Текст книги "Град Китеж: русская пневматология"

Приступая к рассмотрению проблемы культурной идентичности в русской мысли, мы тем самым не только реконструируем её в контексте литературных, собственно философских и богословских вариантов, но и попытаемся вывести проблему (в постановочном порядке) в пространство современных дискуссий об идентичностях. Представляется, что знание богатого идейного наследия русских философов даёт серьёзный повод к построению идентифицирующих механизмов в современных обществах, духовно и культурно принадлежащих к восточнославянскому цивилизационному космосу.

После этого перейдём к рассмотрению культурного идентитета, т. е. порядка и способа творения Отечества для русского человека, исходящего из, или считающегося со своей сыновней ролью.

Глава II
Н. В. Гоголь о религиозно-культурной идентичности восточных славян

Если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей…

Н. В. Гоголь

Почему Гоголь, – а не Карамзин, Пушкин или Чаадаев? – естественен вопрос читателя, знакомящегося с попытками пробуждения культурного самосознания в XIX веке. Если первый из этой троицы выступил в роли «отца русской истории», воссоздав из летописной древней истории – живую ткань рождения Государства Российского, если второй оформил стихию русской жизни и слова в универсальную культурную систему, то третий, при всех одолевавших его сомнениях, описал Россию как «мутацию» культурно-исторического процесса, магистраль которого – Запад. И всё же: почему Гоголь? Неужели в качестве исходного пункта рефлексии необходим именно малороссийский писатель, чьё неоднозначное в литературном и мировоззренческом планах творчество и поныне служит предметом острых дискуссий? Писатель, литературное наследие которого выходит за рамки привычных жанров и устоявшихся стереотипов, а ценностные предпочтения которого столь далеки от нынешнего либерального стандарта жизни?

Ответы поищем у самого Николая Васильевича Гоголя, тем более что его великое идейно-образное наследие уже давно воспринимается в науке не только как литературное, но и как религиозно-метафизическое или религиозно-философское[47]47
  Напр. укажем на давно ставшие классическими исследования и материалы: Зеньковский В. В. Н. В. Гоголь // Зеньковский В. В. Русские мыслители и Европа. – М.: Республика, 1997. – с. 142–264; Трубецкой Е.Н. Гоголь и Россия // Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. – М.: Республика, 1994. – с. 323–333; Мочульский К. В. Духовный путь Гоголя // Мочульский К.В. Гоголь. Соловьёв. Достоевский. – М.: Республика, 1995. – с. 7–60; Франк С. Л. Религиозное сознание Гоголя // Франк С. Л. Русское мировоззрение. – СПб: Наука, 1996. – с. 302–311; Чижевський Д. Нариси з історії філософії на Україні. – Нью-Йорк: Український конгресовий комітет Америки, 1991. – с. 87–107. Из современных работ заслуживают внимания: Дунаев М. М. Указ. соч… с. 135–168; Волосков Н.В. Истоки религиозной философии Н.В. Гоголя // Вестник МГУ. Серия 7. Философия. – 2002. – № 3. – с. 47–57. Астапов С.Н. «Устремить всё общество к прекрасному». Н.В. Гоголь // Русские мыслители. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2003. – с. 176–185.


[Закрыть]. Именно в свете религиозных исканий и сомнений становится понятным многое из того, что вышло из-под пера Гоголя, но также и то, что им не было опубликовано.

Рассматривая проблему культурной идентичности в творчестве Николая Гоголя, мы должны разграничить два масштаба содержательной представленности её в жизни и творческих поисках писателя. Во-первых, имеет место идентичность как отношение причастности к определённому культурно-семантическому срезу бытия, выражающаяся в попытках: 1) описания доминирующих в жизни России культурных смыслов; 2) описания родственных и «оппозиционных» этим смыслам европейских (плюс американских) культурных ценностей; 3) фиксации онтологического статуса России как субъекта мирового исторического процесса; 4) выведения телеологии русской истории, которая бы имманентно вытекала из истории общехристианской. Во-вторых, в творчестве Гоголя дана феноменология собственной духовной самости, поиска личностного начала и предназначения. Естественно, что оба эти момента образуют неразрывное, хотя и противоречивое единство, – единство личностного, национального, а вслед за этим, и общечеловеческого планов развёртывания бытия.

Приступая к рассмотрению проблемы идентичности в произведениях Гоголя, в качестве путеводной нити изберём высказанную Константином Мочульским мысль[48]48
  Мочульский К.В. Духовный путь Гоголя… с. 37.


[Закрыть] о том, что «стройная и полная система религиозно-нравственного мировоззрения» писателя, была создана им в «Выбранных местах из переписки с друзьями» (1847). Первое, что приковывает внимание в этой удивительной «Переписке», это реализованное стремление охватить практически все сферы жизни и культурного творчества нашего народа. Да это и понятно, ведь сам Гоголь, создавая этот шедевр в тяжёлых душевных и физических условиях[49]49
  Напомним, что писатель к моменту написания уже неоднократно побывал в Европе, в том числе – по причине болезни (в Германии), похоронил сестру (М. В. Трушковскую), и сжёг одну из редакций второго тома «Мёртвых душ». Но, пожалуй, наиболее важное из всей событийной канвы его жизни, – это мировоззренческий кризис, который увенчался позитивным итогом: обретением Христа.


[Закрыть], пытался обрести точку опоры в культурном процессе тогдашней России. И нужно заметить: не только для самого себя (хотя текст писем имеет ярко выраженный интимно-авторизованный характер), но и для последующих поколений людей, небезразличных к судьбе России. Отсюда становится понятен общий замысел его: построить такое «богословие культуры» (о. Василий Зеньковский), которое бы ценностно сопрягало бы всех людей, вовлечённых в возделывание себя и мира Божьего.

Пристально всматриваясь в архитектонику русского мира, Гоголь даёт его историческую феноменологию, проводит институциональную и сословную «ревизию», очерчивает темы (для литературно-эстетического, богословского, философского) творчества. Главное же, о чём радеет его душа, – о христианском просвещении и новом человеке, как итоге этого самого просвещения. Недаром в письме к В. А. Жуковскому появляется тема Церкви, трезвая апологетика которой сочетается с историософской прорисовкой её общекультурного и общечеловеческого значения.

Представляется, что здесь Н.В. Гоголь даёт свою экклезиологию и историческое обоснование жизни Церкви в мире. Некогда единая Церковь по попущению Божию разделилась в себе, при этом факт разделения трактуется с привлечением семантики образов Священного Писания. Одна её часть призвана сохранять чистоту вероучения, не допускать никаких нововведений и, будучи в миру, «умереть для мира» (это восточная церковь, с которой соотносится образ Марии); другая – волноваться вместе с людьми (а значит следовать за их страстями, привычками), меняться внутренне, поспевая за изменениями самого мира, вносить и оправдывать нововведения, и, следовательно, рано или поздно, – возжелать овладеть всем миром (образ Марфы, пекущейся о земном и упрекающей сестру свою за нерадение в земных делах). Для иллюстрации предлагаемого аллегорического приёма писатель прибегает к исторической конкретике[50]50
  С которой Н.В. Гоголь был достаточно хорошо знаком, поскольку в его юношеских планах был план работы в должности преподавателя кафедры Всеобщей истории в университете Св. князя Владимира в Киеве. К этому периоду относятся его исторические штудии: «О преподавании всеобщей истории» (1833), «О средних веках» (1834). «О движении народов в конце V века» (1834). – с… статьи в: Гоголь Н.В. Арабески. – М.: Молодая гвардия, 1990.


[Закрыть], т. е. прояснению задачи по облагораживанию народов, вручённых Богом западной и восточной Церквам. В этом отношении его мысль вполне социологически справедлива: ранее, находясь в «внутри» несложного социального порядка, западная (католическая) Церковь могла и держала пасомых ею овец в повиновении. Но стоило народам Европы национально, политически и экономически «встать на ноги», а потом всей Европе начать «бродить», как её пастырская функция стала «пробуксовывать» в среде отбившихся «от рук» овец. Нововведения в догматической и канонической областях, равно как и многочисленные призывы к миру, вызывали раздражение у набравшихся как хороших, так и дурных свойств народов.

Восточная (православная) Церковь, повторимся, заботилась исключительно о духовном содержании своей проповеди («полный и всесторонний взгляд на жизнь и мир»), что была Ей вверена Спасителем и апостолами. Имея такое сокровище, русский народ просто обязан следовать в Царствие Небесное, при этом не забывая и не отметая земное. Все отношения, «начиная от государственного до простого семейственного, всему настрой, всему направление, всему законная и верная дорога», – полагаются Церковью как богочеловеческим организмом.

Но, спрашивается: как быть с неизбежными для культуры новациями, вживляемыми[51]51
  Для современной историографии, выросшей на западнических мыслительных стереотипах, по-прежнему характерна презентистская точка зрения. Россия второй половины VII переживала небывалый кризис, т. е. была больна. Реформы Петра – «великого гения, мужа кровавого» (К.С. Аксаков), стали тем единственным лекарством, которое могло излечить недуг. «Лекарством этим стала модернизация, или, иначе говоря, европеизация политических, социальных и экономических институтов страны». – (Каменский А. Б. Российская империя в ХVШ веке: традиции и модернизация. – М.: Новое литературное обозрение, 1999. – с. 129). В результате этого модернизационного сдвига начинает формироваться «новая русская светская культура, со временем приобрётшая общемировое значение», но ставшая достоянием «лишь очень узкого слоя русского общества, отделив его от основной части населения страны и тем самым разделив общество на две неравные части, плохо понимающие друг друга». – (Там же, с. 132). Спрашивается: не на основе ли православной традиции и её ценностей, – пытались осуществить синтез разорванной Петром и его «птенцами», культуры, – Н. Карамзин, А. Пушкин, Н. Гоголь, А. Иванов, Н. Ге, Н. Крамской, Ф. Тютчев, А. Толстой, Вл. Соловьёв и многие другие её деятели?


[Закрыть] в культуру Руси со времён Петра?

Гоголь даёт полемический[52]52
  Очевидно, направленный против нововведений Петра, не посчитавшегося в своём проекте модернизации России, – с Церковью и её «интересами».


[Закрыть], и во многих отношениях пророческий ответ:

По мне, безумна и мысль ввести какое-нибудь нововведение в Россию, минуя нашу церковь, не испросив у неё на то благословения. Нелепо даже и к мыслям нашим прививать какие бы то ни было европейские идеи, покуда не окрестит их она светом Христовым[53]53
  Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями // Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 7-ми т. Т. 6. – М.: Худож. лит., 1986. – с. 238.


[Закрыть].

Такое понимание главенствующей роли Церкви в жизни и культуре связывается с её просвещенческой миссией. Чуткий к идущему с Запада секулярному Просвещению, по сути выносящему Бога за скобки земной жизни, а вместо него воздвигающего падшего человека, Н.В. Гоголь его отвергает, считая, что «просвещение» на Руси имеет более глубокие корни.

Просветить, – не значит научить, или наставить, или образовать, или даже освятить, но всего насквозь высветлить человека во всех силах, а не в одном уме, пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь[54]54
  Там же, с. 240.


[Закрыть].

Этим очистительным огнём, для него лично, позже – для И.В. Киреевского, Ф.М. Достоевского, Н.Н. Страхова и других, развивавших тему православного просвещения, – стал свет Христовой Истины.

Несомненно, что такое центральное положение Церкви не могло не сказаться на дисциплинарном порядке культуры, в том числе, роли монастырей как средоточия духовного бытия России вообще. Униженные и где-то даже разгромленные, православные обители, недавно вновь открытые, для Гоголя были тем окном в исконный мир православия, которое пытались «законопатить» в лихое время модернизации и секуляризации российского социума. Киево-Печерская лавра и Оптина пустынь, Св. Троица преподобного Сергия и Глинская пустынь – для него, а затем и для его адресата, – место созидания России[55]55
  Много позже – в 1913 году, – Т.Г. Масарик, как бы повторяя Гоголя, писал: «Духовная противоположность России и Европы особенно отчётливо проявляется в русском монастыре. Там сохранились самые характерные, исконные черты русской жизни, чувств, мышления: эту жизнь можно найти уже в петербургских монастырях, но ещё больше – в отдалённых обителях и скитах. Россия, Древняя Русь – это русский монах» (курсив – Т.Г. Масарика). – (См: Масарик Т.Г. Россия и Европа. – СПб: РХГИ, 2000. – с. 7). В высшей степени характерный приём идентификации!


[Закрыть] и подлинного добра в ней. Любопытно, что монастырскую аскезу и праведность Гоголь предлагает экстраполировать на всю Россию, восстановив в ней былой, и столь необходимый ныне нравственный порядок (вещей и отношений). Поэтому он восклицает: «Монастырь ваш – Россия!», полагая, что ещё возможно внутреннее её преображение, – в условиях нарастающей дехристианизации жизни и культуры. Отсюда вывод, свидетельствующий о его, Гоголя, понимании необходимости защиты Церкви от нападок «внутренних» и «внешних»:

Жизнью нашей мы должны защищать нашу церковь, которая вся есть жизнь; благоуханием душ наших должны мы возвестить её истину[56]56
  Гоголь Н.В. Выбранные места… с. 202.


[Закрыть].

Итак, Церковь плюс монастырь выступают в гоголевской концепции культуры институтами, генерирующими духовное содержание жизни и переориентирующими её мирской ход в русло служения Божьей Правде. Тема служения, которая, нужно заметить, является составной частью «русской идеи» как таковой, находит у Гоголя весьма продуктивное решение. В письме к графине……

ой (XXVI) «Страхи и ужасы России», мы находим формулировку задач и целей служения. Поскольку адресат «упал духом», всё «болеет» о том, что будет с матушкой Россией, поглядывая при этом время от времени на Запад, как на спасителя от социальных катаклизмов, писатель предупреждает:

Погодите, скоро поднимутся снизу такие крики, именно в тех с виду благоустроенных государствах, которых наружным блеском мы так восхищаемся, стремясь от них всё перенимать и приспособлять к себе… В Европе завариваются теперь повсюду такие сумятицы, что не поможет никакое человеческое средство, когда они вскроются, и перед ними будет ничтожная вещь те страхи, которые вам видятся теперь в России[57]57
  Гоголь Н.В. Выбранные места… с. 296.


[Закрыть].

И далее следует совет в духе теории служилого государства, столь презираемого либералами как XIX, так и XXI века:

Не бежать на корабле из земли своей, спасая своё презренное земное имущество, но, спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас спасать себя самого в самом сердце государства… Кто даже не в службе, тот должен теперь же вступить на службу и ухватиться за свою должность, как утопающий хватается за доску, без чего не спастись никому. Служить же теперь должен из нас всяк не так, как бы служил он в прежней России, но в другом небесном государстве, главой которого уже сам Христос, а потому и все свои отношения ко власти ли, высшей над нами, к людям ли, которые нас ниже и находятся под нами, должны мы выполнить так, как повелел Христос, а не кто другой[58]58
  Там же, с. 297.


[Закрыть].

Эта длинная вереница рассуждений понадобилась нам для того, чтобы указать на два мотива, ставших для русской мысли и жизни особенно дорогими. Во-первых, речь идёт о соборности как принципе: о соборном решении любой культурной задачи, будь то хозяйство или социальный вопрос, неурожай или создание системы народного образования. Однако главное здесь – задача спасения себя народом, осуществляемая сообща. Во-вторых, Гоголь показал, каково должно быть представление о нравственном идеале всякой деятельности, тем более, что этот Идеал не может быть заслонён ни социальным статусом человека, ни гаммой экономических отношений, ни, скажем, системой гражданских обязанностей. В свете этого правомерен вопрос: почему Гоголь, вопреки жестокой мировоззренческой обструкции[59]59
  Всякому советскому школьнику было известно содержание письма «неистового Виссариона» к Гоголю, написанное из Зальцбруна в 1847 году, и ставшее, по словам А.И. Герцена, его завещанием. Упрёки В.Г. Белинского Гоголю подытожил современный исследователь И.П. Золотусский: «Гоголь, курящий фимиам земному богу более, нежели небесному, Гоголь, издающий свою книгу на средства правительства, Гоголь, ищущий ею места воспитателя наследника, – вот каким выглядел Гоголь в письме Белинского». – (Золотусский И. П. Гоголь. 2-е изд., испр. и доп. – М.: Молодая гвардия, 1984. – с. 414). Но здесь нет тех самых базовых культурных ценностей, так горячо отстаиваемых Гоголем, ценностей личного и общественного благочестия. Дело не в том, что Гоголь – «проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегерист татарских нравов» (Белинский В.Г. Письмо к Н.В. Гоголю // Белинский В.Г. Статьи о классиках. – М.: Худож. лит., 1973. – с. 419), а в том, что для «новой России» он нашёл, якобы, старые меха. И дальнейшем, между былыми друзьями (не только по перу, но по своей любви к России), состоялся «диалог» по затронутым Гоголем мировооззренческим, общественно-политическим и культурным темам, видение которых радикально настроенный Белинский не принимал. Думается, он принял в Гоголе только едкого критика социальной действительности, но никак не творца новой христианской культуры. Итог для Гоголя: полностью раскупленный тираж (2400 экз.) книги, признание В. А. Жуковским, И.С. Тургеневым, П.А. Вяземским, Ф. В. Булгариным, архимандритом Феодором (Бухаревым), А. А. Ивановым, Ф.М. Достоевским, отчасти, оптинскими старцами. Как последнее самооправдание – «Авторская исповедь». Непризнана или принята «в штыки» его «Переписка», – практически всеми «западниками», распускавшими слухи «о помешательстве» Гоголя, представителями теории «официальной народности», частью славянофилов (напр. И.С. Аксаковым и Ю.Ф. Самариным). К достоинству литературного критика В. Г. Белинского: он дал самую высокую оценку Гоголю-художнику в своей последней статье – «Взгляд на русскую литературу 1847 года»; он же высказал мысль о том, что искусство (в лице Гоголя), намного обогнало теорию, что косвенно говорит о мировоззренческом перевесе Гоголя (см: Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Белинский В. Г. Статьи о классиках. – М.: Худож. лит., 1973. – с. 447–448); наконец, Виссарион Белинский, нужно полагать опрометчиво, призвал в судьи в вопросе «об истине, русском обществе, о России» – время (Белинский В.Г. Письмо к Н.В. Гоголю… с. 426), которое вынесло приговор именно нигилизму и радикализму как антихристианским явлениям. Также хорошо известен вердикт А.И. Герцена, высказанный им в работе «О развитии революционных идей в России». Здесь Герцен также отказал Гоголю в искренности его религиозных и государственных чувств, о чём свидетельствуют его вопросы: «Каково же значение того, что написал Гоголь, которым славяне так неумеренно гордятся? Кто другой поставил выше, чем он, позорный столб, к которому он пригвоздил русскую жизнь?». – (Герцен А.И. О развитии революционных идей в России // Герцен А.И. Сочинения в 2-х т. Т. 2. – М.: Мысль, 1986. – с. 152). Подобная нечуткость к крестному пути России, – пути, отстаиваемого Гоголем, в последствии дорого обошлась ей.


[Закрыть], ратовал за сохранение опеки церкви и государства над личностью? Почему именно у него мы встречаем набросок сословной организации России, которая, в своём структурном и функциональном аспектах, близка той, что позже будет начертана великим консерватором Константином Леонтьевым? Нет ли здесь некоего общего правила для культурно-исторической субъектности (России), призванной решать единственно достойную задачу в Истории?

Гоголю вопрос о правлении в России представлялся достаточно недвусмысленно: здесь он видел родовую монархию в качестве верховной власти, мистическая природа и качество которой не вызывала у него сомнений. В статье «О лиризме наших поэтов» было указано на два предмета, обычно вызывающих лиризм, «близкий к библейскому»: Россия и любовь к Царю. И патриотический запал, и «высшее значение монарха» раскрыты с неподдельным искренним чувством, подобным тому, каким обладал А. С. Пушкин, несмотря на некоторые мировоззренческие «трения» с властью.

Монархизм Гоголя – тема особого разговора, однако следует зафиксировать одну черту этого взгляда, согласно которой, помазанник Божий является единственным лицом, способным умиротворить сословия и «обратить в стройный оркестр государство». Подобное возможно, ежели монарх постигнет высшее значение своё – «быть образом Того на земле, Который Сам есть Любовь». В согласии с этим принципом писатель высмеивает псевдомонархическую Европу и выносит свой жестокий приговор Америке, этой настоящей «мертвечине» Истории[60]60
  Намёк на то, что в Америке – все сплошь «мёртвые души»? Любопытно, что бы сказали Т. Драйзер и Н. Гоголь друг другу о главном, если бы виртуальный диалог между ними был возможен?


[Закрыть].

Что до других сословий, то они расположены в соответствии со сложившимися в процессе эволюции государственного организма иерархическими рангами. Среди них первое – дворянство, основная функция которого (в рамках целого) – заботиться о благосостоянии низших. В этом своём предназначении дворянское сословие обязано внимать высокому нравственному чувству, быть совестью нации. Сословие граждан – «самое разнохарактерное», но призванное организовывать и блюсти порядок общественный, – возвышаясь до понятия об общем (благе). За ними идут крестьяне, по Гоголю, организованные в мір, знающие свою работу и свободу[61]61
  Гоголь Н. В. О сословиях в государстве // Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 7-ми т. Т. 6. Статьи. – М.: Худож. лит., 1986. – с. 404–405.


[Закрыть]. Наряду с перечисленными сословиями, в гармонии с эстетическими взглядами последнего, в государстве находится место поэтам. Подобная социальная единица (мастер) вводится отнюдь не случайно, ведь поэт, силой своего гения и присущей ему любви, обязан дать синтез противоречий жизни, в частности – жизни русской. Такую задачу Гоголь-поэт ставил перед собой лично, когда в «Выбранных местах» многократно поучал государя, губернатора, губернаторшу, министра, губернского предводителя дворянства, священника, прокурора, помещика, мужика наконец. Воистину, в России – поэт, больше чем поэт!

В целом, такая «утопия священного царства» (о. Георгий Флоровский), как известно, не могла напрямую вытекать из самой действительности, в которой Гоголю виделось множество пороков и язв. «Ревизор» и неоконченные «Мёртвые души» стали иллюстрацией того негатива, что отягощал и без того не безоблачную жизнь дореформенной России и тревожил искреннюю душу христианского поэта и мыслителя.

Поэма «Мёртвые души» задумывалась как двусоставное, состоящее из критической (1-й том) и собственно позитивной (2-й том) частей, повествование о России и её судьбе. Если в первой части, по мнению большинства исследователей и критиков, Гоголю удалось гениально показать тёмную сторону российской жизни (через типологию отрицательных характеров чиновничества и помещиков), то вторая обязана была дать представление о процессе нравственного преображения душ изображаемых героев, прежде всего – Чичикова. Разумеется, подобное изменение (^eravoia) внутреннего мира, души человеческой, – процесс длительный, требующий неукоснительного следования только нравственному идеалу, всецело воплощённому в Иисусе Христе. Развивая мысль о главной задаче культуры – одухотворении души, необходимо иметь в виду, что писатель видел в христианской любви к ближнему тот реальный способ приближения к Богу, которым необходимо пользоваться в покрытой плесенью греха действительности. Спрашивается: как это возможно?

В произведениях Гоголя есть прямой ответ на этот вопрос. В его письме к Аксакову-отцу (от 18/ 6 августа 1842 года) содержится поистине гениальное место:

Разве любовь, обнявшая мою душу и возрастающая в ней всё более и более с каждым днём, не стоит благодарности? Разве в сих небесных торжественных минутах не присутствует Христос? Разве в сём высоком союзе душ не присутствует Христос? Разве эта любовь не есть уже сам Христос? Разве всё, что отрывается от земли и земного, не есть уже Христос, разве в любви, сколько-нибудь отделившейся от чувственной любви, уже не слышится мелькнувший край божественной одежды Христа? И сие высокое стремление, которым стремятся прекрасные души одна к другой, влюблённые в одни свои божественные качества, а не земные, не есть ли уже стремление ко Христу? «Где вас двое, там и церковь моя». Или никто не слышит сих божественных слов? [62]62
  Гоголь Н.В. Письмо С.Т. Аксакову // Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 7-ми т. Т. 7. – М.: Худож. лит., 1986. – с. 216.


[Закрыть]

Такое понимание любви в высшей степени показательно: «предмет» христианской любви внеположен всему земному, при этом неважно, идёт ли речь о любви к человеку или народу. Их божественное качество – вот истинный её удел, поэтому и Европа любима, эта «страна святых чудес» (А. С. Хомяков).

Кроме того, у Дмитрия Чижевского есть любопытное рассуждение о составе души в гоголевской антропологии. Проведя детальную реконструкцию его литературного и эпистолярного наследия, он пришёл к выводу, что не интеллектуальная и не волевая стороны души ответственны за наше адекватное мироотношение, т. е. отношение к миру, сотворённому Богом, в центре которого поставлен человек. А что же? Чувство, эмоция – полагает Чижевский[63]63
  Чижевський Д. Нариси… с. 103.


[Закрыть], поэтому «живая душа», в отличие от «мёртвых», «есть вместе с тем прекрасна душа». Мы бы сказали: любовь как высшее чувство. Отсюда напрашивается единственно правильный вывод: «Живу, прекрасну душу, працю за для не! ставить Гоголь за мету культурно! роботи»[64]64
  Там же, с. 104.


[Закрыть].

Поэтому, великая надежда и вера в русского человека – с одной стороны, в Россию – с другой, руководили сердцем поэта. Иначе как объяснить те, пронизанные мистицизмом строки, в которых из «чудного, прекрасного далека», Русь предстаёт в образе тройки:

Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, всё отстаёт и остаётся позади. Остановился поражённый Божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? Что значит это наводящее ужас движение? И что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда ж несёшься ты? Дай ответ. Не даёт ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства[65]65
  Гоголь Н.В. Мёртвые души // Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 7-ми тт. Т. 5. – М.: Худож. лит., 1985. – с. 233.


[Закрыть].

Такой, причудливо изложенный мессианизм, опирался на веру в душу русского народа, в скрытые в нём невиданные (ранее в истории) духовно нравственные силы. Силы, которые, впрочем, не дано было обнаружить ни В. Г. Белинскому, которые слишком поздно обнаружил А. И. Герцен, не говоря уже о радикалах, типа большевиков. А что же Гоголь?

В своём проекте письма Белинскому он выражал надежду на познание русского человека, как путём проникновения в его сущность, так и через познание себя через «другого», сложившегося «другого» и поучающего – голосом Белинского, – как жить России. Думается, этим мотивом направляется инвектива Гоголя в адрес тайного апологета западной идентичности, каким был «неистовый Виссарион»:

Вы говорите, что Россия долго и напрасно молилась. Нет, Россия молилась не напрасно. Когда она молилась, то она спасалась. Она помолилась в 1612, и спаслась от поляков; она помолилась в 1812, и спаслась от французов. Или это вы называете молитвою, что одна из сотни молится, а все прочие кутят сломя голову с утра до вечера на всяких зрелищах, закладывая последнее своё имущество, чтобы насладиться всеми комфортами, которыми наделила нас эта бестолковая европейская цивилизация[66]66
  ²⁰ Гоголь Н.В. Черновые варианты письма (№ 142) В. Г. Белинскому // Гоголь Н. В. Собрание сочинений в 7-ми т. Т. 7. – М.: Худож. лит., 1986. – с. 359.


[Закрыть]?

Как актуальны эти слова великого русского писателя в постсовременном обществе, представители которого в основном уверовали в триумф западных ценностей!

Прежде чем подводить черту в рассмотрении гоголевского взгляда на культурную идентичность восточных славян, необходимо остановиться ещё на одном аспекте этой проблемы. Ксения Мяло высказала[67]67
  Мяло К. Г. «Треба кров! брата кров!..» // Мяло К. Г. Между Западом и Востоком: опыт геополитического и историософского анализа. – М.: Изд. Соловьёв, 2003. – с. 193.


[Закрыть] предположение о том, что образы сыновей Тараса Бульбы – Остапа и Андрия, представляют собой определённые культурно-исторические архетипы, присущие малороссам. Находясь в общерусском культурном процессе, две эти стороны столкнулись с ситуацией идентифицирующего их, как субъектов, – выбора. Речь идёт о Брестской унии (1596), ставшей не только религиозно-метафизическим водоразделом в бытии Украины, но и заложившей на многие годы (точнее – столетия) основание культурной идентификации[68]68
  Ныне хорошо известна книга американского профессора С. Хантингтона «Столкновение цивилизаций», в которой развита концепция «столкновения цивилизаций» как субъектов, чьи конфессиональные, языковые и культурные различия могут стать источником конфликтов в XXI веке. Здесь, в частности, говорится о том, что в настоящий момент Украина – это «расколотая страна», поскольку мировоззренчески и ценностно «разделена на униатский националистический, говорящий по-украински запад и православный русскоязычный восток». – см: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. – с. 208. Данные предположения во многом подтвердили последние выборы Президента Украины.


[Закрыть] её единого народа. К. Мяло справедливо указывает на религиозное самоопределение народа через ценности, самоопределение, которое удачно выразил в художественной форме Николай Васильевич Гоголь.

Идейный смысл «Тараса Бульбы» – в корреляции интересов личных и общенародных, при сильном акценте на последних. Судьбы главных героев – Тараса и его сыновей, а также эпизодических персонажей – Бовдюга, Кукубенко, Шило, Степана Гуски, напрямую зависят от того, насколько ими был интериоризован ценностно-мировоззренческий опыт предшествующих поколений предков, в перспективе контактов с представителями иных культурно-цивилизационных ареалов. Раз и навсегда выбранная религиозно-культурная идентичность не может быть изменена, даже при ссылке на эстетику любви («эстетическое прельщение»). Хотя с уст Андрия слетают и другие слова, характеризующее его негативное отношение к ценностям и святыням своего народа: «А что мне отец, товарищи и отчизна!»[69]69
  Гоголь Н.В. Тарас Бульба // Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 7-ми т. Т. 2. – М.: Худож. лит., 1984. – с. 83.


[Закрыть] Подобный вариант контридентичности говорит о потере индивидуальным субъектом той привычной системы отсчёта, в которой фактически складывается его жизненная стратегема. «Опыт» изменения идентичности Андрием, конечно, можно интерпретировать контекстуально, привлекая дополнительные аргументы в пользу эссенциальной связности двух ветвей христианства, этнической рядоположенности (восточные и западные славяне), наконец, через правильно выбранный вектор движения в направлении слияния с «другим». Но этот «опыт» уже выходит за рамки гоголевского мировоззрения.

Итак, Н.В. Гоголь в своих произведениях даёт прозрачную модель идентичности, а именно: нащупывая устойчивое внутреннее своеобразие православного христианства, его духоносно-преобразующее качество, писатель подходит к идее органического единства Церкви, государства (общества) и человека. Далее он ратует за историческую и институальную формацию субъекта культурной деятельности: Церковь, православный монарх и общественность здесь образуют такую субъектность, которая способна выполнить историческую культурную миссию, возложенную на Россию Богом. Культура же в его творениях – духовное возделывание (просвещение светом Христовой Истины) индивидуальной и народной душ для жилища в Царстве Божьем.