Текст книги "Исчезнувший"

Мата Хари, натурально. Я-то, по наивности, думал, что у нее ко мне чистая любовь и сексуальное влечение, а оказалось, она всего лишь указания мужа выполняла. Обидно. Мне.

– Она потом еще пару раз звонила, – усмехнулся длинный. – Рассказала, что накачала тебя «кониной» до самой холки, и ты ей покололся, как с корешками своими клубешник рванул. И даже, типа, хвастался, куда взрывчатку закладывали. Что теперь скажешь?

– Ошизеть! – пробормотал я. А что еще можно было сказать?! Меня, конечно, и впрямь накачали по самую холку, это да, но ничего подобного я Лоре не рассказывал, клянусь титьками этой самой Лоры. Титьки, между прочим, пятого калибра, так что клятва увесистая. Я ее лапал за самые интимные места, целовал взасос и делал непристойные намеки – даже открытым текстом эти намеки переводил, чтобы она в искренности моих намерений не усомнилась, – но про взрыв «Колизея» речи не заводил. Какой смысл, если информацией о местонахождении Ленивого был уже снабжен, а остальным не интересовался? И какого, спрашивается, рожна, она наплела своему благоверному с три короба? На новую шубку зарабатывала? – Пацаны! Вам лажу загнали. Конкретную лажу. И по самые помидоры.

– Ты, бизон! – коротышка снова дернулся вперед. – Че ты опять гонишь? Че ты дурака-то включаешь? Тебе мало того, что мы про тебя знаем?!

Длинный снова перехватил корешка на полпути к моему беззащитному телу. И правильно сделал. Потому что я, пребывая в таком уязвимом положении, уже приготовился зарядить ему пяткой в нос. В качестве успокоительного.

– Что Ленивый, что Лорочка, – я восхищенно покачал головой. – Такую херню за чистое золото загнать, да так, чтобы на это повелись… Вот кому на Привозе говно в конфетные фантики заворачивать да миллионы делать! – коротышка отчаянно вырывался из лап своего напарника, но безуспешно – тот был хваткий, как пылесос. И я рискнул. – Пацаны, вы лохи. Хотите услышать мою версию? Только сразу предупреждаю: это будет чистая правда.

– Валяй, – разрешил длинный. Заинтересовал я его, стало быть. И не только его – коротышка тоже перестал дрыгаться в мозолистых руках товарища. – А мы сравним.

– Чувак, который со мной во время драки был – Валера Четыре Глаза. Он в тот вечер в «Колизее» отдыхал. Пару раз станцевал с ломановской Лариской. Она бабешка видная, вот он и повелся сдуру. Из-за этого под разборки угодил. Ему подбили глаз и забрали лопатник. Все! Просекаете? Больше у нас никаких неприятностей в ту ночь не было.

– Дальше! – потребовал длинный. Он как-то посуровел с лица и даже глаза недобро сузил. Мелкий, шею которого он еще сильнее сжал в объятиях, тоже поимел определенные эмоции по этому поводу. Такой вывод я сделал, поскольку окрас его лица переменился с бледного на приятно розовый.

– А дальше Четыре Глаза нашел меня, мы поехали к «Колизею» и вызвали Ленивого. Я немножко побил его, забрал гомон и предложил утром в таксопарке обменять на Валеркин. Все по честному, да? Баш на баш? Я и подумал, что инцидент исчерпан. На хрена мне после этого ваш сраный «Колизей» взрывать?

Коротышка с усилием повертел головой, освобождая от хватки напарника шею, а вместе с ней – и приток кислорода, кое-каких успехов добился, и недоверчиво прохрипел:

– Типа, такие герои – вдвоем приехали на разборки?

– А это, между прочим, и с вашей версией не расходится, – заметил я. – У меня была монтировка, а Ленивый лоханулся – пришел один и без оружия. – Про подход троих его подчиненных я решил не рассказывать, раз они сами этого не сделали. И без того верить не хотят.

– А я Ленивому больше верю, – задумчиво проговорил коротышка. Существование второй версии, видимо, серьезно затормозило его мыслительные процессы. Настолько, что парень даже дергаться перестал. – Почему он нам другую историю рассказал, а?

– Почем я знаю? – огрызнулся я. – Может, побоялся, что вы его оборжете, если он правду расскажет? Целого Ленивого – и какой-то таксер уделал. А может, у Четырехглазого в лопатнике миллиард зеленью лежал, и Ленивому делиться в лом стало? Не знаю. Сами у него спросите.

– Спросим, – кивнул длинный. – Прямо сейчас поедем – и спросим. Пошли, – он наконец отпустил шею напарника, но при этом неслабым толчком в спину направил его к выходу. Коротышка вякнул что-то удивленное, вроде: «Вот мля! Опять коньки не едут!», но на ногах устоял и засеменил в указанном направлении, не останавливаясь. Длинный, смерив меня угрожающим взглядом, в котором явственно читалось «Соврал – убью!», потопал следом.

На взгляд мне было плевать, но я все равно охренел. Неважно, каким макаром они собирались добираться до Ленивого на предмет пообщаться, когда тот, по моим сведениям, находился сейчас в больнице, а на дворе была темная ночь. Бабло решат эту проблему. А с баблом у них, судя по всему, был порядок. Но сколько они там пробудут?! И что – я все это время должен соплей свисать со стены? В голом виде? При температуре десять градусов?

– Эй, пацаны! – окликнул я. – А вы надолго?

– Через полчаса вернемся, – не оборачиваясь, обронил длинный. – Не ссы, не соскучишься.

– Да я вымерзну тут, как мамонт! На хрена вы меня раздевали?

– Чтобы протрезвел быстрее. А то нажрался, как свинья. Ничего, повиси. Неплохо смотришься, – и они окончательно растворились в полумраке.

– Сучий потрох! – удивленно промямлил я. Они таки ушли, оставив меня одного, голого, висящего на какой-то херне под потолком. И что мне делать в такой ситуации, я не знал. Попытка решить проблему мозговым штурмом не удалась, потому что отсутствовала основа для штурма. Я занялся было гимнастикой, но, к моему удивлению, оказалось, что замерзшими пальцами ног развязать узлы невозможно, особенно когда до этих узлов даже дотянуться нельзя.

А время текло, холод делал свое черное дело. Коченело не только тело, но и мысли. В конечном итоге осталась только одна: Михал Семенычу Мешковскому – хана. Потому что, даже если он и не замерзнет насмерть, то вернется пара идиотов и порешит Михал Семеныча. Они же не верят ни одному моему слову. И даже тот факт, что я должен им, по их мнению, огромные миллионы денег за якобы взорванный «Колизей» (а еще и десять тонн баксов, на которые меня, по его словам, поставил Ленивый; но это так, мелочи), не грел. Потому что сумма была такой, какую мне за всю оставшуюся жизнь не отработать.

Поэтому оставалось одно – собраться с духом и умереть, как мужчина. Голый, окоченевший и подвешенный под потолком, но – мужчина.

И я собрался. И услышал шаги. Это не были шаги моих похитителей. Потому что те ходили быстро, ступали твердо, и вообще удалились вдвоем, и я был уверен, что вернутся тоже парой. А то и в компании с травмированным Ленивым, которого не пожалеют выдернуть из больницы ради очной ставки. К тому же полчаса еще не прошло.

Некто третий-лишний, шарахавшийся вне пределов видимости, видимо, не имел определенной цели путешествия. Шаркал себе ногами туда-сюда и не особо парился из-за отсутствия маршрута. Шаги не приближались, но и не удалялись, негромким эхом отражаясь от стен. Из-за этого определить точное направление, откуда они доносились, было затруднительно. Но я и не стал этого делать. Просто поднял голову и прокричал:

– Эй, кто там есть? Иди сюда! Выпить хочешь?

Шаги быстро зашаркали в мою сторону. Их обладатель выпить хотел. Очень.

Я довольно зажмурился. Не каждый день выпадает такая удача. Это было посильнее, чем выиграть джек-пот в лотерею.

– Где выпить? – хрипло и жадно спросил кто-то.

Я открыл глаза. А потом вытаращил их до неприличия далеко. В дверном проеме стояла матрешка. Натурально. Башка укутана кучей тряпочек, туловище – в десять раз большей кучей. Бомжиха. А впрочем, кого здесь еще можно было увидеть? Любовь Орлову?

– Сними меня, – потребовал я.

– О! – голова матрешки повернулась в мою сторону, и я увидел сморщенное обезьянье лицо и вытянутые трубочкой губы. Все остальное было скрыто тряпочками. – Мужчина. Голый.

– Я в трусах, – возразил я. – Сними меня.

Она подошла ближе и принялась рассматривать меня с видом знатока экспрессионизма на выставке Винсента Ван Гога. Пялилась долго, со знанием дела. По всему видать – ей и прежде доводилось видеть голых человеческих особей мужского пола. Но в итоге мне надоело выносить ее изучение меня, любимого, как составной части животного мира. Не зоопарк, в самом деле. И я требовательно напомнил:

– Эй, сними меня!

– Дашь на дашь! – быстро среагировала она.

– Денег хочешь? – с надеждой спросил я.

– Нет, – отрезала она. – Ты будешь любить меня.

– Вечно? – меня накрыло уныние. – Я столько не протяну.

Бомжиха погрузилась в мир бухгалтерии, вычисляя, сколько же раз я должен буду отлюбить ее в обмен на свободу. Я в безнадеге следил за шевелящимися губами. Одна мысль о том, что придется ее ублажать, вызывала импотенцию. Хотелось верить – временно.

– Пять раз. Нет, шесть, – матрешка закончила подсчет и победно уставилась на меня снизу вверх.

– Это ты в школе плохо училась, – сказал я. – Это столько не стоит. Два раза – и баста.

– Нет, – отрезала она. – И баста будем шесть раз.

– Дура баба. Я же девственник еще. Со мной неинтересно. Два раза – и ящик водки сверху.

«Поле Чудес», блин! Сектор «Приз»! Но тактика сработала. Матрешка задумалась. Я начал злиться. С минуты на минуту могли вернуться хлопцы Ломанова. Хрен знает, сколько времени я замерзал на весу. И все еще нахожусь в том же положении. Непорядок. А когда матрешка развернулась и пошла прочь, меня вообще накрыло.

– Эй! – заорал я, яростно брыкаясь. – Ты куда?! Тебе что – мало? Давай еще поторгуемся!

– Я за ящиком, – отозвалась она. – Я с пола веревок не достану.

Я успокоился. Мог бы и сам догадаться. Но, поскольку пребывал слегка не в том состоянии, чтобы поражать окружающих чудесами сообразительности, решил не ругать себя за оплошность.

Ящик, оказывается, стоял за дверью. Тоже вполне объяснимо – длинный был все же не настолько высок, чтобы провести операцию по вздергиванию меня без подручных средств. Матрешка просто взяла короб и заволокла в комнату. Установила у моих ног, не без труда вскарабкалась на него и принялась возиться с веревками. При этом моя морда постоянно тыкалась в ее лохмотья. Которые, между прочим, благоухали отнюдь не «шанелью». Но, будучи ограничен в движениях, поделать с этим я ничего не мог.

– У тебя ножа нет? – спросила матрешка, провозившись пару минут.

– В заднице заныкал, – процедил я сквозь зубы.

– Проверю! – гнусно хихикнула она.

– Там узел простой должен быть! Руками пробуй!

Веревка подалась неожиданно. Настолько, что не только я, но и матрешка грохнулись на пол. Я попытался было подняться, но ничего не получилось – руки-ноги не слушались. Ноги – потому что закоченели, руки – потому что затекли. Максимум, чего удалось достичь – принять сидячее положение. И я стал яростно натирать ничего не чувствующими руками ничего не чувствующие ноги.

У матрешки с принятием вертикального положения проблем не возникло. Хотя при огромном количестве тряпок, обмотанных вокруг тела, а также из-за отсутствия привычки заниматься зарядкой по утрам, делала она это дольше, чем обычный человек. Но сделала. Выпрямилась и плотоядно уставилась на меня.

– Ящик на место оттащи, – скомандовал я.

– Зачем?

– Ненавижу ящики. У меня от них импотенция делается. Короче, ты любви хочешь?

– Ага, – сообразила она, схватила ящик и поперла туда, откуда взяла. Но тут же вернулась и снова уставилась на меня, желая любви.

Я еще раз осмотрелся. Из положения сидя открывался несколько другой вид на помещение. Внимание сразу привлекла куча, сваленная в небольшом закутке, который, судя по останкам унитаза, некогда был туалетом.

Еще раз попробовав подняться, я с удовлетворением отметил, что массаж помог – ноги, хоть и не вполне, начали слушаться меня. С руками было сложнее, но в них тоже появилось покалывание – значит, кровь потекла по жилам.

Проковыляв к экс-туалету, я растянул губы в ухмылке. Куча оказалась моими манатками. Ликвидаторы, мать их, раздевали меня здесь. Ну, правильно – не голым же по улице тащить.

Открытие если и не явилось лучиком надежды, то приятной неожиданностью стало точно. В данный момент я был почему-то уверен, что умирать лучше одетым. Гораздо лучше. А потому принялся одеваться.

– А это ты зачем? – матрешка неслышно подкралась сзади и теперь с подозрением наблюдала за моей борьбой с пуговицами.

– Замерз, – пояснил я.

– А трахаться мы в одежде будем, что ли?! – она повысила голос до предыстерического. Появись сейчас в поле слышимости ликвидаторы – проблем не миновать.

– Цыц! – приказал я. – У меня ноги не сгибаются, руки не сгибаются. У меня вообще ничего не сгибается! Как я в таком состоянии трахаться буду? Отогреюсь – поговорим.

– Смотри, – слегка успокоившись, пригрозила она. – Обманешь – своих позову.

– А твоих здесь много? – спросил я с надеждой.

– Человек семь.

– Не поможет. Понимаешь, тетка, сейчас сюда два плохих мишугенера придут, с ножиками и пистолетами. Так что семь бомжей – это мало. Эти двое их перестреляют, как курей на огороде. Им это – раз плюнуть, потому что они – мафия.

– Ты что говоришь такое? – встревожилась матрешка. – Какая мафия?

– Злая, – я натянул свитер и принялся за ботинки. Хорошо, те были на липучках – моя врожденная неприязнь к шнуркам наконец оправдала себя. – А ты думала, я для собственного удовольствия висел? Меня хотели пытать, убить и съесть.

– И что делать? – матрешка потихоньку начала скатываться на блеющий тон.

– Не орать, – посоветовал я, натягивая куртку. – Пока она не знают, что я освободился – нам плюс. А дальше видно будет.

– А почему сразу не предупредил?

– А самой сложно догадаться? – где-то скрипнула дверь, и я толкнул матрешку к выходу. – А ну, спрячься где-нибудь и не отсвечивай. Если жить хочется.

Жить ей, судя по всему, хотелось. Даже больше, чем трахаться. Какой бы неприглядной ни была эта жизнь. Поэтому через пару секунд она успешно растворилась в воздухе.

Я поднял с пола фигурную бутылку забугорного образца и отступил к стене. Занял позицию слева от входа, осмотрелся и решил, что это лучшее, чем можно побаловать себя в сложившейся ситуации. В том, что возвращались именно ликвидаторы, сомневаться не приходилось – шаги слышались отчетливо и звучали они весьма уверенно. К тому же присутствовали в двойном экземпляре. От очной ставки, стало быть. Решили отказаться.

Потом стали различимы голоса. Вернее, слова, потому что голоса слышались уже давно.

– Не нравится мне в последнее время Ленивый, – говорил коротышка. – Что-то он в последнее время мутный стал. Ой, чувствую, потолкую я с ним…

– Один не лезь, – сказал на это длинный.

– А че, думаешь – не справлюсь? – в голосе коротышки прозвучал истеричный вызов.

– Справишься, справишься, – успокоил длинный. – Только мне тоже с ним пообщаться хочется. Ты же старого друга обламывать не будешь, да?

– Тебя обломишь, как же…

В каморку проник сперва луч света – подозреваю, от того самого фонарика, что ослепил меня у кабака, – а следом вошли и сами ликвидаторы. Некоторое время тупо пялились на то место, откуда меня уже не свисало, а затем коротышка спросил:

– А где?..

– А вот, – я шагнул вперед и изо всей силы опустил бутылку на голову длинного. Стекло не выдержало и разлетелось на мелкие осколки, загадочно блестя в лучах света.

Длинный тоже не выдержал, и очень необычно, складным метром, осыпался на пол. Прямо там, где стоял. Я впервые наблюдал такой способ падения, и мне понравилось.

Коротышка среагировал на удивление быстро. Сиганул метра на два в сторону и, выхватив из-за пояса пистолет, развернулся ко мне. Эйфория от того, что удалось быстро расправиться с одним из противников – да еще с тем самым, что казался наиболее опасным, – оставила меня, можно сказать, даже не погостив. И тот факт, что рука сжимала такое знатное оружие, как «розочка», ничего не давал.

– Че ты, сука?! – взвизгнул коротышка, пытаясь разобраться в том, что же произошло. – Ты кто?! – И, осветив меня фонариком: – Ты как?

– Да я нормально, – раздосадовано сказал я и отбросил «розочку». – Только замерз немного. Слез погреться. Я пойду, да?

Я имел в виду трубу отопления, на которой я благополучно провисел столько времени. И, чтобы не было сомнений, даже рукой указал. И даже шаг в ее направлении сделал. Но коротышка моей покладистостью не впечатлился.

– Стоять! – скомандовал он все тем же писклявым голосом. – Как ты снялся?

– Я фокусник, – устало объяснил я. – Маг и факир. Гарри Гудини, слышал?

Мне было досадно. От того, что, получив относительную свободу, не воспользовался этим в полной мере и не получил свободу окончательную. А еще от того, что в моем состоянии нечего было даже мечтать развернуть фортуну к себе передом. Руки все еще плохо сгибались, так и не успев восстановиться после долгого висения, а остальное тело не отогрелось и теперь скрипело при каждом движении. С таким багажом нечего было даже пытаться прыгать на коротышку с целью навязать борьбу. Или, например, бросать в него какой-нибудь дрянью с пола. Все равно он успеет расстрелять меня даже прежде, чем я начну действовать.

– Ну, сука, – медленно проговорил между тем коротышка. – Ты ловкий. Только, сука, не на того попер. Меня, сука, голыми руками не возьмешь. На мне восемь мокряков висит, понял? И мне человека прижмурить – как два пальца обоссать! Вали к стене, бизон! Я тебя сейчас мочить буду.

Деловой человек. Внятно произносит и четко формулирует приказы. И я не сомневался, что он меня действительно пристрелит. А если так, то какая разница, где это произойдет?

– Мочи здесь, – предложил я. – Мне шевелиться в лом. Кости не сгибаются.

– К стене, я сказал! Я с тобой про Ленивого пообщаться хочу. Сдается, он нам точняком туфту впарил. А ты правду сказал. Мне это не нравится.

Я пожал плечами и поковылял к стене. Пока буду разговаривать – буду жить. А если буду жить, значит, будет жить и надежда. Ведь одно чудо, в виде матрешки, нынешней ночью уже имело место. Кто сказал, что на этом лимит исчерпан?

Коротышка занял мое место напротив дверного проема, все так же держа меня под прицелом. Осторожный, сволочь. Такого врасплох не застанешь, даже когда он в туалете с запором бороться будет.

Я смотрел на него безучастным взглядом. Все равно от меня ничего не зависело. Если чуду суждено свершиться, то оно придет извне. Вот, хотя бы, в виде давешней матрешки, которая нарисовалась в прямоугольнике двери, сжимая в руке пустую бутылку.

– Ну, спрашивай, чего хотел, – сказал я, отвлекая его внимание на себя.

– Ты мне… – начал было он, но закончить не успел, пав второй жертвой нестандартной стеклотары.

– Слава истребителям алкогольных напитков, – устало констатировал я, когда тощее тело рухнуло к ногам бомжихи.

– А я подумала – если у тебя получилось бутылкой человека убить, то я ведь тоже смогу, – хрипло объяснила она.

– Ты себе не льсти, – я подковылял к ней и подобрал с пола пистолет коротышки. – Ты его не убила. И я длинного тоже не убил. Бутылкой вообще не так просто убить.

– Ну что? – возбужденно спросила она. – Трахаться когда будем?

– Ты чего такая озабоченная? – удивился я. – Мужика давно не было?

– Очень, – кивнула матрешка.

– Я тебе, конечно, сочувствую, только если эти два дебила придут в себя, пока мы твою похоть удовлетворять будем, тебе секса больше никогда-никогда не захочется. Мертвые не трахаются.

– И что делать?

– Даже затрудняюсь что-нибудь ответить. Разве, связать их чем-нибудь? Хотя бы той веревкой, которой я к трубе прикручен был? Тащи сюда ящик.

– Сам тащи.

– Ты трахаться хочешь?

Матрешка послушно потрюхала за ящиком. О, благословенный инстинкт продолжения рода! Или хотя бы сам процесс.

Загонять ее на ящик я не стал. Во-первых, был повыше, а, во-вторых, полагал, что мои пальцы, даже в нынешнем плачевном состоянии, будут половчее бомжихиных, страдающих от хронического похмельного мандража.

Труба, на которой я висел, оказалась достаточно тонкой. Даже удивительно, что она выдержала мои восемьдесят с большим лишком килограммов.

Но удивляться у меня времени не было. Выдержала – и выдержала. Значит, были на то причины. Мне труба была без надобности. Меня гипнотически влекло к веревке. Примерно с той же силой, как матрешку – ко мне.

Не без труда справившись с узлами, я спустился и как мог туго связал обоих ликвидаторов. Выпрямился и не без гордости оглядел дело рук своих.

– А теперь трахаться? – с надеждой спросила матрешка.

– Какая ты ненасытная! – я укоризненно покачал головой. – Все бы тебе трахаться да трахаться. Перерывы-то между трахом нужно делать?

Офигев от такого поворота, матрешка уставилась на меня вытаращенными глазами – чистый филин. А я жестом купца на рынке обвел лежащие тела щедрым взмахом руки:

– И, по совести, зачем тебе я? Меня били, меня пытали. Я умер и у меня сделалась импотенция. А вот – смотри какие мужчинки. Высший сорт, экспортное исполнение. К тому же, связанные. Сопротивляться не будут. А если будут – так еще интереснее. Берешь?

– Ты их мне оставляешь? – недоверчиво спросила она. Я кивнул. – Конечно, беру. А водка?

Наглая баба. Я бы даже сказал – беспредельщица. Я ей вместо себя одного целых двух трахалей оставляю, а она еще и водки требует.

Присев над телом длинного, я охлопал его карманы и вытащил пушку и аж два бумажника. Пушку я оставил себе, а один из бумажников протянул матрешке:

– Держи, ненасытная моя. Здесь не только на водку – даже на закуску хватит.

Второй бумажник изначально был моим – в нем даже документы на мое имя лежали, а потому я поместил его на полагающееся по закону место – во внутренний карман куртки. Матрешка же внимательно изучила содержимое второго лопатника и недовольно заявила:

– А чего это ты их обшариваешь? Если ты их мне оставляешь, то я должна обшаривать.

– С какого это праздника? – удивился я, перебазируясь ко второму пленнику. – Это ко мне гости пришли. В конце концов, то, что тебе нужно, останется при них, – я хлопнул коротышку ладошкой в район паха, и тот заметно вздрогнул. Значит, пришел в себя, а делает вид, что все еще в отрубе. Нехорошо. Я вынул из его кармана ключ от машины и посоветовал: – Ты глаза-то открой. Нам поговорить нужно. И не претворяйся тряпочкой, а то я тебя еще раз по яйцам стукну.

Угроза возымела действие. В чем я, впрочем, с самого начала не сомневался – ведь в мире так мало мужиков, которым плевать на свои яйца.

– Так что ты узнал от Ленивого? – спросил я, пялясь в открывшиеся глаза.

– Ничего, – прохрипел коротышка. – Он мне ту же песню спел. Только у него глазки бегали, поэтому я ему уже не верю. Выберусь отсюда – он мне все выложит. Паяльник в очко засовывать не зря придумали.

Я поперхнулся. Радикальный товарищ, ничего не скажешь. Бедный, бедный Ленивый. Впрочем – чего я так распереживался? По всему выходило, что я до него первым доберусь. Вытяну нужную информацию – и пусть коротышка развлекается с ним, как хочет. Хоть паяльником, хоть, натурально, лампой Аладдина. Мне будет уже все равно. Но слегка урезонить тело у моих ног все же не мешало.

– Если выберешься. Если тебя вот эта баба не затрахает в бычью шкурку.

Он посмотрел на матрешку и тоже поперхнулся. Один-один.

– А куда делся мой кореш, с которым мы к «Колизею» разбираться ездили, Ленивый не сказал? Ведь это он его спрятал куда-то, однозначно.

– Нет, не сказал, – в голосе коротышки уже не было визгливых ноток. Одна сплошная безнадега. – Да мы и не спрашивали.

– Ясно, – я не стал упорствовать. А зачем? Четыре Глаза был им изначально неинтересен. Их интересовал я – как предполагаемый виновник разрушения «Колизея» и потенциальный многомиллионный должник. – Меня, получается, Лора вломила? – Он кивнул, и я кивнул в ответ. Молодец баба. Развела, как ребенка. – Машину у входа оставили? – Он снова кивнул, и я поднялся.

Разговор, а с ним и ночное приключение, закончился. Большего, чем уже узнал, я из пленников выжать не сумею. И, подобрав с пола фонарик, который, падая, выронил коротышка, я махнул матрешке рукой:

– Они твои.

Покидая каморку, я услышал звук расстегиваемой ширинки и полный отчаянья стон коротышки.