Текст книги "Ренард. Щенок с острыми зубами. Книга 1"

На этих словах друид замолчал и надолго погрузился в тревожные размышления. Костёр уже давно потух, лишь мерцали редкие угли в сгустившихся сумерках. Солнце ещё не зашло, но в лесу всегда раньше темнело. Ренарда это беспокоило мало – здешние окрестности он знал как свои пять пальцев.

– О ком ты? Расскажи поподробнее, мне жутко интересно, – затеребил де Креньян притихшего старца.

– О ком? О жнеце смерти по имени Анку и Семерых его вестниках, – тяжело посмотрел на него Вейлир из-под нахмуренных бровей. – Нет в этом ничего интересного, отрок, только страх, боль и скорбь. Да и не стоит о них на ночь глядя. Беду можем накликать.

– Да ничего не накличем, – легкомысленно отмахнулся Ренард и осёкся.

В дебрях леса раздался леденящий душу вой, деревья заскрипели, колыхнув ветвями на фоне полного безветрия, на болоте послышалось бульканье и чавкающие звуки, словно кто-то шёл к ним через топь. Ренард вздрогнул, непроизвольно схватился за нож и заозирался, а старец, насторожившись, прислушался.

Через миг всё затихло.

– Поздно уже, – сказал друид, поднимаясь на ноги. – Пойдём, юный де Креньян, родители тебя, поди, хватились уже.

– Пойдём, – покладисто согласился тот, всё ещё взъерошенный от пережитого страха. – Но ты же расскажешь ещё по дороге?

– Расскажу, – успокоил его друид, и они отправились в путь.

…Триединый пришёл гораздо позднее и как всё новое – из Литалийской империи.

Сначала появились его провозвестники, пилигримы, – странные люди в длинных серых хламидах. В руках они несли посохи с крестообразным навершием, а в устах – Слово о единственно верном Боге и его сыновьях. В глазах «серых» полыхал фанатичный огонь, но они это умело скрывали в складках глубоких капюшонов. До поры скрывали.

Речи их были тягучи, как древесная смола в жаркий день, обещания сладки, как липовый мёд. Они сулили вечный рай на небесах тем, кто примет нового Бога и станет жить по заветам его. Тем же, кто воспротивится, грозили муками ада. Ну как грозили… так, намекали пока что.

Гостеприимные вельты их привечали, благожелательно слушали и… отправляли восвояси с миром. Единственный Бог… Скажут же тоже. Как он один за всем уследит? Даже если он триединый и с сыновьями. Людей-то вон сколько, и у каждого прорва забот. Нет, один точно не управится, по старинке привычнее. Да и надёжнее, чего уж греха таить.

Но пилигримы не отступались, ходили по городам и весям, стучались в каждую дверь. И сыскивались те, до кого «серые» смогли достучаться. Не то чтобы вельты отказались от веры предков, но задобрить нового Бога им показалось нелишним. Там делов-то – свечку поставить, глядишь, и поможет.

Когда провозвестники Триединого завоевали первые души, они испросили монаршего разрешения строить в поселениях храмы для своего Бога. Верховный друид передал просьбу тогдашнему королю Хугуесу Грубому, но выбрал не самое подходящее время. Да и место не годилось для важных разговоров – званый пир в честь совершеннолетия наследного принца. Поэтому монарх вникать особо не стал: от прошения отмахнулся, а на озабоченный вид мудреца и вовсе не обратил внимания.

– Пусть их строят, – заявил он, влив в себя десятую кварту тёмного эля. – У нас этих богов – как навоза за конюшней. Одним больше, одним меньше – хуже не будет.

Будет или нет – в те счастливые времена ещё не знали, но королевское слово – закон, и с той поры в Бельтерне появились церкви Триединого. С молельными залами, колокольнями и крестами на остроконечных крышах.

Хугуес же на следующий день поехал на охоту, и его пришибло упавшее дерево. Тогда всё списали на случайность, но знающие увидели в происшествии недовольство богов. Через неделю от кровавого поноса помер его наследник, бесславно завершив королевскую династию. Но Грубый всё же оставил в истории след. С той поры всякое неумное, необдуманное и крайне поспешное решение стали называть Хугуевым…

– Каким-каким? – переспросил Ренард.

– Хугуевым, – повторил старец. – Не слышал такого выражения?

– Да нет вроде, – помотал головой Ренард. – А почему Триединый допустил такое? Хугуес же разрешил храмы строить.

– Да кто ж его знает, – усмехнулся Вейлир, – про то нужно спрашивать жрецов его. Серорясых.

– И всё-таки, – не унимался любознательный мальчишка, – что тут такого? Ну, прибавился ещё один Бог, ну, понастроили в его честь храмов. Что поменялось?

– Что поменялось? На первый взгляд почти ничего. Алтарь другой и ритуал поклонения. Молитвы вместо песен и свечка взамен жертвенного петуха. И всё бы было как прежде, если бы не… Если бы Триединый не желал стать даже не первым средь многих, не старшим Богом – единственным. Всё остальное – ересь и подлежит уничтожению. А его жрецы жаждали человеческих жертв. Но они до времени скрывали намерения за благочестивым видом и сладкими словами, поджидая удачного момента. И они дождались. Это случилось недавно, лет за двадцать до твоего рождения.

…Хлотарю Первому из династии Меровехов понадобились деньги, чтобы укрепить свою власть. Слуги Триединого предложили ему и то и другое. Тогда из Литалийской империи приехала целая делегация верховных сановников. Уж какие они привели резоны, оставалось только догадываться, но Хлотарь покрестился сам и объявил Триединого единственно верным Богом. А когда такое заявляет король – мало кто захочет оспорить.

Литалийцы уехали довольные, а в государстве появился новый налог – церковная десятина.

И как любой народ не любит, когда на него давят, так и вельты сплотились вокруг древних богов. Повсеместно вспыхивали бунты, служителей Триединого побивали палками, его храмы сжигали. Но святую церковь уже было сложно остановить, и служители Триединого открыли своё подлинное лицо. Бунтовщиков нещадно карали. Резали, вешали, сжигали целыми деревнями во славу истинного Бога. И вешали не святые отцы, а такие же вельты, только что обращённые в новую веру…

Ренард притих, поражённый не столько самой историей, сколько тем, что это происходит вот – практически на его памяти. Происходит и, похоже, не думает заканчиваться. А в голосе друида появился целый букет эмоций – горечь, злость и гнев на церковников.

…Друиды ушли в леса, ведьмы затихарились, ведуньи попрятались. Старым богам теперь поклонялись тайком. На сокрытых капищах, тех, что ещё не разрушили поборники новой веры. А культ Триединого набирал силу, разрастаясь по стране злоедучей плесенью. Церковь уже боролась не за души людей, целью стало другое. Власть. Право миловать и карать на своё усмотрение.

И чем больше святые отцы старались искоренить веру в древних богов, тем больше ожесточались их последователи. Им уже не хватало жертвенного агнца, и белыми петухами дело не обходилось. Теперь во имя Тевтата топили, для Эзуса вешали на деревьях, а ради Тараниса сжигали живьём. А во славу старших богов лили кровь прямо на землю, там, где заставали инаковерцев.

Ведьмы теперь не отваживали иных, наоборот, призывали. И натравливали их на слуг Триединого. А как уж там получалось, никому и не ведомо. Некому было рассказывать после такого.

Вдобавок ко всем бедам церковь Триединого принесла в наш мир новых иных. Только они называют их иначе. Демонами, бесами и чертями. Но происки их приписывали древним богам и карали за это вельтов.

Страшные пришли времена. Кровавые.

Тёмные.

Пока всё утихло, но это ненадолго. И помяни моё слово, скоро всё изменится к лучшему. Очень скоро…

* * *

Они вышли к опушке. Друид закончил рассказывать, умолк и остановился. Уже совсем стемнело, в небе зажглись первые звёзды, в траве надрывались сверчки и цикады.

– А что изменится, Вейлир? – осторожно, словно боясь его спугнуть, спросил Ренард.

– Узнаешь, когда придёт срок. Ну всё, беги, отрок. И спасибо тебе за твою доброту. – Старец подтолкнул спутника в спину, развернулся и пошёл обратно в чащу.

– Может, у нас переночуешь? – крикнул ему вслед Ренард.

– Я друид, что со мной будет в лесу? – донеслось из темноты. – И никому не говори, что меня видел.

– Ладно, не скажу, – пообещал Ренард, пожал плечами и припустил к дому.

За деревьями показались огни. Много огней. И они приближались, раскинувшись в длинную цепь.

Что за невидаль?

Стало понятно, когда Ренард пересёк кромку леса и вышел на открытое пространство.

– Нашёл! Нашёл! Здесь он, господин де Креньян, бегите сюда! – крикнул кто-то из темноты.

Послышались возбуждённые голоса, усилился хруст травы под ногами, неровный ряд факелов дрогнул и выгнулся по направлению к Ренарду.

Кого нашёл? Кто потерялся? Почему кличут отца?

И Ренард поспешил навстречу.

Лучше бы не спешил…

Глава 4

Ответы на недавние вопросы оказались простыми – это его потеряли. На поиски подняли мужиков из ближайшей деревни и собрались уже прочёсывать лес, но тут пропажа сама объявилась. Ренарда обступил народ, осветив мальчика пляшущим огнём факелов. Подбежавший отец схватил сына за плечи, покрутил, и в его глазах промелькнуло облегчение. Только на миг. Потом его лицо застыло, взгляд налился тяжестью, губы сжались в тонкую полоску.

– Быстро домой. Завтра поговорим, – холодно приказал он и повернулся к крестьянам. – Спасибо вам, добрые люди, за отзывчивость. Завтра поутру пришлю в Фампу Тибо с вознаграждением.

Мужики обрадованно загалдели, поклонились де Креньяну в пояс на прощание и отправились восвояси.

А Ренард уже подходил к имению. Едва он зашёл во двор, навстречу бросились матушка и сёстры. Мать плакала, как обычно, прижимая к губам платочек, близняшки обнимали его, словно хотели задушить. В дверях показалась фигура брата и тут же исчезла. Жильбер даже не вышел, удостоверился только, что младший жив. Правда, не до конца понятно, из каких побуждений.

– Всё, Ора, хватит его нацеловывать. Он провинился, – вмешался старший де Креньян. – Ивонн, Элоиз, отпустите негодника.

– Но я…

Ренард попытался объяснить причины своего позднего возвращения, на его взгляд, уважительные, но договорить ему не позволили.

– Иди спать, поздно уже, – отец оборвал сына тоном, не допускающим возражений, и повелительно указал на дом. – И, Симонет, только попробуй его накормить!

Последнюю фразу де Креньян обронил, не повернув головы, но в предположениях не ошибся. В ответ донеслось недовольное фырканье, прямоугольник света распахнутой двери на миг перекрыла тень толстой стряпухи, послышались удаляющиеся шаги. Симонет не изменила своим привычкам.

Сам же «негодник» пожелал родным покойной ночи и с независимым видом отправился в свою комнату, искренне не понимая, отчего все так взбудоражились. Он же не сгинул. Вот он, живой и здоровый. Зачем без ужина оставлять-то? Ну припозднился чуток, что тут такого?

* * *

Что тут такого, ему объяснил отец на следующее утро. Самым доступным и доходчивым образом.

Ренард как ни в чём не бывало вышел во двор на ежедневный урок по фехтованию, но старший де Креньян вместо привычной тренировочной палки почему-то держал в руке лозину. Тонкую – с палец, длинную и упругую. Рядом с ним зачем-то стояла старая лавка, притащенная из конюшни.

«Для чего? И прут – слабая замена мечу. Или пере что-то новенькое придумал? Интересно будет узнать», – проскочила у Ренарда мысль.

Интерес пропал с первыми же словами отца.

– Сударь мой, ты виноват. Мать едва не слегла от волнений, девочки все глаза проглядели, я ноги сбил. Мы уже думали, что ты потерялся. По твоей милости я целую деревню взбаламутил на ночь глядя.

Де Креньян говорил спокойно, но от этого Ренарду становилось ещё больше стыдно. Лучше бы кричал. И «сударь мой»… Так отец его ещё никогда не называл.

– Да что со мной могло… – начал было Ренард и осёкся.

Вчера Вейлир в подробностях рассказал, кого можно встретить в лесу и чем это грозит запоздалому путнику. И ещё вспомнилось данное старику обещание. А слово нужно держать, он и без того вчера чуть не проговорился случайно.

Де Креньян пытливо посмотрел на сына:

– Ничего не хочешь мне рассказать? – спросил он, явно о чём-то догадываясь.

Ренард упрямо сжал губы и отрицательно помотал головой.

– Тогда ложись, – отец указал лозиной на лавку. – И шоссы снимай.

Ренард послушно скинул портки и улёгся на шершавые доски. Хоть раньше его физически не наказывали, он понимал, что последует дальше. Как выяснилось, не до конца.

– Помнишь, я тебе говорил, что лица благородного может касаться только рука любимой женщины? – спросил отец и взмахнул лозиной, со свистом разрезав воздух.

– Угу, – буркнул Ренард.

– Так вот, сударь мой, этот постулат не относится ни к деснице отца, ни к твоей заднице, – добавил де Креньян и занёс руку.

Лозина пронзительно свистнула снова, и кожу пониже спины прочертила жгучая боль.

– Ай! – вскрикнул Ренард, дёрнувшись всем телом, и заголосил: – Пере, я всё понял, не надо, пере! Я больше не буду!

– Лежи смирно, до понимания тебе ещё далеко. И ещё запомни: благородный должен уметь скрывать свои чувства и мужественно переносить боль, – ответил отец и вновь замахнулся.

Новый удар пришёлся на другую ягодицу.

Де Креньян лупил сына без злости, просто потому, что так было нужно. С каждым посвистом Ренард вжимался в лавку, стискивал зубы, но терпел. И больше не проронил ни звука, хоть ему было больно, обидно и унизительно. Наконец, всё закончилось. На двадцатом ударе – Ренард специально считал, чтобы хоть немного отвлечься.

– Иди к себе в комнату и не выходи, пока не поймёшь, за что я тебя наказал. До тех пор никаких уроков не будет. Ни уроков, ни охоты, ни конных прогулок.

Старший де Креньян отбросил лозину в сторону и ушёл, ни разу не обернувшись, а младший, шипя и прикусывая губы от боли, кое-как натянул штаны и, прихрамывая, направился к дому.

Об охоте он сейчас помышлял меньше всего, а мысль о конных прогулках вообще приводила мальчика в ужас.

* * *

Три дня Ренард пролежал на кровати задницей вверх. Думал. О своём поведении, о встрече в лесу, о превратностях жизни… да много о чём. А что ещё оставалось? Отец запретил домашним к нему заходить, и даже матушка не посмела его ослушаться. Бедолагу навещала одна только кухарка. Да и то против воли своего господина, скорее всего. Симонет отпаивала юного де Креньяна бульонами, делала примочки и выносила за ним ночной горшок. Ворчала, конечно, но вполголоса. Впрочем, она всегда ворчала.

Сразу после порки Ренарду было не до разговоров, но мысли-то никуда не девались. Поэтому, когда слегка отпустило, он не утерпел и решил прояснить некоторые моменты.

– Симонет, а почему мне про инших никто не рассказывал?

Вопрос молодого господина застал кухарку врасплох. Она, безусловно, поняла, о чём спрашивает Ренард, но прикинулась дурочкой и попыталась увести разговор в сторону.

– Как не рассказывал? А как же я? Ты потом ещё домовёныша молоком выманивал, разве не помнишь?

– Я не про то. Я про настоящих иных. Древних и страшных.

– А кто тебе рассказал?

– Симонет, просто ответь.

Ренард продолжал настаивать, и старая служанка сдалась.

– Госпожа строго-настрого запретила тебе о таком рассказывать, – призналась она. – Не хотела тебя пугать. Сказала: «Триединый защитит от любой напасти». А про домовика, полевого и лесовика это уже я не послушалась. Они же нестрашные – значит, можно.

– А если бы меня в лесу ругару загрыз или дип растерзал, что тогда?

– Тьфу на тебя, глупый мальчишка, скажешь тоже. Ругару в наши места отродясь не захаживали, а дипы здесь и вовсе не водятся. Да и лес у нас хороший. Чистый. Башахаун следит… Всё, лучше молчи.

Симонет махнула на «глупого мальчишку» рукой и выскочила за дверь, но вскоре вернулась.

– Вот, возьми, – протянула она сыромятный ремешок с тяжёлой зелёной подвеской.

– Что это? – спросил Ренард, разглядывая причудливую трёхлепестковую вязь, искусно вырезанную из незнакомого камня.

– Тройной узел Вельтов, амулет трёх богов, – пояснила кухарка и перекрестилась. – От покойного мужа остался, царствие ему небесное.

– Спасибо тебе, Симонет, – поблагодарил Ренард, повесив ремешок на шею. – Красивое украшение.

– Это не просто украшение, – сурово сдвинула брови кухарка. – Это древний оберег. Камень со дна священного озера, благословлённый на первом менгире. Видишь руны?

– Да, – охнул от удивления Ренард, сразу не заметив знаки, начертанные на каждом из лепестков.

– Это символы старших богов. Циу, Доннара и Водана. Амулет предупредит об опасности, добавит удачи в бою и поможет обороть робость, страх и отчаяние, – торжественно произнесла стряпуха.

– А как понять? – перешёл Ренард к практической стороне вопроса. – Каким образом предупредит и поможет?

– Потеплеть он должен. И чем сильнее опасность, тем горячее становится камень, – ответила Симонет и добавила уже неуверенно: – Ну, по крайней мере, так говорят сказания.

– Твой муж, наверное, могучим воином был? – с восхищением выдохнул Ренард, не расслышав её последние слова.

– Обычным плотником, – слегка разочарованно фыркнула Симонет и честно призналась: – Рассказывал, что однажды амулет его предупредил. Перед тем, как он палец себе топором отрубил. Думаю, врал.

Лицо Ренарда вытянулось, а взгляд потух. Он уж и взаправду подумал, что в сказку попал, а на деле – получил обычную побрякушку. Да ещё и никчёмную к тому же. Симонет заметила перемену в его настроении и поспешила приободрить.

– Но ты всё равно носи, не снимай. Может, муженёк и не врал вовсе. Но если верить преданиям, владелец амулета должен привлечь внимание богов, и если те сочтут его достойным, то поделятся с ним своей силой. Кто знает, может, у тебя и получится. Ты-то отрок – не из последних, де Креньян всё-таки, как ни крути.

После таких лестных слов Ренард повеселел, а за дверью послышался голос госпожи Орабель, зовущей кухарку.

– Ты матушке только не показывай, не то заругает, – посоветовала Симонет, перед тем как уйти.

Больше на эту тему они не разговаривали, а Ренард долго ещё крутил в пальцах камень, рассматривал, от нечего делать, руны и повторял имена древних богов.

* * *

Едва Ренард смог ходить и не морщиться, он первым делом попросил прощения. У всех. Даже у Жильбера, хотя и не чувствовал перед ним вины. Попросил не для того, чтобы ему разрешили ходить на охоту и вернули Флана, он действительно понял, сколько переживаний принёс родным. Ни матушку, ни отца Ренард допытывать о древних не стал. Рассудил, что если родители раньше не рассказали, то и сейчас умолчат. Да и к чему, когда он и без того уже многое знает?

Отец поменял гнев на милость и вернул сыну свободу, но Ренард не спешил этим пользоваться. Он словно вдруг повзрослел. Как минимум вдвое. Странно для мальчика неполных десяти лет, но повлияло всё сразу. Правда, непонятно, что больше: встреча с друидом или отцовская порка.

Как бы там ни случилось, Ренард стал гораздо рассудительнее, и если раньше он был безудержно энергичным, то сейчас обдумывал малейший поступок. Охоту не бросил, но теперь старался управиться засветло, в дебри не заходил и замечал каждую случайную тень, каждое неприметное шевеление, каждый непонятный шорох. Не боялся, нет, просто хотел увидеть иного своими глазами. Не ругару, конечно, упаси Триединый, но на лесовика или лешего он бы с удовольствием посмотрел. Во многом, чтобы получить доказательство словам друида. Говорить-то можно всякое, но не всякое – правда.

Из головы не выходил рассказ Вейлира, и Ренард с той поры много размышлял. Для детского разума важно, чтобы всё было понятным, логичным и разложенным по своим полочкам. Почему бы богам не жить в мире? Зачем те, кто верят в одних богов, не приемлют инаковерцев? Кому плохо от танцев, менгиров и безобидных даров? Почему нужно заставлять, принуждать и уж тем более – убивать?

Вопросы глубоко философские и теологические, но Ренард в то время даже слов таких не знал. Как не знал, что ответы на эти вопросы ищут испокон века, и ещё столько же будут искать. И не находить, что самое печальное.

Ещё ему не давала покоя последняя фраза друида.

«Скоро всё изменится к лучшему».

Что всё? Как скоро? И к чьему лучшему?

Вот ему, например, и сейчас очень неплохо. Станет ещё лучше? Тогда насколько? Или не ему?

Время текло, ничего из ряда вон выходящего не случалось, и в конце концов Ренард понемногу успокоился. Россказни друида уже больше воспринимались как сказки, хоть и не самые добрые. Триединый так и остался благостным богом, поскольку подтверждения обратного не появилось. Древние боги не давали о себе знать. А иные… а что иные? Ренард так до сих пор и не встретил ни одного даже самого захудалого домовёнка.

Важные и волнующие вопросы постепенно забылись, их сменили насущные дела, и жизнь улеглась в привычное русло. Ренард занимался с отцом, охотился, навещал кузнеца. В положенное время посещал проповеди настоятеля Онезима, а по вечерам усердно молился вместе с матушкой, испрашивая у Триединого благополучия для семьи и прощение детских шалостей для себя лично.

И тем не менее ответы пришли.

Как всегда, неожиданно.

* * *

Восточные Пределы считались подлинным захолустьем, дальше только баронства Задней Ноги, но те вообще дремучая глушь. Новости из столицы сюда приходили с опозданием месяца на три, да и то со случайной оказией. Но на этот раз известия не задержались.

В тот день Ренард собрался выездить Флана и шёл в конюшню, когда вдалеке послышался топот копыт. Частый, мощный, дробный – деревенские так не ездят. Те либо скрипят телегами, либо бредут потихонечку шагом, никуда особенно не торопясь.

У Ренарда тут же взыграло любопытство, и он, позабыв о первоначальных намерениях, подбежал к ограде и выглянул на дорогу.

К поместью, оставляя позади себя клубы пыли, стремительно приближался всадник на взмыленном жеребце. Шлем с открытым забралом блестел на полуденном солнце, пышный султан трепетал на ветру, синяя накидка поверх кольчужной рубахи пестрела золотыми лилиями. Длинный меч бился о латные сапоги незнакомца при каждом движении коня.

У Ренарда перехватило дыхание – неужто настоящий рыцарь?

А тот уже взялся за рог, перекинутый на ременной петле через плечо, поднёс к губам и выдул протяжный хриплый сигнал.

Пока младший де Креньян застыл под впечатлением от увиденного, из дверей дома вышел старший и поспешил навстречу конному воину. Всадник подскакал к ограде и осадил жеребца. Мужчины обменялись приветствиями, начали разговор, но как Ренард ни прислушивался, ни вострил уши, он не смог разобрать ни слова. Увидел только, как приезжий вручил отцу свёрнутую в рулон грамоту с большой сургучной печатью, отсалютовал на прощание и ускакал прочь.

Снедаемый нетерпением, Ренард поспешил к отцу. Тот так и стоял у ограды, внимательно изучая содержимое свитка.

– Кто это был, пере? – задыхаясь больше от волнения, чем от бега, спросил Ренард.

– Королевский гонец, – ответил отец, не отрывая взгляд от бумаги.

– Королевский гонец… – повторил Ренард и мечтательно закатил глаза.

Восторг до краёв наполнил мальчишку, он почувствовал себя героем рыцарских легенд, которые ему когда-то пересказывали сёстры. Пусть не главным, но всё же героем. Участником событий по меньшей мере.

Воин… Рыцарь… Королевский гонец… Он, наверное, привёз отцу важное послание. Поручение от самого короля…

– Собирайся, волчонок, – голос отца отвлёк его от мечтаний, – поедешь со мной. Город тебе покажу.

Тут Ренард вообще растерялся. Ему и сейчас хорошо, но, оказывается, всё только начиналось. Путешествие, город… Приключение? Он даже не спросил, о чём написано в грамоте и зачем они едут, но старший де Креньян сообщил сам.

– Наместник собирает глав дворянских родов всех Восточных Пределов. Завтра к полудню надо быть в Пуату-де-Шаране. Стряслось что-то серьёзное. Поедем, послушаем что.

Волшебного приключения не случилось, всё оказалось гораздо прозаичнее, но много ли нужно деревенскому пареньку, пусть и благородного происхождения?

* * *

До Пуату-де-Шарана было не так чтобы далеко – за полдня можно добраться, но время назначили неудобное. Чтобы поспеть, нужно выезжать ночью, однако старший де Креньян решил поехать прямо сейчас и переночевать в городе.

Событие случилось незаурядное, поэтому матушка принарядила Ренарда. Постаралась по меньшей мере. Старый костюмчик Жильбера, из которого тот давно вырос, выглядел не очень уж празднично – серый бархат местами выцвел и повытерся, штаны оказались длинноваты, а камзол сидел мешком, но кто обращает внимание на такие мелочи, когда впереди новые впечатления. Ренард нахлобучил на голову берет, схватил пояс с верным охотничьим ножом и убежал седлать коней.

Он думал, что отец по такому случаю наденет доспехи, но тот вышел в простой дорожной одежде. Сапоги, просторные штаны и потёртая кожаная куртка. На плечах – плащ, а на голове берет, такой же, как и у сына, только с длинным фазаньим пером. Правда, на поясе у него всё же висел меч в простых чёрных ножнах и длинный кинжал с гардой крестом.

Провожать вышла мать с сёстрами и все домочадцы. Не было только Жильбера. Отец оставил его дома, и тот обиделся, что поехал младший брат, а не он. А мать почему-то выглядела встревоженной.

Времени хватало с избытком, поэтому коней пустили шагом. Проехали через Фампу, далеко впереди показались соломенные крыши Буиссона. Крестьяне занимались своими обычными делами в полях, а кто попадался навстречу, снимали колпаки, кланялись, потом долго смотрели вслед де Креньянам и перешёптывались. Появление королевского гонца взбудоражило всю округу, но толком никто ничего не знал, поэтому предположения высказывались самые разные.

Когда в стороне остался Трикадер, отец и сын нагнали повозку.

Лошадью правил служка в серой рясе, де Креньян рассмотрел пассажира и невольно пришпорил коня, чтобы побыстрее с ними разминуться. Отец Онезим – не самый приятный попутчик.

– Добрый день, преподобный, – коснулся берета отец, поравнявшись с экипажем церковников.

Ренард повторил его жест, и они почти проехали мимо, но клирик оказался некстати общительным, а не ответить было бы крайне невежливо.

– Мир вам, дети мои, – благословил их священник и важно промолвил: – Вижу, вы поспешили откликнуться на призыв святой церкви. Это похвально, похвально.

«Призыв святой церкви? Так вроде гонец королевский был?» – подумал Ренард, но влезть в разговор взрослых ему не позволило воспитание.

Отец сам спросит, если сочтёт нужным. Но отец не спросил. Возможно, церковник знал немного больше, чем они, а может, и сам чего-то напутал. До Пуату доберутся, там всё прояснят. Старший де Креньян уже хотел распрощаться и обогнать повозку, но святой отец его снова задержал.

– Это хорошо, что мы вместе поедем. И мне безопасней и вам веселей.

«Вот ещё раз обмолвился. О какой безопасности он говорит? Может, просто так выразился?»

Компания священника старшего де Креньяна явно не радовала, но он придержал коня. Мало ли что случилось. Не приведи Триединый, в королевстве война началась. Или бунт какой, или мор. Пришибут вот так преподобного, потом греха не оберёшься. Церковь любит требовать объяснений. А вот насчёт веселья святой отец загнул. В его присутствии даже мухи засыпали. Прямо на лету.

Как и предполагалось, разговор быстро завял. Священник ещё немного порассуждал о благости Триединого, истинной вере и благотворном влиянии святой церкви, но под размеренный скрип колёс его разморило, и он задремал. Так всю дорогу и ехали, под сонные причмокивания и храп настоятеля.

Уже начали сгущаться сумерки, когда на фоне светлого ещё горизонта появился тёмный горб построек, сдобренный редкими огоньками. Дорога стала шире, ровнее, подковы коней зацокали по камням мостовой. Город раздавался вширь, приближался, обретал новые очертания. Ренард смотрел во все глаза с затаённым дыханием.

Ну ещё бы. Пуату-де-Шаран. Столица Восточных Пределов.

Доехали.

* * *

Одноэтажные домишки пригорода ничем не отличались от крестьянских жилищ, к которым Ренард привык, а порой попадались и хуже. Облезлые стены, провисшие крыши, заляпанные грязью окна. И почти совсем нет дворов. Поначалу мальчик даже разочаровался, но чем ближе подъезжали к городской стене, тем постройки становились добротнее, необычнее, а когда пошли двух– и трёхэтажные дома, у Ренарда снова захватило дух.

Дух ещё перехватывало от терпкого запаха навоза и перепрелой соломы, в изобилии встречавшейся под ногами коней. Нет-нет ветерок приносил гнилостный запах помоев, а иногда попахивало откровенным дерьмом, не хуже, чем в отхожем сарае. Ренарду всё было в диковинку, но пока его впечатления выражались тремя словами: узко, каменно и вонюче.

– Назовитесь! – остановил их у городских ворот окрик стражника.

Массивные створки распахнуты настежь, решётка с толстыми прутьями поднята, но проезд перегораживала дюжина одоспешенных воинов в шлемах и с алебардами в руках. Компанию им составляли дюжие монахи в чёрных рясах с массивными крестами за поясом. Этих было вполовину меньше, но выглядели они гораздо опаснее.

Ренард с восторгом глазел на мощные стены, на необычных церковников и «настоящих рыцарей».

– Де Креньян с сыном. Явился по приказу наместника, – ответил отец и протянул вопрошающему грамоту.

Стражник долго рассматривал свиток в свете факела, потом вернул его и разрешил:

– Проезжай.

Де Креньян обернулся к отцу Онезиму. Тот заметил, отвлёкся от разговора с чернорясыми и взмахнул рукой, жестом отпуская спутников.

– Поезжайте, сын мой, да хранит вас Господь. Я задержусь, у меня тут дела.

Де Креньян кивнул Ренарду, дал шенкелей своему жеребцу и не торопясь въехал в ворота.