Текст книги "Орден мраморной Горгоны"

Кащей зевнул и открыл глаза.

– Каждый раз просыпаюсь под чьи-нибудь крики, – заметил он. – Что за дикие манеры – кричать спящему под ухо?

– А-а-а-а-а!!! – ответил корбулит, пытаясь выдернуть ногу.

Кащей щелкнул пальцами, и челюсти черепушки разжались.

– Ты что-то сказал? – спросил он.

Корбулит посмотрел на него свирепым взглядом, но промолчал и отскочил в сторону на одной ноге. Присел в дальнем от Кащея углу и снял обувь, желая посмотреть, насколько сильно его укусили. Тишину прорезал новый вопль.

– Не переживай, – ответил Кащей. – Теперь тебя точно примут на учебу в академию: одноногие поступают без экзаменов. Правда, если извилин в твоих мозгах еще меньше, чем оставшихся ног, то долго ты там не продержишься.

– Где крестьяне? – приступил к допросу командир группы.

– Вы их не покормили, и они усохли.

– Как, усохли?

Кащей посмотрел на корбулита с удивлением.

– Как сухофрукты, конечно!

– Не мели языком. Где крестьяне, в последний раз мирно спрашиваю?

Кащей пожал плечами и указал в сторону леса.

– Запирая их здесь, вы забыли осмотреть дом на наличие полного комплекта стен.

Командир выругался.

– Могли бы и предупредить! – рявкнул он.

– Мы себе не враги.

Командир сжал кулак, чтобы ударить пленника, но передумал.

– И ведь не поспоришь… – сказал он. – А ты почему не ушел?

– А потому что я здесь живу, – ответил Кащей. – И притом, зачем мне уходить, если с вами так весело? Я умирать буду, но не забуду, как вы оборонялись от свиной туши на вертеле. Кричали, что она кусается, а сами пытались схватить ее голыми руками над пламенем. Потом обвинили ее в неподчинении, обложили хворостом и полностью сожгли. Но самое интересное наступило, когда вы сбрили с елки все иголки, перед этим объявив ее новобранцем, а затем потребовали идти в лес и искать двух стервозных дам.

– Ну, поскольку ты это вспомнил, – сказал командир, – пришло время умирать. Надеюсь, ты хорошо подготовился к переходу в мир иной?

– Насколько мне известно, переход в мир иной – это всегда стопроцентная импровизация. Разве не так?

– Так, – согласился командир. – За редким исключением.

Кащей сел на бревнышко и стряхнул с плаща опилки.

– Мне позволят надышаться перед смертью? – спросил он деловито.

– Нет, – категорически отказал в просьбе корбулит. – Перед смертью не надышишься.

– Тогда ладно, – сказал Кащей. – А выбрать смерть я могу?

– Надеюсь, ты не потребуешь бросить тебя в терновый куст?

– Я похож на кролика?

– Нет. Как ты хочешь умереть?

– Ухаживая за вашими старенькими могилками.

Корбулиты закашлялись.

– И как ты это себе представляешь? – спросил командир.

– В радужных тонах, – кратко описал Кащей. – А что?

– Не пойдет. У нас другие планы.

– Тогда давайте займемся ими. Как вы желаете умереть?

– Никак. Мы мечтаем захватить бесхозные земли.

– Опять?! – Кащей аж вскочил.

– Что значит, опять? – насупились корбулиты. – Мы еще ни разу их не захватывали.

– Вы – нет, – согласился Кащей. – Но до вас этим увлекательным делом занимались десятки тысяч человек! У вас как-то с желаниями туговато, что ли? Лучше бы взглянули на небо и размечтались полететь к звездам. Там полным-полно бесхозных планет, их даже захватывать не придется. Главное – совершить посадку в нужном месте и не разбиться при этом.

– Короче, парень, хватит заговаривать нам зубы, – сказал командир. – Последнему идиоту известно, что Земля плоская, а небо – это стеклянная сфера, на ночь закрываемая дополнительной деревянной, сквозь дырочки в которой видно, как сияет солнце.

Кащей в некотором удивлении наклонил голову в сторону: как ни странно, но с прозвучавшим вариантом существования Земли ему сталкиваться не доводилось. Отметив про себя, что при следующей встрече со Златой он непременно расскажет ей новую версию строения вселенной, Кащей согласно кивнул:

– Да, вы правы, – сказал он. – Земля на самом деле плоская. Но сфера не стеклянная, как вы думаете, а алмазная. Я лично доходил до Края Света и отломал от небесной сферы уйму алмазов. А теперь, так и быть, убивайте меня! Чему быть, того не миновать! – Кащей сел на одно колено и положил голову на бревно. Но корбулиты, глаза которых настолько загорелись от жадности, что осветили самые темные уголки амбара, решительно отказались убивать Кащея после услышанного.

– Знаешь, мы решили сохранить тебе жизнь, – сказали они наперебой, что показывало: корбулиты подумали об одном и том же совершенно самостоятельно, – но взамен ты должен привести нас на Край Света к алмазной сфере.

– Зачем вам?

– А мы того… охранять ее будем от посягательств на ее целостность всякого сброда вроде тебя, – уверенно заявили корбулиты. – Иначе каждый дурак сможет отколупать себе немного или много алмазов от сферы, и в один прекрасный день она треснет и рассыплется алмазным дождем на наши головы.

– Вам жалко алмазного дождя? Боитесь, что ваши сокровища обесценятся?

Корбулиты переглянулись и набросились на Кащея с упреками:

– Мы не только о себе думаем! Если сфера упадет, то небо, которое держалось на сфере, тоже рухнет и расплющит нас, как нечего делать! Наш мир погибнет, и кто будет тому виной? Ты! А все почему? Потому что не захотел показать нам Край Света и позволить его защитить от жадных и загребущих ручонок искателей сокровищ.

– Насколько я помню, минуту назад вы мечтали захватить новые территории, а не охранять крышку мира от посягательства алмазодобытчиков, – напомнил Кащей. – Вы меня обманываете!

– Да ты… – разозлились корбулиты, – да мы… да вы… да пошел ты на фиг со своими обвинениями!!! Казнить его, и дело с концом! Сами Край Света отыщем, без твоих соплей!

– Сроду не слышал, чтобы сопли занимались розыскной работой… Значит, вы все-таки отрубите мне голову?

– Нет, мы сделаем страшнее: повесим тебя на страх прочим, – сказал командир. – Пусть видят, как поступают корбулиты с теми, кто им мешает. Приговор приведется в исполнение прямо сейчас.

– Может, пусть сначала проведет нас к Краю Света? – робко спросил кто-то из корбулитов.

– Знаю я этих проводников, – сердито ответил командир. – Наговорят с три короба, а как до дела доходит, так Край Света начинается в середине первого же болота, а проводник по старой народной традиции незаметно исчезает. А ты расхлебывай болотную жижу и радуйся, если тебя в нее не засосало. Повесить этого нахального, и дело с концом!

– Ну, повесить, так повесить, – смиренно сказал Кащей. – Только не здесь. Ведь у меня, как это полагается, есть последнее желание, и его нужно выполнить.

– Где ты хочешь быть повешенным?

– Отведите меня в вашу столицу, – попросил он. – Хочу на прощание еще раз полюбоваться красотами этого замечательного города. А потом вешайте, так и быть!

– Делать нам больше нечего. Туда идти невесть сколько, нахлебники нам ни к чему.

– А я вам за это расскажу, где можно добыть горы золота, – закинул крючок с наживкой Кащей. – Я много где был, почти всю планету обошел. Не хочу, чтобы мои знания пропали напрасно.

Корбулиты переглянулись, в их глазах невыносимо ярко засверкал огонь наживы. Крючок был проглочен.

– Так и быть, но учти: устанешь – волоком тащить не будем, прибьем на месте!

– Еще посмотрим, кому кого прибивать придется! – воскликнул Кащей, заставляя корбулитов разозлиться.

– Ты на что намекаешь? Лучше нас, что ли?

– А пойдем и проверим! – азартно воскликнул Кащей. – Прямо сейчас! Давайте, если вы не трусы!

Корбулиты растерялись.

– Давай! – воскликнул уязвленный в самое сердце командир. – Вперед! До самой столицы!

И не успели корбулиты опомниться, как уже весело шагали обратно в родное королевство.

К вечеру пятого дня от отряда остались только двое: Кащей и командир группы. Остальные корбулиты, не выдержав беспрерывного движения, время от времени падали без сознания или сил на землю на всем протяжении пути, где и оставались, сгорая от стыда за свой проигрыш. Командир оказался крепким орешком, но даже он с ужасом смотрел на Кащея, прошагавшего пятьсот километров, и до сих пор пребывающего в отличном настроении, словно вышедшего на легкую прогулку вокруг дома, а не отправившегося в далекие края под конвоем.

День сменялся ночью, а они все шли и шли, делая перерывы, когда становилось совсем темно, и ноги не то что не шли, но уже и не волочились.

Так они и добрались до столицы: злобный шутник Кащей первым, гордо подняв голову и делая вид, что шагает, а в реальности паря в сантиметре от земли при помощи пояса с антигравом, и плетущийся в полукилометре от него сгорбленный от усталости и недосыпания командир с дикой одышкой и положенным на плечо высунутым языком.

Кащей дождался, пока командир дойдет до ворот в город, и вместе с ним отправился прямиком во дворец: командир намеревался сообщить о том, насколько ценного пленника он привел. Из-за усталости, вызванной долгим походом, капитан совершенно упустил из виду крошечную деталь: пленник вовсе не пытался убежать, как он думал все это время. Более того, при встрече с первым советником Кашей подарил последнему золотой самородок весом в половину килограмма и сказал, что у него этих сокровищ еще видимо-невидимо. После чего попросил аудиенции у короля.

О чем шла речь на аудиенции, знали только три человека: король, первый советник и Кашей, но после этого Кашею предоставили лучшую дворцовую камеру для особо важных персон. Согласно официальным записям, его арестовали, пообещав свободу, когда он напишет абсолютно все, что знает об окружающем мире и разного рода сокровищах и драгоценностях. Командир получил громадную премию за то, что привел такого ценного пленника, и навечно переехал в подаренную королем деревню.

Отряды корбулитов ежемесячно получали его записи и отправлялись в дальние края, а Кащей все сочинял и сочинял фантастические истории о несметных богатствах, в изобилии разбросанных в дальних землях, и представлял, как злится Снежана, не в силах отыскать чемпиона мира по пряткам и захватить его замок.

– Попробуй теперь меня отыскать, Снежана Морозовна, – хихикнул Кащей, радуясь тому, что одним ударом убил двух зайцев: спрятался от Снежной Королевы и оказался под боком у короля Корбула, чья смерть послужит началом борьбы с какой-то медведкой. Цыганка не сказала, когда именно появится это странное существо, но Кащей никуда не торопился и мог совершенно спокойно провести в секретных хоромах несколько лет, пока Снежная Королева прочесывает всю планету, разыскивая владельца замка, чтобы отнять у него ключи от замка.

Каждый занимался своим делом.

* * *

Пять лет спустя…

Баррагин вытер со лба холодный пот и откинулся на спинку кресла-качалки. Кресло закачалось, поскрипывая от старости, а колдун с чувством ни с чем не сравнимой радости от завершения гигантского объема работы закрыл глаза и расслабился.

В приоткрытое окно подул свежий ветер, постепенно унося с собой запахи магических эликсиров, колдовских зелий и раскаленного железа. Сизое облако дыма вытекало на улицу и поднималось к небу, быстро растворяясь в воздухе.

На стене в отдельных рамках висели копии дипломов, полученных два года назад по случаю окончания университета. Два золотых диплома, принадлежавших Баррагину и Фармавиру, соседствовали с одним бронзовым, Альтареса, и портретом профессора Гризлинса в черной рамочке – он умер в прошлом году на рабочем месте, счастливый и довольный от того, что сумел сделать почти все, что хотел и доработал в лаборатории до глубокой старости, что удавалось далеко не каждому.

На широком лабораторном столе среди посудин, горшков и мешочков с порошками и брусочками металлов, в фарфоровом блюдце с водой лежало шесть линз для глаз. С одной стороны на линзы был нанесен тонкий слой серебра, превративший их в миниатюрные односторонние зеркала. Баррагин потратил три года на то, чтобы додуматься до создания таких линз, и еще два года, чтобы воплотить идею в жизнь. Месяцы изнурительной работы завершились победой: теперь Баррагин мог надеть линзы и носить их сутками напролет, не опасаясь, что повредит глазам. Специально созданные Фармавиром заклинания сводили на нет отрицательное воздействие линз, благодаря чему покраснение и жжение в глазах остались в прошлом.

– Теперь мы готовы встретиться с вами лицом к лицу, Горгоны-фургоны! – произнес в пустоту лаборатории Баррагин. В его голосе слышалась гордость за проделанную работу.

В лабораторию вошел колдун Фармавир. Вытекавшая в окно дымка замерла, покачнулась и разделилась надвое. Часть продолжала вытекать прежним курсом, другая направилась в коридоры замка.

– Дверь закрой! – потребовал Баррагин. – Если от дыма цветы по всему замку завянут, Баратулорн меня за это живьем съест.

– А я думаю, он сюда не дойдет.

– Почему?

– Потому что он завянет еще быстрее, в его-то возрасте, – пояснил Фармавир, но дверь закрыл. – А для чего ты напустил дым? Скрываешь следы курения запрещенных трав или сушишь сухари на случай будущей опалы?

Баррагин указал пальцем на стол.

– Туда посмотри.

Фармавир прошел по лаборатории, создавая завихрения в пелене дыма. Баррагин подумал, что со стороны смешивание чистого воздуха с задымленным выглядит красиво, но не настолько, чтобы постоянно жить в дыму. Фармавир остановился у стола и ахнул.

– Ты завершил работу?! – недоверчиво воскликнул он, разглядывая три пары линз. – Поздравляю!! Уже примерял?

– Не торопи события, – ответил Баррагин. – Дай насладиться моментом триумфа.

– Невозможно наслаждаться триумфом до тех пор, пока ты не проверишь, насколько удачные линзы создал, – сварливо сказал Фармавир. – На твоем месте я не успокоился бы, пока…

– Пока не умер бы от любопытства.

Фармавир хмыкнул.

– От любопытства не умирают.

– А жаль. Представляешь, насколько гуманен этот метод ликвидации врагов. Рассказываешь им о невероятно интересной загадке, и враги мрут, как мухи, сгорая от любопытства, в чем же состоит отгадка?

– Уж лучше стрелу в сердце, – возразил Фармавир. – Расскажешь всему свету эту загадку, и через неделю на планете не останется ни одного думающего человека. Выживут безмозглые антифантазеры, которым до свечки твои загадки, им бы брюхо и набить и кошель наполнить.

– Всю идею на корню зарубил… Так и быть, разрешаю тебе провести испытания линз, пока ты не умер в страшных муках, – сказал Баррагин. – Я потратил пять лет на все про все, и не хочу надевать линзы впопыхах. Наступил торжественный момент завершения долгой работы, и его нужно провести так, чтобы было о чем вспомнить в старости.

Фармавир довольно потер ладоши: ему не терпелось опробовать созданные Баррагином линзы в деле и посмотреть на себя со стороны. Вот только бывший однокурсник по университету принципиально не держал в лаборатории зеркала, так как через них из зазеркалья время от времени пытались пробраться какие-то темные личности: Фармавир в свое время неправильно использовал заклинание, и потом потратил немало времени, загоняя злобных жителей зазеркалья обратно. А надеть линзы и отправиться к ближайшему зеркалу во дворце не позволяла секретность: посторонние не должны были знать, что опыты подошли к концу. Первым об этом должен был узнать Баратулорн, а после него – король Корбул Третий. И на этом всё.

– Вот так бы сразу и сказал, что по сегодняшнему торжественному моменту намерен надеть праздничный костюм и устроить торжественный ужин. Только не учел небольшой нюанс: а вдруг, надев линзы, ты обнаружишь, что впереди еще лет пять работы?

– Не каркай! – приказал Баррагин. – Для этой цели у меня вороны за окном собираются.

Фармавир с восторгом смотрел на линзы и вспоминал, как Баррагин поделился с ним идеей их создания. Первые чертежи – даже не чертежи, а наброски карандашом – давно уже сгинули в пламени лабораторной печи, как устаревшие, но Фармавир до сих пор мог с точностью до штриха их восстановить.

Первоначально Баррагину пришлось создать шлем из толстого стекла и покрыть его серебром с наружной стороны – технологии и магия не позволяли создать компактные сверхпрочные стекла. Для человека, который надел шлем, окружающий мир погружался в легкие сумерки, и день превращался в вечер. В яркий полдень такое свойство шлема являлось роскошным подарком, и Баррагин вознамерился осчастливить немалое количество рыцарей, но вовремя выяснил: каким бы толстым ни было стекло, оно не выдерживало удара мечом, копьем и прочим ударно-колющим оружием. Заклинание защиты работало на совесть, но когда удар по шлему наносился таким же заколдованным оружием, заклинания взаимоуничтожались, и дальнейшее развитие событий зависело от того, насколько крепким материал являлся сам по себе. Стекло всякий раз уступало в прочности металлу.

– Но все-таки?

– Твой пессимизм достоин смерти, Фармавир! – строго сказал Баррагин, медленно доставая метательный нож из ножен на поясе.

– Зато мой оптимизм заслуживает бессмертия! – возразил Фармавир, не отрывая взгляд от линз. – Я вне себя от счастья!

– Тоже верно, – согласился Баррагин. Он повертел нож в руке и срезал им заусенец на указательном пальце правой руки. – Ты знаешь, где сейчас Альтарес?

– Как всегда, гуляет по девкам.

– Дело, конечно, приятное, – кивнул Баррагин. – Но если его опыты по созданию философского камня пойдут прахом, ему придется пахать по сто часов в сутки семьсот лет без выходных, чтобы оплатить алименты и обучение отпрысков в школах и университетах.

Фармавир хихикнул. Альтарес славился своими похождениями на любовном фронте, но до сих пор особыми победами не блистал. Чаще всего он попадал в передряги, из-за которых о романтике приходилось забывать и активно заниматься спасением собственной жизни. Альтареса грабили, обманывали, разыгрывали, даже арестовывали и принудительно отправляли в добровольцы на разгребание разного рода глобальных неприятностей и проблем. Но каждый раз, увидев проходившую мимо красавицу, он забывал о прошлых проблемах и начинал все сначала, надеясь, что в этот раз ему точно повезет. Он и в лабораторию напросился, чтобы поражать девушек своей должностью и якобы большим участием в создании противогоргоновского оружия, но после того, как Баратулорн на достопамянтной встрече устроил ему разнос, пообещал королю создать легендарный философский камень, чем с тех пор и занимался в свободное от вечеринок время.

– С его-то характером и везением надо не о будущих алиментах заботиться, а о том, как бы не пришлось всю жизнь на лекарства работать.

– Ты оптимистичен. Я думаю, как бы однажды Альтареса не избили настолько, что ему понадобится не философский, а могильный камень.

Фармавир кивнул. Такой вариант тоже не стоило исключать. Альтарес перешел дорогу немалому количеству людей, а скольким еще вознамерится перейти – страшно представить.

– Да уж… Чувствую, в случае чего не успею придушить его своими руками за все хорошее, что он нам сделал.

– Мне доставит удовольствие факт его удушья независимо от того, кто его отправит на тот свет.

Баррагин угукнул, соглашаясь, и снова задумался.

Фармавир потер руки и решил-таки проверить линзы в деле. Соблюдая максимальную осторожность, он подхватил пинцетом линзу, раздвинул пальцами веки и приложил линзу к глазу. На секунду стало щекотно и прохладно, зато окружающий мир стал выглядеть так, словно половина Фармавира перенеслась в вечернее время.

– Занятно, – прокомментировал он, надевая вторую линзу. Вечер «наступил» и в левом глазу. – Потрясающе!

Он налил воды в кружку, заглянул в нее и отшатнулся, увидев собственное отражение. На него смотрело привычное лицо, но серебристого цвета глаза с линзами выглядели пугающе. Фармавир бросил на Баррагина мимолетный взгляд – друг глубоко ушел в раздумья относительно своего ближайшего и далекого будущего.

В лабораторию вошел Альтарес, традиционно отворив двери пинком: какой-то идиот сказал ему, что так поступают исключительно могущественные люди. И даже мнение собственного отца Бумкаста, берегущего подотчетное хозяйство как свое собственное, он игнорировал.

– А вот и я, ботаники-зоологи! – возвестил он о своем появлении. – Между прочим, пока вы тут жжете вовсю, там народ массово хрипит и задыхается. До покоев короля дым еще не добрался, но я на вашем месте уже приготовился бы к аресту и ссылке в такую глушь, где даже раки не зимуют. Правда, если король все же окочурится, а вы вовремя присягнете наследнику, то ситуация кардинально изменится… если вступивший во владения государством наследник не забудет о сделанном вами добром деле, приведшему к его короне.

– Что ты языком мелешь? – воскликнул Баррагин. – Какие покои? У нас дым на улицу выходит.

– Я бы так не сказал, – ответил Альтарес. – Видишь ли, я только что оттуда. И там, откуда я пришел, сейчас в полной мере осознают, насколько тяжел ваш труд. Правда, желание свернуть вам шеи от этого только усиливается.

– Они сами виноваты, – отмахнулся Баррагин. – Нечего было строить лабораторию поближе, так сказать, к собственной рубашке. Хотя на тебя близость к королевским покоям не влияет совершенно.

– В смысле?

– Ты со своими желаниями покрасоваться перед смазливыми фрейлинами совсем забыл насчет обещанного королю создания философского камня.

– В таких делах спешка ни к чему, – ответил Альтарес. – Пока вы тут дурью маетесь, я завожу важные знакомства. Шаг за шагом – и скоро я стану первым помощником второго советника, а затем и самим вторым советником. Я делаю карьеру, а это намного лучше любого камня, что философского, что драгоценного. Учитесь, как надо жить: сегодня я познакомился с дочкой вельможи и веду ее на вечерний бал! А вы, братцы ботаники-зоологи, со своими опытами так и помрете в этой лаборатории, оставшись в бедности и безвестности. Ваши подружки и то уже вовсю с другими парнями знакомятся, не надеясь на ваш успех.

– Врешь! – воскликнул Баррагин.

– Не вру. Сам проверь, и узнаешь о своей подружке немало интересного. Она давно уже вместе с сыном вельможи наслаждается жизнью и держится тебя чисто формально.

– Если брешешь, я тебя своими заклинаниями в бараний рог… – стоявший спиной к выходу Фармавир не выдержал и повернулся к Альтаресу лицом. Тот вздрогнул.

– Ух, чтоб тебя… Ты что с собой сделал, маньяк недоделанный?! От тебя даже огородные пугала шарахаться будут!

– Испугался?

– Да тут в два счета заикой станешь! – изрядное количество дыма утянуло из лаборатории сквозняком, и Альтарес закрыл за собой дверь. Решительно прошел в лабораторию, сел на свободное кресло и сказал:

– Значит, так, парни. Я пришел сказать вам две новости. Одна традиционно хорошая, а вторая – хуже некуда. С какой начать?

– Давай с плохой, – предложил Баррагин. Он все еще раскачивался в кресле, словно слова Альтареса для него ничего не значили.

– Хорошо, ты сам предложил, – кивнул Альтарес. – Я покидаю ваш неудачный проект по созданию оружия против Горгоны. В него уже никто не верит, и до меня дошли слухи, что сам король уже в вас разуверился. Со дня на день потребует от вас отчета за все годы службы. Если повезет, вас спасет создание ковров-самолетов, и будете играться в своей песочнице дальше, ничего не имею против. А я уже вырос из младенческого возраста, пришла пора заняться серьезным делом.

– Ты уже им занимаешься, – напомнил Баррагин. – Создаешь философский камень.

– Та же хрень из песочницы для короля, – отмахнулся Альтарес. – Как было сказано ранее, я наконец-то познакомился с перспективной девушкой из самого высшего света, и передо мной открываются крайне положительные перспективы. Это, кстати, и есть хорошая новость. Хотя вам она ни хвостом, ни рылом.

Баррагин посмотрел на Альтареса с нескрываемой улыбкой.

– Надо же, столько удачи привалило – и все в один день! Катись, парень, счастливого тебе пути! Только поторопись, а то не хочу видеть тебя на нашем с Фармавиром празднике жизни.

Альтарес нахмурился и еще раз взглянул на Фармавира.

– Вы что, все-таки создали противогоргоновские очки?! – пораженно воскликнул он.

– Именно так! Но ты иди, иди, мы тебя не держим. Тебя ждут дама, высший свет и должность, о которой многим мечтать и мечтать.

– Ну, уж нет, братцы-кролики! Мы работали в лаборатории втроем, втроем нам и получать полагающиеся награды! Не забудьте: когда я создам философский камень, я тоже поделюсь с вами осколками.

– Болтай больше… Ты заврался так, что дальше некуда. Я долго ждал, когда же угомонишься, но боюсь, тебя только могила исправит.

– Значит, вот вы как?! – воскликнул Альтарес. – Хорошо. Ты решил показать свою силу, но запомни: я не слабее тебя.

– Не утруждай себя. Решил уйти в так называемую взрослую жизнь – иди, никто тебя не держит. Честно говоря, мы с Фармавиром и еще с самим Гризлинсом никогда не могли понять, на кой ты нам сдался в лаборатории?

Альтарес недобро улыбнулся.

– Вот что, парни, – объявил он. – Не возьмете меня в долю, я нашепчу кое-что на ухо серьезным людям, и вас незамедлительно арестуют и обвинят в попытке массового убийства путем распространения колдовского дыма, а так же присвоению моего открытия – зеркальных очков в глаза. Вы сгниете в тюрьме, а я воспользуюсь вашими изобретениями монопольно.

– Это моя идея.

– Мои друзья докажут обратное.

– Бадабумы не позволят им этого сделать.

– Одна треть позволит, – напомнил Альтарес. – И этого хватит, чтобы судьи усомнились. Они станут ворошить прошлое и не поймут, почему вас, недоделанных выпускников, так быстро и без особой проверки взяли на работу? Решат, что вы состоите в сговоре ради присвоения финансов, и тогда вам станет еще хуже. Первого и второго советников как подозреваемых сошлют в провинции, а поскольку им и так немало лет, то вернуться обратно в столицу им уже не удастся. И все, ваша игра проиграна!

Баррагин и Фармавир переглянулись.

– Рискни! – сказали они.

– Пожалуй, – сказал Альтарес, – я так и сделаю. Даю вам фору в десять минут, чтобы убраться отсюда. И не забудьте оставить очки, иначе стражники пристрелят вас при первой же возможности. А так я обещаю, что вы останетесь жить во дворце – в подвале, тюрьме для привилегированных особ. Пожизненное заточение здорово скрасит вашу дальнейшую жизнь. Я, может быть, через полвека сжалюсь над вами и выпущу на свободу доживать последние дни в ночлежке для бедняков, но в ближайшее время вам надо показать, насколько хорошо вы бегаете по пересеченной местности и как удачно маскируетесь среди деревьев в дубовом лесу.

– Тварь ушастая, – сказал Фармавир. – У тебя ничего не выйдет. Ты стал настоящим интриганом, но на каждую хитрую гайку непременно найдется свой заумный винт. Не забудь об этом.

– Не забуду, – пообещал Альтарес. – Да, так и быть, добавлю вам еще две минуты в знак нашей какой-никакой дружбы. Сам знаю, что на голодный желудок убегать и прятаться далеко не так приятно, как на сытый, так что жрите быстрее, и сматывайтесь. В тюрьме, если вы не в курсе, кормят из рук вон плохо.

– Ты крайне любезен, – ледяным тоном ответил Баррагин.

– Считайте это последним дружеским подарком. А чтобы вы не медлили, вот вам ускоритель движения!

Альтарес схватил со стола и швырнул в двери склянку со взрывчатым веществом. Толстая дубовая дверь разлетелась обломками.

– Спасите! – закричал он. – Фармавир и Баррагин крадут противогоргонское оружие!!!

– Ах, ты…! – Фармавир ударил Альтареса в челюсть. Тот отлетел и упал в коридор.

– Быстрее! Они и меня пытаются убить!!!

Фармавир схватил со стола три бутылки с растворами и бросил их в Альтареса. Тот вскочил и побежал с криками прочь, а жидкость из разбившихся бутылок смешалась и взорвалась с оглушительным грохотом. Часть стены покрылась трещинами и рухнула. Выход из лаборатории оказался наглухо перекрыт. Теперь, чтобы попасть в лабораторию по коридору, требовалось первоначально очистить его от обломков.

– Надеюсь, он не погиб, – сказал Баррагин. – Иначе они решат, что мы на самом деле…

– Боюсь, они уже решили. Ты же видишь, он все подготовил заранее, и даже ту склянку со взрывчаткой принес сюда месяца два назад! Я точно помню, он еще не ответил, что там.

– Топорно как-то у него получилось.

– Да кого это волнует? Все равно скажут, что мы пытаемся свалить на погибшего всех собак.

– Погибшего… Думаю, эту тварьку не задушишь, не убьешь! Он еще всех нас переживет!

– Вот тут я с тобой полностью согласен! – Фармавир торопливо собирал тетради, книги и сложенные стопками исписанные листки в большую сумку. – Торопись, пока нас не присыпали могильными холмиками.

– Я останусь. Пусть они докажут, что Альтарес говорит правду, – сказал Баррагин. – Я любому суду покажу процесс создания линз от и до, а он только воздух сотрясать умеет. И потом, как мы отсюда выйдем?

– Глаза раскрой… в смысле, линзы сними! – Фармавир посмотрел на коллегу сочувствующим взглядом: от пережитого шока совсем забыть о том, что в лаборатории есть окна.

– Это ты линзы надел, а не я.

– Ты до сих пор их не надел?! Надевай немедленно!

– Эй! – прокричали за стеной. – Альтареса убили!!! Фармавир и Баррагин убили Альтареса! Они хотят присвоить его придумки!

Фармавир вполголоса выругался и схватился за свою личную сумку, которую берег, как зеницу ока и никому не разрешал пользоваться, несмотря на то, что ничего в ней не хранил. Сколько Баррагин помнил, сумка всегда была пустой.

– Складывай документы! – приказал Фармавир.

– Туда войдет всего ничего!

– Туда войдет всего всего! – кипы перевязанных страниц, книги, рукописи и дневники отправились на дно сумки, и Баррагин вытаращил глаза: на вид сумка по-прежнему была пуста! Баночки с порошками, брусочками и прочими твердыми веществами отправились туда же, но сумка от этого заполненной не стала.

– Куда же оно исчезает?

– Никуда, оно в сумке.

Баррагин заглянул внутрь – пустота.

– Ты уверен?

– Более, чем! Эх, жаль, придется оставить жидкости…

Со стороны коридора послышались крики и возгласы негодования, кем-то намеренно провоцируемые.

– Нашей практике во дворце наступил конец, – произнес Баррагин грустно. – Я не усел отомстить Горгоне!

– Летим отсюда, и ты сделаешь то, что задумал!

– Я не хочу, чтобы меня считали преступником из-за какого-то высокородного выскочки. Буду бороться за свое честное имя.

– Кому нужно честное имя, если все остальное отнимут?

– Я им не позволю.

– Слушай, Баррагин. Я понимаю, что ты не успел толком насладиться своим триумфом, как ему наступил кирдык, и впору биться головой об стену от горя, но запомни: не каждый кирдык приводит к битью стен головами. Наш открывает новые горизонты! Теперь мы работаем сами на себя!

– Опять все сначала?

– Не скажи: линзы готовы, сумка заполнена материалами, драгоценностями и химреактивами. Мы всего лишь переезжаем из лаборатории в более приличное место, подальше от дворца километров на пятьсот-шестьсот, как и мечтал управдворцом все эти годы.