Текст книги "Петербург умышленный и отвлечённый. Город в классической литературе XIX века. Комментарий"

Военным отличием кавалергардов после Отечественной войны среди прочих гвардейских полков является Георгиевский штандарт с надписью: «За отличие при поражении и изгнании неприятеля из пределов России. 1812». Обычно офицеры Кавалергардского полка – это молодые люди из знатных и богатых дворянских семей. Служба в привилегированных полках требовала немалых средств. В царствование Александра I и Николая I, когда парадная сторона придворно-государственной жизни еще оставалась значимой, кавалергарды являлись личной охраной императорской фамилии. В придворном обиходе было даже такое выражение: иметь право на вход в покои Зимнего дворца «за кавалергардов». Это было право высших придворных, кавалеров высших российских орденов, сановников и офицеров Кавалергардского полка. «Парадное шествие членов императорской семьи из внутренних покоев в дворцовую церковь или Тронный зал начиналось из Малахитового в Концертный зал, вход в который охраняли кавалергарды. В этом зале членов императорской фамилии встречала и сопровождала через ряд залов – Николаевский – Аванзал – Фельдмаршальский и далее – часть тех, кто имел право выхода «за кавалергардов» (Ю. А. Рябов).

В круг обязанностей кавалергардов, как и всех других гвардейских полков, входило участие в парадах, которые проводились несколько раз в году и по различным поводам: в дни рождения императора и императрицы, по случаю приезда иностранных монархов, в годовщину вступления русских войск в Париж.

Казармы Кавалергардского полка – солдатские, офицерские с хозяйственными и служебными помещениями, с манежем, с непременной полковой церковью – находились в Литейной части между Воскресенской, Захарьевской и Потемкинской улицами (ныне Шпалерная ул., 41–43), в районе Таврического дворца.

I. XXXV. «А Петербург неугомонный

Уж барабаном пробужден».

Поскольку казармы гвардейских и других полков стояли практически во всех частях города, начиная от Миллионной улицы в центре и кончая местностями у строящегося Обводного канала, Охтой, Выборгской частью (стороной), то город просыпался под звуки барабанов – побудки в полках. Зорю играли на восходе и закате солнца. Пустынные, особенно по утрам, улицы и площади, отсутствие высоких домов, шума современного транспорта – все это позволяло пробуждать и гражданскую часть петербургских обитателей.

«Встает купец, идет разносчик…»

«Проснулся утра шум приятный…»

Упорядочить торговлю в Петербурге хотел еще Петр I. В его указе от 15 ноября 1718 года «О назначении рынков в Санкт-Петербурге» запрещалось торговать на мосту на «перспективной дороге, отчего проезд от тесноты за многолюдством весьма труден и оттого чинятся великие драки». Вероятно, имелся в виду Аничков мост: он был только что построен и находился на границе города. В указе говорилось также, что торговать надо в лавках, а «носячим товаром» – у Петровского кружала, кабака в начале Невского проспекта. В указе говорилось также: «Которые люди торгуют при Санкт-Петербурге всяким съестным припасом носячим и в лавках и оные б ходили в белом мундире. и имели во всем чистоту, как в мундире, так и в покровах на том товаре».

При Екатерине II рынки появились едва ли не во всех частях города. Ее указ от 28 июня 1782 года гласил, чтобы в частях города «развести лавки овощные, мыльные, мучные, свечные, сальные, восковые, зеленные, курятные, мясные, рыбные и прочие тому подобные».

А. Башуцкий, автор книги «Панорама Санкт-Петербурга», изданной в 1834 году, рассказывал: «Между тем изредка начинает быть слышен шум колес; мостовые звучат под тихим и мирным шагом больших, здоровых ломовых лошадей, которые тащат роспуски (специальные телеги для перевозки клади. – Д. М.), тяжело нагруженные дровами, припасами и строительными материалами; с этим шумом смешиваются какие-то странные крики, какие-то чудные напевы, звонкие, отрывистые, продолжительные, пискливые или хриплые. Это продавцы овощей, мяса, рыбы, молочницы, колонисты с картофелем и маслом[14]14
  В нескольких окрестных местах вокруг Петербурга жили немцы-колонисты. Овощи со своих огородов они продавали в столице.


[Закрыть]; они идут и едут с лотками, корзинами, кувшинами.». «Пожалуй, самой заметной фигурой на петербургской улице, невольно привлекавшей внимание, была фигура мужика-разносчика с подносом на голове, или с лотком перед грудью, или с тележкой, или с санками. Сотни и сотни этих «расхожих продавцов» оглашали улицы города криками:

– Сайки, сайки! Белые, крупчатые, поджаристые!

– Садовый, вареный чернослив крупный! По грушу, по варену, по грушу! <…>

– Сахарны конфекты! Коврижки голландски! Жемочки медовы![15]15
  Жемочки, жемки – «пряники, скатанные в руках и расплюснутые нажимом на обе ладони» (В. И. Даль).


[Закрыть]Патрончики! Леденечки! Кто бы купил, а мы бы продали!

На Садовой, на Гороховой, на Вознесенском, на Фонтанке бойко шла торговля вразнос сбитнем и апельсинами, дичью и рыбой, студнем и солеными грибами, книгами и кухонной посудой, гипсовыми бюстами греческих философов и поношенной одеждой.» (А. и М. Гордины).

«На биржу тянется извозчик…»

Здесь биржей называется специальная стоянка для извозчиков. Практически эти стоянки были на каждом углу главных улиц города.

Бирж было около трехсот. Извозчики обычно были крепостные, отпущенные на оброк. Явившись в Петербург, будущий извозчик выправлял первым делом в полицейской конторе адресов билет и номер, который обязан был всегда иметь при себе. Жестяной номер вешали на спину, чтобы седок его видел и мог запомнить. Чаще всего извозчики жили в Ямской слободе возле Лиговского канала. Лиговский канал был прокопан в 1718–1725 годах. Он начинался от реки Лиги, вытекающей из Дудергофского озера, и тянулся на 29 верст. В конце XIX века канал был засыпан. Теперь на этом месте Лиговский проспект – Лиговка, по-питерски.

«С кувшином охтенка спешит…»

Охтенка или, чаще, охтинка – жительница Охты. Так называется правобережная часть города, протянувшаяся вдоль Невы при впадении в нее речки Большой Охты. Речка эта делит местность на Большую Охту на ее правом берегу и на Малую – на левом. Именно здесь, на Охте, была шведская крепость Ниеншанц, которая пала 1 мая 1703 года под натиском русских войск. Уже в петровское время на Охте, вдали от центра, были поставлены «пороховые мельницы», выросшие со временем в казенные Охтинские пороховые заводы. Местность вокруг них получила название, существующее и по сей день, – Пороховые. Были построены на Охте и корабельные верфи, казенные и частные.

Появились слободы, и долгие десятилетия Охта была окраиной, пригородом Петербурга. Огороды, выпасы, «молочное животноводство», говоря современным языком, – удел охтинок. Молоко возили-носили продавать в город; путь через Неву неблизкий. Не поэтому ли «спешит» охтинка: дел в хозяйстве всегда много.

«Зимним утром на городских улицах появлялось много молочниц – охтинок, с коромыслом, на котором висело несколько жестяных или медных кувшинов с молоком.

Охтинский пороховой завод

Охтинки одевались весьма своеобразно. Это была смесь русского и голландского народных костюмов. Голландское осталось еще с тех времен, когда здесь жили корабельные мастера-голландцы с женами. Охтинки носили широкий сарафан со сборками, поверх него фартук с карманами и теплую кофту. На голове – по-русски повязанный платок. На ногах – синие шерстяные чулки и красные башмаки с высокими каблуками» (А. и М. Гордины). Это зимой. А летом охтинки наряжались «в ситцевое зеленое платье, с передником, с огромными узорами в виде пестрых букетов, с шелковым платочком, яркие цвета которого казались полинялыми в сравнении с свежим колоритом лица». Яркие наряды охтинских красавиц становились маскарадными костюмами для светских дам пушкинского круга.

«И хлебник, немец аккуратный,

В бумажном колпаке, не раз

Уж отворял свой васисдас».

Васисдас – французское искаженное слово, германизм во французском языке, обозначает окошечко, подобие форточки, через которое продавали хлеб. Иногда нижняя часть окна была заменена медной створкой, которая открывалась наружу наподобие подъемного моста и служила прилавком. Французское слово vasistas в значении «форточка» вступает в игру с немецкой фразой Was ist das? – «Что это?» Такова была жаргонная кличка немца (по В. В. Набокову и Ю. М. Лотману).

I. XLIII. «И вы, красотки молодые,

Которых позднею порой

Уносят дрожки беговые

По петербургской мостовой,

И вас покинул мой Евгений».

Первые мощеные улицы появились в Петербурге спустя пятнадцать лет после первых строений. Сенатский указ гласил: «Каждому жителю против своего двора посыпать песком и камнем, мостить гладко, как показано от мастеров, и чтоб стоки были вдоль по улицам к дворам ближе, а по концам улиц стоки делать к рекам и прудам, чтобы были твердо утверждены, дабы весною в дожди землею не заносило».

Петербургская мостовая была вымощена либо булыжником, либо щебнем. В конце 1820-х годов некоторые центральные улицы, площади стали покрывать шестиугольными сосновыми торцами, которые без зазоров подгонялись друг к другу. В конце 1816 года Александр I утвердил «Положение о тротуарах», где говорилось, что «по всем улицам, набережным и на площадях в Санкт-Петербурге должны со временем учреждены быть тротуары, из гранитных камней или плит» шириной в два аршина, то есть чуть меньше полутора метров. В 1930-е годы, когда многие улицы были залиты асфальтом, еще были и булыжные, и торцовые мостовые. Торцы для прочности пропитывались газовой смолой и были черного цвета. Изобрел торцы действительный статский советник В. П. Гурьев в 1825 году.

I. XLVIII. «Все было тихо; лишь ночные

Перекликались часовые…»

«Раз в 7-10 дней каждый из расквартированных в Петербурге гвардейских полков заступал в караул. Караульных постов было множество. Караулы назначали на главные гауптвахты в Зимнем дворце и в Петропавловской крепости, на Сенатскую площадь, в Аничков дворец, в Арсенал, в губернские присутственные места, в Ассигнационный банк, в Воспитательный дом, на Сенную площадь. Разводы караулов, за которыми наблюдало высшее начальство, проходили “с церемонией”» (А. и М. Гордины).

В обычные дни часовые находились на посту два часа, а в мороз и в жару – по одному часу, после чего следовал отдых и снова возвращение на пост. Стоящие не в помещениях и охраняющие один «объект» часовые обязаны были перекликаться. Один кричал: «Слушай!» – другой откликался: «Смотри!» Делалось это для того, чтобы знать: часовой не заснул и не убит. Перекличка часовых была отменена в середине XIX века, и посты стал обходить патруль, чтобы убедиться в исправности несения караульной службы.

«Да дрожек отдаленный стук

С Мильонной раздавался вдруг.»

Миллионная улица

Миллионная улица соединяет Суворовскую площадь перед Троицким мостом и Дворцовую площадь. За время своего существования она сменила несколько названий: Большая, Немецкая, Большая Немецкая, Халтурина. Улица интересна не только целым рядом своих домов, но и тем, что с начала застройки и до последнего времени на ней не было ни лавок, ни магазинов. Перед Великой Отечественной войной на ней был один магазин и одна булочная. Интересно и то, что вход во многие дома располагался как на Миллионной, так и на набережной Невы, лежащей параллельно. Но ворота во дворы, как и на Английской набережной, – только с улицы.

Русская знать начала здесь селиться в царствование Анны Иоанновны, так как императрица после коронации в Москве «поселилась в Адмиральском доме – двухэтажном дворце генерал-адмирала Ф.М. Апраксина (1661–1728), президента Адмиралтейств-коллегии, по завещанию которого дом передавался в казну. Он стоял на набережной Невы, ныне Дворцовой, на месте нынешнего Зимнего дворца. Современники называли дворец Ф. М. Апраксина самым большим и красивым в Петербурге» (Р. К. Козьмин).

Первоначальные постройки Миллионной были деревянные и каменные, вторых поменьше, и улица не раз полыхала пожарами. Императрица повелела строить здесь только каменные дома. Один из первых замечательных каменных домов был построен в 1730-х годах на месте сгоревших деревянных палат. Высокое крыльцо при центральном входе, как было принято в ту пору, было позже заменено четырехколонным мраморным портиком, существующим и поныне. «Главной же внутренней достопримечательностью дома справедливо считается вестибюль с лестницей удивительной красоты» (А.А. Иванов). Этот дом в середине Миллионной улицы (ныне дом 22) был построен для генерал-поручика и камергера графа Ф. А. Апраксина (1703–1754). За почти двести лет своего существования (до 1917 г.) у дома было 16 владельцев, и все их имена были значимы в российской и петербургской государственной, общественной или научной жизни. Последними владельцами дома были граф Н. П. Игнатьев, дядя известного советского генерала А. А. Игнатьева, автора мемуаров «50 лет в строю», и князь С. С. Абамелек-Лазарев (1853–1916), потомок и наследник двух древних армянских родов, пустивших корни в Москве и Петербурге. Семен Семенович Абамелек-Лазарев был ученым археологом, исследователем древней Пальмиры.

На углу Миллионной улицы и Мошкова переулка стоит неказистый на вид дом (ныне дом 21/6). Его построил гоф-интендант, «домашний расходчик» при дворе Екатерины I, П. И. Мошков на отведенном ему участке в Греческой слободе – так называлось это место. Название переулка его именем сохранилось и поныне. Другой переулок, выходящий от Мойки на Миллионную – Аптекарский – получил свое название от Главной аптеки, которая была переведена из Петропавловской крепости в район Царицына луга в 1720-х годах.

В самом начале Миллионной улицы (ныне дом 5/1) архитектором А. Ринальди в 1768–1785 годах был возведен дворец. При строительстве использовались долговечные материалы. Для изготовления кровли из медных листов было создано специальное производство на Сестрорецком заводе. Кровля прослужила без существенного ремонта почти 150 лет, ее разобрали в 1931 году. Дворец был облицован мрамором и гранитом (впервые) и получил название Мраморного. Вдоль его парадного фасада, обращенного к площади Суворова, протекал Красный канал, соединявший Неву с Мойкой. Первым владельцем дворца, построенного в духе архитектуры раннего классицизма, был граф Григорий Орлов (1734–1783), фаворит Екатерины II, для которого он и строился по повелению императрицы. Позже дворец стал резиденцией последнего короля Речи Посполитой – Польши – Станислава Понятовского (1732–1798).

Последний владелец Мраморного дворца – великий князь Константин Константинович Романов (1853–1913). Константин Романов родился в Стрельне, тогда пригороде Петербурга, в 17 верстах от столицы. Там, на высоком берегу Финского залива стоит дворец, названный Константиновским[16]16
  Константиновский дворец строился с перерывами с 1720 по 1850 год.
  К его созданию приложили руку архитекторы Ж.-Б. Леблон, Николо Микетти, Б. Растрелли, А. Н. Воронихин, Х. Ф. Мейер. А. И. Штакеншнейдер. Свое название он получил в 1797 году, когда Павел I подарил его своему сыну великому князю Константину Павловичу. Сегодня он – «Дворец конгрессов» и петербургская резиденция Президента РФ.


[Закрыть]. Отец великого князя был сыном императора Николая I, мать до замужества – принцесса Саксонская. Константин Константинович получил хорошее военно-морское и гуманитарное образование. Служил на флоте, в лейб-гвардии Измайловском полку, был командиром лейб-гвардии Преображенского полка. С 1889 года Константин Константинович Романов стал Президентом Академии наук.

Поэтическая муза великого князя, вернее, поэта К. Р., наследовала Жуковскому. «Едва ли не одна из основных поэтических идей К. Р. была связана с мыслью об утешительности Музы, – «пусть скорбного она врачует муку и радует счастливого душой». Его переводы и самобытное творчество нередко были обращены к библейским мотивам.

В 1994 году в садике у главного фасада Мраморного дворца установили знаменитый памятник императору Александру III скульптора П. П. (Паоло) Трубецкого (1867–1938). В 1909 году монумент был установлен в центре Знаменской площади (ныне площадь Восстания), перед Московским вокзалом. Долгие годы памятник был скрыт в дворике Русского музея, и только теперь обрел свое, но едва ли удачное место в архитектурном ансамбле города.

В противоположном конце Миллионной улицы (ныне дом 35) – известное по атлантам здание Нового Эрмитажа.

Многие дома этой улицы по нечетной стороне имеют сквозные дворы с выходом на Дворцовую набережную, а по четной – на Мойку.

Мраморный дворец

Александр III Александрович (1845–1894) – государь император с 1881 года. Он был вторым из шести сыновей императора Александра II и императрицы Марии Александровны (1825–1880).

«Александр III совсем не приготовлялся быть императором, можно сказать, он был несколько в загоне: ни на его образование, ни на его воспитание особого внимания не обращали» (С. Ю. Витте). Цесаревичем был его старший брат Николай, но тот скончался в 1865 году, и, только став наследником престола и «наследником» невесты своего умершего брата, Александр стал проявлять интерес к знаниям и занятиям. После венчания молодые жили в Аничковом дворце.

В отличие от своих предшественников Александр III был хорошим семьянином и верным мужем. Он любил своих детей. В семье его почитали, уважали и боялись. Один из современников писал, что, «когда еще государь не был наследником, его приближенные радовались, что он не будет царем – такой свирепый характер он проявлял».

Современники невысоко оценивали умственные способности Александра III. «Нельзя отрицать, что в интеллектуальном отношении государь Александр Александрович представлял собой незначительную величину – плоть уж чересчур преобладала в нем над духом. Нередко случалось ему высказывать очень здравые мысли, а наряду с ними такие, которые поражали своей чисто детской наивностью и простодушием». (Е. М. Феоктистов). Даже почитатель Александра III Витте, для которого тот был «истинный христианин», «простой, твердый и честный человек», «царски благородный», «с царскими возвышенными помыслами» – даже Витте признавал: «…император Александр III был совершенно обыденного ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования. У императора Александра III был небольшой ум рассудка, но у него был громадный, выдающийся ум сердца».

император Александр III

Город в царствование Александра III продолжал развиваться, но не столько в архитектурном отношении, сколько в благоустройстве, во врачебном и санитарном отношении: устройство больниц и богаделен, очистка города от бытового мусора и отбросов, снабжение чистой водой и т. д. В 1882 году началось освещение электричеством «по способу инженера Яблочкова» главных улиц – Невского проспекта между Полицейским и Аничковым мостами, потом двух Морских улиц, Дворцовой набережной. Был засыпан зловонный Лиговский канал; Большой театр перестроен, и в новом здании была открыта Консерватория Русского музыкального общества. Значительно возросло число школ.

Александр III не очень заботился о своем здоровье, долго скрывал от близких болезнь почек, при этом любил побаловать себя коньяком. Когда тучный государь начал худеть и был приглашен врач, – время ушло. Он скончался в Ялте, сидя в кресле, в полном сознании.

Город хранит память о нем в скульптурном портрете П. Трубецкого. Памятник – не сатира и не карикатура. Он талантливо выражает и сущность эпохи царя-миротворца, и сущность его заурядной натуры: «Тут он весь. Тут все его царствование». «Памятник воистину осенен крылом гения» (И.Е. Репин). Сам скульптор утверждал: «В памятнике нет ничего классического, это совершенно идейный памятник». То есть Трубецкой в скульптурном портрете выразил не только эпоху и личность Александра III, но и идею самодержавия так, как она стала ощущаться в 1900-е годы ХХ века. В замысле скульптора было поставить коня и всадника на гранитную глыбу с закругленными краями. Такой постамент был бы напоминанием о гром-камне, на котором вздыбленный конь несет своего «медного» повелителя. Между памятниками возник бы «диалог». Но замысел пьедестала-скалы не состоялся.

В октябре 1937 года монумент был демонтирован и более пятидесяти лет простоял во внутреннем дворике корпуса Бенуа Русского музея. Наконец в 1994 году памятник установили перед главным входом в Мраморный дворец, где он сменил броневик «Враг капитала».

I. LII. «Прочтя печальное посланье,

Онегин тотчас на свиданье

Стремглав по почте поскакал…»

По почте – это езда на казенных лошадях, езда «на почтовых», или, как еще говорили, «на перекладных». На почтовых станциях – в старину «ямах» – курьеры и фельдъегери, то есть правительственные курьеры, получали лошадей вне очереди. Для них имелись специальные тройки, «фельъдегерские», но, если таковые были в разгоне, им снаряжали обычные. Поэтому едущие «по собственной надобности», как писалось в подорожных, ждали и получали лошадей в порядке чинов. Обычный путешественник мог просидеть на станции долго. Пили бесконечный чай. Ловкие люди предлагали «заложить банчок», то есть поиграть в карты, и нередко обирали неопытных проезжих.

«По своей надобности» ездили зимой со скоростью 12 верст в час, а летом – 10. За сутки проезжали верст 70-100. «Рассказывают, что Екатерина II, желая удивить скоростью езды в России императора Иосифа[17]17
  Иосиф II (1741–1790) – император «Священной Римской империи», государь Австрии и других владений Габсбургов.


[Закрыть], приказала найти ямщика, который взялся бы на перекладных доставить императора в Москву за 36 часов. Такой ямщик нашелся и был приведен перед императрицей.

«Берусь, матушка, – сказал он, – доставить немецкого короля в 36 часов, но не отвечаю, будет ли цела в нем душа» (М. Н. Пыляев).

III.XXVII. «Я знаю: дам хотят заставить

Читать по-русски. Право, страх!

Могу ли их себе представить

С “Благонамеренным” в руках!»

Журнал «Благонамеренный» издавался Александром Ефимовичем Измайловым (1770–1831), поэтом-баснописцем, с 1818 по 1826 год. В 1818–1822 годах в этом журнале были напечатаны стихотворения Пушкина и отрывки из «Кавказского пленника». Но постепенно к Измайлову и его журналу у Пушкина и поэтов пушкинского круга сложилось иронически-пренебрежительное отношение. Эпиграмма Пушкина Ex ungue leonem направлена против Измайлова. Это не мешало им мирно встречаться у общих знакомых, например, у Н. И. Греча. «Благонамеренный» в чтении для дам дворянского круга вряд ли был возможен, так как Измайлов, по замечанию современников, «беспрестанно шутил и гаерствовал», и шутки эти были весьма плоскими и двусмысленными.

«Кто этот высокий и толстый мужчина, едущий на дрожках, гнущихся под ним? На нем синий долгополый сюртук, из которого вышло бы два капота для людей обыкновенных, в боковом кармане его торчат бумаги; на черных глазах его сияют серебряные очки, правой рукою держит он огромный зеленый зонтик.», – так писал издатель «Благонамеренного» сам о себе. А. Е. Измайлов жил на «набережной» Лиговского канала в доме Модена (ныне Лиговский пр., дом 11; перестроен). В 1820-х годах «темная лестница заканчивалась наверху грязной стеклянной галереей. Во втором этаже на обитой оборванной клеенкой двери приклеена розовая обложка известного журнала «Благонамеренный». Тут помещалась контора журнала и здесь же жил его издатель» (А. Яцевич).

Пушкин вспоминал, как Измайлов, однажды не выпустив журнала, печатно извинился перед публикой тем, что он на праздниках гулял. Извинение было стихотворным:

 
Как русский человек, на праздниках гулял,
Забыв жену, детей, не только что журнал.
 

III.XXIX. «Раскаяться во мне нет силы,

Мне галлицизмы будут милы,

Как прошлой юности грехи,

Как Богдановича стихи».

Ипполит Федорович Богданович (1744–1803) – поэт, автор известной в ту пору поэмы «Душенька».

Юность провел в Москве, в Петербург приехал в 1766 году и поступил переводчиком в Иностранную коллегию. Коллегия находилась в доме, который ранее принадлежал князю Б. А. Куракину (17331764). Это был двухэтажный дом, расположенный на Английской набережной (ныне дом 32) и построенный в 1750-х годах, а его флигель выходил на Галерную улицу. После смерти князя дом перешел в казну, и в нем была размещена Иностранная коллегия.

Богданович сотрудничал в журналах «Вечера», «Собеседник любителей русской словесности», участвовал в издании журнала «Зеркало света». С 1780 года он служил в Санкт-Петербургском архиве, в 1788 году стал его председателем. В 1796 году вышел в отставку и уехал из Петербурга.

Литературную славу Богдановичу принесла поэма «Душенька», над которой он работал ряд лет – с 1783 по 1799 год – и которую «читала вся Россия». «Она создана во фривольном французском духе тех дней и шутливо, вослед галантной повести Лафонтена (“Любовь Психеи и Купидона”». – Д. М.) повествует о любовных приключениях Амура и Психеи» (В. В. Набоков).

Богдановича можно было встретить у Державина в его доме на Фонтанке, у А. Н. Оленина, у других известных петербуржцев, в их литературных салонах и гостиных. Современник рассказывает: «…я познакомился с ним в то время, когда он уже мало занимался литературою, но сделался невольным данником большого света. По славе “Душеньки” многие, хотя и не читали этой поэмы, хотели, чтобы автор ее дремал за их поздним ужином. Всегда во французском кафтане, кошелек на спине и тафтяная шляпка (клак) под мышкою; всегда по вечерам в концерте или на бале в знатном доме, Богданович, если не играл в вист, то везде – слова два о дневных новостях, или о дворе, или о заграничных происшествиях, но никогда с жаром, никогда с большим участием. Он не любил не только докучать, даже и напоминать о стихах своих: но в тайне сердца всегда чувствовал свою цену и был довольно щекотлив к малейшим замечаниям на счет произведений пера его» (И. И. Дмитриев)[18]18
  Иван Иванович Дмитриев (1760–1837) – поэт, баснописец.


[Закрыть].

С начала XIX века в России вошел в моду мужской парик. Его полагалось надевать при ношении европейского платья. В первой четверти века надевали парики «алонжевые» (allongment, фр.), то есть удлиненные. Пышные локоны нередко достигали талии. Постепенно парики становились более короткими и их продолжали носить только пожилые мужчины. Парики пудрили, и вот, для того чтобы пудра не оставляла на спине кафтана жирных следов, косу парика или даже собственные волосы стали убирать в матерчатое приспособление, которое получило название кошелька. Естественно, что он носился на спине. А так как шляпу надевать на парик было неудобно, то ее в то время, как правило, носили под мышкой. Пудра и румяна лицами обоего пола использовались в большом количестве. «Не нарумянившись куда-нибудь приехать, значило сделать невежество», – записывает Д. Благово по рассказам своей бабушки.

IV.XXX. «Но вы, разрозненные томы

Из библиотеки чертей,

Великолепные альбомы,

Мученье модных рифмачей,

Вы, украшенные проворно

Толстого кистью чудотворной

Иль Баратынского пером,

Пускай сожжет вас Божий гром!»

Федор Петрович Толстой (1783–1879) – граф, известный скульптор, медальер, живописец. Президент Академии художеств в 1828–1879 годах[19]19
  Не следует путать графа Федора Петровича Толстого с графом Федором Ивановичем Толстым, Толстым-Американцем. Он путешествовал с И. Ф. Крузенштерном и был высажен на Алеутских островах, за что и получил свое прозвище. На него намекает А. С. Грибоедов в комедии «Горе от ума».


[Закрыть].

Федор Петрович Толстой

О волшебной и чудотворной кисти Толстого писал Пушкин из Михайловского брату Льву и П. А. Плетневу. Пушкин хотел бы украсить один из сборников своих стихотворений виньеткой художника, но

 
Нет! Слишком дорога
А ужасть как мила.
 

Ф. П. Толстой занимал квартиру в главном здании Академии художеств на берегу Невы (ныне Университетская наб., дом 17). Окна квартиры выходили на Неву и 3-ю линию Васильевского острова, на площадь, где ныне стоит обелиск «Румянцева победам». Площадь и называлась Румянцевской, а позже площадью Шевченко.

Т. Г. Шевченко (1814–1861) был дружен с Ф. П. Толстым. Толстой и его жена Анастасия Ивановна много старались о возвращении поэта-художника из ссылки. Шевченко вернулся в Петербург в марте 1858 года и в дни возвращения записал в дневнике: «Сердечнее и радостнее не встречал меня никто, и я никого, как встретились мы с моей святой заступницей и с графом Федором Петровичем. Эта встреча была задушевнее всякой родственной встречи».

В середине века, по средам, у Ф. П. и А. И. Толстых проходили литературно-артистические вечера. На них бывали И. С. Тургенев, А. Ф. Писемский, Я. П. Полонский, певцы, музыканты, артисты. Собирались в громадном зале, обставленном по-античному. На стенах висели картины, вдоль стен тянулись узкие диваны с небольшими спинками. По краям их на пьедесталах стояли статуи Венеры, Аполлона и Меркурия. В простенке между окнами висело большое зеркало, а по его сторонам находились бюсты Гомера и Минервы. Посредине зала стоял стол, покрытый зеленым сукном и освещенный лампами с рефлекторами. За ним усаживались художники и рисовали, слушая музыку, пение или чтение стихов и прозы.

Ф. П. Толстой прожил очень большую и духовно богатую жизнь, и многие люди XIX века, причастные искусствам, сохранили о нем память.

Само же здание Академии художеств, построенное в 17641788 годах архитекторами А.Ф. Кокориновым (1726–1772) и Ж.-Б. Валлен-Деламотом (1729–1800), – одно из выдающихся произведений русского зодчества XVIII века. Внутри здания есть круглый двор диаметром около 40 метров. Вначале он был связан с набережной сквозным проездом. В 1817 году проезд превращен в вестибюль. Многие помещения Академии сохранили свой вид до сегодняшнего дня.

Евгений Абрамович Баратынский (иногда Боратынский) (1800–1844) – поэт.

Он родился в небогатой дворянской семье и двенадцати лет был отдан в Пажеский корпус – привилегированное военное учебное заведение. Пажеский корпус располагался в одном из примечательных зданий Петербурга, в бывшем дворце М. И. Воронцова (17141757) – вице-канцлера середины XVIII века. Дворец сооружен по проекту архитектора Ф.-Б. Растрелли в 1749–1757 годах как обширная и богатая городская усадьба.

«Великолепная двойная лестница, украшенная зеркалами и статуями, вела во второй этаж, где помещались дортуары и классы. В огромных залах в два света были спальни для воспитанников. Все дортуары и классы имели великолепные потолки. Картины, плафонов изображали сцены из Овидиевых превращений («Метаморфозы». – Д. М.) с обнаженными богинями и полубогинями. В одной из таких комнат было изображено освобождение Персеем Андромеды».

В Пажеском корпусе среди воспитанников царила атмосфера удали, показного молодечества, всякого рода проказ. При подстрекательстве товарищей Баратынский и его приятель совершили кражу, были уличены и отчислены из корпуса без права служить. Единственный путь – рядовым в армию. Служил поэт в гвардейском Егерском полку, который квартировал в слободе лейб-гвардии Семеновского полка, так как своих казарм не имел. Как дворянин Баратынский жил на частной квартире в доме Чижевского (деревянном, одноэтажном) на углу Госпитальной улицы (ныне Бронницкая) и Среднего проспекта (ныне Клинский проспект), т. е. неподалеку от расположения полка.

Первые стихи Баратынского в журнал отдал Дельвиг. Одно время поэты вместе жили в пятой роте Семеновского полка (ныне Вузовская улица). На ее левой, четной стороне были казармы, а на правой – обывательские деревянные дома с садами и огородами. В одном из них

 
Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком
Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом.
Тихо жили они, за квартиру платили немного,
В лавочку были должны, дома обедали редка, —
 

писали они в шутливых стихах.