгольскую, хотя собственно и тогда невозможно определить их в точности²⁰⁷. Этого точного разграничения не существовало. Строгого территориального разграничения не знала древняя удельно-вечевая Русь, как не знала она строгого разграничения социального, культурного и политического. Неопределенность, неясность во всем – вот ее основное характеристическое свойство. Это свойство всякого народа в период его исторического младенчества, в зачаточную эпоху его культурного развития.

Соображая географическое распределение названных нами городов Ростовско-Суздальской земли и припоминая течение и направление главнейших притоков Волги, составляющих водную сеть земли мери, мы можем без большой ошибки заключить, что Ростовско-Суздальская область при Юрии Долгоруком ограничивалась течением этих рек, т. е., что ее территория совпадала с землей народца меря, распространяясь к северу до Белоозера, вверх по течению Меты, Молоти, Костромы и Унжи, а к югу ограничиваясь Клязьмою и Москвой-рекой²⁰⁸. На востоке границы Ростовско-Суздальской земли не доходили еще до Оки²⁰⁹, а на запад границы шли неопределенно между бесчисленными речками земель Кривской и Новгородской. В XII в. стали обособляться все земли на Руси. На юго-восток Ростовско-Суздальская земля прилегала к княжеству Рязанскому, на юг к Новгород-Северскому, на юго-запад к Смоленскому, а с запада и севера охватывали ее обширные волости Новгородские, отделяясь от нее, быть может, природными увалами²¹⁰. На восток, за Окой, шли, как и прежде, поселения мордвы.

Из отношений Ростовско-Суздальской земли к соседним землям в эпоху Юрия Долгорукого самое видное место занимают отношения к Новгороду, на которых поэтому мы и позволим себе остановиться довольно подробно.

Отношения Ростовско-Суздальской земли к новгородцам до 1135 г. были мирные и дружелюбные: по крайней мере, до этого времени летопись ничего не упоминает о каких-нибудь враждебных столкновениях между двумя соседними землями. Только в 1096 г., в распрю Олега Святославича с Изяславом Владимировичем, являются новгородские войска в Ростовской области; но причина их появления там не заключается во вражде населения Новгородской земли с населением земли Ростовской, а объясняется тем, что Мстислав, тогдашний новгородский князь, был братом Изяслава и пришел к нему на помощь по желанию своего отца – Мономаха²¹¹. Как мы видели, славянские колонисты Ростовско-Суздальской земли приходили больше всего из Новгорода, и население двух соседних областей не представляло резких этнографических различий.

С 1135 г. начинаются недружелюбные отношения Новгорода к Ростовско-Суздальской земле из-за родовых счетов князей новгородских и ростовско-суздальских. Княживший в то время в Новгороде Всеволод Мстиславич, сын Мстислава Мономаховича, хотел посадить в Ростове брата своего Изяслава, обделенного в «Руси» Ярополком. В 1135 г., как мы видели, вследствие обмена волостей, произошедшего у Ярополка с Юрием, Ростовская волость досталась первому, и вот у Всеволода князя Новгородского является мысль отнять эту волость у своего дяди и посадить в нее обиженного им брата²¹². В январе 1135 г. произошла жестокая битва у новгородцев с ростовцами на Жданой горе. Много погибло добрых мужей новгородских в этой битве; новгородцы, по выражению

Псковской летописи, были «посрамлены», а ростовцы, по словам их летописца, возвратились с «победою великою». Новгород замутился. Пошла борьба вечевых партий, борьба сторон. Виновник «посрамления» Всеволод изгоняется и на его место приглашается Святослав Ольгович. Борьба Мономаховичей и Ольговичей, истощавшая юг и снова там возгоревшаяся в это время, по смерти Ярополка Мономаховича переходит в Новгород, прежде стоявший в стороне от родовых княжеских усобиц. Смуты на юге и в самом Новгороде; вредно отзываются на его экономической жизни. Прекращается подвоз хлеба к Новгороду, и с юга, и из Смоленска, и из Полоцка. Новгороду остается один выход из затруднительного положения: сблизиться с Ростовско-Суздальской землей, позабыв свое недавнее посрамление. Новгородцы обращаются к Юрию, и он дает им в князья сына своего Ростислава. Но Юрий заботился, конечно, не о новгородских интересах. Ему, напротив, была выгодна их невзгода; давая им сына в князья, он преследовал свои личные цели «о причастии в русской земле», надеясь на помощь себе от Новгорода. Собирая ополчение против Всеволода Ольговича, занявшего стол Киевский, Юрий приказывает сыну своему Ростиславу идти из Новгорода в Киев на Всеволода. Новгородцы отказываются идти и «указывают путь» Ростиславу. Тогда Юрий «разгневался», направляет удар на больное место Новгорода: он занимает Новый Торг, ближайший новгородский город к земле Ростовско-Суздальской, главный складочный пункт товаров, шедших в Новгород из Волжской Булгарин через Ростовско-Суздальскую землю²¹³. Новгородцы призывают снова Святослава Ольговича; его брат Всеволод Ольгович, великий князь Киевский, предлагает вместо брата сына своего; новгородцы соглашаются и просят Святослава Ольговича, чтобы он оставался у них только до приезда сына Всеволодова. Но Святослав не захотел ждать, боясь «лукавства новгородцев», и тайно убежал ночью. С ним бежали и его сторонники, Якун с братом своим Прокофием. Их поймали новгородцы на дороге и, приведя в Новгород, «мало не до смерти убиша, обнаживша, яко мати родила и свергошай с моста». Доплывши кое-как до берега, братья спасли себе этим жизнь; их боле не били, а взяли выкуп с Якуна в 1000 гривен, а с Прокофия в 100; их обоих заковали и сослали в заточение в «Чюдь». Начались розыски сторонников Святослава Ольговича. Всех его сторонников подвергли денежной пени. Некоторые из них убежали к Юрию в Суздаль. Из числа бежавших летопись называет по именам: Судилу Нежатича и Страждку. Юрий Долгорукий, таким образом, начинает иметь в Новгороде своих сторонников и пользуется этим для своей выгоды. Всеволод Киевский рассердился на новгородцев за смуты и задержал их послов, отправленных в Киев за его сыном, и новгородских купцов, торговавших в Киеве. Новгородцы были без князя девять месяцев. Снова настала в Новгороде «дорогов», «понеже жито к ним ни откуду идяше». И «бысть в них молва и смущение великое». Новгородцы опять принуждены были обратиться к Юрию Суздальскому. Они просили у него на этот раз племянника его Святополка Мстиславича, а если он не согласится дать племянника, то звали его самого к себе, потому что говорили ему новгородцы: «Ольговичей не хотим». Но Юрий не исполнил в точности просьбы новгородцев: он не дал им ни племянника, ни сам не пошел к ним, а послал сына своего Ростислава, уже раз бывшего у них князем. Между тем послы новгородские пришли с юга со Святополком Мстиславичем. Ростислав Юрьевич был изгнан. Но Юрий не оставлял без поддержки своей партии в Новгороде и не терял надежды утвердить там свою власть. Он вывел из Чуди ссыльных новгородцев Якуна и брата его Прокофия и взял их к себе в Суздаль. В Суздаль же он призвал из Новгорода жен и детей Якуна и Прокофия и «держа их у себя в любви и милости». Вслед за изгнанием Ростислава, Юрий отправился воевать в Новгородскую землю. Он снова занял Новый Торг и повоевал многие волости по р. Мете. Святополк хотел идти на Юрия в землю Суздальскую, но, по случаю распутья, вернулся, дошедши только до Нового Торга. Это было в 1147 г.²¹⁴.

В следующем 1148 г. хлопотал о перемирии между Новгородом и Юрием архиепископ Новгородский Нифонт. Он отправился в Суздаль и святил там церковь Рождества Богородицы «великим освящением». Юрий принял его «с любовью и честью» и одарил дарами, но «мира не дал». Нифонту удалось только добиться освобождения новоторжцев и новгородских купцов, приведенных Юрием из Нового Торга в Суздаль. Архиепископ имел свои причины стараться о «замирьи» Юрия с Новгородом. Нифонт хлопотал о независимости Новгородской епископии от Киевской митрополии. Не успев в своем старании об этом в Киеве, Нифонт имел основание искать расположения не только усиливающегося новгородского соседа, суздальского князя Юрия, но и епископа Ростовско-Суздальской земли. Епископ Нестор, по словам И. Д. Беляева, замышлял уже в то время сделаться митрополитом, независимым от Киева. Новгородский владыка, хлопотавший о том, чтобы его стремления к церковной автономии были поддержаны архиереем земли, Ростовско-Суздальской, уже начавшей приобретать значение на северо-востоке, подчинил себя епископу Нестору, а тот, в благодарность за это, признал Нифонта архиепископом²¹⁵.

В 1149 г., как мы видели выше, началась у Юрия война с племянником, Изяславом Мстиславичем. В эту войну братья Изяслава, князь Смоленский Ростислав и княживший в Новгороде Святополк, были на стороне Изяслава и опустошали землю Ростовско-Суздальскую²¹⁶. Утвердившись в Киеве, Юрий посылает на княженье в Новгород сына своего Мстислава, но, в год смерти Юрия новгородцы изгоняют Мстислава и призывают Ростислава Ростиславича Смоленского²¹⁷.

Мы позволили себе остановиться довольно подробно на известных событиях единственно для того, чтобы уяснить позднейшие взаимные отношения Ростовско-Суздальской земли и Новгорода. Мотивы этих отношений, и со стороны ростовско-суздальских князей, и со стороны «господина Великого Новгорода», остаются и в последующие эпохи теми же, какими они являются нам в рассказанных событиях, и доводят, наконец, новгородское народоправство до падения.

Новгород, сперва мирно распложенный в Ростовско-Суздальской земле, населенной большей частью его колонистами, входит мало-помалу с этой землей во враждебные отношения. Эти враждебные отношения, будучи сначала совершенно внешнего свойства, происходят от родовых счетов князей, но с течением времени переходят во вражду земли с землей; мы сказали бы – во вражду политическую, если было бы возможно употребить современный нам термин для определения междуземских отношений в столь отдаленную эпоху.

Новгород, помимо своей воли, становится яблоком раздора между двумя княжескими линиями: Мономаховичами и Ольговичами. Новгород, чуждый княжеским счетам, пробует войти в разные компромиссы, чтобы сохранить только у себя мир, важный для него в экономическом отношении, но ему это не удается. В самом Новгороде начинается раздвоение; являются сторонники двух партий: Мономаховичей и Ольговичей. Первые преобразуются скоро в сторонников Суздальской партии, положившей начало уже не междукняжеской, а междуземской распре. Основаниями для этой последней распри между Новгородом и землей Ростовско-Суздальской являются, с одной стороны стремление новгородцев отомстить за свое «посрамление» их колонистам-ростовцам, а с другой стороны – торговые интересы Новгорода, получавшего хлеб из Булгарии Волжской через Суздальскую землю.

В этой земле происходит то же, что и в Новгороде. Юрий Долгорукий сначала ратует тоже только из-за своих родовых счетов. Он желает только укрепить Новгород за своим домом, как лишний стол, чтобы ослабить своих соперников, Ольговичей. Но затем из дальнейшего хода событий он усматривает, чем можно всего более стеснить Новгород; он начинает постигать торговое отношение к нему своей земли Ростовско-Суздальской и занимает Новый Торг. Этим приемом, как мы увидим впоследствии, ростовско-суздальские князья, потомки Юрия, держали в страхе Новгород и эксплуатировали им для своих целей. Со временем этими целями явились: обогащение засчет Новгорода и стремление к полному его подчинению «их единовластной воле».

Торговое значение Ростовско-Суздальской земли, открывающееся из ее отношения к Новгороду, выясняется несколько из других свидетельств. Что Ростовская земля не была в состоянии снабжать сама хлебом Новгород, как снабжали его земли Смоленская и Киевская, видно из свидетельств летописи о голоде в Ростовско-Суздальской земле. Случаи голода в этой земле отмечены у Нестора дважды, именно под 1024 и 1071 гг., и оба раза только по особому обстоятельству: по «великому мятежу», который производили по случаю голода «волхвы, избивая старую чадь, яко тии гобино держать». По всей вероятности, голод бывал в Ростовско-Суздальской земле гораздо чаще, но случаи его не отмечались летописцем потому, что не сопровождались никакими выходящими из ряда вон событиями, вроде появления волхвов. Припомним также лесистость Ростовско-Суздальской земли. Лесных пространств, по всей вероятности, было в ней так еще много в XI и XII в., что под пашню отходило не то количество земли, которое в состоянии было бы прокормить все население края. Что население это было (в городах, по крайней мере) достаточно густо по тому времени, можно заключить из свидетельства летописи об опустошении верховьев Волги войсками князей Новгородского, Смоленского и Киевского в 1149 г. Эти войска, разрушив шесть городов и много сел, одних пленных захватили до семи тысяч²¹⁸. Хлеб подучался в Ростовско-Суздальской земле из Волжской Булгарин. При описании голода в 1024 г. летописец говорит: «Идоша по Болзе вси людье в Болгары и привезоша жито»²¹⁹. На основании этого свидетельства и, принимая в соображение известный факт торговых сношений Волжской Булгарин с Новгородом, мы позволили себе сказать выше, что хлебная торговля шла в Новгород из Болгарии через Ростовско-Суздальскую землю.

Таким образом, очевидно, что в рассматриваемое время происходило торговое движение по Волге между Новгородом и Булгарией через Ростовско-Суздальскую землю: новгородские купцы ездили в Булгарию, а булгарские в Новгород. Вследствие этого можно предположить, что в Ростовско-Суздадьскую землю проникал даже элемент арабский, потому что арабы, как известно, находились в деятельных торговых сношениях с булгарами. Возможность такого предположения подтверждается, до некоторой степени, результатами курганных раскопок гр. Уварова и г-на Савельева во Владимирской губернии, о которых мы говорили в своем месте²²⁰. И торговое движение по Волге, и приток элементов крайнего востока в Ростовско-Суздальскую землю усиливаются со второй половины XII в. Это торговое движение и связанное с ним племенное передвижение мы и называем промышленно-торговой колонизацией. В рассматриваемый период мы видим только слабые ее зародыши, а потому мы остановимся на ней в пятой главе наших очерков, где она нам представится в более ясном свете.

Столкновения Ростовско-Суздальской земли с восточными соседями начинают обращать на себя внимание, по своей важности, при сыне Долгорукого, Андрее Боголюбском и при его преемниках. При Юрии же славянская колонизация в Ростовско-Суздальской земли, по всей вероятности, еще не подступила близко к пределам мордовским. Мордва своими набегами беспокоит княжество Рязанское, а о нападениях мордвы на Ростовско-Суздальскую землю за это время мы не имеем известий. Зато летопись передает нам о столкновениях земли Ростовско-Суздальской в эпоху Юрия с более далеким соседом, волжскими булгарами, жившими за мордвой. Так, в 1120 г. Юрий ходил на Булгары по Волге, «взя полон многе и полки их победи, и, воевав, приде с честью и славою»²²¹; «и возвратися по здорову», – прибавляет один летописец. Эта прибавка дает возможность думать, что походы в землю Булгарскую считались в то время весьма опасными²²². В 1107 г. булгары проникли вглубь земли Ростовско-Суздальской. Они осадили Суздаль и только чудо Божией Матери спасает суздальцев: булгарское войско было поражено слепотой – и суздальцы победили²²³.

В таких чертах представляется нам общий очерк внутреннего состояния Ростовско-Суздальской земли и в таком виде являются отношения этой земли к соседям в период времени от Рюрика до смерти Юрия Долгорукого.

Глава III
Ростовско-Суздальская земля с 1157 до 1237 г.

Значение эпохи Андрея Боголюбского. – Характеристика Андрея. – Распря городов после его убиения и роль Ростова в этой распре. – Всеволод Юрьевич и Юрий Всеволодович. – Несколько слов о характере власти князя в Ростовско-Суздальской земле. – Обособление княжений. – Дальнейшее движение княжеско-военной колонизации. – Отношение к булгарам и мордве. – Татары. – Дела церковные. – Промышленность и торговля. – Границы Ростовско-Суздальской земли при нашествии татар. – Отношения к Новгороду, Смоленску и Рязани

В 1157 г., вслед за смертью Юрия Долгорукого, «Ростовци и Суждалци сдумавше еси, пояша Андрея, сана его старейшего и посадиша и в Ростове на отне столе и Суждали, занеже бе любим всеми за премногую его добродетел, юже имяше преже к Богу и ко всем сущим под ним»²²⁴. Так начинает лаврентьевский летописец княжение Андрея Боголюбского в Ростовско-Суздальской земле.

Время Андрея Боголюбского имеет весьма важное значение не только для истории Ростовско-Суздальской земли, но и для истории России вообще. Это время есть одна из так называемых исторических эпох, в которые определяются в жизни народа новые элементы его гражданственности, выясняются новые начала его общественного развития. Не будучи явлением случайным, потому что в мире истории, как в мире природы, нет случайных явлений, эпоха Андрея есть необходимый результат всего предыдущего хода русской истории и, вместе с тем, причина многих последующих исторических явлений.

Мы не можем касаться всего предыдущего хода русской истории – это вывело бы нас из пределов нашей специальной, монографической задачи: представить исторические очерки Ростовско-Суздальской земли; на том же основании мы не считаем возможным указать здесь и все последующие исторические явления, имеющие свой корень в эпохе Андрея. На некоторые особенности в истории Ростовско-Суздальской земли из времени, ближайшего к Андрею, мы указали в предшествующей главе, на некоторые из последующих исторических явлений мы обратим внимание в главе настоящей.

Мы указали на два элемента, положивших основание гражданственности, культурному развитию в земле Ростовско-Суздальской: на власть князя и христианство.

Княжеская власть, вследствие особых местных условий Ростовско-Суздальской земли, уже при Юрии Долгоруком, как мы видели, сталкивается с другою властью – земских бояр; начинается борьба между князем и этим боярством. В эпоху Андрея борьба эта обрисовывается яснее. В борьбе с боярством резко выясняется основная черта характера Андрея: «самовластие», зародыш которого мы заметили еще в Юрии. Этим самовластием порождаются в Андрее стремления к господству над соседними землями: Новгородом, Рязанью и Смоленском, к преобладанию на юге, к пренебрежению родовыми княжескими традициями, еще столь дорогими для отца Андрея – Юрия. В эпоху Андрея определяется тип северо-восточного князя-«самовластца», тип, чуждый югу, который, развиваясь более и более в преемниках Андрея, вступает с течением времени в новую фазу своего развития – князя-вотчинника, князя-домовладыки и подготавливает собою мало-помалу Ивана III, Василия и Ивана IV…

Христианство, утвердившись в Ростовско-Суздальской земле, как мы видели, не раньше XI в., только при Андрее получает, так сказать, полную оседлость в этой земле. При нем открываются мощи святых, покровителей земли: Леонтия и Исайи; Владимирская икона Божией матери, привезенная Андреем с юга, и икона Боголюбская становятся предметами особого местного почитания, освящают своими чудесами княжескую власть Боголюбского; православие начинает приобретать «земское» значение, становясь мало-помалу у нарождающегося великорусского племени символом того политического сознания, которое в наше время выражается термином «народность». Подготавливается то многознаменательное единение Церкви и государства, которое вполне выясняется в позднейший, московский период русской истории и которое составляет характеристическую особенность истории великорусского племени.

В эпоху Андрея определяется результат славянской колонизации в Ростовско-Суздальской земле предшествующих ей эпох. Этот результат есть образование нового племени, с преобладающим элементом славянским, но не похожего по своему складу и характеру ни на одно из племен славянских, живших прежде на русской территории: ни на полян, ни на древлян, ни на кривичей, ни на новгородцев. Задачи этого племени, только намечаются при Андрее, выясняются мало-помалу в течение целых столетий после него и не определяются совершенно ясно даже в наши дни, почти на исходе XIX столетия. Это племя – племя великорусское, самый юный из всех европейских народов, увидавший мир Божий только в XII в. по Рождество Христово.

В эпоху Андрея колонизация княжеско-военная и монастырская подвигаются все далее на восток, расширяя все более и более пределы великорусского племени, претворяя в плоть и кровь этого племени все более и более инородческих, чудских элементов.

Таким образом, эпоха Андрея является прототипом последующей формации Московского царства, этого громадного и своеобразного здания, созданного великорусским племенем. Развитие начала единовластия, борьба с боярством, политическое значение православия, единение Церкви и государства и распространение великорусского племени на восток – вот те основные элементы общественного строя Ростовско-Суздальской земли, которые являются впоследствии основными же элементами Московского царства.

Летописец суздальский и летописец киевский представляют нам две, совершенно различные, противоположные одна другой характеристики Андрея Боголюбского.

Под пером суздальского летописца Андрей является вторым Соломоном по мудрости, преисполненным мужества и ума, носителем правды и истины. «Благоверный и христолюбивый князь Андрей от млады версты Христа возлюби и все пречистую Его Матерь, смысл бо очистив и ум, яко налату красну, душу украсив всеми добрыми нравы… не омрачи бо ума своего пьянством»²²⁵. Благочестие есть основное нравственное качество Андрея. Еще когда он был на юге, князем в Вышгороде, летописец заметил эту черту его нравственной физиономии. Надежда на Бога была единственной защитой Андрея в брани; «не величаву бо ему сущю на ратный чин», говорит летописец, «но похвалы ищющи от единого Бога»²²⁶. Это благочестие, за которое Андрей и получил прозвание Боголюбского, побуждало его не только к созиданию и украшению церквей и монастырей и к уважению «церковного и мнишеского чина», – добродетелям весьма обыкновенным в то время у благочестивых людей вообще и князей в особенности, но и к милостивому обращению со всеми «сущими под ним». «Всякому чину яко возлюбленный бяше отец, паче же на милостыню эйло охотлив», продолжает летописец, «ибо брашно свое и мед по улицам на возах слаше болным и по затворам»²²⁷. Те же качества милостыни отмечает в Андрее один из сказателей об его убиении, Киевлянин Кузьма. «Всякого нищего, приходящего к нему, – передает Кузьма, – Андрей принимал и давал ему милостыню, говоря: «Се есть Христос пришел испытать меня.»²²⁸ За эти-то качества: благочестие, отеческое отношение ко «всякому чину» и милостыню, Андрей был любим всеми²²⁹.

Киевский летописец изображает Андрея совершенно иным. Портрет Боголюбского находится у этого летописца в любопытном «Сказании о Мстиславе Ростиславиче храбром», отце того удалого Мстислава, который является последним борцом за исчезающую вечевую Русь²³⁰. Мстислав Ростиславич выступает в сказании киевского летописца представителем родовых княжеских традиций. Он велит сказать Андрею через посла его Михна: «Мы (Ростиславичи) тя до сих мест аки отца имели по любви; аже еси с якыии речьми прислал не акы к князю, по акы к подручнику и простому человеку, а что умыслив еси, а то дей, а Бог за всем»… Мстислав, по словам сказания, «от уности навыкл бяше не уполошитеся никого же, но токмо Бога единого блюстися». Андрей, который и по суздальским свидетельствам не отличался храбростью, в киевском сказании противополагается Мстиславу во всем. Мстислав откровенен и честен – Андрей хитер и надменен; Мстислав храбр – Андрей труслив; Мстислав стоит за честь всех князей – Андрей заботится о своей только власти; Мстислав представитель нравственной силы с крепкой верой в Бога – Андрей опирается на внешнюю силу войска. Услыхав ответ Мстислава, Андрей, «исполнився высокоумья, развгордевся вепми, надеяся плотной силе и множеством вой огородився, ражьгся гневом… и образ лица его потускнел». «Андрей князь, – продолжает иронически сказатель, – толикь умник сы, во всех делех добл сы и погуби смысл свой невоздержанием, распалився гневом». Сказание заканчивается такой сентенцией: «Богови студна и мерзка хвала и гордость, си бо вся быша от дьявола на ны, иже всевает в сердце ваше хвалу и гордость».

В этих двух диаметрально противоположных характеристиках Андрея выражается различие во взглядах северо-восточного и южного летописцев, различие в воззрениях великорусса и южнорусса, которое определяется к этому времени.

Несмотря на это различие в воззрениях, по нашему мнению, представляется возможность признать в характере Андрея Боголюбского реальное соединение таких, по-видимому, несоединимых качеств, как, например, милосердие и гнев, нищелюбие и гордость.

Средним термином между этими противоположными качествами, связующим звеном их между собою является преобладающая в Андрее наклонность к самовластию. Эта наклонность указывается прямо Суздальской летописью, исходя, следовательно, не из лагеря противников Боголюбского, а из лагеря людей, к нему расположенных. Поэтому мы особенно останавливаем внимание читателя на этом свидетельстве. «Выгна Андрей епискона Леона из Суждаля и братию свою погна – Мстислава, и Василька, и Михалка Юрьевичев и два Ростиславича, сыновца своя, и мужи отца своего передние: се же сотвори хотя самовластец быти всей земли Суждальской и Ростовской»²³¹. Раз мы знаем «самовластие» Андрея, нам объясняется кажущееся противоречие в его характере, и «боголюбивый» князь выступает перед нами из сумрака веков вполне живым, цельным человеком. Кому неизвестен этот тип велико-русса: благочестивый и богомольный, усердный в церкви, милостивый до нищих, ласковый и добрый со своими подчиненными, «аки отец», но ласковый до той только поры, пока никто не перечит его нраву. Раз ему поперечили, не исполнили его волю – конец. Его самовластие не признано, и он распаляется гневом. Доброта сменяется злостью, благочестие тонет в высокоумии, страсть берет верх над рассудком.

Андрей Боголюбский, выбранный в князья всей землей Ростовско-Суздальской и посаженный на «отне столе» в Ростове, избирает, однако, своим местоприбыванием не старейший город земли, Ростов, и не Суздаль, резиденцию отца своего Юрия, а младший город – Владимир. Под конец своей жизни Андрей покидает и Владимир и поселяется в созданном им самим городе, Боголюбове.

Андрей ревностно заботится о земском возвышении своего стольного города Владимира. «Хотя возвеличить град сей по всей земли», говорит летописец, Андрей «создал его велик зело»²³². Он привлекал в украшаемый им Владимир охочих людей из разных стран; к нему приходили «сходцы» и из Волжской Булгарин, и из Ясской земли, и из южной Руси, и даже из Западной Европы. Он принимал всех с любовью, был одинаково ласков «до всего христианства и до все поганы», говорит Кузьма Киевлянин; евреев, язычников и христиан западной церкви он обращал в православие. «И болгаре, и жидове, и вся поганы видели славу Божию»²³³.

Никоновская летопись говорит, что Андрей Боголюбский, украсив и расширив «град Володимер», собрал своих князей и бояр и объявил им, что он, «создав град Божиею благодатию и помощью Пречистыя Богородицы и расширив и вознесох его наипаче», хочет обновить его митрополией – «да будет сей град великое княженье и глава всем». Князья и бояре вси сице возлюбища его тако быти»²³⁴. Старым городам земли, Ростову и Суздалью, было это нелюбо: «град Володимер пригород наш есть», говорили они²³⁵.

Андрей Боголюбский вошел относительно отдельной митрополии Владимирской в переписку с константинопольским патриархом, указывая ему на некоего Феодора, или Феодорца, как на кандидата в митрополиты²³⁶.

Этот Феодор, или Феодорец, поставившийся в епископы в Константинополе обманом, был, судя по летописным о нем отзывам, замечательно умным человеком и отличался сильным характером²³⁷. О Феодоре упоминается в летописи впервые по случаю возникших во Владимире обрядовых споров о посте в среду и пятницу с пасхи до всесвятской недели и в «господские праздники», если они придутся в постные дни. Этот спор был поднят ростовским епископом Леоном, настаивавшим на необходимости поста в названные дни. Андрей

Боголюбский был противного мнения, и его сторонником в споре с Леоном является епископ Феодор. Боголюбский назначает состязание между ним и Леоном в своем присутствии; на этом состязании Федор «упре», т. е. переспорил Леона²³⁸.

Нам кажется возможным предположение, что этот обрядовый спор о посте находится в связи со стремлениями Боголюбского к отдельной митрополии во Владимире. Весьма возможно предположить, что епископ Ростовский Леон, по примеру предшественника своего Нестора, домогался отдельной митрополии для Ростова и что стремления его в церковной независимости встретились со стремлениями князя, желавшего того же самого, но переносившего центр тяжести этой независимости из старейшего города земли, Ростова, в его пригород, Владимир. Константинопольский патриарх не разрешил отдельной митрополии для Владимира, и Андрей Боголюбский должен был удовольствоваться только тем, что Феодор стал епископом Ростовским, перенеся свою кафедру из Ростова во Владимир²³⁹.

Причину предпочтения, которое оказывал Андрей Владимиру перед старшими городами земли, местное предание желает искать в чуде Богородицы. По этому преданию, князь Андрей приехал в Суздальскую землю прямо во

Владимир и оттуда отправился с иконой Божией Матери в Ростов, намереваясь поместить ее в старейшем городе земли; но на дороге к Ростову, вблизи Владимира лошади, которые везли икону, остановились. Ночью Боголюбскому явилась во сне Божия Матерь, требовавшая, чтобы ее икона осталась во Владимире. На месте видения Андрей построил церковь в честь Божией Матери, а со временем заложил около церкви город, названный им Боголюбовым²⁴⁰.

Перенесение княжеского стола во Владимир, освященное в народном предании явлением Андрею Божией Матери, объясняется тем, что Боголюбский не хотел оставаться в городах, где были сильны прежние традиции. В Ростове сконцентрировалась главная сила земских бояр, а в Суздале, местопребывании Юрия Долгорукого, могли получить достаточную крепость княжеские и дружинные порядки. И земские бояре, и княжеско-дружинные порядки были одинаково не по сердцу Андрею. Андрей, преследуя свои единовластительские принципы, изгнал из Ростовско-Суздальской земли не только своих братьев, но и «передних мужей» своего отца. Об отношениях его к боярам мы можем составить себе довольно определенные понятия из данных, передаваемых «Сказаниями об убиении князя Андрея»²⁴¹.