Текст книги "Борьба классов. Здесь и сейчас"

– Конечно.

– Никто не поверит, что без Божьей помощи вы создали такой канал и можете так здорово все делать. Сколько ни доказывайте, никто вам не поверит, Дмитрий Юрьевич.

– Основная масса говорит, что с помощью ФСБ. Ну да ладно.

– Это тоже как бы бог. Когда ФСБ не конкретное, а абстрактное. Федеральная служба безопасности. О нашей безопасности кто-то заботится, и это хорошо. Почему у нас в Ленинграде есть памятник Дзержинскому? Потому что здесь безопасность больше, чем в Москве. Обратите внимание, у нас тише и спокойней. Даже бомжей… Я не видел, чтобы хотя бы одного бомжа стукнули резиновой дубинкой, которая называется «регулятором демократии». В советское время не додумались до этого. А в Москве много раз видел. Ждешь вечерний поезд на вокзале, бомжи там сидят тихо и спокойно, греются. Они были инженерами, может, кто-то – ученым, потом хотел дочке купить квартиру, себе комнату и для этого старую квартиру продал, деньги собрал. Потом цена квартир резко подскочила, и он не смог, хоть старое жилье продал, купить новое. Эти деньги отобрали, и человек стал бомжом. Вдруг приходят, и его раз – без разговора прямо по спине. Во всяком случае, у нас пока Дзержинский стоит, здесь все спокойно. Стоит у здания ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Мы вот чувствуем себя спокойно… Если кто хочет цветы принести, пожалуйста.

– На Шпалерной.

– На Шпалерной, да. Она улицей Воинова раньше называлась. Итак, надо усвоить главное: развитие идет через борьбу противоположностей. А раз так, в развитии, как в любом сложном явлении, есть две тенденции. Этого люди обычно не знают. Одна тенденция – позитивная. Развитие что такое? Движение от низшего к высшему, от простого к сложному. Это более-менее понятно: одна тенденция в развитии позитивная – прогресс. А вторая – негативная, регресс или реакция. В одном и том же развитии две противоположные тенденции, их борьба абсолютна.

Пример. Про вас не буду, про себя скажу. Я тут разговариваю, разговариваю, и мы тем самым в ходе обсуждения как бы развиваемся, в том числе я. Потому что, когда другим объясняешь, сам начинаешь понимать. Наконец я и сам понял. Зачем я сюда пришел? Хочу разобраться в законе единства и борьбы противоположностей. А как разобраться? Мне будет стыдно, если я что-нибудь не так скажу. Потому что, если бы я у стола стоял своего или в стенку говорил, было бы другое дело. Тут большая ответственность, могут и посмеяться: «Профессор пришел, и цирк, что говорит». Поэтому для меня это рост. При этом я с каждой секундой становлюсь старше. Мягко говоря, можно и покруче сказать: я ведь умираю. В каком смысле? В прямом. Как и все. Самое печальное, что умирать я начал с точки зрения концепции единства и борьбы противоположностей с рождения. Потому что, если вы родились… Нет, про вас не буду, про меня. Если я родился – значит, однажды умру. А если не умру, значит, не родился. Не хотите умирать – не рождайтесь. Это верное средство. Еще ни один человек не умер, не родившись. И наоборот, если кто родился…

– Обязательно умрет.

– Обязательно умрет.

– А некоторых ждет загробная жизнь.

– А некоторых – не загробная. Те, кто много сделал для народа, вечно живые. Ленин – вечно живой. Хотите быть вечно живым? Не важно, будет мавзолей или нет, для этого дела все равно. Книги остаются и то, что он сделал. Все в снятом виде. Ленин создал великую страну, в которой живут Кадыров и Собчак. Которая, как бы ее ни разрушали, остается в виде России. И в этой стране действуют отрицательные тенденции, представителями которых являются Собчак и Навальный. А Кадыров – представитель положительной тенденции. Но и в положительной тенденции, которую он представляет, есть отрицательная тенденция. Как бы черт попутал Кадырова, он взял и брякнул. Как сказал глупость про Ленина, сразу соединился с Ксюшей и всеми либералами, против которых ранее выступал. Вот молодец! Это единство противоположностей. Если человек безграмотный, он попадает в единство со своей противоположностью. А потом… Я думаю: «Это не страшно, с кем не бывает». Так он взял и еще про Сталина решил. Захотел прославиться. Ну, прославился. Можно ведь чем прославиться? Разрушением. Глупостью. Есть великие люди, Ленин и Сталин, которые создали могучее государство, и вам его никогда не создать. Даже близко нет. Никто из ваших сторонников не скажет, что вы способны создать подобное.

– Вынужден заступиться за Рамзана Кадырова. Этим летом я был в Грозном. Должен заметить, что этот город после перестройки и периода двух войн благодаря стараниям Рамзана Кадырова и его отца отстроен заново. Чистый, негодяев не видно, БТРы на перекрестках не стоят, блокпосты бетонные не установлены. Люди спокойно ходят по ночам, в том числе русские, такие как я.

– А я, Дмитрий Юрьевич, хочу за себя заступиться. Потому и сказал, что Кадыров – не представитель негативной тенденции. Он – представитель позитивной тенденции. Но в ней есть негатив. Это всегда есть, как черт попутал.

– Шайтан.

– Ага, шайтан. Вы перевели на более понятный язык. То есть во всем есть две противоположные тенденции. Нет развития, в котором бы они отсутствовали. Можно, конечно, их не видеть и даже не искать. Но вы поищите и во всем найдете. Я, например, буду много-много читать. Это же хорошо.

– Смотря что читать.

– Хорошие книги. Будучи студентом, я иду такой опечаленный, что надо это изучать, это читать, и так много всего, все так сложно и тяжело. Встречает меня профессор Никитин. Так посмотрел… А у него старый драный портфель, весь книгами доверху набит. И маленькая комнатушка тоже вся в книгах. Он посмотрел на меня и говорит: «Миша, ты что-то плохо выглядишь». Я отвечаю: «А что?» – «Ты, наверное, много читаешь?» – Я удивился: «Да. Разве это плохо?» – «Конечно, – отвечает. – Так ты разучишься думать».

– Правда.

– Правда. Теперь я советую своим студентам: если у вас есть десять часов, пять часов нужно читать и пять – думать.

– Это непросто.

– А если есть два часа, совсем мало. Говорят: «Когда тут думать?» Я отвечаю: «Нужно один час читать и один – думать. Есть в вашем распоряжении всего один час, то полчаса читать и полчаса думать. А если не будете думать о прочитанном, оно не усвоится». Поэтому думать необходимо. Чтение – это как пища для ума. Если иначе, идет просто загромождение всякими знаниями, и, потребляя их в большом количестве, вы становитесь потребителем, без шанса стать ученым.

– Это я еще в детстве заметил. Я все время читал. Даже когда ездил из школы домой – и в автобусе, и в трамвае. Когда шел, тоже читал. А потом как-то вдруг…

– Начал обдумывать.

– Я заметил, что можно думать над прочитанным.

– Вот и закон в действии. Он всем известен, можно о нем не говорить или игнорировать. Как? Делать вид, что его нет. Но он на самом деле есть. И он во всем. Поэтому все, что ни возьмем, можно с позиций этого закона объяснить. В общественных делах он проявляется как классовая борьба. Кто открыл ее и классы? Классовую борьбу открыл не Маркс. В письме к Анненкову он открещивается: «Не надо приписывать мне то, чего я не делал». Классовую борьбу открыли французские буржуазные историки, а ее экономическую анатомию показали английские экономисты – Смит и Рикардо. Ленин пишет о Тьерри, Минье и Гизо – французских буржуазных историках. Они выступили против феодальных историков и доказали, что управлять государством могут не только благородные, или, как бы сказали сейчас, те, у кого много денег, но и люди иного происхождения. То есть все могут управлять государством. Это великое открытие. Вот кому бы памятник поставить. Но поставили памятник репрессированным, а не Тьерри, Минье и Гизо. Репрессированные – люди, которые боролись против советской власти, или те, кто, будучи ее представителями, сажали невинных людей, а потом сами попали под репрессии. Ежов, например, Ягода.

– Им-то памятники стоят, как жертвам репрессий?

– Теперь стоят. Они же все попали, и Берия, который уменьшил число репрессированных, как только пришел. Это общий памятник всем репрессированным. Неважно, кто репрессирован, за что и кем.

– Нацистам, власовцам.

– Что такое вообще репрессии? Если я не только читаю, но еще и думаю, что такое репрессии?

– Подавление.

– Да, press в переводе на русский язык значит «давить». Repress – «подавлять». Скажите, пожалуйста, кто нас слушает, смотрит или читает, в каком-нибудь государстве было такое, чтобы правящий класс не подавлял своих противников?

– Нет такого, и быть не может. Иначе государству наступит конец.

– Давайте пройдемся по общественно-экономическим формациям. Рабовладельческое общество подавляло? Оно подавляло Спартака, но все равно есть команда «Спартак». Спартака нет, а команда его имени существует. И «Советский спорт», кстати, есть. Хотя ни Советского Союза, ни Советов нет. Как ни подавляй, что-то остается. Так вот, рабовладельцы не приветствовали, а подавили восстание Спартака. Что делали с беглыми рабами? Возвращали. При возвращении или попытке к бегству их могли уничтожить. Тогда не стреляли, а рубили мечом или убивали ножом. Или вернули бы хозяину, а по закону Рима, Афин, Древней Греции он мог раба убить. Почему? Это был представитель того племени или государства, с которым воевали, значит, он враг. Поэтому рабовладелец мог оставить беглого в живых или нет.

– Тем более что раб куплен, это имущество.

– Он куплен или завоеван. Я мог завоевать раба в бою. Может, там он был царем, а здесь – раб. Будет плохо себя вести, зарубят. То есть подавляли рабов. Но! Те, кто так изображает рабовладельческое общество, делают это ущербно. Потому как берут лишь одно направление. А где единство противоположностей? Разве раб не в единстве? Во-первых, рабовладельцы сохраняли рабам жизнь. Как правило. Во-вторых, рабы работали на рабовладельцев и на себя. Кормили-то всех кто? Рабы. В-третьих, если бы не существовало разделения на рабовладельцев и рабов, не развились бы наука и искусство. Ведь чтобы ими заниматься, нужно поделиться на тех, кто добывает хлеб, и тех, кто его ест. Но не просто ест, как нынешние олигархи, а делает что-то положительное для общества. Разве так нельзя сказать? Когда появились крупнейшие рабовладельческие государства, правящий класс провел водопровод. Хоть и говорят, что он построен рабами Рима, само строительство надо было организовать: сделать план и проект, собрать рабов, направить на разные участки. Это большая работа. А какие в Античности были созданы выдающиеся архитектурные и иные памятники! Акрополь – колыбель человечества. Такая красота.

– Я замечу, что эти самые водопроводы (акведуки) и римские дороги построены людьми неквалифицированными, а существуют две тысячи лет. И исправно функционируют.

– А откаты брали тогда? Конечно же.

– Все равно стоят.

– А потому что единство противоположностей.

– И вода течет до сих пор. В Риме есть фонтан Треви, и в нем булькает вода из акведуков, построенных две тысячи лет назад. Можно пить, настолько она хороша.

– То есть мы можем констатировать, что класс рабовладельцев был прогрессивным для своего времени.

– В свое время – да.

– Он прекратил бессмысленные межплеменные войны, когда все друг друга просто убивали. Люди, которых прежде убивали, стали рабами.

– Они строили дороги.

– Они строили дороги и так далее. Их спасли от участи быть просто зарубленными. Почему? Потому что пока была производительность труда, при которой я могу прокормить только себя, и вы меня поймали, меня нельзя сделать военнопленным. Если будете меня кормить, сами умрете.

– Смысл?

– Смысла нет. Вот если и как только я могу прокормить двух человек, вас и себя, меня уже можно оставить в живых. До этого, говорят, вот какие были жестокие нравы. Значит, правящий класс развил науки и искусства, со временем стал все передавать рабам. Давайте, пишите драмы. Эзоп, например, из рабов вышел. Вы будете этим заниматься, вы – этим, рабами начали управлять рабы. Рабовладельцы же лишь предавались пьянству да разврату, разучились воевать и двигаться вперед. Тогда они пали под ударами варваров. Что произошло с достижениями, они пропали? Не пропали даже после падения рабовладельческих государств. То, что было создано под их эгидой, перешло под сень феодальных государств. Феодальные государства – это уже почти наши современники. Мы, например, живем в городе, где самые красивые здания построены при феодализме. Будете спорить? Не будете.

– Нет.

– При капитализме зато кирпичные коробки наставили. Заводы, да, много построено. А дворцы и соборы! Возьмите хоть Исаакиевский собор, хоть Зимний дворец или творение Растрелли – Смольный собор. Правда, там не один Растрелли строил. И Монферрану было бы тяжело одному колонны поднимать. То есть работало много народу. А если взять форты, построенные при Петре. Ими перегородили весь Финский залив, а между устроили подводные стены. И больше никто не совался, даже не пробовал идти на кораблях и с моря завоевывать Петербург, Ленинград, как хотите называйте. Поэтому с наших кораблей в войну снимали часть пушек и так ставили, чтобы использовать их как дальнобойную артиллерию против немецко-фашистских позиций. С кораблей тоже били орудия по противнику.

То есть развитие было и в период рабовладения, и при феодализме. Что делал феодал? Организовывал труд крепостных крестьян. А если крестьяне убегали? Их ловили.

– Возвращали назад.

– Да, назад. А если они восставали, что с ними делали? То же самое, что со Спартаком, когда он восстал. Убивали.

– Кондратий Булавин, Степан Разин, Емельян Пугачев.

– А банкет был в честь Пугачева? Не было.

– Почему-то нет.

– А цветы не дарили Степану Разину? Нет. «Я пришел дать вам волю». Он-то пришел «дать волю», а ему ее дали? Его, понятное дело, репрессировали. Это все репрессированные. Им, наверное, памятники поставили: Спартаку, Булавину, Пугачеву. Да?

– Разину.

– Степану Разину. Давайте поставим всем, кого репрессировали. А не тем, кто освобождал, допустим, концлагеря. Им что-то памятников мало. Потом, девять миллионов бойцов Красной армии у нас с оружием в руках сражались против фашизма. Им поставили памятники?

– Зачем?

– А давайте жертвам. Вот если сейчас я поговорю и попаду под трамвай, я не настаиваю, чтобы мне ставили памятник. Это как-то нелепо. Вообще, как это – памятник жертвам? Памятники всем, кто жил, ставят родственники на кладбище. Это нормально. Они помнят о них. Потому что для родственников не важно, что я делал. Может, был хороший или плохой, все равно свой. А для общества важны те, кто много сделал. Им и надо памятники ставить.

– Вам немедленно возразят. Например, какой-нибудь террорист забрался на дискотеку, взорвался там и убил пятьдесят человек. Стоит памятный знак, что здесь…

– Знаете, для чего террористов теперь не казнят? Чтобы они под этот памятник не подходили и не примазывались к тем, кого взорвали.

– Не понял.

– Ну, если бы его расстреляли за то, что он устроил взрыв, он бы тоже был репрессированный. Правильно?

– Но его же все равно посадят.

– А, то есть сразу всем сделали. Понял. И тем, кого террорист убил, и ему самому. Общий памятник.

– Они слились в единстве.

– Маяковский говорил: «И пусть нам общим памятником будет построенный в боях социализм». Да? Памятником всем репрессированным станет разрушенный без боев социализм. А то мы получили огрызок… Ведь нас было 300 миллионов, и мы занимали второе место в мире по ВВП, первыми вышли в космос и сделали ракету, первыми испытали водородную бомбу. А теперь мы на 14-м месте по уровню ВВП. У американцев – 17 % мирового ВВП, у России – 1,7 %.

– Как говорят дети, даже не в десятке.

– Вот это памятник! Тем, кто разрушил Советский Союз. И очень грандиозный. Это круче, чем Ельцин-центр.

– За девять миллиардов. Захарченко один столько наворовал.

– Захарченко тоже себе памятник хотел сделать, но вмешались некие силы, и все нарушилось.

– Не срослось.

– Итак, буржуазия репрессировала своих противников? Сейчас у нас ведь буржуазная страна? Давайте выбирать мерки для оценки современности.

– Наше любимое – посмотрим на историю Великой французской революции.

– Да. И что они делали? Репрессировали сторонников реакции.

– Рубили бошки на Гревской площади.

– Нет, не рубили, а отрезали гильотиной. Все делалось с помощью механизма, чтобы быстрее и больше отрезать.

– Уже не справлялись.

– Не справлялись. Это рабовладельцы рубили и феодалы. Тут все делали механически.

– Поток.

– Развитие производительных сил дошло до того, что начали делать так. И кто в этом участвовал? Робеспьер и Марат. Марат остался, в Санкт-Петербурге улица есть его имени. Но, наверное, не потому, что он участвовал в репрессиях. Дело в том, что Марат продвигал позитивное и прогрессивное. И Робеспьер продвигал. А предыдущий губернатор Георгий Полтавченко переименовал набережную Робеспьера в Воскресенскую. Потому что там церковь была какая-то Воскресенская. Пусть и будет Воскресенская. Вроде и бог с ним, с этим Робеспьером. Хотя мне непонятно. Какая-то у нас странная буржуазия, не уважает своих, так сказать, героев. Тех, кто привел ее к власти. Кто царство буржуазии открыл? Те же самые Марат и Робеспьер. Еще Дантон. Давайте где-нибудь Дантону сделаем памятник. А то все озабочены какими-то мелкими делами. Давайте, говорят, табличку прибьем на доме, где жил такой-то репрессированный. Вы установите сначала девять миллионов табличек на домах, где жили не просто участники Великой Отечественной войны, а те, кто…

– …кто отдал жизнь за то, чтобы мы жили.

– Жизнь отдали, да. Хотя и участникам можно поставить. Тогда очень много будет табличек, и придется всем на них работать. Лучше поменьше, только на репрессированных тратить деньги. Но это очень мелко выглядит. Вот нет у нас сейчас проблем, кроме как кого-то перезахоранивать и переименовывать улицы.

– И скорбеть по немецким ефрейторам, которые «невинно» сгинули в советском тылу.

– Давайте зададим себе вопрос: буржуазия репрессировала своих противников?

– Конечно. С этого начала и этим продолжила.

– Маркс, который отнекивался по поводу разработки теории классовой борьбы, сказал: «То, что я сделал, состоит в доказательстве следующего. Первое. Что вся история, – имеется в виду классовых обществ, – это история классовой борьбы». То есть историю нужно рассматривать только через эту призму. Если нет, уходит глубина, и вы берете лишь поверхностные факты, осколки, щепки. Получится не цельная картина. Второе: классовая борьба ведет к диктатуре пролетариата. Через что? Через диктатуру сначала рабовладельцев, потом феодалов и, наконец, буржуазии. Говорят: «Это не власть, а диктатура». Вот открытие сделали! Почитайте «Государство и революцию», где Ленин объясняет, что всякое государство – это диктатура соответствующего класса. Говорят: «У нас сложилась диктатура». А вы чего хотели? У нас диктатура не прекращалась, начиная с рабовладения. Хотите прекратить диктатуру? Становитесь коммунистом и создавайте диктатуру пролетариата. Диктатура пролетариата пусть полностью уничтожит все классы: не будет классов – не будет государства, а раз не будет государства, которое есть орган диктатуры, исчезнет и диктатура. То есть тот, кто против диктатуры, если он последователен, должен бороться и приближать социалистическую революцию. Этого никто не запрещает. Революция вообще не спрашивает, можно ли ей быть. Ни одна революция еще не спросила у прежней власти…

– А как же деньги немецкого генштаба?

– Деньги немецкого генштаба, если куда-то вкладываются, определенную роль играют. Правильно? Но надо понимать, что революции не делаются по заказу. И если кто-то захочет остановить революцию, тоже не получится.

– Тут у граждан происходит подмена понятий: они государственные перевороты все время называют революциями.

– Вы не обратили внимание, Дмитрий Юрьевич, а я внимательно слушал 7 ноября на «Эхе Москвы»: «Переворот, переворот». Будто собрали всех и сказали, что, если кто-то произнесет слово «революция», его уволят. Уже на второй день можно было говорить «революция». А так – переворот, переворот. И это правильно – переворот был. Я всегда это объясняю, если мне говорят, что революция – лишь качественный скачок. Ну вы даете! Если чай вскипел, это скачок, потому что было жидкое состояние, а стало газообразное. То есть не всякий скачок – революция, обязательно должен быть переворот. Но бывают дворцовые перевороты, перевороты в рамках одного класса – правящего, когда одна группировка сменяет другую.

– Как на Украине. Вот государственный переворот.

– Или в Зимбабве.

– Или в Зимбабве.

– Ну, там как бы переворот. Потом стали утверждать, что он сам начал оформлять письмо. И надо понимать, что переворот… В чем состоит революционный переворот? Класс, бывший подчиненным, стал правящим, а тот, который правил, перешел в разряд подчиненного. Правящий класс осуществлял свою диктатуру, а теперь будет подавляемым, репрессируемым. А класс, который становится правящим, будет репрессировать и подавлять всех противников власти действующей. Обязательно! Любая власть так делает. Если нет, это не власть. Ее разгоняют. И у людей все отбирают.

– Даже интересно. Вот Украина, все на глазах происходит. Пришли к власти и что сделали? Немедленно запретили коммунистическую партию. Запретили!

– Правильно сделали?

– Чтобы прикрыть собственную задницу, конечно, правильно. То есть репрессировали.

– А как вела себя новая оранжевая власть? Они гонялись за законно избранным президентом Януковичем! Но тут прилетели российские вертолеты, его забрали и спасли. Спасибо! И он – законный президент, а Порошенко – в результате переворота. Янукович какой класс представлял?

– Буржуазию.

– Да. Но буржуазию, ориентированную на Россию. Так, слабо ориентированную: половина – сюда, половина – туда.

– Скажем, он был не такой, как ныне пришедшие к власти.

– Нет-нет. А вот пришли люди, ориентированные на США. Однозначно. И они точно запретили бы пребывание Российского флота в Крыму.

– Естественно. И позвали бы американцев.

– И позвали бы американцев. Они и сейчас все время просят: «Дайте нам летальное оружие». Кого собираются убивать? Русских. И после этого вы хотите, чтобы русские не были наготове? Это невозможно. Посмотрите, что они говорят и пишут. Потом заявляют: «К нам будут приходить все люди». И пришли черт-те кто. Этот самый Саакашвили. Он же объявлен преступником, его на родине разыскивали.

– В розыске, да.

– И украинские демократы поставили преступника в Одесскую область. В Одессе всегда рождались анекдоты. Теперь было бы очень смешно, если бы Саакашвили осуществил переворот и стал президентом.

– Прекрасно было бы, я считаю.

– О, это было бы интересно. Красиво. Я ждал, чем закончится этот спектакль. Скорее даже цирк.

– Я думаю, что раз не данный сценарий, в этом цирке пойдет другой. Не менее смешной.

– Короче говоря, абсолютно все государства репрессируют своих противников. Всякое государство – это диктатура господствующего класса, а диктатура – это власть, не ограниченная законами. Такова азбука. Кто ее не усвоил, темные люди. Нельзя жить в наше время и не знать этого. Это относится и к закону о единстве и борьбе противоположностей. Маркс написал, что история развивается через классовую борьбу, которая ведет к диктатуре пролетариата. Неизбежно! Ну, вот здесь потерпел поражение социализм, вот там. В Китае зато продолжается переходный период от капитализма к коммунизму, его опыт изучают. Скажем, «Российская газета» выделила четыре полосы под информацию о XIX съезде Коммунистической партии Китая. С большим серпом и молотом на развороте. Прекрасно сделано. Почему? Потому что это прогрессивно, и спастись можно только вместе с Китаем. Иначе американцы нас добьют. Почему добьют? Потому что у нас с американцами хоть и ракетно-ядерный паритет, но у России всего 1,7 % мирового ВВП, не 17 %, как у США. И американцы могут потратить половину, скажем, из того, что имеют, на то, чтобы, так сказать, испортить нашу жизнь. Они и так ее сильно портят. Ну, а Россия вместе с Китаем… Чего вы нас пугаете санкциями? Во-первых, мы все можем в Китай экспортировать. Вон, с удовольствием берут. И оттуда можем импортировать то, что нам с Запада не дают. Говорят: «Мы в кольце врагов». Как в кольце, если в полукольце? Вы хоть соображаете, смотрите…

– Есть гигантская дыра, да.

– Даже не дыра, а полукольцо. Пожалуйста, у нас есть Иран и Турция. Это не маленькие государства, между прочим. Иран, он же Персия, – великое государство.

– 83 миллиона человек, если я правильно помню.

– Да. В одном Вьетнаме – 98 миллионов. Встречался товарищ Медведев, руководитель государства диктатуры буржуазии, с генеральным секретарем Коммунистической партии Вьетнама. Что его туда привело? Жить хочется! Хотите жить – идите туда. Понятно, что социализм не чреват войнами. А империализм чреват.

– А вот коммунистический Китай напал на коммунистический Вьетнам. Вы помните такое? Как объясним?

– Учтем, что они оба – не вполне коммунистические. Китай в переходном периоде, там еще 45 % – это частный капитал и 55 % – государственный сектор, социалистический. Вьетнам, у него вообще весь юг был капиталистический. И он тоже в переходном периоде. А раз так, есть и капиталистическое производство. Ну, немножко поцапались. А что, мы на Даманском острове разве не поцапались с Китаем? После того как КПСС отказалась от главного в марксизме – диктатуры пролетариата, и Мао Цзэдун раскритиковал за это Хрущева.

– У нас вообще все плохо с ними было.

– Мы после смерти идеолога общенародного государства Суслова дружим.

– Ну, сейчас пытаемся. Тут, кстати, очень смешно получается.

– А вы знаете дружбу без драки?

– Нет.

– Настоящую дружбу.

– Нет.

– Иногда люди подерутся, а потом дружат.

– Или, бывает, дружат, подерутся, потом снова дружат.

– Опять дружат. А бывает, разведутся муж с женой, сегодня я слышал… Жена известного деятеля культуры рассказывала, что он ее бил, и она развелась. А потом подала заявление, и они снова живут хорошо. Так что разное бывает.

– Совет да любовь.

– Совет да любовь. Да. Так что плохо, если кто-то не понимает закон о единстве и борьбе противоположностей… Вдруг вам что-то не понравится из того, что я скажу, и вы этой кружкой меня раз – по голове. Может быть такое? Остановит вас то, что все показывают? Или вы специально используете ситуацию, раз показывают, чтобы никто не говорил и не придумывал ерунду, что якобы вы дубиной меня стукнули. Вон Жириновский взял и плеснул водой из стакана в коллегу по Думе. Какая ответственность, если вы в меня сейчас плеснете? Уже остыло все.

– Да.

– «Я смотрю на Михаила Васильевича, а он весь побледнел…, – так будете писать объяснение. – И я раз – ему в лицо».

– Чтобы в себя пришел.

– «И он ожил, все продолжается». Мы изучаем закон о единстве и борьбе противоположностей не для того, чтобы противоположности драматизировать. Но их надо видеть везде. И не стоит входить в состояние: «Кошмар! Кругом противоположности. Все борется». Да, все борется. И за жизнь надо бороться. Я, например, с будильником боролся, когда у меня были экзамены: должен два часа поспать, а остальное время – готовиться. Если я его поставлю рядом, нажму на кнопочку и выключу. На стол ставил, и все равно подбегал и выключал. Что делать, иначе двойку получу? Тогда – раз на шкаф, в угол. Слышу, что звенит, мечусь по комнате. Наконец, вот он, злодей, – выключил. Но уже все, я набегался и не засну. То есть как-то надо бороться. Каждый, кто встает, борется со сном. Я не знаю, кто у нас высыпается. Никто, наверное. Потом на работу идти не хочется, и тоже приходится бороться. Но идут же! С работы хочется уйти, но нужно все доделать. И сейчас неприлично уходить раньше начальника. А начальник в двенадцать придет, в десять уходит. Вот кто-то засобирался и хочет в шесть уйти. Потому что якобы у него восьмичасовой рабочий день закончился. «Он у вас закончился, – говорит начальник, – но если уйдете, закончится ваша работа в этом учреждении». Так что думайте. Я никого ни к чему не призываю, вы просто из любви к работе и фирме остаетесь и работаете. В общем, одна борьба кругом.

Маркс говорит, что классовая борьба ведет к диктатуре пролетариата, а эта диктатура представляет собой переход к обществу без классов – к коммунизму. Тот, кто против классовой борьбы и не хочет, чтобы была диктатура пролетариата, должен не вставать на позицию буржуазии, а двигаться вперед, к уничтожению классов. Не будет классов – не будет и государства. Почему? Потому что любое государство – это диктатура господствующего класса, организация для подавления своих противников. Репрессирования, другими словами. Хотите, говорите мягко – «для подавления». А хотите…

– Правдиво будет «для репрессирования».

– Да, для репрессирования. Не хотите, чтобы было государство, приближайте нужный момент. А вы что делаете? Усиливаете социальное неравенство. А раз социальное неравенство, значит, хотят что-то отнять. У кого? Что можно отнять у бедняков? Вот мы, люди бедные, защищены в буржуазном обществе. Полностью. Ну кто станет нападать на мою квартиру с картонной дверью? Он, как ее увидит, плюнет и пойдет выше этажом. Потом, у меня нет решеток на окнах. Чего ко мне? Кондиционер не висит. Спутниковая антенна не висит. Сейчас же все воры – серьезные люди. Они сначала изучат, посмотрят, не руководите ли вы фирмой. Какая у вас собственность. Тем более, что вся информация доступна.

– Хоть понятно, что грабить.

– А так просто… Я встречался с таким, говорю: «Раньше на нас, революционеров, нападали. И мы были жертвами, нас ссылали. Сейчас вы на переднем плане: в вас стреляют, вас убивают». Вот застрелили Вороненкова. Вроде уехал человек на Украину, счастливый случай, от тирании российской избавился. Но – бац, его там и застрелили. У него всякие дела были, много компаньонов, а он хотел всех обмануть. Попался на приманку, стал мишенью, и его застрелили. Думаете, найдут того, кто убил Вороненкова? Сомневаюсь.

– Да найдут при желании. Там искать не хотят. Так скажем.

– Поэтому и не найдут. Подумаешь, Вороненков. Он из своей страны убежал в другую и там никому не нужен.

– Это как майданные снайперы. Сразу спилили все деревья. Ничего нет, ничего не было.

– Так же было у телецентра в Литве.

– Да-да-да.

– Видно по траектории, что стреляли не из того места, где находились войска.

Значит, что мы получаем. Хотите убрать диктатуру, подавление, репрессирование? Убирайте через движение к полному уничтожению классов, через соответствующую классовую борьбу за уничтожение социального неравенства под руководством рабочего класса и его партии. А пока есть государство, будет и репрессивный аппарат. Назовите мне страну, в которой нет такового. Что обязательно должно быть? Армия, которая при необходимости и во внутренних событиях участвует. Как, скажем, Пиночет пустил ее в ход.