Текст книги "Украинское движение в Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны. Между Веной, Берлином и Киевом. 1914—1918"

К началу Первой мировой войны тремя высшими иерархами УГКЦ были митрополит Львовский и Галицкий Андрей Шептицкий, епископ Станиславовский Григорий Хомишин и епископ Перемышльский Константин Чехович. К тому времени все они занимали свои кафедры более десяти лет, и каждый выработал свою стратегию взаимодействия со светскими кругами. Шептицкий предпочитал осторожный компромисс с украинскими лидерами, Чехович избегал участия в политике, а Хомишин активно вмешивался в политические процессы, противостоя в своей епархии русофилам и радикалам. Иерархи придерживались разных моделей поведения, но одно их объединяло – ни один не поддерживал русофилов, хотя среди последних было немало греко-католических священников¹⁷⁵.

1.3. Украинская политическая жизнь
в предвоенные годы

На вершине пирамиды украинского движения в Австро-Венгрии стоял политический истеблишмент. Политики формулировали цели и задачи, выдвигали требования к местной и центральной власти, вели с ней переговоры. При этом они не были оторваны от «народных масс»: депутатами рейхсрата и сеймов становились учителя и директоры гимназий, приходские священники, местные активисты. Многие из них в свободное от парламентских заседаний время жили в своих избирательных округах. В 1907–1918 годах украинские партии в рейхсрате представляли 12 адвокатов, 6 работников печати, 4 священника, 2 судебных чиновника, 2 университетских и 2 гимназических преподавателя и 2 крестьянина¹⁷⁶. Профессоров Львовского университета А. Колессу и С. Днистрянского лидеры УНДП уговорили баллотироваться в рейхсрат, чтобы с высокой трибуны ученые со знанием дела отстаивали одно из ключевых требований украинцев – создание во Львове отдельного украинского университета¹⁷⁷.

Главным требованием украинского политикума было разделение Галиции на две части, польскую и украинскую, и создание отдельной провинции на основе последней. Впервые вопрос о разделе Галиции еще в 1848 году поднял Главный русинский совет (укр. Головна руська рада) во Львове¹⁷⁸. В программе УНДП, принятой в 1899 году, вновь постулировалась необходимость раздела Галиции на украинскую и польскую части, а Буковины – на украинскую и румынскую. В дальнейшем оба украинских «отрезка» предполагалось объединить в отдельную провинцию с широкой автономией, собственной администрацией и сеймом. В январе 1900 года в воззвании к украинскому народу лидеры УНДП заявили, что компромисса с поляками не будет до тех пор, пока в Галиции не прекратится польское доминирование¹⁷⁹.

Ступенями на пути к этой конечной цели были три более реальные задачи: реформа выборов в австрийский парламент, реформа выборов в галицийский сейм и создание украинского университета. В 1900–1914 годах это были основные требования украинских политиков Галиции к центральным и краевым властям.

Проблема изменения правил выборов в рейхсрат сошла с повестки дня в 1907 году, с принятием новых избирательных законов в Цислейтании. К 1907 году русинские политики обеих ориентаций, русофильской и украинской, уже шесть раз участвовали в парламентских выборах. Австрийский парламент был двухпалатным: верхняя называлась палатой господ (нем. Herrenhaus), нижняя – палатой депутатов (нем. Abgeordnetenhaus). В палате господ за всю историю заседали лишь несколько русинов. Выборы в нижнюю палату проходили по пяти неравноправным куриям, русины могли баллотироваться только по крестьянской курии. Голосование было двухступенчатым, непрямым и явным, поэтому часто имели место злоупотребления и фальсификации¹⁸⁰. Лучший совокупный результат русины показали на выборах 1873 года: в парламент прошли 15 русофилов и один народовец, вместе они составляли 4,5 % от общего числа парламентариев. В рейхсратах пяти последующих созывов их процент колебался от 1,1 % до 2,6 %¹⁸¹.

Украинские политики выступали за отмену курий и переход ко всеобщему, тайному и прямому голосованию. Того же требовали некоторые польские политические силы. Революция в России и конституционный кризис в Венгрии¹⁸² подтолкнули Вену к принятию в январе 1907 года нового закона о выборах в рейхсрат. Восточная часть Галиции была поделена на 19 сельских двухмандатных и 21 городской одномандатный избирательный округ. В сельских округах для получения первого мандата требовалось 50 %+1 голос, а второго – 25 %+1. Округа были сформированы так, чтобы ни в одном из них русины не составляли более 77 % населения, – это давало полякам шанс на второй мандат. Украинцы гарантированно получали оба мандата лишь в семи округах. В городских округах шансов на успех у них не было вообще¹⁸³.

Новый избирательный закон позволил украинским партиям упрочить позиции в рейхсрате: выборы 1907 года принесли им 27 депутатских мандатов, еще 5 мест получили русофилы. Результаты выборов для украинцев были двойственными. С одной стороны, они увеличили представительство втрое, чем не могла похвалиться никакая другая народность австрийской части монархии. С другой стороны, это представительство по-прежнему не было пропорционально доле русинов в населении Цислейтании. В городских округах, как и ожидалось, ни один украинский кандидат не прошел, а во многих сельских округах второй мандат достался полякам¹⁸⁴. На выборах 1911 года численность и состав украинских депутатов почти не изменились – 29 вместо 27, но русофилы сумели провести в рейхсрат всего двоих депутатов¹⁸⁵.

После принятия нового закона о выборах в рейхсрат на первый план в деятельности украинских политиков Галиции вышли чисто национальные задачи: реформа выборов в сейм и создание университета. В галицийском сейме после 1867 года представительство украинцев было незначительным: в 1867 году – 38 депутатов из 150, в 1877 году – 14, в 1883 году – И, в 1889 году – 16¹⁸⁶. Польское большинство в сейме противодействовало любым посягательствам на свое доминирование. Выборы 1908 года, по мнению украинских политиков, сопровождались нарушениями и фальсификациями, в том числе в пользу кандидатов-русофилов, которых тогдашний наместник Галиции А. Потоцкий рассчитывал использовать как противовес украинскому движению. Итог выборов – 19 мандатов у украинцев и 9 у русофилов – обострил межнациональное напряжение в регионе. Потоцкий пытался умиротворить украинскую общественность уступками, но 12 апреля был застрелен студентом-украинцем М. Сичинским. Большинство политиков и греко-католическая церковь осудили убийство¹⁸⁷.

Новый наместник Галиции, известный историк М. Бобжиньский, взял курс на компромисс с украинцами. В 1908–1910 годах польская сторона предлагала оппонентам несколько проектов сеймовой реформы, но ни один не предусматривал отказа от национальных курий. Осенью 1910 года украинцам предложили 22,2 % мандатов. На большее поляки не соглашались, не желая, чтобы соседи реально влияли на местную политику. Украинская сторона требовала 40 % мест¹⁸⁸. Ответом на категорический отказ поляков были «музыкальные обструкции»: вооружаясь свистками, барабанами и трубами, украинские депутаты создавали шум и срывали работу сейма¹⁸⁹. По призыву политиков украинцы собирали веча в поддержку реформы выборов. В начале 1912 года переговоры о реформе возобновились, торг шел едва ли не за доли процента¹⁹⁰.

По счастью для украинских политиков, именно в этот момент в их поддержке остро нуждалось австрийское правительство: 6 % голосов украинских депутатов в рейхсрате было необходимо для принятия парламентом проекта военной реформы. По этой же причине в июне 1912 года правительство пообещало украинцам отдельный университет. Как следствие, украинские депутаты поддержали план реформы, а Вена посодействовала тому, чтобы польские власти Галиции проявили большую сговорчивость¹⁹¹.

В борьбе за реализацию своих планов украинские политики использовали напряженность в отношениях Дунайской монархии с Россией, нараставшую после Боснийского кризиса 1908 года. В меморандуме украинских парламентариев, который в ноябре 1912 года был передан главе МИД Л. фон Берхтольду, говорилось, что пассивное отношение Вены к устремлениям украинцев поколеблет их проавстрийскую ориентацию. Передавая меморандум, политик Е. Олесницкий отметил, что сеймовая реформа и создание украинского университета упрочат антироссийские взгляды украинцев, а «воскрешение ненавистного Польского королевства», напротив, заставит их «немедленно повернуть против Австрии»¹⁹². Это подействовало – в декабре фон Берхтольд дважды напоминал главе правительства о необходимости вести переговоры с украинцами и надавить на поляков¹⁹³. Содержание меморандума было доведено даже до сведения императора¹⁹⁴.

Свою лояльность Вене украинские политики стремились обозначить публично. 7 декабря 1912 года около 200 представителей УНДП, УРП и УСДП собрались во Львове и заявили, что в войне России и Австро-Венгрии украинцы поддержат монархию Габсбургов¹⁹⁵. Примечательно, что активнее всех за принятие антироссийской резолюции ратовал лидер УСДП Николай Ганкевич, хотя обычно социал-демократы высказывались в антивоенном ключе¹⁹⁶. 10 декабря К. Левицкий подтвердил заявленную львовским собранием позицию с трибуны рейхсрата¹⁹⁷.

К марту 1913 года компромисс по реформе выборов в сейм состоялся: украинцы согласились на 62 места из 228, или 27,2 %¹⁹⁸. Из-за отставки М. Бобжиньского принятие изменений затянулось до февраля 1914 года. Куриальная система не исчезла, но теперь курии формировались не по национальному, а по социальному принципу, и в каждой украинцам отводилось определенное число мандатов. Важный барьер на пути к реальному влиянию на политическую жизнь Галиции был преодолен. Сейм также передал украинским деятелям контроль над государственными русинскими школами – это стало очередной победой в противостоянии с русофилами. На осень 1914 года было запланировано открытие еще десяти таких школ. В галицийской политической жизни установилось временное затишье, лидеры украинцев взяли паузу для адаптации к новой ситуации. На Буковине аналогичную избирательную реформу провели еще в 1911 году: число депутатов сейма увеличилось с 31 до 63, и украинцам досталось 17 мандатов, больше получили только румыны¹⁹⁹.

Единственной из трех генеральных целей украинских партий, которую не удалось разрешить до начала войны, был собственный университет. К 1914 году во Львовском университете насчитывалось 10 кафедр с преподаванием на украинском языке. Польское коло в рейхсрате в 1912 году признало право соседнего народа на отдельный университет, но не в «исключительно польском» Львове. В качестве альтернативы предлагался Станиславов, причем со дня открытия там украинского учебного заведения преподавание на украинском языке во Львовском университете должно было прекратиться²⁰⁰.

Осуществив к 1914 году почти все намеченные в начале XX века планы, украинские политики перешли к решению главной стратегической задачи – полному освобождению Восточной Галиции от польского доминирования. Перспектива добиться от Вены согласия на раздел Галиции и создание украинской провинции, возможно, с добавлением части Буковины уже не выглядела невозможной. В мае 1914 года представители УНДП открыто называли «национально-политическим требованием» австрийских украинцев раздел Галиции на две национальные провинции и реорганизацию Австрии в «федерацию автономных народов»²⁰¹. На съезде УСДП в марте 1914 года Н. Ганкевич заявил, что партия считает своей главной целью разрушение России: «…Только с крахом этой империи падет последняя твердыня всемирной реакции, приблизится день политической независимости Украины, наступит день триумфа социализма во всех странах цивилизованного мира»²⁰². Большинство участников съезда поддержали этот тезис²⁰³.

1.4. Украинское движение в первые дни войны

28 июня 1914 года, в день убийства эрцгерцога Франца Фердинанда, во Львове проходил слет «Сечей» и «Соколов», приуроченный к столетию Тараса Шевченко. Это была кульминация самых масштабных празднеств, которые когда-либо организовывали украинцы Австро-Венгрии, – торжества к юбилею поэта проходили по всей Галиции²⁰⁴. Новость из Сараево пришла в разгар праздничных мероприятий – К Левицкому о случившемся сообщил галицийский наместник В. Корытовский. Вечером того же дня иногородние участники и гости слета стали разъезжаться²⁰⁵. Многих украинцев встревожила гибель эрцгерцога. Этнограф В. Гнатюк писал коллеге в Россию, что убийство «может иметь для нас очень фатальные последствия»²⁰⁶. «У каждого невольно напрашивается вопрос: что же дальше будет?» – признавался в письме епископу Перемышльскому его помощник²⁰⁷. Главный украинский политик Буковины Н. Василько уже 28 июня, в поезде на пути из Львова в Черновцы, заявил коллегам, что война неминуема²⁰⁸. Конечно, эти опасения разделяли не все украинцы – большинство не предполагало скорой войны. Один из участников львовского слета вспоминал, что сараевское убийство «не могло нам, молодым, испортить этого прекрасного настроения… перед заслуженным отдыхом»²⁰⁹. Юрист В. Крушельницкий на следующий день после гибели престолонаследника пошел хлопотать о своем назначении на пост в галицийском наместничестве²¹⁰, а деятель УНДП Т. Войнаровский на целый месяц уехал отдыхать в Германию. В дни июльского кризиса он отнюдь не торопился возвращаться во Львов, чтобы вывезти свое имущество²¹¹.

Ничего серьезного поначалу не предрекала и украинская пресса. 29 июня газета «Діло» допустила «российскую руку» в подготовке покушения²¹², но не посчитала это поводом к войне. В последующие дни «Діло» писало о России исключительно в русле обвинений против поляков, уличая тех в пророссийских симпатиях²¹³. Лидеры украинских партий, комментируя возможные последствия убийства в партийной печати, Россию не упоминали даже завуалированно²¹⁴. Украинский деятель из Киева Д. Дорошенко, побывавший во Львове в начале июля, вспоминал, что местные украинцы верили в мирное разрешение кризиса²¹⁵. Даже К Левицкий в мемуарах признавал, что не предполагал «опасных последствий» инцидента в Сараево. 12 июля был распущен галицийский сейм, и политики стали готовиться к осенним выборам. На заседании Украинского парламентского клуба 16 июля обсуждались вполне «мирные» вопросы: будущий созыв рейхсрата, создание университета и назначение украинцев на административные посты в Галиции²¹⁶.

28 июля 1914 года Австро-Венгрия объявила войну Сербии, и это стало более тревожным сигналом. Украинские политики Галиции сразу вступили в соревнование с поляками в демонстрации преданности Габсбургам. 29 июля во Львове прошла многолюдная польская манифестация в поддержку императора, а уже на следующий день украинцы провели свою демонстрацию. «Діло» утверждало, что на ней собралось втрое больше людей²¹⁷. С. Баран в газете «Свобода» призвал соотечественников поддержать Австро-Венгрию как государство, чьи интересы совпадают с интересами украинцев, поскольку «только тут, в Австрии, а не в России… украинский народ имеет возможность свободно развиваться, расширять свои права и получать новые»²¹⁸.

Украинские лидеры принялись за консолидацию национальных политических сил в новых условиях. Соседи-поляки сделали это раньше, уже в последних числах июля создав во Львове Центральный национальный комитет. 1 августа К Левицкий собрал группу представителей УНДП, УРП и УСДП и предложил учредить межпартийный орган для определения вектора украинской политики во время войны²¹⁹. После недолгой дискуссии собравшиеся создали политическое представительство галицийских украинцев – по четыре делегата от каждой из трех партий. Так появился Главный украинский совет (ГУС; по-украински – «Головна українська рада», ГУР), его председателем предсказуемо стал К. Левицкий.

3 августа 1914 года ГУС издал воззвание к украинскому народу, в котором говорилось, что на Европу надвигается «буря войны» и Российская империя грозит украинцам Австро-Венгрии тем же «ярмом», под которым находятся 30 миллионов поднепровских украинцев. Поэтому члены ГУС призывали соотечественников поддержать монархию Габсбургов в борьбе с «историческим врагом Украины»: «Победа австро-венгерской монархии будет нашей победой. И чем большим будет поражение России, тем скорее пробьет час освобождения Украины»²²⁰. По справедливому замечанию польского историка Ю. Скшипека, текст создавал впечатление, что ГУС выступает и от лица Поднепровской Украины²²¹. О разделе Галиции в воззвании ГУС ничего не говорилось – чтобы не провоцировать поляков. Украинские политики Буковины во главе с Н. Василько адресовали землякам похожее воззвание с призывом пойти на любые жертвы ради императора и монархии²²². Как отмечал годы спустя С. Баран, заявление буковинцев было более верноподданническим по сравнению с «боевым текстом» галичан²²³.

Состав ГУС не отражал реальной расстановки сил на галицийско-украинской политической арене: УНДП была представлена наравне с партиями, многократно уступавшими ей по влиянию. Из 13 членов ГУС лишь пятеро были депутатами сейма последнего созыва, четверо из этих пяти также были действующими депутатами рейхсрата. К. Левицкий понимал это: накануне создания ГУС он сказал однопартийцу, что считал необходимым сформировать орган пропорционально числу мандатов партий в сейме и парламенте, но уступил во избежание споров²²⁴. Пожертвовать удалось лишь ХОС А. Барвинского: представителей этой непопулярной и малочисленной партии в ГУС вообще не пригласили. Еще одной причиной слабости состава ГУС было то, что создавался он в пору каникул, когда многих украинских политиков не было во Львове²²⁵. К Левицкий даже обратился через «Діло» к коллегам, которые находились за пределами Галиции, с просьбой срочно вернуться и связаться с ним²²⁶.

Больше всех от создания ГУС выиграли социал-демократы, до войны провалившиеся на парламентских и сеймовых выборах и пережившие раскол. Трое из четверых членов УСДП, вошедших в ГУС, потерпели полное фиаско на упомянутых выборах в рейхсрат: первые двое в своих округах заняли пятые места, уступив русофилам, а Темницкий и вовсе показал худший результат. Тогда, в 1911 году, «Діло» насмехалось над Темницким, который два месяца агитировал в селах и в итоге набрал меньше всего голосов²²⁷. Теперь вчерашний аутсайдер заседал в ГУС наравне с маститыми политиками. Впрочем, у деятелей УСДП были свои сильные стороны: они превосходили коллег в широте кругозора и интеллектуальной подкованности и лучше ориентировались в российской ситуации, поскольку сотрудничали с тамошними украинскими социал – демократами²²⁸.

В августе внимание ГУС было приковано к организации украинского национального формирования в составе австровенгерской армии – аналога польского легиона. Решение о его создании приняли на первом же заседании совета. Весь август члены ГУС собирались часто и засиживались допоздна²²⁹. С первого дня работы над созданием украинского формирования дала о себе знать взаимная неприязнь основателя «Сечей» К. Трилевского и лидера «Сокола-Батька» И. Боберского. Последняя ссора между ними случилась перед самой войной, во время подготовки слета к столетию Шевченко. Трилевский и Боберский спорили, кто возглавит торжественное шествие, потом договорились пойти рядом, но стали выяснять, кто будет справа, а кто – слева. За день до мероприятия Боберскому сказали, что Трилевский планирует появиться на мероприятии верхом в костюме гетмана. Боберский не находил себе места и даже задумал похитить костюм, но, к его счастью, известие оказалась слухом²³⁰. Этот комичный эпизод показывает, что трудности при создании украинского формирования во многом были предопределены заранее.

В новых обстоятельствах значение Трилевского как лидера массовой военизированной организации существенно возросло. В июле 1914 года именно он поехал в Вену договариваться с военным министерством о создании украинского легиона²³¹. Теперь Трилевский настаивал, чтобы в названии подразделения непременно фигурировало слово «сечевой». Боберский возражал, что оно будет непонятно иностранцам, и предлагал альтернативы типа «украинских стрельцов» и «украинских добровольцев», а также компромиссные «Сокольские сечи» или «сечевые соколы»²³². В итоге Трилевский добился своего – выбор пал на вариант «Украинские сечевые стрельцы» (УСС; «Українські січові стрільці»). Назвать руководство УСС «генеральным штабом» австрийские власти не разрешили, так появилась «Украинская боевая управа» (УБУ; «Українська бойова управа»). Трилевский сопротивлялся тому, чтобы в УБУ вошел Боберский, но в итоге уступил²³³.

7 августа «Діло» опубликовало совместное воззвание ГУС и УБУ к украинскому народу. Организации призывали украинцев, не подлежавших призыву на военную службу, – «молодых и старших, интеллигенцию, крестьян, мещан и рабочих», вступать в ряды УСС. На местах в Галиции должны были появиться общественные комитеты для информирования населения и набора добровольцев²³⁴. Галицийско-украинская общественность поначалу прохладно отнеслась к идее УСС – добровольцев считали романтиками и утопистами. Как вспоминал один из пионеров стрелецкого движения, «безразличием к этому делу веяло на каждом шагу»²³⁵. 46-летний преподаватель гимназии, записавшийся в УСС, был раскритикован старшими родственниками как «вечный фантаст, ради мечтаний оставляющий на произвол химерной судьбы семью и маленького ребенка»²³⁶. В некоторых местах добровольцев почти не собирали: депутат рейхсрата от УНДП М. Петрицкий впоследствии писал, что считал организацию УСС «национальным преступлением», и в его Гусятинском повете «вообще никто украинских стрельцов не организовывал»²³⁷. Эти настроения описал Н. Голубец в художественном очерке, посвященном первым шагам УСС. В нем приходской священник разговаривает с молодым абитуриентом и скептически отзывается о стрельцах:

«– Много бы чего я хотел, но в ваших „стрельцов“ не верю.

– Почему, если можно узнать?

– Потому что они если и будут, то будут не украинские, а австрийские стрельцы, потому что никто их за день-два не научит стрелять, а о том, что сечевые, нечего и говорить. Может, вы думаете иначе, но „сечевая“ традиция – это не традиция. И та, с Днепрового Луга, и та „сечь“ Трилевского, что только и умеет, что не сбросить шапки перед церковью»²³⁸.

Молодые люди, которые записывались добровольцами, придерживалась иной позиции. «Счастливыми были тогдашние мечты. Мерещились просторы Украины, степи, могилы, дороги Хмельницкого, Мазепы, Выговского, Черное море. Одним словом – романтика», – описывал свои впечатления бывший стрелец²³⁹. Вчерашний выпускник гимназии М. Хроновят после объявления войны попрощался с родителями и уехал на велосипеде в Перемышль, чтобы присоединиться к войскам²⁴⁰. Отцы несовершеннолетних добровольцев писали прошения о разрешении сыновьям на вступление в легион²⁴¹. Итоги призыва удивили скептиков и недоброжелателей: во второй половине августа сборные пункты зарегистрировали около 28 тысяч добровольцев²⁴². А. Чайковский, руководивший процессом в Самборском повете и поначалу не веривший в успех, был поражен результатами: «Молодежи вызывалось все больше, приходили даже хромые и такие мальчишки, которые на первый взгляд не годились в армию»²⁴³. Местные комитеты привлекали гимназистов к сбору средств на нужды украинских добровольцев²⁴⁴.

Больше всего желающих вступить в легион собралось во Львове. К концу августа там было сформировано несколько сотен УСС, и их объединили в два куреня. Взгляды новоиспеченных стрельцов на будущее были неопределенными: «Хотели прежде всего разбить Россию, а потом будет видно, что делать»²⁴⁵. Украинский легион имел одно безусловное преимущество перед польскими прототипами: если формирования поляков могли появиться и в русской армии (что и произошло), то аналогов УСС там быть не могло, потому что власти России не признавали украинской национальности как таковой.

4 августа 1914 года во Львове был создан Союз освобождения Украины (СОУ) – организация политэмигрантов из России, выходцев из тамошних Революционной украинской партии и Украинской социал-демократической рабочей партии. Первым главой СОУ стал Дмитрий Донцов. О создании союза члены организации уведомили Андрея Шептицкого и К Левицкого, те пообещали оказать поддержку. СОУ получил представительство в ГУС – два места с совещательным голосом²⁴⁶. Объединение с поднепровскими украинцами, пусть и никем не уполномоченными, стало для украинского движения в Австро-Венгрии важным символическим шагом.

С самого начала войны прямые контакты с австрийскими правящими кругами и военными властями поддерживали только К Левицкий и Н. Василько. Главной темой обсуждения был украинский легион. По иронии судьбы, 6 августа его главный идейный вдохновитель К. Трилевский слег из-за внезапной болезни и на десять дней вышел из строя²⁴⁷. К. Левицкий весь август провел в разъездах. В первых числах месяца он посетил ряд закрытых совещаний во Львове с участием дипломатического агента Э. Урбаса, специально прибывшего из Вены для переговоров с украинцами. На совещаниях обсуждались перспективы украинской государственности и проблема создания национальных частей в австро-венгерской армии²⁴⁸. 14 августа Левицкий встречался в Вене с главой правительства, военным министром и главой МИД, а 15 и 16 августа – с братом митрополита Галицкого, полковником генштаба С. Шептицким, которому поручили курировать украинский легион. На некоторых встречах главу ГУС сопровождал Василько. 24 августа Левицкий приехал в столицу Германии, где обсуждал с высокопоставленными чиновниками проблемы взаимодействия украинских лидеров с австро-венгерскими властями. О результатах своих визитов в Вену и Берлин Левицкий отчитывался перед ГУС. Вечером 29 августа, после очередного отчета, он отправился из Львова в Вену на новые переговоры²⁴⁹. Возможности вернуться ему пришлось дожидаться почти год.

С самого начала войны Левицкий и Василько поставили украинскую политику под свой контроль. Этот тандем сулил выгоду обоим: Левицкий был украинским политиком номер один в Галиции, Василько – на Буковине. Никто из украинских деятелей Австро-Венгрии не имел таких обширных связей в Вене, какими располагал Василько. По выражению одного журналиста, буковинец провел Левицкого «в глубокие недра практической политики»²⁵⁰. 15 августа на заседании УПК в Вене сформировалась «парламентская комиссия», куда вошли, кроме главы УНДП, его однофамилец Е. Левицкий, Т. Окуневский и Е. Олесницкий. К ним присоединился и Василько на правах представителя буковинцев. Было решено, что члены комиссии останутся в Вене для взаимодействия с правительством, а остальные депутаты переедут во Львов²⁵¹. Окуневский до Вены так и не доехал, попав в зону русской оккупации.

Пока Левицкий и Василько вели переговоры на высшем уровне, во Львове кипела работа по созданию УСС. Оправившийся после болезни Трилевский продолжал конфликтовать с Боберским. Во время визита в военное министерство Трилевский получил 15 тысяч крон, и некоторые политики поговаривали, что пять из них он вычел на расходы на «Сечи», а на остальные пригрозил самостоятельно организовать добровольцев, если его не изберут главой УБУ²⁵².

Военное министерство одобрило включение в состав легиона ста украинцев – офицеров запаса, некоторые из них уже участвовали в его формировании²⁵³. Трилевский пристально следил, чтобы «соколов» среди офицеров УСС не было больше, чем «сечевиков». Дискуссии по разным поводам перерастали в ссоры, во время которых Трилевский «с пеной на губах бросался на проф. Боберского»²⁵⁴. Целыми заседаниями УБУ обсуждала фасон головного убора стрельца, форму и цвета знамен и тому подобные вопросы²⁵⁵. Во Львов тем временем стекались добровольцы со всей Галиции. Некоторые украинские деятели возмущались медлительностью «генерального штаба» и готовились потребовать его отставки²⁵⁶.

ГУС и УБУ действовали разобщенно. В самом начале августа, когда добровольцы только стягивались к местам сбора, лидеры ГУС уже заверяли Э. Урбаса, что легион готов к походу на Поднепровскую Украину. Этого же требовали невоенные члены УБУ, беспокоясь, что конкурирующий польский легион уже вторгся в русскую Польшу. Многие искренне верили в успех – М. Павлик в письме однопартийцу предсказывал встречу через два-три месяца в «освобожденном Киеве»²⁵⁷. Военные же понимали опасность затеи: командир УСС Т. Рожанковский доказывал, что из-за нехватки обмундирования, оружия и дисциплины его бойцов быстро разобьют. Из-за противоречий с ГУС Рожанковский оставил легион, и ему на смену пришел директор гимназии в Рогатине М. Галущинский²⁵⁸. В довершение ко всему в середине августа во Львов пришло известие, что общая численность легиона УСС ограничена 3 тысячами добровольцев²⁵⁹.

В начале войны по городам Галиции прокатилась волна украинских манифестаций. В Коломые они шли два дня подряд – 31 июля и 1 августа, причем на манифестации 1 августа звучали антироссийские лозунги и призывы уничтожить «извечного врага»²⁶⁰. Во многих городах демонстрации были направлены и против местных русофилов: в Перемышле манифестанты пришли к зданию, где находились арестованные представители этого движения, а в Войнилове Калушского повета – к домам русофилов²⁶¹. Аналогичные манифестации прошли в Самборе, Бучаче, Радехове, Залещиках, Бережанах²⁶². Крупнейший русофильский политик Владимир Дудыкевич еще в конце июля уехал в Россию. 3 августа в его доме прошел обыск²⁶³.

Еще до начала войны с Россией Галицию и Буковину захлестнули шпиономания и массовые аресты, главной жертвой которых были русины. В первые дни войны в одной только Галиции было задержано около 10 тысяч «политически подозрительных» лиц, более 70 % из них – крестьяне. Многих казнили прямо на улицах городов и сел. Командование активно использовало тезис о «русинском предательстве», оправдывая военные просчеты нелояльностью населения. Основной удар закономерно пришелся по русофильской интеллигенции, которая в предвоенные годы не скрывала пророссийских симпатий. В дальнейшем русофильские деятели, а следом и некоторые историки²⁶⁴ будут показывать жертвами преследований исключительно тех, кто считал себя русскими, а украинцев преподносить как соучастников репрессий. На деле польские чиновники и военные не всегда разбирались, где «москвофил», а где нет. Как признавал еще во время войны один из русофилов, «взбешенные немцы и мадьяры начали преследовать вообще весь славянский народ[,] где только услышали на улице славянский разговор»²⁶⁵. Одну из активисток стрелецкого движения чуть не линчевала толпа в самом центре Львова, приняв за шпионку, – лишь военные спасли женщину от расправы²⁶⁶. Едва удалось остаться на свободе лидерам УРП И. Макуху и Н. Лагодинскому²⁶⁷. Их однопартийцу О. Назаруку повезло меньше: три месяца он содержался в разных тюрьмах и в результате попал в лагерь для интернированных Талергоф²⁶⁸. Таких историй было множество – в один только Украинский краевой комитет помощи переселенцам приходили десятки писем от бывших узников Талергофа, чье преследование затем было прекращено как безосновательное, и от их родственников²⁶⁹.