Текст книги "Закон сталкера"

В желтых глазах рептилоида проскользнуло понимание происходящего, что-то похожее на человеческое удивление. Проскользнуло – и погасло, вместе со взглядом. Мертвым никакое понимание больше не нужно. Им вообще всё до лампочки, в том числе и наличие в мозгу заточенной полосы отличной японской стали.

И тут за спиной я расслышал отчетливый щелчок переводчика режимов огня. Дисциплинированный попался второй рептилоид – в условиях жесточайшего постапа, находясь на посту, автомат на предохранителе держит. Ай, молодец!

То есть, подарил мне кешайн одну лишнюю секунду. Которой мне хватило, чтобы вырвать меч из черепушки трупа, после чего описать клинком широкий полукруг, в конечной точке которого лезвие столь же легко прошло сквозь толстую шею автоматчика, прикрытую чешуйчатой броней, заменяющей кешайнам кожу.

Тот рептилоид, что завис у костра, открыл от удивления пасть, и с такой вот раззявленной пачкой потянулся за автоматом, висящим за спиной. Долгое занятие, особенно когда от растерянности продолжаешь сидеть на корточках вместо того, чтобы резко отпрыгнуть назад, и уже с безопасного расстояния перебросить оружие со спины в руки.

Но таким трюкам учиться надо, а кешайнам по ходу огнестрелы выдали недавно, и курсы молодого бойца желтоглазые наверняка не проходили. Поэтому мастеру по разведению костров, неискушенному в науке стрельбы из любых положений, я просто раскроил башку резким ударом сверху вниз, от которого он рухнул располовиненной мордой прямо в огонь, тут же затушив едва разгоревшееся пламя кроваво-белым содержимым своей башки.

А вот четвертый рептилоид, тот, который собирался нашинковать кого-то своей саблей, оказался и шустрее, и сообразительнее коллег по ратному делу. Вместо того, чтоб довершить начатое, он резко развернулся навстречу опасности в моем лице, и, ловко крутя в воздухе длинной кривой саблей, ринулся на меня…

Я вообще к длинномерному холодняку всегда был равнодушен. До сего дня. Мечи мне казались чем-то жутко экзотическим, неприменимым в реальной жизни и в настоящем бою. Но катана Савельева оказалась на удивление легкой, отлично управляемой что одной, что двумя руками, и разрубающей живую плоть не хуже моей «Бритвы». Ее рукоять словно прилипла к моим ладоням, меч будто стал продолжением моих рук, и я совершенно не думая, чисто на рефлексах не знамо откуда у меня появившихся, резко присел, уходя от профессионального свистящего удара, который несомненно снес бы мне голову…

И рубанул по низу. По коленям кешайна, сквозь которые клинок старинного японского меча прошел так же, как и до этого, то есть совершенно без сопротивления.

Желтоглазый даже боли не почувствовал. Его лапища, сжимающая рукоять сабли, дернулась было, выводя оружие на второй удар – но тут рептилоида подвели ноги. Развалились надвое, отчего кешайн, взмахнув лапами, рухнул на спину, прямо на тело, которое собирался расчленить. Из обрубков нижних конечностей хлестануло кровищей метра на два, правда фонтан тут же сник – при таких ранениях интенсивность кровотечения стремительно сходит на нет. Вместе с жизнью.

Правда, чешуйчатый еще мог заорать, даже пасть раззявил для этого. В нее я и всадил клинок, провернув его для надежности. Ибо с развороченным горлом орать очень неудобно.

Всё произошло за считаные секунды. Честно говоря, я сам был крайне удивлен тем, с каким проворством я прищучил четырех мутантов совершенно непривычным для меня оружием. Никак, генетическая память проснулась? Меченосец я наследственный или где?

Однако удивление не мешало мне трезво оценивать обстановку. Возможно, в лагере не заметили нашей маленькой возни. Выстрелов не было, воплей – тоже. А может и заметили, но еще не осознали, что же именно произошло возле пролома в стене казарм. Тревогу по такому поводу обычно не поднимают, но проверяющих для выяснения высылают непременно.

Поэтому действовать надо было быстро.

Душевным пинчищем я сбросил дохлого рептилоида с тела его потенциальной жертвы – и удивился вторично.

Недорезанной жертвой оказался парень, с виду лет семнадцати-восемнадцати, не больше. Правда, для тинейджера уж больно здоровый. Лицо еще почти детское, едва светлый пушок под носом пробился, а всё остальное – как у былинного богатыря. Шея толстенная, плечи – косая сажень, ручищи как лопаты. Интересно, как рептилоиды такого коня живым взяли? Это ж по виду самый что ни на есть кремлевский дружинник, рядом с которым даже Данила смотрелся бы несколько блекло.

Связан тинейджер был добротно, ремней на него кешайны не пожалели. Спеленали словно колбасу, которую шпагатом обматывают. Видимо, заместо колбасы его и собирались употребить, в орде шайнов человечину предпочитают любым иным деликатесам.

Ну, как по мне, то не дело это, когда живого человека жрать собираются. Поэтому я резанул несколько раз мечом – и обрывки пут ссыпались с пленного. Который, кстати, по ходу еще не пришел в себя – лежал и хлопал большими синими глазами. М-да, такие породистые телята, глазастые, с длинными ресницами и русыми кудрями до плеч, девкам нравятся сразу и безоговорочно. А собратьям по сильному полу – не очень. Ибо сразу понятно, кому те девки отдадут предпочтение в случае чего.

Впрочем, освободил – и хрен с ним, моя совесть чиста. Дальше пусть сам выбирается. Хотя… блин, не выберется же. Сразу видно, что хоть и здоров парень, а с боевым опытом неважно. Любой мало-мальски обстрелянный новобранец после освобождения из плена не лежал бы вот так, словно на пляже, недоуменно хлопая глазами, а хотя бы на ноги поднялся. Впрочем – ладно. Вытащу подальше от лагеря шайнов, и до свидания. У меня своих дел по горло.

– Вставай, чего разлегся? – негромко рыкнул я. – Хватай автомат – и погнали!

– Чо?

Твою мать…

Понимая, что я с этим телом теряю драгоценные секунды, я несильно, но больно пнул его носком «берца» в бочину. Ребро такой удар не сломает, но встряхнет гарантированно. Психологический шок быстрее всего излечивается болевым шоком, это я знаю совершенно точно.

Блондин охнул, схватившись за ударенное место, в глазах его сверкнула ярость. Которая и подняла его на ноги почти мгновенно. Бывший пленник шайнов глухо, по-звериному рыкнул – и я едва успел уклониться от удара громадного кулака. Ишь ты, какой шустрый! Однако мы тоже не в пробирке сделанные.

Здоровяк замахнулся было для второго удара – но вдруг резко остыл, осознав, что в кадык ему упирается острие меча. Остыл – и замер, понимая: одно неверное движение и всё, рычать больше будет нечем.

– Вот и молодец, – по-прежнему тихо сказал я. – А теперь взял автомат – и бегом вон к той куче ржавчины. Понял?

Неподалеку, метрах в ста от нас на земле навеки застыло какое-то неопознанное транспортное средство, изуродованное до неузнаваемости коррозией и насквозь проросшее-развороченное развесистыми, колючими кустами. Отличное укрытие, это я знал точно. Однажды я уже прятался за ним, наблюдая за рептилоидами, которым уже тогда очень полюбились Покровские казармы. Оставалось дело за малым – добежать до него. Пока что толстые колонны, поддерживающие широкий и длинный портик над входом в здание, давали густую и глубокую тень – возможно, потому нас еще и не заметили с вышек. А вот на открытом месте тени уже не будет…

Тинейджер-переросток еще раз покосился на меч и кивнул. Аккуратно так, чтоб подбородком случайно по клинку не задеть. Ладно.

В общем, сунул я меч в ножны – и рванул. Сто метров расстояние небольшое, по идее, проскочить можно.

По идее…

Однако выскочив на открытое место, я тут же услышал позади гортанные крики. И почти немедленно что-то очень сильно долбануло меня в спину, едва не сбив с ног. И еще раз. И еще…

«Похоже, хана», – пришла равнодушная мысль.

Да, у меня на спине висел плотно набитый рюкзак с хабаром, набранным на складе Жмотпетровича, но для пуль это преграда несерьезная. Тогда почему я всё еще бегу? И почему я не слышал выстрелов? Может, с глушеных стволов стреляли?

Впрочем, в боевой ситуации тупые вопросы лучше не задавать, а просто выполнять боевую задачу. В данном случае ту, что сам себе поставил. Поэтому я добежал до кучи ржавого хлама, завернул за нее – и, непроизвольно взвыв от боли, сбросил с себя рюкзак. От резкого движения меж лопатками прострелило болью. Но не такой, какая бывает от огнестрельного ранения. Скорее, от удара тупым предметом по хребтине.

И тут я услышал выстрелы. И увидел, как за мое укрытие вваливается огромное отдувающееся тело тинейджера, на спине которого висит труп кешайна… словно дикобраз утыканный стрелами.

Вот оно что! Шайны – дети азиатских степей – гораздо проворнее умели обращаться с луками, чем с огнестрельным оружием. Стрелы метать их, небось, начинали учить как только они от мамкиной груди отрывались, поэтому за луки они хватались рефлекторно. В отличие от автоматов.

Утробно ухнув, блондин сбросил с плеч мертвое тело и бросил на меня высокомерный взгляд, мол, гляди какой я молодец. Но я не отреагировал. Я смотрел на свой рюкзак, из которого торчало семь стрел. А еще из него что-то текло. То ли вода, то ли растительное масло, пластиковую бутыль которого я прихватил на складе, то ли содержимое пробитой консервы. Жаль конечно, но, в принципе, потери небольшие. Выброшу то, что протекло…

– Если там еда, то лучше брось, – пробасил здоровяк. – У шайнов все стрелы отравлены. И это. Сейчас они в погоню кинутся. Мстить за собратьев, которых ты отправил в Край Вечной войны.

Блин… К такому жизнь меня не готовила. Это я, понятное дело, насчет рюкзака. Можно было, конечно, покопаться в нем, консервам-то яд не страшен. Но я и без мудрых советов этого дитяти-переростка слышал, как приближаются к нам гортанные вопли разозленных шайнов.

– Может, возьмешь? – спросил я, понимая – на моей спине, зверски ломящей от тяжелых ударов стрел, этому рюкзаку сегодня точно не покататься, автомат на ней еле удерживаю.

На что тинейджер лишь презрительно усмех-нулся:

– Негоже дружиннику, сыну кремлевского сотника, на себе чужую поклажу таскать.

Ишь ты, едрит твою мать! Только представителя местной «золотой молодежи» на мою голову не хватало!

Но, так или иначе, в моей ситуации тяжелый рюкзак – нереальная обуза. Поэтому я просто развернулся к нему спиной и бросился бежать по знакомому маршруту.

Однажды мне уже приходилось по нему путешествовать. Прямая линия от Покровских казарм до Кремля. Некогда три оживленные улицы, плавно переходящие одна в другую. Теперь же – полоса препятствий с глубокими проломами в растрескавшемся асфальте, рощами хищных деревьев, протянувших свои узловатые ветви над дорогой… А также перегородившие ее останки боевых роботов и груды ржавого металла, некогда бывшие танками и бронетранспортерами – двести лет назад в этом районе шли серьезные бои между защитниками города и мощным отрядом биороботов, зачищавших Москву после ядерного удара.

Позади меня глухо буцкали сапоги тинейджера. Интересно, какого ктулху он забыл в этих дебрях, вдали от папашиной опеки? Не иначе, решил удаль молодецкую продемонстрировать. Доказать всем, что он не просто «мажор», раскушавшийся на батькиных харчах, а самый что ни на есть герой, способный одной левой раскидать орду шайнов. В результате чего едва не превратился в жаркое. А что, вполне себе правдоподобный сценарий.

Однако долго размышлять на тему блудного чада, сбежавшего от папы, у меня не получилось. Над ухом свистнула стрела.

Угу. По ходу, в погоню за нами отправили отряд шустрых лучников, умеющих не только быстро бегать, но и даже стрелять на бегу. Ох, хреново-то как!

– Вон к тем развалинам! – крикнул я, ткнув пальцем в сторону сильно разрушенного дома, густо поросшего шипастыми кустами-мутантами.

На этот раз дитятко-переросток спорить не стал. Ломанулся вперед словно наскипидаренный буйвол, проломился сквозь кусты и прыгнул за кирпичный выступ, по которому тут же царапнула стрела, выбив из него облачко красноватой пыли.

Отлично! Иначе я бы вполне мог в тех кустах застрять надолго. А так детина своими телесами дорогу протаранил, чем, возможно, спас меня от очередного оперенного гостинца промеж лопаток, теперь уже ничем не защищенных. Хоть какой-то толк от заносчивого балласта.

Я прыгнул за уступ и тут же развернулся, автоматически выходя в положение для стрельбы с колена. При этом краем глаза уловил, что дитятко свой автомат держит словно неопытный папаша грудного ребенка.

– Не стрелял ни разу? – бросил я, ловя на мушку первого шайна с луком.

– Негоже кремлевскому ратнику бесовским огнеплюем баловаться, – скривился тинейджер. – Я ж не Говорящий с мечами, которым…

Далее слушать я не стал, плавно нажав на спусковой крючок. Шайна, словившего пулю переносицей, опрокинуло на спину, лук полетел в одну сторону, приготовленная стрела – в другую.

– А зачем тогда бесовский огнеплюй с собой прихватил? – поинтересовался я, пригибая голову – шайны быстро поняли расклад и попрятались кто куда, что на практически открытой местности довольно непросто. Но дети степей справились, и теперь стреляли из своих луков лежа на спине – искусство для меня непостижимое. Хотя, думаю, при большом желании осваиваемое.

– Для трофею, – буркнул детина. – Или ж заместо дубины.

– Или так, – кивнул я. – Звать-то тебя как?

– Никитой кличут.

– Ладно, Никитос, – сказал я, прикидывая при этом возможности отхода. – Как я понимаю, лучники сейчас нас тут придерживают до подхода бронированных автоматчиков – я знаю, у шайнов есть такие, пересекались. Так что я тут подежурю, а ты пока поищи выход из этих развалин. Лады? Такое не в падлу сыну сотника?

Никита, нахмурившись, посопел немного – и, пригнувшись, двинул в глубь здания. Вернее, его остатков.

На первый взгляд, мы реально в ловушку сами себя загнали. Войти можно лишь там, где мы вошли, а отход, похоже, завален с трех сторон. Ну, как говорится, кто ж знал. Хотя пусть мордатый тинейджер погуляет-проветрится, а я пока тут сюрприз шайнам приготовлю на случай, если Никита выход все-таки найдет.

Вытащив из кармана тонкую и прочную леску, я также извлек из разгрузки пару гранат Ф-1 и принялся мастерить хитрую растяжку из нескольких «струн» – это когда к одной гранате тянутся несколько лесок, закрепленных в разных точках. Причем лески протягиваются под разными углами – не напрямую, а через палочки, воткнутые в землю. Мастера иной раз такую паутину плетут – закачаешься. Даже если одну леску заметил и перешагнул, не факт что не зацепишь вторую, третью, или десятую. Резать замеченную «струну» тоже не рекомендуется, есть методы и для таких умников, когда от реза чека как раз и выдергивается.

Я городить сложную «паутину» не стал, ограничился шестью «струнами» к двум гранатам, так что всё про всё заняло минут семь-десять, за которые я периодически демонстрировал лучникам-шайнам свою макушку, и лениво постреливал в их направлении, чтобы не расслаблялись. Шайны, по ходу не особо искушенные в искусстве выкуривания противника из укрытий, прилежно велись на разводку, стрелы щелкали по противоположной стене, так что я к возращению тинейджера как раз справился с растяжками.

– Нету выхода, – мрачно доложил Никита. – Единственный выход Красное Поле Смерти перегородило. Небольшое, но всё равно, ни обойти, ни перепрыгнуть.

– Понятно, – кивнул я. – Пойдем, посмотрим, что там за Поле такое.

– Чо на него смотреть? – буркнул дружинник. – Поле как Поле, обычное. Не веришь что ль?

– Верю, – кивнул я. – Просто люблю, понимаешь, перед смертью на них полюбоваться. Настроение поднимает. Предсмертное.

– Ясно. Блаженный, – вздохнул Никита. – Вот уж не думал, что в компании с убогим помирать придется.

Хотел я напомнить хамоватому подростку, что если б не этот убогий, то через пару часов им бы уже дружно гадили кешайны – у рептилоидов быстрый обмен веществ, и шибко умных и заносчивых хомо они довольно шустро превращают в дерьмо. Но передумал. Время дороже. Лишь сказал:

– Вон на ту леску не наступи, мутантушко.

И пошел туда, откуда только что вернулся Никита.

* * *

– Я чёт не понял. И с какого это перепугу я мутантушко?

За моей спиной слышалось яростное сопение. А, ну да, я и забыл, что в любой человеческой общине мира Кремля сравнение человека с мутантом есть самое тяжкое оскорбление.

– Про D-ген слышал? – бросил я через плечо. – У обычных людей его не бывает.

– Дружинники не мутанты, – рыкнул Никита. – Да я за такие слова знаешь чего с тобой…

– Ага, в курсе, – сказал я, разворачиваясь и упирая ствол автомата в брюхо тинейджера. – Короче, дитя природы. Заткнись и не отсвечивай, понял? Я тебе жизнь спас, и я же могу легко это исправить. Вкурил?

– Мутны твои речи, человек, – скривился Никита, нехотя разжимая огромные кулачищи. – И говоришь не по-нашенски, и ведешь себя как чужой. Ладно, понял я тебя.

– Вот и ладушки, вот и хорошо, – сказал я. Развернулся – и не оборачиваясь направился к неровному, словно обгрызенному прямоугольному пролому, некогда бывшему входом в подъезд.

Теперь входа не было. Как и выхода, кстати. Выход из развалин наглухо перегородило Красное Поле Смерти. Местная полуразумная аномалия, так же как и семейство ее чернобыльских сестер, питающаяся живой плотью. Причем Поле необычное, в центре которого зловеще чернело что-то.

– Другого выхода нет, – мрачно произнес дружинник. – Пора возвращаться и принять битву неравную.

– Выход всегда есть, – сказал я, подходя ближе к красно-черной желеобразной субстанции и погружая в нее руку. – Вопрос лишь в том, устраивает он тебя или нет.

– Чур меня! – вылупил глаза Никита. – Это я-то мутант? Это ты леший, аль болотник. Отродье бесовское!

– Вопрос ровно один, – сказал я, оборачиваясь к дружиннику. – Ты жить хочешь? Если да, то давай сюда свою верхнюю конечность – и пошли. Пока меня за руку держишь, Поле тебя не тронет. Наверно. И быстрее решай, шайны небось уже в развалины лезут.

Никита с тоской посмотрел назад – и, шагнув вперед, решительно схватил меня за руку. Чуть пальцы не сломал, орясина!

– Полегче, твою мать! – прошипел я. – Дуболом, мля!

– Извиняюсь, – ослабил хватку дружинник, при этом по его губам скользнула ухмылка. Доволен. Хрен с тобой, лыбься, продукт генетического эксперимента. А мне вот жизнь свою спасать надо. И его. Зачем-то. Мне ж всегда больше всех надо, благотворитель, блин, спаситель мира, сирых и убогих.

Костеря себя такими вот эпитетами, я шел через Поле, таща за собой балласт, разом переставший скалиться. И на лицо побледневший от ужаса что твое полотно. Главное, чтоб штаны со страху не обдристал, а то воды у нас с собой всего-то одна моя фляга. Которую я ему не дам. Задницу мыть в любой Зоне, где чистая вода есть самый настоящий хабар, стоящий недешево – непозволительная роскошь. Так что придется всю дорогу терпеть вонючего спутника…

Развлекая себя такими мыслями, я шел через Поле Смерти. Не впервой, кстати. Приходилось уже. И через Черное Поле Смерти ходить, и в Красном с мутантом-оператором по душам беседовать. И при этом я умудрился в живых остаться, за что в некоторых вселенных Розы Миров меня зовут Побратимом смерти. Именно так, с заглавной буквы. То есть, с уважением…

А не развлекать себя всякой ерундой никак нельзя. Вернее, не отвлекать. Потому, что хоть я и весь из себя безмерно крутой брат названой Сестры, но Поле все равно кожу жгло не по-детски. И звенело в ушах у меня не от повышенного кровяного давления, а от безумного воя за моей спиной. Значит, Никитоса тоже припекает. Поэтому по совокупности факторов не мешало бы поторопиться.

Я рванулся вперед – и вывалился за границу Поля Смерти, волоча за собой тинейджера-переростка. Странно, кстати – раньше, когда в аномалию входили, он мне казался нереальной тушей, кило под сто пятьдесят. А сейчас похудел что ли резко, не пойму? Или на дерьмо изошел, резко потеряв в весе? Уж больно легко мне его за собой волочить…

Обернулся я – и прикусил губу. Ибо сейчас судорожно держался за мою руку не богатырь выше меня ростом на голову и вдвое шире в плечах, а… тинейджер. Настоящий. Пацан лет шестнадцати-семнадцати. Самый обычный, на котором одежда прежнего Никиты висела мешком, волочась по земле.

– Н-да… – сказал я. И больше ничего не сказал, так как вспомнил.

Кто-то, возможно Отшельник, говорил мне, что Побратим смерти может взять любого мутанта за руку и провести его через Черное Поле Смерти. В результате чего мутант гарантированно превращается в человека… Через Черное? Так разве…

Я пригляделся – и понял.

Мы только что прошли не через одну, а через две аномалии! Так вот что чернело в центре кроваво-красного колышущегося студня… Небольшое Черное Поле вползло в большое Красное – и осталось там. Два в одном. Изнутри развалившегося дома этого было не разглядеть как следует, а на открытом пространстве всё прояснилось сразу.

Впрочем, это ничего не меняло. Спасаться нужно было все равно. А то, что человек, чьи предки много десятилетий назад были изменены искусственным геном, снова превратился в нормального человека – может, оно и к лучшему?

Хотя Никита так не думал.

Он с ужасом смотрел на свои руки, несколько минут назад бугрящиеся гипертрофированными мускулами. Руки, которые теперь ощутимо оттягивал книзу автомат Калашникова.

– Что… ты… сделал… со мной? – наконец выдавил из себя Никита.

– Думаю, второй раз спас тебя от смерти, – задумчиво проговорил я.

– А зачем мне теперь такая жизнь?

Он смотрел на меня не мигая. И в его глазах застыла такая чистая, незамутненная ненависть, что даже мне, видевшему в этой жизни многое, стало немного не по себе…

И тут внутри здания грохнуло. Не громко хлопнуло, как бывает на открытой местности при слившемся воедино взрыве двух гранат, а именно грохнуло. Гулко так долбануло многократно отрикошетившим эхом по древним стенам… которым много ли надо было? Они давно уже готовы были рухнуть, лишь небольшого толчка не хватало.

В следующее мгновение старое здание вздрогнуло, словно живой человек, получивший пулю в живот – и сложилось внутрь, похоронив под собой отряд лучников-шайнов.

Мигом поднявшееся облако красной пыли немедленно скрыло от меня и развалины, и Поля Смерти. И от Никиты я отвлекся, вполне закономерно ожидая, что из пыльного облака могут выскочить несколько выживших шайнов, готовых утыкать нас стрелами…

Поэтому слишком поздно почувствовал я брюхом легкое щекотание под ложечкой. Знакомое такое. Так нежно касается твоих внутренностей невидимая, но вполне реальная линия выстрела, когда в тебя целится кто-то, искренне желающий твоей смерти.

Никита стоял в трех шагах от меня, направив автомат мне в живот. Его палец лежал на спусковом крючке. Лежал. Но не давил на него. Между ненавистью во взгляде и выстрелом в живого человека порой лежит неслабая пропасть… А порой и нет ее вовсе. Зачастую и без ненависти людей убивают, механически, как таракана на кухне мокрой тряпкой прихлопывают.

– Ну что, трудно это – убить человека? – несколько натянуто усмехнулся я.

– Человека – трудно, – сказал Никита.

И нажал на спусковой крючок.

Линия выстрела, легко, но неприятно щекотавшая мой живот, стала ощутимее, прям зазвенела аж, словно натянутая струна… и пропала. Потому, что когда стрелок осознает, что выстрелить не получилось, пропадает и этот необъяснимый контакт убийцы с целью через оружие. Говорят, его ощущает лишь тот, кого не раз пытались застрелить, и не всегда неудачно… Я – чувствую.

Никита нажал еще раз, скрипя зубами от ненависти. Я же закинул свой АК за плечо, сделал три шага, левой рукой отвел в сторону ствол автомата Никиты, а правой коротко, без замаха ударил парня в «солнышко». Туда, куда он только что хотел всадить пулю мне.

Ударил сильно, но дозированно, дабы диафрагму не порвать. Но и чтоб дошло. Дефицит мозговой деятельности зачастую по-другому не лечится.

Никита охнул, завалился на бок и свернулся на асфальте в клубок. Я же перехватил его автомат, снял с предохранителя, переведя оружие в положение стрельбы очередями, проверил наличие патрона в патроннике, и вновь уставился на облако медленно оседающей кирпичной пыли.

Нет, шайнов не было. То ли полегли все в развалинах, то ли те, кто выжил, благоразумно отступили. Ну и замечательно.

Автомат Никиты я за спину отправлять не стал. Положил рядом на землю пока, встав на одно колено, связывал парню запястья парашютной стропой. В любой Зоне Розы Миров всегда лучше перестраховаться. Когда обе руки работают, необходимо чтоб оружие было рядом. А то пока его из-за плеча достанешь, вязать уже будут тебя. Или кушать – это уж как повезет.

Все-таки, несмотря на предосторожности, ударил я Никиту серьезно. В ипостаси дружинника он бы такой удар наверно даже и не почувствовал. А сейчас вон бледный лежит, дергает ногами, воздух никак в легкие протолкнуть не может. Уже глаза того и гляди закатятся. Это ничего, это полезно. Вяжу я быстро, так что помереть не успеет. Зато запомнит урок надолго.

Затянув узел, я пропустил длинный конец стропы у Никиты между ног. Это чтоб не попытался убежать. Дернется – стропа по хозяйству резанет. Ну а вязка конечностей – это чтоб от спасенного придурка мне кирпич в башку не прилетел. Перестраховка – наше всё.

Закончив с руками, я схватил парня за плечи, коленом надавил на спину и резко разогнул. О, нормально, воздух с хрипом и соплями в тушку пошел. Значит, жить будет.

Никита закашлялся, сплюнул на землю комок слизи, красный от крови и кирпичной пыли, и хрипло выдохнул:

– Я тебя всё равно убью, слышишь!

– А то, – сказал я, наматывая на кулак стропу, противоположный конец которой плотно фиксировал запястья тинейджера. – Я эти слова за свою жизнь слышал чаще, чем тебя папа дураком называл. А теперь поднимайся на ноги и иди вперед.

– Боишься? – оскалился Никита окровавленными зубами – видать, когда я его бил, он то ли щеку себе прикусил, то ли язык.

– Прям трясусь от страха, – кивнул я. – Тебе помочь пинком под зад, или сам встанешь?

Встал сам. Гордый. Это хорошо. Гордость часто помогает избежать лишних пинчищ пониже спины.

Был ли я зол на Никиту? Да нет, нормально всё. Самый простой способ нажить себе лютого врага – это сделать человеку добро. В девяноста процентов срабатывает, проверено. А редкие исключения лишь подтверждают общее правило.

Знаю. Всё знаю, не первый раз нарываюсь. Но просто такой уж я заядлый путешественник по граблям. Не могу пройти мимо, когда мерзкая тварь собирается убить беспомощного человека – ну и всё такое в этом роде. Поэтому количество моих врагов растет. И будет расти, пока я однажды не одумаюсь, и не научусь заниматься только своими делами, не суясь в чужие проблемы с дурацким желанием помочь. Иначе рано или поздно предохранитель чьего-нибудь автомата окажется в правильном положении, и из меня раз и навсе-гда выбьют свинцом мой идиотский моральный кодекс…

Такие вот мысли лениво плавали в моей голове, пока я любовался на спину идущего впереди связанного парня, путающегося в собственных штанах. М-да, сколько видел аномалий на своем веку, и всё не перестаю удивляться. Вот куда сейчас половина массы тела у этого тинейджера делась? И ростом он был изрядно выше меня, а сейчас – ниже на полголовы. Как вообще такое возможно? Фантастика, да и только.

Боевая, блин…

В Зонах она другой быть и не может. Тут на каждом шагу сюрприз – или под ногами обнаружится в виде аномалии, или из развалин вылезет. В виде голодного мутанта, например.

Я даже ждать не стал, пока оно полностью вытащит свое тело из довольно широкого оконного проема покосившегося дома, который для таких плеч оказался узковатым. Не рассчитал мутант того, что старые дома в Москве строили в три кирпича толщиной. Не то, что в Припяти, где эти твари бетон, растрескавшийся от времени и радиации, когтями крошили, словно пенопласт.

Ибо сейчас в окно протискивался самый настоящий ктулху. Та самая человекоподобная пакость, с растопыренными щупальцами под проваленным носом, заменяющими мутанту пасть. Один из самых опасных мутантов Зоны. Чернобыльской Зоны… Получается, не только муты вселенной Кремля просочились в соседний мир, но и наоборот тоже процесс пошел. Ладно.

Я прекрасно знал, на что способны эти твари, поэтому, прыгнув вперед, долбанул Никиту «берцем» под коленный сустав, после чего резко толкнул в спину. И когда парень с размаху упал на растрескавшийся асфальт, тут же выпустил полный магазин прямо в морду мутанта. Иначе никак. Регенерация у ктулху фантастическая, поэтому нужно в лохмотья разнести мозг, либо сердце кошмарного монстра, дабы быть на сто процентов уверенным, что он сдох.

Башка мутанта судорожно дергалась под ударами пуль – и наконец треснула, словно гнилой ар-буз, выплеснув наружу зеленовато-белесое содержимое черепной коробки. Всё. Готов. Повезло, что он застрял в окне, а то бы…

Додумать мысль я не успел. Ибо из-за дома медленно так, вальяжно вышли еще три ктулху. Двое примерно тех же размеров, что и убитый мною, а один – сильно крупнее остальных.

Ясно. Сейчас я, получается, самку убил. А это – самец, и еще две его наложницы. Стая. Взрослая. Опытная. В которой самую слабую особь, ту, что не особо жалко, ставят сторожить логово и заодно высматривать добычу, в то время как вожак спит, либо развлекается с любимыми женами.

Что такое автомат в руках одного человека, они тоже хорошо знали, потому и не торопились. Растягивали удовольствие от несложной охоты. Одного ктулху еще реально завалить с АК, хотя получается такое обычно один раз из десяти – если вовремя заметишь монстра, если не испугаешься, если не промахнешься и весь магазин всадишь куда нужно…

Против трех щупальцемордых, готовых к атаке, дергаться бесполезно. Сейчас, вот прям сейчас они одновременно станут почти невидимыми, практически прозрачными, и с немыслимой скоростью бросятся: вожак вперед, зигзагами, почти как ветеран спецназа на бегу «качая маятник», а его дамы в это время постараются обойти меня с флангов. Короче, всё. Последние секунды. Которые, мать их, надо просто прожить правильно.

Пустой магазин упал на растрескавшийся асфальт, и я даже успел сменить его на полный, когда ктулху начали движение. Я прям как в замедленной съемке видел, как они бросились одновременно, набирая скорость с каждым прыжком, и одновременно словно постепенно растворяясь в воздухе. Увы, но ни разу не поможет мне сейчас моя способность при выбросе адреналина в кровь замедлять личное время. Конечно, я изрядно подпорчу вожаку физиономию, но вряд ли убью – такого матерого мутанта-кровопийцу одним магазином не прошибешь, тут нужно что-то посерьезнее.

Но я всё равно стрелял, наблюдая как пули рвут ротовые щупальца, как одна из них вышибла белесый глаз без намека на зрачок, как следующая разворотила и без того уродливый нос…