Текст книги "Осенний Лис"

– И… ничего нельзя сделать?

Жуга помолчал.

– Девять дней – огромный срок, если знать, что делать, – наконец сказал он, рассеянно глядя в прорубь. Вода в ней уже подёрнулась ледком, и вскоре снежок окончательно вмёрз. – Лёд видишь?

– Ну, вижу, – согласился Збых. – И что?

– Оберёг для тебя что лёд для этого снежка. Не даст растаять. – Он повернулся к Збыху. – Почему ты не сказал мне, что до Вайды было ещё трое?

– Те, которые помёрзли? Я о них не подумал. А что, это важно?

– Важнее некуда. – Жуга встал и отряхнулся. – И вот что ещё: кто такая бабка Ниса? В который раз о ней слышу, а ты вроде мне про неё не рассказывал.

– Бабка Ниса? Так она не в деревне живёт.

– А где?

– На выселках…

– Вот как? – Жуга поднял бровь. – Ну что ж, раз так, заглянем завтра на выселки. А сейчас пошли домой. Сестра твоя извелась там вся.

Збых вздохнул и покосился на приятеля.

– Я зря ей всё рассказал? – спросил он.

Жуга покачал головой.

– Пожалуй, это лучшее, что ты мог сделать.

* * *

Изба, в которой обитала пресловутая бабка Ниса, оказалась недалеко от деревни – каких-нибудь полчаса ходьбы. То была низкая хибара, донельзя ветхая и до сих пор не упавшая лишь потому, что вросла в землю по самые окна. Воздух над щербатой кирпичной трубой был чист и неподвижен, но Збых заверил друга, что бабка почти всегда дома.

– Она странная и говорит не всегда понятно, – рассказывал кузнец по пути, – но если может, то всегда помогает. Если хворь какая приключится или другая беда, все к ней идут. Помнится, летом корова у тётки Вежбы пропала. Три дня искали, не нашли, потом додумались бабку Нису позвать. Та вышла к лесу, поклонилась на четыре стороны, пошептала. Жива, говорит, скотина ваша, в лесу заплутала. Вернётся к завтрему. И что ты думаешь? Вернулась.

– Она что, так и жила всегда в этой избе?

– Тут раньше Михалек-рыболов жил, да лет шесть назад женился, себе новый дом отгрохал, а этот старухе отдал. А она до того в землянке ютилась.

– А лет ей сколько?

Збых пожал плечами.

– Бог знает… Сколько себя помню, она всегда была.

– Сам бывал у неё?

– Случалось…

Заботливо расчищенная от снега, к дверям вела дорожка. Тут же стояла лопата. Стучать Збых не стал («Не любит она этого, да и на ухо туга…»), пихнул ногой забухшую дверь, шагнул уверенно в полумрак сеней, налетел на бочку, полную воды, и чуть не упал. Лежавший сверху ковшик грохнулся на пол, и почти сразу в глубине избы зашаркали шаги. Жуга покачал головой и улыбнулся: бабка оказалась не так уж и глуха.

– Никак не привыкну, – проворчал Збых, вставая и отряхиваясь. Поднял ковш, повертел в руках и положил на место. – Вечно она переставляет её с места на место, бочку эту дурацкую… И откуда только силы у неё берутся этакую тяжесть ворочать! Не иначе и впрямь колдовство.

Жуга усмехнулся:

– Пустую бочку передвинуть дело нехитрое.

– Пустую? А, ну да…

Друзья прошли в горницу и лицом к лицу столкнулись с деревенской травницей. Збых снял шапку, стряхнул снег. Поклонился.

– Здравствуй, бабка Ниса.

Поклонился и Жуга.

– День добрый.

Та ответила не сразу. Посмотрела на Жугу. Помолчала.

– Здравствуйте, коль пришли, – наконец сказала она.

Голос её был низким и звучным. Жуга присмотрелся. Бабка Ниса была стара. Очень стара, и всё же… Что-то вовсе не старческое невидимкой проступало сквозь маску времени. Годы не согнули спину, артрит не посмел тронуть тонкие, всё ещё сильные пальцы, и где-то в глубине живых, ярко-зелёных глаз до сих пор мерцал затаённый блеск ранней юности. Жуга сморгнул: на миг перед взором возникло и исчезло юное девичье лицо в сиянии золотистых вьющихся волос, тонкое, неуловимое. Много лет назад это была красивая женщина, и время оказалось не в силах стереть некогда прекрасные черты.

Збых откашлялся, прочищая горло.

– По делу мы, бабка Ниса, – сказал он. – Выслушай, помоги советом, подскажи, как быть.

Бабка пожевала губами, прищурилась. Вздохнула.

– Три тени от двух дураков… – пробормотала она, словно бы про себя. – Век живу, а такого не упомню. Как звать тебя, горец?

Жуга вздрогнул, нахмурился, пригладил пятернёй растрёпанные волосы. Шрам на его виске побелел.

– Жуга.

Травница помолчала. Покачала головой.

– Не надо ничего рассказывать, – наконец сказала она. – знаю и так: и про лес, и про церковь. – Она взглянула на Збыха – тот стоял тише воды, ниже травы. – Не могу я вам помочь. Ничем. Уходите.

Збых кивнул и попятился к двери, но Жуга остался стоять, нахмурив лоб, как будто чего вспоминал. Молчание затягивалось, Збых уже хотел поторопить его, но тут Жуга шагнул вперёд. Пальцы его рук сложились в непонятную плетёнку, он дважды обернулся вкруг себя и вдруг подпрыгнул, коснувшись рукою потолка, после чего замер недвижим. Посмотрел вопросительно бабке в глаза.

Впалые губы травницы тронула улыбка.

– Правильно, – со вздохом кивнула она. – Ну что ж, раз так… Слушай, горец, всё, что я могу тебе сказать, слушай и запоминай:

 
В полночном лесу разыщи белый волос —
Когда отзовётся потерянный голос,
Пятёрка найдёт одного.
В одном человеке двоим будет тесно:
Сорви человека с девятого места
И друга спасёшь своего.
 

Травница умолкла.

Жуга некоторое время обдумывал сказанное, потом поднял взгляд.

– Какого из двоих, бабка Ниса? – хрипло спросил он.

Та молча покачала головой и отвернулась.

– Уходи, горец, – с затаённой болью сказала она. – Остальное только помеха тебе, здесь я ничего поделать не могу. Уходи.

Жуга промолчал.

Попрощавшись, оба вышли и долго стояли на улице, вдыхая чистый морозный воздух и заново привыкая к дневному свету.

– Збых, – сдавленно сказал Жуга, не поднимая головы. – Скажи, что я – дурак.

– Это ещё почему?

– Хочу исправить одну ошибку, заместо этого делаю две новые.

– Ты о чём?

– О чём, о чём, – огрызнулся травник. – Ни о чём! Теперь я ещё и бабке Нисе должен помочь.

Ни слова более не говоря, он повернулся и зашагал обратно в деревню. Збых не придумал ничего лучшего, как пойти следом.

* * *

Оставшийся день до вечера Жуга рылся в сарае у Збыха, перебирая хлам, пока не откопал две старые, подбитые оленьим мехом охотничьи лыжины, а утром следующего дня смазал их салом, прихватил посох, топор и котомку и отправился в лес. Был он угрюм и молчалив, а когда Збых вызвался идти с ним, покачал головою в ответ, и кузнец остался дома.

День выдался пасмурным. Лежалый снег мягко поскрипывал. Жуга шёл весь день, почти не отдыхая, шёл на юг, пока не добрался к вечеру до памятной старой стоянки, ставшей для Вайды последней. Здесь он сбросил лыжи и осмотрел окрестности, ничего особенного, впрочем, не приметив. Поляна мало изменилась, лишь снег замёл кострище да толще стала белая шуба на деревьях. Жуга насобирал дров, расчистил кострище и разжёг огонь. Расстелил одеяло, распаковал провизию и, подкрепившись, стал ждать.

Быстро темнело. Взошла луна, еле видимая через облака. Булькала вода в котелке. Жуга лежал, погружённый в свои мысли, гоня непрошеный сон, и лишь время от времени приподнимался зачерпнуть травяного взвара и подбросить дров.

Слова бабки Нисы были туманны. Травница, похоже, что-то знала, но упорно не хотела говорить. Почему? Жуга терялся в догадках. По крайней мере, в лес она ему ясно велела идти, но вот что дальше…

Жуга и сам со дня на день собирался вернуться сюда. Миновало пять дней с момента смерти рифмача (даже шесть, считая первые сутки), а он всё ещё не продвинулся в своих поисках. Поселяне же с непонятной поспешностью стремились предать усопшего земле, даже не выждав толком положенных девяти дней. Жуга вспомнил рассказ Ружены. Три человека уже замёрзли в лесу этой зимой, Вайда был четвёртым. Деревня же словно бы в насмешку называлась Тёплый Стан.

За размышлениями Жуга не заметил, как задремал и пропустил тот миг, когда тревожное предчувствие могло его предупредить, и заподозрил неладное, лишь когда стал замерзать. Он вздрогнул и проснулся.

Костёр почти догорел. Рассыпавшись неровным кругом, тлели красные точки угольков. А по ту сторону костра… Жуга помотал головой, но видение не исчезло: по ту сторону костра стоял мальчонка лет шести-семи. Стоял и смотрел на него, не двигаясь и даже не мигая.

– Ты откуда взялся? – спросил Жуга. – Как тебя звать?

Тот не ответил. Жуга присмотрелся. Обыкновенный мальчик, каких много, одетый в драные штаны и рубашку, только слишком уж худой и до синевы бледный. Жуга опустил взгляд и вздрогнул: парнишка был бос. С минуту они просто смотрели друг на друга, затем малец, ни слова не говоря, склонил голову набок, протянул свою тощую, похожую на птичью лапку руку и двинулся в обход костра.

Жуга почувствовал озноб. Он вскочил, запутавшись в одеяле, отпрыгнул было в сторону, но сразу увяз в снегу и упал. Отполз на четвереньках за костёр. Паренёк двигался следом, постепенно ускоряя шаг: лёгкий, как тень, он почти не проваливался на твёрдой корке свежего наста. Волной накатил холод, колючий, обжигающий. Жуга отчаянным броском метнулся в сторону, огляделся, разыскивая лыжи. Стояли они недалеко, но даже если добежишь, их ещё надо надеть…

Мороз ударил в затылок, судорогой свело спину. Жуга оглянулся. Так и есть – паренёк снова приблизился. Теперь уже не было загадкой, как погиб рифмач, теперь надо было спасаться самому. Без толку бегать – рано или поздно парнишка его догонит. Нельзя без конца убегать – так вообще ничего не узнаешь!

Жуга снова огляделся. Если загадочный пришелец ищет тепла… Взгляд его упал на костёр. «Коль заблудился ты в лесу…»

Раздумывать было некогда. Непослушными пальцами дёргая ремешки, он скинул башмаки, пинком отбросил котелок и босиком шагнул на угли.

Жар привычным потоком ударил в ноги, заставил расправиться окоченевшее тело. Жуга выпрямился и двинулся по кругу, не спуская глаз с найдёныша.

– Кто ты?! – ещё раз крикнул он, не получил ответа и закрыл глаза. Почти сразу пришло ощущение присутствия чуждой, непонятной силы. Жуга сглотнул и потряс головой, прогоняя сторонние мысли. Надо было пробовать иначе.

«Кто ты?» – беззвучно спросил он, не останавливаясь и не замедляя шага.

Робкий проблеск в темноте и снова – ничего.

«Кто ты?!»

Только пугающая тьма и холод там, где должна быть жизнь. Жуга вздрогнул – перед ним было только тело. Впрочем… Он двинулся дальше по кругу и снова вздрогнул: тонкая, почти неощутимая нить пуповиной тянулась в никуда, заставляя это тело двигаться и жить странным подобием жизни.

Жуга застонал. Дети не верят в собственную смерть!

Эта душа сумела удержаться рядом, день за днём теряя всё человеческое, скатываясь к тупой животной жажде тепла в попытке вернуть утраченную жизнь.

Почему Ружена не сказала, что был ещё один?!

Боль в ногах прорвала невидимый барьер, выплеснулась наружу, и Жуга спешно двинулся дальше. Но было поздно: ноги горели. И в этот миг…

«Я… я…»

«Кто? Кто ты?!»

«Я иду к тебе… Я ищу тебя…»

Запах палёного мяса мешал сосредоточиться. Жуга стиснул зубы и задышал ртом.

«Кто ты?!»

Беззвучный плач в ответ.

«Мне холодно… холодно… и больно…»

Жуга больше не размышлял. Пальцы сами сложились лодочкой, он выкрикнул короткий наговор, и жидкий пал метнулся вверх по телу, ударил в руки и выплеснулся, обжигая ладони, туда, где в темноте зимней ночи плакал и метался брошенный всеми маленький одинокий человек.

Жуга не помнил, когда подкосились ноги, помнил только, как он упал в холодный пепел и после долго полз на четвереньках, пока не уткнулся головой в шершавый сосновый ствол. От запаха жжёного мяса свербело в носу, живот скрутило чёрной судорогой, Жуга сжался в клубок, и через миг его вырвало на снег жгучей кислой желчью. Потом – снова и снова.

Потом накатила тьма.

* * *

Дуновение воздуха.

Шорох шагов.

Что-то шершавое и мокрое касается обожжённой подошвы.

«Одиночка!»

Медленно, толчками пробуждается боль… течёт потоком…

«Очнись, одиночка!»

Жуга застонал и повернулся на бок. Открыл глаза, ахнул и поспешно сдал назад, спиной ударившись о дерево: он снова был не один – пять пар глаз глядели в упор не мигая. Пятеро волков, белых, как снег, сидели перед ним на снегу ровным полукругом.

Жуга молчал. Резкое движение разбудило боль. Сопротивляться не было ни сил, ни желания.

Крайний справа зверь – матёрый белый волчара – встал и медленно двинулся вперёд, низко пригнув к земле морду. Блеснул глазами.

«Привет тебе, одиночка».

Жуга сглотнул. Запёкшиеся губы едва разлепились.

– Кто… вы? – выдохнул он.

«Волки. Волки зимы. Мы не причиним зла».

– Зачем… вы здесь?

Вожак поднял голову.

«Ты звал – мы пришли».

Мысли еле ворочались в голове, тяжёлые, медлительные, скованные болью. Каждое слово давалось с трудом. Вспомнились слова бабки Нисы: «Пятёрка найдёт одного».

Жуга поднял голову. Волков было пять.

– Тот… мальчишка…

«Мы знаем, одиночка. Его отдали нам в начале зимы».

– Зачем он… вам?

Белый волк отвернулся. Губы его приподнялись, обнажая клыки.

«Мы не просили, – был ответ. – Приходит новая вера, и про старую говорят: „Зло“, но забывают её не скоро. Думают, жертва поможет. Люди хотели снежной зимы. Люди её получили».

– Я… могу его забрать?

«Ты можешь его забрать, одиночка».

Жуга облизал пересохшие губы.

– Как?

Волк поднял взгляд.

«У тебя есть Кольцо. Ищи человека».

Жуга напрягся, вспоминая. Кольцо… Кольцо…

Браслет!

«Сорви человека с девятого места», – сказала бабка Ниса. Девятой по счёту подвеской на браслете была человеческая фигурка.

– Только одного? – спросил он.

«Только одного».

Жуга помолчал, собираясь с силами.

– Что вам нужно от меня?

«Мы – волки. При встрече нам нечего с тобой делить. Берегись, когда придут псы дождя».

Вожак повернул голову. Прислушался.

«Сюда идут. Прощай».

И прежде чем Жуга успел ещё что-нибудь сказать, все пятеро повернулись и, словно тени, растворились меж дерев.

* * *

Ружена и Збых нашли его, когда рассвело, пройдя по лыжному следу. Жуга лежал, скорчившись под большой сосной, тихий, оцепенелый, но живой. Полушубок и рубашка его были залиты рвотой. Ноги обгорели, подошвы были словно две печёные картофелины. У погасшего костра валялись задубевшие от мороза башмаки. Снег вокруг был изрыт и истоптан, но разобрать в следах хоть что-то не было возможности. Брат и сестра подобрали брошенный мешок, закутали травника в одеяло, положили его на лыжи и волоком потащили домой.

* * *

– Ты думаешь, нам это поможет? – с сомнением произнёс Збых, вертя в руках браслет тускло-зелёного металла. Посмотрел на Жугу. Тот кивнул:

– Думаю, да. Ляг на кровать.

Збых заколебался. Покосился на свой оберёг.

– Что, прямо сейчас?

– Чем раньше, тем лучше.

Морщась от боли в обожжённых ступнях, Жуга опустил ноги на пол и проковылял к столу, рядом с которым стояла Ружена. Девушка только что сняла с плиты горшок с горячей водой и теперь с беспокойством наблюдала, как рыжий паренёк развязывает свой мешок. Он насыпал в кружку горстку мелких чёрных семян, добавил пучок травы и залил кипятком. Накрыл тряпицей и отставил в сторону. Перехватил тревожный взгляд Ружены и пояснил, не дожидаясь вопроса:

– Это мак. Всего лишь мак. Сонный настой.

– А его обязательно пить? – забеспокоился Збых.

Жуга протянул руку и взял браслет. Посмотрел кузнецу в глаза, пожал плечами.

– Будет лучше, если ты заснёшь.

Збых вздохнул.

– Ну ладно, давай, что ли.

Он взял кружку, помедлил в нерешительности, прежде чем выпить горячий, пахнущий банным веником отвар, и откинулся на подушки. Отдал кружку сестре, покосился на Жугу. Помолчал, глядя, как тот надел на руку свой браслет и сдвинул его подальше на запястье. Мелькнул в просвете рукава неровный белый шрам.

– Жуга…

Тот поднял взгляд.

– Что?

Збых сглотнул.

– Как думаешь, у тебя получится?

Жуга помедлил с ответом, отвёл взгляд. Закусил губу, посмотрел виновато, как нашкодивший ребёнок. Кивнул.

– Получится, Збых. – Он улыбнулся. – Обязательно получится.

– И знаешь ещё что, Жуга, – сонно пробормотал Збых. – Ты извини меня… ну, за то… что я тогда, в церкви…

Не договорив, он умолк на полуслове. Веки его сомкнулись, дыхание замедлилось – кузнец уснул.

Жуга и Ружена переглянулись.

– Ты правда сможешь это сделать? – спросила она.

Жуга не ответил. Хромая, подошёл к столу и опустился на лавку. С силой, до хруста размял пальцы. Покосился на запястье. Тёмный камень браслета мягко мерцал в полумраке избы. Ружена вздохнула, поправила на брате одеяло и села рядом.

– Ты можешь их разделить? – снова спросила Ружена.

– Могу.

– И Збыху не будет хуже?

Жуга помолчал. Взъерошил волосы пятернёй.

– Видишь ли, Руженка… – Он замялся. Девушка терпеливо ждала продолжения. – Слова тоже имеют силу. Слово может убить, а может и спасти, это уж как повернёшь. Я владею этим, но Вайда – он… – Жуга наморщил лоб и прищёлкнул пальцами, подыскивая нужное слово. – Он рифмач. Он это дело знает совсем с другой стороны, и чем всё может обернуться, ума не приложу. – Он посмотрел на спящего кузнеца и вздохнул. – Они слишком долго были вместе, Ружена. Збых никогда больше не будет прежним.

Девушка некоторое время сидела молча, кусая губы.

– Ты думаешь, он будет чувствовать себя… ущербным?

Жуга поднял взгляд.

– Он не сможет больше сочинять стихи. Даже если захочет.

– И только? Так он и раньше их не сочинял.

– Но раньше он и не хотел, понимаешь? – Жуга вскочил, охнул и упал обратно. Поскрёб пятернёй босую пятку, скривился.

– Болит?

Жуга помотал головой: «Нет». Ружена вздохнула. Раны на рыжем пареньке заживали на удивление быстро – ещё вчера он не мог не то что ходить, но даже стоять, а сегодня из-под чёрной коросты ожогов уже проглядывали розовые пятна здоровой кожи.

– Всяк на свете должен своё дело знать, – сказала она. – Збых своё знает, а потому не беспокойся. Ты не видел, как он из железа кружева плетёт. Делай что должен, и будь что будет.

– Иногда я не могу понять, – задумчиво произнёс Жуга, рассеянно теребя подвески на браслете, – что я с собой приношу – добро или зло. Вайда, теперь вот Збых. А ещё мальчишка этот…

– Зденек?

– Да, Зденек… Когда, кстати, он пропал?

– Прошлой осенью… А откуда ты знаешь?

– Так, – Жуга пожал плечами, – слышал краем уха.

Ружена помолчала.

– Я не знаю, – наконец сказала она. – Наверное, всё-таки зла в тебе нет. Другой бы просто бросил их обоих и ушёл себе спокойно. А ты остался.

– Остаться остался, а толку… Ладно. Хватит об этом. – Он вздохнул и взял со стола нож. Тронул пальцем лезвие и протянул его Ружене.

– На, возьми.

Та поспешно отстранилась.

– Это ещё зачем?

– Узел на оберёге засох – тебе не развязать. Когда скажу – разрежешь ремешок.

– И что с ним потом делать?

Жуга подошёл к кровати. Обернулся.

– Сожги. Так будет лучше.

Он перелез через Збыха и улёгся рядом. Нащупал на браслете угловатую подвеску с человечком. Посмотрел на Ружену.

– Не боишься?

– Боюсь, – кивнула та. Нож в её руке дрожал.

– Это хорошо, – кивнул Жуга. – Срезай.

Он подождал, пока нож не рассёк кожаную полоску, стиснул зубы и сорвал подвеску.

И провалился в темноту.

* * *

…всё дальше и вперёд скользя по тонкой грани между сном и явью, ни туда, ни туда не сворачивая. Ни света ни темноты, только клубящиеся тени кружатся, сплетаются, растворяясь друг в друге и тут же пропадая. Лица. Руки. Глаза. Скрипы. Шорох. Шум в ушах.

Жуга в этом странном «нигде» двигался медленно, словно слепой в лабиринте. Тела своего он не чувствовал, лишь браслет весомо оттягивал левую руку; самой руки видно не было, только краем глаза удавалось углядеть мерцающую во мгле красную искорку: камень.

Жуга остановился и огляделся.

«Вайда!»

Ответа не было.

«Вайда!»

Новая волна шорохов, но и только.

Жуга растерялся. Он не знал, что будет делать, когда попадет сюда. Он даже не знал, куда его занесёт. Какие поиски, когда нет ни верха, ни низа, ни середины?

Хотя если подумать…

Браслет помог ему сюда попасть. Должен же в этом быть хоть какой-то смысл!

«Вайда!» – снова позвал он.

Нет ответа.

Жуга задумался.

У Вайды сейчас нет своего тела. Это Збых, а не Вайда спит в избе, но его звать как раз не стоит – кузнец может только помешать. Что сводит их воедино?

«Рифмач!»

Эхо метнулось вдоль невидимых стен, разгоняя тени. Жуга шагнул, нащупывая путь невидимой ногой, и вновь остановился.

«РИФМАЧ!!!»

Тени сгустились. Теперь в них появилась форма, возникли границы. Шум перестал быть неразличимым – ещё не слова, но призраки слов. Ещё шаг – и впереди замаячила размытая фигура человека.

«Рифмач, я здесь!»

«Я… я… я… ззуу…»

Жуга снова продвинулся вперёд и замер, поражённый.

Перед ним были двое. Хотя нет – один… Нет, – поправил себя Жуга, – всё-таки двое.

Это было странно и страшно – видеть, как сливаются, перетекая из одного в другое, головы, руки, ноги… Призрачные тела дёргались, бились в медленных и бесконечных судорогах, и от этого становилось ещё страшнее. Лиц видно не было. Сердце у Жуги замерло: он понял, что едва не опоздал.

«Рифмач!»

Движение замедлилось. Голова (сейчас она была одна) повернулась к нему. Тёмный провал рта раскрылся.

«Кто-о-о…» – эхом прошелестел вопрос.

«Это я. Жуга. Я искал тебя, Вайда. Пойдём со мной».

Головы медленно разделились. В дымном проблеске проглянуло лицо рифмача.

«Зачем… ты…»

«Идём со мной, – повторил Жуга. – Оставь спящего в покое. Ты здесь чужой, Вайда. Идём, пока не стало поздно. Семь оборотов уже прошло».

Искажённое болью лицо исчезло и появилось вновь.

«Я не помню… Ничего не помню…»

«Память – колодец. Разбей пустое отражение и войди в воду. Перестань быть тенью. Отыщи себя».

На сей раз молчание затянулось надолго.

«Ты… поможешь мне?»

Жуга больше всего боялся обещаний, но иного пути, похоже, не было.

«Я помогу тебе», – кивнул он.

Некоторое время ничего не происходило, и Жуга лихорадочно стал соображать, что теперь делать, как вдруг Тень разделилась. Одна её часть осталась на месте, другая двинулась к травнику. Она подходила всё ближе и ближе, и с каждым шагом из смутной игры света и тени всё отчётливее возникало бородатое лицо рифмача.

Вайда подошёл вплотную и остановился.

«Жуга! – Густая борода раздвинулась в улыбке. – Жуга… Чёрт возьми, как же я рад тебя видеть!»

* * *

Слипшиеся веки разлепились. Над постелью склонилось встревоженное девичье лицо.

– Ружена…

– Я здесь, здесь, Жуга…

Он сглотнул.

– Збых…

– Он так метался, так метался… а теперь снова спит… Это хорошо?

– Да… Так и надо. – Жуга приподнялся на локтях и попытался сесть. Это ему удалось. Поднёс к лицу руку с браслетом. Камень мягко вспыхивал и гас вместе с биением сердца. Наверное, и цвет изменился. Впрочем, это было уже не важно.

Ружена перехватила его взгляд.

– Вайда теперь там?

Жуга кивнул:

– Да. Кажется, да…

Он разжал кулак. Мелкий серо-зелёный порошок – всё, что осталось от фигурки человека с браслета, – струйками потёк меж пальцев.

– Вот, значит, как… – пробормотал он.

Часть порошка прилипла к ладони, Жуга вытер её о рубаху и только теперь заметил, что весь взмок от пота.

Ружена, похоже, тоже это заметила.

– Ой, я сейчас…

Она вытащила из сундука и помогла Жуге надеть чистую рубашку, затем они совместными усилиями переодели Збыха, тоже мокрого как мышь, и уложили обратно.

– Может, поешь? – Ружена захлопотала, торопливо собирая на стол. – У меня похлёбка на плите. Горячая.

Жуга почувствовал, что и в самом деле проголодался. Есть хотелось неимоверно.

– Сколько всё это длилось? – спросил он.

– Почти весь день. Полночь скоро…

Жуга слез с кровати и еле добрался до стола. Голова кружилась, зато ноги, похоже, уже совсем зажили, только жутко чесались. Он отрезал хлеба, полил квашеную капусту постным маслом и подвинул к себе миску с похлёбкой. Ружена уселась напротив, молча глядя, как он ест.

– Расскажи о себе, – вдруг попросила она.

Жуга прожевался. Поковырял ложкой в миске. Поднял голову.

– А чего рассказывать?

– Ну хотя бы, откуда ты.

– С гор я, – неохотно сказал он. – Только ушёл я оттуда.

– Зачем?

– Сам не знаю. Раньше казалось, что знал, а теперь… – Он покосился на девушку, усмехнулся невесело. – Странствую вот… от зимы лета ищу.

Ружена помолчала.

– Кто ты такой, Жуга?

Тот вздрогнул и отложил ложку. Потупил взгляд.

– Не спрашивай меня об этом, Руженка, – глухо сказал он. – Пожалуйста…

Она протянула свою руку. Ладонь легла поверх ладони. По щеке у девушки сбежала слеза.

– Молчи, рыжий, – мягко сказала она. – Молчи. Ничего не говори. И знаешь… кто б ты ни был… Спасибо тебе за всё.

Со стороны кровати донёсся шелест, и из-под одеяла показалась заспанная Збыхова физиономия.

– Эй, а мне в этом доме сегодня дадут поесть?

Жуга с Руженой посмотрели на кузнеца, затем друг на друга и прыснули со смеху.

* * *

Уснуть этой ночью Жуга не смог – ныла и зудела рука под браслетом. Перед глазами маячило искажённое болью лицо рифмача, но Жуга лишь под утро догадался, что происходит, и, словно подброшенный невидимой пружиной, вскочил и заметался по горнице, торопливо одеваясь. Запрыгал на одной ноге, завязывая башмаки.

– Эй, ты чего? – забеспокоился Збых.

Из-за занавески выглянула Ружена.

– Что случилось?

– Они хоронят его! – выкрикнул Жуга. – Хоронят, понимаете?! Они не стали ждать!

Кузнец спрыгнул с печки.

– Погоди, я с тобой…

Жуга лишь махнул рукой в ответ, торопливо нахлобучил шляпу и выскочил за дверь. Збых кинулся вдогонку, на ходу надевая полушубок.

Жуга ещё не совсем поправился, был слаб, хромал, и хоть до кладбища добежали быстро, всё равно опоздали. Жуга оказался прав – рифмача и в самом деле решили похоронить. Уже издали можно было заметить разношёрстую толпу на погосте. Здесь собрались если и не все поселяне, то большая их часть. Был здесь и отец Алексий. Два мужика, уже знакомые травнику, сноровисто орудовали лопатами, засыпая могилу. Мёрзлые комья глухо стучали по крышке гроба.

– Опять эти двое! – Жуга сжал кулаки.

– Это Карел… и Ешек… – пропыхтел на бегу Збых. – Они у Рудаха батрачат…

– Братья, что ли?

– Ага…

Жуга прибавил ходу. Замахал руками.

– Эй! Стойте!

Поселяне заоборачивались. Расталкивая толпу, Жуга пробрался к полузакопанной могиле. Красный, распаренный после бега, он всё никак не мог отдышаться.

Отец Алексий нахмурился.

– Почто шумишь, вьюнош? Чем кричать, лучше б спасибо сказал людям за работу. Не время сейчас кричать и не место. Что не позвали тебя, то не наша вина: сам ты где пропадал последние дни? Стань в сторонке, не мешай.

Народ вокруг молчал. Мужики снова взялись за лопаты.

– Нет, погодите! – Жуга схватил крайнего из них за рукав. – Вы что делаете? Ведь не прошёл ещё положенный срок!

Тот стряхнул его руку. Сплюнул.

– Прошёл – не прошёл… Тебе какая забота? Думаешь, если сумел у Вацлава нечисть вывесть, так всё теперь сможешь? Всё равно не вернёшь его, как и тех четверых… Отойди, не мешай.

Жуга вздрогнул.

– Четверых? – медленно переспросил он. – Но ведь мальчишку, Зденека вы так и не нашли… С чего ты взял, что он мёртв?

В толпе встревоженно зашептались. Жуга огляделся.

– Вот оно что… – пробормотал он. – Кто-то из вас помог мальчонке умереть. Кто-то свёл его в лес по осени, так?

Священник покачал головой.

– Побойся Бога, странник! Не дело ты говоришь, ох, не дело…

Но Жуга уже никого не слушал.

– Збых! – Он отыскал взглядом кузнеца. – Родители его здесь?

Тот покачал головой:

– У них и так семеро по лавкам, где уж им по кладбищам бегать.

– Ясно. – Жуга кивнул. – А в полях, значит, недород в последние годы. И снегу захотелось. Так, поселяне? Узнать бы, кто вам такое посоветовал. Бабка Ниса? Вряд ли…

«Ты думай, чего говоришь!» – загомонили в толпе. «Мало ли как дети пропадают!», «Ишь выискался!», «Все они, ведьмаки, одинаковые…», «Сам небось и пришил дружка своего!»

– А ещё к Руженке липнет, сволочь!

Жуга обернулся на крик и разглядел в толпе белобрысую голову паренька из корчмы, которому давеча отказался дать приворотное зелье. Этого только не хватало!

Один из мужиков – не то Ешек, не то Карел – шагнул вперёд, схватил Жугу за руку и попытался оттащить в сторону, но вскрикнул, наткнувшись на браслет, и поспешно отскочил. Потёр ладонь.

– Жжётся, гадина!

Жуга покосился на браслет – камень пылал как огонь. Он поднял голову и встретился взглядом со священником. Тот стоял в сторонке, теребя наперсный крест.

– А ведь вы знали, батюшка, – сказал Жуга. – Всё-всё знали. Ведь он, наверно, приходил к вам… уже потом…

– На всё воля Божья. – Тот опустил глаза. – Я молился за него, но… – Он развёл руками. – Бог не вмешается, если люди молчат.

А люди молчали – толпа, угрожающе притихнув, медленно смыкала круг. Збых огляделся. Лица, лица… серые, злые… Неужели он жил с ними рядом столько лет?

«А ведь они боятся, – вдруг подумалось ему. – Всего боятся. Своих хозяев боятся и своих батраков, своих жён и своих мужей. Даже детей своих и то боятся до смерти…»

Не хватало только искры, чтобы вспыхнул пожар, и её не пришлось долго ждать.

– Бей ведьмака! – вскричал кто-то, и толпа бросилась вперёд. Збых рванулся на помощь другу, но ему подставили ножку, в воздухе мелькнула лопата, и кузнец, оглушённый, повалился на снег.

– Збышко!!!

Ружена подоспела только в последнюю минуту и не смогла сдержать крика, увидев, как людская волна прокатилась над её братом и захлестнула рыжего странника.

– Не троньте его!!!

Её отпихнули в сторону. Девушке оставалось стоять и бессильно смотреть на кучу шевелящихся тел. Слышались крики, пыхтение, ругательства, треск рвущейся материи.

И вдруг всё кончилось.

Никто не понял, откуда они взялись – белые волки – пятеро зверей во главе с матёрым вожаком; они как-то сразу возникли в самой гуще драки, как возникают ниоткуда хлопья снега в чистом зимнем воздухе, и через миг рыжего паренька окружил вихрь когтей, горящих глаз и щёлкающих клыков. Толпа ахнула и схлынула назад, оставив на истоптанном снегу распростёртое тело.

Повисла гнетущая тишина.

Жуга лежал недвижно, уткнувшись лицом в снег. Налетавший ветер шевелил его рыжие в пятнах крови волосы. «Убили!» – ахнула женщина. «Молчи, дура… – грубо осадил её мужской голос. – Молчи…»

Четыре волка остались стоять неровным полукругом, ощерив зубы – замершие, собранные, готовые к прыжку. Пятый подошёл к травнику, склонился над ним. Мелькнул промеж зубов жаркий розовый язык.

Послышался стон. Пальцы простёртой руки сжались, горстью загребая снег, Жуга поднял голову и открыл глаза. Обвёл взглядом притихших поселян. Разбитые губы шевельнулись.

– Тени… – еле слышно сказал он. – Как вы не понимаете, что все вы – просто тени…

Он медленно приподнялся. Сел. Вытер губы, безразлично покосился на окровавленный рукав и попытался встать. Волк с готовностью подставил плечо. Жуга благодарно кивнул, ухватился рукой за волчий широкий загривок и медленно, приволакивая ногу, двинулся к лесу.

Ружена подняла голову. Губы её округлились: «Жуга!» – хотела позвать она, но тот вдруг сам остановился, оглянулся, взглядом нашёл в толпе девушку и молча покачал головой.