Текст книги "Хозяин"

15

– Слышь, Мишок, а ты что, правда диверсант? – спросил Литовец. Он все так же сидел, откинувшись на сиденье и таращась в потолок, и белая рубаха все больше и больше краснела. Проносящиеся мимо фонари бросали на нее быстрые тени, так что зрелище было слегка апокалипсическим.

– Чего? – не сразу понял я.

– Ты Кару сказал, что диверсантом был. Это правда?

– Давно уже нет, – я отрицательно мотнул головой. – К тому же я подписку давал, так что ты никому не говори о том, что слышал. А то Родина меня не забудет. Ты ведь не хочешь, чтобы обо мне Родина лишний раз вспоминала? Ты ведь друг мне?

Он был мне друг, я это знал, но Родины опасался. Поэтому и подстраховался. Жаль, Комика предупредить не успел. По-хорошему, с него, болтуна и идиота в одном флаконе, и надо было начинать. Хотя, с другой стороны, кто ему поверит, начни он трепаться? С его-то репутацией…

– А чего ж ты, диверсант хренов, так плохо стреляешь? – Литовец попытался хохотнуть. Не получилось, и он закашлялся.

– А ты что, думаешь – нас там стрелять сильно учили? – усмехнулся я. – Диверсия – это тихая пакость противнику. А стрельба не может быть тихой по определению. Зато видел бы ты, как я ножики метаю! Ладно, Ян, забудь. И заткнись – тебе лучше не разговаривать.

Он меня послушался. Временно. Пару минут просидел молча, набираясь сил для новой словесной атаки. А заодно подбирая для нее тему. За темой, впрочем, далеко ходить не пришлось:

– А куда Комик делся?

– А хрен его знает, куда он делся. Самому интересно, – честно ответил я. – Когда он после тебя на крыльцо вышел, в него стрелять начали. А когда в него стрелять начали, он сквозанул куда-то. Я даже не заметил, куда. Может, с перепугу в другое измерение провалился.

– Это ты брось, – не поверил Литовец. – Кому он там нужен? Там своих придурков хватает.

– Заткнись, Литовец! – сказал я. – Тебе сейчас лучше молчать, говорю же.

– Сам заткнись, – возразил он. – Может, когда я болтаю, мне не так больно. Ты меня домой везешь?

– Сдурел, что ли? Хочешь, чтобы твоя баба с детишками на всю оставшуюся жизнь заиками остались?

– Не хочу, – Ян помолчал, потом добавил: – А все равно когда-нибудь домой надо будет ехать.

– Когда-нибудь – понятие растяжимое. Сперва тебя подлатать маленько надо.

– Где? – он усмехнулся. – И кто этим заниматься будет? Ты, что ли? Вас, диверсантов, медицине тоже учили?

– Учили, – рассердился я. – Немножко. Я могу жгут тебе на ляжку наложить. А могу и на глотку, чтобы трепался поменьше. И забудь ты про диверсанта! Не говорил я Кару ничего подобного. А везу я тебя в больницу, если очень интересно.

– Точно, сдурел? – Литовец встрепенулся и даже попытался переменить положение. Но простреленные ляжка и плечо помешали, и он снова бессильно откинулся на сиденье. – Медики о каждом огнестреле в ментуру должны докладывать. Вот стуканут – и будем мы с тобой завтра рассвет в каталажке встречать.

– Не льсти себе! – огрызнулся я. – «Мы с тобой»! Тебя в любом разе в лазарет первым делом определят. Таких увечных в каталажку не закатывают. Нет, Ян. Я в больницу за доктором еду. У меня там, типа, блат.

Литовец промолчал. Кажется, удовлетворился объяснением. К тому же, мы уже почти добрались до места назначения – я выруливал к огромному зданию областной больницы.

Припарковавшись и вынув ключ из замка зажигания, я сказал:

– Ладно, Ян. Я пока схожу быстренько, а ты не грусти. В бильярд карманный поиграй, то, се.

Литовец снова не отозвался. Я посмотрел на него и почувствовал себя весьма нехорошо. Потому что глаза у Яна были закрыты, а голова безвольно свешивалась на грудь.

– Черт! – удивленно выругался я. – Говорил – не хрен ехать со мной! А ты – «разборки, разборки»! Не хватало еще, чтобы ласты склеил! – и, выскочив из машины, бегом бросился ко входу.

Дверь оказалась заперта изнутри. Учитывая поздний час это, наверное, было неудивительно. Но в прошлый раз меня здесь так хорошо – я бы даже сказал, – радушно, встретили, поэтому нынешнее препятствие вызвало серьезный приступ раздражения. И я довольно громко принялся колотить по двери кулаком.

Буквально через минуту та распахнулась и передо мной предстала та самая медсестра, которой я несколькими часами ранее довольно опрометчиво пообещал домик на Канарах. На сей раз она была даже без колпака и еще более всклоченная, чем в прежде.

– Чего надо? – грубо спросила сестра. Потом сфокусировала взгляд и узнала меня. – Это опять вы?

– Натурально, – подтвердил я. – Домик на Канарах принес. Цветы – в следующий раз, они еще не выросли.

Медсестра пару раз по-кукольному хлопнула ресницами и сделала шаг назад. Возможно даже – чтобы захлопнуть передо мной дверь. Но я оказался проворнее и быстро просочился внутрь.

– Какого?!.. – начала было она, но я перебил:

– Девушка! Милая! А в реанимации та же медсестра работает?

– Конечно та же! – раздраженно сказала она. – У нас пересменка только в половине девятого! Да чего вам надо?

– Я ее чмокнуть перед сном забыл! – трагически прошептал я и убежал.

Где и что находится, уже знал, поэтому добрался до места, не спрашивая дорогу у случайных прохожих – которых, между нами, все равно не было. И снова оказался перед закрытой дверью. Но эта была заперта и в прошлое посещение, так что алгоритм действий был ясен – я снова принялся тарабанить костяшками по стеклу. Допускаю, что несколько громче, чем в прошлый раз. Ну, так и причину для этого имел более вескую, правда?

Не прошло и пары минут, как дверь открылась, явив еще одну недавнюю знакомицу. В отличие от медсестры с первого этажа реанимационная хуже не выглядела. Подозреваю – просто потому, что хуже некуда. Впрочем, я явился не внешность оценивать, а помощи просить, поэтому растянул губы в плохо получившейся улыбке:

– Здравствуйте, доктор, еще раз!

– Это вы опять? – не мудрствуя лукаво, она воспользовалась словами своей коллеги с первого этажа. – Спит ваша девушка. Знаете, сколько времени сейчас?

– Даже примерно не представляю, – я прижал руку к сердцу (своему) в красноречивом жесте. – Доктор, выручайте! Очень ваша помощь нужна. Моему другу плохо – он ранен. Похоже, серьезно. Похоже, он сейчас без сознания.

– Еще один друг? – уточнила она, приспустив очки и окинув меня близоруким взглядом поверх оных. Чистая училка, отчитывающая малолетнего раздолбая. – Тоже таксист?

– Да, – покаянно кивнул я. – У меня много друзей. Большинство – таксисты.

– И вы всегда будете бегать ко мне, когда вашим друзьям-таксистам будет плохо? Решили новую традицию завести?

Я смутился. Она была права. Но у меня выбора не было:

– Доктор, честное слово! Ни одного знакомого медика на всем белом свете. Одни таксисты. А Ян сейчас лежит и кровью истекает.

– Чем вы там со своими друзьями занимаетесь? – тяжело вздохнула она.

– Охотой. А дичь отстреливается. Дичь такая дикая попалась – просто ужас. Вы поможете, доктор? Понимаете, ранение огнестрельное, а мы не хотим, чтобы милиция узнала. Мы заплатим! – и я полез в карман за бумажником Штейнмана.

Но медичка протянула руку в мою сторону и резко сказала:

– Стоп! Я подумаю про оплату. И назову сумму. Если вообще соглашусь вам помочь.

– А вы согласитесь? – я с надеждой уставился ей в очки, которые к этому времени были возвращены на место.

– Где ваш друг сейчас находится?

– Внизу, в машине. А вы справитесь с огнестрелом?

Она развернулась и пошла прочь, безразлично бросив через плечо:

– Не переживайте. Спускайтесь вниз и ждите там. Через пять минут выйду.

Я понятливый. Я не стал уточнять детали. К тому же, навалилась какая-то усталость. Кажется, моральная. Вроде той, что постигла меня по окончании перестрелки у дома Кара. Но ту быстро исцелили своей сиреной подъезжающие менты. В больнице же, на пороге реанимационного отделения, сирены при любом раскладе быть не могло. Так что моя усталость останется при мне. Как долго – вопрос.

Медленно, через раз ступая, я спустился вниз. И был атакован медсестрой, что ждала от меня домик на Канарах. И которая, ко всему, оказалась весьма любопытной особой. Настолько любопытной, что даже заставила засомневаться – а дарить ли ей этот самый домик?

– Ну, как там реанимация? – спросила она. Все такая же лохматая и опухшая со сна, но с блистающими нездоровым светом глазами. Сидела за стойкой и сжимала в руке телефонную трубку. Возможно, до моего появления общалась с милицией, ябедничая на меня же. Но мне было плевать. Я ничего не украл, никого не побил и вообще собирался добровольно покинуть место происшествия. Если наряд и приедет, то о своих недавних подвигах я распространяться не буду. Что до остального, то машина, в которой сидел окровавленный Ян, притаилась на стоянке за углом, среди десятка других машин. А на моей одежде, хоть и сильно помятой и даже в некоторых местах порванной, крови не было. Так что пусть едут. Мне от этого ни жарко, ни холодно. Правда, время потеряю. А этого не хотелось – в основном, из-за Яна.

– Нормально реанимация, – бесцветным голосом отозвался я. – Можно реанимировать. Даже нескольких сразу.

Выйдя на крыльцо, достал сигарету и закурил. Ждать медичку в машине показалось глупым. Пока она сообразит, куда идти, пока сориентируется на стоянке… Литовец же от моего присутствия в данный момент никакой выгоды не поимеет. Поэтому гораздо эффективнее было дождаться ее у входа, чтобы потом сопроводить прямиком туда, куда нужно.

Пять минут показались необычайно длинными. Я успел выкурить аж две сигареты, прежде чем медичка оказалась рядом. Она была уже без колпака и халата, в темной водолазке и юбке. В руках держала пакет. Волосы немудряще собрала на затылке в конский хвост. Все – до крайности функционально и с полным презрением к мнению окружающих.

– Где? – резко спросила она.

– Там, – я бросил окурок в урну и махнул рукой в сторону стоянки. – На парковке. – И пошел вперед, тропя путь. Медичка – молча – следом.

На стоянке я распахнул дверь машины с пассажирской стороны и сделал приглашающий жест рукой.

Сестра наклонилась к Яну, попыталась оценить общую обстановку. С задачей не справилась и раздраженно бросила через плечо:

– Может, свет какой-нибудь включите? Я не сова, в темноте не вижу!

Я поспешно обогнул машину, сел за баранку и включил верхний свет. Медичка вынула из пакета перчатки, натянула их и с абсолютно бесстрастным выражением лица принялась за осмотр. Ян, будучи без сознания, возражать не стал, но свое отношение к происходящему выразил, выпустив на лбу обильную испарину.

– У него ключица перебита, – сообщила медсестра и, осмотревшись, брезгливо поморщилась: – Как тут грязно! Я в таких условиях ничего сделать не смогу – обязательно заразу занесу. Хотите или нет, а его надо в больницу.

– Нельзя ему в больницу, – твердо сказал я. – И не в том дело, хотим мы или нет, просто нельзя. Аллергия у него на больницу.

– Не несите ерунды! – взорвалась она. – Не хотите в больницу – давайте отвезем его домой! Дома у него, надеюсь, чище, чем в машине?

– Дома у него жена и двое детей. Если мы его туда привезем, вам еще и с ними возиться придется. Оно вам надо?

– Значит, придумайте что-нибудь! – потребовала она. – Давайте к вам его отвезем. Или у вас тоже жена и двое детей?

– Нету у меня ни жены, ни детей, – задумчиво проговорил я. – Совсем я один. Даже жалко мне меня. Только ко мне тоже ехать нежелательно. Есть идея получше. Садитесь на заднее сиденье.

16

Лифт в подъезде Генахи Кавалериста, куда я привез Яна и медичку, не работал. Он там вообще редко работал. Видимо, те, от кого это зависело, однажды решили, что для дома высотой всего в девять этажей такая роскошь не обязательна, и больше не заморачивались на эту тему. Правда, иногда случался праздник, но по какому поводу и каков алгоритм таких праздников, вычислить было нереально. Потому что у лифта имелась своя логика и свои праздники.

Кавалерист жил на третьем этаже. Вроде, и не высоко, но с учетом того, что Литовца предстояло тащить, натурально, волоком, вовсе даже и не низко. Медичка, как я подозревал, была мне в этом не помощница.

И, собственно, не ошибся. Она не стала подхватывать тело с другой стороны. Но не потому что была лентяйка или страдала дистрофией. Свой поступок объяснила вполне аргументировано:

– Нельзя. У него с этой стороны рана, кости перебиты. Лучше не тревожить лишний раз. Если разойдутся – я их потом нормально собрать не смогу. Калекой останется.

Я не хотел, чтобы Литовец оставался калекой. А потому молча перекинул его руку себе за шею, обхватил за талию и попер наверх. Медичка неторопливо топала следом.

– Скажите, только честно, – вдруг жарко выдохнула она куда-то в район моей поясницы. – Вы ведь мафия?

– Ни разу мы не мафия, – пропыхтел я. – А вот Яна мафия подстрелила. А мы просто таксеры, натурально.

– А вы, таксеры, тоже в каком-то роде мафия, – с непонятным внутренним удовлетворением сообщила она.

– Ну, наверное, – я не стал спорить. Не до того было. – Только если так смотреть на вещи, то и вы, медики, тоже в каком-то роде мафия.

– Верно, – согласилась медичка. – Верно.

Дотащив Яна до третьего этажа, я почувствовал, что подвыдохся. Поэтому прислонил коллегу к стене не без облегчения. Дождался, пока к нам присоединится медичка и нажал кнопку звонка.

Дверь открылась далеко не сразу. Мне пришлось позвонить еще три раза, прежде чем Генаха догадался среагировать.

Причина стала вполне понятна, когда он нарисовался на пороге. Стоял перед нами, весь в синяках, опухший и помятый, сияя широченной улыбочкой, и дышал таким ядреным перегаром, что любой Змей-Горыныч в отставку подаст. То есть, был пьян в дымину. Если бы не вцепился обеими руками в дверные косяки, на ногах бы ему точно не устоять – его и в таком положении крутило, что твой флюгер.

Воспользовавшись тем, что один глаз у него заплыл не до конца, Генаха сфокусировал его на мне и, узнав, заулыбался еще необъятней – хотя пару секунд назад я мог поклясться, что это невозможно.

– Мишок! – довольно промычал он. – А ты в гости или новости привез?

– Я тебе Литовца привез, – сказал я и скептически осмотрел Кавалериста. Избитая морда, кривые ноги и впалая грудь. Из одежды – только семейные трусы преклонных лет. Кошмарное зрелище. Представляю, что в данный момент чувствовала медичка. Меня бы нисколько не удивило, сделай она сейчас ноги.

Генаха между тем сумел преодолеть сопротивление собственного тела и пропихнул голову за пределы квартиры. Слегка освоившись с новой позой, он внимательно оглядел Яна, которого я все еще держал прижатым к стене, зафиксировал для себя его окровавленные одежды, и присвистнул:

– А че – совсем война, да?

– Третья мировая, – проворчал я. – У тебя можно до утра расположиться? Нам квадрат нужен – Литовцу рану обработать.

– Да хоть навсегда, – с пьяной щедростью предложил Генаха.

Из глубины квартиры выскочила блондинка, тоже одетая в одни трусы. То, что в Генахином вкусе – кобылообразное, сисястое и попастое. Но Генаху не зря природа ковбойскими ногами наградила. Кавалеристом он оставался даже в постели.

Конь-девица была чуть потрезвее Генахи. Ее, во всяком случае, не болтало из стороны в сторону. Подбежав к Кавалеристу, она очень метко схватила его за руку и прохрипела, думая, что воркует:

– А куда мой жеребеночек ускакал?

Ипподром, чтоб я так никогда не жил! Я искоса посмотрел на медичку, пытаясь определить ее реакцию на происходящее. Но та пока держалась молодцом. Видимо, за свою жизнь и пострашнее картины видывала.

Конь-девица между тем сообразила, что на сцене присутствуют еще два существа совсем не лошадиного роду-племени (Литовца, прислоненного к стене, благополучно не увидела), и уставилась на нас хитрыми соловыми глазами:

– А чего здесь такое интересное?

– А здесь, котик, третья мировая война, – сообщил Генаха и ущипнул ее за круп. Девица всхрапнула, хлопнула его по загривку и ускакала туда, откуда явилась. Генаха с трудом подтянул трусы до пупка, едва не оборвав при этом резинку, и сказал: – В зале располагайтесь. Там шконарь, все дела. Да ты в курсе.

Развернулся и направился за своей подругой. Правда, при этом пару раз врезался в стену. Которая, между прочим, ему совсем не мешала. Престарелые трусы сверкали на заднице солидными дырами.

Я неодобрительно крякнул, подхватил Яна и потащил его в зал. В гостях у Кавалериста, по случаю взаимного холостячества, бывать доводилось не раз. Только без гнусных мыслей! Чисто мужские посиделки – по бутылочке на брата, частенько – девочки (после бутылочки большинство особей женского полу кажутся девочками; впрочем, неважно). И, соответственно, по случаю опьянения – нежелание переться через весь город домой. А чего туда переться, если можно у Генахи ухо придавить? В общем, как выразился Кавалерист, я действительно был в курсе, где у него зал, шконарь и все дела.

– А получше места не нашлось? – недовольно проворчала мне в спину медичка. Она действительно оказалась не в восторге от предложенного мной места для оказания медпомощи, хоть и держалась на удивление спокойно. – Это же не квартира, а притон какой-то.

– Это потому что вы притонов еще не видели, – пробухтел я. – Генаха – нормальный мужик, просто он сегодня тоже пострадал, вот и решил расслабиться. Так что вы ему эту слабость простите. А то, что они голые… – я, насколько мог, пожал плечами.

– Переживу как-нибудь. Анатомию человека изучала.

Включив в зале свет, я осторожно расположил Литовца на старом полутораспальном диване и, отойдя к противоположной стене, присел, привалившись к ней спиной.

Медичка пристроилась рядом с Яном на раздолбанном табурете, с тоской осмотрелась и сообщила:

– Ну, за неимением лучшего, придется работать здесь. По крайней мере, не так грязно, как в машине.

И склонилась над пациентом. Я закурил и принялся пускать дым кольцами, наблюдая, как она работает. Медичка на меня, слава богу, внимания не обращала – то ныряла в пакет, где у нее, видимо, был прихваченный из больницы набор юного медика, то снова наклонялась над плечом Литовца.

Докурив и загасив окурок о подошву, я решил, что неплохо бы внести хоть какую-то ясность. А потому спросил:

– Ну, как он?

– Жить будет, – не оборачиваясь, отозвалась она. – Крови много потерял. Он тоже таксист?

– Да, я уже говорил. Мы все здесь таксисты. И Генаха, который хозяин квартиры. И Литовец, которого вы пользуете.

– Тогда ему придется пару месяцев без работы посидеть. И это еще повезло. Могло быть гораздо хуже, – сообщила она, имея в виду серьезность ранения.

– Хуже? Запросто, – согласился я, имея в виду совсем другое.

– В этом доме есть, чем продезинфицировать рану?

– А вы с собой не прихватили?

Медичка наконец оторвалась от пациента и убийственным взглядом пришпилила меня к стене:

– Представьте, нет. В спешке собиралась. Спирт или водка есть?

– Генаха! – заорал я. – У тебя водка есть?

Из спальни донеслось спаренное ржание. Слово «водка» Кавалеристу и его подруге явно понравилось.

– В холодильнике! – донеслось в ответ. – Только всю не выпивай, а то знаю я тебя. Оставь на завтра, башку подлечить.

С трудом отлепившись от стены, я проковылял в кухню. На счет «всю не выпивай» Кавалерист явно погорячился. В холодильнике стояло четыре бутылки водки и еще с полбутылки коньяку. При всем моем к себе уважении, я не Мойдодыр, чтобы в одну воронку выхлестать два с лишним литра сорокаградусного пойла. А потому я хмыкнул, крякнул, взял одну бутылку и, вернувшись в зал, поставил рядом с медичкой.

– Откройте! – приказала она. Я подчинился. – Спасибо.

Поскольку больше никаких указаний не поступало, вернулся на прежнее место и снова закурил.

Нервы, знаете ли. Обычно я курю мало – даже полпачки в день не выходит. Но сегодня, что называется, попал в струю – курил одну за другой. И все никак не мог накуриться.

Из спальни, сначала тихо, а потом все громче стали доноситься стоны недвусмысленного происхождения. Потом к ним присоединилось ритмичное постукивание кровати о стену. И крепкая броня медички наконец дала трещину. Красная, как редиска, она недовольно посмотрела на меня:

– Вы не могли бы попросить их делать это потише?

– Каким образом? – удивился я. – Это не мой дом. Генаха может делать здесь все, что угодно. Да вы не беспокойтесь, это ненадолго.

Медичка, весьма раздраженная, вернулась к работе. А стоны за стеной становились все громче и громче, кровать билась о стену все сильнее и сильнее. Потом конь-девица закричала, Генаха зарычал, и все стихло.

– Я же говорил, что это ненадолго, – философски заметил я, гася окурок о подошву. – Так хорошо подолгу не бывает.

– Кажется, все, – медичка закончила перевязывать Яну плечо, но я поспешил ее разочаровать:

– А он еще в ногу ранен.

– Господи! – вздохнула она. – Как дети! Войн вам мало? Всю страну в Чечню превратили! «Вы с огнестрелом справитесь?»! – передразнила она меня. – Да к нам огнестрелы сейчас чуть не каждый день возят!

– А пусть первыми не лезут! – буркнул я. – Око за око. Это старый закон.

Медичка не ответила. Она уже снова была вся в работе. Недолго думая, разрезала штанину скальпелем и принялась копошиться в ране.

– Доктор, а как вас зовут? – неожиданно для себя спросил я.

– Катерина. А что?

– Да вот все думаю, Катерина. Денег вы брать не хотите, а отблагодарить я вас должен. Вы любите рестораны?

– Про деньги я сказала – подумаю. А рестораны не люблю.

Я призадумался. Какая-то она неприветливая была, эта доктор Катерина. Я мог спорить на что угодно – в итоге и деньги не возьмет. Согласилась помочь только потому, что когда-то имела неосторожность принести клятву Гиппократа. И теперь чувствовала ответственность за других людей. С одной стороны – уважаю. Но с другой – у меня теперь навсегда останется чувство вины перед ней. Потому что я – око за око, да? – привык отвечать на добро добром.

Однако ничего путевого в смысле «отблагодарить» не придумывалось. Будь я посвежее, возможно, справился бы с этой задачей. Но я был выжат, как лимон. В том числе и умственно.

Размышления были прерваны появлением Кавалериста. Секс явно пошел человеку на пользу – его уже не штормило, как прежде. И, хотя пребывал он все в тех же допотопного года выпуска семейниках, глаза смотрели довольно осмысленно.

Медичка бросила на коллегу короткий негодующий взгляд и снова вернулась к работе. Посчитала, стало быть, что одного взгляда для выражения своего «Фи» предостаточно. Я мог бы с ней поспорить – на пьяного Кавалериста такие методы не действовали в принципе. Чтобы до него дошел смысл вышеозначенного «Фи», порой даже слов не хватало. Но я не стал отвлекать Катерину. Во-первых, собью с рабочего ритма, а во-вторых – зачем ей такие знания? Лишнее захламление мозга, не более.

Понаблюдав некоторое время за ее выверенными движениями, Генаха повернулся ко мне:

– Крутая была заруба?

– Да ничего так себе заруба, – согласился я. – А будет еще круче.

– По той же теме? – уточнил он. – Из-за ножа?

Я молча кивнул.

– А с кем хоть рубишься, узнал?

– С Каром, – вяло откликнулся я.

– С Каром… – смысл сказанного дошел до Кавалериста внезапно, и он отчаянно вытаращился на меня. – Да ты чокнулся! Кар – это же… Это же Кар! – Очевидно, о подпольном хозяине города он был наслышан несколько больше моего. Подождав, но так и не дождавшись ответа, Генаха спросил: – И что? Ты отсюда опять на войну?

– А у меня есть выбор, Кавалерист? – я недовольно посмотрел на него. – Или я разберусь с Каром, или Кар – со мной.

– Ты, конечно, серьезный мужик, Мишок, – протянул Генаха. – Только ни хрена у тебя не получится.

– Про Гагарина то же самое говорили, – фыркнул я. – А он в космос слетал.

– А Бэк что? Не смог договориться, чтобы все тихо, мирно?

Я снова внимательно осмотрел коллегу и решил, что не стоит сейчас говорить ему, что Бэка больше нет. Не в том состоянии пребывал Генаха. Вот завтра проспится – и все узнает. Завтра ему будет легче принять это известие.

– Иди, Генаха, хоть панталоны какие накинь, что ли, – посоветовал я. – А то перед женщиной стоишь. И голый. Неприлично.

Генаха с готовностью забыл свой вопрос, осмотрел себя и радостно гоготнул:

– В натуре! Как Геракл!

Геракл из него, между нами, был так себе. Жиденький. Но конь-девицу, которая появилась в зале прежде, чем Кавалерист покинул его, этот факт мало смущал – Генаха нравился ей таким, какой есть. А потому что одна кровь, кавалерийская. Прижавшись к моему коллеге всем телом, она томно прохрипела:

– А что здесь происходит?

– Попрощайся с дядей, – Генаха кивнул головой в мою сторону. – Дядя на войну уходит. Как матрос. Сегодня здесь, а завтра, – и он задрал морду к потолку, – там. Иди, хоть панталоны какие накинь. А то перед мужчиной стоишь. И голая. Неприлично.

И снова ущипнул конь-девицу за круп. С такими проявлениями нежности у нее вся жопа должна быть в синяках, честное слово. Впрочем, ей такие ласки были по нраву. Она довольно сказала нечто вроде «Иго-го!» и ускакала куда-то – видимо, поближе к панталонам.

Генаха постоял еще немного, слегка пошатываясь и пытливо глядя на меня. Потом сказал с неожиданной грустью:

– Удачи, Мишок. Я с тобой не пойду – из меня сейчас помощник никакой получится.

Я махнул на него рукой – мол, да вали ты уже поскорее. А он взъерошил пятерней жидкие волосы на затылке и добавил:

– Жалко, блин! Хороший ты был мужик!

– Я еще не «был», – возразил я. – Дуй за панталонами.

Кавалерист больше ничего не сказал. Развернулся, чудом не запутавшись в ногах, и заковылял прочь.

– Трогательная сцена, – заметила медичка Катерина. – Прямо «Прощание славяна». – Она успела покончить и со второй раной, и теперь приводила себя в порядок. Что выразилось в складывании скальпелей-тампонов в пакет и стаскивании с рук окровавленных перчаток. К немалому моему удивлению, остальные детали своего немудрящего туалета умудрилась сохранить в чистоте. Видимо, сказалась немалая практика. – На ноге рана не опасная. Ни кости, ни сухожилия не задеты. Через пару недель затянется. Где кухня?

– Там, – я неопределенно махнул рукой. В информативном плане жест ничего не нес, но Катерине информация и не требовалась. Типовой дом, типовая планировка. Трудно не сообразить, где тут кухня. И ее вопрос, и мой ответ преследовали целью получить разрешение на посещение оной. Хотя – почему от меня, если хозяин – Генаха?

Только медичка таким вопросом не задавалась. Вышла, слегка пожурчала водой, ополаскивая вспотевшие за время работы в резиновых перчатках ладони, и сразу вернулась.

– Давайте поедем отсюда побыстрей, – попросила она. – Не дай бог, меня в больнице хватятся. – Потом подумала и назвала настоящую причину спешки: – Как-то мне здесь неуютно.

Я поднялся и подошел к дивану. Литовец уже не потел, просто лежал с закрытыми глазами, часто и глубоко дыша. То ли спал, то ли был без сознания – я так и не понял. Наклонился было за пакетом, но Катерина остановила меня:

– Оставьте здесь! Там бинты, мазь. Еще пригодятся, – и, показывая пример, пошла к выходу. Я поплелся следом.

Генаха и конь-девица проводили нас новой серией страстных вздохов. Но медичке было уже все равно – она покидала нехорошую квартиру.

Спускаться по лестнице налегке было не в пример легче, чем подниматься по ней с Литовцем под мышкой. Не сказать, чтобы я наслаждался процессом, но на душе было гораздо спокойнее. Главным образом потому, что я сумел обеспечить Яну первую медицинскую и место, где он сможет слегка отлежаться. Через денек-другой его можно будет перебазировать к жене и детям. Понятно, что до стадии огурчика ему к этому времени будет еще далеко. Но и страшилкой из фильма ужасов он выглядеть уже не будет.

– Завтра утром ему не мешало бы перевязку сделать, – как бы между прочим заметила Катерина.

– А вы во сколько меняетесь? – автоматически вырвалось у меня.

– Вы хотите, чтобы я опять сюда приехала? – она удивленно, хоть и мельком, полоснула по мне взглядом.

– Вы боитесь? – не поверил я. – Ну давайте, я заеду за вами и буду сопровождать. И никому в обиду не дам.

– Не в этом дело, – усмехнулась медичка. – Может, у меня на утро другие планы? Нечто более романтическое, нежели поездка к этому пьяному кривоногому Гераклу?

– Зря вы так на него, – мы подошли к машине, и я отпер ее. Катерина устроилась на заднем сиденье, я, соответственно, за баранкой. – Генаха – хороший человек. Просто стресс снимает.

Некоторое время мы ехали молча. Потом Катерина проговорила – медленно. То ли с трудом подбирала слова, то ли ей прежде не доводилось говорить таких вещей:

– Это вы хороший человек. Есть в вас что-то. Цепляет.

– Чушь, – безучастно откликнулся я. – Вы меня не знаете.

– А вы сейчас и в самом деле… На войну?

– Да.

– Как вас зовут?

– Миша. По прозвищу Мишок.

– А знаете что, Миша? Подъезжайте-ка вы к больнице к девяти утра. У нас в полдевятого пересменка. А вечером сводите меня в ресторан. Только обязательно подъезжайте. Договорились?