Текст книги "Подмастерье"

21

Они вообще любили друг друга? Я много лет избегал ответа на этот вопрос, большей частью отшучиваясь, но сейчас отвечу серьёзно. С её стороны были настоящие чувства? Были, настоящие. Врал ли он кому-либо, себе или ей? Нет, не врал. Был ли это алмаз отношений, который не каждому выпадает найти на его жизненном пути? Да, это был настоящий алмаз, он любил её всем сердцем и душой. Он был с ней честен и искренен. Она никогда полностью не представляла, что потеряла. А я никогда не разъяснял ей это из сочувствия к душевным мукам, которые охватили бы её в обратном случае…

Янус Хозек, из манускрипта «Биография предательства», библиотека Катаоки

– Один и тот же человек трезвый умнее себя пьяного, – сердито произнесла Мета, выслушав повествование Филя об удаче, постигшей его в Унсете.

Не в силах сдержать восторг, он выложил ей последние новости у ворот поместья, куда заехал по дороге в Хальмстем, торопясь увидеть лица солдат гарнизона при известии, что он теперь полновластный Мастер.

– Ты это к чему? – удивился Филь.

Он покинул Кейплиг до рассвета, выслав накануне голубя с сообщением, что приедет с первыми лучами солнца и чтобы Мета его встречала. Он рассчитывал успеть до обеда обсудить с невестой недавнюю сделку и определиться с датой их свадьбы, а потом тронуться дальше в путь.

Прожорливый Вихрь, успев наработать невиданные по размеру мышцы за трёхнедельную поездку по окраинам и оформившись наконец в угрожающих размеров коня, размеренной рысью, по скорости сравнимой с иным галопом, играючи донёс седока до Меноны менее чем за два часа. И сейчас, когда солнце только показалось над горизонтом, железные ворота поместья покрывала роса. Взявшись за них свободной рукой, другой держа в поводу лошадь, Филь вдруг ощутил холод, проникший в его сердце этим утром раннего сентября.

– Ты в очередной раз скверно поступил по отношению ко мне, – сказала Мета. – Твоё неистребимое любопытство уже оскорбило меня два года назад, но я решила тебя простить. В этот раз жажда к деньгам совсем заслонила меня от тебя.

Девушка была бледная, вся как натянутая струна. Её пальцы впились в решётку противоположной створки ворот, очевидно, не ощущая ледяной холод мокрого металла.

– Тебе не надо больше приезжать сюда, – продолжала она. – Свои дела с моим отцом ты можешь решить или в Кейплиге, или через голубиную почту. Езжай в свой Хальмстем – он, как мне кажется, куда дороже тебе, чем я. По меньшей мере ты чаще поминаешь его.

– Мета, ты что такое говоришь? – уязвлённый её словами, воскликнул Филь. – Всё наоборот складывается как нельзя лучше! Через месяц я буду свободен от обязательств перед Петроной Прут, в мой карман упадёт отличная земля, которую я тут же сдам в аренду, и мы задвинем свадьбу! Кейплиг к тому времени окончательно придёт в себя после чумы. Не этого ли ты хотела: официальную большую свадьбу?

– Кейплиг к тому времени уже будет знать, что ты опять успел на ком-то жениться по дороге на свадьбу со мной! – рассерженно выпалила Мета.

– Почему «опять»? – не понял он упрёка.

– Потому что в тот день, когда ты должен был скакать сюда, ты до утра разгуливал под ручку с Эшей по Пассифону!

– Эшу сожгли на костре, – парировал Филь закипая, – оставь её в покое! И я тогда не знал, где именно мы гуляем!

Следующий вопрос, крутившийся у него на языке, он не задал: почему вдруг «должен»? Чтобы Мета хорошо выглядела в глазах общества? Он почувствовал, как начинает понимать, что ранее упустил, общаясь с ней: мир Меттины Хозек был ограничен психологией девушки из высшего света с длинным списком непозволительных вещей и взглядом на себя через оценку других.

У Филя дрогнула земля под ногами, когда он осознал, что эту Мету он никогда не полюбит. Иначе она превратит его жизнь в ад, пытаясь переделать его, заставляя двигаться куда надо ей, а не ему. У них не было общей дороги – только её иллюзия, внушённая их беззаботной жизнью в Алексе.

Она отшатнулась от громкости его реплики.

– Опять ты кричишь! Ты постоянно повышаешь голос, безудержно пьёшь вино, по полгода пропадаешь в Старом Свете, по году – на каторге, по пять месяцев живёшь в лесу, охраняя границы Империи, а остальное время ищешь пути заработать деньги. Мне нет места в твоём сердце.

Он скривился от несправедливости её обвинения:

– Мета, ты так говоришь, потому что ты богатая дочь своего отца! Тебе не надо беспокоиться о будущем. Ты можешь позволить себе любые безумства, не испытывая недостатка в средствах. Ты не знаешь, что это такое – молиться, чтобы твоя шхуна дошла до пункта назначения и твой груз не разграбили пираты. Ты с детства избалована деньгами и поэтому относишься к ним как к сокровищу. Я вижу, что можно сделать, обладая деньгами, ты – нет. Всё, что ты видишь, это толщина твоей постели и качество пуха в ней. Ты – потребитель. Я – созидатель. Я хочу создавать новое. А тебе нужен только комфорт вокруг себя!

Он уже знал, что это конец, потому что она услышала не его слова, а только громкость последней фразы, опять поморщившись.

– И снова ты кричишь… Я начинаю бояться тебя. Ты необузданный, у тебя бешеный характер. Ты как твой жеребец – обладаешь чудовищной силой и не терпишь никого, кто перечит тебе. Недаром ты быстро нашёл с ним общий язык.

– Ахинея голубая, – пробормотал Филь на это. – Мета, ты что несёшь? Выкладывай настоящую причину, или я не только растеряю чувства к тебе, но и перестану тебя уважать.

Девушка прижала руки к горлу, придерживая воротник платья, защищаясь от утренней свежести. Это было платье, которого он не видел на ней ранее, красивое, дразнящими волнами подчёркивающее её фигуру. Но сердце Филя молчало. В нём не было ни тени желания – он только хотел узнать правду.

– Я видела всё, что происходило здесь ночью два месяца назад, – сказала Мета после долгой паузы. Она говорила негромко, твёрдо, обдуманно. – Я ждала тебя у окна, видела с начала твоё противостояние Набезану с его сестрами и пришла от этого всего в ужас. Я готова признать: в какой-то момент я не знала, на кого направить Арпонис. На демонов или на тебя, исступлённого, неистового жениха. Ты испугал меня, как никто ещё не пугал. Я теперь боюсь тебя, Филь Фе, и никогда не стану твоей женой. Тебе следует уходить.

Он скользнул взглядом по её прекрасно очерченному лицу, полным жизни губам, широко расставленным зелёным глазам, прямому носу и упрямому лбу. Перед ним стояла Мета. И всё же это была уже не она. Филь решил, что пришла пора заканчивать это судилище.

– Всего хорошего! – рявкнул он, вбросил себя в седло, вздёрнул Вихря на дыбы, развернув его на пятачке, так что его бывшая невеста вжалась от страха в ворота, и понёсся к Хальмстему, своему настоящему дому.

****

Бой продолжался недолго: деревянный меч в руках Филя раскололся на части после последнего удара, свалившего Гильермо. Декурион тут же вскочил на ноги, смеясь, будто Филь не одержал только что победу над его командой. Деньги перешли из рук в руки.

– Ты выиграл, Мастер, – одобрительно и с заметной завистью произнес Гильермо. – Кто, чёрт побери, вдруг научил тебя так хорошо фехтовать?

– Нужда научила, – улыбаясь, ответил Филь. – Поверх фундамента, который ты заложил, мой друг!

У него не было желания рассказывать о летнем столкновении с веларой. Это сделала она, он был уверен. Он был также уверен в том, что сейчас может победить весь гарнизон Хальмстема. Но он не хотел доказывать это в действии, пусть и на учебных мечах, опасаясь, что тогда солдаты изменят к нему отношение, посчитав его за сверхъестественное существо. Это грозило тем, что его начнут бояться, а то ещё и сбрасывать на него свои обязанности.

Филь отсалютовал зрителям, выстроившимся вдоль стен внешнего двора, вздёрнул вверх кулак, празднуя выигрыш в споре, обнял Гильермо за плечи и, подмигнув немногим, кто ставил деньги на него, направился в солдатскую баню с участниками недавнего сражения.

Добряк Майрон сказал, заходя в предбанник:

– Я ещё с вечера заготовил пиретрум и молодые стебли ивы, берите кому что надо! – Он показал на лавку у бочки с водой. – Думал спасать этим Мастера после боя, но, кажется, сегодня всем не помешает вмешательство медицины.

Филь отделил часть толстого пучка травы с зубчатыми листьями, отлично снимавшей мышечную боль, и принялся старательно её пережевывать: его предплечья омертвели от напряжения и утром должны были громко заявить о себе. Да ещё Таддеус крепко задел его спину своим мечом, а Гильермо приложился аж три раза.

По условиям спора они дрались в одних рубахах, и на сбросившего с себя рубаху испанца было больно смотреть. Его торс покрывали обширные синяки. Филь вручил ему белые стебли ивы, уменьшавшие отёки, и прошёл в парную.

Рыжий Орестос первым вышел оттуда на улицу, за ним последовали Кастор и Тимон. Майрон и Сет оказались следующими, не выдержав температуры, которую Гильермо с Филем устроили в бане. Потом и эти двое присоединились к остальным. Они уселись на лавку на задах бани и стали тянуть тёмно-красный кагор, восстанавливая силы.

Закатное солнце светило им в глаза, но не беспокоило: на дворе был поздний сентябрь. На Филя снизошло умиротворение, какое не посещало его с момента расставания с Метой. Он ощутил возвращающийся к нему вкус жизни, её запах и цвет. Даже кошки перестали скрести на его душе от того, что никто из Хозеков ему не писал, исключая одну Габриэль. Она сообщила, что они с Яном наконец-то переезжают из Меноны в Кейплиг и будут жить недалеко от дома Фе. А так как дом всё равно стоит пустой, пусть Филь попросит Руфину переехать туда из Катаоки, чтобы Габриэль не было скучно. Филь так и сделал и после этого не получал других писем.

Прикончив кувшин кагора, солдаты отправились на ужин. По заведённому порядку еда для Мастера сервировалась после того, как поест гарнизон, и Филь вместо того, чтобы дожидаться своей очереди, шатаясь по замку, решил искупаться последний раз в этом году. Заходить в море было уже трудно. Вода сделалась такой холодной, что вызывала неконтролируемую дрожь в теле, но если плыть быстро, можно было согреться.

Реализовать эту идею ему, однако, не удалось. Едва он спустился с моста, как приметил коляску, катящуюся к замку со стороны Бассана. Коляской правил крупный мужчина. При ближайшем рассмотрении им оказался профессор Фабрициус, сидевший, угрюмо ссутулившись, на козлах. Время от времени он выпрямлялся и бросал на Хальмстем долгий взгляд, шевеля губами, словно разговаривал с собой.

Дождавшись, пока он подъедет к мосту, Филь спросил:

– Профессор, что случилось? На вас лица нет.

– Молодой человек, не могли бы вы последовать со мной в Бассан? – с надеждой проговорил Схизматик. – С последней нашей встречи я предпринял определённые шаги для спасения своего зятя, которые вывели его из комы, но сейчас ему требуется перелить толику вашей, именно вашей крови. Почему так, я объясню по дороге.

Это займёт не дольше часа, после чего я доставлю вас обратно. Я перевез Тиля из Унсета, чтобы вам самому не ехать туда. Пожалуйста!

Филю не хотелось делиться кровью и вообще подставлять вены под иглы, но это был Схизматик, и он сказал, недолго думая:

– Прекратите, профессор. Я полностью в вашем распоряжении после того, как вы спасли Яна и Мету в Алексе. Поехали!

Взбежав по мосту, он сообщил мостовой страже, что отъедет на пару часов в Бассан, назначил Гильермо за главного и вернулся к коляске. На ходу ему пришла в голову мысль, что несправедливо постоянно сваливать свои обязанности на декуриона и пора давать ему примипила, а то в последний раз Филь выехал за ворота Хальмстема на день и вернулся только через два месяца. Соображая, как получше составить прошение о повышении Гильермо Морено по службе, он запрыгнул в коляску.

Повеселевший фламандец тронул лошадь и стал рассказывать, почему ему нужен Филь. Они ещё не доехали до казарм второй когорты, а юношу успел продрать мороз по коже от того, что именно предпринял доктор медицины Иероним Фабрициус, чтобы его старшая дочь с ребёнком на руках избежала возвращения в небогатый, переполненный отчий дом по факту смерти мужа.

Доктор Фабрициус припомнил, что смог, из своих старых опытов по возвращению людей с того света и состряпал эликсир, которым вытащил зятя из комы, но тот потерял память, умственно превратившись в младенца. Схизматик бился над возвращением его памяти вплоть до того дня, когда получил загадочный камушек от председателя Совета. Полный надежд на то, что это как-то поможет, он заключил камушек в оправу, приделал к ней цепочку и застегнул её на шее зятя.

На этот раз сержант просто лишился чувств, недвижимо пролежав полдня. А когда очнулся, оказалось, что ему стало хуже: его память не восстановилась, зато память Филя таинственным образом «перелилась» в него. В его голове всё разом смешалось, как в кастрюле с супом. Кто он, как он попал сюда, почему его называют «Тиль де Фриз», когда он на самом деле Филь Фе, кто такой Иероним Фабрициус, о каких жёнах с детьми он талдычит – ничего было не разобрать в заполненном туманом сознании.

Сходя с ума от головокружения, Тиль облевал всё вокруг и решил повеситься. Его остановила жена, которую он упорно не узнавал, а его тесть осознал, что умерла его последняя надежда. Схизматик погрузился в отчаяние и книги, пытаясь найти в них ответ на вопрос, что ещё можно исправить. И тут Габриэль собралась переезжать с Яном в столицу.

Сортируя вещи на те, что стоит перевозить с собой, и те, которые можно оставить в Меноне, она наткнулась тетрадь времён Алексы с записями Схизматика, которую припрятала, не дав сжечь в тот ужасный день, когда господин Клемент посетил школу. Она отослала тетрадь профессору.

Получив её, Схизматик увидел, где находится спасение, и заторопился в Бассан. Он справедливо решил, что Мастер Хальмстема не станет бросать службу для поездки в Унсет, чтобы удовлетворить личные желания бывшего учителя, чью дисциплину он, в отличие от сестры, не любил и изучал из-под палки.

Всё это профессор Фабрициус изложил размеренным тоном, и Филь подумал, что Схизматик всегда был с приплясом, но в этот раз превзошёл сам себя.

Вид халупы, к которой в глубоких сумерках подъехала коляска, доказывал, что доктор медицины Фабрициус не мог позволить себе остановиться в городе. Над ветхой замшелой крышей возвышался корявый дуб с развесистой кроной. Высокие кусты шиповника в беспорядке окружали покосившийся дом, как цыплята наседку. Созревшие за лето плоды пригнули ветви кустарника к земле. Свежий морской бриз играл крупными красными ягодами.

У прогнившего крыльца заходилась в лае собака. Щуплый невзрачный мужчина, босой, в серых штанах и рубахе без ремня, прикрикнул на неё, высунувшись из покосившейся двери. Кудлатая псина, отбежав к кривому амбару, насколько позволяла её цепь, продолжила надсадно лаять.

– Замолчи, – отстранённо бросил Схизматик, проходя в сени.

Пёс послушался и уже только из чувства долга порычал в сторону прошагавшего следом Филя.

В доме воняло кислятиной. Казалось, его не проветривали со дня постройки. Единственную комнату делила надвое свешивавшаяся с чёрного потолка несвежая занавеска, покрытая подозрительными пятнами. Об неё определённо вытирали руки, ноги, грязную посуду и, возможно, в неё даже сморкались. Из-за занавески раздавался детский шёпот.

Перед ней в ожидании гостей застыли давешний мужчина лет тридцати и замученная на вид женщина того же возраста. А на широкой лавке у единственного окна, уперев локти в колени и сжав руками голову, сидел, раскачиваясь и мыча сквозь зубы, молодой коренастый блондин с крепкими кулаками.

Завидев Филя, хозяева изумлённо уставились на него, словно им явилось привидение. Причина стала понятна, когда юноша на лавке поднял голову: вся его фигура, лицо и даже возраст здорово напоминали Филя.

Схизматик кинулся к своему объёмному саквояжу.

– Кровь определяет внешность человека, – выпалил он. – Вы с ним похожи как братья, а значит, у Тиля есть шанс!

22

Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным…

Евангелие от Луки, 8:17, Библия, Новый Завет

Филь вошёл в Большую гостиную и увидел, что в ней собрался весь гарнизон в компании с армейской обслугой и кухарками. Судя по их лицам, они его давно заждались.

– Прошу прощения, – извинился Филь, проходя к своему месту во главе превосходно сервированного стола. – Меня задержала почта из Кейплига.

В левой руке он сжимал только что полученные сообщения. В одном содержалась хорошая новость, в другом – плохая. Вручив Гильермо хорошую, в которой декурион утверждался на должность примипила, Филь улыбнулся ему.

Другая новость, полученная из Казначейства, была о том, что с Филя снимаются обязанности по содержанию его супруги Петроны Прут за её смертью, постигшей её и отца, когда их шхуну, вышедшую в конце ноября из Унсета, подхватил шторм и разбил о камни у мыса Бока. За переживаниями, связанными с отказом Меты и суетой по поводу новоприобретённых земель, Филь решительно забыл, что официально женат.

Прочитав бумагу, Гильермо расцвёл и отсалютовал начальнику. Другую новость Филь смял и сунул в карман.

Он приметил задорную улыбку шеф-повара, хорошенькой Беллы, и, подняв кубок, наполненный вином, отсалютовал ей. Двадцатитрёхлетняя девушка была восхитительна внешне, обладала ровным характером, являлась отличным поваром и представляла заметный контраст в сравнении с предыдущим шефом по имени Мэльвопия – мрачной дамой сорока лет, меню которой состояло из двух блюд: ешь или иди вон.

В гостиной стали бить часы. Собравшиеся за столом поднялись на ноги.

– Раз, два, три! – принялись они скандировать, считая удары.

В эту декабрьскую ночь на переломе столетия они праздновали окончание года Чумы, радовались, что всё закончилось, и впереди их ждало только хорошее. После двенадцатого удара все хором закричали:

– С новым, тысяча триста пятьдесят первым годом! Ура!

Забавно, подумал Филь. В июне будет уже десять лет, как волею судеб он очутился в Новом Свете.

Они праздновали до рассвета, успев напиться, наесться и накормить солдат в Мостовых и Дозорных башнях, которым по жребию выпало дежурить в эту ночь. Затем Филь похитил прелестную Беллу в свои покои, и празднества продолжились уже без них.

Первый день нового года в Хальмстеме считался кухонным выходным, и юные любовники отлично выспались вместе. Утро встретило их снегом, летевшим наискосок за окном. Очередная зима оказалась столь же холодной, как прежние, разве что не такой суровой, как в Алексе. Море замёрзло пока только на сотню шагов от берега.

В комнате было тепло и уютно. Установленные в подвале замка печи прекрасно справлялись со своей задачей, прогоняя горячий воздух по проложенным в стенах воздуховодам. Систему отопления спроектировал Флав, который опасался, что в противном случае, если замок станет обогреваться более привычными каминами, через двадцать лет вокруг Хальмстема не останется лесов. В самом деле, дров на новый Хальмстем уходило сейчас в семь раз меньше, чем ранее, а внутри замка трудно было найти холодное помещение, кроме Хранилища.

Пять лет назад удостоверившись в эффективности такого отопления, Флав запретил использовать в Империи камины, кроме как в поместьях, имевших собственные леса. Принимая во внимание, что в Старом Свете, где суровые зимы также шли одна за другой и где, по слухам, вырубали последнее, Клемент оставил указ в силе.

Филь встал, оделся и, пройдя к туалетному столику, умылся водой из стоявшего здесь таза, пожевал кусок гамура, который, к списку прочих свойств, отлично чистил зубы, сплюнул горькую слюну и прополоскал рот.

– Доброго утра, – протянула Белла, выглядывая из-под одеяла, куда любила забираться с головой. – Куда вы собрались, Мастер? Ещё даже не полдень!

– Драгоценная наша кормилица, – ответил он, – если у вас сегодня выходной, это не значит, что и у меня тоже. Я должен выполнить свои обязанности, прежде чем смогу уделить вам больше своего времени. У меня это займёт не больше двух часов, обещаю!

– Что ж, идите, Мастер, – притворно вздохнула милая повариха. – Я вас подожду!

Вытянув вверх руки, она плавно скользнула с головой под одеяло, словно человек, погружающийся в воду. Филь пожелал ей сладкого сна и вышел за дверь.

На улице скрипел под ногами снег. Мороз ощутимо пощипывал щёки. Охрана у поднятого моста грела ноги над жаровнями с углём. Остальной замок спал.

Совершив обычный обход, Филь вернулся в покои, навечно записанные за ним. Белла уже оделась и, разложив складной стол, уставила его посудой с завтраком, состоявшим из густого супа из острых грибов, спаржи, обжаренной в оливковом масле, и копчёной лозы с нежным ореховым вкусом. Это были остатки вчерашнего праздничного ужина.

– Как там на улице? – поинтересовалась она. – Зима?

– Зима, – ответил Филь, стряхивая с себя снег и усаживаясь напротив неё. – Но лучше, чем в Кейплиге или тем более в Алексе. В смысле, в Анастасии.

Они принялись за острый горячий суп, от которого наворачивались слёзы. Филь заедал его маслянистой спаржей, чтобы ежесекундно не утирать глаза. Если он и позволил накануне лишнее вино, последствия резво покинули его тело. Создательница блюд тоже то и дело прочищала горло, чихала и сморкалась в салфетку.

– Кажется, я переборщила с отдельными ингредиентами, – проговорила она со смешком. – Учту в следующий раз!

– Не стоит, – откашлявшись, возразил Филь. – Если в Большой гостиной осталось достаточно этого варева, почуяв его, весь замок мгновенно проснётся, и мне не придётся никого будить.

– Я поставила на плиту в кухне полный чан этого добра, – усмехнулась Белла. – Вчера мы запоздали с ним, и вы дружно его проигнорировали. Там хватит на всех!

Перейдя к ореховой лозе, она спросила:

– Мастер, я слышала, вы женились недавно?

– Откуда подобная осведомлённость? – спросил он настороженно.

– Ходят разные слухи по поместьям вокруг Кейплига, – ответила Белла. – Так это правда?

– Уже нет, – сказал Филь. – Жена была, но утонула прошлым месяцем у мыса Бока со своим отцом и его шхуной.

– И после неё у вас осталось что-то? Люди говорят, вы сделались владельцем обширных земель.

Он разобрал в её голосе деловые нотки и бросил есть, вопросительно глядя на девушку: она явно что-то задумала. Белла многих могла обмануть невинным видом, пока не открывала рот, когда ей было что-то надо. Несмотря на обаяние, в ней были сильны начальственные замашки, напоминавшие Филю о Леппике.

– Зачем тебе детали сделки? – догадался он.

– Чтобы знать, с кем разговаривать, – улыбнулась Белла в ответ.

– О чём?

– О том, что мне надоело заниматься кормёжкой солдат, переезжая из гарнизона в гарнизон. Я ищу постоянное место, и жить в получасе неторопливой езды от столицы меня устраивает. Вам так и так предстоит строить в тех местах поместье, даже если будете сдавать землю в аренду. За хорошее жалованье плюс пару жилых комнат в господском доме для меня я готова кормить тамошних жителей, как их никто ещё не кормил, хоть до гробовой доски. Рекомендательными письмами устлано всё дно моего сундука.

Пока она говорила, Филь прикончил лозу и взялся за квас. Он не видел причин, почему бы не поделиться информацией с не лишённой талантов хорошенькой девицей, которая, судя по всему, отлично знала, чего хотела от жизни.

– Земля записана за двумя равноправными совладельцами, а именно за Ирением Вайларком и за семьёй Фе, в которую вхожу я и мои сестры Габриэль и Руфина, – сказал он. – На Ирения можешь не тратить своё время – как ремесленник, он просто попробует твою стряпню. Габриэль со столицей неразлучны, поэтому ей будет всё равно. Таким образом, разговаривать придётся только с Руфиной, которая сейчас в Кейплиге с детьми в нашем доме отбивается от приставаний Флава, допившегося за полгода до чёртиков, испугавшегося этого и сделавшегося трезвенником. Руфина любит деревню и уже интересовалась, что мы с Ирением собираемся делать с этой землёй. Флав за ней не последует, он умрёт вдали от Западной башни, научных книг и инструментов. Клемент разрешил ему жить там в обмен на обещание соорудить за свой счёт непробиваемую дверь в помещение Раксиса, которым Флав до смерти перепугал город прошлой весной. Это всё, что тебе надо знать.

– Ирений Вайларк – это императорский Ментор, ваш прямой начальник и, как я слышала, близкий друг? – поинтересовалась Белла, в свою очередь покончив с лозой и вытирая пальцы салфеткой.

– Он самый.

– А как вам удаётся совмещать дружбу и служебные отношения?

– Ничего сложного, – пожал Филь плечами. – Когда он отдаёт приказ, то сразу понятно, что это приказ, и, если я пойду против его воли, он меня пристрелит или зарубит, не моргнув глазом. В остальных случаях он мой друг, и, если в трудной для меня ситуации он не встанет рядом, я имею право плюнуть в его сторону и забыть его имя. Примерно так!

Белла пробормотала, опустив взгляд в тарелку:

– Какие занятные взаимоотношения… Понятно. Как же вы с ним познакомились?

– Десять лет назад в старом Хальмстеме, где он работал кузнецом. Он тогда был старше меня сегодняшнего на пару лет.

– Это что получается, ему не больше тридцати пяти? – удивилась она.

– Тридцать два. Он на двенадцать лет старше меня.

– Но выглядит он на все шестьдесят, – с видом знатока объявила Белла. – Правда, глаза и зубы у него молодые.

– Тому есть причины. Однако он способен свалить кулаками или мечом любого. Мне кажется, сейчас он выстоит даже против сердара.

Филю показалось, что он слышит грохот цепей опускаемого моста. «Кто бы это мог быть?» – подумал он, перебирая в уме заявки на посещение Хальмстема. В ближайшую неделю никого не ожидалось, кроме Прения с регулярной инспекцией. Значит, это был кто-то со стороны.

– Кого ещё чёрт принёс? – пробормотал он, поднимаясь. Надев шлем, он пристегнул к поясу меч и, шагнув к двери, глянул на Беллу через плечо. – Кто-то незваный пожаловал, надо проверить!

– Я буду в кухне, – сказала она, сгребая всё со стола в обширный поднос и наступая с ним Филю на пятки. В коридоре они разделились: Белла повернула на боковую лестницу, ведущую прямо в кухню, а Филь поспешил вниз по главной.

Пока они завтракали, вьюга усилилась. На улице Филю в лицо ударил сухой снег. Морщась, он разглядел перед собой приземистого Лукаса из мостовой стражи, поднимавшегося по ступеням парадного крыльца.

– Там солдат на мосту, – сообщил стражник, – с письмом из Кейплига.

– Какой ещё солдат? – удивился Филь и поспешил к мостовому вороту, у которого застыл в ожидании военный из портовой стражи Унсета, судя по форме и нашивкам. Он держался свободно, словно прибыл сюда по праву.

Подойдя ближе, Филь увидел, что это не кто иной, как Тиль де Фриз, едва не померший зять Схизматика. По дороге из Унсета он успел лишиться звания сержанта.

– Что тебе здесь понадобилось? – спросил его Филь. – Ты здоров, если верить письму от твоего тестя, я тебе более не нужен.

Проведённые часы с профессором Фабрициусом в нищей хижине оставили в душе Филя неприятные воспоминания. Унсетский сержант то терял сознание, то лез драться и прерывал попытки перелить ему кровь. Исколотые руки Филя покрылись синяками. Смешивая что-то в колбах и пробирках, Схизматик развёл в хижине ещё большую вонь. В какой-то момент Филю это надоело до чёртиков, и, вместо того чтобы помогать удерживать мечущегося на постели сержанта, он вышел на крыльцо.

Не имея ничего другого, чем заняться, он в тусклом свете, падающем из окна, стал изучать старые записи Схизматика. Он успел выучить их до того, как у профессора проснулась совесть и он вспомнил, что спаситель его зятя, только что поделившийся банкой своей крови, третий час отирается на улице в ожидании, когда его отвезут назад в Хальмстем.

Измочаленный потерей крови и бесконечным ожиданием, Филь отомстил Схизматику тем, что не вернул ему его записи, напомнив, что они должны были сгореть с остальными ещё в Алексе. Распечатав депешу от Клемента, доставленную сейчас де Фризом, он увидел, что это было хорошее решение.

«Мастеру Хальмстема, срочное, конфиденциальное, – сообщала надпись на верху пергаментного листа с проставленной вчерашним днём датой и инициалами председателя Совета. – Предъявитель сей грамоты, Тиль де Фриз, освобождается от воинских обязанностей в Унсете и направляется для прохождения дальнейшей службы в Хальмстем в должности рядового с сохранением прежнего жалованья. Мастеру Хальмстема поручается неусыпный контроль за ним, дабы бесспорно и окончательно установить, что Тиль де Фриз здоров и не представляет угрозы для безопасности Империи. Время и способы контроля не ограничены. В случае утвердительного решения Тиль де Фриз будет возвращён на службу в Унсет на прежнюю должность. Любое последующее нарушение им уставных обязанностей и/или закона вызовет отстранение от должности Мастера Хальмстема, принявшего такое решение, и последующее удаление обоих с государственной службы».

Филь понял, что последняя проделка Схизматика дошла до ушей Клемента и тот вышел из себя.

Четыре года назад такой же суровой зимой господин секретарь посетил Алексу и недвусмысленно потребовал от профессора Фабрициуса раз и навсегда прекратить подобные опыты. Клемент тогда очень рассердился, чем до смерти перепугал присутствовавших при встрече школяров: трёх Хозеков и Филя с Габриэль. И сейчас он ставил Филя перед выбором: вечно удерживать Тиля де Фриза, возвращённого к жизни не без помощи демонов, а значит, неизвестно на что способного, в Хальмстемском гарнизоне, или, удостоверившись в его физическом и душевном здоровье, избавиться от него, рискуя удачно складывавшейся до сего момента карьерой, если эта человеческая бомба когда-нибудь взорвётся.

Наказание Клемента за помощь Схизматику оказалось ужасным: Филь приобретал себе «родственника» до гробовой доски. Они, как сиамские близнецы, должны были быть теперь всегда вместе. Ближайший шанс расстаться предоставляла только ротация гарнизона, которая должна была случиться через полтора года. И то если Клемент не решит приписать де Фриза к новому составу, как это по умолчанию происходило с должностью Мастера Хальмстема.

Филь проклял в душе день, когда согласился помочь профессору, и внимательно оглядел новоприбывшего.

– Как зовут? – спросил он, желая проверить, устоялось ли хотя бы это в бедной башке бывшего сержанта.

– Тиль де Фриз, – бойко ответил солдат, в свою очередь смерив Филя нахальным взглядом с макушки до ног.

– Моё имя тебе знакомо?

– Мастер Фе, а как же!

– Что ты помнишь из своего детства?

– Неаполь.

«Твою же мать, – огорчился Филь. – А ведь так хорошо начиналось!»

– Жену с ребёнком помнишь?