Текст книги "Тупой панк-рок для интеллектуалов"

4. I just walkin’ with myself

Мы начали потихоньку приходить в себя и оглядываться по сторонам лишь к осени 1994 года. Сцена кардинально изменилась, и не было ясно, есть ли для нас место на ней. Во-первых, открылось множество новых клубов. Кроме «Секстона», «Бункера» и поменявшего свое месторасположение «Не бей копытом» появились места, о которых мы ничего не знали, и, что самое главное, в них ничего не знали о нас.

«Алябьефф», «Улица Радио», «А-клуб» (теперь в этом месте клуб «Табула раса») и другие места предоставляли свои сцены совсем другим музыкантам, людям, о которых не было даже слышно всего год назад. Во-вторых, московскую индепендент-сцену захватила музыка, которую все поначалу называли почему-то «хардкор», потом – «альтернатива», потом «рэп-кор» (или «металлический хип-хоп»), короче – «мазафака». Сейчас чуть модернизированная и несколько приглаженная разновидность этой музыки называется на МТВ «ню-металом». Откуда ни возьмись появилась новая мода: длинные широкие шорты, клетчатые фланелевые рубахи (они, правда, появились чуть раньше, мы носили такие еще года полтора назад), абсолютно мудацкие бородки и квадратные бейсболки с крупным лого какой-нибудь американской бейсбольной команды, какие мы всегда считали слишком дешевыми. Найдите где-нибудь ранние фотки IFK, и вам сразу все станет ясно.

Таких групп отчего-то стало очень много, и откуда они взялись в таких количествах, было неясно. Насколько я знаю, первыми и поначалу наиболее популярными из групп этой волны были «Консоль». A IFK, Crocodile TX, Chikatillo Bulls и им подобные появились позже. Эта музыка быстро стала приобретать большую популярность в клубах, и уже через год у нее была настолько большая фэнская база, что фестиваль для таких групп пришлось проводить в течение двух дней в ДК Горбунова. Их кумирами были банды, которые мы также слушали годом ранее: Bodycount, Rage Against the Machine, Clawfinger, Infectious Grooves, Primus, Dog Eat Dog, Beastie Boys и Suicidal Tendencies. Также в моде были Faith no More и грандж-группы: Alice in Chains, Stone Temple Pilots, Pearl Jam, Spin Doctors, а после самоубийства Кобейна вдруг резко подскочила популярность Nirvana. Все «новые» группы составляли монолитную тусовку, их публика также была единым организмом.

Все панки удивительным образом куда-то пропали, не было ни новых групп, ни фэнов. С весны 1995-го, когда мы начали первые концерты в обновленном составе, нам стало ясно, что придется все начинать сначала.

Наше время было безвозвратно упущено, нас воспринимали как новую группу, а ставшие вдруг востребованными «козлинобородые» бейсболочники нас в хуй не ставили.

Панк тоже успел измениться. По крайней мере, пока меня не было, парни открыли для себя множество незнакомых до той поры групп. В топе были NoFX (с альбомами White Trash, Two Heebs & a Been и Punk in Drublic), Bad Religion (особенно No Control и Against the Grain), Offspring (Smash), короче, то, что чуть позже получило обобщенное название «эпитафщина». Чуть позже Green Day взмыли в поднебесье со своим Dookie и тут же на какое-то время стали нашими любимчиками. Также все фанатели от Toy Dolls, Die Toten Hosen, Misfits, Hanson Brothers, Social Distortion и Rancid.

Весной и летом 1994-го, отозвавшись на призыв Ланы Ельчаниновой, мы начали ездить на Ленинский проспект помогать (в числе прочих музыкантов из панк-тусни) ремонтировать старый заброшенный подвал. В подвале Лана планировала со временем сделать небольшой панк-клуб.

Как именно может работать панк-клуб в подвале жилого густозаселенного дома, к тому же в столь «жирном» московском районе, как Ленинский, было непонятно. Однако все с воодушевлением ломали старые стены, строили новые, красили потолки и устанавливали унитазы. Мы подогревали себя надеждой на то, что в новом клубе найдется время и место для наших репетиций. После того как клуб заработал (сдвинутая на всяких революционерах и прогрессивных лидерах, Лана назвала свое новое место именем Джерри Рубина), мы дали там пару концертов совместно с Apple Core и «Азъ». Репетировать там не получилось: клуб то закрывался, то начинал работать снова. Это место с грехом пополам дожило и до сегодняшних дней. Сейчас «Клуб им. Джерри Рубина» – оплот «честной» DIY-хардкор-сцены и, как говорят, глубоко законспирирован. Блин, может, дать адресок?

Мы начали собираться на репетиции более или менее стабильно под конец 1994 года. После трехлетнего перерыва нам снова пришлось использовать платную базу. Однако репы втроем, без вокалиста, быстро настоебывали и, соответственно, проходили без должного энтузиазма. Нам был нужен певец, нужен во что бы то ни стало. Парень, девка, белый, черный – похую. В процессе этих грустных репетиций я гундел что-то в микрофон просто так, отмечая места песен для ориентирования. На одной из реп Рубан снова повторил свою мысль о том, что нефигово было бы мне попробовать петь. Я не был готов к такому повороту, честно говоря. Мне нравилось играть на басу, это было то, с чем я мог худо-бедно справляться. Пение пугало меня своей неизведанностью и очевидными проблемами, с которыми мне (человеку, никогда не певшему даже бэк-вокалы) придется столкнуться. Людям, далеким от панк-музыки, видимо, кажется, что быть вокалистом в этом жанре просто – знай дери себе глотку. Не спорю, в некоторых группах так оно и есть. Но послушайте Joey Ramone, Glen Danzig или Greg Graffin – эти люди могут дать фору любому певцу классического рока. Мы были мелодичной группой и планировали оставаться таковой всегда. Мы не могли себе позволить маловразумительные эксперименты, типа наивовского Dehumanized States of America. Поп-панк – вот что мы любили. А в этой музыке петь надо уметь.

Так я снова оказался в «Красном химике», в том месте, дорогу куда забыл пять лет назад. Только сейчас мне было нужно в экстренном порядке овладеть певческими навыками, понять принцип, разработать дыхание и усвоить пару основных приемов.

Не могу сказать, что после трех месяцев уроков я вдруг запел как Billy Joe (я, в общем-то, и сейчас иногда сомневаюсь в своих вокальных способностях), но кое-что для себя я вынес.

Сочетать пение и игру на басу мне тогда было не под силу, и это причина, почему в группе снова оказался Пэп. Пэп, или Потапыч, или Санек Потапов, уже играл когда-то в этой группе на бас-гитаре еще во времена «К. П.», потом сделал собственный проект, который к этому времени давно загнулся. Санек всегда оставался поблизости и тусовал с группой все время. Он (так же как и Ленин) учился в одной школе с Рубаном и был его близким другом. Пэп жил на Кутузовском, 26, в легендарном доме, на котором до сих пор висят мемориальные доски, возвещающие о том, что «в таких-то годах здесь жили Л. И. Брежнев и Ю. В. Андропов». Пэповский дед занимал видный пост в брежневском кабинете министров, их квартира имела семь (!) комнат и огромный коридор, по которому мелкий брат Санька катался на велике. Потапыч – крайне веселый и забавный пассажир, особенно в пьяном виде.

Его любимый прикол в подпитии – приставать к окружающим с одной и той же телегой: «Ну дай, дай я тебя облобызаю!» Пэп долго и нудно учился непонятно зачем в Ветеринарной академии, где большее время только бухал и откуда водил домой «продолжать банкет» всяких региональных «Юриков» и «Олегов». Пэп стал басистом, но тут начал вскрывать мозг наш «бауманский» Димон. Его первоначальные странности, усугубленные хмурыми возлияниями с гоп-братвой на районе, встали в полный рост. Он всегда был немногословным парнем, а тут вдруг совсем закрылся в себе. Выудить из него хотя бы словечко и понять, что же его не устраивает, не представлялось возможным. Он пропустил пару репетиций, не подходил к телефону, когда мы звонили, и в конце концов не приехал на первый после столь долгого перерыва концерт. Ловить его и базарить было без мазы, нужно было срочно искать нового человека, так как у нас были заряжены несколько концертов по старым связям.

Мы экстренно обзвонили всех друзей, и тот же Сучок присоветовал нам обратить внимание на еще одного парня из Давыдкова – Вову Родионова.

Вован снял всю нашу концертную программу по демо и «живым» записям с Петуховым, и после единственной прогонки ее у меня дома (только голос и гитара) мы с относительным успехом отыграли все заряженные даты.

Вован никогда не играл панк, мало того, он не играл никакой жесткий рок. Однако среди его любимых групп были Pixies, он практиковался в блюзовой группе и еще одной смешной банде, названия которой я сейчас не припомню. Его гитарный стиль был тотально другим, нежели у Самхарадзе или Воробья. Никакого металла, никаких риффов и соло. Его приемы игры на ритм-гитаре более всего напоминали манеру самых первых бунтарских рок-групп типа Rolling Stones и The Who. Классический английский гитарный рок – вот что Родя любил по-настоящему. Он играл просто, но с удивительным вкусом. Не очень жестко, но изобретательно, используя либо изобретенные им самим ходы, либо талантливо позаимствованные штуки. Много полных аккордов на легком перегрузе, мелкие блюзовые виньетки и мягкая атака – вот в чем состоял тогда Родин стиль.

Итак, вместе с Вованом мы взялись за постоянные репетиции. К весне 1995-го мы сыграли множество концертов в основном в местах, которые были нам знакомы ранее. Во всех новых клубах мы получали от ворот поворот. Люди не хотели видеть панк-группы у себя, и этот процесс растянулся на долгие годы. Если бы не внезапный всплеск популярности поп-панка в последнее время, это продолжалось бы до сих пор. «Нет, мы не делаем панк-концерты». «Как-как? “Четыре таракана”? Ну, вы оставьте телефончик, мы вам, может быть, перезвоним». «Что играете? Панк-рок? Нет, спасибо, нам неинтересно».

Для нашей музыки настали хуевые времена. Нам оставалось тусоваться с такими же лузерами, как и мы сами, играть в дурацких местах с дурацкими группами.

Мы вписывались в рокабилльные тусы, тусы с глэмерами (однажды даже играли концерт с Lady’s Man) и тому подобные мероприятия. Иногда «НАИВ» делали в «Секстоне» тусовку под названием «Панк-утренник» (панк-рок переехал с жирного вечернего времени на дневное, концерты начинались в 16:00, а в 21:00 в клубе уже начиналось выступление какого-нибудь «Морального кодекса»). В таких мини-фестах обычно участвовали сами «НАИВ», мы, Les Primitives, «Консоль» и Apple Core, причем две последние группы можно было назвать панк-группами с очень большой натяжкой.

Мы начали готовиться к новой записи. У нас было много вещей, оставшихся еще от Пита и Самхарадзе, еще несколько сочинил Вован, несколько я, несколько – мы с ним в соавторстве. Мы искали финансирование и дешевую студию. Студия нашлась так. Однажды рано утром (я еще спал) мне позвонила Лана Ельчанинова. Лана в числе прочих своих DIY-забот занималась продвижением в Москве и отруливанием маз для олдовых питерских панк-легенд «АУ». На этот раз она писала им новый альбом где-то в Подмосковье, в районе аэропорта Внуково. Лана спросила, не могу ли я подъехать на эту студию. Певцу «АУ», культовому пассажиру Свинье, вдруг понадобился бэк-вокалист для записи. Я не знал ни единой песни «АУ». К сожалению, мы тогда находились в плену глупого стереотипа. Все, что шло из Питера, ассоциировалось с одним-единственным понятием – «говнорок». Я, конечно же, слышал о Свинье. До нас доходили какие-то легенды о его диких выходках и беспределе, но все это было на уровне канонических сказаний и не имело ничего общего с живым человеком, а уж тем более с его музыкой. Я честно предупредил о своей полной некомпетентности в репертуаре группы, однако Лана заверила, что это не проблема. ОК, я поехал на студию. Она оказалась в нереальных ебенях, дорога заняла почти два часа. Андрей Панов, или Свин, оказался вполне вменяемым, веселым и, я бы даже сказал, интеллигентным парнем в годах. Было видно, что этот человек крепко и давно бухает. Его лицо имело характерные для алкоголиков опухлость, помятость и цвет. На студии он не бухал, мало того – производил впечатление человека, который прекрасно знает, чего он хочет и как этого добиться. Андрей знал материал отлично, и проблем с записью основных вокальных партий почти не было. Его партнер по группе, тоже Андрей, но только Чернов, записал всю музыку. Они использовали барабанные партии, забитые дома в «драм-машину» вместо «живых» барабанов, Чернов писал все гитарные и басовые партии. Мне предстояло спеть бэки в нескольких песнях, таких как «Прогресс», «Утренничек», и еще в паре вещей поучаствовать в общих хорах. Все это оказалось делом несложным, я справился. Мы много общались с Андреем и в процессе, как мне кажется, понравились друг другу. В конце того дня мы договорились о паре совместных концертов «Четырех тараканов» и «АУ». Первый из них брался организовать в Москве я, вторым должен был стать концерт «Пятнадцатилетие АУ» в том самом питерском «Там-Таме». Я сделал московский концерт в новом месте, клубе под названием Mad Max в Беляеве. Клуб представлял собой децел переоборудованную студенческую столовку со сценкой, аппаратом и пластмассовой мебелью в зале. Это был чуть ли не первый раз в моей жизни, когда я делал весь концерт сам, от договоренности с хозяевами и дизайна афиш до встречи иногородних гостей и разрула порядка сценических сетов. Это был фестиваль из множества групп, играли Les Primitives, Apple Core, «Идиоты» (новая группа моего приятеля Прохора), «Четыре таракана», «П. З. О.» (так звалась тогда «Фантастика»), еще кто-то и, конечно, «АУ». Сет «АУ» прошел на удивление гладко. Как мне рассказывали люди опытные, каждая вторая попытка устроить концерт «АУ» в Москве, как правило, обламывалась из-за невозможности артистов выйти на сцену. Свинья упивался в жопу и петь не мог. Он, конечно же, был в подпитии. На фестиваль пришло достаточно много народу, олдового и молодого. Люди повытаскивали на свет свои балахоны с Sid Vicious и старые майки с Dead Kennedys и рубились, как раньше. Это помогло нам верно сориентироваться в создавшейся ситуации. Стало ясно, что если действовать направленно, постоянно бить в одну точку, то сцену можно будет поднять и публика на концертах появится снова и будет ходить стабильно. Для этого требовалось только одно – постоянная работа в одном направлении, причем было очевидно, что за нас ее никто делать не будет. Так, пресловутый DIY-снова напомнил о себе.

Мы провели в этом клубе еще пару подобных вечерин (с переменным успехом), занимаясь всем лично, контролируя весь процесс. Мы делали черно-белые афиши формата А4, особенное внимание уделяя их дизайну, с которым нам помогал еще один давыдковский чел, Илюха «Ватсон» Казаков. Всеми правдами и неправдами мы добивались печати максимального количества афиш, пользуясь аппаратами, стоявшими на работе у друзей и их родителей, и сами их клеили на Арбате, бульварах, рок-магазинах, около магазинов электроинструментов. Мы звонили в каждую (!) программу по заявкам на FM-станциях и, вместо того чтобы заказать какую-нибудь тухлую песню, успевали проанонсировать свой концерт, пока нас не уводили из эфира. В то время танцевальные (или «кислотные», как их тогда называли) клубы и промоутеры начали печатать красивые цветные приглашения на свои мероприятия, которые назывались «флаеры». Мы также переняли у них этот способ раскрутки концертов, делая дешевые ксероксные флаеры и впаривая их людям повсеместно. Насколько я знаю, мы были первыми на рок-сцене, кто начал применять флаеры для промоушена акций. Программы концертов, которые мы мутили сами, как правило, включали в себя группы, дружественные друг другу (и, соответственно, имевшие совпадающие тусовки приятелей и телок поддержки), или банды в похожем стиле. Так мы начали потихоньку возвращать себе людей в залы, напоминать старым фэнам, что мы живы, и вербовать новых. Ответный концерт, организованный «АУ» в «Там-Таме», оказался нашими самыми первыми в жизни гастролями. До той поры мы ни разу не получали предложений выезжать с концертами из Москвы.

«15-летие Автоматических удовлетворителей» прошло в «Там-Таме» при скоплении большого количества публики. Однако собравшиеся так и не увидели Панова на сцене. Случилось то самое, о чем рассказывали люди бывалые, – Свин немыслимо накидался водки в компании собственной мамы и своей московской подружки певицы Олеси Троянской (вскоре умершей от рака). Он даже не смог выехать из дома в клуб, где его ждали Чернов и остальные парни из группы. Не помню уже, как мы играли на том концерте, мы вообще долгое время играли не заебись, зато нам «посчастливилось» впервые столкнуться лично с тем, что тогда представляла собой т. н. «питерская панк-публика». Представьте себе абсолютно озверевших, агрессивных чуваков типа тех, кого сейчас называют «говнопанки». Внешне – мудацкий микс бомжей и скинхедов.

Имея весьма и весьма своеобразное представление о том, как надо круто отрываться на панк-концертах, эти люди моментально захаркали всю сцену. Те, кому удавалось залезть на нее, тут же начинали дико вращать глазами и в каком-то псевдо хип-хоп стиле жестикулировать руками.

Эта удивительная манера «выражать себя» сохранилась у некоторых питерских посетителей панк-концертов до сих пор. Те, кто видел ранние видеоконцертники «КиШ», знают, о чем я.

Во время звучания песен люди неистово рубились в пого, но в паузах начинали снова закидывать сцену всяким калом и заплевывать нас, выкрикивая оскорбительные (по их мнению) вещи, типа «Прилетели к нам грачи, пидорасы-москвичи», «культурная столица», хуйли вы хотели! Мы неоднократно останавливали сет, отбиваясь от наиболее назойливых «любителей рока».

Ничего подобного мы не встречали на концертах никогда ранее и, что самое интересное, никогда потом (за исключением редких выступлений в Санкт-Петербурге). «АУ» все-таки сыграли все свои песни, вместо Панова в качестве лидер-вокалистов выступили Чернов и все, кто хотел. Люди перли и перли из зала на сцену просто для того, чтобы проорать в микрофон что-то невменяемое и, повращав глазами, по-хозяйски упасть на зрителей в первом ряду.

Начиная с этого первого в нашей жизни концерта в СПб мы в течение нескольких лет предпринимали множество поездок в Северную Пальмиру, сами заряжая себе клубные мини-туры. Как правило, это было 4–5 выступлений в неделю в таких местах, как «Там-Там», «Гора», «Полигон», старый Fish fabrique, Ten и других. Не имея друзей и приятелей в этом стремном и чужом городе, мы пользовались гостеприимством Севы Гаккеля, директора и хозяина «Там-Тама» (и экс-виолончелиста «Аквариума»), который вписывал нас в гостевую комнату своего клуба на все время нашего пребывания в СПб. Мы почти не зарабатывали денег этими поездками, но тем не менее старались заряжаться на таких условиях, чтобы поднять какой-то прайс на ж/д расходы.

Наши гонорары (как проценты от дверей) составляли тогда от 10 до 30 долларов на группу, иногда наш обед состоял из двух куриных кубиков, честно распиленных пополам, на четверых.

Тусуясь раз в два-три месяца по питерским клубам в течение трех лет, так и не получив там хоть какой-то популярности, мы обрели множество отличных знакомых, многие из которых с течением времени стали нашими близкими друзьями.

Первыми, с кем мы познакомились, были Markscheider Kunst и Dr.I-Bo Leet, чуть позже – «Пауки», «Маррадеры», и Strawberry Jam. В 1996 году среди наших знакомых оказались «Джан Ку», «Кирпичи», которые поначалу звались Bricks are Heavy, как пластинка L7, Spitfire и другие.

В одну из таких поездок (было это в начале 1996-го) к нам с Рубаном перед концертом в «Горе» подошли двое чуваков. Один, в рыжей бороде и длинных волосах, собранных в хвост, назвался Дмитрием. Второй, с практически отсутствующими передними зубами на верхней челюсти, оказался Михаилом. С места в карьер чуваки быстро и популярно в двух словах объяснили нам расклад: «Вы думаете, что здесь “Текила” и “Кирпичи” у людей популярны?» – «Да мы… че-то не особо задумывались на этот счет. Ну да, вроде бы в Москве и те, и другие известны людям». – «На самом деле, чуваки, мы здесь главные. И скоро будем главнее, чем кто-либо». – «Ебать, да кто же вы такие?» – «Группа наша называется “Король и Шут”. Я – директор. Миха, вон, певец».

Чуваки хотели играть в Москве и обещали нам за совместный концерт в столице ответное выступление в Питере. Чуть позже такой обмен состоялся, и к этому я еще вернусь.

А пока на дворе стояла весна 1995-го, и мы начинали записывать Best Before… на той самой студии во Внукове, где несколькими месяцами ранее я писал бэки для «АУ». Бюджет составил 300 долларов. Двести из них дала рубановская подружка (как же ее звали?), умная дочь мелкомасштабного олигарха. Уже по тогдашним меркам 200 долларов были небольшими деньгами, девушка же эта просаживала в магазинах и кабаках намного более. Нам было грустно смотреть на это дело, в итоге она ссудила денег безвозмездно. Еще сотку одолжил на неопределенный срок брательник моей дамы сердца. Писались втроем. Родя взялся писать бас сам, не доверив это дело Нэпу. Было решено в третий раз перезаписать Freedom. Кроме того, в альбом планировалось включить еще несколько старых песен, например Farewell Majority, Welcome to the Party, I left it once и Don’t Come.

Остальные вещи (кроме кавера боевика «Машины времени» «Поворот») были собственного сочинения. Вот они: Runaway, Walking with myself, Oh, you know, Baby I love you, Remember when… и Journey to Ramonialand. Несмотря на то что мы пытались записать все вещи в настолько жестком звуке, насколько это возможно, результат оказался неожиданным. Студия была оснащена только цифровым оборудованием. В акустическом помещении имелась живая ударная установка, но она могла использоваться на записи исключительно как электронные барабаны. Ударные точки этой псевдоживой установки не подзвучивались микрофонами, а «снимались» датчиками, которые фиксировали удар. Таким образом, на месте этих барабанов могли оказаться любые поверхности (мебель, например) – результат был бы тем же. Он также был бы тем же, а может быть, и еще лучше, если бы мы просто тупо «забили» барабанные треки в драм-машину, как это делали «АУ». Студия не имела подходящего бэк-лайна, гитарных и басовых комбов, а те, что были, не перегружались до нужного нам уровня. Синтетические барабаны, гитарист, записывающий бас, телка (подружка Роди) на бэк-вокалах, вокалист-неумеха, малоопытность и старперский упырь за пультом – вот вам рецепт, как записать альбом панк-группы со звуком в лучших традициях Status Quo. Несмотря на возможность цифровой редактуры барабанных партий, Рубан писался очень долго. Сказалась его тотальная нелюбовь к метроному. Большая часть его битов оказывалась неровной в плане темпов, он пробовал еще и еще, и в конце концов мы просто брали и правили его партии с помощью какой-то компьютерной машины. Вокалы также не давались.

Не имея до этого никакого опыта записи голоса, я старался петь агрессивно, с панк-подачей, но в этих случаях я, как правило, не попадал в нужные ноты, а иной раз промахивался мимо правильных тональностей.

Когда же ставилась задача спеть ту или иную мелодию точно – это, как правило, получалось, но, фокусируясь на «попадании», я упускал верные интонации, тембр и атаку. Такие места звучат на альбоме наиболее неуверенно. С грехом пополам мы закончили эту запись, самую неудачную в нашей дискографии и менее всего отражающую то, чем мы на самом деле были тогда.

С выпуском альбома проблем почти не возникло. «НАИВ», а вернее Саша Иванов и Андрей Павлов, объявили об открытии ими рекорд-лейбла. Лейбл был зарегистрирован в Регистрационной палате как ООО, имел название S.O.S. music, собственную печать и одну позицию в каталоге: альбом группы «НАИВ» Dehumanized states of America, выпущенный на кассетах тиражом 1000 экземпляров. Офис, оргтехника, персонал, бухгалтерия, склады и партнеры у нового лейбла отсутствовали. Парни были готовы выпустить также и наш новый альбом. На деле громкое слово «выпустить» означало лишь то, что альбом будет растиражирован на деньги лейбла на профессиональной кассетной фабрике, где профессиональные засовывальщики вкладок профессионально засунут в них вкладки, отпечатанные в профессиональной типографии.

Считалось, что лейбл будет сам заниматься дистрибуцией альбома (тираж – 500 кассет), однако выяснилось, что Саша и Андрей как люди занятые на серьезных работах не имеют достаточного времени на то, чтобы лазать по Москве с рюкзаками кассет за спиной. Именно поэтому заниматься распространением пришлось мне. Мест, в которые можно было попробовать сунуть кассеты с нашим альбомом, к тому времени стало больше. Кроме «Давай-давай» открылась «Рок-культура», помимо того, существовало несколько магазинов на окраинах, кое-какие ларьки (в том числе пара ларьков, которые держали бывшие хозяева культовой теперь «Рок-галереи Зиг-Заг» Эмма и Аркадий). 500 кассет разошлись где-то за год. Я старался постоянно поддерживать наличие альбома во всех имевшихся точках, кроме того, мы активно распространяли его на собственных концертах. К лету 1995-го сгорел Sexton, закрылось еще несколько недавно работавших мест, но в Зеленом театре ЦПКиО открылся новый клуб. Клуб располагался прямо на сцене Зеленого театра, сцена же самого клуба была оборудована в левом торце «большой». Из подручных средств была выстроена стена, отделяющая клуб от открытого зала Зеленого театра. Новое место устраивало концерты 3–4 раза в неделю. Это были в основном концерты индепендент-групп, много «мазафака-альтернативы», группы, традиционно любимые байкерами (этот клуб, как и Sexton, контролировали центровые московские мотоциклисты), типа «Монгол Шуудан», «Бахыт Компот», «ЭСТ», «Черный обелиск». Также частенько там проводились концерты, в которых участвовали и «Четыре таракана». Нами потихоньку стали интересоваться новые люди, на концертах появилось много незнакомых. Мы съездили на первое байк-шоу, организованное теми же Night Wolves, и отыграли еще парочку концертов до конца лета. Зеленый театр работал до наступления холодов и закрылся в начале октября. Как раз на октябрь мы задумали презентацию Best Before…, но ни один стабильно работавший в Москве клуб не захотел подписываться под нашу акцию. Таким образом, почти через пять лет после первого концерта мы пришли к тому, что нам пришлось арендовать площадку за деньги.

Презентация прошла в клубе «Вояж» в Алтуфьеве, почти в том самом месте, где за четыре года до этого заработала «Отрыжка». Кроме нас самих в концерте были заявлены Apple Core и «НАИВ» как спецгости.

Рискуя собственным прайсом, вложенным в аренду помещения, мы сделали все для того, чтобы максимально раскрутить концерт. Ксерокопированными афишами (мы перешли на формат A3) была убита вся Москва. Мы получили поддержку в программе Сани Скляра «Учитесь плавать» на радио «Максимум», в рамках которой мы дали первое в нашей жизни радиоинтервью, после этой программы Скляру позвонил Михаил Козырев, тогда программный директор «Максимума». Миша интересовался, что это за группа была у Скляра в эфире, ему понравилась одна наша вещь, которую он захотел поставить в ротацию станции. Farewell Majority действительно некоторое время крутилась на волне «Максимума». Нечасто, в основном ночью, но, насколько я знаю, это был первый подобный случай с какой бы то ни было панк-группой в России. Также появился кое-какой интерес и у ТВ. Анонс выхода Best Before… и концерта-презентации показали в музыкальных новостях ТВ-6 и «Программе А», которая до той поры упорно нас игнорировала. Там же прошли эфиры самодельного клипа на песню Don’t Come, который абсолютно без бюджета, из подручных средств снял приятель Роди. Также большое интервью со мной сделала весьма популярная в то время у молодежи передача «До 16 и старше». Этот сюжет им отчего-то так полюбился, что его повторы я видел даже через три года после первого эфира. На презентацию Best Before… мы собрали рекордное для нас тогда количество публики, что-то типа 350 человек. Перед тем концертом обратная, неизвестная тогда нам сторона DIY-медали раскрылась в полный рост. Люди, ничем не помогавшие нам, даже пальцем не пошевелившие для того, чтобы этот концерт стал возможным, были уверены, что их всех огромной кодлой бесплатно запустят вовнутрь. Знакомые и не очень, друзья друзей и просто прихлебатели, какие-то девки и прочая туса активно не желали покупать билеты на входе. «Вы пустите нас за так, иначе вы мудаки!» – вот что было написано на их лицах. Они не хотели ничего понимать, они не хотели слушать наши рассказы о вложенном в концерт личном бабле. «Отдавать свои деньги? Кому? Этим обсосам Сиду и Рубану?» Они хотели все получить на халяву, ленивые безразличные твари. Мы послали на хуй всех, в итоге отбили вложенное и заработали небольшой прайс в личном плане. Это был практически первый случай, когда мы подняли что-то на карман (думаю, в районе 150–200 долларов на группу). До этого мы зарабатывали деньги всего только один раз. Наш самый последний концерт в Sexton’e мы сдуру подписались играть на условиях распространения билетов. Продав практически все, мы приехали играть. Но, как оказалось, тот менеджер, что выдавал нам билеты, днем раньше был уволен за пьянство. Мы ждали, что кто-то спросит у нас прайс до начала выступления, во время и после. Однако… никто к нам так и не подошел. Деньги были поделены по-братски.

Вообще, тема платы за выступления начала потихоньку подниматься именно в тот период. До этого клубы даже и не думали башлять музыкантам. «Отрыжкинская» практика «проставов» была надежно забыта, а платить живые деньги клубы не желали. Мы знали, что «Ва-Банкъ» и «Ногу свело!» (большие группы) спрашивали за свои выступления фиксированные гонорары, т. н. «гарантию». «НАИВ» настаивали на определенном проценте от входа, как правило 50 %. Мы также начали спрашивать проценты, хотя стандартными условиями тогда для групп нашего уровня была оплата по «меченым флаерам». Группы брали на себя распространение флаеров, каждая банда метила свои определенным образом и раздавала. После концерта количество флаеров подсчитывалось, и таким образом организатор «определял», сколько человек «пришло» на конкретную группу. Эта практика (продолжающаяся до сих пор в некоторых клубах) ущербна, так как не дает истинного представления о том, на кого же все-таки пришла публика, а показывает только, кто активнее других заморачивался на раздачу бумажек. Мы не принимали подобных условий, и это стало причиной небольшого количества наших выступлений некоторое время.