Текст книги "Ни вензелей, ни китайца"

Глава 2

Боря приехал в субботу. Чтобы встретить его на вокзале, Марине пришлось отменить и пробежку, и плавание. По выходным её водитель отдыхал, и, нажимая на педали своего БМВ, Марина сожалела о том, что это её единственная физическая нагрузка за день. Всё шло наперекосяк из-за приезда племянника, и Марина никак не могла найти в себе сил порадоваться его появлению. Раньше времени зайдя на платформу, она тоскливо сидела на лавочке, думая о том, как, несмотря на отсутствие всякого интереса, продемонстрировать Борису приязнь и расположение. Родственные связи не вызывали – сами по себе – в Марине особых чувств, и она пыталась понять, почему. Мысль её двигалась очень вяло тем утром, и ответа ни на один из вопросов она так и не нашла. Поезд прибыл по расписанию, и Марина заглядывала в проплывавшие мимо неё окна состава с волнением, вызванным боязнью обнаружить в Борисе кого-то уж совсем непотребного. Но ей пришлось отыскать нужный вагон, чтобы встретить племянника, и Марина имела десяток секунд, чтобы оценить Борю, пока он суетился под тяжестью чемодана. Ей почему-то бросились в глаза его уши – огромные, оттопыренные, рельефные, на них будто не хватало кожи. Такого же размера глаза, казалось, пожирали чемодан, а увеличенные зрачки выдавали в Боре то ли наркомана, то ли безумца. И самое неприятное, чудовищная асимметрия лица, правый уголок его губ вздымался едва ли не до уровня носа. Движения Бори иначе, как нервными, было не назвать. Впрочем, всё это производило скорее комичное впечатление. Преодолевая сильное сопротивление, Марина подошла к нему.

– Боря, привет! – сказала она. – Это я, твоя тётя Марина!

– О, приветствую, приветствую! – ответил Боря.

– Как ты добрался?

– Нормально, но дико скучно. Только плеер спасал.

– Ну ничего. – сказала Марина. – В Москве ведь у тебя будет много дел?

– Это точно. – ответил Боря. – А сейчас я бы перекусил.

Ну конечно, ей следовало этого ожидать. Ведь Надя сделала из еды целый культ, и если этот ребёнок ещё не растолстел, то только благодаря исключительному обмену веществ. Но привычки его уже подчинены животу и, главное, лишены всякого вкуса. Есть на вокзале – сколько она уже такое не практиковала? Сидя за безыскусным столиком в приглянувшейся Борису пельменной, поставив ноги на его грязненький чемодан, она предалась воспоминаниям. Кажется, когда они с её первым ухажёром ездили на дачу, он притащил её в похожее место. Но тогда она была даже рада – и чему только? Марине стало не по себе от того, как бывают наивны молодые девушки. Борис съест такую и не подавится. Вот и пельмени он поглощал с каким-то остервенением. Хорошо, подумала Марина, назовём это «аппетит». Но как же отвыкла она от этих естественных и, главное, неотёсанно-мужских проявлений. Марина почувствовала себя будто бы на экскурсии в зоопарк. И ей стало стыдно из-за таких сравнений.

По дороге домой они немного поговорили. Всё Борино любопытство сконцентрировалось в вопросе тётиного автомобиля. Она объяснила ему, что для города это нормально, никакой роскоши, каждый, кто имеет голову на плечах и силы, чтобы трудиться, заработает себе на такую. Но Борису было сложно себе такое представить. Он, похоже, ещё не созрел для понимания того, что значит двигаться к цели. В его мире машина появлялась у человека сразу, как только он этого пожелает. Или не появлялась. Поэтому Марина казалась ему существом какого-то волшебного – или воровского, может, – свойства. В его голосе слышались и обида, и недоверие. Почему его мама совсем другая, почему у неё нет не то что такого автомобиля, а даже хорошей швейной машинки? Почему эта женщина вызывает в нём уважением и зависть, пусть он от этого и злится, а его мама – только пренебрежение? И если уж бывают такие разные люди, то точно ли они могут быть родственниками, родными сёстрами? Может быть, произошла ужасная ошибка и за его тётю себя выдаёт совсем другая женщина? А если даже всё верно, то стоит ли это родство тех неприятных чувств, которые он переживает? Не лучше ли им поскорее забыть друг о друге?

– Вот скажи лучше, – решила переменить тему Марина, – ты в какой институт надумал поступать?

– Мне эти институты нахрен не сдались. – отрезал Боря. – Мама хочет, чтобы я шёл в транспортный.

– А ты почему не хочешь?

– Я почему не хочу? А нахрен нужен транспорт, если у вас тут у каждого по БМВ?

– Ты ведь можешь и другой институт выбрать? – предположила Марина.

– Да, – сказал Боря, – но они мне нахрен не нужны.

– А что тебе нужно? – примирительно уточнила Марина.

– Три «Б». – сказал Боря. – И это не потому, что я Борис. Записывайте: бабы, бабки и бухло.

Марина была довольна, по крайней мере, тем, что за рулём у нее слишком много хлопот, чтобы впасть в отчаяние от склада личности своего будущего соседа. Управляя автомобилем, она обычно чувствовала, что всё под контролем, и любой повод для волнения представал в так любимом в их семействе розовом цвете. Поэтому она лишь ухмыльнулась дерзости Бори и сказала:

– Тут, увы, мы тебе ничем не поможем.

– Я так и знал. – признался Борис.

Микрорайон класса «люкс» и того же уровня апартаменты произвели на мальчика ещё большее впечатление, чем дорогая машина. Он почему-то порывался что-нибудь разрушить, разбить или обгадить вместо того, чтобы восхищаться изыском и красотами. Однако Марина вскоре поняла, что Боря держит себя в руках и все озвучиваемые им угрозы – суть лишь фантазии, смелые, но далёкие от осуществимости. С этой минуты он даже начал вызывать в ней симпатию – эдакий буйный, но в общем-то безобидный малый. Тем более она обрадовалась, что при встрече с Элей он не обратил на девочку никакого внимания. Его умом полностью завладели панорамные окна с видом на набережную, бронзовые люстры, просторные, уставленные дорогой мебелью комнаты и само количество их. Его жадный взгляд блуждал от одной примечательной детали к другой и ни на чём не мог остановиться. Мальчик, казалось, потерялся и утратил дар речи в этом царстве роскоши. Он переходил из комнаты в комнату и в каждой отыскивал диван, чтобы плюхнуться на него, испытав действие пружин, а потом сидел и глазел по сторонам. Марина и Эля с пониманием отнеслись к шоку провинциала. Но настал момент, когда тётя решила привести племянника в чувство.

– Боря, твоя комната – вон там. – сказала она. – Рядом комната Эли. Если тебе что-нибудь будет нужно, обращайся к ней или ко мне.

– Да, Боря, располагайся. – продолжила мысль мамы дочь. – Мы не будем тебе мешать.

Мальчик встал с дивана как ни в чём ни бывало. Эмоция потрясения мигом сошла с его лица. Кажется, Боря решил, что не должен демонстрировать родственникам свою бескрайнюю зависть. Ему тоже есть чем гордиться. Он сильный, смелый, в Кирове он член большой компании. Может быть, они станут бандой.

– Благодарю. – сказал Боря. – Но скажите, чем же мне может помочь Эля? – Его лицо изобразило презрение. – Я уж сам как-нибудь разберусь.

– Да пожалуйста. – бросила Марина. Она не потерпит неблагодарного отношения.

Боря закрылся с чемоданом в выделенной ему – то есть своей – комнате и до вечера не выходил из неё. Марина не знала, как ей себя вести – может ли она доверять этому мальчику и всё-таки отправиться в бассейн или лучше будет дождаться его выхода и поговорить о его планах. На Элю же присутствие гостя, пусть и незримое, не оказало как будто никакого влияния. Она как обычно светилась своей нежной, осторожной улыбкой и чередовала занятия биологией с употреблением яблочного пирога. Марина знала, что дочь не любит обсуждать людей и поэтому не предлагала ей странное поведение Бори как тему для разговора. Но поскольку нервное состояние никак её не отпускало, она зависла в мессенджерах и написала всем своим близким, дальним и даже позабытым подругам. Халат ей пришлось сменить на почти официальные джинсы. Впервые за долгое время Марина решила заняться кулинарией и приготовила суп.

– Мне супов и в Кирове хватало. – отверг предложение тёти Борис, когда под вечер наконец вылез из комнаты. – Я лучше себе пиццу закажу.

– Дружок, – ласково обратилась к нему Марина, – ты так бюджет свой раньше времени не истратишь?

– Эм. – сказал Боря. – Вы думаете, мы совсем нищие? Я пиццу себе не могу заказать?

– Пожалуйста, пожалуйста. – Марина и сама сожалела о сказанном и вышла из кухни.

Когда он ушёл, – и кто бы знал, куда – она выбросила корочки от пиццы, вымыла чашку богемского фарфора и решила по возвращении Бори провести с ним беседу. Она не могла упрекнуть его в очевидно оскорбительном поведении, однако полускрытые, полуявные сигналы раздражения с его стороны портили ей настроение и атмосферу в доме. Она должна попробовать выяснить, что ему не нравится, чем он может быть недоволен. В конце концов он ещё ребёнок, тем более – из неблагополучной семьи. Как бы всё это ни злило саму Марину, ей стоит проявить терпение и дать понять Боре, что здесь его любят. Ей было грустно сознавать, что это неправда, но она не сомневалась, что сможет изобразить благодушие. И если бы Боря тем вечером вернулся в свой новый дом, то он наверняка бы остался доволен обходительностью Марины. Но заявился он только под утро.

Марина как раз спускалась на утреннюю пробежку и находилась в недоумении из-за исчезновения Бори. Он шёл, немного покачиваясь и напевая неизвестную для неё песенку, к соседнему подъезду. Марина проследовала за Борей и пресекла его неудачные попытки воспользоваться ключом.

– Боря, ты чего? – сказала Марина. – Это ведь не тот подъезд.

– А, пардон. – ответил Боря. Его рассеянный, какой-то мутный взгляд не оставлял сомнений: ночь он провёл в питейном заведении.

– Ты где был? – изумилась Марина. – Ты почему в таком состоянии?

– По делам ходил. – объяснил Боря.

– И как?

– Я всё уладил.

– Но ты пьян! – возмутилась Марина. – От Бори неприятно пахло чем-то кислым.

– Извините, – признал неудобство Марины мальчик Борис, – немного отпраздновал свой приезд.

Вскоре она поняла, что говорить с ним о серьёзных вещах бессмысленно. Марина проводила гостя домой, проследила, чтобы он принял душ и улёгся спать. Чтобы сбросить напряжение, она всё-таки вышла на пробежку и проделала немалый путь: калькулятор шагов показывал пятнадцать километров. Утомлённая своим отчаянным бегом, Марина сидела на скамейке в двух дворах от своего дома и не хотела возвращаться в квартиру, где племянник перевернул всё верх дном. Но она знала, что ей придётся, потому что она никогда не пасовала перед трудностями. После того, как её бросил муж, она строила свою жизнь так, чтобы избегать зависимости от непутёвых людей и – вместе с тем – проблем, вызванных нарушенной душевной организацией, а потому нерешаемых. И ей было очень грустно из-за того, что вновь приходится иметь дело с неосознанным человеком.

Дома её ждал небольшой, но приятный сюрприз – Эля приготовила для мамы киноа с овощами и вымыла всю посуду. Она сообщила маме, что Боря всё ещё спит и не причиняет ей никаких неудобств. Марина брезговала принимать душ после племянника, но, к её удаче, Бориных следов она не обнаружила во всей ванной. Решившись остаться в халате, Марина съела ленч и, движимая потребностью хоть с кем-то провести серьёзный разговор, спросила у дочери:

– Эля, ты определилась с университетом?

– Пока нет, мама. Никак не могу выбрать.

– Эля, ну когда же? Остаётся всего месяц, нам надо покупать билеты.

– Ещё больше месяца, мам. Я скоро определюсь. Жаль, что нельзя поступать во все сразу!

Марина вдруг поняла, что её жизнь идёт под откос. Последние лет десять ей было не на что жаловаться, и особенно приятно ей было сознавать, что всё это – результат её труда. Но вот, словно огромная туча над побережьем, в её жизнь ворвались проблемы. Наверняка так и задумано – Эля, талантливая, трудолюбивая девочка упустит свои возможности из-за излишней мечтательности, а племянник либо прибьёт её сгоряча, либо выведет из себя и спровоцирует на противоправные действия. У Марины было такое чувство, будто бы почва уходит из-под её ног. Она теряла всякую опору. Дав ещё один строгий наказ дочери по поводу университета, Марина уже не верила, что её действия в этом мире будут иметь эффект. Она почувствовала себя беспомощной и решила забыться сном.

Похоже, это было верное решение, по крайней мере по пробуждении Марина ощутила прилив сил. Она не помнила, чтобы ей что-то снилось. Тепло, пришедшее в город, убаюкивало её и подогревало ослабшую веру в лучшую судьбу. Марина оглядела свою роскошную комнату – мебель, картины, статуэтки, – запас прочности в её жизни велик! Если дочь продолжит жить в присущей ей неопределенности, она выберет университет за неё. И это будет Берлинский. Марину захлестнули фантазии о жизни Эльвиры на немецкой земле. Увлеченные, деловые профессора; вольнодумные, но серьёзные ребята-студенты; лекции в старинных корпусах; микроскопы, баночки-скляночки; общежитие. И она обязательно будет навещать дочь, как минимум – раз в месяц. Какое счастье, что она в состоянии позволить себе приезжать в Берлин хоть каждую неделю. Марина бы ещё долго мечтала, но вдруг ей показалось, что в гостиной переговариваются. Она накинула тапочки на свои голые ноги и на цыпочках подошла к двери. Действительно, какие-то голоса. Как ни прислушивалась, она не смогла расслышать ничего конкретного и распахнула дверь. Её взору открылись Эльвира и Борис.

– Ой, мам, мы тебя разбудили? – взволновалась Эльвира.

– Э-э… Да нет. А у вас тут что?

– Ничего, всё хорошо. Я предложила Боре помощь с экзаменами. У него мало баллов ЕГЭ, ему нужно хорошо сдать вступительный.

– Вот как.

– Ага. – сказал Боря. Он был уже достаточно свеж и ничем не выдавал обстоятельств своего возвращения в эту квартиру. Что Марину удивило, так это непонятной формы кепка, покрывавшая его голову, и платок, повязанный на шею. «Какие-то рокерские штуки» – подумала мать семейства. – Вот только я вам, – он показал в сторону Марины, – уже говорил насчёт институтов. И ещё раз повторяю для всех: они мне нахрен не сдались.

– Но Боря, ведь… – начала Эля.

– Нет, стоп. – прервала её Марина. – Ради бога, Боря, это твоё дело. Не хочешь учиться, не надо, тебя никто не заставляет. Да, твоя мама расстроится, но разве тебя это волнует?

– Меня… – пытался вставить словечко Борис.

– Но! – перебила его Марина. – Чтобы в таком виде, как утром, я тебя больше не видела, ты понял? Ты здесь гость, поэтому принимай наши правила.

Боря, надевая ботинок, молчал, но скалился – правый угол его губ потянулся к носу. Одевшись, он выпрямился и бросил напоследок:

– Моё почтение!

Снова ощутив усталость, Марина отправилась на кухню и попросила дочь её не тревожить. Она поела суп, который сама же накануне приготовила, и похвалила себя за вкусное блюдо – так поступать её когда-то научила психолог. Посуду она оставила для дочери – той всё равно, кроме зубрёжки, особо нечем заняться. Закрывшись в своей комнате, она стала фантазировать о том, что ей готовит день грядущий – понедельник. Офис – это её стихия, место, где Марина блистала и умом, и грацией, и стрессоустойчивостью. На понедельник был назначен совет директоров, и им – шести мужчинам и Марине – предстояло решить, расширять ли бизнес на восток. Впервые за долгое время так близко столкнувшись с провинциалом, Марина начинала сомневаться, что справа за МКАДом хватит кадров хотя бы на несложное дело ритейла бытовой техники и электроники. Но самое страшное уже произошло – её личная жизнь стала влиять на принятие бизнес-решений. И вообще, не взять ли ей на завтра отгул? Она позвонила боссу, чтобы признаться: в организм, похоже, пробралась какая-то хворь. Но Иннокентий Максимович зарубил притязания Марины на отдых. Завтра она должна быть в офисе. Их ждёт очень важное и непростое обсуждение. Он знает, что Марина не подведёт. Она не могла отказать. Да, она будет. Чтобы как-то снять стресс, Марина отправилась за покупками.

Марина как раз доставала из багажника машины пакеты с обновками, когда из подъезда вышел Боря, а следом за ним, будто догоняя его, выскочила Эля. Оба, заметив Марину, остановились.

– Что происходит? – строго спросила Марина.

– Я хотела, чтобы он тёте Наде позвонил. – сказала Эля. – Она же волнуется, наверное.

– Мне не до этого сейчас. – бросил Боря и хотел идти.

– Стой. – сказала Марина. – Чем ты так занят?

– Поступлением, вы же знаете.

– Сегодня воскресенье.

– А ваше какое дело? Вы себе вещичек накупили, вот и радуйтесь. – он показал на пакеты, в ряд стоявшие у ног Марины.

– Боря…

– И дочке своей скажите, что в такую дрянь, как шахматы, я с ней не буду играть никогда.

«Вот паршивец» – подумала Марина. Но ей не оставалось ничего, кроме как отпустить Борю на все четыре стороны. Он завернул за угол дома и скрылся из вида. Эля, какая-то безутешная, подошла к маме, чтобы помочь донести сумки. За свою неизменную, даже в трудные минуты, заботливость она была вознаграждена мамой новой толстовкой. На ней был изображён зверофрукт, на манер тех, какими Эля в качестве стикеров пользовалась в мессенджере. Дочь, снова изобразив безмерную, очевидно наигранную радость и умиление, долго благодарила маму. Примеряя толстовку и так, и эдак, она выглядела очень довольной. Эля даже предложила маме посмотреть фильм. Марине пришлось отказаться, сославшись на расшатанные нервы. Но на самом деле она была рада тому, что инцидент с Борей, казалось, был оставлен в прошлом. И её сильно смутило, когда Эля начала разговор о двоюродном брате:

– Мама, а ты понимаешь, почему Боря такой?

– Такой… какой?

– Ну не знаю. – растерялась Эля. – Такой отстранённый.

– Ну… – Марина подбирала слова. – Он мальчик, у него непростой возраст, непростые условия жизни. У него есть поводы быть недовольным.

– Но он не хочет принимать помощь…

– Это нормально, дочь. Сейчас он верит, что со всем справится сам.

– Мне кажется, он не собирается никуда поступать. – Элины глаза наполнились влагой, но быстро подсохли.

Марина заёрзала в кресле. Ну что она может сказать дочери?

– Это не совсем наше дело. Нас попросили только принять его на эту неделю.

– А может быть, – не унималась Эля, – может быть, мы попробуем его уговорить?

– Бесполезно. – сказала Марина. – Даже если уговорим сейчас, он бросит институт потом. Он сам должен выбирать и мотивировать себя.

– Хм… – Эля задумалась и как будто потеряла интерес к разговору. Она пошла на кухню, и вскоре до Марины донёсся звук соковыжималки. Эля вернулась с двумя стаканами – один она протянула маме. Марина, листавшая журнал, поблагодарила дочь.

– Мам, – сказала Эля, – а ты думаешь, Боря когда-нибудь найдёт свой путь?

– Э-э… – Марина чуть не поперхнулась соком. – Не знаю, не думала об этом.

– Вообще-то мне кажется, что он способный парень. Он бы мог чем-нибудь заниматься, если бы захотел.

– Возможно. – сказала Марина. – Не подумай, что я такая чёрствая, но сколько я ни пыталась помочь людям измениться, из этого ничего не получалось. Поэтому я не хочу больше пытаться, не хочу снова расстраиваться.

– Ясно. Я попробую предложить ему свою помощь ещё разок, через день-два.

– Ну, – Марина внимательно посмотрела на дочь, пока та расставляла книжки по алфавиту, – попробуй, попробуй.

Ночью Боря снова отсутствовал, и Марина долго ворочалась в кровати, неспособная заснуть. Завтра её целый день не будет дома, и все ли окажутся живы-здоровы по её возвращении? А не случится ли чего-нибудь с квартирой? Марина злилась на саму себя: за то, что такая мнительная. В конце концов Боря не идиот и не станет подставляться. Вряд ли он решится её обнести, учитывая то, что все подозрения сразу падут на него. Но вот если его угораздит завести себе дружков из какого-нибудь соответственного общества… Марина уже хотела идти звонить Наде, чтобы та приехала и как-то повлияла на сыночка. Но перекусив остатками салата с тунцом и фасолью, она благодарственно приняла – в четвёртом часу – от чуть успокоившегося мозга возможность поспать.

На совете директоров она никак не могла сконцентрироваться. Выступал, например, Иннокентий Максимович. Презентовав собравшимся подробнейший отчёт о результатах деятельности компании в Москве, он взывал к знаниям и интуиции коллег: нужно было решить, оправданным ли будет расширение на восток. Иннокентий Максимович анализировал опыт конкурентов, временами удачный, но также порой и провальный. Пытаясь извлечь уроки из их ошибок, он обращался к директорам с требованием дать оценку деятельности конкурента и указать на его просчёты. Когда слово дошло до Марины, она выдала довольно сумбурную, но достаточно абстрактную и лаконичную речь, чтобы её нельзя было заподозрить в халатности. Дескать, маркетинговая стратегия не была продумана, не был учтён совершенно специфический склад личности типичного потребителя. В этом месте её попросили остановиться и рассказать поподробнее.

– Ну, вы знаете, регионы… Уровень жизни невысокий и люди откровенно завидуют тем, кто побогаче. А я вижу, что у этого конкурента фокус был сделан на изысканность интерьера магазинов. На мой взгляд, покупателя из глубинки это скорее отталкивает.

– Очень ценное наблюдение, Марина! – похвалил Иннокентий Максимович.

– Позвольте! – запротестовал Гавриил Богданович. – Я обратного мнения. Ведь люди хотят приобщиться к роскоши хоть так, хоть эдак, и полчаса в хорошо обставленном магазине – это для них большая радость.

– Я не согласен! – признался ещё один директор, Тимофей Ильич. – Такие интерьеры вызывают только недоверие…

Завязалась донельзя оживлённая беседа, спор. Марина, его породившая, участия в нём не принимала. Её мысли были заняты домом, дочкой, племянником. Она, конечно, следовала взглядом за перемещением источника звука, но не более того. И это при том, что дискуссии – её стихия. Перебить выступавшего, разбить его аргументы, выставить посмешищем никогда не стоило Марининого труда, только не в этот раз. У неё не было ни желания, ни сил вникать в суть речи коллег, хоть она и знала, что нашла бы куда более оригинальные и тонкие аргументы, чем они, давно утратившие наблюдательность развратники. Но тем утром Марина даже немного завидовала энтузиазму директоров, ведь и ей хотелось бы, как прежде, не иметь иных забот. Но какое ей дело до расширения фирмы на восток, когда дома Эля осталась наедине с двоюродным братом при том, что испытывает к нему некоего характера интерес. Ведь она постоянно говорит о нём, хочет ему помочь, о нём позаботиться, спасти его. Только ли высокие побуждения движут девочкой Элей? Да, влечение, которое она, очевидно, имеет, сильно преображено её сознанием, сознанием хорошей девочки. Но в компании человека, гораздо более открытого своим страстям, находясь с ним долгие часы и даже дни, не услышит ли и Эля тихий шёпот иных струн своей души? Марине стало не по себе от таких мыслей. Способная на критику своих размышлений, она уповала на то, что приписывает дочери нечто такое, что свойственно ей самой. Наверное, окажись она в возрасте Эли в компании такого развязного типа, она бы вела себя по-другому. Такие мальчики-то ей, школьнице, и нравились. Но Эля, она же другая? Наверное, она полюбит какого-нибудь увлечённого профессора? Студента-романтика? Или всё-таки в каждой даже самой послушной дочке скрывается – где-то глубоко – природное, свободолюбивое существо? И даже факт наличия родственных уз вовсе не успокаивал тревог Марины. Напротив, ей почему-то казалось, что скромница Эля скорее почувствует себя в праве на близость с кем-то, кто покажется ей безопасным и родным – ну а с кем тогда, как не с двоюродным братом? Повезло им ещё, что Боря своими горячностью, резкостью, бесшабашностью не даёт к себе приблизиться и считать себя какой-то особенно надёжной фигурой. И почему, кстати? Уж не потому ли, что этот глухой к тонким материям, как кажется, мальчик, улавливает вибрации, исходящие в его адрес от девочки Эли? Встревоженная, даже испуганная собственными же рассуждениями, Марина была даже рада, когда босс призвал её взять слово.

– Марина, что вы молчите? О чём вы думаете?

– Я… О расширении на восток.

Лица мужчин изобразили улыбки. Смешки если и были, то очень сдержанные.

– Так и что же? – спросил Иннокентий Максимович.

Марине повезло: в переговорную зашла секретарша. На подносе она несла несколько чашек кофе.

– Я буду голосовать против. – призналась Марина.

– Ого! – Иннокентий Максимович обвёл взглядом аудиторию. – Поделитесь с нами, почему?

– Я считаю, что нам будет сложно понять нашего покупателя и как-то с ним уживаться. Изначально мы ориентировались на клиентов, близких нам по духу, обеспеченных и успешных, и я не понимаю, чего ради мы так резко меняем курс.

– Марина, но и на востоке есть успешные люди. Они не хотят заказывать технику у кого попало.

– Пусть в Москве заказывают, если так хотят. Наш имидж ваше расширение не украсит.

– Наша основная задача – нарастить оборот. Вы думаете, мы не справимся?

– Думаю, справимся, но не такой ценой для имиджа. Я против.

– Да, но все директора за.

– Что же, пусть.

Ей было не привыкать оставаться в единоличной оппозиции. И всё же это был случай особый, ведь Марина понимала, что на её решение повлиял опыт сожительства с родственником-провинциалом. Ну, она предупреждала Иннокентия Максимовича, что ей нужен отдых. И пусть теперь не избегает смотреть на неё вот так, как избегает сейчас.

Но было уже поздно. Коалиция сформировалась и перестала обращать всякое внимание на Марину. Ей же вроде и лучше – можно отдаться течению мыслей, таких далёких от предмета совета директоров. Но Марину исключённость из общего дела выводила из себя. Достаточно того, что её вывели за скобки происходящего дома. И ладно, если бы без неё можно было обойтись. Но ни тут, ни там ничего путного не выйдет, если Марина устранится. Достаточно только взглянуть в лица Гавриила Богдановича, Тимофея Ильича, чтобы понять: то, что ими движет – слепая жажда экспансии, – так грубо и порочно, что наверняка если и не загонит фирму в гроб, то обернётся какой-нибудь катастрофой, устранять последствия которой доверят кому? Конечно, Марине. Она начинала испытывать отвращение от вида этих одетых в дорогие костюмы, часы, очки, побрякушки сладострастников. Наверняка у каждого на уме лишь поход в сауну после того, как вопрос директората удастся решить как можно скорей. Она решила протестовать.

– Позвольте. – перебила Марина Тимофея Ильича.

– Марина, что такое? – Иннокентий Максимович вздёрнул брови вверх.

– Мы не должны расширяться. Нет, ни в коем случае. Это разрушит не только наш имидж, но и финансовую стабильность. Кредиты будут под страшные проценты. Где вы найдете достойных подрядчиков на востоке?

– Марина, Марина, стойте. – перебил её Иннокентий Максимович.

– Нет, это вы стойте! Вы чёрт знает что делаете.

– Марина? – изумился босс. – Вопрос уже решён.

– Да? Ну и пожалуйста. Расхлёбывайте потом сами.

Марина встала и, сопровождаемая взглядами мужчин, слушать не хотевшая их увещеваний, покинула аудиторию. Ей вдогонку кто-то бросился, кажется, Тимофей Ильич, расчувствовавшийся от того, как жёстко, грубо она его перебила. Но Марина не дала себя догнать, уверенным, почти что армейским шагом проследовав в свой кабинет. Вот только на душе у неё было так тоскливо, что хоть плачь. Никто её не хотел слушать и все попытки вразумить окружающих, добиться от них хоть какой-то смышлённости оказались тщетны. Когда это началось и когда закончится? Марина вспомнила слова покойной мамы, которая – по простоте душевной – любила говорить, что за чёрной полосой приходит белая или, уж во всяком случае, не такая чёрная. Но она не знала, как ей это поможет. Зато совершенно неожиданно она ощутила потребность позвонить своей сестре, Наде, и не с тем, чтобы пожаловаться на её сына, а просто так, поделиться переживаниями. Надя не заставила ждать себя и нескольких гудков – сразу видно, одинокая душа.

– Как у тебя дела? – спросила Марина.

– Потихоньку, Марин. Знаешь, нам тут много не надо для счастья. Вот, встала, кашку себе приготовила, с мёдом, с вареньем. Мёдом у нас соседка торгует, но мне две баночки просто так дала, мы давно дружим. Хотела с утреца за молочком сходить, но не встала – сил нет. Теперь только в среду привезут. Надо бы мне к врачу пойти, к хирургу наверное, нога всё болит, еле хожу. До магазина дойду – уже хорошо. А раньше вот – выйду, сразу на рынок на другой конец города, там мяса куплю, огурчиков солёных, капусты квашеной, яиц два десятка, хлеба три буханки, творога полкило, сыра грамм четыреста, фруктиков каких-нибудь, овощей разных. А теперь нет сил. Что с Борькой будет, если я помру? Кстати, как он там?

– Хорошо, но, знаешь, гуляет много.

– Ну, что ж поделать, молодой, пусть гуляет. А что там с поступлением-то?

– Это пока неизвестно. Как станет понятно, я тебе позвоню.

– Хорошо, Марин. А то уж я не знаю, радоваться мне или огорчаться. Встала-то я довольная, кашки поела, с мёдом. Варенье я сама готовлю, то из чёрной смородины, то сливовое. А потом чай буду с баранками пить. Сыр у меня кончился…

Заботы сестры Марине были мало близки, и всё-таки тем утром она была отчего-то рада, что та у неё есть, какой-никакой родственник. Надя даже осведомилась о состоянии Марининых дел, но что ей было сказать? Она призналась, что на работе не обходится без неприятностей, а ещё она переживает за дочь, которая тоже, между прочим, поступает.

– Ну, твоя-то наверное точно в бауманку. – предположила сестра.

– Да нет, не совсем.

Сёстры распрощались, и жизнь каждой пошла своим чередом. Марина вплоть до обедненного перерыва раздавала поручения, нервируемая тупостью подчинённых. Если бы не ситуация дома, едва ли она решилась бы делегировать им хоть какую-то ответственность. Например, контракт с фондом защиты природы, который по её задумке должен был значительно улучшить имидж компании, едва не был сорван из-за плохого английского её сотрудника. Но в тот день ей было уже всё равно. Пусть всё идёт так, как идёт.

В кафе, на обеде, к ней подсел Тимофей Ильич – ещё один аксакал компании, сотрудник «первого дня» её существования. Внешне брутальный, лысый, с широкой грудиной, он имел, видимо, тонкую душевную организацию. Во всяком случае Марина точно знала, что за внешностью чуть заплывшего воина-спартанца на пенсии в нём скрывается чудесная, игривая и нежная женщина. Это было доподлинно известно Марине из опыта совместных с Тимофеем игрищ. Многие годы тому назад, когда между ними пробежала искорка и Тимофей даже порывался сделать ей предложение, в самый ответственный момент он признался ей, что любит меняться ролями, обращаться в дамочку. Марина тогда едва справилась с ударом. Ещё один мужчина – на этот раз своей извращённостью – порушил её надежды. Строить с ним серьёзные отношения она была не готова. Но вот разнообразия и забавы ради поиграть в Тимофеевова любовника она решила себе позволить. И так втянулась, что атрибуты этой игры пропали из их укромного тайничка лишь пару лет спустя.