Текст книги "Жак Лакан: введение"

То есть так получилось, что собственным аналитиком Лакана стал один из ключевых теоретиков того направления психоанализа, которое французский психоаналитик ругал как только мог, считая его предательством Фрейда, предательством психоанализа. Свою миссию он видел в том, чтобы с этим предательством бороться – бороться путем возвращения к учению Фрейда, к бессознательному, к произведенной австрийским гением революции.

В это же время, то есть в 1930-е годы, Жак Лакан развивает свою первую зрелую концепцию, которая впоследствии принесла ему известность и благодаря которой он по сей день известен многим людям. Вероятно, она наиболее проста для понимания. Речь идет о его концепции стадии зеркала.

К 1936 году у Лакана формируется уже более-менее целостное понимание концепции, и с этими идеями он едет на конгресс Международной психоаналитической ассоциации (далее – МПА). То, что там происходит, – это в концентрированном виде иллюстрация отношений Лакана с мировым психоаналитическим истеблишментом, который его не принимал, не видел его значимости и, по большому счету, не понимал.

Отношения Лакана с МПА как-то с самого начала не сложились. Причем это проявлялось и до конгресса – в истории с Фрейдом, который очень сдержанно откликнулся на присланную ему работу молодого психиатра, в истории с Рудольфом Левенштейном, который уже тогда был значимой фигурой в мировом психоанализе. История на конгрессе – еще одно звено в этой цепи недопониманий.

Конгресс проходил в 1936 году в австрийском Мариенбаде. Это такой городок в тогдашней Австро-Венгрии, а ныне – в Чехии. Место было выбрано неслучайно – рядом с местом жительства Зигмунда Фрейда, который к тому моменту уже был пожилым человеком с ограниченными возможностями для путешествий. Лакан приезжает на конгресс для того, чтобы презентовать свои идеи относительно стадии зеркала. По его мнению, разработанная концепция представляет собой огромный вклад в развитие теории психоанализа. Он считал, что тем самым заполняет ту лакуну, которая оставалась у самого Фрейда. Здесь необходимо отметить, что у Фрейда есть работа о нарциссизме, где он размышляет о том, как формируется человеческое Я. Ведь человек не рождается с Я – Я возникает на каком-то этапе. Фрейд задается вопросом, на каком этапе и как оно возникает. Но этот вопрос остается у него без ответа. Как считал Лакан, с помощью своей концепции стадии зеркала он как раз эту лакуну и заполняет[8]8
  Подробнее см. лекцию 2.


[Закрыть].

И вот он приезжает на этот конгресс, очевидно ожидая если не фурора, то как минимум того, что его выслушают. Но происходит неприятный конфуз. На конгрессе есть регламент, и по этому регламенту у каждого выступающего есть десять минут. Лакан выходит и начинает говорить, но эти десять минут очень быстро проходят – а Лакан еще толком ничего не успел сказать. И президент МПА, небезызвестный Эрнест Джонс, биограф Фрейда, просто прерывает выступление: мол, молодой человек, ваше время истекло, спасибо.

Для Лакана это была неприятная история. Он покинул конгресс, не дождавшись его окончания (и отправился в Берлин – смотреть Олимпийские игры). Никто не понял значимость этого выступления, никто не понял значимости фигуры Жака Лакана. Что неудивительно – мировой психоанализ тех лет занимал конфликт Мелани Кляйн и Анны Фрейд.

Скажу буквально пару слов о личной жизни Лакана. Он был женат дважды. Первый брак был заключен с Мари-Луиз Блонден в 1934 году. От Мари-Луиз у Жака было трое детей: две дочки и сын. Однако Лакан не был примерным семьянином и позволял себе изменять жене. Его самый яркий роман случился с Сильвией Батай – актрисой и на тот момент женой Жоржа Батая[9]9
  Жорж Батай (1897–1962) – выдающийся французский литератор, философ.


[Закрыть]. Сильвия и Жал Лакан заключили официальный брак в 1953 году. В 1941 г. Сильвия родила Лакану дочку Жюдит, которая стала его четвертым и любимым ребенком. Впоследствии она унаследовала львиную долю имущества отца. А мужем Жюдит стал Жак-Ален Миллер – знаковая фигура для современного лакановского психоанализа, человек, которого сам Жак Лакан, по сути, сделал своим интеллектуальным наследником, поручив ему распоряжаться собственным идейным наследием.

Что еще происходило с Лаканом в 1930-е годы? В 1938 году он наконец-то становится тренинг-аналитиком, то есть получает возможность брать учеников. А надо сказать, что учеников он к себе привлекал и очень много. Подобная популярность Лакана впоследствии стала одной из причин недоразумений и разбирательств с МПА.

Дальше начинается Вторая мировая война. За время Второй мировой войны Лакан не публикует ни одной работы и в целом ведет себя очень тихо. С одной стороны, он не становится коллаборационистом, то есть он не поддерживает правящий режим Виши. А с другой стороны, не присоединяется к сопротивлению.

Дальнейшие любопытные интеллектуальные события в жизни Лакана происходят с конца 1940-х годов. Так, например, он пытается поучаствовать в том конфликте, который происходит в мировом психоаналитическом сообществе – конфликте Анны Фрейд и Мелани Кляйн. В этом конфликте он занимает позицию Мелани Кляйн, считая, что его идеи в принципе движутся в ту же сторону, что и ее. Идеи Анны Фрейд, развивавшей эго-психологию, были для Лакана объектом постоянной критики.

Однако сама Кляйн особого интереса к идеям Лакана не проявляла. По понятным причинам – она не понимала, в чем именно эти идеи заключаются. Идеи Лакана не понимают. При этом его считают как минимум человеком значимым во французском контексте, человеком, с которым необходимо считаться (он был тренинг-аналитиком, привлекавшим к себе огромное количество учеников). В этом качестве Мелани Кляйн с ним встречается и общается. И когда Лакан пообещал ей перевести ее книгу о психоанализе у детей на французский язык, это ее в некотором смысле подкупило.

Однако с переводом этой книги вышла неприятная ситуация. Лакан поручил переводить эту книгу одному из своих учеников. Тот перевел первую часть и отдал перевод учителю. Вторую часть книги переводил другой ученик. И когда стали искать первую часть, то выяснилось, что Лакан ее просто потерял. Узнав об этом, Мелани Кляйн, естественно, в Лакане разочаровалась и больше им особо не интересовалась. Таким образом, их отношения так и не сложились.

При этом Лакан активно опирался на многие идеи Кляйн и часто упоминал ее в своих работах – депрессивную и параноидно-шизоидную позицию, идеи о «бессознательной фантазии».

Конец 1940-х годов открывает новый этап в творчестве Лакана – этап, связанный с его увлечением структурализмом, которое начинается с изучения работ Клода Леви-Стросса, чья публикация 1949 года «Элементарные структуры родства»[10]10
  Lйvi-Strauss C. Les structures йlйmentaires de la parentй. Paris: Presses universitaires de France, 1949.


[Закрыть] знаменует собой расцвет структурализма во Франции. Структурализм выдвигался как альтернативный подход доминировавшим тогда направлениям гуманизма и экзистенциализма. Если экзистенциализм и гуманизм говорили о свободе человека, о том, что человек – это совокупность совершенных им поступков, что «существование человека предшествует его сущности» (то есть ты становишься тем, кто ты есть, не в силу какой-то твоей изначальной сущности, но в силу тех решений, которые ты принимаешь в ходе своей жизни), то структурализм, наоборот, говорил о том, что человек предопределен теми структурами, внутри которых он находится. Свобода – иллюзия, а на самом деле все определяется теми системами, элементом которой человек становится после своего рождения и социализации. Человек – элемент структуры или комплекса структур (в частности, структур родства), которые почти полностью его определяют.

Про Леви-Стросса и его идеи мы поговорим подробнее чуть позже. В данный момент будет достаточно упомянуть, что Леви-Стросс и в целом антропологи обратили внимание на то, что структуры родства бывают разные. Это имело непосредственное отношение к психоанализу – в частности, к идеям Фрейда об Эдиповом комплексе. Является ли этот Эдипов комплекс чем-то универсальным?

Эдипов комплекс подразумевает наличие мамы, папы и ребенка. А антропологи описали такие сообщества, где никакого отца не было, или же где он был отодвинут на задний план. В этих сообществах структура родства была организована иначе: там была мама и ребенок, а отцовская фигура замещалась дядей, то есть братом матери. Можно сказать, что никакой эдипальной структуры тут возникнуть не могло, потому что не было отца, не было такой клеточки в структуре, которую отец мог по праву занять. Из этого можно было сделать вывод, что размышления Фрейда про Эдипов комплекс имеют отношение только к западной культуре и только к определенному этапу ее развития. То есть они применимы только для размышлений о нуклеарной семье: мама, папа, ребенок. А там, где есть иные структуры родства, там действуют уже другие механизмы.

В 1950 году Лакан знакомится с Романом Якобсоном, человеком, который внес огромный вклад в развитие структурной лингвистики. У Якобсона Лакан заимствует целый ряд важных для себя мыслей – о структуре языка, о метафоре и метонимии. Впоследствии он все совмещает и возникает его собственная концепция психоанализа, положенная на фундамент структурной лингвистики. В рамках своих увлечений структурализмом Лакан и формулирует свою известную концепцию бессознательного, структурированного как язык[11]11
  См. лекцию 3.


[Закрыть].

Надо сказать, что Лакан в целом дружил с большим количеством выдающихся умов своего времени. Так, например, Лакан дружил с Мартином Хайдеггером, общался с ним, читал его работы. Лакан встречался с Карлом Густавом Юнгом. Кстати, именно во время этой встречи Юнг и рассказал ставшую знаменитой историю о том, как они с Фрейдом приехали в Америку. И Фрейд, повернувшись к Юнгу, сказал: «Мы привезли в Америку чуму», имея в виду психоанализ.

Знакомство Лакана со всеми этими выдающимися умами XX века все равно развивается по одной и той же схеме. Все знают, что Лакан – если не гений, то как минимум очень значимая фигура, но при этом никто его не понимает. Известны замечания и Леви-Стросса, и Хайдеггера по поводу того, что они не понимают ничего из того, что Лакан пишет или говорит.

Например, Леви-Стросс в своем общении с Морисом Мерло-Понти, еще одним собеседником Лакана, сетовал: для того, чтобы понять Лакана, его, наверное, надо читать по пять-шесть раз. Но, как замечал Леви-Стросс, у него просто не было столько времени. Поэтому он просто дружил с Лаканом, совершенно не понимая, в чем суть его идей. С Хайдеггером было то же самое. Когда тот получил копию лакановских „Йcrits“, изданных в 1966 году, то признавался одному из своих приятелей, что ничего для себя из этой книжки вынести не смог. А потом еще добавил: похоже, нашему психиатру самому нужен психиатр.

То есть Лакана не понимали. И дело не в том, что люди, которые пытались его понять, сами были недостаточно умными. Нет, его не понимали даже такие люди, как Хайдеггер. А Хайдеггер – это человек, которого самого достаточно трудно понять. Если даже он не мог понять Лакана, значит, в лакановских текстах действительно было что-то предельно непрозрачное, непонятное, недружелюбное для читателя.

И тут можно поразмышлять о том, почему вообще Лакан так непонятно выражался. Мог ли он выражаться более ясно? В принципе, да, мог. Есть как минимум одно его интервью, которое он дал газете „L’Express“, где – не знаю, заслуга ли это журналистки или еще что-то – Лакан ясно, четко формулирует свои идеи: в чем суть психоанализа, учения Фрейда и его личных работ, их значимости для психоанализа. Если кто-то хочет начать знакомство с Лаканом, но не хочет читать какие-то введения или пояснения, то можно начать с этого интервью[12]12
  Les clefs de la psychanalyse // Entretien avec Madeleine Chapsal paru dans L'Express du 31 mai 1957, № 310.


[Закрыть].

Так почему же Лакан так непрозрачно мыслил – по крайней мере, на письме? С одной стороны, можно сказать, что у него, как у гения, разум был устроен специфическим образом. Отсюда столь туманные выражения. Есть еще точка зрения, согласно которой Лакан боялся, что его идеи могут украсть, что вокруг все только и думают о том, как бы украсть его идеи. Соответственно, способ быть непонятным – это способ в некотором смысле замаскировать свои идеи, сделать так, чтобы их не могли украсть. Другое объяснение – к середине XX века психоанализ стал настолько популярен, что почти все были в курсе идей Фрейда, психоанализ перестал быть чем-то загадочным – люди приходили к психоаналитикам и уже наперед знали, что будет происходить, как мыслит их аналитик и к чему все в конечном счете вырулит. Вернуть психоанализу непрозрачность, сделать психоаналитическую терапию снова загадочной и непонятной – одна из возможных причин туманности лакановских формулировок. Мышление аналитика должно было снова стать чем-то непредсказуемым.

Но есть и еще одна возможная интерпретация, объяснение того, почему Лакан в своих текстах был настолько непрозрачным – он делал ставку не на письменную речь, а на речь устную. Его способ распространения идей – это передача знания из уст в уста. С 1953 года Лакан начинает вести свой знаменитый семинар, через который прошло огромное количество французской интеллектуальной элиты. Это было знаковое событие, которое посещали многие выдающиеся философы, математики, психоаналитики и т. д. Например, Андре Грин (1927–2021) или Ален Бадью (р. 1937), может быть, самый известный из ныне живущих французских философов.

Почему Лакан выбрал именно форму семинара для распространения своих идей? В 1933–1934 годах он посещал семинар Александра Кожева – известного французского философа русского происхождения – о Гегеле. Здесь стоит также сказать, что Лакан многое взял у Кожева, в частности, его размышления о диалектике раба и господина, о другом, о том, что человек может быть тем, кто он есть, только получив признание в этом качестве в глазах другого. Поскольку семинар Кожева был успешен, то Лакан понял эффективность такой формы взаимодействия с аудиторией. Кроме того, известен и удачный опыт Фрейда, сформировавшего вокруг себя ближайший круг учеников, в котором и происходило первоначальное развитие психоаналитических идей. На основе опыта старших коллег Лакан предпринял попытку сформировать и вокруг себя круг учеников, собрать лучших из лучших и из уст в уста передавать им свое учение.

Семинар Лакана проходил каждый год до самой его смерти. Сейчас эти семинары активно публикуются, в том числе и на русском языке. Собрания проходили в разных локациях – изначально (с 1953 года) в госпитале Святой Анны, где Лакан делал свои первые шаги в качестве психиатра. С 1964 года семинар перемещается в Высшую нормальную школу (Йcole Normale Supйrieure), а с 1969 года – на Факультет права (Facultй de Droit) Парижского университета.

Следующая предельно интересная тема – отношения Лакана с МПА. Выше я уже отчасти про это упоминал. Отношения, мягко говоря, не задались. Они не задались и в том смысле, что не сложились отношения Лакана с его собственным аналитиком, и в том смысле, что его попытка презентовать свои идеи на психоаналитическом конгрессе закончилась неудачно. Это изначально наметившееся отчуждение, непонимание с годами только усугублялось. Отношение к философу, когда его наконец-то заметили, всегда было подозрительными и не самым дружелюбным.

При этом Лакан был значимой фигурой французского психоанализа даже с точки зрения своего статуса – в 1953 году он стал президентом Парижского психоаналитического общества. Но уже через полгода уходит в новосозданное Французское психоаналитическое общество (Sociйtй Franзaise de Psychanalyse), которое вскоре встало перед выбором – или они отрекаются от Лакана (и еще одной знаковой фигуры французского психоанализа – Франсуазы Дальто, 1908–1988) и запрещают им проводить обучающий анализ или же ФПО не включают в МПА.

Надо сказать, что Лакан давал основания для начала конфликта. Дело в том, что он начал экспериментировать с тем, что в психоанализе называется кадром или сеттингом. Его самые знаменитые эксперименты касаются проведения коротких сессий, а также сессий с варьирующейся длительностью – то, что в лакановской клинике называется скандированием. Идея тут в следующем – любая сессия уникальна. И в любой сессии есть своя логика. И какая-то сессия в соответствии со своей внутренней логикой должна длиться двадцать минут, а какая-то – пятьдесят минут. Подобное варьирование времени сессии – это возможность для аналитика какие-то вещи подчеркнуть, какие-то вещи лишний раз обозначить, где-то удивить, где-то сбить с толку. Это такой дополнительный инструмент, которым психоаналитик может пользоваться в работе с анализантом.

Лакан считал это очень эффективным методом. В его логике, если анализант знает, что сессия будет длиться, допустим, пятьдесят минут, то он может сорок минут заниматься ерундой и только в конце подойти к каким-то действительно значимым вещам. А в ситуации, когда сессия может в любой момент закончиться, тут уже не пообсуждаешь творчество Достоевского или какие-то аспекты структуралистской философии – здесь уже надо сразу переходить к сути дела.

Он гордился тем, что его подход позволяет гораздо быстрее вывести анализантов на действительно важные с психоаналитической точки зрения темы. Но МПА и многих психоаналитиков во Франции такое положение дел не устраивало. МПА это не устраивало, в частности, в силу того, что в самом МПА происходили процессы, связанные с регламентацией подготовки психоаналитиков. Чтобы стать психоаналитиком, надо пройти определенный тренинг. А для того чтобы этот тренинг пройти, надо поработать с тренинг-аналитиком определенное количество часов.

Лакан, по сути, всю эту систему пускал под откос, так как он брал учеников, занимался с ними не на протяжении определенного фиксированного количества часов, а столько, сколько считал нужным – например, одна сессия могла длиться десять – двадцать минут. То есть он вносил хаос в систему подготовки аналитиков. А учитывая, что его ученики начали делать то же самое, то в конечном счете все это вызывало сильное беспокойство со стороны МПА.

И тут был еще и политический момент. Он был связан с тем, что Лакан имел возможность благодаря коротким сессиям брать огромное количество учеников. Что я имею в виду? Если обычный тренинг-аналитик, который придерживался стандартного кадра, мог за один час принять только одного человека, Лакан же мог за один час принять, не знаю, десять человек. Соответственно, он мог брать в анализ огромное количество людей. В конечном счете это привело к реальной перспективе того, что со временем большинство новых членов Парижского психоаналитического общества будут учениками Лакана. То есть политическое влияние Лакана увеличивалось. Многих это пугало и заставляло принимать какие-то меры для того, чтобы его как-то сдержать, ограничить.

Но отношение самого психоаналитика к МПА – это, конечно, отношения «любовь-ненависть». С одной стороны, он очень ехидно проходился по мировому психоанализу. Он считал, что то, что там происходит, – это предательство дела Фрейда, что психоаналитики слишком увлечены эго, эго-психологией, что они забыли, в чем была суть фрейдистской революции, что появляется какая-то новая англо-американская версия психоанализа, которая не имеет никакого отношения к тому, чем психоанализ должен быть на самом деле. Это и есть то предательство, о котором он писал, – предательство идеи бессознательного и превращение психоанализа вовсе не в то, чем он должен быть на самом деле.

Но при этом Лакан ни в коем случае не хотел порывать с МПА. Это была перспектива, которой он сопротивлялся до самого последнего момента. Он не хотел выходить из МПА. Для него это был очень сильный удар.

С чем связано такое нежелание? Одна из причин заключалась в том, что Лакан принадлежал к тому поколению французов, которые очень болезненно относились к свойственному для Франции культурному шовинизму. То есть представление о том, что есть какая-то особая французская культура, особые французские традиции, которые лучше всех остальных. Чего нам все это мировое сообщество, у нас великая французская культура, великая французская психиатрия, великий французский психоанализ и нам все это не нужно! Лакан болезненно относился к подобным шовинистическим идеям. Вместо это он руководствовался противоположной установкой: принадлежать к мировому сообществу, в частности к мировому психоаналитическому сообществу. Поэтому, несмотря на всю свою критику МПА, несмотря на всю свою критику мирового психоаналитического истеблишмента, Лакан до последнего сопротивлялся попыткам своего исключения.

Кульминацией этих процессов стал 1963 год, когда МПА, будучи уже не в силах ничего с Лаканом сделать, решило вынести финальное решение. Это решение оказалось не в пользу психоаналитика – оно привело к тому, что Лакан назвал «отлучением». Как в церкви отлучают еретика, так и его, по сути, отлучили от ортодоксальной МПА. Ему запретили брать учеников, с чем тот не мог согласиться и поэтому вышел из МПА. Дальше он уже шел своим путем.

Так вот, в 1963 году Лакан лично едет в Швецию, в Стокгольм, для того чтобы защитить перед лицом президиума МПА свои взгляды, доказать, что его видение психоанализа, его понимание психоаналитической клиники имеет право на существование. Ученики отговаривали его от этого шага. Они говорили, что не стоит туда ехать, что все кончится плохо. Но Лакан не хотел никого слушать – он чуть ли не обвинял отговаривавших его учеников в предательстве, в том, что они предали его, и что он им этого не простит.

Но ученики оказались правы. Лакан приехал в Стокгольм, начал делать доклад, объяснять суть своих идей. И в определенный момент сложилась такая ситуация, что он, будучи человеком не очень хорошо говорящим по-английски, не смог найти подходящего английского слова для того, чтобы передать важный для себя французский термин. И он обратился к аудитории, чтобы аудитория помогла ему найти нужное английское слово. Но никто не откликнулся. И это была демонстрация того отчуждения, которое существовало между ним и МПА. Но надо отдать характеру и достоинству Лакана должное – он тут же покинул аудиторию и уехал домой. На этом история этих взаимоотношений закончилась. Лакану пришлось создавать свою собственную школу.

В целом, это очень интересный сюжет. Тут можно задаться вопросом о том, а кто в этой истории противостояния был прав. Сказать, что права была какая-то одна сторона, невозможно, потому что своя логика была у каждого.

Своя правда была у Лакана, который оправданно считал себя гением и считал, что имеет право экспериментировать с кадром и с тем, как он готовил учеников, как он видел психоанализ. Тем более он же не спорил с Фрейдом, он не пытался отринуть какие-то идеи Фрейда. Наоборот, он был вполне себе фрейдистским ортодоксом. Он утверждал, что возвращается к Фрейду, что защищает его революцию от тех, кто пытается эту революцию каким-то образом замолчать или превратить в нечто гораздо менее радикальное и смелое.

Кроме того, Лакан сопротивлялся навязыванию какого-то единого понимания психоанализа, которое происходило благодаря МПА, когда определенная англо-американская версия психоанализа становилась чуть ли не обязательной для всех. Она насаждалась, в том числе и во Франции. Все это воспринималось Лаканом и его последователями как проявление американского культурного империализма. Мол, они диктуют нам, как понимать психоанализ, при этом сами в психоанализе ничего не понимают.

Вместе с Лаканом из МПА ушло много выдающихся, может быть, самых выдающихся французских психоаналитиков. Например, Франсуаза Дольто – одна из самых крупных французских психоаналитиков XX века. Во многом МПА вместе с Лаканом потеряло для себя Францию. Вообще, это был достаточно плохой звоночек для организации. Например, когда уходил Юнг или Адлер, они уходили потому, что подвергли сомнению какие-то базовые положения фрейдистского психоанализа. А когда уходил Лакан, то это было изгнание вполне себе ортодоксальной фрейдистской школы, которая не сошлась с МПА лишь по некоторым политическим мотивам.

Но надо сказать, что и у МПА тоже была своя логика. Хотя бы в том смысле, что мы видим, к чему в конечном итоге привели лакановские эксперименты. Он систематически нарушал кадр, то есть правила – в том числе этические – проведения психоаналитического сеанса. Сегодня очень популярны чек-листы о том, как распознать неэтичного психолога. Там надо отмечать какие-то пунктики этичности. Так вот, если применить эти чек-листы к Лакану, то запросто может выясниться, что Лакан был очень даже неэтичным психологом. Он делал вещи, которые с точки зрения сегодняшнего дня недопустимы для хорошего терапевта-аналитика.

Он не просто экспериментировал со временем сессий, которые, кстати, в какой-то момент сократились у него до нескольких минут – вплоть до того, что он принимал по десять человек в час. В какой-то момент он уже принимал людей в порядке живой очереди. Люди приходили к нему: «Кто последний к Лакану?» – и сидели, ждали, когда их запустят. Он анализировал членов одной и той же семьи. Он анализировал своих любовниц. Он выбирал любовниц из своих анализанток, продолжая их анализировать. Он использовал анализ учеников в качестве инструмента контроля над ними. Делал целый ряд вещей, которые с сегодняшней точки зрения являются в высшей степени сомнительными. Лакан смешивал личные отношения и отношения аналитические. Он мог профессионально сотрудничать со своими анализантами, что, с точки зрения современного видения анализа, вообще недопустимая вещь. Конечно, были какие-то пределы, которые Лакан никогда не переступал, но в целом его трудно назвать этичным психологом.

Помимо варьирования времени сессии, его также обвиняли в том, что он оказывает на своих учеников чрезмерное влияние. Что он переступает полномочия тренинг-аналитика, что он в некотором смысле превратился в гуру.

К чему это привело? В конечном счете это привело к тому, что в тот момент, когда у Лакана начались проблемы со здоровьем, его анализанты и ученики перестали понимать, что происходит. Они не могли понять: то, что происходит, – это то, что должно происходить, или же что-то идет не так. Если правил нет, то совершенно непонятно, как оценивать происходящее.

В книге Элизабет Рудинеско приведены очень яркие истории того, что происходило на лакановских сессиях[13]13
  См.: Roudinesco E. Jacques Lacan. New York: Columbia University Press, 1997. Глава 29.


[Закрыть]. Например, он мог завести в кабинет анализанта и обнаружить, что там уже есть человек, который уже находится в процессе анализа. В какой-то момент он начал забывать, кто у него в анализе, кто его коллега, кто просто пришел, я не знаю, вернуть ему книгу. То есть все смешалось.

Более того, есть основания полагать, что психоаналитик мог бить своих анализантов[14]14
  Об этом, в частности, говорит Андре Грин: Against Lacanism I. A Conversation with Andrй Green. Sergio Benvenuto // Journal of European Psychoanalysis. №. 2. Fall 1995 – Winter 1996. Режим доступа: https://www.journal-psychoanalysis. eu / against-lacanism-a-conversation-with-andre-green.


[Закрыть]. Так, по воспоминаниям одной из анализанток, однажды Лакан схватил ее за волосы. И любопытно, как эта девушка отреагировала на подобное действие: никто не понимал, что происходит, и она решила обсудить это со своими знакомыми, пытаясь осмыслить произошедшее. Одна из версий была такая: он схватил ее за волосы, а слово «волосы» по-французски созвучно названию того места, из которого эта девушка родом. То есть это была очень хитрая интерпретация или интервенция маэстро, которая должна была этой девушке продемонстрировать что-то важное.

В какой-то момент Лакан перестал слышать, что ему говорят, и так далее. Короче говоря, систематическое нарушение кадра закончилось полным хаосом: границы поплыли и люди, которые с ним общались, перестали понимать происходящее.

Но надо сказать, что при всем при этом Лакан был великолепным аналитиком (как минимум до начала проблем со здоровьем). Он хорошо чувствовал многие вещи. Он работал с самыми тяжелыми пациентами, например с людьми, которые проявляли склонность к самоубийству. Он работал с гомосексуалами, что, опять же по меркам достаточно консервативного психоаналитического сообщества того времени, было вполне себе смелой практикой.

Как бы то ни было, кто бы ни был прав в этой истории, все закончилось так, как закончилось. МПА вынесла свой вердикт, принуждая Лакана отказаться от статуса тренинг-аналитика. На это он пойти не мог – это стало причиной его выхода из МПА и началом новой главы жизни, связанной с основанием собственной психоаналитической школы.

Надо сказать, что как только Лакан понял, что не может получить признание у мирового психоаналитического сообщества, он предпринял несколько попыток найти иные аудитории для распространения своего учения. В частности, известны его попытки наладить контакты с католической церковью, в частности через своего брата, ставшего монахом и посвятившего свою жизнь Ватикану. Он просил брата вывести его на папу римского, утверждая, что его учение дружественно христианству и в целом может получиться очень удачное взаимодействие.

Еще одной аудиторией, на которую Лакан хотел распространить свои идеи, был Советский Союз. Лакан хотел приехать в СССР. Особенно он был впечатлен историей с полетом Юрия Гагарина в космос. Он думал, что если Советский Союз так продвинулся в плане технологий, то это значит, что, возможно, СССР готово к тому, чтобы воспринять самое передовое, самое перспективное психоаналитическое учение. С этой установкой Лакан налаживал контакты с Советским Союзом. Ему даже удалось встретиться с Алексеем Леонтьевым (1903–1979), одним из самых известных советских психологов, деканом психологического факультета МГУ. У Лакана состоялся ужин с Леонтьевым в Париже, во время которого он думал обговорить возможности своего визита в СССР.

Но как это постоянно было с Лаканом – его не поняли. Они беседовали компанией и разговор зашел о Юрии Гагарине. Кто-то начал рассуждать о космонавтах, на что Лакан заметил в свойственной ему манере, что никаких космонавтов не существует, потому что не существует никакого космоса. Что имел в виду Лакан, выдвигая подобные странные тезисы? Что он хотел сказать? Он хотел сказать достаточно простую мысль: если буквально понимать слово «космос», то это замкнутая гармоничная система. Но с точки зрения современной науки, Вселенная – это не замкнутая гармоничная система. Вселенная – это нечто иное. И слово «космос» для описания этой Вселенной не годится. А раз слово «космос» не годится, значит, не годится и слово «космонавт».

Что-то типа такого Лакан начал Леонтьеву объяснять, но Леонтьев совершенно не понял мысль про то, что космонавтов не существует, потому что не существует космоса. В общем, ужин закончился неудачно. И в Советский Союз Лакан не поехал.

Надо сказать, что такого рода недоразумения с ним происходили постоянно. Например, когда Лакан поехал с циклом лекций в Америку, то среди прочего он имел возможность выступать в ведущих американских университетах. В частности, он выступал в Массачусетском технологическом институте (MIT). И там собрались американские ученые, в том числе Ноам Хомский (р. 1928), один из крупнейших авторитетов в области лингвистики и исследований языка. В каком-то контексте речь зашла о мозге как о том месте, где находится мысль человека. На это Лакан стал отвечать, что для него эта идея кажется спорной, что он мыслит совершенно не мозгом, что порой он мыслит ногами, а иногда – лбом. Опять же, видимо, за этим стояла некая изящная мыслительная конструкция.