Текст книги "Завтра никогда не наступит"

«Наверное, ты права». – Мне было также невыносимо смотреть на нее. Невыносимо просто смотреть и не иметь возможности заключить в свои объятия.

«Я не могу тебя проводить, извини. Слишком много дел. Думаю, ты и сам найдешь выход».

Дела. Любые самые незначительные дела, лишь бы поскорее от меня избавиться. Лишь бы не тратить на меня свои драгоценные минуты.

«Я не очень хорошо ориентируюсь в твоём борделе. Все эти коридоры, комнаты… Боюсь, заблудиться. Так что не отказался бы от проводника». – Я не собирался покидать это место с пустыми руками. Слишком много времени было потрачено на разговоры. Настала пора перейти к действиям. – «Может быть, кто-нибудь из девочек проводит меня? Раз Мамочка так сильно занята». – Она чуть вздрогнула.

Она не любила, когда я так её называл. Этим прозвищем. Ставшим её вторым именем. Только не я. Только не этим прозвищем…

Она позвала одну из своих проституток.

Спустя несколько минут в кабинет Мамы, предварительно постучавшись, вошла длинноногая девица в одной мини-юбке. Из-под огненно-рыжих волос (более ярких, чем у Мамы и менее желанных) выглядывали нагловатые глаза.

Это была Катя. Я знал её. А она – меня.

Катя лукаво улыбнулась мне:

«Решил, наконец, воспользоваться нашими услугами, Праведник?»

Наверное, хотела сказать что-то еще, но Мама не терпящим возражений голосом перебила её:

«Праведник уходит. Проводи его, будь любезна. Он боится не найти выход». – Повелительница раздавала приказы, и мы с Катей, разинув рты, внимали ей.

Снова последовала еле уловимая коварная улыбка, Катя стрельнула в меня своими темными глазами и загадочно произнесла:

«Пойдем, красавчик».

Затем подошла ко мне и потянула за руку. Довольно профессионально. Именно так она затягивала в свои сети многочисленных клиентов.

Я знал Катю. А она знала меня. Из-за этого факта мои дальнейшие действия выглядели еще более отвратительно. И низко. В глазах Кати. В глазах Мамы. В глазах любого человека на свете. Но только не в моих. Я действовал по ситуации. И сейчас ситуация требовала от меня именно этого.

В следующее мгновение я сильно сжал руку Кати и подтащил её к себе. Она продолжала улыбаться, приняла мои действия за очередную извращенную игру. Я схватил её за волосы и толкнул. Она упала на колени. Затем я приказал ей открыть рот. Ничего необычного, местные шлюхи проделывали такое по несколько раз в день.

Неожиданности начались, когда вместо члена я вставил Кате в рот стальной ствол своего Кольта 1911. Она дернулась, но я силой удержал её на месте. И глубже впихнул дуло пистолета.

«Не шевелись», – искренне и как можно более миролюбиво посоветовал я Кате. Но в моем голосе она услышала сталь. Услышала отголоски старушки-смерти. И покорно застыла на месте. Её глаза увлажнились, она была сильно напугана.

Мама уже повернулась в нашу сторону. Она явно была шокирована. Она не ожидала такого поворота событий. Не ожидала от меня подобной дерзости в стенах её «Дома».

Я заговорил. Буря, взыгравшая в голове несколькими минутами ранее, улеглась. Сейчас я работал. И эмоциям не было места в этом процессе. Я должен быть предельно сосредоточен.

Я заговорил:

«Прости. Ты сама до этого довела. Мне всего лишь нужна девчонка. Я заберу её и уйду. Все останутся целы и невредимы. Все вернуться к работе».

«Её здесь нет», – гневно произнесла Мама. Она оперлась руками о стол – плохой знак.

«Только не вздумай вызывать своих цепных псов». – Это был мой дружеский совет. Я действительно никому здесь не желал причинять вред. Она все усложнила. – «Я прикончу их. А потом я прикончу всех твоих шлюх. У тебя на глазах. Ты знаешь, я сделаю это. Не стоит усложнять все ещё больше». – Для наглядности я взвел курок Кольта. Катя застонала от ужаса.

«Отпусти её немедленно», – прошипела Мама.

«Отдай мне девчонку», – все тем же умиротворяющим голосом сказал я. – «И я отпущу Катю. И уйду. Мы не поднимем шума. Не распугаем клиентов. Никого не покалечим. Это идеальный выход из сложившейся ситуации. Для всех нас.

Я просто заберу девчонку, и мы быстренько покинем ваше чудное заведение».

«Я уже сказала, что здесь нет той девушки, которую ты ищешь». – Она невероятно сильна. И упряма.

«Неужели ты готова пожертвовать своими подопечными ради того, чтобы защитить ниоткуда взявшуюся незнакомку? Она ведь тебе никто. Ты совсем её не знаешь.

Почему же так отчаянно пытаешься защитить?» – Это был вопрос, который действительно меня интересовал. Он остался без ответа.

«Я знаю, что она здесь. И не уйду без нее».

Мама продолжала молчать.

Как бы я не хотел этого делать, пришлось надавить на нее. Единственным возможным способом – убить Катю. Ужасно жаль, что именно ей не повезло сегодня оказаться под дулом моего пистолета. Я давно знал её. И хорошо к ней относился.

Печальный финал многолетней дружбы.

«Прости», – я сказал Кате. Я сказал это искренне. – «Сейчас ты умрешь». – Она зарыдала. Я сделал шаг назад. Рука, держащая пистолет, распрямилась. Катины сверкающие слезы стекали прямо на ствол Кольта. Завораживающее зрелище.

Я положил указательный палец на спусковой крючок…

«Остановись». – Мама стояла рядом и сжимала двумя руками мою руку, в которой был пистолет.

Я победил.

Это был торг. Как на рынке. У кого крепче нервы, тот получит навар. Профит. Добьётся своего. На этом «рынке» мне удалось обменять бесполезную для меня жизнь проститутки Кати на жизнь другой проститутки. Необходимую мне.

«Где она?» – спросил я.

«Я покажу…» – ответила Мама.

*****

Вдалеке, из-за угла какого-то большого кирпичного здания, показалась неоновая вывеска. Я разглядела эту вывеску сквозь пелену дождя, страха и слез.

«Райские кущи». Я добралась.

Дальше – все словно в тумане. Бармен… Он что-то говорил… Объяснял… Я, кажется, слышала его, но не могла понять.

Бармен провел меня через кухню. Там, позади бара уже ждала машина. Бармен открыл мне дверь и кивнул водителю.

Мы ехали очень быстро. Машина пролетала по спящим улицам подобно порыву ветра. Бармен сказал водителю ехать, как можно быстрее. Нигде не останавливаясь. Даже на светофорах. И водитель выполнил его просьбу. Город за окном превращался в абстрактную картину. В мазок кисти, изменивший такие знакомые и такие неприглядные пейзажи.

Меня никак не оставляло чувство погони. Мне казалось, что нас преследуют. Кто-то следит за автомобилем, в котором я нахожусь. Он выжидает момент. Для атаки. Этот кто-то.

Я всю дорогу оглядывалась, в ужасе подмечая любую мелькнувшую тень и каждый случайный отсвет автомобильных фар.

В голове без конца крутились пугающие мысли. Они усиливали панику.

Даже этот водитель, молча вращающий руль вызывал у меня подозрения. Бармен доверял ему, раз попросил о помощи. Наверное, и мне стоило довериться. Но он ведь мог работать на Пилата. Или просто польститься наградой, которую ему заплатят за мою поимку. Он мог отвезти меня не к Маме, а прямиком в цепкие лапы пилатовских головорезов. Он мог бы сделать все, что угодно…

Я не знала, как мне быть. Оставалось только одно: довериться Бармену. И тому человеку, который должен был доставить меня к Маме.

Машина остановилась на узкой улице, о которой и говорил Бармен. Вокруг – публичные дома. Мне нужен был один из них.

Я вышла из машины и подбежала к входной двери. Нажала кнопку домофона, и мне ответили. Мягкий женский голос. Невероятно чувственный и глубокий.

«Здравствуй, милая».

Я сказала:

«Меня зовут Вика. Бармен… Бармен прислал меня. Он сказал, вы поможете…» – Наверное, в моем голосе было слишком много отчаяния.

«Входи, дорогая». – Дверь, щелкнув замком, открылась.

Её звали Мама.

Я много слышала о ней. Но увидела впервые. Она была хозяйкой в этом публичном доме. И местные девушки, те, что работали здесь, в полной мере считали её своей матерью.

Мама пользовалась уважением во всем городе. Многие её даже боялись. Наверное, из-за того, что, по неподтвержденным слухам, у нее был роман с Праведником. Хотя это, конечно, больше походило на выдумку.

Но и без этих неправдоподобных слухов, Мама пользовалась громадным авторитетом. У всех, кто её знал. А кто не знал, мог потом поплатиться за одно неверное слово, сказанное в адрес Мамы.

Именно на её защиту я надеялась. Если Мама откажет, я пропала.

Мама взяла меня за руку:

«Пойдем, дорогая. Здесь ты будешь в безопасности». – Её ладонь была такой мягкой. И нежной.

Мама обняла меня за плечи и повела в недра этого огромного дома. От нее веяло материнской любовью. В её объятиях я вновь превращалась в маленькую улыбчивую девочку. Мне снова пять лет. Мама, моя мама, рядом. Она еще жива. И все хорошо.

У нас все хорошо.

Меня провели по длинному коридору. В самый его конец. Тут было очень много девушек. Проститутки. Как и я… Но, в отличие от меня, все они улыбались.

«Как ты себя чувствуешь?» – Мама заглянула мне в глаза. Она излучала энергию. Сексуальную энергию. Огромной силы. Будь я мужчиной, точно не устояла бы перед её чарами. Сделала бы, что угодно, за один её поцелуй.

Прикосновения этой женщины согревали сердце, а взгляд заставлял трепетать. Я полюбила её. Как только увидела.

«Было очень страшно. И я сильно устала…» – Я с трудом подбирала слова. Тело становилось ватным.

«Не переживай, здесь тебя никто не тронет. Мы поможем тебе». – Ей невозможно было не поверить. – «Бармен звонил мне. Он рассказал о том, в какую беду ты попала.

Этот мерзавец Пилат…

После того, что он творил, я перестала пускать его к нам в Дом.

Пилат отомстил. Он замучил до смерти двух моих девочек, а потом привез и бросил к дверям Дома их изувеченные тела». – По её лицу пробежала волна отвращения и… и скорби.

Когда, через секунду, она вновь посмотрела на меня, её лицо было величественно-непроницаемо.

«Ты переночуешь в дальней комнате. А мы пока решим, что делать дальше». – Мама открыла дверь и впустила меня внутрь.

Я часто бывала в таких комнатах. Небольшая. Практически все пространство комнаты занимала двуспальная кровать. В углу – вешалка, чтобы клиент мог повесить свою одежду. В другом углу – мини-бар, чтобы клиент расслабился и не стеснялся тратить деньги. На стене – телевизор, никогда не понимала, зачем он здесь нужен, но телевизор являлся неотъемлемым атрибутом. Еще была неприметная дверь, ведущая в ванную комнату.

Я села на край кровати и посмотрела на Маму. Она провела рукой по моим волосам и пообещала, что все будет хорошо. После этого Мама ушла. С ней ушла та невероятная сила, которая питала меня все время пребывания в её Доме. Мама ушла, а я… просто разрыдалась.

Две девушки, оставшиеся помочь мне, сели рядом и обняли меня. Они были такие теплые. Наверное, такое тепло излучают родные сестры.

Сестёр у меня никогда не было. Только отец и мать. Да и они – лишь в воспоминаниях. В мутных отголосках минувших дней. Более чувственных и, несомненно, более светлых.

Когда мои истеричные рыдания сменились редкими слабыми всхлипами, девушки, мои только что обретенные сестры, встали и помогли мне раздеться. Мою перепачканную мокрую одежду забрали и принесли чистую.

Затем меня отвели в душ и умыли. Они словно чувствовали нечеловеческую усталость, раскатившуюся по всему моему телу. Они прекрасно знали, что мне сейчас необходимо. Их нежные ласковые руки сливались с потоками воды и дарили наслаждение. Дарили покой разуму и умиротворение душе.

Они уложили меня в постель. И, прежде чем уйти, спросили, не голодна ли я. Есть я не хотела. Возможно, виной этому был пережитый стресс. Тогда девушки ушли, прикрыв за собой дверь и пожелав мне спокойной ночи. Хотя бы в те несколько часов, которые от нее остались.

Но сон никак не шел. Стоило закрыть глаза, как в воображении возникало оскаленное лицо Пилата. Он кричал. И из его мерзкого рта во все стороны летели проклятия. Он был полностью голым. И это зрелище вызывало у меня тошноту. Отвратительное рыхлое тело, все в волосах. Сальная кожа. И малюсенький стручок, его пенис. Жалкий скукоженный отросток. Такое даже членом не назовешь.

Чтобы стручок поднялся, нужно было подчиняться Пилату. Нужно было пресмыкаться перед ним, потакая его раздутому эго. Пилат должен был почувствовать силу, безграничную власть над тобой. Лишь полное повиновение и чувство собственного превосходства возбуждали это чудовище.

Я боялась его и ненавидела всем сердцем, когда беспрекословно исполняла каждый приказ. Я закрывала глаза и исчезала. Мысленно переносилась куда-то очень далеко. Подальше из гостиничного номера, в котором мы находились. Я улетала на далекие необитаемые острова. Я была там совсем одна, и я была там счастлива.

Но потом я открывала глаза и ужасалась реальному миру.

Да, я ненавидела Пилата всем сердцем. Но еще больше я ненавидела себя. За то, что я была так малодушна и слабохарактерна.

Раньше у меня были мечты. У меня были надежды на нормальную человеческую жизнь. Эти мечты не были запредельны. Я всего лишь хотела любви. Взаимной любви, которой со мной никогда не случалось, и о которой я ничего не знала.

Я не просила слишком уж многого у бога. Но он предпочел не дать ничего.

Я устала от боли и разочарований. Я устала от жизни, наполненной одиночеством.

Но, к сожалению, у девушек, родившихся в Старом городе только один путь – панель. Кто-то подороже, кто-то подешевле, но итог один. Это заложено в наших генах…. Судьба, определенная при рождении.

Университеты, колледжи, благополучие и благосостояние… Мы не были этого достойны. Все, кто живет в Старом городе – низший сорт. Так считали в Новом городе.

Некоторых девушек устраивала такая жизнь. Некоторых – нет. Некоторые пытались изменить положение вещей. Но ни к чему хорошему это не вело.

Когда до моего совершеннолетия оставалось примерно полгода, в детский дом, в котором я тогда жила, приехали несколько мужчин. На них была красивая одежда. И дорогая обувь. Я видела такую обувь в рекламе по телевизору.

Меня и моих ровесников привели в актовый зал. И выстроили вдоль стенки. Те люди сидели напротив. Рядом с ними сидел директор детского дома. Они о чем-то переговаривались. Но мы не слышали, о чем.

Нам велели молча стоять возле стены. И мы стояли. Несколько раз нас просили повернуться спиной. А потом, обратно, лицом.

Эти мужчины в красивой дорогой одежде долго осматривали каждого. Постоянно задавая господину директору какие-то вопросы. Они хмурились. И мне стало не по себе, когда их взгляды впились в меня.

Они смотрели. На меня. И без конца задавали вопросы господину директору. Я сильно нервничала и молила бога только об одном. Чтобы они перестали смотреть.

Наконец, пытка кончилась. Эти люди перевели взгляды на другую девочку. Затем на следующую. Следующую. И так далее.

Они осмотрели всех. После они поднялись из кресел и вместе с господином директором вышли из актового зала. Наверное, все они направились в директорский кабинет. Мы оставались на месте. Стоять возле стены. Молча. Как нам и велели.

Мы знали, кто эти люди. Мы знали, зачем они приехали. Они приезжали довольно часто. Директор демонстрировал им девочек и мальчиков, которые почти достигли совершеннолетия. После чего эти люди уезжали. С ними уезжали выбранные воспитанники детдома.

А господин директор запирался в своем кабинете. И долго пересчитывал деньги. Деньги, которые ему оставляли в обмен на детей, уехавших отсюда навсегда.

Потом господин директор неделями не появлялся на работе. Он пил. Пропивал все те грязные деньги, за которые он, не моргнув глазом, продавал живых людей.

В такие моменты я надеялась, что директор никогда уже не появится в стенах детского дома. Надеялась, что нам сообщат о его скоропостижной кончине. От сердечного приступа.

Нас бы отвезли на кладбище. И мы прощались бы с ним, как с любимым отцом. Шепотом проклиная господина директора и желая ему вечно гореть в аду.

Но каждый раз мои надежды разбивались о несокрушимые реалии надменного мира. Господин директор появлялся на пороге. Бледный. Злой. С черными синяками под глазами. И тремором во всем теле. Тогда на глаза ему лучше было не попадаться.

Я пряталась. В детском доме у меня были секретные места. Места, о которых не знала ни одна живая душа. Там я чувствовала себя защищенной. Только там я могла не бояться.

Но мне приходилось покидать эти места. Иначе они стали бы искать. И нашли бы. А мои секретные места оказались бы рассекречены.

Я выходила. И шла к нему. К директору. В эти моменты он всегда звал меня. Только я могла ему помочь.

Он сажал меня на колени. Гладил меня своими потными трясущимися руками. Все время бормотал что-то. Оправдывался. Или жаловался. Лицемерная свинья.

Он трогал меня за грудь. Гладил мои голые колени. А потом начинал целовать. В лоб. В щеки. В губы… Он пихал мне в рот свой язык и шевелил им там. Тогда я чувствовала, как напрягается в штанах его жалкий член. Но он не мог дать ему волю. Он не мог надругаться надо мной. Иначе за меня бы не заплатили.

Те люди, в красивой одежде и дорогой обуви. Они забирали только невинных девочек. Товар в нераспечатанной упаковке. Поэтому в детском доме строго следили за нашей личной жизнью.

В общем, все мы тогда понимали, для чего был устроен этот просмотр.

Они вернулись довольно скоро. Своим скрипучим голосом господин директор произнес имена тех, кого выбрали.

Мы уезжали. Другие оставались. Там, в детдоме. Вплоть до своего совершеннолетия. И после я гадала всю жизнь: кому же не повезло больше? Нам или им?

Нас посадили в тонированные микроавтобусы. Девочек – в один, мальчиков – в другой. Не знаю, куда и для чего забирали мальчиков. Я их больше не видела.

Нас привезли в большой дом, огороженный высоким забором. Везде была охрана. Нам велели раздеться и отправили в душ. Затем нам выдали новую очень вульгарную одежду, которую все мы, нехотя, надели.

Те мужчины в дорогой обуви смотрели на наши обнаженные тела с полным безразличием. Для них это была только работа. Работой это стало и для нас.

Они сказали, что теперь мы будем жить в этом шикарном доме. Каждая в своей комнате. К нам в гости будут приходить мужчины. Они будут платить, а мы будем делать все, за что они заплатят. От нас требовали покорности. В награду обещали деньги.

Они выменяли нашу свободу на деньги. Они превратили нас в рабынь. Без права выбора. Отказаться от их условий, значило в тот же миг отправиться на улицу. Без единой возможности на спасение. Ни жилья, ни работы, ни денег.

Поэтому никто не посмел отказаться. Мы покорно, не сказав ни слова, приняли ту судьбу, которую уготовил нам город Ангелов.

Однажды до меня долетел слух о том, что кто-то убил Босса (так звали человека, на которого все мы работали) и половину его многочисленной охраны. Это был только слух, нам никогда не говорили правды. Но через некоторое время нас всех представили Новому боссу, ни словом не обмолвившись о Старом.

Позже я узнала, что кто-то расправился и с директором детского дома. Тогда я поняла, что слух об убийстве Старого босса не был слухом. А еще я поняла, что убил их один и тот же человек.

Со временем я изменилась. Перемены пугали, но я ничего не могла поделать. Я научилась лгать. Научилась пресмыкаться. Перед черствыми мужчинами, в сознании которых я была всего лишь безвольной куклой, готовой на все за деньги.

В отличие от детдома, прятаться здесь было негде, поэтому я научилась терпеть. Унижения. Я скрывала страх и отчаяние глубоко внутри. Я скрывала свои истинные чувства, настоящую себя глубоко внутри. Все они видели только мой клон, мою равнодушную копию.

Когда я покинула детский дом, когда прятаться стало негде, я нашла укрытие в самой себе. Секретные места, которые никто никогда не найдет. В которых я хранила все, что было мне дорого. Секретные места, хранившие меня…

Позволившие сберечь хотя бы малую толику человечности в мире бессердечных мужчин.

Я часто молилась богу, уповая на его всепрощение. Но тщетно. Тогда я вновь и вновь погружалась в глубины своего внутреннего мира. В свои «секретные места». Это была моя свобода. Единственно возможная в городе Ангелов.

Там я оставалась все той же, что была когда-то. Мечтательной. Непорочной. Так и не повзрослевшей шестилетней девчонкой, которая каждую ночь видит сны. Цветные сны. Совсем неправдоподобные, но наполненные счастьем.

Шумит дорога.

Стихийные стихи идут от Бога.

Логинятся к нему довольно много,

И скорость падает…

Вот незадача…

А мы всё уповали на удачу.

Летят снаряды, люди деток прячут.

Разбиты города…33
  гр. Анимация – «Логин»


[Закрыть]

Я так долго уповала на бога. На любовь. И справедливость. Но все это…

Город растоптал меня. Уничтожил. Мечты остались мечтами. Перейдя из разряда самых желанных в разряд несбыточных.

Летят мигалки.

Им никого и никогда не жалко.

У них лишь метод пряника и палки.

Хотя скорей кнута…

И кони в мыле.

Земля впитает кровь, а на могиле

Пластмассовых венков во изобилье.

Какой-то страшный сон…44
  гр. Анимация – «Логин»


[Закрыть]

Не сон – явь. Я бы очень хотела, чтобы все оказалось ночным кошмаром… Я щипала себя тысячи раз, но проснуться так и не смогла.

Все это время я оставалась собой и продолжала верить. Я хотела верить. Иначе жить становилось бессмысленно. Лишь вера…

Я без конца возлагала пластмассовые венки на все новые и новые могилы. Видела всю жестокость мира, сфокусированную на мне и таких же, как я. Впитывала эту жестокость, растворяя и перерабатывая внутри себя. Заражаясь ей. Становясь её очередной безымянной жертвой.

И вот здесь, в Доме Мамы, я, кажется, почувствовала нечто похожее на спокойствие. Я чувствовала, что нахожусь под защитой. У меня вновь появилась надежда… на что-то… на что-то хорошее. Мама сказала, здесь я в безопасности. И я верила ей. И я любила её. Все сильнее.

За дверью постоянно слышались шаги. Мужской тяжелый топот. И цоканье женских каблуков. Пришедшие клиенты. И девушки, отдающие им себя. Все они смеялись. Мужчины – хрипло и грубо. Девушки – звонко и довольно правдоподобно.

Один раз я услышала за дверью голос Мамы и голос какого-то мужчины. Они прошли как раз мимо той комнаты, в которой поселили меня.

Я лежала в постели. Прислушиваясь к каждому звуку и пытаясь почувствовать себя частью семьи.

По-моему, я даже задремала.

Меня разбудил звук ключа, вращающегося в замочной скважине.

Я протерла глаза и увидела Маму, стоящую в дверном проеме. Самое прекрасное пробуждение в моей жизни.

Мама включила свет. И я смогла разглядеть её лицо. Полное раскаяния. Лицо матери, не желающей отдавать свое дитя. Слезы не катились по её щекам, но я поняла, что в душе она плачет.

Мама, не отрываясь, смотрела на меня. Она шептала:

«Прости…»

Её отстранила сильная мужская рука. Не грубо, но настойчиво. И я увидела того, кто стоял позади. Я узнала его. И ужас наполнил меня. Я видела его однажды.

Многие в городе слышали о человеке по прозвищу Праведник. Он был наемником и убивал людей за деньги. Говорят, от него невозможно было спрятаться. Говорят, Праведник исполнил все заказы, которые получил.

«Прости…» – шептала Мама.

Пилат нанял Праведника найти меня. И он нашел. Все было так просто и логично. Я смотрела на Праведника и видела в нем свою смерть. В его карих глазах проплывали мои последние мгновения.

Его лицо было сосредоточенным и спокойным.

Он сделал шаг в комнату, втаскивая за собой рыжеволосую девушку. Она была вся в слезах, косметика размазана по лицу, волосы растрёпаны. Во рту девушки Праведник держал ствол большого черного пистолета.

Мама отдала меня ему, защищая эту рыжеволосую девушку. Ведь это была её воспитанница. Её семья. Я была для них никем.

Мама шептала:

«Прости…»

Я уже ничего не слышала.

Мама обязана была защитить эту девушку. Она обязана была отдать меня. Двух мнений быть не могло.

«Здравствуй, Вика». – В голосе Праведника не было ничего. Ни торжества, ни печали. Полное спокойствие. Это было так просто для него. – «Поднимайся. Нам нужно ехать».

Я словно уже умерла. Этот человек был способен убивать одним только словом.

Я встала с постели. Я не чувствовала ног, не чувствовала, как ступаю по ковру, расстеленному на полу комнаты. Мое лицо было влажным от слез. Но этого я тоже не чувствовала.

«Прости…» – шептала Мама. Она вновь провела рукой по моим волосам, а затем прикоснулась к ладони.

«Надень что-нибудь», – произнес Праведник. – «На улице холодно».

Он отпустил рыжеволосую девушку. Та упала на колени и, рыдая, забилась в угол. Праведник нажал на своем пистолете какую-то маленькую кнопку и убрал в кобуру на поясе. Затем застегнул плащ и посмотрел на Маму.

«Мы уходим, Фемина…»

Он назвал её именем, которое я слышала впервые. Именем, которое было известно только ему одному. И только он один во всем мире имел право звать её по имени. Несмотря на то, что совершил. Не смотря на все свои ошибки.

Она любила его. А он любил её.

И как бы судьба не испытывала на прочность их чувства, они оставались крепки.

«Надеюсь, я никогда тебя больше не увижу», – прорычала Мама.

Праведник остался невозмутим:

«Я прошу прощения за свое поведение. Но ты сама усложнила ситуацию, я хотел решить все тихо и мирно, без резких движений и дерзких слов». – Он обратился к дрожащей рыжеволосой девушке. – «Прости, Катя. Мне пришлось это сделать». – В его голосе была искренность. Наверное, другого выхода, действительно, не было.

После этого Праведник обратился ко мне:

«Ты готова?»

«Да».

Конечно, нет! Как можно быть к этому готовой? Как можно вести себя настолько спокойно, собираясь убить человека?

«Идем».

Праведник развернулся и зашагал по коридору. Я в нерешительности застыла на пороге комнаты. Как будто этот порог был границей у меня под ногами. Между тем, что было и тем, что подошло к концу.

«Быстрее, прошу тебя. Я и так потратил много времени и сил на твои поиски. Не хочу усложнять ситуацию еще больше».

Я сделала шаг.

«Прости…» – шепот за моей спиной был отголоском из мира живых.

Я шла за Праведником по длинному коридору к выходу. Я надеялась, этот коридор никогда не закончится.

Но он закончился довольно скоро…

На улице стояла черная спортивная машина. Очень красивая. И точно очень дорогая.

Праведник велел садиться в машину. Сам сел за руль. И мы умчались прочь с той узкой тихой улицы, которая могла стать моим спасением.

«Куда мы едем?» – Я боялась смотреть на него. Поэтому слепо уставилась в окно. А город Ангелов в это же самое время смотрел на меня. Он упивался моим трауром. Злобный город…

«Я могу отвезти тебя, куда угодно. Итог будет один». – Нет, он не издевался и не посмеивался. Он говорил, как есть, не пытаясь играть моими чувствами.

«Не бойся, тебе не будет больно».

*****

Она плакала.

Я не видел этого, потому что внимательно следил за дорогой. Внимательнее, чем требовалось. Я не смотрел на нее, а она – на меня. Между нами была прозрачная стена. Стена, не способная спасти её жизнь. Способная лишь держать двух людей на расстоянии друг от друга. Способная делать их слепыми.

Я не видел Вику. Не видел её горя. Я вглядывался в ночь, прорубая маршрут в чаще Старого города. Я мог только слышать. Её дыхание. И сердцебиение. Капли соленых слез, скользящие по её щекам.

Я мог только слышать.

Она все понимала. Она спросила, куда я везу её. Я и сам этого не знал. Я сказал, что ей не будет больно. Это была правда. Она ничего не почувствует. Она не ощутит своего ухода.

Я посмотрел на Вику. Она отвернулась к окну. И вся сжалась. Ей было страшно. Я знал это. Я всегда чувствовал человеческий страх.