Текст книги "Ренард. Щенок с острыми зубами. Книга 1"

Глава 5

Ренард мог без труда найти дорогу из самой глухой чащобы, но здесь он точно бы заблудился. Извилистые городские улочки изгибались в самых непредсказуемых направлениях, тесные переулки порой заканчивались тупиками, упираясь то в стену дома, то в высокий забор. Но старший де Креньян уже не раз бывал в Пуату и по каким-то понятным только ему приметам определял правильный путь.

Изрядно попетляв в темноте, они подъехали к двухэтажному дому с черепичной мансардной крышей, где у коновязи под хлипким навесом уже стояли шесть лошадей. На торчащем из стены брусе мерцал тусклый фонарь и поскрипывала на ветру дощатая вывеска. Рассеянный свет позволил прочитать надпись: «Таверна “Пьяный Баран”».

Де Креньян спешился, примотал поводья к бревну коновязи и направился к широкой двери. Ренард же растерялся. Он тоже спрыгнул на мостовую, но что делать дальше, не знал. Привычка самому обихаживать коня уже стала второй натурой, и было дико вот так бросать Флана – некормленым, непоеным, да ещё и под седлом. Но, как выяснилось, в городах заведено по-другому. Старший де Креньян шагнул на крыльцо, толкнул дверь и поторопил сына:

– Ну, ты идёшь?

Слова отца помогли побороть замешательство. Раз зовёт, значит, так надо, и беспокоиться не о чем. Ренард быстро привязал Флана, потрепал его по бархатистой морде и поспешил за родителем.

Едва переступили порог, в нос ударил аромат жаркого, сдобренный едким дымком, и запах подкисшего эля. Дрожащий свет десятка свечей с трудом разгонял полумрак, но после темноты улиц пришлось щуриться. Просторная зала с низкими потолками была сплошь заставлена столами и массивными лавками. В пламени очага, у противоположной от входа стены, жарился на вертеле целый барашек, то и дело роняя в огонь капли растопленного жира. Народа было немного, в дальнем углу шумно гулеванили полдюжины мужиков, и всё. В силу неопытности Ренард не смог определить их сословную принадлежность, но точно не крестьяне. И не благородные, судя по выходкам и долетавшим до слуха бранным словам.

– Добро пожаловать в заведение дядюшки Юрбена. Чего желаете, милсудари? Постой? Ужин? Может, промочить горло с дороги хотите? У меня комнаты без клопов, барашек только зажарился, а хмельной эль почитают за лучший в городе.

Из-за стойки, сразу не замеченной Ренардом, выплыл толстяк в почти белом фартуке, смешном колпаке, сдвинутым на правый бок, и с полотенцем в руках. Очевидно, сам дядюшка Юрбен. Его благожелательная улыбка стремилась к ушам, раздвигая румяные щёки, весёлые морщинки в уголках щёлочек-глаз собрались в гусиные лапки.

– Комнату, ужин и промочить горло, – кивнул де Креньян сразу на все предложения.

Улыбка хозяина стала шире, хотя, казалось, дальше и некуда.

– Садитесь где пожелаете, господа, – он размашисто обвёл рукой помещение.

Де Креньян неодобрительно посмотрел на выпивох и показал на столик подальше от них:

– Здесь сядем.

– Устраивайтесь, дорогие гости, – хозяин сноровисто обмахнул столешницу полотенцем, – я сей момент всё исполню. Что будет пить молодой господин?

– То же, что и я, он уже взрослый. И вот ещё что, любезный, у нас там кони…

– Не продолжайте, – вскинул ладони дядюшка Юрбен в успокоительном жесте. – Всё сделаем в лучшем виде. Жак!

На окрик откуда-то из полутьмы зала выскочил малец, едва ли старше Ренарда, и стремглав унёсся на улицу, только дверь за ним и хлопнула. А сам Ренард расправил плечи, разрумянился и задышал чаще – надо же, отец назвал его взрослым.

Хозяин, словно по волшебству, испарился, но вскоре материализовался вновь с пузатым кувшином в одной руке и высокими деревянными кружками в другой. Поставил на стол, ещё раз пропал, а когда появился, то выставил перед гостями тарелки с едой. Вечернее меню предлагало баранину с толчёной гороховой кашей, квашеную капусту и ржаной хлеб. Не самый широкий выбор и не самый изысканный, но всё свежее, а жаркое так и вовсе только что из огня.

– Кушайте с удовольствием, если что ещё потребуется, зовите, не стесняйтесь, – пожелал он приятного аппетита и удалился за стойку.

От волшебного запаха пряной баранины защекотало в носу, а во рту забили фонтаны слюны. Желудок заурчал, напоминая, что Ренард сегодня ещё не обедал. Дождавшись разрешения отца, он взял ломоть хлеба и принялся уплетать сочное мясо так, что за ушами трещало. Тем временем старший де Креньян наполнил обе кружки доверху и пододвинул одну из них к сыну. Ренард оторвался от еды и подозрительно покосился на пышную белую шапку, выпирающую через край.

– Попробуй, – улыбнулся отец.

Вообще-то, Ренард предпочитал яблочный взвар на меду, который потрясающе готовила Симонет, но если такое пьют взрослые… Он осторожно потянулся губами, с хлюпаньем втянул пушистую пену. Рот заполнила пузырящаяся масса. Ренард задумчиво пожевал – вкус как минимум странный.

– Смелей, – подбодрил его де Креньян.

Осмелевший Ренард сделал большой глоток и сморщился от непривычной горечи. Под довольный смех отца он всё же допил до дна, отставил кружку и, едва переведя дух, принялся заедать неприятное послевкусие.

– Это же невкусно, – возмущённо прочавкал он с полным ртом. – Как ты вообще его пьёшь?

– Значит, вторую я тебе не наливаю? – всё ещё веселясь, уточнил отец.

Ренард отчаянно замотал головой.

Он ещё не доел, а по телу разлилось приятное тепло, в ушах зашумело, глаза стали слипаться. Избыток впечатлений, усталость с дороги и сытная еда сделали своё дело, а хмельной эль поставил жирную точку. Ренард заснул прямо за столом, склонившись над недоеденной тарелкой с двузубой вилкой в руках.

Он не проснулся, ни когда отец тащил его на второй этаж в выделенную им комнату, ни когда стаскивал сапоги, ни когда укладывал в постель. Промычал только что-то невнятное напоследок и отрубился уже окончательно. Сквозь сон Ренард почувствовал, как на груди потеплел камень, но только улыбнулся, сжал камень в кулаке и перевернулся на другой бок.

* * *

На следующее утро его разбудил шум шагов и громкие голоса, доносящиеся снизу.

– Как такое случилось Юрбен? – возбуждённо говорил кто-то хриплый и явно простуженный. – Я понимаю – в «Гробах и Крапиве»! Понимаю – у ледащего Лупа, но у тебя-то, Юрбен! У тебя-то приличное заведение!

– Да я тут ни при чём, – оправдывался знакомый голос хозяина. – Эти вчера загуляли, но платили вперёд, вот я и позволил…

– Позволил он! – продолжал наседать хрипатый. – А как же указ альгвасила? Больше трёх не собираться и после полуночи не задерживаться? Не узнаю тебя прямо, Юрбен! Может, и тебя подменили?

– Тьфу на тебя, Брис, скажешь такое… Брис, ты ж шурин мне, сколько меня уже знаешь? Я ж никогда… И не повторится больше… Я же и страже уделяю, и альгвасилу подарочки, всё честь по чести… Я могу и добавить в благодарность за помощь. Альгвасилу и лично тебе. – В голосе хозяина проскочили заискивающие нотки.

Упоминание о внеочередных подарочках немного угомонило хрипатого.

– Вообще ничего не видел, не слышал? – спросил он уже спокойнее.

– Да говорю же тебе. За стойкой я прикорнул, а когда проснулся, вот этот Божий страх… Сразу за стражей послал.

– Ох, Юрбен, Юрбен, даже не знаю…

– И не говори… Может, обойдётся?

В голосе Юрбена прозвучала надежда, но ответа он не дождался.

Когда Ренард проснулся, отец уже одевался. Мальчик сладко потянулся в кровати, безмятежно улыбнулся и спросил:

– Что стряслось, пере?

– Сейчас узнаем, волчонок, сейчас узнаем, – де Креньян старался говорить спокойно, но вид у него был встревоженным. – Поторопись, нам пора.

Они вышли за дверь, прошли по узкому коридорчику и спустились по лестнице. Не до конца, остановились на нижнем пролёте. В зале топтались городские стражники. Понурив голову, сидел дядюшка Юрбен, и…

– Не смотри, – сухо приказал отец.

Но опоздал. Того, что Ренард успел увидеть, ему хватило с лихвой.

Мальчик побледнел, судорожно сглотнул пару раз и кинулся к выходу, закрывая рот руками и оскальзываясь на лужах крови.

А за столом безучастно сидели вчерашние выпивохи. Со вспоротыми животами и завязанными в узел конечностями. На тарелках перед каждым грудой лежали его же кишки, у одного через вскрытое горло свисал посиневший язык. На стене, над головами поздних гуляк влажно краснели неровно выписанные руны.

Хлопнула дверь, и тут же послышались характерные звуки. Ренарда тошнило прямо на крыльцо. Де Креньян ринулся следом, но его остановил стражник. Старший, судя по бляхе, висевшей у него на груди.

– Я прошу прощения, сударь, но вынужден вас задержать, – простуженным голосом заявил он, изо всех сил стараясь быть почтительным.

– Отпусти их, Брис, – вступился за гостей хозяин таверны. – Они вчера просто поужинали и сразу ушли в свою комнату. С этими даже словом не перекинулись.

– Откуда ты знаешь, Юрбен? Сам же сказал, что проспал до утра. А может, они ночью вернулись?

Трактирщик хотел ответить, но его перебил де Креньян.

– Уж не намереваетесь ли вы сказать, милейший, что я с сыном как-то причастен? – его тон был безупречно вежливым, но в интонации проскакивали стальные нотки.

– Я ничего не хочу сказать, – устало ответил стражник. – У меня предписание. Никого не впускать, никого не выпускать. Ждать святых братьев с отцом-дознавателем. Потерпите немного, я за ними уже послал. Или вам бумагу показать?

Де Креньян пожал плечами, но не стал развивать конфликт. Отошёл к дальней стене, придвинул стул к очагу и там уселся, облегчённо вздохнув – запах дыма и застарелой копоти немного перебивал тяжёлый дух крови, потрохов и дерьма. Вскоре к нему присоединился Ренард. Он нашёл в себе мужество вернуться в страшное место. Мальчик встал за спиной отца и уткнулся лицом в сильное плечо. Ему стало немного полегче, но всё же он старался лишний раз не смотреть на кровавую сцену.

* * *

Скрипнула дверь, и в таверну ввалились церковники в обычных серых рясах, но с большими чёрными крестами на груди и спине. Один коршуном кинулся к столу и принялся осматривать мертвецов, не проявив и тени брезгливости. Второй полез за стойку, третий убежал наверх. Входная дверь снова открылась, пропуская внутрь ещё одну троицу. Двух дюжих толстомордых монахов, но уже в чёрном одеянии и с белыми крестами на рукавах. Они вели перед собой немощного старика, закованного в массивные кандалы.

Ренард услышал звон оков, поднял голову и чуть не вскрикнул от удивления. Старец походил на Вейлира, как родной брат. Те же седые космы, та же борода сосулькой, такая же туника… Этот разве что ростом поменьше, измождён сильнее и посоха нет. И серпа. Друид, сомнений не оставалось.

Тот, что лазил по трупам, задержал взгляд на стене и жестом подозвал вновь прибывших. Один толстомордый пихнул старика в спину мощной дланью, и тот засеменил к столу жуткого пиршества.

– Что это? – отец-дознаватель требовательно ткнул пальцем в кровавую надпись.

– Руны, – ответил старик слабым голосом.

– Вижу, что руны, – раздражённо процедил церковник. – Что написано, спрашиваю?

– Не шуми, – вздохнул старик, явно не имевший желания общаться.

– Что-о-о? Да ты забыл, с кем разговариваешь, старик?! – вскинулся святый отче, замахиваясь кулаком.

– «Не шуми». Так на стене написано, – ответил друид, боязливо вжав голову в плечи.

И тем не менее в его глазах промелькнула усмешка. Точнее, только след, но было видно, что он получал удовольствие от двусмысленной ситуации.

– И? – остыл дознаватель так же быстро, как и завёлся.

– Больше ничего, – не добавил подробностей друид.

– Старик, ты меня лучше не зли! – вновь взбеленился церковник. – Ты у меня допрыгаешься, я тебя братьям экзекуторам сдам, они из тебя слова-то повытянут. Калёными клещами. Вместе с языком. Говори немедленно, кто это написал и зачем?

Старик независимо расправил плечи, дёрнул бородой, но ответил гораздо охотнее и подробнее – к экзекуторам ему хотелось ещё меньше, чем говорить с неприятным собеседником.

– «Не шуми». Это руны древнего языка вельтов. Такое послание оставляет Гауэко. Дух ночи, который наказывает за чрезмерное веселье после полуночи. Хотя обычно он не так кровожаден. Может ногу сломать, может руку, а такое зверство я вижу впервые.

– Как его можно призвать, этого твоего Гауэку?

– Гауэко, – машинально поправил старик. – Его не призывают, он всегда сам приходит.

– Поговори мне ещё! Сам приходит… – прикрикнул на него церковник. – Знаю я вас, бесовское семя, покрываете друг друга почём зря. Без вызова-то, поди, не обошлось!!!

Дознаватель вперился взглядом в друида, потом резко обернулся и посмотрел на Юрбена. Тот обмер, пухлые щёки затряслись, пальцы судорожно сжали лавку.

– Трактирщ-щ-щик… – зашипел священник болотной гадюкой, неуловимым движением переместившись к нему. – Показывай, где проводил обряд? Зачем вызывал? Из какой корысти загубил безвинные души?

Даже Ренард понимал, что безвинными эти души были приблизительно в его возрасте, да и то вряд ли. Юрбен же вообще не нашёлся с ответом. Он дрожал как осиновый лист, мямлил и заикался.

– Я н-не… Н-не вин-н-новат… Сп-п-пал я… В-вот, Б-брис п-пот-твердит-т-т… – он показал дрожащими пальцами на старшего стража.

– Ш-ш-то-о? С-спе-е-елись? – церковник метнулся к служивому и почти уткнулся носом ему в подбородок. – Покрываешь приятеля? Продался за деньги?

Брис вытянулся изо всех сил, показывая, что трактирщика впервые узрел.

– Никак нет, святый отче, не имею привычки! Мзды не беру, служу по совести, – гаркнул он во всё горло, принимая вид лихой и придурковатый.

Церковник поморщился и медленно пошёл вокруг блюстителя порядка. Создавалось впечатление, что это змея обвивает свою жертву, перед тем как впиться в неё ядовитыми зубами.

– Веруешь в отца нашего – Триединого и его сыновей, несчастный?

– Верую, верую, святый отче, – зачастил Брис, неведомо каким образом извлёк из-под кирасы нательный крестик и начал его целовать. – Ещё как верую, Бог мне свидетель.

– Не призывай Господа всуе, сын мой, – наставительно воздел перст дознаватель, но ослабил напор и снова обернулся к Юрбену. – Не виноват, говоришь?

Толстяк энергично замотал головой, отчего щёки его разметались, губы затряслись, а слюни полетели в лицо дознавателя. Тот брезгливо дёрнул щекой, утёрся рукавом и промолвил:

– Святая церковь во всём разберётся, сын мой. – На этот раз голос церковника сочился елеем. – Невиновен – так с миром отпустят…

Юрбен облегчённо выдохнул и оплыл на скамье, но для него ничего не закончилось. Голос священника набрал силу, стал жёстким, пронзительным.

– …а нет – так и нет. Увести!

Последние слова хлестнули бичом, толстяк вздрогнул и посмотрел на Бриса с безмолвной мольбой. Но тот уже отвернулся, махнув своим подчинённым. Блюстители порядка заломали Юрбена, и пока тащили его к дверям, трактирщик всё оглядывался, а по толстым щекам текли крупные слёзы.

* * *

Мысли наслаивались одна на одну, превращаясь в запутанный змеиный клубок: «Вейлир. Кровавый иной Гауэко. Шипучий дознаватель. Святые отцы в чёрных рясах. Друид, закованный в кандалы… Триединый же – благостный Бог. Добрый, всепрощающий и справедливый. Так матушка учила. И отец Онезим. Он жадный, конечно, но вреда никому не чинил. А этот…»

А «этот» уже подходил ближе. Ренард встретился с ним взглядами и отвёл свой – глаза дознавателя кололи почище кинжалов. Отец поднялся навстречу. Церковник остановился перед старшим де Креньяном, заложил руки за спину и стал его изучать. Молча. Покачиваясь с пятки на носок и обратно.

– Кто вы и с какой целью приехали в Пуату-де-Шаран? – наконец спросил он с вкрадчивой интонацией.

– Кто вы? – ответил де Креньян, налегая на последнее слово. – И по какому праву спрашиваете? В приличном обществе принято представляться, чтобы не возникало недоразумений.

В его голосе прозвучала угроза, и один из конвоиров передал цепи старика второму, встал за спиной дознавателя и мерзко осклабился.

– Вот только давайте без этих ваших штучек, – раздражённо отмахнулся церковник. – Спрашиваю – значит, право имею. Могу даже под стражу вас заключить, если станете упорствовать. До выяснений. Хотите?

В поле зрения де Креньяна попался Брис, тот выразительно закатил глаза и помотал головой. Мол, не связывайся.

– Так что решили, любезный? – склонил голову набок дознаватель.

Де Креньян решил не нарываться. Он достал из-за пазухи грамоту и молча протянул священнику. Ренард настороженно притих – отец дознаватель внушал больший страх, чем кровавая сцена. И ещё показалось, что камень, подаренный Симонет, налился свинцовой тяжестью, нагрелся, а шнурок больно врезался в шею. Или не показалось?

Церковник тем временем внимательно изучал свиток.

– Шевалье Тьери де Креньян, – гнусаво протянул он и демонстративно посмотрел на меч. – Из благородных, значит. Отрок кем вам приходится?

– Сын. Младший, – процедил де Креньян, с трудом себя сдерживая, чтобы не вспылить.

– У младшего сына есть имя? – Церковник недвусмысленно посмотрел на мальчика.

– Ренард де Креньян, – вышел из-за спины отца тот и склонился в подобающем поклоне. – К вашим услугам, отче.

Брови священника полезли на лоб от удивления, тонкие губы дрогнули в намёке на улыбку.

– А вы его хорошо воспитали, шевалье, – весомо заметил церковник, передавая свиток обратно. – И это заслуживает всяческих похвал. В нынешние времена редко встретишь такое… В истинного Бога веруешь, отрок?

– Верую, преподобный. В Триединого и его сыновей, по наказам матушки и отца Онезима, – размашисто перекрестился Ренард в подтверждение своих слов.

– А у вас, оказывается, замечательная семья, де Креньян. Зачем упорствовали, не понимаю. Ну да ладно. Можете идти. – Дознаватель сделал небрежный жест рукой и добавил: – И вам надо поторопиться, наместник не любит, когда опаздывают.

Де Креньян кивнул, обнял сына за плечи и вместе с ним вышел на улицу. Когда за спиной захлопнулась дверь, он шумно выдохнул, словно из глубокого омута вынырнул. Ренард чувствовал себя точно так же, если не хуже.

– Пере, может, домой поедем? – спросил он отца, седлая коней.

Ренард бы с удовольствием вырвался из каменных закоулков и оказался подальше отсюда. Город ему не понравился, да и впечатлений он уже набрался больше чем за глаза.

– Обязательно поедем, волчонок. Вот только послушаем, что наместник расскажет, и сразу поедем.

Глава 6

Толкотня началась ещё на подъезде. Стар и млад, мужики, бабы, даже дети валили толпами, пихались локтями, лезли под копыта коней, ничуть не заботясь о своей безопасности.

– Посторонись, посторонись! Дай проехать! – то и дело кричал де Креньян особенно нерасторопным.

Ренард держался чуть позади, всерьёз опасаясь отстать. Он переживал, что на площади вообще будет не протолкнуться, но так не случилось. Там, на въезде, дежурил усиленный караул городской стражи и умело сортировал людской поток. Простолюдинов чуть ли не взашей отправляли направо, всадникам, вежливо, насколько это было возможным, предлагали проехать налево.

Привыкший к сельским просторам, Ренард чувствовал себя словно в мешке. В каменном. Высокие стены, казалось, давили на плечи и грозили обрушиться под собственной тяжестью. С крыш домов недобро смотрели уродливые изваяния, словно испрашивали, зачем он здесь. Островерхая башня ратуши нависла над головой, отсчитывая стрелками больших часов отмеренное время жизни. Из стрельчатых окон выглядывали нарядные дамы, и при виде их любопытных и безмятежных лиц Ренарда слегка отпустило. Раз уж женщины не боятся всей этой каменной жути, так и с ним ничего не случится.

Благородные всё прибывали. Они скупо приветствовали знакомых, с незнакомыми обменивались хмурыми взглядами, понимая, что ничего хорошего это собрание не сулило. Наряду со взрослыми встречались и юноши разных возрастов – многие дворяне взяли с собой сыновей. Всадники собирались перед высоким крыльцом ратуши, представители семьи де Креньян тоже отправились туда.

На просторной площадке перед дверями дожидались начала события люди с одинаково скучающим выражением на породистых лицах. Богато разодетые мужчины вяло переговаривались, окружив красномордого одутловатого толстяка с массивной бляхой на внушительной золотой цепи. Что примечательно, он один сидел в деревянном кресле с высокой резной спинкой и подлокотниками. Наособицу стояли два церковника. Один в белой рясе, с вышитым на груди красным крестом, второй в чёрной, но крест у него был уже белым. Эти не разговаривали. Их надменные физиономии имели одинаково беспристрастное выражение, а руки они прятали в широких рукавах.

– Пере, а это кто? – громким шёпотом спросил Ренард, когда они нашли свободное место и остановились.

– Это, – де Креньян кивнул в сторону толстяка, – королевский наместник. Самый главный человек Восточных Пределов. Остальные – его советники из числа приближённых дворян и почётных жителей города.

– А эти? – Ренард покосился в сторону церковнослужителей.

– Мне и самому интересно узнать, – недоумённо пожал плечами отец.

Часы на ратуше начали гулко отбивать полдень. Ренард привстал на стременах, чтобы получше их разглядеть. И разглядел. Немного больше, чем ожидал. Над головами рядом стоящих торчала конструкция, похожая на очень высокую коновязь – два столба с перекладиной. И ещё одно приспособление непонятного назначения, больше всего напоминающее колодезный журавль. Эти забавные штуковины были установлены рядом с ратушей на помосте, обитом чёрной материей. Там ещё стояла большая колода – на такой у них в имении рубили дрова, – но в деталях не удалось рассмотреть, помешали соседи.

– Пере, а там что? – Ренард ткнул пальцем в сторону чёрного помоста.

– Атрибуты для особых церемоний, – уклончиво ответил отец.

– Каких таких церемоний? – наивно распахнул глаза Ренард.

– Узнаешь в своё время. Потом, – не стал вдаваться в подробности тот.

Ренард допытал бы отца, но часы отбили двенадцатый удар и утихли отзвуками гулкого эха. Наместнику помогли выбраться из кресла, он тяжело выступил вперёд и обвёл присутствующих взглядом. Голоса на площади стихли.

– Я призвал вас, господа с тем… чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, – толстяк говорил, шумно отфыркиваясь, словно ему не хватало воздуха. – Несколько дней назад… на дофина было совершено покушение…

Какая-то женщина в окне громко вскрикнула, простолюдины в ужасе ахнули, но всадники не проронили ни звука. Только слышен был слитный скрежет зубов. Покушение на королевскую особу – событие неслыханное. Нет, бывало, конечно, но между наследниками, а это уже дела семейные и в них предпочитали не лезть. Себе выйдет дороже.

– Но дофин же совсем младенец, зачем его убивать? – шёпотом спросил неугомонный Ренард.

– Просто слушай, – шикнул на него отец и тоже нахмурился.

На вопрос младшего де Креньяна ответил наместник, когда слегка отдышался.

– Событие вопиющее и доселе невиданное… как в своём замысле, так и в его воплощении. Приверженцы старых богов, стакнувшись с… иными, выпросили у них подменыша. И хотели подложить его вместо наследника престола. Думали, никто не заметит.

– Подменыш… иные… тёмная ворожба, – колыхнулись слова между стен и постепенно угасли.

На площади воцарилась полная тишина, слышно было лишь, как мухи жужжали. А люди боялись дышать. Расценят такой случайный вздох как вздох облегчения, доказывай потом, что не лошак.

И словно накликали.

Рядом с наместником, как по команде, встали святые отцы и принялись всматриваться в лица окружающих. Непонятно, что именно они хотели разглядеть с такого-то расстояния, но эффект возымели. Несколько чересчур впечатлительных горожанок хлопнулись в обморок, а кто-то не утерпел и громко испортил воздух.

Момент был смазан, и наместник снова заговорил, чтобы хоть как-то сгладить неловкость.

– Вы все верные слуги короля и имеете право знать. Знать, кто виноват и кому мы все обязаны спасением дофина, – толстяк выдержал торжественную паузу (больше для того, чтобы отдышаться) и продолжил: – Святые отцы – вот кто истинные герои Бельтерны! Они раскрыли заговор в последний момент и отстояли продолжателя королевского рода!

Церковники горделиво вскинули головы, очевидно, ждали от людей восхвалений, но народ был слишком напуган. Со стороны простолюдинов раздалось несколько разрозненных хлопков, прозвучало жидкое «Славься!», всадники же и вовсе промолчали. Ждали, чем представление закончится.

– Отец Бонифас, продолжайте, прошу вас. – Наместник посчитал свою миссию исчерпанной, передал слово белорясому и, тяжело отдуваясь, вернулся в кресло.

– Братия и верные сыновья святой церкви! – голос клирика зазвенел, многократно отражаясь пронзительным эхом. – Рад видеть единодушие, с которым вы откликнулись на её призыв!

Вообще-то, все откликнулись на призыв наместника, по факту, считай, короля, но, по здравому рассуждению, тему никто не поднял. Неясно пока ни кто такой отец Бонифас, ни глубина его полномочий. Впрочем, этот вопрос недолго оставался закрытым.

– Сам-то ты кто? – крикнул самый нетерпеливый из всадников.

– Я? Полномочный примас, назначенный Верховным Советом пресвятой церкви, – с понимающей улыбкой ответствовал отец Бонифас. – А имя моё вам уже известно.

Яснее не стало, а церковник между тем продолжал:

– Все вы знаете благочестие святых отцов, их бескорыстие…

Заливисто заржал чей-то конь, промеж дворян пробежал мимолётный смешок, даже старший де Креньян дёрнул уголком рта, с трудом сдержав улыбку. Младшему не удалось, и он низко склонился, изо всех сил стараясь выгнать из головы образ преподобного Онезима.

Отец Бонифас вздрогнул, как от пощёчины, грозно нахмурился… Но не животное же наказывать. И церковнику ничего не осталось делать, как только возобновить пылкую речь.

– …преданность вере, стране и короне. Церковь Триединого предложила государю свою безвозмездную помощь и по соизволению его величества учредила святую инквизицию…

– Проклятые литалийские штучки, чтоб им пусто было, – проскрежетал мужской голос у Ренарда за спиной.

Младший де Креньян обернулся, но так и не понял, кто именно это сказал – лица дворян выражали одинаковое недовольство.

– Святую инквизицию, – повторил отец Бонифас, добавив в голос торжественности, – которая призвана обороть тёмные силы и защитить подданных его величества от происков всякой нечисти. Призываю вас присоединиться к этой борьбе и оказать благочестивой братии посильную помощь. О размере этой помощи вам сообщат отдельно. Вскоре в ваши вотчины приедут специальные комиссии из числа братьев ордена храма и представителей святого дознания, они проведут тщательнейшее расследование. Выявленных еретиков ждёт показательная казнь, сочувствующие им личности будут приравнены к еретикам и тоже караться.

Благородные зашептались. Если о Литалийской святой инквизиции знали давно, то про орден храма и святое дознание сейчас многие услышали впервые. И хорошего от таких новостей ждать не приходилось, вон уже о поборах речь зашла. Вдобавок никто не обрадовался тому, что святая церковь усилила влияние на короля и обрела новые силы. Церковники и без того наглые, а теперь вообще всякий страх потеряют. Вслух, конечно, этого никто не сказал, но фразы незримо витали в воздухе.

– А теперь я приведу доказательство необходимости такого решения, – провозгласил полномочный примас и простёр руку в сторону эшафота.

Все как один повернули головы, а там уже разворачивалось действо. Братья в чёрных рясах споро натаскали дров, сверху установили треногу, на которую водрузили большущий котёл. Пока одни раздували огонь, другие подогнали телегу с бочкой и принялись наполнять посудину водой. На эшафоте двое монахов возились с блоками и верёвкой. Один выбирал слабину, второй зачем-то мастерил петлю на конце.

Ренард пока не понимал, что они делают и для чего. Ну не суп же собрались варить, для супа верёвка же не нужна.

Когда де Креньян говорил сыну «в своё время узнаешь», он просто хотел уйти от ответа и даже не предполагал, что это время наступит так скоро.

Пока все отвлеклись на непонятные приготовления церковников, на площадь строем выбежали городские стражники и частой цепью выстроились перед толпой горожан. Вторая такая шеренга, только уже из храмовников, оцепила эшафот, после чего на помост выволокли дядюшку Юрбена, в одних исподних штанах и босиком.

Бедняга едва держался на ногах и мелко дрожал всем своим толстым телом. Лицо покрывали кровоподтёки, губы были разбиты, правый глаз полностью заплыл. Он затравленно оглядел толпу и протянул к людям руки в мольбе о помощи. Руки ему тут же заломили за спину чернорясые братья.

Простой люд взволнованно ахнул, толпа колыхнулась – многие знали дядюшку Юрбена. Стражники напряглись, упёрлись покрепче ногами, готовясь сдерживать натиск, но не пришлось. Полномочный примас всех успокоил словами.

– Одумайтесь, люди! – гаркнул он во весь голос. – Вспомните, что я говорил о ереси, еретиках и сочувствующих! Святая церковь всепрощающая, но инквизиция твёрдо стоит на страже веры, а это еретик и тёмный колдун, повинный в убийстве шести человек!

На этот раз горожане ахнули удивлённо и недоверчиво. Можно было различить отдельные фразы.

– Юрбен и тёмное колдовство?

– Небывальщина!

– Он никого не обвесил, не обсчитал ни разу, а тут убийца и тёмный колдун.

– Может, ошиблись святые отцы?

Полномочный примас подождал, пока народ выскажется, и с самоуверенной миной заявил:

– Есть доказательства его причастности.

– А сам-то он признал свою вину? – донеслось из задних рядов.

– Упорствует в заблуждениях. Но это пока, – охотно пояснил отец Бонифас и крикнул в сторону эшафота: – У нас всё готово?

Храмовник у костра сунул палец в котёл, затряс им и ответил:

– Ещё немного, ваше преподобие, почти закипело.

Тем временем Юрбену завели под мышки петлю, поставили его на край помоста и ждали только отмашки к началу. Дым и пар валили прямо в лицо трактирщику, но он этого, казалось, не замечал. А примас тем временем спустился с крыльца и подошёл к самому костру.

– Признаёшься ли ты, несчастный, в тёмной волшбе и вызове Гауэко? – посмотрел он на трактирщика снизу вверх.

– Н-нет… – отчаянно замотал тот головой.

– Э, преподобный, Гауэко всегда сам приходит, его нельзя вызвать, – возмущённо выкрикнули из толпы.

– Кто сказал? Ещё один знаток ритуалов выискался? – стремительно обернулся отец Бонифас и щёлкнул пальцами. – Найти еретика! Живо!

По его сигналу из оцепления выскочили трое чернорясых и штопором ввинтились в толпу. Но куда там, разве кого найдёшь при таком скоплении народа, а кого попало хватать – ненужных свидетелей много. Вскоре они вернулись ни с чем и заняли своё место, и публичный допрос продолжился.

– Признаёшься ли ты, что снюхался с тёмной силой и предал Господа нашего с его сыновьями? – инквизитор на всякий случай изменил формулировку вопроса.