Текст книги "Русский бунт навеки. 500 лет Гражданской войны"

Гнев венчанный

Сами обстоятельства появления Ивана на свет указывают на «разорванность» этой личности между полюсами жажды святости и стремления к самому черному греху. Если бы православные каноны были строго соблюдены, то он вовсе не появился бы на свет. То есть, выходит, не было на то Божьей воли.

Свидетельством чему, кстати, и то, что новая супруга Василия забеременела далеко не сразу. Когда Великий князь был уже на пороге отчаяния, супруги обратились с молитвой к святому Пафнутию Боровскому. И она была услышана. То есть Иван был буквально вымолен. И очевидно, свою темную, изначально предрешенную судьбу он мог изменить, только следуя неукоснительно по пути Веры и Правды.

Тем более что наследственность у него была весьма подозрительной. Когда в 1547 году, году его венчания на царство, в столице вспыхнул страшный пожар, уничтоживший большую часть города, москвичи своеобразно объяснили его причину.

Народная молва утверждала, что «возгорание» случилось в результате колдовства. Якобы бабка царя, княгиня Анна Глинская, ездила по улицам и кропила их водой, которой она обмывала сердца, вырезанные из трупов. Вот такая литовская «панночка».

Ответом стало массовое восстание. Анна бежала из города, но дядю царя, князя Юрия, толпа растерзала. А к объятому ужасом юному царю явился священник Благовещенского собора Сильвестр. Он обличил Ивана «кусательными словами», обвинив его в «буйстве» (тот уже успел проявить склонность к мучительству), и заявил, что сгоревшая столица – наказание царю за грехи.

Это был чисто нестяжательский стиль общения с высшей властью. Сильвестр и в самом деле принадлежал к этой полуопальной «партии». Потрясенный царь признал правоту проповедника. И с той поры Сильвестр стал его ближайшим советником.

Вскоре была сформирована Избранная Рада (так этот правительствующий орган именовал один из его участников Андрей Курбский). Во главе Рады встали Сильвестр и дворянин Алексей Адашев.

И начался этап правления Грозного, в ходе которого была предпринята впечатляющая попытка синтеза святорусского и третьеримского проектов. Власть в эти годы реально стремилась следовать Правде.

А то, что она под угрозой, чуяли не только иноки, но и люди абсолютно мирские. Дворянин Иван Пересветов, рубившийся во многих войнах (в том числе и под знаменами трех европейских королей), писал в своих челобитных молодому Грозному: «Бог не веру любит – правду» и «коли правды нет, то и всего нет».

Главной угрозой для Правды Пересветов считал олигархические поползновения бояр. Он обвинял их в том, что они неправедно богатеют, а жизнью своей за государство пожертвовать не хотят.

Но ничуть не меньшая неправда Московского государства в том, что порабощены в нем люди. Рабство, по мнению Пересветова, есть учреждение дьявольское: после изгнания из рая дьявол хотел навеки поработить Адама, но Бог учинил свое милосердие, спас Адама от рабства и кабальную запись изорвал.

Поэтому люди, которые «записывают людей в работу навеки», угождают дьяволу и сами погибают навеки. Пересветов писал: «Которая земля порабощена, в той земле все зло сотворяется: и татба, и разбой, и обида, и всему царству оскужение великое, всем Бога гневят, а дьяволу угождают». Именно из-за произвола вельмож и порабощения погибло, как говорит Пересветов, православное греческое государство. Эти же угрозы нависли и над Святой Русью – Третьим Римом.

Пересветов видел Русь социальной монархией, где главный критерий продвижения наверх – верность и доблесть. Опорой подобной системы должно быть специальное воинское подразделение, состоящее из «юнаков храбрых числом тысяч в двадцать». «Так и царь Магомет завел при себе янычаров, чтобы не было в государстве никакой измены».

В реальности янычары все-таки были, прежде всего, боевым формированием, типа «иностранного легиона», Пересветов же ведет речь об ордене хранителей Правды. Челобитные писались накануне Казанского похода – одного из самых впечатляющих свершений богатого событиями царствования Грозного.

Правды ради

Взятие Казани, а затем покорение Астрахани стали общими победами молодого царя и его окружения. Операции были проведены в соответствии с самыми передовыми для того времени принципами воинской науки. Для подрыва казанских стен привлекли даже немецкого военспеца. Народ разгром ханства встретил с ликованием, ведь в татарском плену томились тысячи русских.

Эти победы стали, кроме того, важнейшими геополитическими свершениями. Современники вряд ли в полной мере осознавали их значение. Но чувствовали наверняка. Присоединение к Руси остатков Золотой орды, а позже – Сибирского ханства – стало знамением перехода наследства Чингисхана в руки первого венчанного на царство Московского государя. Иван Грозный становится не только русским царем, но и истинным евразийским императором.

Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше – военные успехи, единение нации, но счастье было так недолго…

Случилось так, что царь тяжко занемог. Что за болезнь с ним приключилась – сегодня понять затруднительно, но был он при смерти. Сыну его и наследнику на тот момент еще и года не исполнилось. Иван повелел собрать ближних бояр и просил их присягнуть царевичу. Тут и обнаружились тревожные для него тенденции. Никак не желали представители древних родов, чтобы после смерти царя во главе государства встала его жена Анастасия и ее родственники Захарьины, которые хоть и были тоже боярами, но не княжеских кровей.

Без энтузиазма воспринял перспективу перехода реальной власти в руки царицыной семьи и Сильвестр. Он прекрасно помнил беспредел, который творили временщики в годы малолетства самого Ивана. Было о чем задуматься. Тем более, что была реальная альтернатива – права на престол имелись и у вполне себе половозрелого двоюродного брата Грозного – князя Владимира Старицкого.

В конце концов, правда, присягу наследнику Грозного после долгих уговоров и угроз все-таки дали. Иван, конечно, был, мягко говоря, озадачен. Немедленных репрессий после выздоровления, правда, не последовало. Но его доверие к членам Рады было подорвано. Похоже, что с этих пор он искал только повода, чтобы избавиться от некогда самых близких ему соратников.

Курбский утверждает, что осифлянин Вассиан Топорков посоветовал как-то царю не держать при себе советников умнее себя. И мысль эта запала в сердце самодержцу. Был ли Адашев умнее Грозного, сие нам неведомо, но очевидно одно: именно период, когда Иоанн Васильевич действовал исходя из разработок «коллективного разума» Избранной Рады, был не только звездным часом его царствования, но временем, когда синтез Веры и Правды начал и в самом деле реализовываться на практике.

Был проведен целый комплекс весьма благотворных реформ. Причем принимались они в совещании со «всенародными» человеками. В феврале 1549 года состоялся так называемый «Собор примирения». В нем приняли участие представители светской и духовной элиты. Царь огласил на нем перечень прегрешений, совершенных боярами в период его малолетства. И заявил, «что сердца на них не держит», а те, в свою очередь, повинились и обещали впредь служить государю верой и правдой.

А через два года состоялся знаменитый «Стоглавый собор» (уложение, принятое на нем, было разбито на сто глав). В нем участвовали помимо высшей аристократии представители широких дворянских масс.

В частности, был принят «Судебник», согласно которому суд отныне вершился в присутствии представителей местного самоуправления. И это было только начало. Уже через четыре года суд и сбор налогов и вовсе были переданы в ведение выборных властей (излюбленных голов, земских судей и целовальников).

Прежде эти функции были закреплены за «кормленщиками», представителями Центра, каковые, собирая налоги, вполне официально часть отправляли в казну, а часть оставляли себе. Разумеется, при такой системе открывался самый широкий простор для произвола.

Система «местничества», когда чины и посты получали в соответствии с древностью рода, а не исходя из личных заслуг, также была признана неадекватной Правде. И провозглашен был принцип первичности заслуг, а не родовитости. «Избранная тысяча» служилых людей (кадры для «дворянской гвардии» из челобитной Пересветова) получили поместья в окрестностях Москвы, дабы «всегда они были готовы на посылки».

Кроме того, в 1556 году было издано вполне революционное Уложение, согласно которому у помещиков, которые «многими землями завладели», а службой «оскудели», отбирались «преизлишки» и отдавались «неимущим».

Московский порядок уже при отце и деде Грозного был основан на тотальной государственной повинности всех сословий. Поместья жаловались на условиях верной службы государю. Если, к примеру, воин становился инвалидом и не мог исполнять свои обязанности, ему оставляли во владение ровно столько, чтобы мог прокормиться он и его семья, излишки перераспределяли в пользу годных к службе. В то же время существовала своеобразная страховка: детально был разработан порядок обеспечения безбедного существования вдов и детей павших.

Теперь же устанавливались четкие служебные обязанности дворян, увязанные с благосостоянием каждого конкретного владельца. С каждых 100 четвертей «доброй угожей земли» следовало выставить одного всадника в «доспехе в полном».

Такими были реформы правительства, состоявшего из учеников нестяжателей. Русь становилась подлинно «социальной монархией».

Но парадокс в том, что в эти же годы «заволжские старцы» были окончательно осуждены на церковных соборах. Осифляне одержали верх во внутрицерковной борьбе. Недалек был их триумф и в общегосударственном масштабе.

Первая кровь

Ливонская война, которую царь начал вопреки мнению Рады, фактически предвосхищала петровские баталии, поскольку велась она с той же целью – за выход в Балтику. Рада настаивала на первоочередном решении «крымского вопроса». И стратегически оказалась права. Обнаружилось это позже, когда татары вновь, как во времена прадедов Ивана, выжгли Русь, истощенную «прорубанием окна в Европу».

Со стратегической точки зрения атаковать Ливонию, имея в тылу агрессивный Крым, было, мягко говоря, нерационально. Кроме того, стоит отметить, что, разумеется, Орден никак не являлся для Москвы угрозой. А вот татары постоянно промышляли на Руси и Украине, угоняли в полон православных, которых потом продавали на Черноморских невольничьих рынках.

Другой вопрос, что находившийся в фазе глубокого упадка Ливонский орден представлялся легкой добычей. Правда, по меньшей мере странно было не предположить, что за его «наследство» готовы драться такие серьезные конкуренты Руси, как Речь Посполитая и Швеция.

Члены Рады указывали на то, что защита Веры, безопасность населения не только пограничья, но и центральной России требуют окончательного решения татарского вопроса. Курбский писал, что он и его соратники мечтали «избавить в орде пленных от многолетнего рабства». А с Ливонией вполне можно было и обождать.

Историки марксисты утверждали, что немцы, мол, не пропускали в Москву иноземных спецов, каковые стремились поделиться с русскими новейшими «техническими разработками», без которых никак не могли должным образом развиваться производительные силы. Ничего не скажешь, сильный аргумент для того, чтобы оправдать войну на два фронта.

После побед над Казанью и Астраханью масштабная операция против Крыма, по всем расчетам, должна была увенчаться успехом. Был проведен даже пробный весьма знаменательный рейд на территорию противника. На западном побережье Крыма высадился русский десант во главе с братом лидера Рады Данилой Адашевым (через несколько лет Грозный отправит его на плаху).

Современник писал об этом: «От самого начала, как и юрт Крымский стал, как и в тот Корсунский остров нечестивые басурмане водворились, русская сабля в нечестивых жилищах тех кровава не бывала, ни труба прежде сего не трубила, созывая воинство православных».

Более того, начала складываться военная коалиция. Москву готовы были поддержать в наступлении на Крымское ханство запорожские казаки во главе с легендарным князем Дмитрием Вишневецким, ногайские мурзы и некоторые князья Северного Кавказа.

То есть Крым и земли, которые позже назовут Новороссией, могли стать частью Руси за двести с лишним лет до походов екатерининских генералов. И глядишь, лихой князь Вишневецкий за сто лет до Хмельницкого присоединил бы Украину к Руси.

Но царь планы Рады отверг. Более того, лидеры ее угодили в опалу. Раздражение против «шибко умных» советников слилось с подозрениями в их «неверности», в связях с Литвой, причастности к смерти царицы Анастасии.

Кроме того, под влиянием осифлян у царя сложилось собственная, радикально отличная от взглядов членов Рады, философия власти. В своем ответном послании Курбскому он писал: «Неужели же это свет – когда поп и лукавые рабы правят, царь же только по имени и по чести – царь, а властью нисколько не лучше раба? И неужели это тьма – когда царь управляет и владеет царством, а рабы выполняют приказания?»

Таким образом, судя по всему, целый комплекс причин привел к падению правительства Сильвестра и Адашева. Первый был пострижен и отправлен в монастырь. Второй – в Ливонию на театр военных действий. В Дерпте (Тарту) ему вскоре повезло умереть своей смертью.

На его родственников и многих видных деятелей прежнего этапа правления обрушились репрессии. Почувствовав, что «снаряды рвутся все ближе», герой взятия Казани Курбский уходит в Литву. Шаг морально далеко небезупречный – князь бросил на родине жену и детей. Но, не эмигрируй он, смерть его на плахе или от ножа опричника была гарантирована.

В декабре 1564 года москвичи внезапно обнаружили, что остались без царя во главе. Иван ускакал в Александровскую слободу (ныне город Александров). Вскоре оттуда прибыл гонец, возвестивший, что государь предлагает альтернативу: либо он отказывается от своих полномочий, либо народ санкционирует борьбу с боярской изменой. Иван требовал себе экстраординарных полномочий, не ограниченных временами и сроками.

Народ поддержал государя, испугавшись «остаться сиротой». И Грозный, получив санкцию на террор, начал «перебирать людишек». Страна разделена была на опричнину и земщину. В первой части под личным руководством царя осуществлялась «зачистка» «княжат» по «жесткой схеме», во второй до поры жизнь шла своим чередом.

Но царь предполагал в перспективе все земли русские пропустить через «опричнину», поэтапно внедряя новый порядок. А состоял он в том, что у родовитых бояр отнимали их вотчины, дробили и передавали мелкими наделами служилым людям.

То есть задачи, которые Рада решала «реформистски» поэтапно, царь решал «революционно». Самих «княжат» частью физически ликвидировали, частью высылали на «украинные земли», где в боях с внешними врагами они должны были доказать свою верность.

Для реализации программы и создан был корпус опричников, тех самых пересветовских «юнаков храбрых». Одетые в черные кафтаны, они разъезжали на конях, к седлам которых были приторочены собачьи головы и метлы. Это служило знаком того, что они «грызут врагов государевых и выметают крамолу». В Александровской слободе, ставшей второй столицей, царь установил монастырский порядок. Себя же Иван именовал игуменом.

Ливонская война была крайне тяжелой. Первоначальные блестящие победы, приведшие к ликвидации Ливонского ордена, сменились поражениями, которые русские терпели от войск польского короля Стефана Батория. Тут в тыл и ударили крымцы. Вся Москва была сожжена, только Кремль уцелел.

В боях погиб цвет черного ордена. А многие отправились на плаху как «не оправдавшие доверия». И опричнина осталась в веках загадкой. Кем были «кромешники» – рыцарями-монахами или кровавыми беспредельщиками? Ответ зависит, как всегда, от угла зрения…

Тайна черного ордена

Итог царствования был катастрофическим. Ливонская война завершилась утратой всех завоеванных земель. Грозный умер через два года после ее окончания. Несмотря на беспощадный «антиолигархический» террор, ликвидировать угрозу возрождения боярского самовластия тоже не удалось. Это проявилось в Смуту, когда царем стал классический олигарх – князь Василий Шуйский.

Сталин заметил по этому поводу: «Не дорубил Ванюша». О связи сквозь века этих двух персонажей сказано много. Но объединяли их отнюдь не только методы, на чем обычно делают акцент.

Оба понимали, что, ставя задачу радикальной модернизации страны и мобилизации населения, опираться нужно на группу очень специальных людей – на орден. Сталин отмечал, что «партия должна стать орденом меченосцев». Но в итоге и тот, и другой отказались от орденостроительства и сделали ставку на террор, как главный, если не единственный способ ротации элит. И воспитания народа…

Оба стремились быть тотальными самодержцами, а орден – некая константа – это тоже форма ограничения высшей власти. Она же, единая и неделимая, должна быть сосредоточена в одних руках.

И в обоих случаях привело это к тому, что смерть «организатора и вдохновителя побед» повлекла за собой и крушение самого проекта.

Максимилиан Волошин писал: «Царь Петр был первый большевик». Поэт ошибался. Первым был Иван Васильевич. Он и его воины-песьеголовцы избрали гражданскую войну методом переустройства государства.

Более того, когда сегодня и националисты, и опальные олигархи говорят, что власть ведет себя в России, как на оккупированной территории, то вспомнить тоже стоит Иоанна Васильевича. По отношению к русской аристократии он использовал метод, который его отец и дед широко применяли к знати покоренных земель.

Именовалась практика переселения – «вывод». Это был испытанный прием отрыва потенциально опасных слоев от исконных корней, лишения их базы для организации сопротивления.

Иван и его черные рыцари осуществляли последовательную оккупацию земщины опричниной. Но во имя чего? Во имя утверждения все той же святости, но в грозной, карательной ее ипостаси.

Утверждение Веры и Правды по Грозному – революция, призванная в опричном горниле переплавить «ветхих людей» в «новых» – полноправных граждан Святой Руси. Эволюционный путь к той же цели, предложенный Радой, он отверг, потому как утратил доверие к самим ее членам, когда обнаружилось, что их преданность лично ему весьма относительна.

Царь убежден был, что его миссия – спасать души подданных – спасать огнем и железом. Вести их к избавлению от грехов, от «измен» и «неправд», через муку. И «измена» ему, государю Святой Руси, в этой оптике была тождественна отречению от Бога.

Очень характерен его страшный вопрос Курбскому: «Вот воля Господня – пострадать, делая добро! Если же ты праведен и благочестив, почему не пожелал от меня, строптивого владыки, пострадать и приобрести мученический венец?»

Иоанн Васильевич – автор «Канона Грозному Ангелу». Адресован он Архангелу Михаилу, который посещает людей в смертный час. Согласно преданию, он после падения Денницы, ангела, ставшего сатаной, занял его место в небесной иерархии.

«Он почти на границе добра и зла. Борясь за добро, он часто бывает яростен; иногда он бесцельно жесток. Он карает, убивает, сечет розгами, уносит смерчем, ударяет молнией. Это гневный бог и святой сатана. Его больше боятся и чтут, чем любят» – так описывает функционал Грозного ангела известная исследовательница средневековой ментальности Ольга Добиаш-Рождественская. Трудно не узнать в этом образе характерные черты самого Иоанна.

«Святой Ангел Христов, грозный воевода, помилуй меня, раба своего…» – обращается царь к тому, чьим орудием себя ощущал. И продолжает: «Великий, мудрый хитрец, никто не постигнет твоей хитрости, чтобы скрыться от твоей нещадности». Он и сам хотел быть таким – непостижимым как в гневе, так и в милости. Современники поражались тому, что казнь могла быть прервана и осужденные, уже готовые лечь на плаху вслед за товарищами, отпускались на волю.

Русь и в самом деле не сумела постичь своего самого первого царя, Человека Судьбы для всей ее дальнейшей истории.

Бойня, учиненная во время похода на Новгород (все население поголовно было заподозрено в измене), убийство митрополита Филиппа Колычева (он рискнул обличать самодержца в стилистике Сильвестра, но время было другим, и другим был Иван – резидент Грозного Ангела) в глазах современников – больше чем преступления – это поругание Правды. Какая там Святая Русь, когда опричники младенцев в Волхове топят?

«Ангельский» террор – дело ангелов, а не людей. Но был ли сам Иван на высоте того духовного подвига, за который взялся? Незачем ссылаться на свидетельства отнюдь не беспристрастных современников. Достаточно того, что последние 10 лет жизни царь вообще был отлучен от причастия за свои женитьбы многократные, Церковью не благословленные.

Грозный принял на себя бремя Ангела – и душа его надломилась от груза, для человека непосильного. Надломилась и вера народа в праведность власти Царя Православного.

И народ ударился в бега. Путешественники, описывающие Россию конца XVI века, рисуют страшные картины запустения. Флетчер между Вологдой и Ярославлем на протяжении 180 верст насчитал до 50 деревень, в которых не было ни одного жителя. Жители ушли в казаки, ушли искать Правду. Они вернутся после смерти Грозного. Вернутся и нанесут Империи ответный удар, начав новый раунд гражданской войны.