Текст книги "Тупой панк-рок для интеллектуалов"

ОК, как бы то ни было, после Юриного ухода мы горевали не очень долго. Прямо скажем, вообще не горевали. Мы уже знали того, кто придет на замену, и с этим парнем проблем не возникло. Денис Петухов, друг и сосед Ленина по дому, стал нашим новым певцом и основным автором на ближайшие два года. Пит, как его стали называть все чуть позже с подачи Ступина, оказал огромное влияние на группу, именно с ним в составе мы приобрели зачатки того стиля и звука, которых в дальнейшем придерживались.

Денис был парнем из очень приличной и респектабельной семьи. Его отец, Александр Петухов, был известным музыкантом, главным дирижером симфонического оркестра Центрального телевидения и Всесоюзного радио. Сам Пит с детства учился музыке, сначала в крутой музыкальной школе (из разряда тех, в которых дети находятся целый день, а не ходят два раза в неделю после уроков в школе общеобразовательной), потом – в музыкальном училище.

Из училища он был изгнан за бухло и беспредельное поведение. Вообще, алкоголь с ранних лет стал близким другом для Пита, он выпивал неумеренно и все подряд. Академическое (пусть и не очень оконченное) музыкальное образование в миксе с бунтарским характером и тинейджерскими панк-взглядами давали мощнейший результат. Фэн Хармса и Зощенко, Довлатова и Булгакова, Пит обладал искрометным и острым умом, а также феерическим чувством юмора. В отличие от Ленина он прекрасно выглядел, имея много стильных, ни на чьи не похожих вещей (в числе прочего он также был счастливым обладателем настоящей американской 150-долларовой «косой»). Денис оказался идеальным фронтменом для такой панк-группы, как наша. Бунтарства в нем было столько же, сколько и музыкальности, а значит, мы могли делать более мелодичный стафф. То, что чуть позже получило стилистическое определение «поп-панк». Мы называли это «мелодичный панк» или «панк в духе Ramones».

Ramones! Ramones были недосягаемой высотой.

С тех пор как мы впервые услышали их, мы сели плотно и, как оказалось, на всю жизнь.

Вы можете считать меня ебнутым, можете думать все что угодно, но я действительно горжусь тем, что застал их живыми. Что целых три своих альбома – Mondo Bizarro ‘92, Acid Eaters ‘94 и I Adios Amigos! ‘95 – они выпустили и для меня.

Они были всем. Мощью и духом, сердцем и душой, мелодиями и стилем. ВСЕМ!

Я – больной человек. Я – тупой фанат Ramones. И я скажу честно – меня мало ебет рок 1980-х. Еще меньше – рок 1990-х. Мои любимые панк-группы – те, что снимают Ramones или играют в их духе. С тех пор как я услышал их (моими первыми альбомами Ramones были Road to Ruin ’78 и Animal Boy ’86), музыка перестала существовать. Остался панк-рок.

3. You’re left your home, you left your parents…

Пит слушал огромное количество разной музыки. С собой он принес множество новых для нас имен. Именно от него у нас появились альбомы групп с Alternative Tentacles, все эти D.O.A., No Means No и Butthole Surfers. Мы также поближе узнали Clash и другие группы первой английской волны. Кроме всего прочего, Денис увлекался американским хардкором. У него были записи Black Flag, Fugazi, а также всяких «странных» групп типа Husker Du.

Первой песней, которую Пит предложил сделать в группе, оказалась Freedom. Она, как и все последующие сочинения Петухова, имела более сложную гармонию, нежели все наши предыдущие опыты, мелодию совсем другого типа по сравнению с песнями Ленина и хоть какую-то аранжировку. Теперь мы делали песни абсолютно другим образом. Репетиции, которые до прихода Дениса сводились к тупой прогонке имеющегося материала и разучиванию структуры новых вещей, стали более глубокими и результативными. На самом деле мы учились играть, учились звучать вместе, как настоящая, хорошая рок-группа. Пит чувствовал это нутром, к тому же врожденная и приобретенная музыкальность позволяла ему видеть и слышать все недочеты и лажи, которые нам прежде не бросались в глаза. Песни стали другими, и они требовали нового подхода. Как правило, Денис имел готовую голосовую мелодию, примерное представление о том, в каком духе должна быть сделана вещь, и некоторые предложения по аранжировкам. На репетициях он помогал остальным играть более разнообразно и технично, либо предлагая готовые партии, сложившиеся в его гениальном мозгу, либо внося предложения по ходу исполнения той или иной песни. Из новых вещей практически исчезли гитарные соло, которых, правда, и раньше было немного, появилась другая мелодика, а группа начала приобретать более или менее законченный оригинальный вид.

Пит принес вещи типа Home Sweet Home, Time has passed и «Мне плохо с утра», кавер которой через десять лет Distemper записали на альбоме «Нам по…». Такие быстрые, скоростные хардкоры, как «Мне плохо…», всегда отлично принимаются на концертах и достойно располагаются на альбомах. Все шло отлично, кроме одного – у нас не было текстов и не было такого чела в группе, кто мог бы делать крутую английскую лирику. С русскими текстами мы справлялись сами, а вот английские делать не могли. Выход был найден тут же, на месте, в собственном подвале. На репы «Ногу свело!» с недавних пор стала ездить малюсенькая курносая девчонка Аня. Аня, или, как все ее называли, Анечка, пела в отличной банде «Сенкевич International» («Иванушек» тогда еще не было и в помине), в совершенстве знала почти все европейские языки и помогала с иноязычными текстами «Ногу свело!». Все «нерусские» тексты на альбоме «Н.С.» «Хару Мамбуру» ее авторства. Мы попросили Аню помочь и нам также. Процесс был организован следующим образом. Мы исполняли песню на репе в ее присутствии, она что-то писала в блокнотике (наверное, одной ей известным способом отмечала ритмику вокальной линии и количество слогов в мелодии), позже мы садились вместе и рассказывали ей, о чем мы хотели бы получить текст. В других случаях мы давали целиком готовый русский вариант «в прозе». Просто написанные на листе, не зарифмованные, разной длительности предложения, сгруппированные в куплеты и припевы. Таким образом мы получили лирику для песен с будущего альбома Duty Free Songs, таких как Home Sweet Home, Time has passed, Freedom, One World и Acid Song. Обычной практикой для нас в те времена было иметь в репертуаре достаточно долгое время песни на так называемой «английской рыбе». Так делали и «НАИВ», и «Ногу свело!», и все, кто пытался сочинять на других языках. Песни, полностью аранжированные и разученные группами, абсолютно «готовые к употреблению», исполнялись на концертах, а иногда и записывались на демо с невообразимым набором англозвучащих слов и слогов, ничего на самом деле не значащих. Как правило, музыканты заморачивались на написание текстов непосредственно перед записью. Так было и с нами. Например, ставшая в будущем популярной у фэнов песня «Мальчики-Танчики» долго не имела русского текста и репетировалась с «рыбой». Текст на нее был сочинен за несколько дней до записи. Похожая история была с одной из песен ленинского наследия, «Под потными обоями». Правда, текст к ней уже давно был сочинен, но не особо устраивал. Тогда Пит объявил конкурс: «тот, кто к завтрашнему дню сможет сочинить новый вариант, получает бутылку бухашки». Сочинил он. Ему это было важнее остальных, ведь завтра он должен был записывать на студии вокал для этой песни. Time has passed, или, как мы ее называли в «рыбий» период ее жизни, «Гитлер» (не знаю почему, но именно такие зловещие ассоциации она у нас вызывала), была сочинена Денисом сразу же после первого прослушивания невесть откуда взявшегося альбома новой модной американской группы Nirvana. Альбом под простым названием Nevermind (и никаких the Bollocks, заметьте!), очевидно, попал к нам из Давыдкова, где местные продвинутые чуваки уже с месяц примерно гудели о нем. Выпущенный совсем недавно, за полгода до того, как мы услышали его первый раз, альбом просто потряс всех (правда, на очень недолгое время). Люди играли панк (слова «грандж» тогда еще не было). Чуть позже этот стиль стали называть «сиэтлским роком» или «хиппикором». Мощные и грязные куски перемежались тихими и ласковыми. Гитары с барабанами то валили, то вдруг начинали звучать тихо и разряженно. Группа имела отличные мелодии на странных гармониях, певец пел исключительно эмоционально, все песни на альбоме казались мощнейшими хитами. Ко всему прочему, эти парни ввели в моду неслыханные до этого ритмические рисунки, и барабанщики бросились спешно разучивать их. Time has passed как раз сочинена на одном из таких рисунков, наиболее распространенном.

OK, у нас был материал на альбом, но мы не знали, как мы его будем писать. Все наши знакомые «большие» группы писались либо за свой счет, либо за счет спонсоров. Ни о какой рекорд-индустрии в 1992 году в России речь попросту не шла.

Поп-артисты и артисты «большого русского рока» имели возможность записываться и издаваться на нескольких возникших тогда фирмах грамзаписи, самой большой из которых был «Союз». Даже металлисты, несмотря на то что металл-эпоха уже практически закатилась, издавали пластинки (тогда еще винил) на нескольких фирмах. Но панк, хардкор, пост-панк, индастриал и прочий индепендент не имел никаких возможностей для записей и распространения. Кроме того самого способа, вокруг названия которого сейчас вдруг стало ломаться столько копий. Я говорю о DIY, хотя вряд ли мы тогда знали, что то, чем мы собираемся в скором времени заняться, имеет такое звучное английское название (да еще и аббревиатурой!). Не знали мы также и о том, что «самописка» и домашнее тиражирование с ксерокопированными вкладками – это целая идеология, со своими традициями и неписаными законами. Все, что мы знали, – это только что нам необходимо где-то рубануть долларов 200 на запись. 200$, смешная сумма в наши дни, в 1992-м были огромными деньгами. Примерно столько стоила месячная рента двухкомнатной квартиры на Кутузовском. Некоторые наши тогдашние друзья принялись промышлять «риелторством», поэтому я в курсе цен. Сейчас вы при всем желании не снимете подобные апартаменты дешевле, чем долларов за 800, а может, и весь штуцер придется отдать. Мы все работали тогда ночными продавцами в коммерческих ларьках, но о том, чтобы приподнять лаванды на запись на этой работе, речь даже не шла. Работать в ларьке по тем временам означало постоянно иметь перед глазами дорогую хозяйскую бухашку и сиги, вкус которых очень хотелось попробовать. Также каждую ночь к тебе в ларек стучались веселые друзья, не занятые на «службе», которые заваливали внутрь с желанием начать эту самую экспенсив бухашку немедленно бухать, а сиги – курить. Магазин приходилось закрывать и, соответственно, терять на проценте от недополученной выручки, а потом еще и отдавать из зарплаты за выпитое. Нет, писать альбом на прайс, заработанный в ларьке, не было никакой мочи. Таким образом, нам пришлось думать об альтернативных источниках финансирования нашей эпохальной записи. Краем уха мы слышали, что на грядущую запись наивовского «Пива для “НАИВа”» деньги собирались всем давыдковским миром. У нас таких друзей почти не было. Все наше окружение состояло из людей попроще и победнее, кроме того, у нас на районе не было столь мощного панк– и рок-сообщества, каким в наших глазах тогда выглядела давыдковская туса. Нам было необходимо найти кого-то, кто ссудит нам прайс, на спонсорских ли условиях или в качестве безвозмездного дара – неважно. Таким человеком оказалась наша дворовая подружка Мария Уссаторе-Кановас, или просто Маша, как мы ее называли. Маша была человеком трудной, но интересной судьбы. Ее мама, дворовая алкоголичка тетя Лара, в молодости бывшая неописуемой красоткой, вышла замуж за испанского подданного Хуана Уссаторе-Кановаса, за что получила во дворе кликуху Хуанита. Маша родилась в Барселоне и, по большому счету, не особо чувствовала себя россиянкой. Она имела огромный прайс, оставленный папой-испанцем после его смерти. Прайс этот, правда, находился на счетах в Испании, и находился так хитро, что Маша не могла добраться до бабла до достижения какого-то там возраста, типа 21 года. Хорошо еще, что деньги были оформлены на нее, а не на маму, иначе давно были бы пропиты Ларисой и Ларисиными щетинистыми дружбанами Сэмэном и дядей Вовой. Маша также имела дом в Барселоне и две квартиры в Рубановском доме, одна из которых постоянно сдавалась туристической фирме под офис, а во второй Маша проживала с мамой. Не знаю как, но мы убедили ее в том, что ей необходимо расстаться с парой сотен грина в нашу пользу. А! Вернее знаю, то есть отчасти догадываюсь. Наша испанка была влюблена в Петухова и ссудила нам прайс без особых раздумий.

Мы были готовы к записи как творчески, так и материально. Была найдена скромная студийка в районе метро «Белорусская», все было ОК. За несколько дней до начала записи нашего первого альбома Рубан решил поменять весь грин на рубли. В то время около немногочисленных пунктов обмена СКВ тусовала тьма дилеров, которые всегда давали намного больший курс, нежели пункты. Куда они потом девали весь этот нал, купленный у людей по явно завышенному курсу, было неясно. По крайней мере, продать его кому-то еще по большему курсу было нереально. Блин, надо было поподробнее расспросить Иванова, он как раз промышлял тогда этим делом (правда, не у пунктов СКВ). Также эта туса была известна тем, что клиент мог быть легко кинут, причем кучей разных способов… Практиковалось обычное кидалово лоха, «ломка» кэша, причем такая искусная, что клиент порой замечал кидняк только дома. Плюс к этому: «куклы» из нарезанной бумаги, старый грин, вышедший из употребления, подклеенный грин (это когда к десятидолларовой банкноте подклеивается нолик с обеих сторон, и она выглядит типа как сотенная). Короче, Рубан вместе с одним нашим корешем отправился в ближайший такой пункт. Поначалу все шло неплохо. Пункт давал один курс, тут же возникший как из-под земли дилер давал курс намного лучший. Почему-то люди, наслышанные о кидалове, много о нем читавшие и несколько раз предупрежденные, все равно считают, что с ними как раз ничего подобного произойти не может. Лохи – не мы. Вернулась делегация доллароменяльщиков на немыслимых бодряках. Все остальные, ожидавшие их во дворе, кинулись узнавать, как прошел обмен. Как оказалось, обмен прошел на высшем уровне, теперь у нас масса рублей, намного больше, чем было бы, если бы они поменяли все в этом мудацком официальном пункте. Как все охуенно звучит, пока ты не решаешь пересчитать полученный в результате обмена кэш.

Денег оказалось в пять (!) раз меньше, чем предполагалось. Как это произошло, никто толком не мог объяснить.

«Вы пересчитывали?» – «Да, мы пересчитывали». – «Сами?!» – «Да, сами». – «Сколько раз?» – «По два каждый». Короче, весь этот бессмысленный набор вопросов, который только могут выдать люди, так подло обманутые в лучших надеждах. Полчаса назад у нас был альбом, охуенный альбом, наш первый. Альбом, составленный из крутых, мощных и мелодичных песен. Пиздатейше записанный на настоящей студии. Теперь у нас не было ничего. Так тупо и бездарно проебать первый же почти магическим образом нарулившийся шанс! Мы все были потрясены, Рубан вообще находился в глубочайшем шоке. Как мы будем писаться на эти гроши? Что мы скажем Марии, когда та вернется из очередной поездки на историческую родину и спросит, как мы тут освоили ее кровное бабло? Безмозглые тинейджеры, мы просто взяли и добровольно отдали в чьи-то ловкие руки наше возможное будущее!

Это был полный пиздец, мы не знали, что делать. Рубан как главный виновник произошедшего пообещал единолично исправить ситуацию. Однако все понимали, что столько денег ему взять просто неоткуда, мы были одинаково нищие, причем ситуация Дениса была еще похуже нашей. Мы все, по крайней мере, жили с родителями, он же жил с бабушками, которые при всем желании не смогли бы ему помочь. Однако Рубан действительно смог возместить часть утраченного, продав какие-то бабкины драгоценности и нарыв бабла еще каким-то способом. Каждый из нас также рвал жопу и добывал средства. Тогда только-только прошла так называемая «чубайсовская приватизация», всем выдали ваучеры – типа персональной доли в имуществе государства. Люди парились на тему, куда бы пограмотнее вложить эти ваучеры. Говорили, что за очень короткий срок они вырастут в цене, и тогда каждый сможет нехуево подняться. Мы вложили свои ваучеры в альбом, просто продав их. И в конце концов действительно нехуево поднялись:-).

В итоге мы набрали сумму, на которую, ужавшись и делая на студии все оперативно, можно было попробовать что-нибудь записать. Таким образом, мы отправились на студию с настолько малым бюджетом, что говорить о какой-то вдумчивой и тщательной записи и последующем сведении не приходилось. К записи альбома мы приступили в августе 1992-го, рекрутировав к себе в помощники Майка Полещука. Майк к тому моменту записал два альбома «НАИВа» в качестве звукорежиссера и саундпродюсера, и лучшего человека за пультом мы себе просто не могли вообразить. Опытный панк-музыкант с отличным вкусом, к тому же врубающийся в процесс и знающий технику, – вот каким набором качеств должен обладать человек, садящийся за пульт на записи первого альбома начинающей панк-группы.

Писать решили 11 песен: «Четыре таракана», «Шилов вернулся», «Под потными обоями (Песня о жизни)» и «Крыса» оставались от Ленина. Freedom, Time has Passed, Home Sweet Home, One World, Acid Song, «Мальчики-Танчики» и «Мне плохо с утра» были нашими собственными песнями, сочиненными в основном Петуховым. Майк отлично помог нам с записью барабанов, отстройкой звучания инструментов и их балансом в миксе. Однако с самого первого дня на студии Миша постоянно вмешивался в вопросы аранжировки и подачи некоторых вещей.

Именно последовав его совету, мы записали в Freedom акустическую гитару поверх дисторшн-гитар, много рояля (Пит всегда был отличным клавишником) и сквозной октавный интервал в основной вокальной партии. Таким образом песня получила весьма странное звучание, немного глэмовое, с кивком в сторону Guns’n’Roses, одной из любимых групп Миши. В Time has Passed мы планировали нарулить сырой и тяжкий звук, что-то среднее между хеви и гранджем. Мише же такое решение не казалось верным, в итоге мы получили то, что получили. Простые панк-песни типа «Крысы» выходили проще. Мы навставляли везде, где только можно, живые и «машинные» «клэпы», а также рамоунзподобные (как нам тогда казалось) бэк-вокалы.

Работали мы быстро, постоянно помня о, мягко говоря, ограниченном бюджете, поэтому особо не парились на лажи и кривости. Результат был получен соответствующий, и каждый, у кого есть дома Duty Free Songs, может в этом убедиться сам.

В последний день сведения на студии случился комичный случай. Мы купили «…» у немых на Белорусском вокзале и еще какого-то бухла типа вермута. Я как человек, не очень занятый в процессе, насел на оба кайфа, в результате чего получил первую в своей жизни сильную интоксикацию. Меня мотало и болтало по всей студии. Цвет моего ебальничка не оставлял окружающим никаких надежд. Жуткие «вертолеты» налетали со всех сторон, как только я прикрывал глаза, а прикрыть их мне хотелось ежесекундно. Сердце вырывалось наружу. Наконец мне удалось выбраться из студии во внешнее помещение, где я случайно наткнулся на тетеньку в белом халате. Тетенька, мигом оценив мое состояние, предложила мне испить чудо-лекарство – корвалол, разведенный в теплой воде. Реакция юного организма не заставила себя ждать. Так сильно я не блевал еще никогда. Тетенька успокаивала меня блюющего, объясняя, что «корвалол в теплой воде завсегда так действует» и она типа специально его дала, чтобы мне полегчало таким образом. Посвежев и повеселев, я вернулся на студию, где случайно разъебал студийный телефонный аппарат. Почему-то этот эпизод оказал на хозяина студии решающее воздействие. Человек просто отказался отдавать нам мастер-пленку с готовым альбомом до тех пор, пока мы не принесем ему на студию новый аппарат. Эпопея по добыче аппарата растянулась еще на несколько недель. Купить мы его не могли из-за полного отсутствия прайса, отдать домашний аппарат кого-то из нас тоже не представлялось возможным. В итоге после нескольких неудачных попыток и жутких измен (ганджа к тому моменту стала нашей близкой подругой, мы проводили в ее компании все дни напролет) аппарат был украден из какой-то совковой конторы типа ДЭЗа.

Итак, несмотря на препоны и страдания, неопытность и сопротивление внешней среды, альбом был записан. Теперь его следовало как-то издать.

Как я уже говорил, тогда в России не существовало лейблов, которым мог бы быть интересен альбом с такого сорта музыкой. Все, что нам оставалось делать, это только тиражировать запись в домашних условиях и распространять полученные копии самим. Одна из первых публичных ксерокс-контор (до этого ксероксы были секретными аппаратами и стояли лишь в некоторых организациях, не все сотрудники которых имели доступ к этим машинам), Rank Xerox открылась прямо напротив, на противоположной стороне Кутузовского. Мы стали постоянными ее клиентами. Коллаж для обложки сделал Рубан, он также сделал первое лого группы в «киднеппинг»-стиле. Не помню, где мы добывали чистые кассеты в эпоху тотального дефицита, однако где-то добывали. Ксерокс ксерил нам односторонние обложки в один цвет, кассеты закатывались на бытовом рубановском двухкассетнике. Таким образом нам удалось распространить пару сотен кассет за год или полтора, в основном раздаривая их друзьям, товарищам, другим музыкантам и всем кому ни попадя. Мы продавали по 3–5 кассет в месяц через единственный в то время магазин рок-атрибутики «Давай-давай» (интересно, сохранилась ли у кого-нибудь хоть одна такая кассета и что делают сейчас наши покупатели 11-летней давности?) и через DIY-дистрибуцию Ланы Ельчаниновой, которая к тому времени открыла очередной клуб. Клуб под названием «Клуб им. Хо Ши Мина» располагался на Профсоюзной, в невысоком сером здании около будущего клуба «Свалка». Осенью 1992-го в «Хо Ши Мине» состоялась незабываемая вечеринка с участием американского панк-миссионера, чела удивительной судьбы Донни Панка (Donny the Punk). Донни занимался тем, что, путешествуя по миру, находил в больших и малых городах Европы локальных панк-активистов и с их помощью организовывал встречи с местной неформальной общественностью. Вечеринки имели вид того, что сейчас назвали бы «spoken word show». Донни, находившийся в культуре с самого начала (на момент его российского визита ему было лет сорок), лично знал чуваков из Pistols, Ramones, New York Dolls, Dead Kennedys, Butthole Surfers. Зарождение, расцвет и упадок первой волны проходил на его глазах. На его глазах и с его участием начиналось становление DIY-хардкор-сцены. Также Донни был активным распространителем вегетарианских и веганских идей и зинов. Один из них, со слоганом на обложке I don’t eat the animals and animals don’t eat me, до сих пор хранится у меня дома. Донни побывал в столицах прибалтийских государств, потом в Питере и, связавшись с «НАИВами», приехал в Москву, где ему и была организована вечерина. Донни снял дешевую хату в Давыдкове на несколько дней и шастал по району, распугивая бабушек и детей. Представьте себе достаточно крупного сорокалетнего мужика (внешне охуенно напоминающего Элтона Джона) в убитой «косой», уклеенной частично отодранными стикерами, в безразмерных черных штанах и с наполовину выбритой башкой. За спиной – немыслимый для нас по тем временам бэг, на груди – огромных размеров Nikon. Все тело Донни было выбрито в шахматном порядке. Типа, левая нога лысая – правая волосатая, правое яйцо лысое – левое волосатое и так далее до волос на голове. С ним путешествовала его герлфренд, сморщенная панк-тетушка по имени Банни. Банни не выносила табачного дыма и тусовала в зале в желтом респираторе с лимонным флавором. Все прочее Банни курила за троих.

В небольшой «хошиминовский» зал поднабилось достаточное количество центровой панкоты, Донни вышел на сцену, Андрей Павлов (тогдашний директор «НАИВа») переводил. Поначалу Донни пустился в пространный рассказ о зарождении сцены, о том, как он ходил в CBGB в 1976-м на первые концерты Ramones, о культурных, социальных, политических и музыкальных предпосылках зарождения панка. Особенный акцент чувак сделал на том, что, вопреки распространенному мнению, которое насаждают английские журналы типа NME, панк зародился ни фига не в Англии, а в Америке, где еще в конце 1960-х было множество групп, выглядевших и звучавших в панк-ключе. Донни рассказал пару веселых и занимательных историй его встреч и знакомств с участниками многих знаменитых панк-банд и продемонстрировал большую коллекцию раритетных маек (в основном Sex Pistols). По окончании он учудил следующую штуку. Он обратился к аудитории с кратким спичем сорта: «Панк – это полное раскрепощение. Полная свобода чувствовать так, как ты хочешь чувствовать вещи, и делать то, что ты считаешь нужным. Я предлагаю вам проверить самих себя на предмет полного раскрепощения. Обычный человек должен приложить достаточные усилия, чтобы смочь нассать на другого человека. Вы – панки. Сможет ли кто-нибудь из вас поссать на меня?»

Увидев, что аудитория оказалась в небольшом замешательстве, Донни пояснил, что готов платить пять грина каждому, кто совершит с ним подобное, плюс проплатит закупку пивчаги, дабы стимулировать мочеотделение у желающих.

Тут, конечно, случился ажиотаж и даже некоторая давка. Пипл как с цепи сорвался. Люди хватали деньги и бежали в ларек за пивом. Донни в сопровождении подружки и Андрея спустился в туалет клуба, где, раздевшись до трусцов, залег на грязный кафельный пол. Банни должна была снимать все это дело на фото. Алчные панки засасывали пивчагу литрами, боясь, что пятидолларовая халява быстро кончится.

Я видел людей, которые, поссав на бедного Донни единожды и получив свой гонорар, тут же занимали новую очередь, накачиваясь мочегонной мутью прямо не отходя от кассы. Не знаю, раскрепостился там кто-нибудь или нет, но на бабос народ поднялся, это точно. Донни был доволен и потом рассказывал, что в Питере никто из панков не захотел поссать на него, и лишь умалишенная старушка, проходившая мимо, согласилась удовлетворить его просьбу. Таким был визит старого американского панка в Москву.

Мы тем временем все чаще и чаще выступали в «Хо Ши Мине» с бандами типа «Чудо-Юдо», «Пурген» и нашими давыдковскими корешами – Apple Core. В Apple Core играли парни, с которыми мы крепко сошлись и быстро подружились. Леха Сучков по кличке Сучок, веселый и душевный парень, играл на басу и пел, Макс Шарик был гитаристом, и Серега Шайтан барабанил. Apple Core играли мощную музыку, жесткую смесь классического трэш-метала, кроссовера и хардкор-панка с ориентацией на M.O.D., S.O.D., Anthrax, D.R.I. и группы, подобные им.

Мы играли с Apple Core часто, практически каждый концерт осенью-зимой 1992-го мы давали в паре. Вскоре парни взяли в состав певца (Леха сфокусировался на басу), их давнишнего приятеля Славу Хомича по прозвищу Пипа. Пипа был отличным певцом, супертехничным и опытным. С ним в составе Apple Core все больше и больше начали уклоняться в сторону мелодичной альтернативной музыки, оставляя при этом в аранжировках место и для металла. Пипа с одинаковой убедительностью мог рычать, пищать, выпевать сложнейшие мелодические куски с обилием очень высоких и очень низких нот. Парни стали звучать почти как Faith no More, с грандж-элементами и фанк-вставками в духе только-только вошедших в моду Red Hot Chili Peppers.

Со временем мы сошлись с Сучком очень близко, и до самого дня его смерти зимой 1999-го он оставался одним из самых лучших моих друзей.

Мы продолжали репетировать в подвале. Кроме «НАИВа» и «Ногу свело!» мы также пустили в подвал Apple Core и группу бывшего басиста «Кутузовского проспекта» (и одного из будущих басистов «Четырех тараканов») Санька «Пэпа» Потапова. Его банда звалась «Большой обман». Также через каких-то приятелей мы познакомились с вполне уже взрослым парнем, которого звали Олег. Чувак, выглядевший лет на 35 (олдарь, по нашим тогдашним понятиям), недавно переехал в Москву из Киева. Обладая классическим, консерваторским музыкальным образованием, профессиональный бас-гитарист, он мечтал сделать в Москве свою банду и искал людей, желающих играть с ним в метал-группе, а заодно – базу для репетиций. Когда его группа была сформирована, мы также пустили его репетировать к нам. По прошествии нескольких лет Олег стал известен как «Черепах», а его новая, уже панк-группа стала зваться «Азъ».

Мы много играли в то время, стараясь заряжаться во все мыслимые и немыслимые дыры. Оставшиеся в живых сохозяева «Отрыжки» открывали новые места, каждое из которых не могло протянуть и несколько месяцев.

В конце концов было объявлено, что в скором времени эти люди откроют на «Соколе» стабильное заведение, сделанное по образу европейских рок-клубов. Клуб, получивший название SEXTON FO.Z.D. действительно заработал в скором времени.

«Секстон» был на самом деле реальным местом, круто сделанным и очень стильным. Клуб мигом наполнился нужной и очень теплой атмосферой. Они делали по 2–3 разных концерта в выходные и по одному (иногда по два) концерта в будни. «Секстон» не нуждался ни в рекламе, ни в промо. Нужные люди сами находили дорогу туда, а фейс-контроль, осуществляемый байкером из Night Wolves по кличке Квадрат, обеспечивал спокойствие внутри.

Мы выступали в «Секстоне», играя с группами нашего уровня, иногда – как часть связки «Ва-Банкъ» – «НАИВ» – «Четыре таракана». Фэны, ходившие на такие концерты, принимали нас очень тепло. Люди знали некоторые песни, кое у кого был наш альбом, к тому же мы играли много каверов Pistols и Ramones, а людям это нравилось. Так же как и в «Отрыжке», секстоновский зал был отделен от сцены металлической решеткой, и фэны в экстазе прыгали на нее и карабкались наверх. Удивительное зрелище – ты играешь, а прямо перед тобой в воздухе в вертикальном положении висит несколько орущих рыл.

Также концерты шли в подвальчике хошиминовского клуба, и иногда – в некоторых ДК. Лана Ельчанинова делала зимой два мощных феста, один в декабре, панк-фестиваль «Под елкой», и второй – 2 февраля, в день рождения Джонни Роттена из Pistols. И хотя сцена в последнее время весьма укрепилась, стала разнообразной и мощной, тем не менее публика стала исчезать. Я и сейчас не могу с точностью назвать причины такого оттока людей от андеграундного, клубного рока. Если на концерты в «Отрыжку» людей собирали одной, зачастую рукописной афишей на дверях офиса Рок-лаборатории (и было-то это меньше года назад), то теперь приходилось убивать город афишами и брать билеты на реализацию у организаторов концертов. Я знаю, что такая практика организации клубных мероприятий существует до сих пор, однако очевидно, что сейчас это происходит из-за нежелания некоторых нечистоплотных клубных промоутеров работать, просто делать свое дело. Мы всего два раза участвовали в концертах, где для того, чтобы выступить, было необходимо распространять билеты среди своих друзей. Тогда это было насущной необходимостью. В огромной Москве существовал один-единственный рок-клуб, а организация концертов в ДК уже начала стоить огромного бабла. Наступила пора полупустых залов и концертов для 17 билетников и 10 приглашенных. Фестивали собирали немыслимые разностилистические солянки. Организаторы, не имея возможности чутко реагировать на изменившуюся ситуацию, прогорали и уходили из этого стремного бизнеса. Жизнь почти встала. Выступать в «Секстоне» каждую неделю было невозможно, и тенденций к улучшению ситуации не наблюдалось.