Текст книги "Сопроводитель"

13

Вот ведь, да, как получилось?! Нет, ну вы скажите – ведь я же вас таки спрашиваю! Просто – судьба, у меня других слов для определения этой ситуации в лексиконе нету. Если уж не суждено мне отправиться в последнее великое плавание из собственной ванны, то я и не отправился. Сразу нашлось множество веских оснований для этого: то Игорька жажда наживы обуяла, то Пупсик ни с того, ни с сего в пододеяльнике запутался, то мумифицированный по лицу дружественно настроенной головой получил. А на самом деле, наверное, причина была совершенно в другом и всего одна: в моей книге жизни на этой самой странице в концовке было написано что-то иное. Интересно было бы почитать. Ну, да ладно, потом как-нибудь.

Я, не желая этого, нарушал правила дорожного движения через одно – нервы подводили. Как ни старался держать нормальную скорость, она почему-то постоянно и без спросу залезала выше положенного предела. Приходилось издеваться над собой и едва не через физическую боль приподнимать ногу, давящую на педаль газа. Трудно, а надо. Пару раз я проскочил перекрестки не на тот свет, и за моей спиной воздух густо заполнился матом водителей, под носом у которых я умудрился проскочить. Разок даже вырулил на дорогу с односторонним движением и прокатился по ней сотню метров, разглядывая удивленные лица идущих встречным курсом водил. Простите, коллеги. Говорю же – нервы.

Слава Богу, менты то ли ничего не замечали, то ли взяли на сегодня выходной – я их, во всяком случае, не видел, а они меня не останавливали. Может, и пытались, ну да говорю же – не видел. А поскольку следом еще никто не гнался с включенной мигалкой над головой, я решил, что все-таки мои шалости остались незамеченными.

Промчавшись в полупараноидальном виде без малого через треть города, я решил, что хватит, пора брать себя в руки. Троица, от которой бежал, если исходить из того, что я наблюдал в зеркале заднего обзора, за мной тоже не гналась, а потому ничто не мешало остановиться у обочины и спокойно обдумать дальнейшие действия.

Чем я и занялся. Трясущимися руками вынул из кармана сигарету, прикурил и первой же затяжкой едва не уничтожил ее полностью. Огромную дозу дыма пришлось выпускать ртом, носом и прочими отверстиями, которыми когда-то давно, по случаю, обзавелась голова. Я пригорюнился. Дело – швах, меня лишили последнего прибежища. Потому что любому, даже по пояс деревянному, ясно, что с этого момента у дверей моей квартиры будет сидеть засада. И, если я появлюсь там, второго шанса выбраться мне постараются не дать.

Более того, поскольку я стал на порядок опаснее, чем был до возвращения домой, то за мной начнут активно охотиться и в городе. Игорек с его зубами-клавишами создал себе массу проблем, расхваставшись. Впрочем, кто мог знать, что все обернется именно так? Когда я сидел в ванне, придавленный их суровыми взглядами, после тяжелой, но непродолжительной болезни скончалась даже надежда. А она, известное дело, последней умирает.

С той же информацией, которой одарил меня крепыш, я стал личностью без будущего. И кто их, спрашивается, просил? Я бы приехал домой, спокойно забрал из ящика свои три куска и постарался забыть об этих сутках, Леониде Сергеевиче и прочих безобразиях, свидетелем и участником которых стал. Им даже не нужно было меня убивать – я и так не стал бы трепать об этом языком направо и налево. Все равно не поверят. А лишать меня жизни только ради того, чтобы сохранить доверие Пипуса – это звучало и вовсе как-то наивно. Хотя… Может, крепыш в пипусах понимает больше меня?

Как бы там ни было, они решили сыграть наверняка, чем изрядно осложнили мою и без того несладкую жизнь. Я стал дичью, мишенью номер один для здоровой и неплохо организованной – в этом я убедился вчера утром – стаи товарищей. И, собственно, за что? Машину надо менять, потому что эти хуцпаны наверняка засекли ее номер, когда я приехал домой. А если и не засекли, то им ничто не мешает позвонить Пипусу и выяснить его.

Я резко выпрямился, словно у меня внутри, от горла до задницы, откуда ни возьмись появился лом. А что, собственно, мешает мне позвонить Пипусу? Ведь эти хуцпаны играли против него, так же, как и против меня, хотя и были одеты в цвета нашей команды. Но Пипус не знал об этом, а я знал. Значит, нужно просветить его относительно истинного положения вещей, чтобы потом, объединенными силами… И – того, а?

Мысль была далека от гениальной, к тому же не нова – я думал ее, еще подъезжая к дому. В смысле, позвонить. Но после того как мою голову встретило колено крепыша, мысль в панике ускакала прочь, ибо череп вдруг стал местом беспокойным и для нормального существования мало приспособленным. А теперь, когда угроза избиения миновала, получается, вернулась. Лучше места, стало быть, не нашла. Хм.

Впрочем, ладно. Ревновать мысли – занятие глупейшее и меня совершенно недостойное. Поэтому я снова влился в общий автомобильный поток и поехал искать телефон-автомат.

Таковой нашелся полукварталом дальше. Я трижды набирал по памяти номер пипусовского сотового, и два раза попадал не туда. Но тоже на сотовые. Их хозяева – люди занятые – обругали меня: один матом, другой идиотом и необработанной клизмой. Наверное, первый сидел в полном одиночестве, а второй был доктор. Уточнить я не успел – и тот, и другой сразу отключились. С третьей попытки я, наконец, сумел выйти на Пипуса.

– Да, – хрипло сказала трубка.

– Шолом, Соломон, – сказал я, идентифицировав его по голосу.

– Шолом, – неуверенно отозвался он. – Кто это со мной говорит? Кто, а?

– Мешковский.

– Мойша! – Пипус опять обрадовался так, как умел это делать только он один. – Шолом, Мойша! Я только недавно о тебе вспоминал! Ты не поверишь, но это было буквально две минуты назад. Две минуты, Мойша! Ты еще таки не стал богатым? Если стал, то поделись со своим старым другом, который постоянно о тебе вспоминает и который постоянно думает: где этот хороший человек Мойша Мешковский и во что он там опять вляпался?

– Спасибо, Соломон, от всего моего огромного сердца, – сказал я. – Я таки стал богатым, но поделиться не могу. Я стал богаче еще на один жизненный опыт. Тебе нужен чужой жизненный опыт?

– Зачем мне чужой, Мойша?! Я и так не знаю, куда этот хлам девать. Спроси у старого Соломона Крейцера, есть ли у него жизненного опыта, и я тебе отвечу: чтобы нет, так ведь да, и с каждым разом все больше! Если хочешь знать, Мойша, то клянусь тебе Давидом и Голиафом – даже не знаю, которым из них больше – я бы продавал его по сходной цене и давно уже стал миллионером в долларах США только через этот гешефт.

– Если бы его покупали, – согласился я. – Только этого, говорю тебе, никогда не будет, потому что людям не нужен чужой жизненный опыт, им дороже свои ошибки. Через это их голова наполняется ностальгическими воспоминаниями и они получают возможность погрустить за бутылочкой о годах, которые не вернуть.

– Мойша, – строго сказал Пипус. – Немедленно сознавайся, у кого ты спер эту мысль.

– Вот честно, нет, – возразил я. – Даже не думал. Она сама на язык пришла.

– Не может быть, – не поверил он. – Я ее уже где-то примеривал. Хотя, возможно, она из тех, что каждого рано или поздно посещают. Но в таком случае я поздравляю тебя, Мойша. Ты взрослеешь и становишься философом. А это не так плохо, как можно подумать, глядя со стороны. Это я тебе как старый еврей старому еврею говорю.

– Я не еврей, Соломон.

– Ха! И он будет мне рассказывать, кто есть еврей, а кто есть не еврей!

– Ладно, считай, как хочешь, – поспешил сказать я, пока он опять не начал размазывать сопли своих слов по стеклу моего мозга. – Ты мне вот что скажи, пока у меня солнечный удар не случился и я не упал на этой жаре в обморок. Я тороплюсь, Соломон. По какому поводу ты меня вспоминал?

– По какому поводу?! А я что, как старый друг не могу вспомнить тебя без всякого повода? Ну хорошо, ты угадал: я вспоминал по поводу. Тебя опять искал Игорь Водолазов. Спрашивал, не моя ли это машина, на которой ты ездишь. Ну, ты же знаешь, Мойша! Есть у старого Пипуса слабость: любит он похвастаться. И я сказал Игорю: да, это я подарил моему другу Мойше Мешковскому хорошую машину, которая будет служить ему верой и правдой до самой смерти, даже если он до нее вообще не доживет. Это все, Мойша.

Я покрылся испариной и заорал в трубку:

– Пипус, детка, одно слово: «да» или «нет»! Он номер спрашивал?

– Да.

– И ты его назвал?!

– Да. Ну, ты же знаешь старого Пипуса, есть у него маленькая слабость…

– Потом, Соломончик, потом, – оборвал я его. У меня для тебя имеется новость. Маленькая, но жутко вонючая. Только это, натурально, не телефонный разговор. Нам нужно встретиться где-нибудь тет на тет, и как можно быстрее.

– К чему такая спешка? – удивился он, но, сообразив, что вчера я начал заниматься делом, в котором он кровно заинтересован, заговорил по-другому. – Слушай, Мойша. На улице поэта Пушкина есть маленький ресторанчик «Славянский». Будь там через полчаса. И прихвати валидол. У меня слабое сердце!

– Я шприц с инсулином принесу, – буркнул я и положил трубку. Пусть пошевеливается. Хватит болтать, а то он скоро в этом искусстве меня переплюнет.

Ехать до «Славянского» на машине я не решился. Если он сообщил номера Игорьку, то автомобиль выдаст меня с головой – в большом городе его отыскать гораздо легче, чем человека-одиночку. Поэтому я воспользовался троллейбусом. Ощущения испытал острые и малопривычные, но время от времени необходимые, чтобы почувствовать себя ближе к народу.

Пипус ошибся, «Славянский» был далеко не ресторанчиком – перерос. Но не в этом дело. Я приехал на десять минут раньше срока, потому что не знал, за какое время люди добираются из одного места в другое посредством общественного транспорта и, чтобы не рисковать, пошел на остановку сразу после телефонного разговора.

Добравшись до пункта рандеву, я занял столик и стал терпеливо ждать. Измаяться, однако, не успел – Пипус был человеком пунктуальным и нарисовался в дверях за две с половиной минуты до назначенного срока. Осмотрел зал и, увидев меня, широко улыбнулся, отчего его мясистый нос стал похож на лампочку Ильича – ну, такой же красный.

За Пипусом в зал вошли двое. Видом – натуральные человеки-невидимки, им разве что вес мешал. По сотне кило на каждого. Все остальное – среднее: средний костюм, среднее лицо, средний цвет волос. Не знаю, как им это удавалось, но они были совершенно средние. Аж завидно. Однако уселись они не в середине, а с краю, у входа, чтобы держать его под наблюдением. У Пипуса слабое сердце.

Тем временем он сам подошел к занятому мной столику и уселся напротив.

– Мойша! Ты даже не поверишь, но мне приятно тебя видеть.

– Поверю, – буркнул я. – Чай, полгода не виделись. Срок, если тебя не оскорбляет это слово.

– Ай, перестань, – он махнул рукой. – Я уже не в том возрасте и не в том положении, чтобы обижаться с этих глупостей. – Он сделал пальчиками официанту, и тот мгновенно материализовался рядом. Это профессиональный секрет всех официантов – умение вычислять, кто из клиентов наиболее влиятелен, даже если тот не относится к числу завсегдатаев. И обслуживать такого с особенной быстротой. Глядишь, и чаевые будут посолиднее. Это не в качестве насмешки или упрека – боже упаси, у каждого свой хлеб. Сам проработал таксистом девять с лишним лет, знаю.

Пипус принял протянутое меню, посмотрел и несколько раз воткнул палец в листок. Официант забрал его и так же загадочно, как появился, рассосался в воздухе. Соломон посмотрел на меня и слегка виновато развел руками:

– Кушать хочу. Я как раз обедать ехал, когда ты позвонил. Ну, ничего. Тут покушаю.

– Сутягин мертв, – без раскачки, сразу, в лоб, сказал я.

– Оп! – хлопнул ртом Пипус. Покраснел от натуги и стал мрачным. Известие ему радостных эмоций явно не доставило. Вынул из кармана коробочку валидола – оказывается, свой имел, – взял таблетку и положил ее под язык. Потом посмотрел на меня повлажневшими глазами: – А ведь мы с ним когда-то вместе учились, Мойша.

– Он говорил, – я кивнул и стал ждать следующей его реплики.

– Говнистый, конечно, был человек, если начистоту, – просипел Пипус. В этот момент подошел официант и стал перемещать заказ с подноса на столик. Соломон некоторое время рассеянно рассматривал гарсона, потом немножко – меня, после чего неожиданно выпалил: – Бутылку водки! Живее!

Официант кивнул и привычно рассеялся в воздухе, оставив поднос на столе. Через полминуты нарисовался вновь, поставил две стопки – одну перед Пипусом, вторую – передо мной, ловко скрутил бутылке башку и аккуратно и поровну налил. И только после этого продолжил свое дело – сгружать блюда с подноса. Он оказался с понятием, этот парень с изумительной белизны салфеткой на локте.

Пипус поднял свою рюмку до уровня глаз и посмотрел на меня:

– Хоть и говнистый был человек, а помянуть надо. Нехорошо это – когда раньше времени умирать заставляют.

– Нехорошо, – согласился я и поднял свою стопку. Пить, откровенно говоря, не хотелось. И даже не в том дело, что Леонид Сергеевич не нравился мне, как человек. Просто я догадывался, чем может кончиться попойка, протекающая под разговор на тему чьей-то недавней смерти. Опять передо мной поплывут лица ушедших когда-то друзей – Бэка, Четыре Глаза… И если будет достаточно водки, то она, водка, начнет плакать, душа потребует чьего-то участия и, в конце концов, я проснусь сам не зная, где, и, вполне возможно, сам не зная, с кем. Но была альтернатива – пить мало или пить через раз, что, в принципе, одно и то же. У меня была еще одна немаловажная причина оставаться сегодня хотя бы относительно трезвым. Мне еще предстояло что-то делать с Игорьком и его друзьями, если я намеревался жить дальше в тишине и спокойствии, не боясь, что однажды появятся эти парни и предъявят счет.

Пипус выпил. Я тоже. Он взял с тарелки пучок зелени и закинул в рот. Я тоже. Прожевав и проглотив, он спросил:

– Кто это сделал?

– Я видел только труп, – я развел руками. – Мертвые неразговорчивы, этот – не исключение. Не знаю.

– А он мне был нужен, – угрюмо пробормотал Пипус. Официант уже ушел, и ему пришлось самому обслужить себя и меня. – Очень нужен.

– Скушай пельмешек, – попросил я.

– Зачем? – он с подозрением уставился на меня, ожидая какой-нибудь хохмы. И я не подкачал:

– Потому что это слегка успокоит тебе нервы, а то я хочу сказать тебе еще одну вонючую неприятность. Игорь играет за другую команду. Это он после твоего отказа начал снабжать Коновалова топливом. А потом подумал и решил, что и весь твой бизнес – аккурат его размерчик. Так что Сутягин – тоже его работа. Не лично, ты же понимаешь… Но сценарий писался им.

Пипус окаменел, но не больше, чем на минуту. Когда она истекла, он замахнул в себя водку и недовольно буркнул:

– Я еще не съел пельмешек, а ты меня уже добиваешь, – однако тарелку к себе придвинул и принялся уплетать, указав одновременно на вторую такую же – мол, не отставай. И я не отстал, поскольку тоже еще не обедал.

Ел и думал, что реакция Соломона на последнюю реплику совсем не такая, какой можно было ожидать. Он даже не стал глотать валидол или, на худой конец, воздух ртом. Он просто выпил водки и стал пожирать пельмени. Странная какая-то реакция, положа руку на сердце.

Отодвинув от себя опустевшую тарелку, я спросил, стараясь развеять недоумение в собственной голове:

– Ты не очень удивлен, Соломон, да?

– Таки нет, – он покачал головой и тоже отодвинул от себя пустую тарелку. – Не удивлен. Я чего-то подобного ожидал. Нужно быть либо идиотом, каких не бывает, либо врагом народа, чтобы отправить моего Леню куда-то к черту на кулички в такой момент. Водолазов, натурально, не идиот. Иначе бы он не стал тем, кто он есть. Поэтому я предполагал, что он, может быть, враг, – поковыряв зубочисткой в зубах, он налил себе еще, попытался налить и мне, но, увидев, что у меня полная, удивленно спросил: – Ты чего ждешь?

– Я через одну, – объяснил я. – У меня сегодня еще дела. Много дел.

– Ну, как хочешь. Бери пюре, – сказал он и выпил, и на этот раз я последовал его примеру. Пипус, хоть и был евреем до мозга костей, но – русским евреем. Водку пил, как абориген. Закусив, посмотрел на меня и спросил: – А ты, Мойша, совершенно уверен в своих словах?

– Конечно, – отозвался я. Глупо было сомневаться в том, о чем мне рассказал человек-рояль, правда? Уж ему-то точно от такой выдумки никакой выгоды не было.

– Да-а, – протянул Пипус. – Вот сволочь. Значит, ему бизнеса моего захотелось… Тебе-то нет резона врать мне, точно? – Я пожал плечами. В принципе, это было оскорбление, но он сейчас находился на взводе, а потому подобные промашки с его стороны в расчет можно было и не брать. – И что теперь, Мойша? Я остаюсь совсем один, как Моисей перед Господом Богом. Ты свое расследование завершил, гешефт поимел, уходишь на покой. Водолаз с Коноваловым в одной упряжке. Вот, значит, как эта воздушная сука тогда выкрутилась… Значит, теперь к Водолазу липнет. Думает, что там сила. Ну, что? В принципе, он, наверное, прав. И понять его можно. Это мы с тобой, Мойша, под богом ходим, и, случись что, еще побарахтаемся. А Пилот – он под государством сидит, да. И придет день, когда государство его пошлет… На покой. А тут барахтайся, не барахтайся – от покоя не отвертишься. Вот он и придумал себе запасной аэродром. Под крылышко к Водолазу. По-моему, все логично, а, Мойша? Старый Пипус еще умеет сложить один и один?

Теперь уже я протянул руку, взял бутылку, налил себе, ему, выпил. Зажевал зеленью и, совершенно по-босяцки вытерев рукавом рот, медленно проговорил:

– Давай станцуем от печки, Соломон. Дело свое я, если и завершил, то об этом еще никто не знает, даже я. Гешефта с него не поимел по указанной выше причине – Водолаз твой играет за другую команду. Он заплатил мне только задаток за то, чтобы я отвез Сутягина в Томск. За само расследование так и не заплатил, хоть и обещал. Вместо этого с двумя своими корешками – Пупсиком и еще каким-то…

– Маленький, сухой? – перебил меня Пипус.

– Откуда знаешь? – прищурился я.

– Это Ходок, – просипел Пипус. – Они с Пупсиком друг от друга – ни ногой. Расстаются, только когда Ходок опять на тюрьму уходит.

– Я так и думал, что он уголовник, – кивнул я. – Заточкой пользоваться умеет?

– Как я – шариковой ручкой.

– Тогда, наверное, Сутягина он угондошил. Адвоката заточкой приткнули. Но ты слушай на меня, я дальше травить буду. Они посадили меня в ванну и порешили убить. А на десерт Игореха мне славную хохму рассказал – как он придумал удалить из города Леонида Сергеевича и повесить всех котов на меня. Ну, и про остальное тоже. Убить Мишу Мешковского им не удалось, он ловко сбежал, в чем совершенно не раскаивается, но эти шлимазлы меня теперь ищут, так что я волей-неволей продолжу заниматься этим делом… Правда, теперь уже на полной самоокупаемости.

– Тогда конечно, – сказал Пипус и снова налил водки. Я пить не стал, а он употребил. – Тогда мы, получается, вдвоем, да, Мойша? Но ведь двое – это мало. Или я ошибаюсь? Или мы справимся?

– Ты меня спросил? – удивился я. – И зря. Я тебе скажу – я не знаю. Мне очень хочется, чтобы двое – это не мало, и что мы справимся. Но, полагаю, одного хотения мало. Надо что-то делать. Надо наступать, пусть даже и огородами, с тылу, чтобы они не знали. Полагаю, так будет даже лучше.

– И ты собираешься наступать? – спросил Пипус.

– А у меня выбора нет, – я пожал плечами. – Либо я доберусь до них первый, и тогда еще будут шансы выйти из этой истории с головой на прежнем месте, а не за пазухой. Либо они доберутся до меня, и тогда мне – хана. А я не люблю, когда мне – и хана. У меня от этого прыщики на заднице вскакивают.

– Я дам тебе денег, – сказал Пипус. – Дам тебе новую машину. Та уже засвечена, я так понимаю? И дам сведения, какие смогу, если они тебе нужны. Если мы с тобой в одной лодке, нам надо грести в одну сторону.

– Логично, – я кивнул. – Где я смогу все это получить?

– Сейчас мы пообедаем и поедем ко мне в контору. Там я дам тебе деньги. Машину сам купишь. А насчет сведений – какие тебя интересуют?

– С кем крутил дела этот Водолаз. Желательно, с адресами. Не клиенты, а партнеры по бизнесу, желательно примерно равные по масштабам.

– Я понял, про что ты, – Пипус махнул на меня рукой. – Только это немного не так называется. Ты хочешь имен и адресов? Так их у меня есть. Только опять-таки в конторе. Что ты еще хочешь?

Я пожал плечами. Трудно вот так, сразу, выловить в голове, среди множества вопросов, именно те, которые будут тебя интересовать по данному делу. Для этого нужна тренировка, а тренировки у меня не было. Я, в конце концов, жалкий таксист, а не гениальный сыщик или еще кто-нибудь из той же серии.

– Кто он вообще, этот Водолаз? – спросил я наконец. – Если взять его по жизни?

– Если мы возьмем Водолаза по жизни, то нас стошнит, – решительно буркнул Пипус. – По жизни он сволочь. И это я на него не бублики крошу, потому что обиженный, это правда. Он начинал фарцовщиком, потом женил на себе богатую бабу лет на десять старше. Баба через полтора года исчезла в неизвестном направлении, но против Водолаза у ментов ничего не было. Родственники отсудили квартиру, но у него остались все ее деньги – натурально, у меня тогда таких не было, вот какая она была богатая. Потом началась вся эта дребедень со сменой общественного строя, и Водолаз стал работать с нефтепродуктами. Как партнеры мы работали неплохо. Выгодно. А когда нынешний губер на выборы шел, Водолаз его деньгами ссудил. И теперь он не просто Игорек, а Игорь Сергеевич стал, потому что сидит в областной администрации и заведует поставками топлива. Он теперь, ко всему прочему, глава топливно-энергетического департамента, Мойша. Видная фигура, большой человек. Меня по старой памяти без звонка принимает, но вообще-то к нему на обделанной кобыле не подъедешь. Только, Мойша, бизнесом своим он продолжает баловаться. И, насколько я знаю, у него всегда были дела на стороне. С фарцой он связей не обрывал, а фарца скоро перешла в мафию. Так что вот так вот.

– Ага, – сказал я. Теперь стало, по крайней мере, ясно, откуда у этого хуцпана столько подручных. Мафиозные шестерки. По большому счету, ничего особенного, кроме феноменального сгустка наглости, из себя они не представляют – я проверял. Но если их много, то это уже не есть хорошо. Потому что триллион муравьев и слона, пожалуй, схарчат.

Мы допили водку, и Пипус поднялся:

– Ну что, поехали?

– Поехали, – сказал я и тоже поднялся.

– Надо будет Валентине, жене Сутягина, позвонить, – задумчиво сказал Пипус. – Утешить, что ли? У него же трое детей осталось. Хорошо – наследство немалое, на воспитание хватит. Все равно сегодня позвоню.

– Можешь не стараться, – сказал я. – Ее нет дома. Я тебе не говорил? Я у него в квартире побывал. Сегодня ночью. Никого там не было. Кроме мертвого Сутягина в туалете. И не было довольно давно.

Пипус уставился на меня внезапно остекленевшими глазами и медленно опустился обратно на стул. Эта новость потрясла его почему-то куда больше известия о смерти адвоката или о предательстве Водолаза. Причину я видел только одну – любовь. Хотя с трудом мог представить себе горячую страсть между почти пятидесятилетним дядькой и матерью троих детей.

– Повтори, что ты сказал, – потребовал он. Фраза прозвучала хрипло, и эта хриплость, наложившись на обычную пипусовскую сиплость, сделала слова почти неразборчивыми. Но я разобрал. И повторил. – Ее нет! – отрешенно пробормотал он. Слепо пошарил себя по груди, нащупав, достал из кармана все ту же коробку валидола и сунул в рот сразу целую пригоршню таблеток. – Жестоко…

Что именно жестоко, он объяснять не стал, встряхнулся, как выбравшаяся из воды собака и, бросив: «Пошли, что ли?» – направился к выходу. Я пожал плечами и пошел за ним. Странно все это. Хотя, в принципе, мне-то что за дело? В данный момент я ехал за деньгами и сведениями, больше меня ничто не касалось. А то, что наши с Пипусом интересы совпали, было на руку и ему, и мне. Надо было пользоваться друг другом, пока есть возможность. А что до чувств – то каждый волен иметь их. Какие заблагорассудится.