Текст книги "Закон мутанта"

– Пацаны, по ходу, ливер колеса катит, – шепнул Кирпич, отличавшийся хорошим зрением.

И правда, в пелене тумана наметилось движение.

– Не мандражуем, братва, – подбодрил Вольт свою немногочисленную группу. – Как вылезут, шмаляем по моей отмашке…

Между тем из тумана вышло странное существо, похожее на механического осла без головы. Осел без особого напряжения тащил за собой четырехколесный автоприцеп с грузом, накрытым тентом. Поверх тента восседал Челюсть, держа на коленях автомат, а по бокам прицепа шествовали четверо бойцов группировки в черно-коричневых бронекомбезах. Эту защиту Челюсть просто покупал у наймитов, перекрашивал и продавал бандитам с небольшой наценкой. В целом броня была неплохая, одна беда – наймиты не продавали Челюсти тактические шлемы. Они вообще сейчас в Зоне были дефицитом, так как на Большой земле закрылся завод, где их производили, потому головы пристяжи Челюсти были защищены лишь стальными полумасками, прикрывающими нижнюю часть лица, и пуленепробиваемыми очками.

– Работаем по башням! – бросил Вольт, ловя в прицел автомата переносицу первого справа охранника. Очки, конечно, защита неплохая от пули, летящей под углом. Но бронебойную «семеру», выпущенную из АК, им не остановить…

Указательный палец выдавил две трети слабины спускового крючка… и вдруг остановился. Ни туда, ни сюда.

Первым делом Вольт подумал, что автомат дал клина так не вовремя, но в следующее мгновение осознал, что заклинило его самого и его товарищей тоже. Они просто превратились в статуи из плоти и крови, живые памятники самим себе, способные лишь смотреть вперед и пытаться осознать произошедшее.

Странно, но с пристяжью Челюсти было то же самое. Охранники внезапно замерли не месте, словно окаменели. Один даже застыл на мгновение с приподнятой ногой, оторвавшейся от земли для следующего шага, который так и не был сделан, – и, не удержав равновесия, грохнулся на правый бок.

Челюсть тоже застыл на своем товаре, лишь механический осел, которого барыга выторговал у американцев с северной Стены – он у них служил для транспортировки продовольствия и боеприпасов, – продолжал тащить за собой прицеп.

В это время из рощицы кривых, изуродованных Излучением деревьев, что росли неподалеку, вышли двое. Гигант в ржавом экзоскелете, приросшем к телу, и невысокое человекоподобное существо со множеством глаз на голове.

– Эффектно, – кивнул Харон, окинув взглядом поле несостоявшейся битвы. – А можно этого ишака притормозить, пока он одного из будущих членов моей группировки в болото не уволок?

Фыф пожал плечами, легким усилием мысли приподнял над землей четырехногий механизм, весивший без малого тонну, оторвал его от прицепа, перевернул и поставил обратно.

Однако машина оказалась упрямой. Бестолково подергав в воздухе стальными конечностями, она резко рванула, перевернулась на бок, вскочила на ноги – и не спеша потрусила на север. Электронная инструкция предписывала ей в случае утраты нового владельца вернуться на базу. И, исходя из того, что Челюсть ни с того ни с сего прекратил какую-либо мозговую деятельность, о чем свидетельствовали датчики робота, он справедливо решил, что хозяина у него больше нет.

И последовал инструкции.

А люди, которые больше не были людьми, повинуясь мысленному приказу шама, направились к своему новому хозяину.

– Неплохо, хороший хабар, – сказал Харон. – Одним ударом восемь вооруженных бандитов. Я, конечно, никогда не жаловался на отсутствие телепатических способностей, но до тебя мне далеко.

– Сколько тебе еще нужно вооруженных хомо? – бесцветным голосом произнес Фыф.

– Как можно больше, – сказал Харон.

– Зачем?

Фыф задавал вопросы не для того, чтобы узнать ответы. Ему было совершенно наплевать на все – перед глазами шама стоял раскаленный автоклав, в котором, скорчившись, заживо запеклась матрица с торчащими из нее танталовыми ребрами. Внутренний взор Фыфа мог проникать слишком глубоко – что вдаль, что вглубь земли, и он не мог оторвать своего ментального взгляда от страшной картины. И чтобы не сойти с ума, ему надо было говорить. Хоть как-то отвлекать отравленный разум, от отчаяния бьющийся внутри черепа, словно узник о стенки тюремной камеры…

– Затем, чтобы защитить Монумент от тех, кто мечтает дойти до него и исполнить свое желание, – произнес Харон. – Это не так-то просто – аномалия чаще убивает, чем помогает. Но случаются исключения. И задача моей группировки, чтобы этих исключений было как можно меньше.

– Зачем? – равнодушно повторил Фыф.

Харон хотел было вспылить – но передумал. Шам нужен ему, к тому же он был намного сильнее его. А с такими союзниками лучше не ссориться. Поэтому Харон сдержался и терпеливо ответил:

– Если люди узнают, что их желания действительно может исполнить какая-то аномалия, в Зону, сметая кордоны, ломанутся если не все жители планеты, то значительная их часть точно. Но это не самое страшное. Кто-то из сильных мира сего обязательно захочет, чтобы Машина желаний принадлежала ему одному. И тогда начнется война за этот ценный приз, по сравнению с которой все предыдущие войны покажутся лишь безобидным развлечением. Поэтому нужен кто-то, кто будет планомерно уничтожать идущих к Монументу. Ведь если никто не вернется на Большую землю, дабы рассказать, что миф о Машине желаний на самом деле реальность, тогда легенда о ней навсегда останется лишь красивой легендой.

– Удивительно, – пожал плечами Фыф. – Довольно часто замечаю: для того, чтобы люди не убивали друг друга, обычно приходится убить много людей. Но ты прав. Ваша вселенная быстро самовыпилится, если подарить местным хомо возможность исполнения их хотелок. Я вижу неподалеку отсюда довольно большое скопление вооруженных людей. Пойдем заберем их, а потом подумаем, как нам побыстрее добраться до Монумента.

* * *

– Докладывайте, – бросил генерал Кравчук.

Предчувствие, наработанное за долгие годы армейской службы, не сулило ничего хорошего. Не бывает хорошо, когда внутри, от горла до кишок, словно звенит натянутая струна, от вибрации которой того и гляди грозят свалиться с плеч расшитые золотом зеленые погоны.

Но он, похоже, ошибся.

– Задание выполнено, – отрапортовал полковник. – Научный центр на озере Куписта полностью уничтожен.

– Хорошо, – кивнул генерал. – Потери?

Полковник замялся.

– Уничтожены два вертолетных звена.

– Еще? – скрипнул зубами Кравчук.

– И разведрота десантников, сброшенная на зачистку объекта, полностью погибла под выбросом.

– Твою мать! – заорал Кравчук. – Какого хрена ваши яйцеголовые просиживают штаны в Институте аномальных зон?! Они не могли предсказать выброс?!

– Этот был непредсказуемым, – бледнея, произнес полковник. – Ударил за два дня до расчетного времени. И невиданная ранее скорость его распространения не позволила…

– Если с меня слетят погоны, полковник, то и ты, и твои подчиненные – все за мной пойдете на понижение, начальниками КПП, благо их до хрена по периметру Зоны, – прошипел Кравчук, до хруста сжимая огромные кулаки.

– Кстати, о КПП, – отступив на пару шагов подальше от разъяренного начальства, произнес полковник, заранее простившийся с должностью, званием и здоровьем. – Это еще не все.

– Что еще? – прорычал Кравчук.

– Весь личный состав контрольно-пропускного пункта «Дитятки» снялся с боевого дежурства и в полном составе уехал в Зону.

– К-как уехал? – опешив от услышанного, произнес генерал. – На чем уехал?

– На тентованном КамАЗе-5350, который раз в неделю привозил в «Дитятки» продовольствие и боеприпасы. Хозяйственники только начали разгружаться, как охрана КПП словно с ума сошла. Вместе с хозяйственниками. Прицепили к КамАЗу кунг для хранения всякого барахла, все оттуда повыкидывав, сами набились в него с оружием, как селедки в бочку, и поехали прямо в Зону.

– Обе смены набились в чертов кунг? – не поверил своим ушам Кравчук.

– Так точно.

– Бред какой-то, – пробормотал генерал, осознавая услышанное. – Они там что, на головах друг у друга сидели?

Впрочем, вопрос был чисто риторическим, потому полковник счел за лучшее промолчать.

И правильно.

Генералу было не до него.

Он думал.

Гибель двух вертолетных звеньев и роты десантуры – это, конечно, серьезные потери. Но объяснимые. А то, что произошло на КПП «Дитятки», понять было невозможно. И это было самое неприятное. Известного врага всегда можно победить, если как следует пораскинуть мозгами. С неизвестным – хуже, особенно в Зоне, где, допустив даже малейшую ошибку, как нехрен делать можно раскинуть по серой траве собственные мозги, выбитые из бестолковой черепушки.

– Видео с вышек есть? – отрывисто бросил он через несколько минут.

– Так точно! – выпалил полковник. Вытащил из портфеля ноутбук, протянул начальству.

– Там в папке «Дитятки»…

– Разберусь, – буркнул Кравчук.

Разбирался он с полчаса, просматривая записи с камер наблюдательных вышек, не отличающиеся качеством. Но недаром же он столько лет занимал высокие посты – без умения анализировать разрозненные факты и сопоставлять их в единую картину он бы никак на тех постах не удержался.

– Ясно, – сказал он, закрывая ноут. – Этой ночью раздолбаи с «Дитяток» пропустили бандитский конвой. А под утро со стороны деревни Андреевки вышли двое – здоровяк и карлик. Незаметно вышли, на записи их почти не видно – так, несколько кадров. А за ними, похоже, тот самый бандитский конвой и тащился в полном составе, как телки на привязи. И после этого сразу случился исход раздолбаев с КПП. Полагаю, когда КамАЗ проехал Андреевку, те двое со своей бандитской пристяжью в него загрузились и поехали.

– Куда? – вырвалось у полковника.

– Без понятия, – зло бросил Кравчук. – Может, к ЧАЭС, как все остальные идиоты, жаждущие исполнения желаний. Но – сомневаюсь. И потому не исключаю, что они могут еще пару КПП так зачистить.

И, увидев немой вопрос в глазах полковника, сам на него ответил:

– Зачем это им, я тоже не знаю. Но ясно одно. Паре нереально сильных псиоников нужны вооруженные люди. Подозреваю, что, если мы упустим момент, в Зоне может появиться еще одна мощная группировка.

– И что делать? – потерянно спросил полковник.

Кравчук медленно сцепил пальцы обеих рук, словно душил кого-то.

– Настала пора зачистить Зону от людей. Полностью. И от человекообразных мутантов тоже, пока они не зачистили землю от нас.

– Многие пытались, товарищ генерал, – покачал головой полковник. – Да только зря людей положили…

– Многие, – тихо, но с нажимом произнес Кравчук. – Но я пока не пытался. Будь уверен, я сделаю это. Но не тупой атакой в лоб, а по-другому.

* * *

Через Чистогаловку мне ходить не доводилось. И не потому, что про нее жуткие истории рассказывали сталкеры – их про любую заброшенную деревню Зоны чешут у каждого вечернего костра. Просто не сложилось. Да и не хотелось, чтобы складывалось. Я себя уютнее чувствую на открытых пространствах, а в селах Зоны я ощущаю дискомфорт и желание поскорее отсюда свалить. Жуткие они, те места, где когда-то жили люди, но были вынуждены уйти, отступить перед невидимой смертью, однажды заполнившей собою все вокруг. Вон они, маячат на воткнутых в землю шестах, предупреждающие желто-красные треугольники с набитым на них через трафарет знаком радиационной опасности.

Гиблое место. В том далеком и ужасном апреле восемьдесят шестого Чистогаловка оказалась в самом центре радиоактивного заражения, так называемого западного следа. Село накрыл шлейф топливной формы – облако высокоактивных частиц ядерного топлива, вырвавшихся из разрушенного реактора. Фон тут был нереальный. Жителей спешно эвакуировали, а село снесли, глубоко закопав обломки строений. И знаки вон те понаставили, мол, не подходи, человек, если жить хочешь, ибо более «грязное» место на зараженных землях еще поискать надо.

Однако Зона не любит, когда с нее что-то сносят. Через некоторое время после радиоактивного выброса восемьдесят шестого последовал второй. Неведомое Излучение вырвалось из недр разрушенного реактора, повторяя путь первого выброса, уничтожая на своем пути все живое… и восстанавливая то, что успели уничтожить люди.

Так вновь возродился вырубленный под корень и закопанный в землю Рыжий лес. И точно так же вернулась на свое место снесенная Чистогаловка. Будто и не рушили ее бульдозеры, и не зарывали в землю страшно фонящие обломки строений.

Нет, труд ликвидаторов не прошел даром. Возрожденные Излучением деревенские дома фонили терпимо. Закаленный Зоной сталкер, вероятно, даже мог рискнуть заночевать в одном из них, не боясь к утру разложиться заживо. Но почему-то никто этого не делал. Ловцы удачи обходили Чистогаловку стороной, потому что тех, кто однажды рискнул сходить в возрожденное село, никто больше не видел.

Идя на север, обойти его было можно. Наверно. Но не точно, потому что на КПК слева и справа от села не было ничего. Совсем. Никто не описал, что находилось в радиусе пары километров от Чистогаловки, – просто описывать было некому. И значило это только одно – обходить объект, лежащий у нас на пути, не менее опасно, чем идти по прямой. Правда, времени это займет намного больше.

Все это я изложил Томпсону – не мог же я оставить попутчика в неведении. На что Джек, глядя на карту в моем КПК, сказал:

– Ну вот, тут же шоссе идет по самому краю селения, в которое нам заходить совсем необязательно.

– Вот и я о том же, – кивнул я.

И мы пошли на север по разбитому шоссе.

Слева и справа тянулся все тот же унылый пейзаж, про который и рассказать-то особо нечего. Заросли кустов с шипами длиной с человеческий палец. Справа поле с разложившимся от ржавчины комбайном. Слева линия электропередачи с оборванными проводами… и не только. На одной из опор ЛЭП болтались двое повешенных. Порывы ветра периодически хлестали по трупам, отчего те раскачивались и вращались, болтая конечностями. Интересно, кто это так заморочился – затаскивать жертвы на эдакую высоту, чтобы предать их смерти? Пуля или, на худой конец, приклад в висок и быстрее, и трудозатрат намного меньше.

– Сплошное беззаконие, – поморщился Томпсон, скользнув взглядом по мертвецам.

– Ну, тут у каждой группировки свой закон, – пожал я плечами. – Оно ж в жизни как? Кто сильнее, тот и законы для других создает, чтоб жили по его правилам, а не по своим. Ибо нефиг. И поскольку в этих местах законы Украины бессильны, каждая мало-мальски мощная группировка живет по своим правилам. И если эти правила нарушены, они вольны поступать с преступниками в соответствии со своими законами.

– Это называется анархия, – буркнул Джек.

– Вон тем, кто болтается на опоре, неважно, как это называется, – пожал я плечами. – Так же, как неважно это преступнику, которого усаживают на электрический стул. Итог-то один. И вообще, давай заканчивать трепаться. Если в этих местах есть повешенные, значит, есть и те, кто повесил. Трупы относительно свежие, потому идем да оглядываемся.

Мы прошли примерно с километр, когда над полем, поросшим высоченными сорняками, замаячили ухоженные крыши Чистогаловки. Оно всегда так во всем мертвом и опасном, что создает Зона. Если грузовик стоит новенький, будто только с завода, значит, это не хозяин у него молодец, а просто повстречалась тебе на пути смертельно опасная аномалия. Настоящее и безопасное здесь всегда облезлое и непрезентабельное с виду. А то, до чего хочется дотронуться, скорее всего, ловушка.

Вот и одноэтажные дома Чистогаловки выглядели как стопроцентная наживка. Подходи, мол, уставший путник, отдохни в чистой, только что побеленной хате, где хозяева наверняка добрые да гостеприимные. Прям в голове у тебя это желание клубком мягким таким, приятным шевелится, и вроде ноги уже сами несут тебя к селу, уютному и безопасному с виду.

– Стоять, Джек! – негромко произнес я, усилием воли заставив себя остановиться. – Это зов псионика. Пока слабый, но скоро потащит так, что хрен ты с ним справишься…

Томпсон с трудом повернул голову на мой голос…

В глазах его плескалось безумие. Это нормально, у меня они сейчас такие же. Когда псионик пытается подчинить тебя своей воле, по-другому и не бывает.

Но это еще не самое страшное.

Плохо, если бельмами глазные яблоки заволочет. Тогда все, считай, пропал человек. Сам пойдет в логово мутанта, сам шею подставит и сам чашку подержит, которую ему тварь в руки даст после того, как сонную артерию перекусит. Прикольно же, наверное, когда хомо собственными руками свою кровь собирает и подносит, встав на колени – прими, мол, хозяин, не побрезгуй. Иногда мне кажется, что у всех псиоников в детстве были какие-то проблемы, оттого они такими и выросли, со свернутыми мозгами. Любая тварь в Зоне просто убивает. чтобы насытиться. А эти еще и поиздеваться любят над беспомощными жертвами, сволочи эдакие.

Но против зова у меня проверенное средство есть.

Боль.

Пока ты свой мозг ею отвлекаешь, не получится у твари тебя полностью подчинить. Поэтому я сунул руку в карман, достал оттуда две стреляные гильзы, которыми всегда промериваю подозрительные места на предмет аномалий, и дернул Томпсона за рукав:

– Смотри! Делай как я!

Зажав гильзу в кулаке, я острым ее ребром надавил себе на край сустава большого пальца. Поскольку мозг был уже немного затуманен, переборщил маленько – боль шибанула по мозгам так, что я аж зажмурился. Зато мо́рок отпустил сразу.

А полицейского уже тащило в Чистогаловку, словно на буксире, и меня он не слышал. Потому пришлось, держа его за рукав, той же гильзой на локтевой нерв надавить.

Хоть и через одежду, но дернуло его неслабо.

– Т-ты чего?

Ага, в глазах мысль появилась.

– Потом расскажу, – быстро проговорил я, сунув ему гильзу в ладонь, размерами смахивающую на малую саперную лопату. – Делай так.

И снова даванул себе на сустав. Дозированно, чтоб не искры из глаз, но лишь эффект нужный получить.

Томпсон вопросов больше не задавал, видать, сам почуял неладное. Сделал как я – и от неожиданности скрипнул зубами. Ну да, точка болезненная. Используется некоторыми спецами в том числе и для экспресс-допросов. Хотя, конечно, чтоб быстрый эффект получить, есть способы менее гуманные, но более действенные…

– Бегом! – выпалил я.

И мы рванули по шоссе, стараясь не наступать на дыры в растрескавшемся и частично рассыпавшемся асфальте, ибо перелом ноги нам сейчас был бы очень некстати.

Нам почти удалось пробежать мимо Чистогаловки…

При этом слово «почти» – ключевое.

Потому что из-за крайней хаты, стоящей возле околицы, вышли они.

Те, ради кого мы – и я, и Джек Томпсон – не задумываясь отдали бы свои жизни.

Рут.

Настя.

Фыф.

Рудик.

Харон.

И еще одна незнакомая мне женщина, держащая за руку маленькую девочку.

Все мои друзья выглядели реально, такими, какими я помнил их все это время…

Они медленно шли навстречу нам.

Рут и Настя улыбались. Их лица светились счастьем долгожданной встречи.

Рудик ухмылялся, мол, видишь, я же говорил, что мы встретимся.

Харон был как всегда бесстрастен, лишь рукой махнул, поприветствовал.

Фыф – как всегда слегка сентиментальный – растопырил лапы, сейчас обниматься побежит…

А незнакомая женщина замерла на месте, глядя на Томпсона большими глазами, в которых плескалось море искренней нерастраченной любви…

– Не может быть, – прошептал Джек, опуская автомат. – Не верю…

Он говорил, что не верит, а сам уже шагнул к своей жене – понятное дело, кто бы это мог еще быть среди мертвецов, которые никак не могли быть живыми.

Я думал об этом, но рациональные мысли были блеклыми, словно призраки старых, полузабытых воспоминаний. Плоские такие мысли, не влияющие ни на что, почти полностью поглощенные приливом радости, неподдельного восторга, накрывшего меня при встрече с друзьями…

Почти полностью поглощенные…

Почти…

Усилием воли я зацепился за это короткое слово, как утопающий хватается за соломинку, – и сумел вытянуть свое сознание, уже практически утонувшее под горячей волной ликования…

А они подходили все ближе и ближе, я уже мог разглядеть слезинку на щеке Рут, которая протягивала ко мне руки…

– Я тоже не верю, Джек, – сказал я.

И длинной очередью перечеркнул тех, за кого мы оба – я и американский полицейский – готовы были убить кого угодно.

Автомат трясся в моих руках, словно разъяренный зверь, а я орал что-то невразумительное, захлебываясь собственным воплем, потому что это неправильно, когда ты убиваешь тех, кого любишь, – ведь как можно быть уверенным, что я не ошибся и что Зона не возродила их для того, чтобы я обрел наконец свое навсегда потерянное счастье?..

И тут я увидел, как Томпсон отлетел в сторону, словно его ураганом снесло, – и ощутил страшный удар в грудь, который отбросил меня на несколько шагов назад.

Я рухнул спиной на асфальт, хрипя и силясь протолкнуть хоть немного воздуха в смятые легкие. Перед глазами плавали черные пятна, но я все-таки смог рассмотреть стоящую на шоссе тварь.

Это был псионик. Молодой парень в рваных джинсах и рубашке, давно ставшей просто разодранной грязной тряпкой, чудом державшейся на теле. Вполне себе человеческом теле – в отличие от головы.

Голова мутанта была непропорционально большой, словно ее раздуло изнутри. Череп от такого давления треснул, кожа в нескольких местах лопнула, и из обширных, почерневших от времени ран кое-где высовывались фрагменты мозговых извилин.

Моя очередь разворотила живот псионика, но, похоже, выпавшие из него кишки мутанта не особо заботили. Ну тянутся они за ним по грязи кровавым шлейфом – и как будто так и надо. Живучий, гад. Такого убить непросто будет – если, конечно, он сейчас не размажет меня по шоссе.

А он мог.

Ему не нужно было подходить ко мне вплотную. Достаточно было протянуть вперед неестественно большие руки – и я почувствовал, как мои плечи сжали стальные тиски.

Мерзкую рожу мутанта перекосила кривая ухмылка. Ну да, сейчас сожмет лапищи и раздавит меня, словно пластилинового солдатика.

Но не раздавил.

Потому что из высоченных зарослей сорняков вышел Томпсон.

Псионик был слишком увлечен местью, чтобы увидеть, как полицейский поднял автомат, прицелился…

Мут не увидел – почувствовал. Томпсон стоял от него слева, метрах в пяти. Псионик, забыв обо мне, резко развернулся – но сделать ничего не успел. Простучала короткая очередь, и голова мутанта взорвалась, словно перезрелый арбуз, по которому долбанули кувалдой.

Все…

Но надолго ли?

Я с трудом поднялся на ноги, прокашлялся, восстанавливая дыхание, подобрал автомат – и усмехнулся:

– Ты и правда неплохо наловчился стрелять из русского автомата, американец, – прохрипел я.

– Пожалуйста, – буркнул Томпсон, закидывая АК на плечо.

– В бою за это не благодарят, и Долгом Жизни такое не считается, – отметил я. – Ты готов был к нему в пасть залезть, между прочим, так что еще вопрос, кто кому жизнь задолжал.

– Спасибо, – равнодушно произнес Джек.

Видно было, что его мысли сейчас далеко. По ходу, сильно до́роги были ему жена и дочь – сколько лет прошло, а воспоминания остались свежие, словно он семью вчера похоронил. Потому псионик и воссоздал мо́рок в деталях, надеясь поймать нас на наши же мысли, как рыбак ловит рыбу на вкусную наживку.

Но не вышло.

У него…

Мут был слишком силен для своего возраста, но его подвела самоуверенность. Вышел один против двух вооруженных сталкеров, уверенный, что полностью подчинит сознание обоих, а потом выпьет их кровь. Старый и опытный псионик сделал бы по-другому: заставил одного хомо убить другого, а потом спокойно выпил бы оставшегося – кровь убитых эти муты не любят, предпочитают присосаться к живому и хлебать, прокусив сонную артерию.

Но наш повел себя нетипично. Почему? Зачем рисковал? Может, как это свойственно молодым, хотел крутость свою доказать. И кому предназначались те доказательства?

Ответ был очевиден.

Семья послала молодого на охоту – скорее всего, на первую самостоятельную. А он решил выпендриться. И довыпендривался. Но если этот юноша бледный настолько силен, то каковы же старшие в его семье?

– Бежим! – прохрипел я.

– Но… – попытался что-то спросить американец. Но договорить я ему не дал, сильно дернув за плечо и матернувшись по-русски:

– Бежим нах, мля! Быстро!!!

Народные русские слова в подобных ситуациях производят неизгладимое впечатление на иностранцев, проверено. Характер у Томпсона был не из легких и упрямства ему было не занимать, но тут – дошло. И рванул он с места не хуже меня. Ну и ладушки, ну и хорошо.

Чистогаловка осталась за нашими спинами. Мы неслись по шоссе, хватая раскрытыми пастями ветер, как назло, хлещущий нас по лицам встречными порывами. И я уже решил, что опасность миновала, когда я краем глаза увидел, как Томпсон, не снижая скорости бега, направляет свой автомат в мою сторону…

И глаза его увидел.

Пустые, словно стреляные гильзы, в которые заглядываешь – а там чернота. Нет там ничего, кроме пустоты, пахнущей смертью…

Я ударил за мгновение до того, как Джек нажал на спуск. Прикладом своего автомата по стволу, и потому очередь лишь выбила асфальтовую крошку из старого шоссе. А потом обратным движением я саданул Томпсона в челюсть тем же прикладом.

И попал.

Почти туда, куда метил…

Полицейский вовремя отвернул голову, и приклад лишь скользнул по подбородку, оставив на нем царапину. Но голову Джека удар все же тряхнул – в глазах, которые заволокло безумие, мелькнула мысль. Осознание происходящего…

Обычно, когда опытного сталкера пытается захватить сильный псионик, у мутанта может не сразу получиться подчинить себе жертву. Волевой человек способен сопротивляться ментальному воздействию несколько секунд – но потом все равно его разум ломается под пси-ударами кровожадной твари.

Я видел – Томпсон понял, что происходит. Он даже с усилием, словно разрывая невидимую паутину, повернулся лицом в сторону Чистогаловки, где возле крайней хаты стояли они…

Матерый старый псионик с длиннющими руками, свесившимися почти до земли. Зона дает этим мутантам огромную ментальную силу, но зачастую уродует тело. Оно так всегда происходит, со всеми ее подарками, за которые она берет очень большую цену.

Рядом с древним мутом стояла самка – отвратительная тварь со спутанными грязными волосами, частично прикрывающими лицо, огромной нижней челюстью, высовывавшейся из-под волос, и большим брюхом, на котором лежали отвисшие морщинистые груди.

Самка протягивала в нашу сторону тощие руки со скрюченными пальцами, словно хотела дистанционно вцепиться в тех, кто убил ее родственника – возможно, сына. А старику-мутанту и протягивать ничего не надо было. Он просто глянул на меня – и ударил.

Мне показалось, что по мозгу невидимой кувалдой заехали. Именно так – по мозгу, сквозь череп. Перед глазами все поплыло, ноги моментально стали ватными. Мутант явно хотел убить меня. Не подчинить, а отомстить, ментально расплющив содержимое моей черепной коробки.

Но даже у сильных псиоников этот трюк получается не сразу. Мозг человека не так-то просто раздавить, потому мутанты этой породы наносят несколько ментальных ударов, один за другим, пока не начнут лопаться сосуды и человек не умрет от обширного геморрагического инсульта.

Однако между этими ударами проходит несколько секунд, за которые мут «перезаряжается» для нового удара. Сосредотачивается, сволочь. Обычно оглушенный человек этих мгновений не замечает, пытаясь понять, что с ним произошло. Но меня уже атаковали псионики, потому я знал, что нужно делать.

Колоссальным усилием воли я попытался собрать воедино расплывающуюся картину мира. Удалось мне это неважно, но по крайней мере я увидел мутов. Смутно, как в густом тумане, но увидел.

И начал стрелять.

Прицелиться возможности не было, да и времени тоже. Поэтому я просто представил толстую огненную линию, соединяющую ствол моего автомата и огромный лоб мутанта.

И нажал на спусковой крючок…

Лишь в двух старинных учебниках по стрелковому делу описан такой способ поражения цели. Называются они «Школа ходзюцу Ватанабэ-рю» и «Теттеки тосуи», что переводится как «Железная флейта». Про них мне рассказывал мой друг Виктор Савельев, русский ниндзя, обучавшийся в секретной японской школе якудзы. Его слова моментально всплыли в моей памяти, которую еще не успел отбить псионик.

И помогли!

Древние мастера писали следующее: «Если сердце ружья и сердце стрелка различаются, будет промах…» и «Мастер стрельбы из лука никогда не выпускает стрелы, не поразив цель…»

Всего два предложения – а сколько в них мудрости и бесценного опыта, который порой может спасти чью-то жизнь…

Как мою сейчас, например. И Томпсона, который силился поднять свой автомат, чтобы угостить свинцом старую ведьму, но оружие будто стало тонну весить… Немудрено, когда самка псионика пытается сделать из тебя послушную куклу, сгибая в бараний рог твою волю…

Но она все же отвлеклась, когда ей в лицо брызнули мозги из башки ее самца, которую я разнес длинной очередью от бедра. Спасибо вам, древние мастера, открывшие способ целиться сердцем – и стрелять, слившись воедино со своим автоматом, при этом мысленно поразив цель.

И отвлеклась она на меня.

Чтобы ударить…

На этот раз не ментально. Телекинетической дубиной шарахнула, выбив АК из моих рук. При этом автомат не упал на асфальт, а развернулся в воздухе и завис над шоссе, направленный стволом мне в лицо. И я прям почувствовал, как невидимый палец тянет за спусковой крючок…

Однако выстрела не последовало. И причина этого была банальна – оказывается, я, будучи в полубессознательном состоянии после ментального удара, высадил в мутанта весь магазин. Обычно я считаю патроны, которые расходую, – но не тогда, когда мозг вот-вот превратится в кровавую кашу.

В следующее мгновение автомат полетел мне в лицо, но я чудом на рефлексах успел уклониться. А после, неуклюже прыгнув в сторону, вырвал автомат из рук Томпсона и уже без всяких там восточных премудростей высадил весь магазин в пузатую мутантиху.

Хоть и двоилось у меня перед глазами, и руки тряслись, и шатало меня, как после литра ядреного самогона, но я попал. Толстуху будто бревном снесло – рухнула на спину и больше не двигалась.

Все…

Ноги подкосились, и я сел на асфальт. Трясло меня как в лихорадке – помятый мозг так отреагировал, понятное дело. Может, сотряс, может, контузия или еще что-то, неизвестное науке. Прям хоть бери меня с асфальта тепленького и сдавай в Институт аномальных зон для опытов, изучить, с чего это сталкера так крючит после того, как два мутанта поковырялись в его мозгах.

Пошатываясь, подошел Томпсон, присел рядом.

– Как странно, – сказал он. – Я все понимал, но мое тело просто исполняло приказ. Сначала убить тебя. А потом я должен был перевернуть автомат и выстрелить себе в голову…

– П-пожалуйста, – стуча зубами, проговорил я.

– У нас в штате говорят: если пациент шутит, значит, есть надежда, что он еще не сдох, – сказал Джек, вытащив из внутреннего нагрудного кармана плоскую фляжку и протянув ее мне. – На, глотни. Будет легче.