Текст книги "Сказки"

VIII

В столице славного царя Гороха и стон, и плач, и горе, а злой король Косарь веселится в своём стане. Чем хуже славному царю Гороху, тем веселее злому королю Косарю. Каждое утро злой король Косарь пишет письмо, привязывает его к стреле и пускает в город. Его последнее письмо было такое:

«Эй ты, славный царь Горох, немного у тебя закуски осталось, – приходи ко мне, я тебя накормлю. Царю Пантелею я хоть бороду оставил, а у тебя и этого нет – у тебя не борода, а мочалка».

Сидит славный царь Горох в башне, читает королевские письма и даже плачет от злости.

Весь народ, сбежавшийся к столице, страшно голодал. Люди умирали от голода прямо на улице. Теперь уже никто не боялся славного царя Гороха – всё равно умирать. Голодные люди приходили прямо к башне, в которой заперся царь Горох, и ругали его:

– Вот, старый колдун караулит ведьму-дочь… Сжечь их надо, а пепел пустить по ветру. Эй, Горох, выходи лучше добром!

Слушает все эти слова царь Горох и плачет. Зачем он злился и притеснял всех? Пока был добрый – всё было хорошо. Гораздо выгоднее быть добрым. Догадался царь Горох, как следовало жить, да поздно. А тут ещё рябая девица сидит у окошка и поёт:

 
Жил да поживал славный царь Горох,
Победить его никто не мог…
А вся сила в том была,
Что желал он всем добра.
 

– Правда, правда… – шептал царь Горох, обливаясь слезами.

Потом мудрёная девица сказала ему:

– Вот что, славный царь Горох… Не ты меня держишь в башне, а я тебя держу. Понял? Ну, так довольно… Нечего тебе здесь больше делать. Ступай-ка домой – царица Луковна очень соскучилась о тебе. Как придёшь домой – собирайся в дорогу. Понял? А я приду за вами…

– Как же я пойду – меня убьют дорогой.

– Никто не убьёт. Вот я тебе дам пропуск…

Оторвала девица одну заплатку со своего платья и подала царю. И действительно, дошёл царь Горох до самого дворца, и никто его не узнал, даже свои дворцовые слуги. Они даже не хотели его пускать во дворец. Славный царь Горох хотел было рассердиться и тут же всех их казнить, да вовремя припомнил, что добрым быть куда выгоднее. Сдержался царь Горох и сказал слугам:

– Мне бы только увидать царицу Луковну. Всего одно словечко сказать…

Слуги смилостивились и допустили старика к царице. Когда он шёл в царские покои, они сказали ему одно:

– Царица у нас добрая, смотри не вздумай просить у неё хлеба. Она и сама через день теперь ест. А всё из-за проклятого царя Гороха…

Царица Луковна узнала мужа сразу и хотела броситься к нему на шею, но он сделал ей знак и шепнул:

– Бежим скорее… После всё расскажу.

Сборы были короткие – что можно унести в руках. Царица Луковна взяла только одну пустую коробочку, в которой жила Горошинка. Скоро пришла и Босоножка и повела царя с царицей. На улице догнал их царь Пантелей и со слезами заговорил:

– Что же это вы меня одного оставляете?

– Ну идём с нами… – сказала Босоножка. – Веселее вместе идти.

IX

Король Косарь стоял под столицей царя Гороха уже второй год и не хотел брать города приступом, чтобы не губить напрасно своих королевских войск. Всё равно сами сдадутся, когда «досыта наголодаются».

От нечего делать веселится злой король Косарь в своей королевской палатке. Веселится и днём, веселится и ночью. Горят огни, играет музыка, поют песни… Всем весело, только горюют одни пленники, которых охраняет крепкая королевская стража. А среди всех этих пленников больше всех горюет царевич Орлик, красавец Орлик, о котором тосковали все девушки, видавшие его хотя бы издали. Это был орлёнок, выпавший из родного гнезда. Но приставленная к царевичу стража стала замечать, что каждое утро прилетает откуда-то белобокая сорока и что-то долго стрекочет по-своему, по-сорочьему, а сама так и вьётся над землянкой, в которой сидел пленный царевич. Пробовали стрелять в неё, но никто попасть не мог.

– Это какая-то проклятая птица! – решили все.

Как ни веселился король Косарь, а надоело ему ждать покорности. Послал он в осаждённый город стрелу с письмом, в котором предупреждал царя Гороха, что если города ему не сдадут, то завтра царевич Орлик будет казнён. Ждал Косарь ответа до самого вечера, но так и не получил его. И в столице не знал ещё никто, что славный царь Горох бежал.

– Завтра казнить царевича Орлика, – приказал король Косарь. – Надоело мне ждать… Всех буду казнить, кто только попадётся мне в руки. Пусть помнят, какой был король Косарь…

К утру всё было готово для казни. Собралось всё королевское войско смотреть, как будут казнить царевича Орлика. Вот уже загудели уныло трубы, и сторожа вывели царевича. Молодой красавец не трусил, а только с тоской смотрел на родную столицу, стены которой были усыпаны народом. Там уже было известно о казни царевича.

Король Косарь вышел из палатки и махнул платком – это значило, что прощения не будет. Но как раз в это время налетела сорока, взвилась над землянкой пленного царевича и страшно затрещала. Она вилась над самой головой короля Косаря.

– Что это за птица? – рассердился король Косарь.

Придворные бросились отгонять птицу, а она так и лезет – кого в голову клюнет, кого в руку, а кому прямо в глаз норовит попасть. И придворные рассердились. А сорока села на золотую маковку королевской палатки и точно всех дразнит. Начали в неё стрелять, и никто попасть не может.

– Убейте её! – кричит король Косарь. – Да нет, куда вам… Давайте мне мой лук и стрелы. Я покажу вам, как нужно стрелять…

Натянул король Косарь могучей рукой тугой лук, запела оперённая лебединым пером стрела, и свалилась с маковки сорока. Тут у всех на глазах свершилось великое чудо. Когда подбежали поднять убитую сороку, на земле лежала с закрытыми глазами девушка неописанной красоты. Все сразу узнали в ней прекрасную царевну Кутафью. Стрела попала ей прямо в левую руку, в самый мизинец. Подбежал сам король Косарь, припал на колени и в ужасе проговорил:

– Девица-краса, что ты со мной сделала?

Раскрылись чудные девичьи глаза, и прекрасная царевна Кутафья ответила:

– Не вели казнить брата Орлика…

Король Косарь махнул платком, и стража, окружающая царевича, расступилась.

X

Ведёт Босоножка двух царей да царицу Луковну, а они идут да ссорятся. Всё задирает царь Пантелей.

– Ах, какое у меня отличное царство было!.. – хвастается он. – Такого другого царства и нет…

– Вот и врёшь, царь Пантелей! – спорит Горох. – Моё было не в пример лучше…

– Нет, моё!..

– Нет, моё!..

Как ни старается царь Горох сделаться добрым, а никак не может. Как тут будешь добрым, когда царь Пантелей говорит, что его царство было лучше?

Опять идут.

– А сколько у меня всякого добра было! – говорит царь Пантелей. – Одной казны не пересчитаешь. Ни у кого столько не было.

– Опять врёшь! – сказал царь Горох. – У меня и добра и казны было больше.

Идут цари и ссорятся. Царица несколько раз дёргала царя Гороха за рукав и шептала:

– Перестань, старик… Ведь ты же хотел быть добрым?

– А ежели царь Пантелей мешает мне быть добрым? – сердится славный царь Горох.

Всякий думает о своём, а царица Луковна – всё о детях. Где-то красавец-царевич Орлик? Где-то прекрасная царевна Кутафья? Где-то царевна Горошинка? Младшей дочки было ей больше всего жаль. Поди, и косточек не осталось от Горошинки… Идёт царица и потихоньку вытирает материнские слёзы рукавом.

А цари отдохнут и опять спорят. Спорили, спорили, чуть не подрались. Едва царица Луковна их разняла.

– Перестаньте вы грешить, – уговаривала она их. – Оба лучше… Ничего не осталось, так и хвалиться нечем.

– У меня-то осталось! – озлился славный царь Горох. – Да, осталось… Я и сейчас богаче царя Пантелея.

Рассердился царь Горох, сдёрнул перчатку с правой руки, показал царю Пантелею свои шесть пальцев и говорит:

– Что, видел? У тебя пять пальцев всего, а у меня целых шесть – вот и вышло, что я тебя богаче.

– Эх ты, нашёл чем хвалиться! – засмеялся царь Пантелей. – Уж если на то пошло, так у меня одна борода чего стоит…

Долго спорили цари, опять чуть не подрались, но царь Пантелей изнемог, присел на кочку и заплакал. Царю Гороху сделалось вдруг совестно. Зачем он хвастался своими шестью пальцами и довёл человека до слёз?

– Послушай, царь Пантелей… – заговорил он. – Послушай… брось!..

– Никак не могу бросить, царь Горох.

– Да ты о чём?

– А я есть хочу. Лучше уж было остаться в столице или идти к злому королю Косарю. Всё равно помирать голодною смертью…

Подошла Босоножка и подала царю Пантелею кусок хлеба. Съел его царь Пантелей да как закричит:

– А что же ты, такая-сякая, щей мне не даёшь?!. По-твоему цари всухомятку должны есть? Да я тебя сейчас изничтожу…

– Перестань, нехорошо… – уговаривал царь Горох. – Хорошо, когда и кусок хлебца найдётся.

XI

Долго ли, коротко ли вздорили цари между собой, потом мирились, потом опять вздорили, а Босоножка идёт себе впереди, переваливается на кривых ногах да черёмуховой палкой подпирается. Царица Луковна молчала, боялась, чтобы не было погони, чтобы не убили царя Гороха, а когда ушли подальше и опасность миновала, она стала думать другое. И откуда взялась эта самая Босоножка? И платьишко на ней рваное, и сама она какая-то корявая да ещё к тому же хромая. Не нашёл царь Горох девицы хуже. Такой-то уродины и близко бы к царскому дворцу не пустили. Начала царица Луковна посерживаться и спрашивает:

– Эй ты, Босоножка, куда это ты нас ведёшь?…

Цари тоже перестали спорить и тоже накинулись на Босоножку:

– Эй ты, кривая нога, куда нас ведёшь?

Босоножка остановилась, посмотрела на них и только улыбнулась. А цари так к ней и подступают: сказывай, куда завела?

– А в гости веду… – ответила Босоножка и ещё прибавила: – Как раз к самой свадьбе поспеем.

Тут уж на неё накинулась сама царица Луковна и начала её бранить. И такая, и сякая – до свадьбы ли теперь, когда у всякого своего горя не расхлебаешь. В глаза смеётся Босоножка над всеми.

– Ты у меня смотри! – грозилась царица Луковна. – Я шутить не люблю.

«Эй ты, Босоножка, куда это ты нас ведёшь?…»

Ничего не сказала Босоножка, а только показала рукой вперёд. Теперь все увидели, что стоит впереди громадный город, с каменными стенами, башнями и чудными хоромами, перед городом раскинут стан и несметное войско. Немного струсили цари и даже попятились назад, а потом царь Пантелей сказал:

– Э, всё равно, царь Горох! Пойдём… Чему быть – того не миновать, а может, там и покормят. Очень уж я о щах стосковался…

Царь Горох тоже не прочь был закусить, да и царица Луковна проголодалась.

Нечего делать, пошли. Никто не думает даже, какой это город и чей стан раскинут. Царь Горох идёт и думает, зачем он хвастался перед царём Пантелеем своими шестью пальцами, – болтлив царь Пантелей и всем расскажет. А царица Луковна начала прихорашиваться и сказала Босоножке:

– Иди-ка ты, чумичка, позади нас, а то ещё осрамишь перед добрыми людьми…

Идут дальше. А их уж заметили на стану. Валит навстречу народ, впереди скачут вершники. Приосанились оба царя, а царь Пантелей сказал:

– Ну, теперь дело не одними щами пахнет, а и кашей и киселём… Очень уж я люблю кисель!..

Смотрит царица Луковна и своим глазам не верит. Едет впереди на лихом коне сам красавец-царевич Орлик и машет своей шапкой. А за ним едет, тоже на коне, прекрасная царевна Кутафья, а рядом с ней едет злой король Косарь.

– Ну, теперь, кажется, вышла каша-то с маслом… – забормотал испугавшийся царь Пантелей и хотел убежать, но его удержала Босоножка.

Подъехали все, и узнал славный царь Горох родных детей.

– Да ведь это моя столица! – ахнул он, оглядываясь на город.

Спешились царевич Орлик и царевна Кутафья и бросились в ноги отцу и матери. Подошёл и король Косарь.

– Ну, что же ты пнём стоишь? – сказал ему славный царь Горох. – От поклону голова не отвалится…

Поклонился злой король Косарь и сказал:

– Бью тебе челом, славный царь Горох!.. Отдай за меня прекрасную царевну Кутафью.

– Ну, это ещё посмотрим, – гордо ответил царь Горох.

С великим торжеством повели гостей в королевскую палатку. Все их встречали с почётом. Даже царь Пантелей приосанился. Только когда подходили к палатке, царица Луковна хватилась Босоножки, а её и след простыл. Искали-искали, ничего не нашли.

– Это была Горошинка, мама, – шепнула царице Луковне прекрасная царевна Кутафья. – Это она всё устроила.

Через три дня была свадьба – прекрасная царевна Кутафья выходила за короля Косаря. Осада с города была снята. Все ели, пили и веселились. Славный царь Горох до того развеселился, что сказал царю Пантелею:

– Давай поцелуемся, царь Пантелей… И из-за чего мы ссорились? Ведь ежели разобрать, и король Косарь совсем не злой…

XII

Когда царь Горох с царицей Луковной вернулся к себе домой со свадьбы, Босоножка сидела в царицыной комнате и пришивала на свои лохмотья новую заплатку. Царица Луковна так и ахнула.

– Да откуда ты взялась-то, уродина? – рассердилась старуха.

– Вы на свадьбе у сестрицы Кутафьи веселились, а я здесь свои заплатки чинила…

– Сестрицы?! Да как ты смеешь такие слова выговаривать, негодная!.. Да я велю сейчас тебя в три метлы отсюда выгнать – тогда и узнаешь сестрицу Кутафью…

– Мама, да ведь я твоя дочь – Горошинка!

У царицы Луковны даже руки опустились. Старуха села к столу и горько заплакала. Она только теперь припомнила, что сама Кутафья ей говорила о Горошинке. Весело было на свадьбе, и про Горошинку с радости все и забыли.

– Ох, забыла я про тебя, доченька, – плакалась царица Луковна. – Совсем из памяти вон… А ещё Кутафья про тебя мне шепнула. Вот грех какой вышел!

Но, посмотрев на Босоножку, царица Луковна вдруг опять рассердилась и проговорила:

– Нет, матушка, не похожа ты на мою Горошинку… Ни-ни!.. Просто взяла да притворилась и назвалась Горошинкой. И Кутафью обманула… Не такая у меня Горошинка была…

– Право, мама, я Горошинка, – уверяла Босоножка со слезами.

– Нет, нет, нет… И не говори лучше. Ещё царь Горох узнает и сейчас меня казнить велит…

– Отец у меня добрый!..

– Отец?!. Да как ты смеешь такие слова говорить? Да я тебя в чулан посажу, чумазую!

Горошинка заплакала. Она же о всех хлопотала, а её и на свадьбу забыли позвать, да ещё родная мать хочет в чулан посадить. Царица Луковна ещё сильнее рассердилась и даже ногами затопала.

– Вот ещё горюшко навязалось! – кричала она. – Ну, куда я с тобою денусь? Придёт ужо царь Горох, увидит тебя – что я ему скажу? Да он и меня расказнит за такую-то дочь. Одним словом, обманываешь ты меня, а я ещё тебя слушаю. Уходи сейчас же с моих глаз…

– Некуда мне идти, мама…

– Какая я тебе мама?!. Ах ты, чучело гороховое, будет притворяться-то!.. Тоже придумает: дочь!

Царица Луковна и сердилась, и плакала, и решительно не знала, что ей делать. А тут ещё, сохрани бог, царь Горох как-нибудь узнает. Вот беда прикачнулась.

Думала, думала старушка и решила послать за дочерью Кутафьей: «Она помоложе, может, что и придумает, а я уж старуха, и взять с меня нечего…»

Недели через три приехала и Кутафья, да ещё вместе со своим мужем, королём Косарём. Всё царство обрадовалось, а во дворце поднялся такой пир, что царица Луковна совсем позабыла о Босоножке, то есть не совсем забыла, а всё откладывала разговор с Кутафьей.

«Пусть молодые-то повеселятся да порадуются, – думала царица Луковна. – Покажи им этакую чучелу, так все гости, пожалуй, разбегутся».

И гости веселятся напропалую, а всех больше царь Пантелей – пляшет старик, только борода трясётся. Король Косарь отдал ему всё царство назад, и царь Пантелей радовался, точно вчера родился. Он всех обнимал и лез целоваться, так что царь Горох даже немного рассердился.

– Что ты лижешь, Пантелей, точно телёнок!..

– Голубчик, царь Горохушко, не сердись!.. – повторял царь Пантелей, обнимая старого друга. – Ах, какой ты… Теперь я опять никого не боюсь и хоть сейчас опять готов воевать.

– Ну, это дело ты брось… Прежде я тоже любил повоевать, а теперь ни-ни!.. И так проживём…

Чтобы как-нибудь гости не увидали Босоножки, царица Луковна запрятала её в своей комнате на ключ, и бедная девушка могла любоваться только в окно, как веселились другие. Гостей наехало со всех сторон видимо-невидимо, и было что посмотреть. Когда надоедало веселиться в горницах, все гости выходили в сад, где играла весёлая музыка, а по вечерам горели разноцветные огни. Царь Горох похаживал среди гостей, разглаживал свою бороду и весело приговаривал:

– Не скучно ли кому? Не обидел ли я кого? Хватает ли всем вина и еды? Кто умеет веселиться, тот добрый человек…

Босоножка видела из окна, как царь Пантелей с радости подбирал полы своего кафтана и пускался вприсядку. Он так размахивал длинными руками, что походил на мельницу или на летучую мышь. Не утерпела и царица Луковна – тряхнула стариной. Подбоченясь, взмахнула шёлковым платочком и поплыла павой, отбивая серебряными каблучками.

– Эх-эх-эх!.. – приговаривала она, помахивая платочком.

– Ай да старуха! – хвалил царь Горох. – Когда я был молодой, так вот как умел плясать, а теперь брюхо не позволяет…

Босоножка смотрела на чужое веселье и плакала: очень уж ей было обидно чужое веселье.

XIII

Сидя у своего окошка, Босоножка много раз видела сестру, красавицу Кутафью, которая ещё более похорошела, как вышла замуж. Раз Кутафья гуляла одна, и Босоножка ей крикнула:

– Сестрица Кутафья, подойдите сюда!

В первый раз Кутафья сделала вид, что не слыхала, во второй раз она взглянула на Босоножку и притворилась, что не узнала её.

– Милая сестрица, да ведь это я, Горошинка!

Красавица Кутафья пошла и пожаловалась матери. Царица Луковна страшно рассердилась, прибежала, выбранила Босоножку и закрыла окно ставнями.

– Ты у меня смотри! – ворчала она. – Вот ужо, дай только гостям уехать… Пристало ли тебе, чучеле, с красавицей Кутафьей разговаривать? Только меня напрасно срамишь…

Сидит Босоножка в темноте и опять плачет. Свету только и осталось, что щёлочка между ставнями. Нечего делать, от скуки и в щёлочку насмотришься. По целым часам Босоножка сидела у окна и смотрела в свою щёлочку, как другие веселятся. Смотрела-смотрела и увидела красавца-витязя, который приехал на пир случайно. Хорош витязь – лицо белое, глаза соколиные, русые кудри из кольца в кольцо. И молод, и хорош, и удал. Все любуются, а другие витязи только завидуют. Нечего сказать, хорош был король Косарь, а этот получше будет. Даже гордая красавица Кутафья не один раз потихоньку взглянула на писаного красавца и вздохнула.

А у бедной Босоножки сердце так и бьётся, точно пойманная птичка. Очень уж ей понравился неизвестный витязь. Вот бы за кого она и замуж пошла. Да вся беда в том, что Босоножка не знала, как витязя зовут, а то как-нибудь вырвалась бы из своей тюрьмы и ушла бы к нему. Всё бы ему до капельки рассказала, а он, наверно, пожалел бы её. Ведь она хорошая, хотя и уродина.

Сколько гости ни пировали, а пришлось разъезжаться по домам. Царя Пантелея увезли совсем пьяного. На прощанье с дочерью царица Луковна вспомнила про свою Босоножку и расплакалась.

– Ах, что я с нею только делать буду, Кутафья… И царя Гороха боюсь, и добрых людей будет стыдно, когда узнают.

Красавица Кутафья нахмурила свои соболиные брови и проговорила:

– О чём ты плачешь, матушка? Пошли её в кухню, на самую чёрную работу – вот и всё… Никто и не посмеет думать, что это твоя дочь.

– Да ведь жаль её, глупую…

– Всех уродов не пережалеешь. Да я и не верю ей, что она твоя дочь. Совсем не в нашу семью: меня добрые люди красавицей называют, и брат Орлик тоже красавец. Откуда же такой-то уродине взяться?

– Говорит, что моя…

– Мало ли что она скажет… А ты её пошли в кухню, да ещё к самому злому повару.

Сказано – сделано. Босоножка очутилась на кухне. Все повара и поварихи покатываются со смеху, глядя на неё:

– Где это наша царица Луковна отыскала такую красоту? Вот так красавица… Хуже-то во всём гороховом царстве не сыскать.

– И одежёнка на ней тоже хороша, – удивлялась повариха, разглядывая Босоножку. – Ворон пугать… Ну и красавица!

А Босоножка была даже рада, что освободилась из своего заточения, хотя её и заставляли делать самую чёрную работу – она мыла грязную посуду, таскала помои, мыла полы. Все так ею и помыкали, а особенно поварихи. Только и знают, что покрикивают:

– Эй ты, хромая нога, только даром царский хлеб ешь! А пользы от тебя никакой нет…

Особенно донимала её старая повариха, злющая старая баба, у которой во рту словно был не один язык, а целых десять. Случалось не раз, что злая баба и прибьёт Босоножку: то кулаком в бок сунет, то за косу дёрнет. Босоножка всё переносила. Что можно было требовать от чужих людей, когда от неё отказались родная мать и сестра. Спрячется куда-нибудь в уголок и потихоньку плачет – только и всего. И пожаловаться некому. Правда, царица Луковна заглядывала несколько раз на кухню и справлялась о ней, но все поварихи и повара кричали в один голос:

– Ленивая-преленивая эта уродина, царица! Ничего делать не хочет, а только даром царский хлеб ест…

– А вы её наказывайте, чтобы не ленилась, – говорила царица.

Стали Босоножку наказывать: то без обеда оставят, то запрут в тёмный чулан, то поколотят. Больше всего возмущало всех то, что она переносила всё молча, и если плакала, то потихоньку.

– Это какая-то отчаянная! – возмущались все. – Её ничем не проймёшь. Она ещё что-нибудь сделает с нами. Возьмёт да дворец подожжёт – чего с неё взять, с колченогой!

Наконец вся дворня вышла из терпения, и все гурьбой пошли жаловаться царице Луковне:

– Возьми ты от нас, царица Луковна, свою уродину. Житья нам не стало с нею. Вот как замаялись с нею все – и не рассказать.

Подумала-подумала царица Луковна, покачала головой и сказала:

– А что я с ней буду делать? Надоело мне слушать про неё…

– Сошли ты её, царица-матушка, на задний двор. Пусть гусей караулит… Самое это подходящее ей дело.

– В самом деле, послать её в гусятницы! – обрадовалась царица Луковна. – Так и сделаем… По крайней мере, с глаз долой.