Текст книги "Жак Лакан: введение"

Дальше можно порассуждать о динамике взаимоотношений с этим идеальным образом себя, представленным селфи. С одной стороны, этот образ вызывает обожание субъекта, его любование собой. С другой стороны, этот образ является и проклятьем – ему практически невозможно соответствовать, он подавляет своей идеальностью. Он рождает страх разоблачения – когда выяснится, что в реальности субъект выглядит вовсе не так, как на селфи.

Размышления о противоречивой динамике взаимоотношений Я субъекта со своим идеальным образом выводит меня на вопрос о том, как выстраиваются отношения в воображаемом регистре. Это принципиально важный вопрос для лакановского понимания клиники.

Что такое отношения в воображаемом регистре? Это отношения с другим с маленькой буквы, с маленьким другим. Он такой же как я. Это отношения на уровне двух Я, то есть мое Я и его Я. Соответственно, если он такой же как я, то это, например, любовь. А если он не такой как я, то это – ненависть. Динамика отношений в воображаемом регистре – это динамика или позитивная, и тогда это любовь, обожание, копирование, или негативная, и тогда это агрессия, конкуренция, попытка устранить соперника, его опередить.

На рисунке 8 дана иллюстрация из книги Брюса Финка, замечательного аналитика, внесшего колоссальный вклад в систематизацию лакановских идей. Он показывает уровень этих отношений на примере детей. Есть два ребенка и есть родительская фигура (одна и та же или разные). Каждый из детей находится в вертикальных отношениях с родительской фигурой и в горизонтальных отношениях с равным себе, со своим ровесником. Горизонтальный, воображаемый уровень – это уровень взаимоотношений на уровне двух Я, на уровне двух маленьких а, это отношения двух других с маленькой буквы а. Параметры этих отношений задаются через участие родительских фигур, которые способны влиять на то, как эти отношения будут выстроены. Например, если другому оказывается больше внимания, если на него больше смотрят, то это может рождать желание субъекта с этим другим конкурировать (в соответствии с теми стандартами, которые заданы родительской фигурой), устранить его, чтобы получить то родительское внимание, которое нужно. Либо может возникать какой-то другой формат отношений. Даже на этом небольшом примере видно, как регистр воображаемых отношений, отношений с другим с маленькой буквы а, все равно задается отношениями с Другим с большой буквы A.

Рисунок 8. Отношения в воображаемом регистре[37]37
  Fink B. The Lacanian Subject. Between Language and Jouissance. Princeton (N.J.): Princeton University Press, 1997. P. 85.


[Закрыть]

Сплетенность воображаемого и символического выводит меня на идею Лакана о трех регистрах – воображаемом, символическом и реальном. Связь трех регистров философ передавал через символику Борромеева узла (изначально – узел, изображенный на гербе итальянского семейства Борромео).

В Борромеевом узле есть три кольца, соединенных между собой так, что при попытке вынуть любое из этих колец вся конструкция распадется. Соответственно, воображаемое подобно одному из колец этого узла неразрывно сплетено с символическим[38]38
  Здесь появляется еще и третий регистр – реальное, но про реальное речь пойдет в следующих лекциях.


[Закрыть]. Почему это так, мы увидели на примере стадии зеркала. То есть воображаемое – это, с одной стороны, отдельный регистр, который можно рассматривать отдельно, но с другой – это то, что неразрывно сплетено с другими регистрами: с регистром реального и с регистром символического.

Рисунок 9. Упрощенная иллюстрация трех регистров Лакана через Борромеев узел[39]39
  См. в частности: Лакан Ж. Семинары. Книга 20: Еще (1972–1973). М.: Гнозис / Логос. 2011. С. 156.


[Закрыть]

В чем специфика воображаемого регистра? Это регистр образов, регистр чувственного опыта. Это пространство иллюзий, которые очаровывают, соблазняют субъекта, вовлекают его в динамику воображаемых отношений – отношений конкуренции, агрессии, желания подражать, любви, обожания и т. д.

В развитие темы о том, как соединяется воображаемое и символическое, я бы хотел поговорить о лакановской схеме L, которая, по крайней мере для Лакана 1950-х годов, иллюстрировала то, что должно было происходить в рамках взаимодействия аналитика и анализанта. Схема была вдохновлена, с одной стороны, Леви-Строссом и его работой «Элементарные структуры родства», а с другой – кибернетикой.

Рисунок 10. Схема L[40]40
  Lacan J. Йcrits. Paris: Seuil, 1966. P. 54.


[Закрыть]

На этой схеме (рисунок 10) снова видна достаточно странная конструкция, в которой есть четыре угла. В левом нижнем углу находится маленькое a (то есть Я или эго); в правом верхнем углу находится a в смысле другого с маленькой буквы а; в верхнем левом углу находится значок бессознательного, субъект бессознательного, то есть та часть субъекта, которая остается по ту сторону Я. В психоанализе человек не сводится к своему Я, Я – как показывал Лакан – это чужеродная часть внутри меня, которая, с одной стороны, дает субъекту возможность функционировать, а с другой – его же отчуждает, заставляет не замечать многое из того, что внутри него происходит и к нему относится. Наконец, в правом нижнем углу находится А большое, то есть Большой Другой.

Что Лакан пытался иллюстрировать этой схемой? Он пытался показать с помощью схемы L, как воображаемые отношения блокируют отношения символические.

Что такое воображаемые отношения? Повторюсь, это отношения на уровне Я. Два эго встретились и вступили в какие-то отношения: либо отношения любви, обожания, подражания, либо в отношения конкуренции, агрессии, зависти, стремления вытеснить, избавиться от другого, каким-то образом отделаться от него. Как считал Лакан, в рамках аналитической работы одна из задач заключается в том, чтобы этот уровень воображаемых отношений преодолеть.

Что имеется в виду? Например, когда анализант приходит, то он может начинать вступать с аналитиком именно в воображаемые отношения. То есть – есть Я анализанта, есть Я аналитика – и между этими двумя полюсами развертывается динамика отношений. Анализант может любить аналитика как человека, пытаться ему подражать, стремиться стать таким же как он/она или, например, сравнивать себя с ним/ней: «А умнее ли я его/ее? А больше ли я знаю, чем он/она сам? Кто из нас лучше понимает? А если бы я был сам аналитиком, я бы большего добился, я был бы умнее или был бы таким же?» Анализант может вступать в отношения агрессии, конкуренции, зависти с аналитиком. Cо стороны аналитика возможно такое же отношение – он может пытаться доказывать, что он умнее, лучше, состоятельней, чем тот анализант, который к нему пришел.

Как считал Лакан, уровень воображаемых отношений – это препятствие для анализа. Вместо того, чтобы циклиться на этих воображаемых отношениях, необходимо сделать так, чтобы они ушли на задний план. На передний план должно выйти то, что психоаналитик называл символическими отношениями.

На этой схеме L мы видим ровно это. С одной стороны, отношение по оси воображаемого, которое тут представлено линией, которая идет от верхнего правого угла к левому нижнему углу. С другой стороны, отношение по оси символического, которое тут представлено линией, которая идет от нижнего правого угла к верхнему левому углу. И видно, как диагональ воображаемых отношений блокирует диагональ символических отношений – диагональ от А к S, то есть от Другого к бессознательному.

Как связано бессознательное и Другой? Как писал Лакан, бессознательное – это «дискурс или речь Другого». Это многослойная фраза, которую можно развертывать слой за слоем. Что такое речь Другого? Это, например, оговорки, когда в речь субъекта как будто бы вторгается нечто чужеродное – он хотел сказать одно, а сказал другое. Как будто внутри субъекта есть кто-то Другой, кто вместо него говорит или же говорит параллельно с ним. То же самое со снами – во сне возникает некоторое желание, за которое сознательный субъект, проснувшись, никогда не возьмет ответственность. Снова как будто бы внутри субъекта действует кто-то Другой – кто во сне желает эти неприемлемые желания. Но речь Другого это еще и те слова, которыми субъект, например, характеризует себя или каких-то значимых для себя людей. Откуда эти слова взялись? Скорее всего, это были слова кого-то из прошлого субъекта, которые были им усвоены и восприняты в качестве чего-то своего. В этом контексте роль аналитика – подсвечивать, обращать внимание на эту речь Другого, не давать заболтать моменты, когда речь Я прерывается вторгающейся в нее речью Другого. Изначально субъект не видит своей бессознательной части, располагая ее вовне – в Другом и, в частности, в аналитике.

Как понимать ось символических отношений в лакановской схеме L? Это, прежде всего, отношения с Большим Другим, с теми идеалами, которые задаются Большим Другим, с той системой координат, которая задается Большим Другим. Эти идеалы определяют поведение субъекта по ту сторону любых отношений по оси воображаемого. Почему он преследует те цели, которые преследует? Почему одни пути в его жизни открыты, а другие, наоборот, закрыты? Почему он идет по определенному пути, но идет так, чтобы ничего на этом пути не добиться? Как субъект в целом обращается с идеалами Большого Другого? Он их воплощает? Он их воплощает с некоей фигой в кармане? Он их не воплощает на зло кому-то?

Символические отношения не относятся к воображаемому уровню, однако они могут определять параметры воображаемых отношений. Например, почему анализант вступает в конкуренцию с аналитиком, почему ему так важно понять, что он умнее, успешнее или, наоборот, хуже, глупее аналитика. В рамках какой системы координат подобное выстраивание отношений на воображаемом уровне является рациональным и неизбежным?

Преодолев ось воображаемых отношений, аналитик, по мысли Лакана, помогает анализанту понять формат своих отношений с идеалами Большого Другого и, соответственно, изменить его.

В свете того, что было сказано про схему L, про воображаемые и символические отношения, про стадию зеркала в целом и т. д., уже можно понять, почему Лакан так критично относился к эго-психологии. Почему он считал эго-психологию предательством дела Фрейда. Почему он критиковал видных представителей этого направления – например, Анну Фрейд и своего собственного аналитика Рудольфа Левенштейна.

Эго-психология уделяет основное внимание эго, человеческому Я. Задача такой терапии – адаптация этого Я к внешнему миру, к реальности. Знаковой работой для эго-психологии является труд Анны Фрейд «Эго и механизмы защиты» (1936)[41]41
  Фрейд А. Эго и механизмы защиты / А. Фрейд. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2016.


[Закрыть]. Какие-то зачатки эго-психологии можно найти у самого Фрейда – то есть это определенный способ развития некоторых фрейдистских интуиций. Но для Лакана подобная интерпретация психоанализа была неприемлемой. Он считал ее предательством: в рамках нее акцент смещается с бессознательного, с тех частей субъекта, которые находятся по ту сторону Я, на само это Я, на эго. Весь анализ, по сути, сводится к тому, чтобы укреплять эго, например, за счет копирования эго аналитика. То есть слабое эго пациента копирует сильное эго аналитика, и за счет этого само становится более сильным, адаптивным и приспособленным для взаимодействия с окружающей внешней средой.

Подобная установка совершенно не вписывается в лакановскую концепцию, потому что для него сама драма возникновения человеческого Я – это драма утраты себя, потери себя в другом, в некоем отчуждающем образе. Субъект принимает себя за то, чем он не является. Если акцент смещается на Я, то в таком случае это приводит к тому, что субъект просто коснеет в этом отчуждении, все плотнее и плотнее закрываясь от тех аспектов собственной субъективности, которые находятся по ту сторону эго.

Смещением акцентов с бессознательного на Я – это ядро тех содержательных претензий, которые Лакан предъявлял многим своим коллегам, это то, что провоцировало его конфликт с мировым психоаналитическим истеблишментом, все сильнее попадавшим в зависимость от англо-саксонских интерпретаций, в которых возрастающую роль играла эго-психология. Отсюда и посыл Лакана о необходимости вернуться к Фрейду, защитить его от тех искажений, которым он подвергается. Собственно, именно этот посыл звучит в манифесте Лакана, когда он в 1964 году провозглашает возникновение своей собственной школы.

Литература для дальнейшего чтения

Лакан Ж. Семинары. Книга 1: Работы Фрейда по технике психоанализа (1953–1954) / Ж. Лакан. – М.: Гнозис/Логос, 1998. – 432 с.

Лакан Ж. Стадия зеркала и ее роль в формировании функции «Я» // Лакан Ж. Семинары. Книга 2: «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954–1955) / Ж. Лакан. – М.: Гнозис / Логос, 2009. – С. 508–517.

Статья, в которой формулируются основные положения стадии зеркала. В отличие от многих других лакановских текстов статья написана вполне доступным и понятным языком.

Лакан Ж. Семинары. Книга 8: Перенос (1960–1961) / Ж. Лакан. – М.: Гнозис / Логос, 2019. – 432 с.

Семинар, в котором дается изложение зрелых взглядов Лакана на стадию зеркала.

Мазин В. Введение в Лакана / В. Мазин. – М.: Фонд научных исследований «Прагматика культуры», 2004. – 201 с.

Мазин В. Стадия зеркала Жака Лакана / В. Мазин. – СПб.: Алетейя, 2005. – 160 с.

Единственное из известных мне русскоязычных изданий, посвященное детальному разъяснению лакановских идей о стадии зеркала.

Фрейд З. Введение в нарциссизм / Режим доступа: https:// psychic.ru/articles/classic21.htm.

Fink B. Lacan’s сritique of the ego psychology troika: Hartmann, Kris, and Loewenstein // Fink B. Lacan to the Letter. Reading Écrits Closely. Minneapolis, Minn., London: University of Minnesota Press, 2004.

Статья Брюса Финка, посвященная лакановский критике эго-психологии: за что он ее критиковал и как. В целом, Финк – тот автор, которого я настоятельно рекомендую тем, кто читает по-английски. Это один из лучших систематизаторов Лакана. Он – автор нескольких книг, прочтение которых очень способствует пониманию Лакана.

Homer S. The imaginary // Homer S. Jacques Lacan. London: Routledge, 2005. – P. 17–32.

Глава, специально посвященная регистру воображаемого, в простом хорошем введении к Лакану.

Leader D. Introducing Lacan / D. Leader, J. Groves. – Duxford: Icon Books, 2000. – 176 p.

Книга, иллюстрирующая идеи Лакана, в том числе его идеи относительно стадии зеркала, с помощью картинок. Многие идеи действительно очень хорошо схвачены визуально – особенно те, что касаются регистра воображаемого.

Nobus D. Life and death in the glass: A new look at the mirror stage // Key Concepts of Lacanian Psychoanalysis. – New York: Other Press, 1995. P. 101–138.

Обстоятельная статья, предлагающая системный обзор эволюции идей Лакана относительно стадии зеркала. В частности, там дан весь контекст возникновения лакановской теории – откуда и что им было заимствовано. Показано, как теория Лакана развивалась и что она может значить сегодня.

Haute P. van. Against Adaptation. Lacan’s «Subversion of the Subject» / P. van Haute. – New York: Other Press, 2001. – 360 p.

Книга Филиппа ван Хойте – одно из лучших и самых доступных введений в Лакана. С одной стороны, это введение является обстоятельным, с другой – написано так, что его можно читать и понимать. В принципе, данная книга относится скорее к теме четвертой лекции. Я ее включил в список использованной литературы для этого раздела из-за названия – «Против адаптации». Название как бы подчеркивает, что подход Лакана направлен не на адаптацию, не на усиление человеческого «Я» и его адаптированности к реальности.

Лекция 3
Теория знака. Символическое, реальное

Данная лекция будет посвящена двум оставшимся регистрам – регистру символического и регистру реального. Символический регистр был отчасти затронут в предшествующей лекции, когда я говорил про стадию зеркала, про то, что в поздней версии стадии зеркала символическое все больше выходит на первый план. В рамках данного раздела я бы хотел поговорить о том, что такое символическое, более подробно. В отличие от стадии зеркала, символическое – гораздо более непонятная и сложная тема.

Прежде чем переходить непосредственно к символическому регистру, я бы хотел немного рассказать про структурализм. Почему это необходимо? Потому что Лакан, когда развивал свои идеи о символическом, находился под сильным влиянием структурализма. Собственно говоря, некоторое время он был одним из ключевых представителей данного направления во Франции.

Структурализм – философское течение, которое начинает расцветать во Франции с конца 1940-х годов. Здесь особую роль сыграла публикация книги Клода Леви-Стросса «Элементарные структуры родства», которая вышла в 1949 году. 1950–1960-е годы – это период расцвета структурализма.

Структурализм возникает как реакция на другие философские подходы. В частности, как оппозиция гуманизму и экзистенциализму. И гуманизм, и экзистенциализм настаивали на человеческой свободе, на человеческой ответственности. В противовес этим экзистенциалистским, гуманистическим установкам, структурализм выдвигает совершенно другую идею. Структурализм говорит о значимости структур и о том, что человек определяется структурами. В частности, человек определяется тем местом, которое он занимает в структуре. И то, что с человеком происходит, соответственно, определяется тем, каким именно элементом и в какой именно структуре он является. В каких отношениях этот элемент находится с другими элементами, с какими элементами он может взаимодействовать, с какими элементами он не может взаимодействовать и так далее. То есть человек определяется структурами, символическими системами.

Это ключевая идея для Лакана, по крайней мере в средний период его творчества. Именно это я и собираюсь разбирать в рамках данной лекции. Однако перед этим необходимо сказать несколько слов о тех людях, на которых Лакан опирался и которые сформулировали важнейшие положения, которые впоследствии философ разовьет, привнесет в психоанализ и на основании них создаст свою уникальную концепцию – структуралистский психоанализ. В рамках этого структуралистского психоанализа он и сформулирует свой знаменитый тезис о том, что бессознательное структурировано как язык.

Первая фигура, которую следует упомянуть, – это Фердинанд де Соссюр (1857–1913), выдающийся швейцарский ученый, занимавшийся лингвистикой. Он прежде всего известен своей работой «Курс общей лингвистики» (1916). Соссюр разработал очень важные для Лакана концепции. Во-первых, он разработал теорию знака, в частности, показал, что знак состоит из означаемого и означающего. Что это значит, я разберу ниже.

Кроме того, Соссюр обратил внимание на различение языка и речи. Если язык – это универсальная структура, лежащая в основании всех конкретных языков, некая общая система знаков и правил их объединяющих, где каждый знак зависит от другого знака и где структура определяет смысл каждого знака. А если перенести принцип устройства языка на общество в целом, на культуру, то структура определяет и смысл каждого элемента социальной структуры. Речь же, в отличие от языка, – это конкретные индивидуальные высказывания, которые можно делать, опираясь на эту универсальную языковую структуру.

Таким образом, есть общие принципы, по которым язык устроен, и есть конкретная речь, то есть конкретные высказывания. На основании универсальных принципов, по которым устроен язык, люди, которые языком владеют – или он владеет людьми, тут еще можно поспорить, – имеют возможность производить конкретные высказывания.

Вторая знаковая фигура, оказавшая влияние на Лакана, человек, у которого он позаимствовал целый ряд своих важнейших тезисов, – ученый русского происхождения Роман Якобсон (1896–1982). Якобсон разработал те понятия, которые, как мы позднее увидим, очень важны для лакановского подхода. Он разработал учение о метафоре и метонимии. Якобсон говорил о том, что язык устроен как бы по двум осям. Первая ось – это ось селекции, то есть ось выбора слов, и это соответствует метафоре. Вторая ось – это ось комбинации слов, которой соответствует метонимия.

Что здесь имеется в виду. В частности, у самого Якобсона можно найти такой пример, который, с моей точки зрения, достаточно четко дает понять, о чем здесь идет речь.

Допустим, я хочу сказать фразу: «Папа плохо себя чувствует». Где здесь ось селекции? Ось селекции – это выбор слов. Например, я могу сказать слово «папа». Но я могу также сказать «родитель», «отец», «предок», «фазер», «папан» и т. д. То есть я в принципе могу выбрать огромное количество слов, каждое из которых может мне помочь передать то, что я хочу сказать. В зависимости от того, какие у меня могут быть предпочтения, я выберу то или иное слово. Это ось селекции.

Ту же самую ось селекции можно увидеть применительно к «плохо себя чувствует». Я могу сказать «болеет», «хворает», «слег», «давно не вставал». То есть можно придумать огромное количество разных слов, каждое из которых в принципе исполнит ту роль, которая мне нужна. То есть это ось селекции. Я подбираю те слова, которые мне нужны, из многочисленных вариантов.

Таким образом фраза «папа себя плохо чувствует» может быть передана миллионом способов. Я могу использовать самые разные слова в самых разных сочетаниях. И то, какие это слова, это и есть ось селекции, которому, как считал Роман Якобсон, соответствует метафора (об этом ниже).

Ось комбинаций уже несколько другая. Здесь мы уже соединяем слова. Мы не выбираем слова, мы их соединяем. Есть определенные правила, как эти слова соединяются: «папа плохо себя чувствует». Мы слово «папа» соединили со словом «плохо» и с ним слово «чувствует». Мы их соединили – и это уже комбинация, которая соответствует метонимии (об этом ниже).

Все это – важные для Лакана идеи в контексте его тезиса о том, что «бессознательное структурировано как язык». Потом мы увидим, как по этим осям выстраивается метафора, которой соответствует сгущение Фрейда, и метонимия, которой соответствует смещение Фрейда. Сгущение и смещение – это те принципы работы бессознательного, которые были выделены Фрейдом в работе «Толкование сновидений» (1900).

Наконец, третья важная фигура, которую необходимо упомянуть, – это французский антрополог Клод Леви-Стросс (1908–2009). Я уже неоднократно упоминал его книгу «Элементарные структуры родства» как начало эпохи расцвета структурализма во Франции.

Что сделал Леви-Стросс? По сути, Леви-Стросс применил лингвистику для изучения социальных структур – он показал, как структуры определяют реальность, например реальность человеческих отношений. В зависимости от того, какая перед нами структура родства и, соответственно, того, каким элементом этой структуры родства является субъект, будет зависеть то, в каких отношениях этот субъект находится с людьми вокруг него. Кто ему брат, отец, мать, кузен, кто ему еще кто-то. И, соответственно, то, что для него/нее возможно, и то, что для него/нее невозможно. Например, с кем субъект может заключать брачные союзы, а с кем – нет.

В рамках структуралистского видения мира структура определяет реальность. Структура переписывает реальность. Можно даже сказать, что структура создает реальность. Реальность создается символическим.

Что имеется в виду под этим важным для Лакана тезисом о том, что реальность задается символически? Давайте посмотрим на символическую систему, которая в данном конкретном случае представляет собой обыкновенное расписание электричек (рисунок 11). Что тут происходит?

Рисунок 11. Расписание электричек

В этой системе есть определенные клеточки. Клеточки, которые занимают поезда. И при этом любой поезд, который от станции отъезжает в одиннадцать часов, автоматически становится одиннадцатичасовым поездом. При этом, если, например, расписание поменяется, то этот одиннадцатичасовой поезд станет, например, двенадцатичасовым поездом. Или станет десятичасовым поездом. То есть идентичность этого поезда будет определена тем местом в рамках символической системы, которую он занимает.

При этом парадоксальным образом этот элемент символической системы, этот символ, этот знак, в некотором смысле перечеркивает, упраздняет какие-то индивидуальные черты, которые есть у поезда. Например, можно себе представить, что в депо у нас десять поездов под соответствующими номерами – 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10. Допустим, я начальник этого депо, и я ставлю поезд № 2 на одиннадцать часов. И этот поезд № 2 автоматически становится одиннадцатичасовым. Но, допустим, на следующий день я ставлю поезд № 5 на это время, и он тут же превращается в одиннадцатичасовой поезд. То есть он тут же становится точно таким же одиннадцатичасовым поездом, как вчера, хотя это два совершенно разных поезда. И пассажир, который на этом одиннадцатичасовом поезде едет, для него, по большому счету, это один и тот же поезд.

Поезд определяется не какими-то своими уникальными особенностями, не тем, что мы бы назвали воображаемым этого поезда, но местом этого поезда в символической системе. И один и тот же поезд, если его пустить в одиннадцать часов, станет одиннадцатичасовым поездом, а если его пустить в восемь часов, то он станет восьмичасовым поездом. А если тот поезд, который должен был идти в восемь часов, убрать, а вместо него поставить совсем другой поезд на те же самые восемь часов, то этот совсем другой поезд тут же превратиться опять же в восьмичасовой поезд.

То есть какие-то индивидуальные различия этих поездов – физические различия, какие-то внешние различия, их уникальность, особость – будут исчезать, потому что они будут прикрепляться к определенным элементам в рамках символической системы и, соответственно, уже жить по законам этой символической системы. Быть одиннадцатичасовым поездом, а не двенадцатичасовым поездом. Быть восьмичасовым поездом, а не девятичасовым поездом. Быть поездом на Рязань или быть поездом на Воронеж.

Например, восьмичасовой поезд на Воронеж. И неважно, это поезд под номером 1, 2, 3, 4 – любой поезд, сколько бы у нас поездов ни было в депо. Какой бы поезд мы не выбрали и не поставили, он бы все равно тут же превратился бы в тот самый восьмичасовой поезд на Воронеж или в восьмичасовой поезд на Рязань, в зависимости от того, какая эта символическая система и к какому конкретному элементу этот конкретный поезд прикрепляется.

Но как символическое может создавать реальность? Разве реальность – это не то, что существует само по себе? С точки зрения структурализма – нет. Нет никакой реальности самой по себе. То, что мы считаем реальностью, задается символически. Упорядочивается, создается некоторой символической системой, которую мы на эту реальность набрасываем, как бы создавая ее.

Например, мужчина и женщина. В принципе, никаких в реальности мужчин-мужчин и женщин-женщин не существует. Это идеальные типы. Есть некоторый континуум. Одни ближе к этому идеальному типу, другие ближе к другому идеальному типу. Но в принципе, каждый находится где-то на этом континууме. Но задавая такую символическую систему, где есть только два варианта – или мужчина, или женщина, мы в некотором смысле создаем реальность. Ту реальность, под которую затем все субъекты вынуждены подстраиваться, – ты или мужчина, или женщина. Здесь именно символическое создает реальность. Не описывает реальность, а именно создает реальность.

Сегодня мы видим, как эта символизация начинает в некоторых контекстах ломаться. То есть появляются огромное количество еще каких-то промежуточных идентичностей, в которых человек может себя познать, с которыми он может себя идентифицировать, отождествить. То есть на этом континууме появляются какие-то новые отметки. И можно спросить: а какая именно классификация является реальностью самой по себе – там, где только две отметки, или там, где пять отметок – мужчина, женщина и еще, допустим, три или тридцать каких-то промежуточных звеньев. Какая из этих классификаций, какая из этих символических систем, структур больше соответствует реальности?

В принципе, можно сказать, что никакая. Это просто разные способы того, как символическое творит эту реальность. И в некотором смысле можно сказать, что без символического переписывания реальности никакой реальности нет. По крайней мере, для человека. Мы символические существа. Мы живем внутри символических систем, которые как раз и задают нашу реальность.

То же самое поясняется и на других примерах. Например, можно представить себе человека, который пошел учиться на сомелье, то есть человека, который разбирается – или якобы разбирается – во вкусах вина. Для того чтобы быть сомелье, надо сначала освоить некую новую символическую систему, которая бы размечала вкус этого самого вина. У обычного человека размечание этого вкуса сводится, допустим, к двум элементам – оно кислое, например, или сладкое.

Но люди, которые учатся на сомелье, осваивают двадцать – тридцать новых понятий, обозначающих вкус. И опять можно спросить: какая именно классификация точнее описывает реальность? Та, в которой есть только два элемента, или та, в которой есть тридцать элементов? Можно сказать, что это та, в которой тридцать элементов. Но тогда можно спросить, а почему не сорок элементов? Почему не пятьдесят элементов?

Любая классификация, любая символическая система не столько описывает реальность, сколько ее создает. Символическое создает реальность, и любая человеческая реальность носит символический характер.

Абсолютно то же самое у нас получится, если мы, например, зададимся вопросом о структурах родства. Например, я рождаюсь и, если я мальчик, становлюсь сыном. То есть я уже становлюсь определенным элементом внутри существующей структуры родства. Соответственно, если я сын, у меня есть, допустим, мать. Значит, у меня, возможно, есть брат или сестра или, например, отец. Но, опять же, все будет зависеть от того, какая именно это структура родства. То есть элементом какой конкретно структуры, какой конкретно символической системы я являюсь.

Допустим, если это понятная, знакомая нам структура, то тогда там будут мама, папа. А если, например, это структура родства, отличная от нашей, то там, как я говорил в первой лекции, папы может не быть. А роль мужской фигуры будет выполнять брат матери – дядя. То есть это уже совершенно другая структура родства и другие отношения.

Здесь принципиально не просто то, что есть некоторая структура, а то, что каждый элемент этой структуры не существует сам по себе. Он определяется своими отношениями с другими элементами. То есть смысл данного конкретного элемента вытекает из его отношений со всеми другими элементами. То есть я могу быть сыном только там, где я могу различить, отличить себя от того, кто сыном не является. Кто является, например, дочерью, или кто является моим двоюродным братом, или троюродным дядей. Или кто вообще не является членом моей семьи.

То есть возникает символическая реальность, в которой у меня есть определенная прописка. Прописка, которая дается мне с момента рождения. Я сразу помещаюсь в определенную структуру, где я нахожусь в отношениях с другими элементами этой структуры, где на меня распространяются определенные правила, которые касаются регулирования отношений между элементами этой структуры. Кто мне ближе, кто мне дальше, с кем я могу сближаться, а с кем не могу, кто часть моего круга, а кто нет, с кем я могу что-то делать, а с кем не могу что-то делать. В зависимости от того, какой элемент структуры я занимаю, это определяет меня, мое движение, мое существование, что мне можно, что нельзя. И попадая в структуру, субъект тут же сталкивается с идеалами Большого Другого: его ожидания от субъекта, его надежды, связываемые с субъектом. Например, ребенок, который рождается в семье династии врачей, уже попадает в систему, где на него проецируются определенные идеалы, с которыми ему всю жизнь придется иметь дело.