Текст книги "Владимир Высоцкий. Человек народный. Опыт прочтения биографии"

Пленки, Концерты

 
Сны про то, как выйду, как замок мой снимут,
Как мою гитару отдадут…
 

В. С. Высоцкий

По воспоминаниям современников, обкатывал свои песни Высоцкий не на больших концертах, а в кругу друзей. Ведь все первые выступления барда относятся к кухонным посиделкам. Песни исполнялись исключительно для друзей и знакомых и не предназначались для широкого круга.

Лариса Лужина: Высоцкий к нам часто приходил домой, когда мы с мужем Лешей Чердыниным жили на улице Удальцова. Наша двухкомнатная квартирка располагалась на десятом, последнем этаже. Володя мог приехать и днем, и среди ночи. Помню, как он песни у нас пел. Как исполнял «Порвали парус» и «Спасите наши души!» Володя никогда не мог петь вполсилы. Он полностью выкладывался, даже если перед ним был не большой зал, а всего несколько человек сидело в комнате. Даже нам двоим с мужем – он пел «на разрыв аорты»! Если он что-то делал, то никогда не халтурил. Все было не просто так, между делом, а на предельно натянутом нерве. При этом каждая песня еще являлась и мастерски сыгранной в актерском плане!

Увы, всенародной известности у Высоцкого тогда еще не было. Поэтому и домашние выступления могли не вызывать восторгов у случайных слушателей.

Лариса Лужина: Помню, было лето – у нас лоджия открыта. А под нами жили две старушки, лет под семьдесят. И они не понимали, почему кто-то ночью орет благим матом. Они же тогда не знали про Высоцкого абсолютно ничего. Считали, что мы там просто выпиваем и буяним. И поэтому-то у нас там шум, гам, песни, крики. На меня даже подали заявление в товарищеский суд, в кооперативе. И меня потом осуждали, стыдили… Даже выговор вынесли какой-то. А я оправдывалась: никто не пьет, не буянит, не хулиганит – это просто актер, Володя Высоцкий, он всегда так надрывно поет.

Благо известность Высоцкого – особенно, после выхода фильма «Вертикаль» и первых пластинок с песнями оттуда – буквально свалилась на голову простому обывателю. Даже тому, кто до этого времени совершенно не интересовался жанром бардовской песни.

Лариса Лужина: Интересно, что потом прошло какое-то время – всего пару лет где-то – и Володя стал вдруг очень популярен: стал часто выступать с концертами, его магнитофонные записи везде ходили, пластиночки маленькие даже стали появляться. И эти две старушки уже сами ко мне приходили: спрашивали, нет ли у меня пластинки Володи Высоцкого.

Впрочем, утверждать, что массовые концерты Высоцкий стал давать именно после «Вертикали», не совсем верно. После фильма у него просто появилось для этого гораздо больше возможностей…

Как утверждают высоцковеды, первый концерт «для массового зрителя» Высоцкого состоялся еще до выхода фильма «Вертикаль» на широкие экраны. Было это в 1965 году, в Институте высокомолекулярных соединений Академии наук СССР, в кафе «Молекула», предназначенном исключительно для сотрудников института. Из-за этой «закрытости» нельзя назвать тот концерт публичным в привычном смысле слова. Да и песни тогда исполнялись соответствующие: «Их было восемь», «Штрафные батальоны», «Татуировка»… Неслучайно, по воспоминаниям присутствующих, в конце выступления даже прозвучал наивный вопрос от слушателя: «А правда, что вы сидели в тюрьме?» Слишком уж Высоцкий вжился, видимо, в создаваемые образы лагерников да сидельцев.

После роли бесстрашного романтика-альпиниста, воплощенной Высоцким на киноэкране, его концерты стали проходить с завидной регулярностью. Тем более что и в репертуаре заметно прибавилось правильных песен (тех, что не вызывали оторопь у начальства).

Константин Кедров: Первые выступления Высоцкого пошли в основном по закрытым Научно-исследовательским институтам. Они его к себе очень часто приглашали: в эти академические городки, в ядерные институты и так далее. А им разрешали, но не всегда: где-то запретят, где-то разрешат. Так со сталинских времен повелось: когда Берия стал «хватать» физиков, Сталин приказал: «Физиков не трогать! Они бомбу делают!» Поэтому такое к ядерщикам имелось послабление.

Нужно отметить, что бардовский жанр не был изобретением Владимира Высоцкого. Уже почти с десяток лет по стране гремели исполнители собственных песен из движения КСП (Клубов самодеятельной песни).

Валерий Минаев: Высоцкому повезло поймать особую волну, даже оседлать ее. Все-таки 60-е годы – это время, когда стали появляться неформальные исполнители-барды. Не думаю, что Высоцкий как-то специально пытался подстроится под эту новую волну. Скорее она стала для него родной, естественной – он нашел в ней свое место. Ему не нужно было под что-то подстраиваться: это была «его эпоха» – и он очень органично в нее вписался.

Правда, кеэспешники в те времена больше в абстрактную романтику ударились: бригантина – каравелла, пути – дороги, закаты – рассветы, горы – моря, пахучая лапа ели – чайка над пенной волной… Но и острая социальная тематика уже начинала осваиваться – в первую очередь, Александром Галичем.

Константин Кедров: У Галича, например, вообще не было концертов. Точнее, всего один случился – в 1968 году, в Новосибирске. Но все его тексты я в то время знал наизусть! Причем первые прочитал еще где-то аж в 1957 году! И вскоре мы уже в студенческой компании пели его песни под гитару. А с начала 60-х годов вся страна заучивала Галича. Люди для этого потом и магнитофоны начали покупать: чтобы можно было слушать записи. А иначе – зачем они были нужны? А потом пошла волна кеэспешная. Конечно, очень глубоко в народ это движение не пошло, но студенческая молодежь, а также интеллигенция – преимущественно инженерно-технические работники, итеэры – массово увлеклись движением КСП. Опять же власти никак все не могли свое отношение к этому явлению четко определить: то есть они как бы этого всего и не хотели, но в то же время поняли, что бороться невозможно. Ведь буквально миллионы людей стали уходить в лес, собираться у костра и петь песни под гитару.

Вряд ли движение КСП можно было назвать образцом контркультуры, открыто противопоставляющей себя официальной. Но с тем, что это была своеобразная субкультура в социалистическом обществе – едва ли можно спорить.

Константин Кедров: Это была совершенно особая, независимая от официальной, культура: магнитофонная и гитарная. Я же помню, как адепты Клубов самодеятельной песни уходили в лес с палатками и даже с этими магнитофонами тяжелыми. Например, помню такой магнитофон: «Астра» назывался. Ничего, тащили – вместе с котелками, топорами да лопатами. Подключали потом к машине, к «Жигулям». И сидели у костра, слушали. То сами побренчат что-то на гитаре, то пленку кого-то из именитых бардов запустят.

Стоит отметить, что многие барды того времени старательно избегали острой социальной проблематики. Не хотели подвергнуться жесткому прессингу со стороны карательных органов государства. Ведь на слуху была расправа с Галичем, попавшим под идеологический пресс уже в начале 1968 года. Сначала разгромные статьи, затем последовательное исключение из Союза писателей, Союза кинематографистов, Литфонда (комфортных кормушек для народной интеллигенции советских времен). Наконец, эмиграция и запрет на всей территории Страны Советов ранее изданных его произведений.

Высоцкий прочно занял нишу Галича, хотя его песни и не являлись столь вызывающе политически провокационными, но при этом исполнение и подача песен на социальную тематику у Высоцкого были гораздо более высокого уровня.

Сергей Нырков: Если сравнивать Галича с Высоцким, то сравнение будет явно не в пользу первого. Высоцкий был талантливым актером, а Галич им не был. Поэтому и артистизма у Галича в песнях – ноль. К тому же он очень плохо играл на гитаре, у не было практически никакого музыкального слуха: человек угрюмо начитывал стихи под гитару, которая, к тому же, была просто ужасная. Хотя у Галича тоже были очень интересные, именно в социальном плане, тексты. Высоцкий, несомненно, слышал песни Галича, как и все: на магнитофонных записях, зачастую – на чужих кухнях. Конечно, определенное влияние Галич на Высоцкого оказал, но Владимир Семенович все сделал очень по-своему, ничего ни у кого не заимствуя.

При желании, можно найти много предтеч его творчества. Высоцкий и не скрывал, что многое воспринял от своих предшественников. Но скорее не манеру исполнения, а именно отношение к собственному творчеству и к зрителям.

Сергей Жильцов: Бардовский жанр существовал задолго до Высоцкого. Тут и Франсуа Вийона можно вспомнить, и Вертинского. Высоцкий всегда называл Окуджаву своим духовным отцом в этом смысле, а своим кумиром – Марка Бернеса: тот относился к текстам предельно серьезно, в отличие от многих эстрадных певцов, что Высоцкому очень импонировало. Ведь и сам Владимир Семенович всегда относился к песенным текстам более чем серьезно.

Выстраивание Высоцким алгоритма своих собственных концертов – особая тема. Тут он действительно ни на кого не был похож! Манера исполнения Высоцкого не имела аналогов. Более того, породила целый сонм подражателей и продолжателей.

Лев Черняк: Есть очень много рассказов об особой «гипнотической силе» Высоцкого во время исполнения песен. Когда человек, впервые попавший на его концерт, послушав его в живую, в корне менял представление о личности Высоцкого в лучшую сторону. Это, естественно, не умаляет поэтическую неординарность Высоцкого – необычную «обычность», которой он завоевывал еще бо́льшую популярность.

Хотя тут и нет однозначного мнения. Кто-то считает, что Высоцкий-исполнитель очень помогал Высоцкому-поэту. И обратная связь со зрителем, и отточенность формулировок, и изящность строк – все видно сразу: «попал в десятку» или нет. Другие уверены, что Высоцкий-поэт становился зависим от сиюминутной зрительской реакции. И потому должен был регулярно «наступать на горло собственной песне (почти по Маяковскому!) – в угоду изменчивой конъюнктуре.

Андрей Добрынин: Это были концерты, на которых народу преподносились произведения разного уровня, но все концерты проходили «на ура» за счет личного таланта Высоцкого. Давайте с уважением вспомним, что у него не было подсветок, каких-то шоу-групп, полуголых девок в перьях. Он был вообще один на голой сцене: все было предельно лаконично – и такой успех! С одной стороны, все это прекрасно: да, человек, приходивший на вечер Высоцкого, конечно, получал свою долю драйва! Получал, наверное, даже больше, чем рассчитывал. Но Высоцкому, как поэту это явно не на пользу шло: он видел, что самый большой успех у публики имеют такие вещи, которые, наверное, вообще лучше бы и не писать. То бишь весьма незатейливые, с обычным бытовым юмором. Вроде как «пипл схавает» – значит, давай-ка я еще нечто подобное напишу! Я специально еще раз очень внимательно перелистал том Высоцкого – там есть просто пустые вещи: даже непонятно, для чего они были написаны! Ясно, что автор может утешать себя: сейчас нужно что попроще. А вот, мол, в будущем – конечно, напишу уже что-нибудь более интересное! Но это вечное «будущее» – когда оно наступит?

То, что Высоцкому порой приходилось сочинять песни на злобу дня (так же, как и откровенно на потребу публике), отмечают довольно часто. Все-таки концертный жанр – тот, который заботливо выстроил под себя Высоцкий, – это именно зрелищный, зрительско-центрированный жанр. Это не камерное чтение салонных виршей для высоколобых эстетов, где желательно возвещать некие абстрактные вечные ценности. Массовый зритель Высоцкого должен узнавать в его песнях себя и страну. Поэтому и менялась редакция у песен. Если текст становился туманным, повествующим о том, что уже порядком подзабыто, – автор переиначивал песню.

Сергей Жильцов: Некоторые песни Высоцкого становятся через какое-то время малопонятными. В том смысле, что были написаны на злобу дня: как говорится, «утром – в газете, вечером – в куплете». А что-то уже становится историей. Простой пример – это песенка «О слухах»: когда-то там был куплет о том, что «отменили даже воинский парад». А воинский парад отменили 1 мая 1969 года. Вот Высоцкий об этом и поет. Но в поздних концертных выступлениях он уже не исполняет этот кусок, потому что слушатели уже и не помнят, о чем идет речь, – много времени прошло с того события.

Социальная тематика – это не любовная лирика, где плачущая свечка или томный вздох в ночи могут благополучно гулять по текстам целые столетия, нисколько не теряя актуальности. Тут – все очень быстро меняется. Если какие-то реалии не находятся на острие общественного внимания, то о них просто забывают.

Сергей Жильцов: Можно вспомнить песню «Жертва телевидения», где Высоцкий сначала пел «С Мюллером я на короткой ноге». Но когда он это писал, кто такой Мюллер – было понятно. Это в те годы был очень известный футболист из ФРГ. Но когда в 1973-м вышел фильм «Семнадцать мгновений весны», люди стали ассоциировать героя песни с одним из действующих лиц фильма, руководителем гестапо. И, чтобы не объяснять каждый раз, о каком именно Мюллере идет речь, Высоцкий просто этот кусок убрал. Когда он написал песню «Лекция о международном положении», сначала пел: «Уйдет вдова Онасисса, Жаки. Я буду мил и смел с миллионершами. Вы дайте только волю, мужики». Но большинство слушателей и тогда-то особенно не знали эту «Жаки», а в восьмидесятом – так и совсем забыли. Поэтому Высоцкий стал заканчивать песню на два куплета раньше. И не раз так было: какие-то злободневные вещи он переставал исполнять, потому что видел непонимание в глазах зрителей – осознавал: что-то уже устарело.

Зрительский интерес – вещь двоякая. С одной стороны, именно зритель, а не критик или искусствовед определяет то, что называют популярностью, востребованностью, актуальностью. С другой стороны, излишняя погоня за всем этими категориями может сильно ограничивать автора как в творческом плане, так и в выборе средств выражения. Ведь когда зритель пришел с активным требованием «сделайте мне красиво!», то особого маневра у автора уже и не остается. Если, конечно, он хочет удержать этого зрителя.

Андрей Добрынин: Я входил в Орден куртуазных маньеристов, который гремел в 90-х годах. Мы собирали такие аудитории, которые, наверное, не снились никому: ни тогда, ни теперь. Обычным делом у нас был набитый битком Большой зал Центрального Дома литераторов – 550 человек. Вход – исключительно платный. Мы целых два года подряд – причем каждый месяц! – большую аудиторию в Политехническом музее собирали. Шестидесятники хвалились тем, что они, мол, ее тоже собирали! Но они-то ее собирали всего несколько раз и со свободным входом! А мы – два года подряд, причем за деньги! Я хочу сказать, что как раз мне эта проблема – влияния зрелищности, коммерции на творчество – очень близка.

И тут мы выходим еще на один пласт, который вызывает полемику у ценителей творчества Высоцкого и тех, кому оно явно несимпатично. Довольно распространено такое утверждение: Высоцкий-де просто стриг бабло, зарабатывал деньги на невзыскательном слушателе. Потому, мол, и все творчество у него было заточено именно под коммерческую составляющую. Так ли это? Возможно, совсем сбрасывать со счетов влияние финансовой успешности не стоит. Но заявлять, что оно было определяющим?.. Для этого нужно уж очень не любить и не знать творческое наследие Высоцкого!

Андрей Добрынин: Что греха таить, Высоцкий был коммерческим проектом уже в начале 70-х годов. Причем весьма коммерческим: на нем грели руки уже тогда! Да и сам он был заработками не обижен. Я могу говорить тут как эксперт: в Ордене куртуазных маньеристов мы всегда старались поэзию отделять от зрелищности, всегда следили именно за поэтической стороной своих произведений. В том смысле, что отделяли стихи, которые можно было читать именно знатокам, ценителям поэзии. А не людям, что приходят просто посмеяться, получить заряд энергии, – это лишь одна часть аудитории, пусть даже и самая большая. Но мы также хотели выступать именно перед знатоками и настоящими ценителями поэзии, поднаторевшими в мировой культуре, чтобы они могли понять какие-то наши ассоциации и задумки. Часто у нас это получалось. И все-таки, даже при такой нацеленности на знатоков – должен откровенно признаться, что удавалось нам это не всегда. Потому что мы все равно держали в голове все эти овации, эти деньги за билеты. Куда же это денешь: это все равно давит, оказывает влияние, определяет очень многое в выступлениях! И уже у себя, например, я вижу стихи, созданные явно под прессом всего этого. Мне не стыдно за эти стихи, они достаточно профессионально написаны… Но, тем не менее, лучше бы, наверное, я их не писал вообще. И у многих моих товарищей была такая же история.

Эксперт и не скрывает, что не является почитателем таланта Высоцкого. Но при этом отдает дань мастерству Владимира Семеновича – как барда, как шансонье… Как шоумена, наконец.

Андрей Добрынин: Надо сказать, что Высоцкий был не только поэтом – он был выдающимся шансонье. Как шансонье он был действительно велик. Песенные тексты у него были и впрямь неплохие. Я бы даже отметил, что у большинства шансонье всего мира тексты гораздо хуже, чем у Высоцкого. Так вот, Высоцкий брал свой неплохой текст – и выдавал зрителю на самом высоком градусе. Это был феноменальный драйв: он умел создать такой накал, что от самых незатейливых острот – вроде «выпитого Бермудского треугольника» – люди ржали, как стадо лошадей. И только потом начинали задумываться: а над чем смеялись-то, собственно говоря?

Тема коммерческой успешности как определяющего фактора в творчестве поставлена уже давно. И Высоцкий – далеко не первый, к кому предъявлялись подобные претензии.

Не думаю, что можно осуждать человека за то, что он честно, своим трудом и талантом зарабатывает деньги. Хотя упрямые адепты некого чистого искусства считают это чем-то чуть ли не постыдным для творца! Мол, как можно примешивать к вечному какую-то меркантильную составляющую. В большинстве случаев подобную позицию именуют ханжеством.

Михаил Айвазян: Как актер Высоцкий получал довольно небольшую зарплату в театре. Он же не был ни заслуженными, ни народным. Поэтому основные деньги он зарабатывал исключительно за счет концертов. Он ездил по всей стране, его много куда приглашали. Был специальный человек около него, который этим всем занимался: собственный директор-администратор, что договаривался о платных выступлениях и затем организовывал гастроли.

В артистической и литературной среде даже бытует устойчивое мнение, что именно Владимир Высоцкий первым в Советском Союзе стал специально заниматься организацией собственных гастролей. Возможно, просто не было другого такого артиста, неофициальные концерты которого готовы были организовывать практически во всех уголках бывшего СССР. А возможно, это характеризует и самого Владимира Семеновича. Особые черты в его характере: готовность к риску, отсутствие страха перед переменами. А также, разумеется, веру в свои силы, в свою Музу и в свою Счастливую Планиду. Плюс к этому – деловитость и практичность, в хорошем смысле.

Михаил Айвазян: До того как Высоцкий первым в СССР решил воспользоваться услугами теневого концертного директора, эту работу брали на себя Бюро пропаганды, что были созданы в то время при всех творческих союзах. Например, у литераторов имелось замечательное Бюро пропаганды художественной литературы, что частенько устраивало писателям разного рода выступления. Важно, что за это платили – по тем временам неплохо. Скажем, двадцать пять рублей за лекцию могли заплатить. Для многих литераторов, не отличающихся творческим трудолюбием, это было неплохим подспорьем. И все представители творческой интеллигенции этим пользовались. И актеры, и те же режиссеры – у них была своя структура: Бюро пропаганды советского киноискусства. И всех, в общем-то, подобное положение дел устраивало. Но вот впервые отправился в свободное плавание именно Владимир Семенович Высоцкий. У него появился личный директор, личный администратор, который стал заниматься его пиаром, концертами. И стал возить известного барда по всей стране. Таким образом Высоцкий очень большие деньги начал зарабатывать. Пусть и полулегальные – что ни для кого не было секретом, – но на это смотрели сквозь пальцы.

Впрочем, бард-бизнес не был таким уж безоблачным. Например, его омрачали регулярный прессинг со стороны правоохранительных структур. И не столько в сторону самого Высоцкого, сколько по отношению к его оборотистым концертным директорам.

Андрей Добрынин: Хорошо известны факты про посадки концертных администраторов Высоцкого. Думаю, абсолютно точно было за что, по законам того времени. Они же все мыслимые финансовые законы, действующие тогда, нарушали. Но администраторам тоже ведь надо было соображать: то, что Высоцкого опекают, крышуют, вовсе не значит, что и их будут опекать. Могла и голова закружиться от финансовых успехов. Ведь в большом научном центре в актовый зал тысячи две народу влезало! Пусть даже всего по три рубля за вход – это стоимость автомобиля «Жигули» за один вечер!

Ну что же деньги и правда неплохие! И могли дать Владимиру Семеновичу ощущение определенной финансовой независимости: не нужно заискивающе заглядывать режиссерам в глаза на кинопробах. (Ох уж эти издержки актерской профессии!)

Хотя финансовая сторона едва ли являлась доминирующим стимулом. Многие актеры, певцы, писатели, режиссеры – список можно продолжить – уверяют, что при встрече со зрителем возникает особое состояние, что просто настоятельно необходимо для дальнейшего творчества. Мол, без него творческое вдохновение как-то мельчает и понемногу испаряется.

Геннадий Норд: Я даю концерты не для денег. Могу петь и бесплатно: финансовая сторона – это далеко не главное. И для меня, и для многих моих коллег по бардовскому цеху крайне важен тот кураж, что возникает при живом общении со зрителями. А возникает он от многих факторов. Но главное – как публика тебя встречает. После самой первой песни тебе начинают аплодировать, хлопать, и ты заводишься. И все – ты поймал струю! Например, помню, дело было в Самаре. Там на Новый год собираются все местные артисты, делают сабантуй. Меня туда привезли за три часа до поезда. Просто негде было пересидеть. Они уже были немножко поддатые, а я сказал, что не стану пить перед поездом. А затем поймал слово какое-то или фразу – и ответил стишком. Затем ответил вторым, третьим – и все, отдельные разговоры прекратились, все слушали только меня. И два часа я был примой, центром внимания. Я вышел оттуда – у меня словно крылья за спиной выросли. Такой восторг меня обуял! Вот что значит: «поймать кураж». И обратный пример. Мы с Риммой Казаковой выступали много по «детским садикам» в Америке. Там так называют учреждения для стариков. Их привозят утром в определенное место, где есть зал, столовая, врачи. Аналог нашего дома престарелых, только однодневный: развлекают, устраивают экскурсии – а вечером всех увозят обратно в семьи. Я в Бостоне выступал именно в таком. Огромный зал, на 800 человек. Так я целых два часа буквально себя выкручивал, из кожи лез, полностью выкладывался – но так и не услышал ни одного хлопка. Старики эти, среди которых было много русскоязычных, сидели молча, неподвижно. Причем самому младшему слушателю было около семидесяти пяти лет, а старшим – под сто! Но я так и не смог их расшевелить, как зрителей. Это единственный случай в моей практике, в моей жизни. Я потом три дня просто лежал пластом, не мог даже встать: совершенно без сил, просто в жуткой депрессии. Ничего не хотелось больше – ни петь, ни сочинять, ни даже говорить с кем-то! Они из меня выжали все соки. Какой там кураж можно было поймать?

Высоцкому, уверен, повезло. На своих концертах он мог вволю наловить того самого куража, о котором так восторженно рассказывает Геннадий Норд. Концерты Высоцкого – это не только неизменный аншлаг, но еще и неизменный успех. Они становились не просто важным, но основным культурным событием во всех городах, где проходили.

Владимир Родионов: Казань, Ташкент, Харьков, Белгород, Сумы, Череповец – эти города запомнились нашими совместными гастролями с Владимиром Высоцким на концертах в 1977–1978 годах. Запомнились глаза людей – на всех концертах, без исключения, во всех городах – безумно-восхищенные, если можно так выразиться. На видеозаписях, которые сохранились с тех лет таких глаз, увы, нет. Но я-то их хорошо запомнил!

Столь колоссальный успех (в том числе и чисто коммерческий, что скрывать) не мог не радовать ни самого Высоцкого, ни его неформальных импресарио, занимавшихся организацией гастролей. Неслучайно существуют многочисленные свидетельства, что Высоцкий всерьез обдумывал предложение значительно сократить (или даже прекратить вообще) всю творческую деятельность – кино, театр – кроме концертной.

Сергей Жильцов: Как раз к 1977 году к театру, кино, друзьям и личным делам прибавились еще и многочисленные гастроли. И Высоцкому просто предложили: «Завязывай с театром, уходи. Мы тебе будем устраивать гастроли по Союзу – ты будешь иметь за неделю столько, сколько ты зарабатываешь в театре за год!» Из театра он не ушел, но стал везде ездить. Конечно, там и левые концерты, и какие-то паленые билеты. Но тогда это было обычным делом: со всеми так было – с Пугачевой, с Толкуновой, с Кобзоном. Интересен факт: когда концерты других исполнителей вдруг срывались – потому что билеты не смогли распродать – срочно вызывали Высоцкого. Как, например, в Ярославль, где группа Стаса Намина не смогла заполнить зал. Он там выступал, чтобы прикрыть коллег – собрать зрителей и кассу.

Есть такое мнение: театральный актер не может жить без театра. Соответственно, киноактер – без съемок. Вот поэтому он так сильно и зависит от худсоветов, от режиссеров. Они, мол, решают, состоится творческая реализация актера или нет. Высоцкий, имея сильный характер и ярко выраженное творческое достоинство, добился для себя независимости. Он мог при желании определять собственную творческую судьбу исключительно самостоятельно. Да, его могли, теоретически, лишить и театра, и кино… Но тот особый сценический жанр, концерт Высоцкого, созданный им, забрать не мог никто.

Илья Рубинштейн: Владимиру Семеновичу всегда было чем заниматься. Ведь самое страшное для писателя – отсутствие публикаций. Для актера – когда тебя не приглашают на роли. Для режиссера – когда не дают осуществлять постановки. А Высоцкий изобрел для себя такой жанр, который позволял всегда быть предельно востребованным зрителями и слушателями.

Такая огромная востребованность предполагает особый разговор. Только лишь на эту тему, уверен, можно издать обширный многотомник исследований! Она порой принимала просто какие-то невероятные, совершенно фантастические формы!

Владимир Крупин: Слава Высоцкого как автора песен была повсеместной! Мне рассказывали друзья из Набережных Челнов: когда он был на гастролях в их городе, то из каждого окна звучал его голос: народ специально включал магнитофонные записи и ставил динамики у раскрытых окон. Все знали, что он приехал. И думали: а вдруг он мимо будет проходить? Вот таким образом хотели сделать ему приятное. И Высоцкий действительно прошелся по улицам города – услышал это все и очень удивился.

Григорий Потоцкий: Это было во времена моей молодости, Высоцкий приезжал с концертами в Одессу. Но я не смог попасть на его выступления, хотя и безумно этого хотел: желающих было гораздо больше, чем мест в зале. Всеми правдами и неправдами народ стремился просочиться в зал! Творчество Высоцкого мне бесконечно нравилось. И практически всем моим знакомым: еще при его жизни многие люди были восторженными поклонниками Высоцкого!

Сожаления о том, что жил, мол, в эпоху Высоцкого, но так и не попал на его концерт, – встречаются часто. Да, магнитофонные пленки, да, клипы-ролики (пусть и много позже)… Но непосредственный концерт Высоцкого, живая энергия его голоса – это нечто большее!

Дмитрий Дарин: Я очень жалею, что мне ни разу не удалось побывать на концерте Высоцкого. Когда он ушел из жизни, я был еще школьником. Кто же в школьные годы думает о том, что кто-то из кумиров может покинуть эту землю? Вся страна в годы моего детства говорила на языке Высоцкого! И сейчас, даже спустя десятилетия, народ все равно – пусть не особо вдумываясь – воспринимает, чувствует строки, зачастую даже не зная, кто их автор. Это относится и к Есенину. Но к Высоцкому – все-таки больше. Он как-то ближе в памяти народной. Поэт не может считаться до конца поэтом в России, если он не растворен в генетической памяти своего народа. Высоцкий в ней растворился. И Есенин растворился. Пусть их и не все любят, пусть кто-то даже клянет или относится пренебрежительно. Но и те, кто не любят его творчество, волей-неволей вдруг что-то вспомнят или используют созданные им образы.

Магнитофонные записи – особая тема. Это сейчас уже в порядке вещей: гастроли для продвижения нового песенного альбома. Или наоборот: широкая ротация на радио и телевидении, концертная деятельность – во имя раскрутки нового диска. Чтобы раскупали…

Во времена СССР обо всех этих пиар-ходах мало кто слышал. И тем удивительнее, что авторы-исполнители (пусть и далеко не все) всерьез были озабочены популяризацией своего творчества. Как бы сейчас назвали – раскруткой.

Михаил Айвазян: Галич не очень стремился распространять свои песни, а вот Булат Окуджава – как раз наоборот. Он был за то, чтобы все время записывать свои песни на магнитофон. И затем их широко распространяли в народе. Сейчас бы сказали, что он активно занимался самопиаром. Вслед за ним и Владимир Высоцкий быстро сообразил, что широкое распространение магнитофонных бобин с записями собственных песен создает очень неплохую творческую репутацию.

Инициатором создания первых магнитофонных записей был не сам Владимир Семенович, а его дядя, Алексей Владимирович Высоцкий. Причем вопрос о широком распространении тогда еще не ставился. Пленки писались своими и для своих. Практически только для близких родственников и друзей.

Ирэна Высоцкая: В качестве оригинала ранних песен Володи была одна-единственная большая бобина, что записал мой папа. У моего брата Александра – он старше меня на восемь лет – имелась первая копия, и у дяди Яши Гольденберга, замечательного папиного друга, тоже была. А потом, уже с этих копий, многие родственники и знакомые переписывали что-то себе, обменивались ими.

Неудивительно, что и первыми поклонниками песен Высоцкого также становились родственники и знакомые. Именно их реакция и дала возможность молодому автору Володе Высоцкому поверить в себя. А также получить столь необходимую обратную связь со слушателями.