Текст книги "Больница скорой помощи"

3

Оля заснула позже всех. Долго ворочалась с боку на бок, пыталась даже считать воробьев, которые прыгают за хлебными крошками, потом ей это надоело, потому что не помогло. Это был очень грустный день. После обеда во время тихого часа родители забрали Славика Игнашова. Ее лучший друг по палате, с которым она делила унылый больничный досуг почти целый месяц, отправился домой.

И кто теперь займет его место? Противный мальчишка или вредная девчонка?

А она осталась. И сразу ей стало грустно и одиноко. В палате вместе с ней остались одни малыши, самому старшему из которых было шесть лет, и они больше раздражали. Что с ними делать? Все плаксы, ужасно вредные, только и делают, что ябедничают друг на друга. А со Славиком было здорово. Он знал много интересных историй, все время что-то рассказывал, играл в игры и совершенно не обращал внимания на то, что она девочка. На новогодний утренник, который устроили для них прямо в больнице, они вдвоем даже приготовили номер – спели песню. Им хлопали.

А теперь хоть плачь.

Оля лежала в больнице уже семь недель и от тоски готова была бросаться на стены.

Все началось с того злополучного дня, когда она, несмотря на строжайший запрет мамы, отправилась гулять в сильный мороз и вывалялась в снегу так, что даже руки посинели от холода. Девочка пришла домой и получила хорошую взбучку от родителей. Ей тогда было всего пять лет. И в тот же вечер у нее поднялась высокая температура, и ее увезли в больницу. В первый раз. Она провела тогда в больнице целый месяц. И вся жизнь ее превратилась в одно сплошное тщательное обследование. Врачи поставили жестокий диагноз: воспаление почек. Острый пиелонефрит, который перешел в хронический. После этого стоило ей чуть-чуть замерзнуть или простудиться, почки тут же давали себя знать. И Оля стала одним из тех детей, которых называют больничными. Ей было десять лет, и пять из них она болела. В больницах проводила по два, а то и три месяца в году. Это стало ее второй жизнью. Если не первой. Вечное лечение. Когда другие дети просто живут нормальной детской жизнью, наполненной играми, весельем и учебой, она занята только тем, что соблюдает диету, режим, и процедуры, процедуры. Процедуры, некоторые из которых длятся по часу и больше. Больничная палата стала вторым домом, и не важно в какой больнице она находится, везде они одинаковы. И везде одинаковые дети, маленькие или постарше, все они выглядят одинаково, и у всех у них усталые, не столько от болезни, сколько от бесконечного лечения, глаза.

А сегодня вдруг пришло осознание всего этого, потому что она лишилась того единственного, что ее хоть как-то утешало в данных обстоятельствах. Весь день она страдала от разлуки с другом, а ночью не могла заснуть. Несколько раз в палату заходила Зоя Ужасная, и Оля притворялась, что спит. Сердце ее замирало от страха, и девочка сжималась в комочек, представляя, что сейчас взгляд злой медсестры остановился именно на ней. А вдруг она догадается, что Оля не спит? Что она тогда сделает? Накажет ее? Но за что? Разве она виновата в том, что не спит? Она же ничего плохого не делает. И все равно Оле было страшно. Очень страшно.

А потом она вдруг вспомнила про странного мальчика, которого встретила три недели назад утром в коридоре. Ваня. Так, кажется, его звали. И куда он потом делся? Она о нем даже Славику рассказала, и они вдвоем удивлялись, что его не оказалось среди детей.

Куда же все-таки он тогда делся?

Затем Оля все-таки уснула и спала очень долго. Проснулась она в два часа ночи и увидела, как у нее в ногах на кровати кто-то сидит. Она поднялась и протерла глаза.

Это был Ваня. Он был точно такой же, как и в прошлый раз.

Сидел в трусах и майке на ее кровати и болтал ногами.

– Привет, – сказал он, когда увидел, что Оля проснулась и смотрит на него.

– Это ты? – шепотом спросила Оля.

– Да.

– А куда ты тогда девался? Я тебя искала.

– А меня не надо искать. Когда надо, я сам прихожу. Пойдем, погуляем.

– Куда? – испугалась Оля. – Сейчас же ночь. Ты с ума сошел?

– Пойдем, – жалобно попросил Ваня и протянул Оле руку. – Никто нас не увидит. Все спят. Я проверил.

– А Зоя Ужасная?

– Она тоже спит. Пойдем. Я тебе кое-что покажу.

– Ну, пошли, – согласилась Оля. Почему-то она не смогла отказать этому мальчику. Он так умоляюще на нее смотрел. И глаза у него большие, синие. Даже в темноте видно, какие они у него синие.

Она стала нашаривать ногой тапочки. Ваня спрыгнул с кровати и встал рядом с ней. Он продолжал держать Олю за руку.

– А ты что без тапочек? – накинулась на мальчика Оля. – Полы ледяные.

– А мне не нужно! – махнул рукой Ваня, и шаркнул босой пяткой о линолеум.

– Ну да, не нужно, – проворчала Оля. – Вон у самого руки как ледышки.

– Пошли, – дернул ее за руку Ваня.

И они пошли в темный коридор. Тут было прохладно, и Оля, хотя и была во фланелевой пижаме, поежилась.

– Вон туда, – вел ее мальчик.

Они пошли в противоположный конец отделения, тихо, как мышки. На одной кушетке, которая стояла в коридоре, кто-то спал. Ваня приложил палец к губам.

– Тихо.

И они крадучись прошли мимо. Оля оглянулась и увидела лицо спящей. Это была медсестра. Не Зоя. Другая. Оля облегченно вздохнула.

Через десять шагов Ваня остановился.

– Сюда, – и свернул в маленький закуток. Оля последовала за ним. Здесь было хоть глаз выколи. – Включи свет. Здесь есть лампочка.

Оля нащупала рукой выключатель и включила свет. Зажглась тусклая лампочка. Дети оказались перед закрытой на замок дверью. Оля удивилась.

– Зачем мы сюда пришли.

– Тут можно играть, – ответил Ваня. – Правда, здорово?

Оля кивнула. Глаза мальчика заблестели.

– А знаешь, что за этой дверью? – спросил он.

– Нет.

– Я тоже не знаю. Давай посмотрим.

– Но тут же закрыто.

– Ну и что? Тут есть ключ. Я тебе покажу.

Ваня нагнулся и стал шарить рукой.

– Вот здесь, – прошептал он. – Видишь, тут щелка. В ней лежит ключ. Достань его.

Оля покорно села на корточки рядом с Ваней и засунула палец в щель между полом и плинтусом. Каково же было ее удивление, когда пальцы действительно нащупали ключ. Оля осторожно достала его.

– Открой, – попросил Ваня. – Он должен подойти.

Оля вставила ключ в замок. Ключ послушно вошел. Оля повернула его, раздался щелчок, и дверь открылась.

– Здорово! – шепотом воскликнул Ваня. – Пойдем туда.

Тут Оля испугалась.

– Ты, что? А вдруг нас поймают. Знаешь, что тогда будет?

– Не поймают, – уверено заявил Ваня и шмыгнул за дверь.

Оля долго не колебалась. Как ей не было страшно, она не хотела быть трусливее семилетнего мальчишки, и поэтому последовала за ним.

Они оказались в длинном низеньком коридоре, по потолку тянулись трубы вентиляции и парового отопления. Стены были не окрашены, а выбелены серым мелом, пол был цементным. Ваня смело шел вперед. Оля пошла за ним. Ей было любопытно, и она внимательно смотрела на все, что попадалось ей на пути. Затем коридор кончился, и они снова уперлись в дверь.

– Что там? – спросила Оля.

– Там тоже больница, – наивно ответил Ваня. – Только уже не детская, потому что там одни взрослые тетеньки. Пойдем, посмотрим?

Тут уж Оля испугалась по настоящему.

– Нет, пошли обратно. Вдруг нас ищут.

– Не ищут.

Ваня опять махнул рукой и толкнул дверь. Дверь не открылась.

– Помоги мне, – попросил он. – Тут защелка. Ее надо отодвинуть.

Оля толкнула дверь плечом, и та послушно открылась. Они оказались в другом корпусе.

– Что это? – спросила девочка.

– Не знаю, – ответил Ваня. – Но там, дальше лежат грудные младенцы и все время пищат. Посмотрим?

– Так это же родильный дом! – обрадовалась Оля. – Мы пришли в роддом. Наш корпус и роддом рядом. Ты меня сюда привел.

– Пойдем? – продолжал тянуть Олю мальчик.

Оле вдруг стало так любопытно, что она забыла про страх и согласилась идти за Ваней. Они прошли пустой коридор.

– Где младенцы? – спросила девочка.

– Они дальше, – прошептал Ваня.

Они прошли еще немного, и Ваня подошел к стеклянной двери. За ней горел тусклый свет. Оля присоединилась к мальчику и заглянула за стеклянную дверь и сразу отпрянула, потому что увидела медсестру в белом халате.

– Она спит, – прошептал Ваня. – Не бойся. Смотри, они там.

Оля снова посмотрела за стекло и увидела спящих младенцев.

Они как белые гусеницы лежали на столе и были очень смешные. Маленькие сморщенные головки у всех были повернуты в одну сторону. Глазки закрыты, носики торчат, а у некоторых были даже волосики. Вот один младенец, не открывая глазки, запищал. Медсестра мигом проснулась и кинулась к нему. Оля испугалась, что их увидят, схватила Ваню за руку, и они побежали обратно.

Оказавшись снова в темном коридоре, они отдышались и посмотрели друг на друга, вместе рассмеялись.

– Чуть не попались, – сказала Оля. – Ну, все, теперь надо уходить.

– Погоди, – торопливо ответил Ваня. – Я тебе еще не все показал. Тут есть еще одна дверь.

И Оля тут же заметила еще одну дверь. Они стояли прямо перед ней. Девочка не заметила ее только потому, что она была покрыта побелкой и сливалась со стеной.

– Что там? – ее уже охватил азарт.

– Не знаю, – честно признался мальчик. – Большая комната.

Оля осмотрела дверь и обнаружила, что замка на ней нет, а есть лишь щеколда, которую она попыталась отодвинуть. Но сил не хватило. Дверь видимо не открывали сто лет, и железо двери и засова слилось воедино. Оля покряхтела, попыталась еще раз, но так и не смогла.

– Жаль, – вздохнула она. – Не открывается.

Ваня печально посмотрел на нее и кивнул головой.

– Жаль. Но ты не переживай. Там нет ничего интересного. Пустая комната. Большая и грязная. Правда там есть окно с решеткой, и через него можно выбраться наружу, потому что решетка держится еле-еле.

– А ты откуда это все знаешь? Ты что там был?

– Был.

– Ну и ладно. Тогда пошли обратно.

– Пошли.

Они взялись за руки, и пошли обратно. Без происшествий выбрались из коридора, выключили за собой свет и заперли дверь. Оля положила ключ на место, подмигнула мальчику и прижала палец к губам. Тот сделал то же самое. Теперь у них была своя тайна. А с тайной жизнь сразу стала интересной.

Ваня проводил девочку прямо до ее кровати, хотя она сама хотела отвести его в палату.

– Где твоя палата? – спросила она. – Я тебя отведу.

Но Ваня упрямо покачал головой.

– Нет, это я тебя отведу.

– Это почему?

– Потому что я мальчик.

Оля улыбнулась и согласилась. Ваня дошел до самой ее кровати и стоял до тех пор, пока Оля не укрылась одеялом. И тут она почувствовала, что нестерпимо хочет спать. Глаза закрылись сами собой. Она хотела спросить Ваню, где утром его искать, на каком этаже он лежит, но не успела. Уснула и уже сквозь сон видела, как мальчик медленно вышел из палаты.

Когда она утром проснулась, то сразу вспомнила про свои ночные приключения. Они были настолько невероятны, что девочка сразу усомнилась в их реальности.

– Наверно мне все это приснилось.

Но после завтрака она пошла в коридор и сразу нашла тот самый закуток, который ей показал Ваня. Сердце девочки тревожно забилось. С дрожащими от страха коленками она вошла в закуток. Свет включить не решилась и осталась в темноте. Встала на четвереньки и поползла вперед. Наткнулась на дверь. Даже лбом об нее стукнулась. Так значит… И дверь была. Оля стала шарить по полу рукой и нащупала щель между полом и плинтусом, сунула в нее пальцы и сразу ощутила ими маленький металлический предмет, в котором тут же угадала ключ. Но даже после этого сомнения не проходили, и Оля вставила ключ в замок. Больше сомнений у нее не осталось. Ключ вошел в замок и легко повернулся. Она приоткрыла дверь и заглянула в темноту. Ей не понадобилось включать свет, чтобы понять, что там коридор.

Ее ночные приключения не были сном!

Оля заперла дверь, положила ключ на место и побежала в свою палату. Значит, у нее и в самом деле теперь есть настоящая тайна. Как у Буратино. И ключ и таинственная дверь. Жаль только, что она не может найти этого забавного мальчишку с большими синими глазами.

4

Это случилось на третий день после описываемых выше событий. Вернее в ночь, потому что случилось ночью. А если еще вернее, то под утро. Но было еще темно, потому что зимой темнота держится до семи часов.

Зоя проснулась в пять. Больше ей не спалось. Она поерзала на кушетке и огляделась. В процедурной мерно горели две лампы дневного света. Люськи не было, потому что она спала на кушетке в коридоре. Зоя вспомнила, как накануне вечером она опять поругалась с ней и улыбнулась. Воспоминание об этом было приятным. Наверно Люська долго не могла уснуть на кушетке в коридоре и проклинала ее, Зою.

Зоя встала и сладко потянулась. Протерла глаза. Со сна казалось, что в них насыпали песка. Она пошла к раковине, чтобы умыться. Включила кран, подождала, когда сойдет теплая вода, потому что умывалась только холодной. Чем холодней, тем лучше. Поэтому у нее на лице никогда не было столько прыщей, как у других, и кожа была упругая и гладкая. Хорошая кожа. Зоя набрала в ладони воды и с наслаждением окунула в них лицо. Затем сделала это еще несколько раз, пока ледяная вода окончательно не прогнала остатки сна. Затем она сняла с крючка полотенце и стала вытирать лицо.

Руки замерли сами собой. Зоя побледнела.

На стене прямо перед ней сквозь побелку стал пробиваться темный рисунок. Как будто проявляемая фотография. Толстые красные черты складывались в странный непонятный иероглиф. Он становился все явственнее и все отчетливее. Черты становились все толще и толще, словно кто-то невидимый все мазал и мазал краской. Пока краски не стало так много, что она потекла. Сначала потекли три капли, впитываясь в побелку, потом струйки превратились в ручейки и потекли обильнее. Они достигли кафельных плиток, которыми был обложен уголок вокруг раковины, и потекли по ним.

И тут Зоя узнала рисунок. Она его уже один раз видела. В тот день, когда нашли убитого кота. Она тогда все-таки не смогла преодолеть любопытства и тоже ходила смотреть. Вокруг кота тоже был нарисован рисунок. И вот теперь этот рисунок был перед ней.

Тот рисунок был сделан кровью.

Зоя очень хорошо знала запах крови. Как никак она была медицинский работник и столько за свою жизнь брала ее из детских пальчиков и вен.

Теперь запах крови бил ей в нос, резко и тошнотворно.

Кровь потекла в раковину и смешалась с водой. Кран все еще был открыт.

У Зои возникло желание закричать.

Но она не закричала, потому что услыхала за спиной скрип.

Облегченно вздохнула, ну хоть теперь она не одна, и обернулась.

Скрипела дверца шкафа. Нижняя дверца была открыта, и внизу на нижней полке сидел трехлетний ребенок и смотрел на Зою.

Еще один такой же малыш сидел на кушетке, на той самой, на которой она только что спала, и тоже смотрел на Зою. Смотрел и хихикал.

Сразу трое детей, две девочки и один мальчик сидели на столе и тоже смотрели на Зою. Эти были постарше. Пять-шесть лет.

Еще двое сидели на ростомере. Тринадцатилетняя девочка сидела так, словно мерила свой рост в сидячем положении. На голове у нее лежала планка определителя, а на коленях она держала младенца.

И все они смотрели на Зою.

Нехорошо смотрели. Так дети не смотрят. Не умеют смотреть.

Зоя смотрела на них и отступала к стене. К той самой стене, по которой ручьем текла кровь.

Зоя еще не знала, что это ее кровь.

Но память у нее была отменная, и всех этих детей она знала в лицо. И всех помнила.

Так же как Ваню Вересова.

Только вот почему-то его среди них нет.

А те, что есть, их тоже не должно быть. Потому что все они умерли. За тот период, что она работает здесь. За десять лет ее дежурств и смен.

Дети еще несколько секунд смотрели на Зою и не двигались с мест, только хихикали и мотали головами. Затем девочка на ростомере вдруг скинула младенца со своих колен на пол. Тот громко шлепнулся и вдруг на четвереньках, с какой-то невозможной для младенца скоростью пополз к Зое. Несколько метров, что отделяли его от нее, он преодолел за две секунды, и не успела сестра опомниться, как он вцепился маленькими ручонками в ее ноги.

Зоя еще подумала, что не бывают младенцы такими сильными, как остальные дети тоже кинулись на нее со всех сторон. Сначала младшие, затем старшие. Они повалили ее на пол, Зоя не смогла даже оказать сопротивления, такие они все были сильные, словно взрослые, зажали ей рот. И тут у них в руках невесть откуда оказались ножи, ножницы, скальпель и еще что-то режущее и колющее.

Жгучая боль вдруг вошла в ее тело одновременно во многих местах. Зоя стала вырываться и крутиться. Она вдруг только сейчас поняла, что за жизнь надо бороться.

Но было уже поздно…

* * *

Зою нашла в шесть утра ее напарница Люся. Медсестра увидела свою сослуживицу и закричала от ужаса. Ее крик прокатился по всему отделению и перебудил половину детей.

Затем все было как в карусели. Приехала милиция, и детское отделение превратилось в нечто напоминающее бедлам. Бегали дети, сестры и врачи лениво разгоняли их по палатам, со всей больницы прибегали люди в белых халатах, чтобы узнать в чем дело, потом объявились и родители испуганные и встревоженные.

И по всей больнице витало одно лишь слово, где вслух, где шепотом, где громко, где тихо:

– Маньяк!

5

Прошло шесть дней. Понемногу стихли разговоры про жестокое кровавое убийство, и жизнь больницы вернулась в прежнее русло. Все-таки смерть здесь явление достаточно неординарное, чтобы про нее столь много говорить.

И меньше всего о событии, которое произошло в детском отделении, думали служитель морга Виталий Решетников и заведующий хирургическим отделением Егор Васильевич. И тот и другой были слишком заняты своими проблемами, чтобы думать еще об убийстве.

Егор Васильевич вновь пришел в морг и заперся в покойницкой. Он снова занялся опытами.

Виталий несколько утомленный скукой и бездействием, в последнее время не завозили ничего, что могло бы его заинтересовать, и поэтому плоть Решетникова отдыхала, решил последить за Егором Васильевичем, чем иногда занимался. Стал подсматривать в замочную скважину. Многого он не видел, только нижнюю часть, ноги, пол, стулья, ножки стола. Но и этого ему хватало.

Егор Васильевич проделал все необходимые приготовления и начал опыт. Все шло, как обычно. Хирург был спокоен. Сегодня у него не было никаких предчувствий. Он не особенно рассчитывал на успех, но и не ждал провала. Это был рядовой опыт. Таких он проделал не одну тысячу. И все-таки настроение было приподнятым. В последнее время он продвинулся далеко вперед. Настолько далеко, что впереди тоннеля даже забрезжила малюсенькая точка света.

Неужели ему удастся?

Он был в этом уверен. Теперь больше даже чем когда-либо.

Вот настал момент, когда налицо признаки оживления.

На столе в этот раз был мужчина. Немолодой – волосы чуть с проседью. Скончался накануне ночью. То, что надо для опытов. Хотя лучше всего конечно работать с молодежью. Особенно с женщинами. Они как-то охотнее откликаются на его просьбы.

Но, как говорится, выбирать не приходится.

Труп задергался. Все проходило великолепно. Как и нужно.

Егор Васильевич приготовил очередную инъекцию и когда уже готов был сделать укол, покойник открыл глаза и уставился на него.

Именно уставился. Смотрит так, как будто все понимает.

Егор Васильевич не поверил своим глазам. В такое невозможно было поверить. Великий ученый задрожал от возбуждения и выронил шприц. Тот упал на пол к его ногам. Если бы это был стеклянный многоразовый шприц, он непременно бы разбился. Но это был одноразовый пластиковый, поэтому остался целым.

Мертвец продолжал смотреть на Егора Васильевича. В его взгляде была и легкая грусть и насмешка одновременно.

И тут впервые Егор Васильевич почувствовал, что что-то не так.

Все это противоречило разуму.

Такого не может быть! Он еще не дошел до этого этапа. До этого еще далеко. Ой, как далеко! Он рассчитывал не меньше трех лет.

Но мертвец смотрел.

Смотрел.

И вот он уже не только смотрит, он поднимается на руках и спускает ноги со стола, на котором только что лежал. Голый и живой.

Егор Васильевич молча отступил на шаг назад. Он все еще не верил происходящему. Отказывался верить.

А мертвец спрыгнул со стола, нагнулся и подобрал шприц, который уронил экспериментатор. И стал его разглядывать.

И тут Егор Васильевич понял, что настала пора спасаться бегством. Ничего хорошего происходящее ему не обещало. Разум его все еще функционировал вполне нормально.

С одной стороны случилось то, о чем он мечтал всю свою сознательную жизнь, но с другой стороны доктор понял, что это случилось не совсем благодаря ему.

Может, он был жив?

Нет, это исключено. Он проверил. Да и откуда взяться в морге живому? Что тут идиоты что ли работают?

Или может это клиническая смерть?

Все эти догадки одна за другой пронеслись в голове гения.

И все-таки он решил бежать.

Егор Васильевич повернулся к двери и замер. Почувствовал, как на его голове шевелятся волосы.

У двери стоял еще один мертвец. Безногий старик, который несколько минут назад лежал на соседнем столе.

А его мертвец все еще с недоумением разглядывал одноразовый шприц.

Раздались громкие щелчки. Эхом отдались они в ушах человека. Это один за другим стали открываться морозильники. И хоть тут было очень холодно, жаркий пот мгновенно прошиб Егора Васильевича, когда он увидел, как стали открываться металлические дверцы, и из-за них стали вылезать те, кто там находился.

И вот уже вся покойницкая была битком набита покойниками.

О, Господи! Да сколько же их тут?

Егор Васильевич и не предполагал, что их тут так много. А ведь обладай он зрительной памятью на человеческие лица, которые он, ой, как редко запоминал, то узнал бы некоторых из них.

И все они голые, правда некоторые держали простыни и стыдливо ими прикрывались, шли к нему. Медленно и неумолимо.

Крик застрял в его глотке, когда множество рук вцепилось в человека, и поволокли его куда-то. Зав хирургией попытался оказать сопротивление, но куда там, силы были неравные. Его волокли мертвецы, они пыхтели, обдавая его холодным дыханием, и улыбались чему-то известному только им.

– Не хочу! – закричал Егор Васильевич, когда увидел, что его кладут на тот самый стол, на котором он проделывал свои опыты. – Не хочу!

– А я хочу! – сказал ему тихим голосом, в котором было легкое шипение, его последний пациент. Он все еще держал в руке шприц. – Я тоже хочу быть таким как ты.

И с силой воткнул шприц ему в грудь.

Егор Васильевич охнул от боли и тут же увидел, как его обступили другие мертвецы, они расхватали его Егора Васильевича инструменты и бестолково размахивали ими. И вот один скальпель вошел в его тело, за ним другой, кто-то стал резать ему пальцы ножницами, чьи-то пальцы полезли в глаза…

В предсмертных судорогах на столе дергался в конвульсиях гибнущий в страшных мучениях Егор Васильевич – великий ученый, можно сказать гений. А вместе с ним уходил и его труд. Вряд ли кто сможет продолжить его. Ведь все результаты десятилетних исследований в компьютере под зашифрованным файлом. И самое обидное, что никто об этом не знает. И никто не узнает.

Вот о чем были последние мысли Егора Васильевича.

А за дверью в замочную скважину за всем этим наблюдал Виталий Решетников. Только он ничего не понял из того, что произошло. Во-первых он увидел очень немного, можно сказать, что ничего он толком не увидел. Так какое-то движение, чьи-то голые ноги, сплетение тел, крики и возня. Только потом, когда все прекратилось, он увидел лежащего на столе Егора Васильевича, неумело вскрытого и окровавленного.

И когда он это увидел, то перепугался, прежде всего, за себя. Он понял, что сейчас начнется дознание, и все вопросы будут в первую очередь к нему, к Виталию. А меньше всего на свете Виталий хотел отвечать на какие-либо вопросы.

Вот почему, ничего не сказав, Решетников скрылся с места преступления, покинув свой пост, и никому ничего об этом не сказал.

Утром пришел его сменщик. Он очень удивился, никого не застав. Открытый регистрационный журнал лежал на письменном столе, и в нем не было новых клиентов. Сменщик приступил к работе и тут же обнаружил, что дверь в покойницкую закрыта изнутри. Сменщика звали Валера. Он был студентом, в морге подрабатывал, и о тайной слабости Решетникова догадался очень скоро. Просто не заострял на этом внимания. Теперь же он сначала усмехнулся, поняв, кто заперся наедине с покойниками, но потом заволновался, подумав о том, что Решетников мог там внутри и замерзнуть. Вдруг ему стало плохо, и он не смог выйти наружу, и лежит теперь там, в обнимку с каким-нибудь мертвым телом…

Валера поднял тревогу, вызвал заведующего моргом и поделился с ним своими соображениями. Заведующий, приняв во внимание предположение о смерти Решетникова, посинел от страха и сам стал похож на покойника. После недавнего убийства в детском отделении, все заведующие ожидали нечто подобного и у себя.

– Надо вызвать милицию, а до их прихода ничего не предпринимать, – твердо сказал он.

Валера с ним не согласился.

– Надо ломать дверь, – сказал он. – Вдруг он там еще живой.

– Без свидетелей я на это не пойду!

Однако свидетелей вокруг было уже не мало. Пришли остальные работники, протекторы, уборщицы, преподаватель со студентами, и все они тоже собрались перед дверью и желали через нее проникнуть. О том, что покойницкая заперта изнутри, знали все.

И тут среди всех этих людей нашелся тот единственный умник, который всегда находится в таких случаях, нагнулся и догадался посмотреть в ту самую замочную скважину, в которую смотрел Виталий Решетников.

И тут же отпрянул назад. Лицо его побелело, глаза широко раскрылись от ужаса.

Все разом заволновались и стали спрашивать, что случилось, но он ничего не мог ответить, только судорожно глотал воздух. Тогда Валера тоже посмотрел в замочную скважину и присвистнул.

– Ну и ну! – Затем он посмотрел на заведующего, который ничего еще не видел, но был в таком состоянии, что казалось, вот-вот упадет. – Сергей Соломонович, вы были правы. Надо вызывать ментов.

Тут все стали по очереди смотреть в замочную скважину, а так как медики народ, который трудно испугать видом смерти, пусть даже насильственной, то каких только восклицаний не было.

А потом прибыли милиционеры. Целая опергруппа. Даже собака была с ними. Был среди них умелец, который сумел открыть дверь.