Текст книги "Великая хартия вольностей и конституционная борьба в английском обществе во второй половине XIII в."

Лишь только окончился срок заключенного с королем перемирия, бароны двинули свои силы по направлению к Брекли (в графстве Нортгемптонском). Узнав об этом, король отправил к ним из Оксфорда, где он в этот момент находился, архиепископа кентерберийского и Уилльяма Маршала, графа Пемброка со свитой, «чтобы узнать от них, каких это законов и вольностей они требуют». Бароны (они уже были в Брекли) вручили им «цидулу некую, которая заключала в большей своей части древние законы и обычаи королевства», и требовали, чтобы король немедленно же дал им эти законы и обычаи и скрепил своей печатью, грозя в противном случае, путем захвата его крепостей, земель и владений, заставить его сделать это.

Посланные вернулись с этим к королю, и один из них, архиепископ кентерберийский, прочел ему по статьям полученный от баронов документ. Король пришел в крайнее негодование. «Почему же вместе с этими несправедливыми требованиями бароны не потребуют и моего королевства?» – с злобной иронией заявил он и назвал пустыми и бессмысленными требования баронов («Vana sunt», inquit, «et superstitiosa quae petunt, neque aliquo rationis titulo fulciuntur») и в страшной ярости поклялся, что никогда не даст им таких вольностей, которые его самого делают рабом. Никакими доводами не могли архиепископ и граф Пемброк убедить короля переменить свое решение и повезли баронам его решительный отказ.

Тогда бароны избрали Роберта Фиц-Уолтера своим предводителем, назвали его «маршалом воинства Христова в святой церкви» и, отвергнув попытки короля к мирному соглашению, в боевом порядке двинулись к Нортгемптону. Без осадных орудий они не могли взять этой крепости и, простояв здесь две недели, направились к Бедфорду. Здесь их приняли с почестями. Сюда явились к ним посланные из Лондона и тайно сообщили им, чтобы они как можно скорее шли к столице, если желают иметь ее на своей стороне. Известие это очень подняло дух баронов, они немедленно двинули свое войско и 24 мая, на рассвете, когда горожане были у заутрени, без всякого шума и тревоги вступили в Лондон.

Отсюда они разослали письма к графам, баронам и простым рыцарям, которые еще как будто держали сторону короля, приглашая их оставить клятвопреступного короля и присоединиться к ним, чтобы вместе бороться за вольности и за мир в королевстве, грозя в противном случае поступить с ними, как с врагами. На этот призыв откликнулось громадное большинство и присоединилось к конфедерации. По словам хроникера, «прекратились все дела в Палате шахматной доски и у шерифов по всей Англии, так как не находилось никого, кто бы платил королю подать или в чем-либо оказывал ему повиновение».

Почти все покинули короля. Пришлось начать переговоры. Был назначен день и место для окончательного соглашения. 15 июня (1215 г.) уполномоченные баронов сошлись с королем и его немногочисленными приверженцами в долине Раннимид, между Стэнсом и Уиндзором, на Темзе, и здесь Иоанн, «видя, что силы его не равны силам баронов», подписал Великую хартию вольностей.

Глава VII. Анализ Великой хартии со стороны представленных в ней интересов

Великая хартия вольностей (Magna Carta Libertatum) имеет форму королевского пожалования. «Пожаловали мы, – читаем мы в конце первой ее статьи, – всем свободным людям (liberis hominibus) королевства нашего за нас и за наследников наших на вечные времена все нижеписанные вольности, чтобы имели их и владели ими они и их наследники от нас и от наследников наших».

Этот как будто односторонний акт монаршей воли был внушен королю, по его словам, исключительно внутренними мотивами, мистическим путем возникшими в его душе. В предисловии к хартии король прямо заявляет всем своим слугам и верным, что все следующие ниже вольности он пожаловал и хартией своей подтвердил «по внушению Божьему и для спасения своей души, а также всех своих предшественников и наследников, в честь Бога и для возвышения святой церкви и для возвеличения своего королевства». Не вполне, правда, согласуются с этими заявлениями слова последнего (63-го) параграфа хартии, что «принесена была присяга как с нашей стороны, так и со стороны баронов, что все это выше названное будет соблюдаться добросовестно и без злого умысла», а содержание статьи 61-й и вовсе их опровергает, вскрывая истинное положение вещей. Тут уже идет речь о «раздоре, возникшем между нами и баронами нашими», и о гарантии (securitas), которую король дает баронам, обеспечивающей им ненарушимое и вечное пользование их вольностями, и притом такой, которую едва ли бы согласился дать своим подданным какой бы то ни было король исключительно по Божьему внушению.

Гарантия эта заключалась в следующем. Бароны изберут из своей среды двадцать пять человек и на них возложат обязанность блюстителей «пожалованных» королем вольностей. Если король или кто-либо из его должностных лиц «нарушит какую-либо из статей этого мирного договора (pacis aut securitatis)», то об этом должно быть сообщено четырем из этих двадцати пяти баронов, и они обратятся к королю или к его заместителю с требованием в течение сорока дней восстановить нарушенное право. В случае неисполнения королем или его заместителем этого требования, все двадцать пять баронов «вместе с общиной всей земли» постараются всеми возможными средствами принудить к этому короля, захватывая его замки, земли, владения и т. п., оставляя неприкосновенными лишь личность короля, королевы и их детей. Все обязаны принести двадцати пяти баронам присягу, что будут повиноваться им в таких случаях, и король не только не будет никому препятствовать в этом, но открыто всем разрешает это и даже собственным приказом заставит всех, кто добровольно не захочет сделать этого, принести двадцати пяти баронам присягу в том, что вместе с ними будут принуждать и теснить короля. Все двадцать пять баронов, с своей стороны, должны присягнуть, что будут добросовестно исполнять свои обязанности. Решения в комитете двадцати пяти должны постановляться большинством присутствующих.

Великая хартия вольностей есть настоящий мирный договор между воюющими сторонами, есть настоящая капитуляция. Если бы мы даже не знали обстоятельств, при которых была издана Великая хартия, то самый текст ее не оставляет в этом ни тени сомнения как в целом, так и в некоторых своих отдельных статьях, трактующих о выдаче королем взятых им заложников, о роспуске им наемных отрядов и т. п. Мы не будем заниматься этими статьями, имевшими чисто временный характер, и прямо перейдем к основным параграфам Великой Хартии, трактующим о правах и вольностях английского народа и каждой из составляющих его отдельных групп.

На первом месте церковь и бароны. Своим первым параграфом Хартия объявляет свободной английскую церковь и неприкосновенными права ее и вольности и подтверждает уже дважды перед тем изданную Иоанном хартию о свободе церковных выборов. Следующие за этим непосредственно семь параграфов (§ 2–8) заняты исключительно феодальными вопросами (о рельефах, которые уплачивали королю вступающие во владение своими ленами наследники его военных держателей, о принадлежащем королю праве опеки над несовершеннолетними наследниками умерших королевских держателей, о правах наследниц и вдов королевских держателей). Чисто феодальными отношениями занято еще более двенадцати параграфов хартии (трактующих о повинностях держателей рыцарских ленов об их замковой службе, о землях осужденных преступников, попадающих в руки короля и подлежащих возвращению по истечении известного срока непосредственным сюзеренам этих преступников, о нарушении королем принадлежащего другим сеньорам права феодальной опеки, о держателях вымороченных бароний, попавших в королевскую руку, о правах феодальной опеки, принадлежащих баронам, основавшим аббатства на своей земле) (§ 16, 29, 32, 37, 43, 46).

Все это простое констатирование главных пунктов феодального права, необходимое ввиду их постоянного нарушения Иоанном Безземельным, но едва ли вносящее в них что-либо новое. Еще Хартия вольностей Генриха I формулировала эти пункты, хотя и с несколько меньшей детальностью. Совершенно в духе этой же хартии Генриха I и § 15 и 60, гарантирующие и второстепенным держателям (не держащим непосредственно от короля) неприкосновенность их прав со стороны их непосредственных сеньоров, в особенности § 60, гласящий, что «все эти вышеназванные обычаи и вольности, которые мы соблаговолили признать подлежащими соблюдению в нашем королевстве, насколько это касается нас в отношении к нашим вассалам, все в нашем королевстве, как миряне, так и клирики, обязаны соблюдать, насколько это касается их в отношении к их вассалам».

Иной характер имеют параграфы 34, 12 и 14.

Первый из них (§ 34) постановляет, что впредь королевская курия никому не будет выдавать приказов, носящих название Praecipe, для перенесения иска о собственности на то или иное держание из феодальной курии в королевскую, нанося этим ущерб свободному человеку (liber homo), владельцу этой феодальной курии («Приказ, называемый Praecipe, впредь не должен выдаваться кому бы то ни было о каком-либо держании, вследствие чего свободный человек мог бы потерять свою курию».) Это уже требование, идущее далее указанных выше. Здесь бароны не просто ограждают себя от беззакония, которые позволял себе король и его агенты в отношении к всеми признаваемым феодальным правам. Здесь они пытаются остановить планомерную объединительную работу центральной власти в сфере юрисдикции, начатую с такой энергией при Генрихе II, так решительно урезавшем своими ассизами[7]7
  Ассизами при Генрихе II Плантагенете называли королевские указы, а также некоторые формы гражданских исков.


[Закрыть] гражданскую юрисдикцию феодалов. Это была со стороны баронов попытка затормозить тот путь, по которому шло политическое развитие Англии с нормандского завоевания.

Еще более знаменательны в этом отношении два других параграфа хартии, 12-й и 14-й.

§ 12 гласит, что ни щитовые деньги, ни какое-либо вспомоществование (auxilium) не должны взиматься в английском королевстве иначе, как с согласия общего совета королевства («nisi per commune consilium regni nostri»). Исключение допускается лишь в трех случаях: когда нужно выкупить из плена короля, при возведении в рыцари старшего сына короля и при выдаче замуж первым браком старшей дочери короля; но и в этих случаях пособие это не должно быть чрезмерным; все это относится и к пособиям с города Лондона.

§ 14 определяет состав этого общего собрания королевства. «А для того, чтобы иметь этот общий совет королевства, – читаем мы в этом параграфе, – мы повелим позвать архиепископов, епископов, аббатов, графов и старших баронов (majores barones) нашими письмами за печатью и, кроме того, повелим позвать огулом через шерифов и бэйлифов[8]8
  Бэйлиф – королевский чиновник, стоявший во главе сотни.


[Закрыть] наших всех тех, кто держит от нас непосредственно (in capite); призовем мы всех к определенному дню, т. е. по меньшей мере за сорок дней до срока, и в определенное место; и во всех этих пригласительных письмах объясним причину созыва; и когда будут таким образом разосланы приглашения, в назначенный день будет приступлено к делу при участии и совете тех, кто окажется налицо, хотя бы и не все приглашенные явились».

Вопрос о субсидиях королю был самым больным вопросом английского общества этой поры. Финансы были как раз той сферой, в которой обществу больше всего и тяжелее всего приходилось страдать от произвола короля, в особенности такого короля, каким был Иоанн Безземельный. Тут все были равны, все, без различия классов и состояний, не были уверены в завтрашнем дне, и было вполне естественным, что поднявшие движение бароны прежде всего должны были озаботиться изысканием способов оградить на будущее время себя и других от бесцеремонного хозяйничанья правительства в их карманах. Это, в сущности, был едва ли не самый главный вопрос из всех вопросов, поставленных перед английским обществом тираническим правлением Иоанна Безземельного, показавшим с полной ясностью, что если политический строй Англии и не был чужд идеи ограничения, воплощавшейся в так называемом Великом совете (Magnum Concilium), куда король звал духовных и светских магнатов королевства, своим «советом и согласием» подкреплявшим его важнейшие правительственные шаги, то что, в сущности, это обращение к Совету было для него лишь пустой формальностью, нисколько его не стеснявшей. На положении Великого совета отразилась общая постановка королевской власти с нормандского завоевания с ее своеобразным совмещением широко-государственных и чисто феодальных элементов. Не то это был англосаксонский уитенагемот, куда король созывал «мудрых земли» для решения важнейших вопросов внутренней и внешней политики, не то – феодальная курия непосредственных вассалов короля (tenentes in capite), обязанных «служить» ему «советом и содействием» (consilium et auxilium), но вместе с тем и имеющих право на то, чтобы без них, без этого их «совета и содействия» король не предпринимал ни одного серьезного шага; в общем и тот и другой принцип взаимно нейтрализовались и были в одинаковой мере ослаблены всемогущей королевской властью, видевшей в Великом совете собрание светских и духовных магнатов, роль которого фактически сводилась к необязательным для короля советам и к выслушиванию обязательных решений, принятых королем в кругу своих ближайших советников.

При такой постановке этого учреждения, при такой неопределенности его компетенции и случайности и односторонности его состава оно, конечно, не могло сколько-нибудь серьезно сдерживать королевскую власть, черпавшую свою силу, главным образом, в общей противоположности интересов массы и феодалов; королевская власть не могла быть ограничена лишь по ее воле созывавшейся кучкой феодалов, хотя бы и самых могущественных из их среды. Нужно было дать Великому совету иную постановку, превратить его в учреждение, авторитетно и планомерно ограничивающее королевскую волю и тем отнимающее у нее возможность свободно распоряжаться средствами общества.

§ 12 и 14 Великой хартии и ставят себе эту последнюю цель. Достаточно самого поверхностного знакомства с этими параграфами хартии, чтобы сразу бросилась в глаза чисто феодальная постановка этой цели. Речь идет здесь исключительно о феодальном налоге (щитовых деньгах) и о феодальных пособиях (auxilia), взимавшихся королем со своих непосредственных вассалов; ни словом не упомянуты всякие другие взимания, так называемые tallagia, от которых особенно страдали города. Отныне щитовые деньги и всякое пособие королю, выходящее за пределы трех феодальных случаев, могут быть даны ему лишь с разрешения «общего совета королевства» (§ 12).

Каков же состав этого собрания? § 14 весьма точно указывает, кого именно следует звать на такие советы. Он называет архиепископов, епископов, аббатов, графов и старших баронов, с одной стороны, и остальных непосредственных держателей короля – с другой, т. е. исключительно королевских вассалов, духовных и светских. Но в то время, как в Великий совет (Magnum Concilium) приглашали лишь верхний слой этих вассалов, духовных и светских магнатов королевства, в совете, проектируемом Великой хартией, имеют право присутствовать и решать вопросы обложения все королевские вассалы.

Это настоящий феодальный сейм. Здесь феодальная точка зрения проведена со всею полнотою. Здесь, как и в § 34, бароны совершенно игнорировали все те условия, которые были созданы нормандским завоеванием, и трактовали Англию как чисто феодальное государство. Это был очень серьезный шаг от той государственности, которая сложилась в Англии после завоевания. Это была настоящая феодальная реакция. Победив королевскую власть, бароны получили возможность сообщить своим никогда не умиравшим и даже после реформ Генриха II не заглохшим политическим тенденциям форму непререкаемого основного закона королевства, и они воспользовались этой возможностью.

Но в какой мере? Могли ли бароны вычеркнуть всю предшествующую историю Англии? Достаточно поставить этот вопрос, чтобы ответ на него был совершенно ясен, в особенности, если мы примем во внимание условия, при которых баронам пришлось действовать.

Обыкновенно принято выдвигать великодушное бескорыстие баронов, заставивших Иоанна Безземельного подписать Великую хартию вольностей, и этим объяснять широту политического кругозора Хартии. Согласно этому взгляду в 1215 г. английские бароны думали не только о себе, им был чужд политический эгоизм, так резко выраженный у континентальных феодалов. Подобного рода утверждения, резко противоречащие только что рассмотренным параграфам хартии, очень мало считаются и с историей Англии, в частности, с теми общими условиями политического развития Англии после нормандского завоевания, которые определили характер и роль английского феодализма.

Английские феодалы могли рассчитывать на влиятельную, а тем более на главную политическую роль лишь в союзе с массой. До сих пор о таком союзе не могло быть и речи. Лишь совершенно исключительное поведение Иоанна Безземельного могло вызвать его к жизни, заставить различные элементы общества соединиться для дружного отпора общему врагу. Это и дало победу инициаторам и вождям движения, и, раз они выдвинули на первый план свои сословные интересы и, отстаивая свои законные права, воспользовались этим случаем для проведения в жизнь и своих давнишних политических стремлений, они могли рассчитывать на успех, лишь считаясь с интересами и своих союзников – всех свободных людей английского королевства. Бароны, преследуя прежде всего свои собственные интересы, по необходимости должны были в той или иной мере считаться с исторически сложившейся политической и социальной действительностью, с той широкой государственностью, которая отводила феодализму скромную и чисто служебную роль, и с теми формами ее, которые развились к началу XIII столетия и были рассчитаны не на ту или иную группу общества, а на его целое.

В частности, они должны были обеспечить свободной массе правильное и закономерное функционирование общегосударственных судебных учреждений, для которых так много сделали реформы Генриха II. И мы действительно видим, что делу правосудия Великая хартия отводит весьма видное место, не забывая при этом даже самых низших слоев английского общества. Можно даже сказать, что центр тяжести ее принципиального значения здесь именно и лежит, и самые знаменитые ее параграфы, стяжавшие Великой хартии неувядаемую славу (§ 39 и 40), относятся как раз к судебному делу.

§ 17 окончательно фиксирует в Уэстминстере так называемый Суд Общих Тяжб, до тех пор все еще передвигавшийся вместе с королем, и превращает его, таким образом, в учреждение, существующее независимо от личности короля. § 18 и 19 имеют в виду улучшить процедуру окончательно созданных реформой Генриха II разъездных судей по разбору земельных исков. § 23 повторяет изданное Генрихом II запрещение шерифам и другим королевским чиновникам решать так называемые коронные дела (placita coronae), т. е. особенно важные уголовные дела, которые должны находиться в исключительном ведении королевских судов, и, таким образом, со своей стороны, признает пагубным совмещение в одних и тех же руках административной и судебной власти. § 45 требует, чтобы в судьи, равно как и в представители административной власти назначались лишь люди, сведущие в законах и имеющие желание их соблюдать. §§ 20, 21 и 22 регулируют взимание штрафов в пользу короля (так называемые amerciamenta). При взимании их следует сообразоваться с родом проступка и с его важностью; при этом основное имущество штрафуемого, его основной капитал, должно оставаться неприкосновенным («salvo contenemento suo»): у купца его товар («salva mercandisa sua»), у виллана его хозяйственный инвентарь («et villanus eodem modo amercietur salvo wainnagio suo»); «и никакой из этих штрафов не будет налагаться иначе, как на основании клятвенных показаний уважаемых людей из соседей штрафуемых (nisi per sacramentum proborum hominum de visneto) (§ 20)». В § 26 король обещает, что впредь ничего не будет брать в своей канцелярии за указ, предписывающий произвести расследование дела человека, арестованного по обвинению в уголовном преступлении, и не будет оказывать в просьбе выдать такой указ. Чтобы понять все значение этого параграфа, нужно вспомнить, что часто даже совершенно ни в чем неповинный человек мог месяцы и годы томиться в предварительном заключении, прежде чем власти соблаговолят назначить к разбору его дело, § 38 запрещает королевским чиновникам привлекать кого бы то ни было к суду по собственному усмотрению, не приводя достоверных свидетелей.

Но указывая на эти параграфы хартии, мы не должны забывать в связи с ними и уже отмеченного нами § 34, не оставляющего сомнения, что далеко не всё хотели бароны сохранить в судебном строе, созданном реформами Генриха II, решительно устраняя все то, что шло вразрез с их чисто сословными, феодальными интересами. В этом отношении заслуживают внимания и самые знаменитые параграфы Хартии, § 39 и 40.

Согласно общепринятому взгляду, § 39 и 40 Великой хартии являются блестящим завершением и широко-теоретическим освещением приведенных сейчас вполне конкретных статей хартии, торжественным провозглашением общих принципов, сохраняющих всю свою жизненность и силу и в настоящее время, являясь фундаментом так называемой гражданской свободы. «Ни один свободный человек не будет арестован и заключен в тюрьму или лишен имущества, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким-либо иным способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных его и по закону страны» (nullus liber homo capiatur, vel imprisonetur, aut dissaisiatur, aut utlagetur, aut exuletur, aut aliquo modo destruatur, nec super eum ibimus, nec super eum mittemus, nisi per legale judicium parium suorum vel per legem terre). Так гласит первый из этих параграфов (39-й), и его дополняет следующий непосредственно за ним § 40: «Никому не будем продавать права и справедливости, никому не будем отказывать в них или замедлять их» (nulli vendemus, nulli negabimus, aut differemus, rectum aut justiciam).

Под свободным человеком в § 39, как и в § 34, бароны разумели прежде всего самих себя, а не всю свободную массу среди населения Англии. Если в § 34 об этом свидетельствует весь смысл параграфа, направленного к ограждению сеньориальной курии свободного человека от законных ограничений ее компетенции со стороны королевской курии, то в § 39 это особенно ясно из заключительной фразы параграфа, в которой идет речь о приговоре пэров свободного человека, который никакого другого суда над собою, кроме чисто феодального суда пэров, не желает признавать, игнорируя, таким образом, широкую компетенцию королевской курии и ее отделений, состоявших из профессиональных судей и отправлявших правосудие не на феодальных началах. Да и вся фразеология § 39 говорит о слишком конкретных фактах королевского произвола, послуживших непосредственным поводом к восстанию баронов и прежде всего их непосредственно касавшихся («и не пойдем на него и не пошлем на него»), чтобы могло быть сомнение, о ком в ней прежде всего идет речь. Лишь гораздо позже, в XVII–XVIII вв., в разгар политической борьбы, в § 39 и 40 был вложен тот широкий смысл, который сделал их воплощением широкого теоретического принципа.

Имея в виду привлечь на свою сторону по возможности более широкие круги английского общества, бароны должны были принять во внимание, кроме общих всем им интересов, еще и отдельные интересы каждой из основных его групп. Мы уже приводили § 15 и 60, которыми бароны обеспечивали своим вассалам неприкосновенность их прав, как своих вассалов, прекрасно понимая, что, только опираясь прежде всего на их военную силу, они могли выступать против короля. Мы видели, приводя § 20, что бароны не забыли и самого низшего слоя общества, несвободных вилланов, желая иметь на своей стороне эту основную массу английского народа: и у виллана король не должен был брать в виде штрафа его основной капитал, его хозяйственный инвентарь, что, впрочем, в одинаковой мере затрагивало и интересы его сеньора, которые в такой же мере страдали от этого захвата.

Какую роль сыграла в движении 1215 г. эта земледельческая масса, мы не знаем. Источники об этом молчат. Зато мы имеем более определенные данные о роли городов и прежде всего города Лондона. Мы уже приводили эти данные и, в частности, знаем, какое решающее значение имело для исхода движения то, что к движению примкнула столица. И Великая Хартия вполне определенно отражает на себе интересы горожан.

§ 12 хартии, узаконивающий, как мы видели, общий совет королевства (Commune consilium regni) для разрешения королю щитовых денег и иных пособий, выходящих за пределы трех феодальных случаев, и требующий, чтобы эти пособия не были чрезмерны, прибавляет, что это относится и к пособиям, взимаемым с города Лондона. Следующий за ним § 13 специально занят городами: он торжественно подтверждает права и вольности Лондона и всех других городов и портов. «А город Лондон, – читаем мы здесь, – должен иметь все свои древние вольности и свободные обычаи как на суше, так и на воде; кроме того, мы желаем и соизволяем, чтобы и все другие города и порты имели все свои вольности и свободные обычаи». Городские вольности и для Иоанна Безземельного, и для его предшественников всегда являлись источником самых беззаконных вымогательств. Постоянно нарушая их, они заставляли горожан платить им большие суммы за их подтверждение. Это было хроническое бедствие, тяжело отражавшееся на хозяйственном развитии городов, и указанные параграфы хартии затрагивали их самые насущные интересы.

Является, однако, вопрос: в какой мере это торжественное, но слишком общее подтверждение вольностей и свободных обычаев Лондона и других городов действительно гарантировало их от произвольных взысканий со стороны короля?

Любопытно, что в тексте хартии в том ее виде, в каком она была представлена королю и подписана им немедленно после его капитуляции и выработки ее окончательной редакции королем и уполномоченными баронов, интересы городов обеспечивались более конкретным и, следовательно, более действительным образом. В § 32 этих Баронских Статей (Capitula que Barones petunt et dominus Rex concedit, The Articles of the Barons), соответствующем § 12 и 13 окончательной редакции Великой Хартии, король обязывается не взимать без общего совета королевства не только щитовых денег и выходящих за пределы трех феодальных случаев добровольных (по имени) вспомоществований (auxilia) со своих вассалов, но и таких же добровольных вспомоществований, а также и обычных принудительных сборов (taillagia) с города Лондона и с других городов («Подобным же образом должно поступать и относительно принудительных сборов и добровольных вспомоществований с города Лондона и с других городов»).

Желая иметь поддержку со стороны городов, бароны обещали им солидные гарантии, а одержав с их помощью победу над королем, они нашли возможным заменить их общими малосодержательными обещаниями. Бароны, несомненно, очень широко составляли свою политическую программу и очень реально ориентировались в тогдашней политической и социальной обстановке, но на роль бескорыстных политических энтузиастов, навязываемую им позднейшими политическими деятелями и историками, они во всяком случае не претендовали.

В какой мере бароны являлись реальными политиками, видно также и из того, что в окончательную редакцию Великой хартии они вставили статью 41, явно шедшую вразрез с интересами так много сделавших для них своей поддержкой городов. Статья эта представляет всем иностранным купцам право свободно выезжать из Англии, въезжать в нее и жить в ней и путешествовать с торговыми целями, не подвергаясь никаким незаконным взиманиям (sine omnibus malis toltis), а уплачивая лишь старинные, справедливые и обычаем установленные пошлины. Только в военное время такой порядок нарушается: в это время купцы воюющей с Англией державы подвергаются аресту без вреда для их здоровья и имущества, пока не будут наведены справки о том, как обращаются во враждебной стране с английскими купцами; и если окажется, что эти последние в безопасности, так же поступать и с купцами этой страны. Предоставление иностранным купцам права свободно конкурировать с английскими было, конечно, в интересах баронов, которые могли благодаря этому дешевле покупать заграничные вина и другие предметы роскоши; но оно резко нарушало интересы английских купцов, которые могли лишь крайне враждебно относиться ко всякой попытке поставить иностранцев в одинаковые с ними коммерческие условия, дорого ценя свои дорогою ценою купленные торговые привилегии.

Весьма важным условием нормально функционирующей торговой и промышленной жизни является единообразие мер и весов, и § 35 гарантирует и это условие. Как горожане, так и сельские жители немало терпели от принадлежавшего королю права принудительным путем покупать через посредство своих чиновников для надобностей королевского двора и администрации хлеб и другие продукты, и 28-я статья Хартии запрещает королевским агентам брать у кого-либо хлеб или иные предметы иначе, как немедленно уплачивая при этом продавцу деньги или получая от него согласие на отсрочку платы. § 30 запрещает шерифам, бейлифам и другим королевским чиновникам брать у свободного человека лошадей или телеги для перевозки иначе, как с его согласия.