Текст книги "Диана: обреченная принцесса"

В отличие от других приведенных выше высказываний, по сути представляющих самый обычный PR, упоминание об ошибках содержало в себе рациональное зерно.

Осознание собственных ошибок и промахов справедливо считается одним из самых мучительных состояний, которое испытывает человек. И как принцесса Уэльская ни сопротивлялась, именно эту реку неприятного самоанализа ей теперь предстояло перейти вброд. Хотя порой она все-таки придерживалась прежней линии, повторяя – уже машинально, – что не причастна к злополучной публикации.

В роковой день выхода «The Sunday Times» принцесса в панике связалась с пресс-секретарем Диком Арбитером:

– Что я должна делать? – спросила она растерянно.

– Ничего, – успокоил ее Дик. – Но почему четыре месяца назад, когда я спрашивал вас, какую помощь вы оказали Мортону в его работе над книгой, вы клялись мне, что не сотрудничали с ним?

– Я ему и в самом деле не помогала, – продолжала настаивать Диана[30].

Но помощники принцессы теперь все меньше доверяли ей. Да и сама Диана перестала верить себе, а вернее – той усталой от многолетних страданий женщине, которая считала, что поступила абсолютно правильно, когда в мае 1991 года начала в присутствии Джеймса Колтхерста изливать свою душу на магнитофонную пленку.

«На выставке Экспо-92 в Севилье она неожиданно сказала мне: „Ты даже представить не можешь, что я сделала“, – вспоминает один из близких помощников принцессы. – Диана была очень напугана и растерянна. Мне кажется, уже тогда она стала понемногу осознавать, чтó на самом деле натворила»[31].

Осознание собственной ошибки в конечном счете достигло той стадии, когда Диана уже не могла молчать. Еще до выхода в свет статей Эндрю Мортона, в марте 1992 года, на одном из торжественных банкетов, она призналась кинопродюсеру Дэвиду Путтману:

– Все мы далеки от совершенства, но я и в самом деле сделала глупость: я позволила написать книгу.

Я думала, что это удачная идея, поступок, который сможет освежить атмосферу, но только теперь я понимаю, насколько наивной была эта затея и сколько проблем она принесет. Если бы я только могла, я не думая отмотала бы этот отрывок своей жизни назад. Это самый безрассудный и бессмысленный поступок, который я когда-либо совершала[32].

Но ошибки на то и являются ошибками, что они не только совершаются, но и исправляются. И как показывает практика, последнее требует больше времени, сил и душевной энергии.

Вся эта шумиха прессы, суета сотрудников дворца по связям с общественностью, гнев Чарльза и растерянное поведение Дианы наглядно говорили об одном – для разрешения сложившегося кризиса необходимо вмешательство более высокой инстанции.

Первоначально королева хотела сохранить брак Уэльских. Однако, взирая на ситуацию с высоты своего солидного жизненного опыта, она все больше приходила к мнению, что сделать это невозможно. Буквально на следующий день после выхода злополучного номера Чарльз отправился на переговоры со своей супругой в Кенсингтонский дворец. Именно тогда впервые прозвучало неприятное слово «развод» и начались первые консультации с адвокатами.

Но «развод» – пока это было только на словах. Да и публикация от 7 июня была всего лишь началом. Через неделю вышла еще одна порция сенсационного материала. Мало того что королевской семье прописали горькую пилюлю, так ее еще пришлось принимать медленно, по частям, переваривая каждый глоточек.

Это уже было слишком. Для аудиенции с королевой Диану пригласили в Виндзорский дворец. На встрече также присутствовали Чарльз и его отец герцог Эдинбургский. Последний, по словам Дианы, вел себя «зло, свирепо и нелюбезно»[33].

Как и следовало ожидать, встреча была малоприятной, а ее полное содержание навсегда останется тайной. Поскольку трое из четырех участников не привыкли делиться воспоминаниями, в распоряжении историков имеются лишь дневники друзей Дианы. Согласно Колтхерсту, принцесса была «потрясена». Она была потрясена обвинениями принца Филиппа в сотрудничестве с Мортоном, она была потрясена предательством Чарльза, который так и не поддержал ее предложение пойти дальше разными дорогами, и, наконец, она была потрясена от того психологического груза, который неожиданно взвалился на ее хрупкие плечи[34].

Всезнающий Пол Баррелл оставил более полные свидетельства. Согласно им, принцесса плакала, чем даже растрогала свою свекровь, которая, как сказала впоследствии Диана, «сразу постарела, поскольку явственно ощутила мою боль»[35].

Прусская броня герцога Эдинбургского оказалась куда прочней и спокойно выдержала трассирующий огонь слез невестки. Филипп лишь удивленно спросил:

– Чарльз, ну что теперь расстроило твою жену?

На это принц Уэльский неожиданно воскликнул:

– Сказать, а потом прочитать об этом в утренних газетах? Нет уж, увольте![36]

Елизавета II предложила свое любимое решение – подождать полгода. По мнению королевы, лето 1992 года было не самым удачным временем для развода. Пусть супруги «во имя спасения собственных детей, монархии, страны и народа» попытаются пойти на компромисс. Может быть, им даже удастся сохранить рушившийся брак[37].

Когда встреча уже подходила к концу, слово вновь взял Филипп. С трудом сдерживая себя, консорт заявил, что ему достоверно известно о сотрудничестве Дианы с Эндрю Мортоном. Он указал на записи телефонных разговоров принцессы с редакцией «The Sunday Times». Если Диана пожелает, они будут представлены завтра[38].

Принцесса была удивлена подобной репликой. Неужели за ней и правда все это время следили – или ее свекор просто блефовал?

На следующий день было решено встретиться вновь в том же составе, но принцесса на встречу не пришла, чем, понятное дело, не прибавила себе популярности в глазах венценосных особ.

Эскапада герцога Эдинбургского насчет телефонных записей была опрометчивым поступком. Однако для всех, кто не понаслышке знаком с консортом, такое поведение не кажется чем-то необычным. Куда «страньше», как выразилась бы кэрролловская Алиса, было другое. Именно супруг Елизаветы II взял на себя роль посредника в налаживании отношений между Виндзорами и Дианой Спенсер. Да, да – именно Спенсер. В 1992 году принцесса была как никогда прежде близка к своей родной фамилии.

Все эти благородные попытки установить мир и прийти к решению, которое удовлетворило бы обе стороны, были обречены на провал с самого начала. Нельзя не согласиться с биографом Дианы Тиной Браун, по мнению которой «пропасть, разделявшая невестку и свекра – поведенческая, возрастная, культурная, – была слишком глубока, чтобы ее можно было преодолеть так просто»[39].

Сегодня можно лишь сожалеть, что оба переговорщика оказались бессильны изменить ситуацию. 1992 год – «annus horribilis»,{67}67
  Отвратительный год (лат.).


[Закрыть] как его назвала Елизавета II[40], – шел своим чередом, и когда отмеченные королевой шесть месяцев истекли, а ситуация по большому счету так и не изменилась, было официально объявлено о том, что супруги Уэльские расстаются. Что же касается окончательного разрыва, то до него было далеко. Сначала должны были произойти еще несколько событий, главной участницей которых, разумеется, станет принцесса Уэльская.

Разбитый панцирь

Когда страсти вокруг книги Мортона «Диана: Ее подлинная история» улеглись, а депутаты нижней палаты парламента заслушали официальное заявление премьер-министра Джона Мейджора о расставании супругов Уэльских, в жизни Дианы начался новый этап.

Новый этап начался и во взаимоотношениях с прессой.

Первоначально для нашей героини все складывалось очень благоприятно. Как бы консервативная пресса ни защищала честь королевского мундира, но у обычных британцев сложилось свое мнение. В массовом сознании брак Уэльских превратился в противостояние, где Диане отводилась роль жертвы.

Не сильно пострадала и общественная жизнь принцессы. В отличие от своей невестки Сары Фергюсон, которая после развода с принцем Эндрю попала в списки светских персон нон грата, Диана оказалась в куда более выигрышном положении. Единственным ограничением для супруги Чарльза стало табу на представление королевы в официальных поездках за границу. Что, согласитесь, было не самой крупной потерей, если учесть, какой шум в кулуарах королевских резиденций наделало ее сотрудничество с Эндрю Мортоном.

Да и сама Диана не собиралась пока сокращать свою общественную деятельность. В течение всего 1993 года она была частым и, как правило, долгожданным гостем на бесчисленных мероприятиях, ездила с официальными визитами по стране и за рубежом, участвовала в жизни благотворительных организаций. И где бы ни появилась принцесса, всюду ее сопровождали толпы журналистов.

Возникало такое ощущение, что время обратилось вспять – что на календаре начало 1980-х годов, когда были любимая принцесса, восторженная пресса и обычные британцы, с нетерпением ждавшие последних новостей о своей богине.

Аналогия с прошлым десятилетием действительно впечатляет. Но, как мы помним, вспышки фотокамер приносили не только радость и оживление. Излишнее внимание со стороны прессы нередко приводило к нервным срывам и психологическим кризисам. И если Диана надеялась, что эта сторона медали осталась в прошлом, то она глубоко ошибалась.

Принцесса мечтала сбросить с себя оковы королевского протокола. Она хотела вести такую же жизнь, как и миллионы обычных жителей Туманного Альбиона. Ей хотелось свободы, и после расставания с Чарльзом эта мечта впервые стала казаться реальностью. Именно поэтому Диана отказалась от услуг телохранителей, именно поэтому она всеми силами старалась выйти из-под влияния дворца.

Однажды Диана села за стол, достала чистый листок бумаги и написала на нем:

ЧУВСТВО СОБСТВЕННОГО ДОСТОИНСТВА

Напротив она поставила галочку.

Затем она аккуратно вывела:

УВЕРЕННОСТЬ В СЕБЕ

И также поставила галочку.

Дальше на листке появилось слово:

СЧАСТЬЕ

И вновь – галочка.

В конце Диана написала:

ТЕЛОХРАНИТЕЛИ

Здесь она поставила жирный крест[1].

Принцесса действовала как всегда импульсивно, больше полагаясь на собственные эмоции, чем разум. Она не хотела понять, что та опека со стороны Фирмы, которая сковывала ее движения, не давала ей жить и дышать, служила и другой цели – защищала ее от опасных воздействий внешнего мира. Это был ее панцирь, разбив который она стала не только свободной, но и беззащитной.

«Крысиная стая» быстро почувствовала произошедшую метаморфозу и с еще большим рвением набросилась на бедную женщину. Ее поджидали везде, где бы она ни появлялась, – в больницах, ресторанах, общественных центрах. Когда Диана выходила и сознательно опускала голову, чтобы спрятать лицо, папарацци начинали нагло скандировать:

– Стерва! Стерва![2] – лишь бы на ее лице появились раздражение, страх, ненависть, смятение, слезы – то есть именно те эмоции, за которые можно было получить неплохие деньги.

Как правило, принцесса держалась. Но однажды репортерам все-таки удалось вывести ее из себя. В тот день Диана повела Уильяма и Гарри в кинотеатр «Одеон» на премьеру самого кассового триллера Стивена Спилберга «Парк Юрского периода». Накануне принцесса похоронила свою бабушку Рут Фермой – одного из самых загадочных членов семьи. Их отношения после выхода книги Мортона были сильно испорчены, и лишь за несколько недель до смерти старой леди Диане удалось восстановить отношения, построив хоть и понтонный, но все-таки мост.

Размышляя над судьбой своей бабушки, принцесса была уже не так категорична. Да, леди Фермой всегда занимала сторону королевской семьи, и с ней порой было трудно найти общий язык. Но несомненным было и то, что она всегда желала своей внучке счастья и добра. По крайней мере, как это понимала сама Рут.

Примерно в такие мысли была погружена Диана, когда вместе с детьми направлялась к кинотеатру «Одеон» на Лейстер-сквер. Неожиданно путь им преградили папарацци. Меланхолично-созерцательное настроение принцессы тут же сменил гнев. Диану начало трясти от столь беспардонного вторжения в частную жизнь. Ни минуты нельзя побыть наедине с детьми, с самой собой, со своими мыслями!

«Она бросила на нас бешеный взгляд и, словно раненый зверь, прорычала: „Вы превратили мою жизнь в ад! Вы превратили мою жизнь в ад!“ Выражение ее лица было жутким. Оно было искажено гримасой гнева и ярости. На шее набухли вены. В глазах полыхал огонь ненависти», – вспоминает один из участников травли[3].

На следующий день «Daily Mail» вышла с карикатурой. Принцессу изобразили в виде гигантского динозавра, который склонился над двумя съежившимися от страха журналистами. Все это происходило на виду у детей, подпись рядом с которыми гласила: «Круто, мамочка! Ты выглядишь еще лучше, чем в кино!»[4]

Папарацци вели себя бесстыдно, но трагедия принцессы заключалась в том, что в глубине души она жаждала внимания и подчас сама провоцировала охотников с объективами. Как еще можно объяснить странный поступок Дианы, когда она предпочла гимнастический комплекс «Ля Фитнес», заслуженно считавшийся «самым людным в Лондоне», спортзалу для избранных в Челси?

Если Диане надоел спортзал в Челси, она могла бы спокойно заниматься в Кенсингтонском дворце, выделив для этого отдельное помещение, или в спортивном зале Букингемского дворца. Но нет, принцессе нужно было людное место. Ей нужны были публика и внимание, восторженные возгласы и взгляды. Все это удовлетворяло ее потребность в признании, наполняло духовные сосуды живительным соком.

Так стоит ли удивляться, что некоторые несознательные граждане – как, например, директор «Ля Фитнес» Брюс Тейлор – решили воспользоваться столь уникальной возможностью и сколотить себе на этом небольшое состояние?

В один из майских дней 1993 года за потолочной перекладиной над любимым тренажером Дианы «Сайбекс», который используется для укрепления мышц ног и брюшного пресса, Тейлор установил фотоаппарат с возможностью удаленной съемки. За свою предприимчивость он получил от представителей прессы 250 тысяч фунтов и массу удовольствия.

Сенсационные фото с принцессой Уэльской, запечатленной в весьма пикантных позах, были опубликованы спустя полгода в одном из ноябрьских номеров «Sunday Mirror» и заняли девять полос. 2, 7 миллиона читателей были в восторге, Диана же пришла в ярость.

На этот раз принцесса отреагировала жестко. Она подала на спортзал в суд за вторжение в частную жизнь.

Диана была уверена в предстоящей победе. Даже если ей не удастся подвести правовую базу под свои обвинения, она сможет выступить за изменение существующего законодательства, регламентирующего эту область!

Защита ответчика тоже не дремала. Адвокаты Тейлора решили направить усилия Дианы против нее. Ведь, по сути, чем методичней, уверенней и громче принцесса обвиняла других во вторжении в частную жизнь, тем глубже загоняла в ловушку саму себя. Разве, сотрудничая с Мортоном, она не вмешивалась в жизнь своего мужа? Конечно, ее участие в скандальном проекте под названием «Диана: Ее подлинная история» нужно было еще доказать. Но от процесса с приглашением в качестве свидетелей многих влиятельных и известных людей, включая членов королевской семьи, могло подняться столько шуму, что гораздо легче было решить дело с «Ля Фитнес» полюбовно.

Именно этой линии и решили придерживаться сотрудники Букингемского дворца, которые были вынуждены подключиться к этому делу. После утомительных переговоров Брюс Тейлор передал негативы, принес извинения, а за свою сговорчивость получил 600 тысяч фунтов. На том и порешили, создав в судебной практике новый прецедент, когда ответчик получил больше денег, чем истец!

Деньги – да, но, как считают близкие к Диане люди, принцесса также не оказалась внакладе. Телохранитель Дианы Кен Уорф предложил свою версию событий в «Ля Фитнес». По его мнению, вся эта съемка была самым настоящим спектаклем, и роль главного кукловода в нем исполнила принцесса Уэльская.

«Я убежден, что Диана тщательно продумала весь этот план, чтобы уколоть газеты, а потом вновь завоевать симпатии публики», – считает Уорф[5].

Принимая во внимание многолетний опыт работы Кена с принцессой Уэльской, его точка зрения не кажется такой уж абсурдной и вполне имеет право на существование. Впрочем, если Уорф и прав, то, как показало дальнейшее развитие событий, Диана была не единственным членом королевской семьи, кто умел использовать прессу в своих интересах.

В конце 1992 года, к двадцать пятой годовщине инвеституры принца Уэльского, пресс-служба решила подготовить о нем документальный фильм. Для воплощения нового проекта в жизнь был приглашен известный британский телеведущий Джонатан Димблби. Одновременно с подготовкой передачи Димблби взялся за написание авторизованной биографии Чарльза, на страницах которой впервые должны были увидеть свет многие никогда не публиковавшиеся ранее выдержки из дневников и фрагменты «тысячи писем, которые принц писал с самого детства»[6].

Первоначально в документальном фильме планировалось рассказать об увлечениях наследника престола наукой, историей, искусством, а также о его активных действиях, направленных на охрану окружающей среды и борьбу за экологию нашей планеты. Однако публикация откровений Дианы внесла свои коррективы.

«Чарльз рассматривал этот проект как реабилитацию своего имени после выхода книги Мортона», – признался один из друзей принца Уэльского[7].

Теперь, помимо повседневной деятельности Чарльза, британским телезрителям следовало рассказать и о его характере. Разумеется, окрасив все в благородные цвета, чтобы исправить тот крен в восприятии наследника престола, который наметился благодаря стараниям Дианы, Колтхерста и Мортона.

Но так уж устроен мир, что закон Ломоносова – Лавуазье действует не только в классической механике, но и в обычных человеческих отношениях. И если в одном месте что-то прибывает, значит, в другом месте этой же системы налицо будет убыток.

Применительно к начинаниям Димблби Диана боялась, что создание благородного образа Чарльза будет осуществляться за счет ее репутации. Такое развитие событий удручало принцессу. Она приложила столько усилий, чтобы рассказать людям правду – свою правду, – а теперь все ее старания могут быть перечеркнуты слаженной работой профессиональных пиарщиков и журналистов. К тому же телевизионная передача о Чарльзе выходила после книги Мортона, а последнее слово, как известно, лучше врезается в память.

Для того чтобы хоть как-то успокоить принцессу, Димблби лично встретился с ней в марте 1994 года. Он попытался убедить ее, что постарается быть максимально объективным в своем исследовании. Хотя вряд ли Диана поверила его словам. Пусть она и не была так начитана, как ее муж, но отлично понимала, что ни один официальный биограф по определению не может быть объективен.

Принцесса решила действовать самостоятельно. Используя свое обаяние, она попыталась очаровать Димблби и – как бы абсурдно это ни звучало – склонить его хоть немного на свою сторону.

Самое удивительное, что ей это удалось. Присутствующий на встрече Патрик Джефсон описывает магию принцессы следующим образом:

«Когда Диана стала прощаться, я обратил внимание на взгляд Димблби. Да, да, это был именно тот взгляд, который я столько раз видел на восхищенных лицах других людей, ослепленных красотой принцессы»[8].

После ухода Дианы Джефсон подошел к Димблби и спросил его:

– Какое впечатление произвела на вас принцесса по сравнению с теми мнениями, что вы о ней слышали?

Еще не успев прийти в себя, Джонатан ответил:

– О, если бы я только мог, я бы теперь перестал верить всему, что о ней говорят негативного[9].

Трудно сказать, повлияло ли это и в самом деле на дальнейшую работу Димблби, но в его документальном фильме появился один нюанс, который кардинально изменил весь проект. Отныне под ударом оказалась не только Диана, но и сам Чарльз.

Все дело в том, что помимо документальных кадров: хроника официальных визитов принца, его отдых с Уильямом и Гарри в Клостере, пребывание в Балморале – центральное место в передаче заняло интервью, отснятое в Хайгроуве в апреле 1994 года. Именно эта запись и преподнесла главный сюрприз. После серии продуманных вопросов Джонатана Чарльз публично признался в супружеской измене. Ни много ни мало, это признание стало сенсацией для всей многовековой истории британской монархии. Как заметили журналисты «Daily Mail», «Чарльз не первый член королевской семьи, кто не хранит верность в браке, но он первый, кто признался об этом перед 25 миллионами своих подданных»[10].

Не меньшее удивление вызвал фрагмент, когда, услышав вопрос Джонатана «Вы будете королем?», принц засмущался![11]

Помощники, находившиеся в момент просмотра этого эпизода рядом с королевой, вспоминают, что Елизавета лишь недовольно поджала губы и как бы про себя буркнула:

– Похоже, все идет к этому…[12]

Штат принца был потрясен не меньше.

– Как Чарльз мог признаться в измене?! – озадаченно восклицали сотрудники его пресс-службы. – Ведь его предупреждали, чтобы он не вдавался в подробности своей супружеской жизни! Пусть Джонатан задает столько вопросов, сколько ему заблагорассудится. Ответил бы какой-нибудь обтекаемой фразой типа «Мой брак, как и отношения в семьях большинства других людей, – слишком личное, чтобы рассказывать об этом на публике» – и закрыл бы тему[13].

Чарльз и сам, наверное, быстро осознал, что сказал лишнее. А как еще можно объяснить ту злость, с которой принц накинулся на ни в чем не повинного Ричарда Эйларда? Или то отчуждение, которое возникло у него по отношению к своей близкой подруге, герцогине Вестминстерской, когда на вопрос «Как вам передача?» она в вежливой форме, но весьма определенно ответила: «Знаете, сэр, если честно, то мне кажется, что все прошло не очень хорошо»[14]?

Услышав это, Чарльз не разговаривал с герцогиней в течение всего уик-энда.

Диана также не стала сидеть сложа руки. В день выхода передачи в эфир она решила преподнести своему мужу сюрприз, домашнюю заготовку.

«Что я, одинокая женщина, могу противопоставить многомесячной работе целой команды?» – спросила себя Диана. Ответ напрашивался сам собой: «Только себя, свою красоту, свое женское обаяние!» И принцесса сделала это с потрясающим профессионализмом.

В вечер премьеры, 29 июня 1994 года, когда 13,4 миллиона британцев{68}68
  Это составило 63 процента от всей зрительской аудитории Великобритании, которая в тот день включила телевизор.


[Закрыть] собрались у экранов телевизоров просмотреть давно анонсируемую передачу о старшем сыне королевы, принцесса Уэльская появилась на благотворительном вечере, организованном журналом «Vanity Fair» в Галерее Серпентин в Кенсингтонском саду.{69}69
  Кому-то это может показаться символично: за несколько часов до выхода передачи в эфир Чарльз сидел за штурвалом королевского реактивного самолета; заходя на посадку на острове Айла у западного побережья Шотландии, он немного промахнулся с посадочной полосой и неудачно сел на землю – так, что нос его самолета оказался в болоте.


[Закрыть]

Диана тщательно продумала свое появление и свой наряд. На ней было короткое сексуальное черное шифоновое платье с открытыми плечами, строгие туфли из шелковой ткани и струящийся от пояса шелковый шарф. Также в глаза бросалось ожерелье из жемчуга, плотно обхватывающее шею, и накрашенные ярко-красным лаком ногти, словно она предупреждала: «Берегитесь меня!»

В беседах с Полом Барреллом Диана часто повторяла, что самое главное при посещении общественных мероприятий – это появление и уход. Теперь, когда они выходили из Кенсингтонского дворца, Пол вспомнил об этом и добавил:

– Ваше Королевское Высочество, не забудьте выйти гордо, с высоко поднятой головой. Расправьте спину. Руки пожимайте уверенно. «Я – принцесса Уэльская», – скажите себе и не забывайте об этом на протяжении всего мероприятия.

Принцесса улыбнулась и произнесла:

– Тогда вперед, Пол[15].

Когда автомобиль с принцессой подъехал к галерее, она спокойно появилась под вспышками объективов перед ожидающей ее публикой.

«Принцесса настолько уверенно вышла из лимузина – словно атлет, готовый к установке нового рекорда, – вспоминает председатель галереи Питер Паламбо. – Тут же все обратили внимание на ее платье в стиле „Ну, я вам всем покажу!“. Это было незабываемо!»[16]

Во время мероприятия Диана заняла место между председателем Совета искусств лордом Гоури и редактором «Vanity Fair» Грэйдоном Картером. Грэйдон также вспоминал, что принцесса держалась очень уверенно. Настолько уверенно, что он так и не решился завести разговор о Чарльзе.

«У меня даже мысли не было, чтобы спросить ее: „Почему вы здесь, а не дома смотрите передачу?“», – признается Картер[17].

Их разговор больше вращался вокруг Жаклин Кеннеди-Онассис, статья о которой была помещена в последнем номере «Vanity Fair». Диана всегда с пиететом относилась к бывшей первой леди США, которая после убийства своего мужа вышла замуж за греческого судовладельца Аристотеля Онассиса. Возможно, подсознательно принцесса даже готовилась к тому, чтобы повторить ее путь. Если и так, то при поиске соответствующей кандидатуры Диане следовало помнить – второй брак Жаклин, первоначально казавшийся манной небесной, на самом деле не принес счастья ни Ари, ни самой Джеки. К тому же трагично разрушенными оказались куда более искренние отношения, сложившиеся между греческим миллиардером и богиней мировой оперной сцены Марией Каллас. Но Диану волновало совершенно другое.

«Она прочитала статью, опубликованную в нашем номере, и хотела побольше узнать о том остракизме, которому подверглась Жаклин со стороны клана Кеннеди после гибели ее мужа, – вспоминает Картер. – Я стал ей рассказывать, но Диана неожиданно произнесла: „Да, да. Как мне все это хорошо знакомо, когда тебя третируют подобным образом“»[18].

Своим появлением в Галерее Серпентин Диана одержала PR-победу. На следующий день журналисты на разные лады восхищались красотой принцессы и ее уверенным поведением. Кто-то привел для сравнения фото Камиллы, нелестные для последней, кто-то вспомнил о неуклюжих жестах Чарльза, когда тот отвечал на неприятные вопросы. Элегантная принцесса была на голову выше обоих и в этой медиагонке вырвалась на корпус вперед.

Но были и те, кто не стал присоединяться к всеобщему хвалебному хору. Они предпочли выждать и посмотреть, изменится ли общественное мнение, когда эмоции отойдут на задний план, а их место займут факты. Мнение действительно изменилось. Те, кто внимательно слушал интервью, обратили внимание, что, несмотря на свое признание в измене, в целом Чарльз повел себя тактично по отношению к своей супруге. После всех откровений Мортона он не стал отвечать Диане тем же. И телезрители это оценили. Согласно одному опросу общественного мнения, популярность принца возросла с 54 до 63 процентов. По другим данным, Чарльза поддержали 80 процентов респондентов.

В целом же, если подвести итог, по общественному резонансу проект Димблби не шел ни в какое сравнение с книгой Мортона. С поставленной первоначально задачей: показать принца Уэльского как человека, познакомить телезрителей с его увлечениями и хобби – команда журналистов, безусловно, справилась. Что касается Дианы, то ее образ в глазах британцев изменился ненамного, и она нисколько не стала меньше любима в народе, чем прежде.

Куда больше интервью Димблби сказалось на Камилле Паркер-Боулз. Эндрю долго закрывал глаза на адюльтер своей супруги с наследником престола, но после публикации телефонного разговора «Камиллагейт» и сенсационного признания Чарльза он посчитал делом чести подать на развод. Супруги развелись в январе следующего, 1995 года, сохранив при этом дружеские отношения. Спустя десять лет, когда в апреле 2005-го многолетняя любовь Камиллы и Чарльза будет скреплена узами брака, имя Эндрю внесут одним из первых в список приглашенных на свадебные торжества.

Интервью Димблби несло в себе еще один потенциал для серьезных изменений, на который в тот момент практически никто не обратил внимания. Тот знаменательный выход в Галерее Серпентин придал Диане уверенность в себе. Причем не только как женщине, но и как специалисту в области PR. Восхищенные глаза очевидцев и восторженные отклики прессы вдохнули в нее новые силы. Принцесса поняла, что великолепно разбирается в вопросах по связям с общественностью, – возможно, даже лучше всех в Букингемском дворце. Она ощутила приток невиданной энергии. С небывалым рвением Диана взялась за создание своего нового имиджа и налаживание связей с редакторами бесчисленных газет и журналов.

Принцесса чувствовала, что поступает правильно. Ее поведение было настолько уверенным, как будто она лично присутствовала при диалоге между руководителем «Associated Newspapers» Дэвидом Инглишем и приглашенным в штат принца для восстановления его имиджа Марком Болландом, в ходе которого Дэвид заявил:

– Марк, вы должны объяснить принцу, что пресса не против него, просто мы за Диану. Она продает газеты, а он нет![19]

Диана чувствовала, что пресса к ней благоволит, и в этом заключалась ее главная ошибка. Во-первых, принцесса неправильно интерпретировала слова Инглиша (даже если она никогда не слышала их), совершенно забыв, что пресса – это огонь, близкое приближение к которому грозит ожогом. Газетчики действительно молились на Диану, потому что она хорошо продавалась. Молились всегда, а не только в те периоды времени, когда принцесса хотела предстать на публике. За ней началась самая настоящая охота – перманентная, изматывающая, наглая. И все потому, что это приносило деньги. За фото Дианы, выходящей из магазина, редакции выкладывали две тысячи фунтов. За снимок принцессы в купальнике счастливчик получал в пять раз больше – десять тысяч. За такой куш можно было сражаться, и сотни папарацци засели в бесчисленных засадах.

Второй просчет принцессы заключался в самом чувстве уверенности. Диана относилась к тому типу людей, для которых быть уверенным в себе – состояние не только крайне редкое, но и чреватое весьма неприятными последствиями. Нередко случалось, что там, где требовались хитрость и осторожность, принцесса шла с открытым забралом, сметая все на своем пути. Именно это случилось во время романов с Джеймсом Гилби, Оливером Хором и Хаснатом Ханом, когда настойчивое поведение Дианы начало тяготить ее кавалеров.

Аналогичная ситуация произошла и в отношениях с прессой. Принцессу занесло, она забыла, что иногда нужно ударить по тормозам или просто перейти на другую скоростную передачу.

Все началось после того, как личный секретарь Патрик Джефсон подал прошение об отставке. Его уход проходил по привычному для Дианы сценарию. Не было никаких громких сцен, выговоров или объяснений. Она просто отстранила Патрика от дел, запустив новый крупный PR-проект. Отстранила кого! Патрика Джефсона! Человека, который проработал у нее восемь лет и пережил с ней не одну бурю. Человека, который как никто понимал и оберегал своего босса.

«Джефсон всегда стремился оградить принцессу от всякой чепухи, стараясь направить ее силы только на решение серьезных вопросов, – делился своими впечатлениями о личном секретаре Дианы президент Национального фонда по борьбе со СПИДом Майкл Адлер. – Он защищал принцессу как от воздействия внешнего мира, так и от разрушительных импульсов, которые нередко исходили от нее самой. У него было природное умение чувствовать опасность задолго до ее появления»[20].