Текст книги "Азбука семейной жизни. Детектив"

– Ну как, что тут непонятного… закроют проект, не будет гастролей, не будет концертов, не убудет клипов, музыки и песен… не будет первого места.

– Так вы идете на первое место?

– Нет, я не знаю, может быть, – Рита покосилась на Инну. – Но в том-то и дело, если закроют проект, то я уже никогда не смогу узнать, какое место я могла бы тут получить.

– Хорошая логика… вполне нормальная… у вас тут как с ментальностью?

Это вопрос постороннего человека прозвучал явно не в уровне диапазона звуковых волн, что могли восприниматься местными обитателями. Резонанса не последовало, отразившись гороховым эхом от голов и мозгов не услышавших смысла зазеркальцев.

– А если тут убийца? Если это убийство?

– Ну и что это маньяк что ль? – вдруг рассмеялся Милюта. Все это начинало его веселить. Он, наконец, понял, что этот трепач ничего не сможет сделать с подверенной ему территорией, и…. хотелось спать.

– То есть вы допускаете…

– Давайте уже спать пойдем, – зевнула Инна, уловив настрой вышестоящего. – Забирайте, что хотите и спать…

Она даже развернулась и направилась к выходу. Милюта сделал движение за ней.

Потапенко, нерешительно мялся у дивана и Риты.

– Да оставьте вы ее в покое. Она спать хочет, у нее стресс, опять же препараты… Пусть спит. Пойдемте.

Рита все еще стояла в своей пижаме, а все дружно потопали к стеклянной двери – проходной, связывающей островок молодежного рассадника талантов с внешним миром. Причем связь эта была не по пропускам.

– Так почему ты без зуба-то ходишь? – спросил Потапенко подростка, снова оказавшись на ночной улице.

– Я же сказал – я хочу быть артистом.

– А в чем здесь связь?

– Я буду героев любовников играть.

– И что?

– Так за все надо платить.

Потапенко аж остановился. То ли парень со светлой шапкой кучерявых волос издевался, то ли…

– Да неет… это тренаж такой… я хожу сейас хуже всех, а когда зуб сделаю – я сразу буду чувствовать себя уверено, а уверенность это и есть…

– Что?

– Короче – это законы вселенной… походил уродом, потом красавец… а потом опять придется что-то придумывать, чтобы не впасть в эйфорию. Полосатость должна быть. Черная полоса – белая…

– Аааа… – протянул Потапенко. – …значит, законы вселенной? – решил все-таки улыбнуться он. Когда-то он слышал уже об этом.

– Да, вселенной, – эхом отозвался мальчик, и его силуэт в свете желтых фонарей ночного проспекта показался галлографической проекцией обитателя других миров.

Глава 5. Плюс – минус

Евгений возвращался домой неохотно. В голове была лишь паника. Страх за дочь сменялся раздражением от неумения и невозможности все объяснить. Ну почему, почему он, взрослый, не мог даже представить себе, что такое… Каша…

В голове была каша от растерянности.

Ну все, абсолютно все, как он думал, можно просчитать, продумать и предугадать все варианты, как и что. Но вот – как объяснить дочери, как заставить ее сделать так, как он считает нужным…

А надо ли?

На минуту этот вопрос спокойным гребешком новой волны колыхнулся внутри черепной коробки.

Чокнулся.

Как такое в голову могло прийти. Что значит – надо ли?

Конечно, надо. Она же дура, малолетняя дура, ничего не понимает, надо просто силой заставить ее уйти.

Силой… как силой?

Он же не мог прийти в «зазеркалье», взять свою дочку, выволочь ее за волосы оттуда, посадить в машину, приковать наручниками…

Евгений мотнул волосами… вернее тем, что от них осталось. Огромная лысина поблескивала на месте вьющихся когда-то и когда-то росших на макушке волос.

Триллер какой-то. Наручниками ее что ль приковывать, правда.

Так же нельзя с детьми.

А как, интересно, можно? По башке бы как раз дать, вколотить, как надо в башку, чтоб поняла, что вот так нельзя, а вот так надо…

Нельзя научить, можно только научиться.

Как банально.

Частота употребления этих слов доводила до судороги теперь, когда речь шла не о каком-то там… о какой-то там ерунде, типа не встречайся с этим парнем, не покупай эти сапоги. Или – не ходи в этот клуб…, а вот серьезно. Речь шла о жизни и смерти. И он в этом был уверен. А тут в голове ветер. Какое могло вообще быть «зазеркалье», если в замкнутом, закупоренном пространстве дохли люди.

Тьфу… ну я сказал, – про себя сплюнул Евгений. Дохли… Но Марк Гиршман – не сам, нет не сам… это видно невооруженным взглядом… невооруженным никакими препаратами для экспертизы, никакими психологическими изысками. Марк не мог сам себя убить. Это был не его стиль.

Стиль… какой на фик стиль…

Убили мальчика, а убить там было в лёгкую. Даже он мог бы. А при той злобе и зависти, которые там царили. Слабые, тупые души…

Мда… тупые души…

Это он классно придумал… тупые души…

А когда душа становится умнее?

Да какая там, к черту, душа! Там работали одни первобытные инстинкты! Взять, хапнуть, урвать, занять место под солнцем. У кого лучше машина, у кого больше денег, кто лучше устроился…

И ничего, никакие слова не могли убедить, что все это не так. Неправильно! Да что слова!

Вот смерть, прямо на глазах, прямо под парусом, и надо уходить, бежать, спасаться… а как убедить?

Нет, он не такой. Он всегда стремился заниматься любимым делом. Разве не так? Физика, ядерная физика – это было его всё. Он жил на работе, думал о работе, жил работой…

Или он сейчас врал самому себе?

Вот ведь, у него был друг. В Австралии. Это был его эталон и идеал. А почему? Разен не он подсунул ему свою подружку и практически женил его? А ведь он… ему нравилась другая. Может, он даже и любил эту другую… Во всяком случае, именно так он сейчас думал. Столько лет прошло… И все эти годы в голове крутился один и тот же вопрос: а что бы было, если бы я женился на той, а не на этой, на той, плохой, как говорил Боша-друг, а не на его хорошей, которая быстро поняла, как его поймать, забеременев с первого же раза. Столько лет на уровне сознания и подсознания он прокручивал этот вопрос, думал только о нем, о ней, о варианте, который был, а он его не использовал, не сделал попытку, не прожил, не убедился сам, а поверил другу.

Да он тогда все играл, все кокетничал, все испытывал судьбу, а вот все и закончилось. Так внезапно… Боша был для него непререкаемым авторитетом. Да в классе пукнуть без него никто не мог. Он руководил всем.

А все-таки он был подлец, мой Боша – новая идея появилась под черепной коробкой. Он же сам ходил на вечеринки к Ленке, сам хмыкал там и шутил, ел —пил, и сам мне на ухо тихо науськивал. Ну почему, почему… чем ему Ленка-то не угодила? А потом жена… Катька. Она сразу забеременела, сразу родила, потом сразу второго, а он все еще думал… да и Ленка все ждала, что он вернется… Да куда уж там… От второго… Его бы мать убила бы.

А Боша уже был в Австралии. Его купили с потрохами, увезли, дали денег. И жена его старше на 15 лет. Продался… По-простому…

Говорят, что он сам совсем не изменился со школы. Все такой же. Те же слова, те же шутки. А как было ему меняться, если школьные проблемы все еще висели над ним, все еще решались коллизии первой любви.

Почему он до сих пор, спустя столько лет все еще ставил австралийского Бошу на место лучшего друга? Переписывался с ним, ждал звонков. Не потому ли, что Боша стал для него символом успеха, успешности, богатства.

Почему все тогда так шли за ним? Так прислушивались к этому самому Боше? А он так холодно продался за… Может, он и не мог понять чувств первой любви? Эмоций, переживаний – все это было не в его мозгах, не в его компетенции? Боша был просто недоразвит, а они, как стадо баранов шли за ним, непотребно мыча и принюхиваясь к его очкам и оценкам. Слушались, вместо того чтобы набивать себе собственные шишки, умнеть от боли и ошибок, развиваться. А вот теперь и он сам остался недоразвитым, как и тот друг.

Действительно – откуда у Боши была наглость и смелость всем все советовать, давать оценки? Нет, это не от ума. Ясно, что умный видит, какая, возможно, жопа будет за этим поворотом, или за тем, что может последовать… И варианты этих жоп. А этот нагло и безапелляционно давал свои советы, а они, как стадо баранов, слушались, следовали…. Смотрели в глаза… И даже Ленка, от которой отговорил именно Боша – даже она считала его своим лучшим другом, как последняя дура…

Да что говорить…

У стада баранов – безмозглый поводырь.

Аксиома.

Понял только сейчас. Спустя жизнь.

Так хотелось быть умным. Или казаться умным. Главное, чтобы ярлык – «ну ты дурааак» – не следовал за тобой, как запах за бомжом.

Быть умным – значит, надо прислушиваться к умным, если у самого нет ни смелости следовать своим чувствам, ни любопытства попробовать сделать свои варианты, ни желаний настолько сильных, чтобы жить без чужой подсказки. А умный – это Боша – он так был уверен в себе.

Уверенность и ум – это не одно и тоже – стыдно было осознать это только сейчас.

Да и так ли уж прав он был тогда? Бесчувственная логика – всегда ли это то, что правильно?

Банально. Опять банально. Быть добрым, нежным, сочувствующим, альтруистом. Так просто. Да – просто, если в твоем мозге это заложено, если там есть эти части, если они развиты, если ИСКРА ТАМ ПРОСКАКИВАЕТ!

А если там все глухо? Темно и мрачно, и лишь жир, как накопления на случай голода? Тогда как? Если Боше этому все это было не понять, не потому что он тупой, нет, фик его знает, ему же нравится, как он устроил свою жизнь. Нет, просто Боша был другой. ДРУГОЙ. Что хорошо было ему, то плохо было для другого. Он не знал, что это такое – любовь. Хотя, что тогда он испытывал к Ленке? Почему он отговорил его от Ленки? Зависть? Злоба?

Нет, ерунда. Он реально так и считал, что она не для семейной жизни, что Ленка слаба, что она может хохотать только в присутствии молодых и забавных шутников-парней, а вот, как супруга – она не подпруга. Где сядешь – там и слезешь.

Да, скорее всего – он так и считал.

Но там, где идет логика… Нет не так… там, где казалось все правильно …нет опять не так…

Не все то правильно, что кажется умным и логичным.

Почему-то вспомнилась собака Ленки. Эта злобная сучка доберманиха страшно ненавидела всех домашних собак – даже белых и пушистых. А вот бродяжек, грязных и блохастых – она любила, играла с ними, виляла им своим хвостиком-обрубком. Они всегда с Ленкой гадали – какая такая собачья логика?

Да она просто считала – раз домашние – значит, конкуренты – могут и к ее хозяйке прийти жить, а эти – бездомные – уличные – типа сорт такой – значит, к хозяйке в дом не придут, значит, не конкуренты и можно с ними поиграть.

Собачья логика.

Так и тут.

Человеческая логика.

Не все то правильно, что казалось правильным и умным.

Да, все правильно говорил Боша, все логично. Но может, с этой беспомощной Ленкой он смог бы напрячься и стать сам умным, человеком, который может и способен принимать решения, а не исполнять чужие.

И вот результат – шанс развить свои мозги без подсказок и подглядок – упущен.

А логика абсолютная – вот задача – приблизиться к ней. Хотя – зачем все эти страдания. Какой глупый вопрос – да чтобы жить и понимать хоть что-то, а не быть слепым котенком, играющим с завтраком.

Безапелляционность Боши заметала за собой всех, все стадо… А кто был не с ними – тот становился аутсайдером, лузером, дураком, изгоем. Отверженным.

И так везде.

Все понятно. Все, каждый понимает, что хорошо быть умным, честным, порядочным, а стремится к успеху, как чему-то осязаемому, типа…

А Ольга… зачем он к ней пошел? Кому она там звонила… Завтра надо будет узнать, есть результаты, или нет.

Ну да, сказать по правде, он в самом деле был рад, что дочка так круто устроится. Еще бы! «Зазеркалье». Три месяца рекламы на телевидении – да об этом могла мечтать даже… да кто угодно! Все эти разговоры, что там не так все надо делать – все это трескотня завистников.

А Ольга… ну что Ольга. Позвонила своему Потапенко… что он может… надо девчонку оттуда вытаскивать… Надо встретить ее на репетиции… нет… надо…

Мысли путались…

Что надо… как надо… когда надо…

Как он радовался, что устроил девочку туда… какая ерунда…

Да все это сплошные разговоры, что там по-другому все… тьфу, то есть точно так же… что тут и там все несчастливы по одному и тому же сценарию. Да где же по одному… Вот там есть и дома, и концерты, и виллы, и яхты, и все, все… а тут даже машина барахлила при каждом повороте… На кой черт он поехал… надо было заночевать у Ольги. Все равно дома никого. Жена в командировке, дочка в «зазеркалье», сын с экспедицией, где-то черти где в Беловежской пуще.

Зачем он поехал домой… надо было остаться у Ольги…

Нет, не то… Это он уже думал…

Надо подумать что-то новое, а то не доедет до дома и заснет за рулем…

Вот черт, и выпил-то всего ничего… ну… совсем символически.

Стареет… совсем слабаком стал… С бутылки вина так развезло – с трудом различает дорогу.

А вино было хорошее, не какое-нибудь там Чиаурели, грузинская подделка под вина… Тьфу. Евгений сплюнул в окно. И тут же заметил, что оно закрыто…

До чего дошел – заплевывать машину изнутри, да еще и самому… так напился…

Вчера к нему на работу приходили какие-то дядьки… принесли прибор —мысли читают… Сказали, завтра придут…

Как смешно. Лучше бы занялись чем-то простым и мужицким. Взяли бы подряд на стройку… иль на что… таксистами бы вон устроились…

Чтение мыслей… смехота…

Евгений даже глаза закрыл от удовольствия. Приятно было вспоминать, как он вчера над ними посмеялся и выгнал. Какие мысли, какие волны, какие приборы…

Что за чушь…

Как можно настроить прибор на волны, испускаемые мозгом… Нет, такой-то прибор есть… Но квалифицировать именно мысли… это же чтение слов… Как можно читать слова…

Евгений моргнул несколько раз, читать слова… разные части мозга… что за чушь они несли…

Главное, свернуть с кольцевой… Волоколамку он проехал, МКАД, теперь вывернуть машину в Строгино… Вот тут… боже… ну почему так много машин… ночь на дворе… ублюдки.

Евгений опять хотел плюнуть в окно, но вдруг предыдущий плевок завис прямо перед его глазами.

Вот черт, снова чертыхнулся он и надавил на газ.

На какое-то мгновение Евгений отключился.

Знакомый двор показался ему откровением.

Дома… не может быть… доехал на автопилоте… Ольга бы сейчас сказала – дуракам везет.

А что… в этом есть доля истины… Именно дураки устраиваются… Пока ты там туда сюда… с микроскопом как… эти двоечники бумс бамс… и у них все в порядке… все отлично… все устроены, у всех по квартире, по машине, по жене и внукам.

Евгений с неприязнью вспомнил невестку. Невестка… Взял с ребенком… свободных девок что ль мало? Не народил бы что ль… И своих бы нянчили бы сейчас… А то – чужого…

Большой сарайный замок давно использовался им вместо сигнализации. Машина старая, но угнать всегда найдется кому. Замок – пусть он и был несколько старомоден, но громоздок и все же требовал хоть какой-то ключ….

Подъезд встретил его тишиной. Не ругался даже сосед, вечно выяснявший отношения в эту пору.

Мда… какую еще эту пору… На часах было 4 утра. Светящиеся командирские четко отсчитывали секунды бытия.

Завалюсь спать. Потом все остальное. Плевать на всех.

Да что мне, в самом деле, больше всех надо что ль, – эту фразу Евгений произнес уже вслух, открывая дверь, кое-как обитую утеплителем.

Ключи полетели на столик перед зеркалом. Портфель на коврик. Несколько курток на вешалке в коридоре служили напоминаем о дочери и жене.

Тишина темной квартиры не смутила Евгения. Он посмотрел на себя в зеркало.

– Что за чушь смотреть на себя в зеркало в четыре утра. Совсем чокнулся старый, лысый дурак.

– А что Ольга-то, небось, до сих пор неровно ко мне дышит. Вон как засуетилась… знакомому позвонила… суетилась… крылышками хлопала…

А я такой солидный…

Он пригладил свою лысину…

Ну, не богат, зато… физик… ядерщик… каждому свое. Он вот на своем месте.

Доказывать ничего не приходилось.

Не всем же олигархами быть.

Все было путём.

Ну, обида, конечно, пухла в недрах сознания. Обида, что вот, он старался, изучал, сидел, что-то там экспериментировал, делал, а в ответ вот она… тишина… наука его обманула… ничего он собственно не открыл… денег не было…

Стыдно было даже за эту вот машину, что так нелепо стояла памятником отжившему. Во всяком случае… – это было средство – именно оно, именно в среднем роде.

Евгений прошел на кухню… в недоумении завис перед чайником.

На фик чай, спать… Он щелкнул выключателем и замер в темноте, прислушиваясь к шорохам ночного дома. Привычка обитателя первого этажа – мыши время от времени устраивали набеги, к которым всегда надо было быть готовым.

Только теперь заметил свет, пробивающийся в узкую щель из-под закрытой двери ванной.

– Вот черт, свет горел тут, пока меня не было… забыл выключить свет.

Рука поднялась, чтобы щелкнуть по курносой кнопке выключателя, другая ладонь механически дернула за ручку двери.

То, что он увидел было из ряда оживших иллюстраций к книгам Кинга.

Хотя он не читал эти книги. Зачем? Он видел картинки в интернете.

Ольга называла его печальным Пьеро, белым клоуном, прессованным интеллигентом.

А Кинга, ну что Кинга, кто читает Кинга? Даже его дети не читали все это. А может, не читали, потому что он им этого не покупал?

Да он их вообще не очень-то и баловал. Брат и сестра обитали в одной комнате. Там же стоял общий шкаф с бельем постельным, полотенцами, его трусами и майками. Отдельной жизнью это бытие назвать нельзя!

Как они просили купить им телевизор. Но он твердо стоял на своем! Учитесь! И все у вас получится!

После 8 класса он перевел детей в свою школу. Когда-то она была физико-математической. Учебное заведение и теперь считалось продвинутым. И даже с ярлыком науки. В 9 коассе записал туда сына, а потом дочку. Пусть учатся. А как же иначе? Учеба – это святое.

Что дает человеку чувство собственного достоинства? Что дает ощущение выполненного долга?

Неужели количество формул? Или количество выученных слов?

Ну, – Евгений всегда наклонял голову, когда хотел сказать какую-то фразу, казавшуюся ему шуткой. – Бог подаст.

Школа казалась до сих пор счастливейшим временем его жизни. А сколько от этой жизни уже ушло? 49 лет. Это уже много. Одноклассник – вон – друг его – уже умер. Инсульт, инфаркт, скончался в одночасье. Как раз муж Ленки. Его Ленки. Теперь можно было бы начать все сначала…

А Ольга смеялась – формула типичного неудачника – со счастливой улыбкой вспоминать школу. Что там хорошего?

Но как-то больше ничего хорошего у него и не было. Герой любовник, отличник, герой компании…

Все это сейчас почему-то снова ему вспомнилось.

Счастье, розовой дымкой клубящееся над юностью приобретало багровые тона, сгущалось в жидкость, приобретало насыщенный цвет. Теплые тона господствовали в его ванной, которую он всего лишь несколько часов назад оставил чистой, свежей, пустой и холодной.

Розовая дымка налилась полной ванной кровавой водички. И в этом бульончике плавала его жена.

Теплый пар поднимался над всем этим зависшим миражом.

Кровь капала на пол, не щелкая, как в триллерах Хичкока, когда кровь издает звук… Да… как в «парфюмере» капля за капля…

Все это неправда, так не капает кровь… Красная влага медленно ползла по руке женщины, ползла бесшумно, не издавая никаких звуков, расползаясь по коже, стараясь запачкать ее всю, обволакивая, и как бы прикрывая, как будто снаружи, простым покрасом, она могла сохранить жизнь покидаемого ею тела.

Его большая, толстая жена, вдруг вынырнувшая в этой вот домашней ванне из ниоткуда, свесила голову в сторону. Он видел только длинные волосы, которые обычно она собирала в пучок. И нос. Да еще он видел нос. Но он не мог перепутать. 29 лет жизни – она знал, как выглядит его жена в ванной. Ее волосы, ее тело, еле помещавшееся, ее руки, и даже ее кольцо было все еще надето на пальце – большой изумрудный перстень, доставшийся ей от бабушки.

Евгений стоял и смотрел.

Полная ванна крови…

Нет, это, наверное, вода, – в человеке не может быть столько крови. Да… полная ванна воды с кровью, его жена, которая была в командировке в Германии, она была внутри этой ванны. Ее лицо свешивалось, ее рука капала кровью на пол…

Рядом на полу валялась бритва…

Какая-то бритва, – сосредоточил свое внимание на этом предмете Евгений. Бритва.

Откуда она вообще взялась?

Это мысль была тоже о бритве. Почему-то этот простой предмет удивил его больше всего. Жена, ладно, а вот бритва… откуда в этом доме бритва? Он никогда не пользовался бритвами с такими опасными лезвиями… бритва… бритва… да что ж это такое-то. Откуда тут бритва. Даже острое чувство ревности вдруг полоснуло его по грудной клетке. Неужели, пока его не было, жена встречалась тут с любовником и это ЕГО бритва! Кого не было? Это жены тут не было… Она в командировке!

Дурак, какой любовник. Она купила бритву, потому что решила умереть. Она приехала домой, увидела, что его нет, пошла, купила бритву…

Отпустило.

Чувство правильного найденного вывода дало какое-то успокоение. Мысли немного выстраивались. Хотя мыслями это назвать было трудно.

– Клава, – вдруг он назвал ее домашним именем. – Клава, что это такое-то?

Ему почему-то даже не пришло в голову подойти к ней, взять за руку, пощупать пульс.

Реальность полностью попадала под сомнение. Под Сомнение с большой буквы.

– Так, что надо делать? А спать как хочется, – эта мысль рефренировала с кровавой картиной. Вот ужас, вот сон.

Была даже минута, когда он подумал – лягу спать, завтра все посмотрим. Главное– выспаться.

Но правильность, обычная правильность поведения – типичный комплекс отличника, – остановила его.

Скорая помощь, милиция. Милиция зачем? Надо милицию. Наверняка надо и милицию. Но сначала – скорая помощь.

– Аллё, – обычно он всегда говорил «алло», делая круглые губы и страшно гордясь, что вот так он говорит «алло», и круглый, такой объемный звук накатывает на собеседника пусть невидимой, но петлей.

Сейчас, он забыл о своем детском выпендреже и произнес «аллё».

– Моя жена покончила жизнь самоубийством, я не знаю, она в кровавой ванне лежит. Она самоубийца. Я пришел…

Тут он остановился, не зная, надо ли говорить, откуда он пришел

– Вы врач? – вопрос на том конце провода удивил его.

– Если бы я был врач, стал бы я вас вызывать?

– Вы уверены, что она мертва?

– Да. Нет. Не знаю… выглядит как мертвая… не откликается…

– Постарайтесь это определить…

– Я боюсь крови, – он сказал это так просто, сам не зная почему, но это было реально так – никакая сила не могла его заставить притронуться к этому телу, к этой крови, ко всему этому триллерскому нагромождению в его совсем недавно белой, родной ванне.

– В милицию тоже позвоните, – наконец сдались на пульте приема вызовов и отключились.

Евгений посмотрел на себя в зеркало. Он стоял в прихожей, в которую совсем недавно, буквально полчаса не прошло как, вошел с одним желанием – лечь спать. Он и сейчас хотел только одного – лечь спать.

Вдруг он поймал себя на мысли, что надо было все-таки лечь спать, сразу, не делая дурацкого обхода по дурацкой квартире.

Ну, какого черта потащился на кухню, заглядывать в ванну ему точно не надо было, ладно бы еще в туалет.

Он одернул себя, совсем чокнулся, тут умерла его родная жена, супруга, так сказать, соратник по жизни, которая родила ему двоих детей, которая радостно обстирывала и отглаживала его…

А как она готовила!

Нет, все-таки он изверг. Надо только дождаться скорую, или милицию. Кто приедет первым? Скорая, или милиция?

Должна милиция. Все-таки – труп. Хотя это же самоубийство – может быть, они вообще не приедут.

Как происходит процедура опознания?

Постой, – какого опознания?

Мысли окончательно свились в клубок, наскоро намотанный шерсти от беспорядочно и некрасиво распускаемой кофты.

Надо открыть дверь. Пойду у подъезда подожду, а то тут я засну, не услышу их звонков. Нет… такого не может быть, чтобы не услышать звонков…

Нет, все-таки спущусь, открою подъезд. Да пойду, там и подожду.

Евгений взялся за ручку двери. Оглянулся на ключи, небрежно кинутые на столике пред зеркалом. Подхватив их одним пальцем, он щелкнул замком и вышел на лестницу.

И тут он понял, что произошло. Длинный коридор первого этажа тянулся к лестнице, украшенный провалами дверей. Все было как всегда, у кого-то тут валялись санки, у кого-то стояли коляски, у кого-то какие-то палки, которые, конечно, никогда и ни на что не пригодятся хозяину, но они стояли тут, потому что однажды кому-то пришло в голову, что эти палки как раз то, что обязательно в крайний момент его жизни пойдет в ход, и без них он умрет, если эта необходимая спасательная нужность исчезнет на помойке.

Евгений посмотрел на этот коридорчик. Бытовуха ночи и соседских дверей стукнула его по голове хуже, чем вид кровавой ванны. До него вдруг дошло, что он только что увидел, и его сознание, блокировавшее эту информацию, отступило, он крутанулся в небытие, теряя последние крохи понимания действительности, понимания как самого по себе, так и способность воспринимать окружающий мир своими рецепторами, дающуюся зрением, осязанием и вкусом.

Врач делала ему укол. Пыталась сделать. Евгений слабо различал, кто это был – женщина, или мужчина. Укол она хотела сделать в вену, но почему-то ничего не получалось.

– Ну что…

– Очухались. А говорили, что жена самоубийца, а сами… так же нельзя… вы бы еще педиатров себе вызвали, или акушеров…

Девушка болтала, как из пушки прорвало… Она прям не могла остановиться, не понять было, то ли она рада поговорить просто потому что появился собеседник, не то чтобы собеседник, а слушатель. Либо она была рада, что он очнулся, и теперь не надо делать укол.

Она с радостью – Евгений смог рассмотреть из рассеивающегося тумана, что это она – молодая девушка – убирала шприц в сундук.

Зачем ей использованный шприц? – Евгений подумал, что это для отчета.

– Надо было сказать, что вам плохо. А то вызываете черти что с каким причинами. Самоубийство. Свое что ль? Сами что ль наглотались чего? Вы уж скажите, а то придется делать принудительное промывание желудка.

– Я – нет. Там жена в ванне.

– Да слышали мы уже про жену все. Так что вы выпили?

– Ну что я выпил… ну бутылку вина я выпил, не больше. Но я… точно нормально.

– А из медикаментозных препаратов что вы принимали?

– Да не, я ничего не принимал, а вы жену-то куда дели?

– Какую жену?

– Ё-моё – вы в квартиру зашли?

– Зачем?

– Так там же в ванной труп!

– Какой труп?

– Да вы что, там труп, моя жена покончила жизнь самоубийством.

Евгений сам почувствовал, что говорит какие-то нелепые фразы. Это что-то из какого-то фильма. Этого с ним не могло случиться просто, потому что не могло случиться, по определению. Такие вещи случаются в кино, в триллерах, в книгах, в дешевых детективах, на худой конец, в театрах. А в бытовухе, повседневной бытовухе обычных обывателей все живут себе потихонечку, готовя обеды, иль хоть как, покупая докторскую колбасу и яйца.

Как же он забыл!

Его сознание, как молнией вдруг обожженное, даже вспотело под черепной коробкой. Марк Гиршман! Только что не с этим же он ехал к Ольге? Да, точно, Марк Гиршман точно так же сегодня в джакузи, как сказала ему дочь, в кровавой ванне… бритвой…

Дежавю.

Все это он уже слышал, он слышал описание всего этого!

– Да нет там никакого трупа!

Слова донеслись к нему из жизни… которой жизни – выдуманной, или реальной, – он уже не мог понять сам.

– Какого трупа? – эхом повторил он.

– Никакого нет.

– Где?

– Нигде нет никакого трупа.

– А вы откуда знаете?

Евгений решил настаивать на своих показаниях.

В любом другом случае надо было признать сумасшествие.

Врачи могли, конечно, сказать, что он там пьян, или устал, но они не видели того, что видел он.

– Девушка, – он сделал попытку подняться. – Вы забрали труп?

– Там милиция.

Ах, ну вот… теперь всё встало на свои места. Значит, все по-настоящему. Там милиция, там ванна полная крови, там труп плавает… в крови… труп его жены…

У меня в квартире труп моей жены…

Звучало это даже еще хуже, чем было на вид…

– Да сидите вы.

Докторша попыталась его удержать. Он сидел, прислонясь к стене, видимо так и сполз по стенке, когда шел открывать дверь… да, да точно, он решил выйти на холодный воздух…

– Я хочу посмотреть.

Из его квартиры вышел человек. Ничто не говорило о том – кто это. На нем не было ни синей формы скоропомощников, ни серой кокарды, да вообще – куртка.

– Так это вы вызвали наряд на труп?

– Я.

– И где труп?

– В ванне.

– Ванне – какой?

– Моей ванне труп моей жены.

– Понятно. Ну с кем не бывает, выпил. Перемечтал. А жена вообще-то где?

– В ванне.

– В ванне труп, а где жена?

Этого уже Евгений не мог понять ни по– какому. В ванне труп, он сказал. Значит, в ванне, его ванне труп. Чей труп? Не его жены? А чьей?

Он недоверчиво покосился на мужика в куртке.

– Вы из милиции? – все-таки решил уточнить он.

– Да, и ты сейчас за хулиганский вызов можешь туда попасть.

– Как это?

– Да так вот, дорогой. Надо вызывать тех, кто может помочь при запоях. По другим телефонам.

– А кто в моей ванне?

– Труп, сам говоришь.

– Чей?

– Если б я знал.

Все это уже начинало надоедать Евгению. Да за кого они его тут держали? Он физик! И не какой-то там учитель физики в средней школе. Он физик ядерщик в институте ядерной физики имени Курчатова.

– Если требуется опознание – я готов.

Евгений сделал шаг в сторону своей квартиры. Они все еще стояли в коридоре, дверь была открыта.

– Пойдемте, я опознаю труп.

– Именно так мы бы и сделали, если бы познали, где именно этот труп.

– В ванне.

– Ну да, но, видимо, его смыло.

– Как может труп смыть? Что вы болтаете?

– Я не могу опираться на болтовню, я сыщик, и должен опираться на факты. А факты, милый вы мой, таковы, что трупа нет.

После этой совершенно дурацкой тирады так называемого сыщика Евгений уже ни во что не мог поверить.

Реальность стерла все грани и превращалась в книжную выдумку, взятую из фильма по Кингу, пересказанную плохо и невнимательно прочитавшим ее школьником двоечником.

Какие-то напыщенно книжные, как будто пропахнувшие дешевыми духами, или даже одеколоном, фразы милиционера, надеюсь, он был не сбежавший постовой, трупы в его ванной, жена появившаяся вдруг ниоткуда, из Германии, марки гиршманы, умирающие точно так же, как трупы его супруги, – все это не просто сводило его с ума.

Какое там!

В своем уме он никогда не сомневался. Ум – это то, что дано изначально! Раз и навсегда! А он – умный! Он отличник. Он закончил физико-математический факультет университета. Он – ядерщик. Он работает с…

Короче, его ум – это точка исхода!

А кругом беспредел. Смешение стилей, пространств, преступлений, слова каких-то героев вдруг вылетают из живых людей, явно им не принадлежа… Его ванна становится местом преступления для какой-то книжной женщины, которой он и знать не хотел, и не знал… реальности пространств скомкались, смешались, спутались, навалились на его мозги и не хотели как-то разрываться, объясняться, распутываться.