Текст книги "Созвездие Ворона"

Часть первая
Перемена участи

Глава 1
Аризона

Тропические рыбки, сменившие акулу-людоеда в океанариуме административного корпуса Ред-Рока, вселяли надежду и на другие благоприятные перемены, и когда Павел, толкнув белую, с позолотой, дверь, шагнул в просторный кабинет главного администратора и вместо нового, свежего лица увидел розовую пластмассовую харю Джона Слайвера, на его собственном лице отразилось разочарование.

Слайвер поспешно поднялся с кресла и с улыбкой засеменил навстречу Павлу.

– Доктор Розен, доктор Розен…

– С повышением, мистер Слайвер, – сдержанно сказал Павел, пожимая протянутую руку. Прежде Джон Слайвер был замом главного и занимал куда более скромный соседний кабинет.

– Ну, что вы, док, я в этом кабинете временно, всего лишь временно. Новый шеф, мистер Дубойс, прибудет, надо полагать, после Рождества… Присаживайтесь, прошу вас.

– Благодарю.

– Ах, Рождество, Рождество… – Слайвер мечтательно закатил глазки. – Ужин у камина, свечи, индейка, чулочки над детскими кроватками… Знаете, док, я ведь родом из Нью-Гемпшира. Вот где, скажу я вам, настоящее Рождество. Островерхие ели, все припорошенные снегом, скрип полозьев – кажется, это и впрямь старый Санта спешит на своих оленях с подарками… Не то что в этой чертовой пустыне с кактусами вместо елок. А у вас в Калифорнии бывает снег?

– Не припомню такого…

И зачем его вызвал этот толсторожий болван? Не о снеге же разглагольствовать, в самом деле?!

– Да, Рождество в кругу семьи – это те самые блаженные мгновения, когда близкие изливают друг на друга тепло своих сердец, и ты понимаешь, что ты не один на этом свете…

– А ты часом не садист, проповедник хренов? – пробормотал Павел по-русски.

– Вы что-то сказали, док?

– Так, пустяки… Не могу с вами не согласиться, мистер Слайвер.

– Друзья зовут меня Джек. – Слайвер широко улыбнулся, блеснув голубоватым фарфором. – А вам, док, тоже поди мечтается, эдак вот – с женушкой, с детишками, рядышком с нарядной елочкой… или что там у вас? Секвойи?

Павел громко скрипнул зубами.

– Да, да, я понимаю… Хоть до Рождества еще и осталась неделька, позвольте уж сейчас… – Слайвер достал из ящика стола желтый, официального вида конверт и пододвинул к Павлу. – Ознакомьтесь, доктор Розен… – Он подождал, когда Павел откроет конверт, пробежит глазами вложенный листок с печатью. – Как бывший коп, скажу вам откровенно, док, чертовски вам подфартило. Личное поручительство губернатора! Знаете, что это означает? Это означает, что вам не нужно будет трижды в неделю отмечаться у офицера по надзору. Только разик явитесь в участок по месту жительства, подпишете обязательство в назначенный день и час явиться в Верховный суд штата – и все, гуляете до… Когда повторное рассмотрение вашего дела?

– Здесь сказано – четвертого сентября…

– Восемь месяцев полной свободы, да и потом… Или я ничего не понимаю в этой жизни, или… В общем, больше вас за решетку не упрячут – если, конечно, будете себя хорошо вести.

– Я постараюсь.

Павел Розен уезжал из Ред-Рока. Теперь он был свободным человеком. Его ждала семья, Татьяна, дети… Перед отъездом решил навестить Клэр. Павел нашел ее у вольеров с птицами. Вопреки здравому смыслу ноги сами несли его туда. Но не потому, что он снова почувствовал страсть. Как ни крути, Клэр Безансон была единственным человеком в Ред-Роке, с которым у него установился настоящий эмоциональный контакт, и не проститься с ней он не мог.

Проходя мимо корпусов Центра, он с удивлением заметил, что ему почти жалко расставаться с этим местом. Вспомнились те ученые и конструкторы, которых в страшные сталинские годы сгоняли в закрытые КБ, где они продолжали трудиться. Правда, в конечном итоге работали они на свою страну. А его открытие теперь получит Пентагон, который и так с недавних пор ощущает себя единственным полноправным хозяином планеты. Не слишком ли он увлекся своими изысканиями? Только что теперь делать? Посворачивать шейки всем этим пташкам Клэр? Розовый фламинго, дитя заката!

Правда, эти фламинго были почему-то не розовыми, а белыми. Белыми, словно лебеди.

– Это альбиносы? – удивился он.

– Нет, – объяснила Клэр, – просто красный цвет перьев, типичный для этого вида, обуславливается веществами, содержащимися в рачке-артемии. Это обычная пища фламинго, и выращенные на другом рационе птицы становятся белыми.

– Черт, – Розен был в самом деле удивлен. – Надо же, я понятия не имел!

Фламинго прогуливались в полусотне метров от них и совершенно не обращали внимания на соседство Клэр и Павла.

«Неправильный» цвет перьев совершенно не смущал этих птиц. «В стае белых ворон никто не чувствует себя изгоем», – подумал Павел. А сотрудники Ред-Рока все были своего рода белыми воронами – на каждом висело обвинение в уголовном преступлении. В случае с Павлом Розеном оно было сфабриковано специально, ну а что касается Клэр? Неужели она действительно это сделала? Он посмотрел на ее руки. Ласковые руки, которые так много умели, но даже представить в них оружие он никак не мог.

– Ты избегаешь меня! – сказала она, повернувшись к птицам, чтобы он не заметил слез, выступивших у нее на глазах. Голос, кажется, ничем не выдавал ее чувств. Голос она умела хорошо контролировать – научилась этому во время своей непродолжительной супружеской жизни. Тогда приходилось много играть. То изображать страсть перед этим сукиным сыном, то наоборот – притворяться равнодушной, когда она слышала его оскорбления, на которые покойный не скупился. Как и всякий деревенщина.

– Я был занят, – сказал он, глядя на тех же самых птиц, чтобы его ложь не была очевидной.

Птицы смотрели на них, безмолвные свидетели. Иногда они опускали головы в воду, чтобы выловить что-нибудь вкусненькое. Павлу всегда казалось странным, что эти создания с кривыми толстыми клювами, непропорционально длинными лапами, выглядят в целом так изумительно грациозно. Фламинго были созданы гениальным художником, великим творцом; глядя на них, Розен уже не верил в естественный отбор.

Она промолчала. Все было и так ясно. И сказать больше нечего. Что бы ни пришло сейчас ей в голову, только испортило бы все окончательно. Хотя, казалось бы, – куда хуже…

Он тоже молчал. Что он мог рассказать ей? Что ему почти каждую ночь снится та казавшаяся бесконечной пустыня, в которой они пытались скрыться, забыв, что в эпоху технического прогресса не осталось места, где можно было бы спрятаться?

То снится акула, разрывающая несчастного Костаниди. Неплохой психологический трюк, господа. Куда действеннее, чем замки с запорами, чем кандалы, в которые вы могли нас заковать. Впрочем, средство старое на самом деле. Заложники! В случае нового побега часть сотрудников Ред-Рока, не самая важная, разумеется, часть, превращалась в заложников. Незаменимых людей у нас нет!

И он знал, что ничего уже не вернуть. Возможно, она считала иначе. Что ж – тем хуже. Для Клэр.

Она еще постояла, глядя на своих питомцев, не подозревавших, какая ответственная миссия уготована им в недалеком будущем. Потом вздохнула и пошла к центральному корпусу. Белые фламинго не отреагировали на ее уход, они продолжали копаться в иле. Фламинго не ведали огорчений, им было хорошо.

Когда такси с Георгом Делохом остановилось перед Национальной галереей, на глаза ему попалась афиша, сообщавшая о премьере нового фильма на тему пришествия Сатаны. Делох задумчиво покачал головой. Во-первых, его огорчало соседство низкого массового искусства с прославленным музеем. Кроме того, изображенная на афише дьявольская морда, как ему показалось, что-то символизирует. Нервы стали ни к черту, отметил он про себя. Отчего бы это?

В галерее он провел времени меньше, чем обыкновенно, и, выйдя, угодил под холодный дождь. Делох постоял немного у входа, надеясь, что он стихнет, но надежда, похоже, была напрасна.

Собственный зонт Делох по рассеянности оставил дома, пришлось обратиться за помощью к знакомому смотрителю. Вернее смотрительнице. Под дамским пестрым зонтиком Делох добрался до ближайшего бара. Отсюда вид на залитую водой Трафальгарскую площадь был куда веселее. Казалось, что Лондон сейчас зальет совсем, каждая машина поднимала целый веер брызг. Георга Делоха охватила какая-то детская радость. Вспоминались мрачные пророчества о том, что столице королевства суждено погрузиться на дно морское. Может быть, сегодня это и случится. Второй потоп, который смоет все грехи с этой планеты, вместе с безрассудным человеческим племенем. Делох представил себе рыб, плавающих над Вестминстерским аббатством…

– Вы разрешите к вам присоединиться? – голос прервал его фантазии.

Он поднял глаза и прищурился, вглядываясь в незнакомца. По случаю непогоды в кафе было весьма многолюдно, однако оставались еще свободные столики. Делох, тем не менее, не счел нужным возражать. Незнакомец расположился рядом, довольно улыбнулся, заказал подбежавшей официантке кофе без сахара.

– Я рад, что застал вас, профессор Делох… – начал он без долгих предисловий, едва девушка отошла. – Нам нужно поговорить. Дело не терпит отлагательства…

Делох вспомнил лик Сатаны на плакате и охватившее его тогда тревожное предчувствие.

– Я вас слушаю, – сказал он твердым голосом.

Спустя сутки Делох, измученный сменой часовых поясов, уже сходил по трапу в нью-йоркском аэропорту. Почти сразу же он направился к ближайшему телефонному автомату. Несмотря на поздний воскресный вечер, отложить этот звонок он не мог.

Необходимо рассказать, что произошло. И немедленно.

Он нервно постукивал карточкой по стеклу телефонной будки, ожидая, когда, наконец, соединится с Дубойсом. Он не смог найти его по прежнему номеру.

Профессор немного расстроился и растерялся, ему показалось, что и Дубойс стал жертвой всемирного заговора. Несколько мгновений он не мог сообразить, что ему делать. Потом, решившись, он набрал номер Баренцева. Тот сообщил ему, что Питер отбыл в научно-исследовательский центр в Ред-Роке, где ему было предложено место администратора. Делох закивал головой, словно это была для него новость, соглашаясь с тем, что ему было уже известно. Он и в самом деле знал теперь многое.

Сегодня в Ред-Рок прибывал новый администратор. В Центре намечались подвижки. Впрочем, его обитателей это скорее пугало. И старую песню Виктора Цоя «Перемен, мы ждем перемен» они вряд ли оценили бы по достоинству. Большинство находившихся здесь специалистов попали в лапы правосудия совсем не по надуманным обвинениям. И если не все они были довольны постоянным контролем, каждый понимал, что любые заморочки в Ред-Роке лучше того, что ждет их в государственных тюрьмах.

Клэр никакого волнения по поводу смены руководства не испытывала – ее роль в проекте была слишком важна. Ей ничего не грозило. Когда из центра пришло приглашение посетить нового администратора, она только пожала плечами и, не переодеваясь, последовала за доставившим весть курьером.

Почему-то ей казалось, что новый чинуша будет как капля воды похож на предыдущего. Такой же сукин сын с елейным и покровительственным выражением лица, копия омерзительных телевизионных промоутеров Царствия Небесного. «Полчаса с Господом – прямое включение»… А различия будут столь минимальны, что она все равно не станет утруждать себя их поиском.

Нужно только запомнить имя. Для новых запросов по проекту. Ей до сих пор и в голову не приходило использовать свои женские чары для обольщения администрации. Не потому, что она не верила в них. Клэр знала, что привлекательна, и привыкла с детских лет к мужскому вниманию. В первые дни, когда ее перевели сюда из федеральной тюрьмы, она, как и все здесь, размышляла о способах покинуть Ред-Рок. Среди возможных вариантов было и соблазнение кого-нибудь из руководства.

Она готова была пойти на это ради свободы. Но это было безнадежно. Где угодно, в застенках гестапо или русского КГБ, но не в Ред-Роке. Здесь все находилось под строгим контролем. Господин администратор не принадлежал себе, так же как не принадлежал себе никто из тех, кто работал здесь. Клэр подозревала, что и в его кабинете установлены камеры и микрофоны, как и в жилищах рядовых сотрудников. Во всяком случае, кое-что в его поведении заставляло думать именно так. Администратор производил впечатление человека стопроцентно асексуального. С таким же успехом можно было попытаться соблазнить авангардистскую скульптуру, украшавшую приемную его кабинета. Автором скульптуры был один из сотрудников Центра, Клэр не удалось узнать его имени.

Скульптура изображала нечто вроде столпа. Мнения по поводу этого произведения, которые ей доводилось слышать, были самыми различными. Обычно зрители склонялись к тому, что «это» – слова «статуя» или «монумент» к этой вещи как-то не подходили – олицетворяет победу человеческой цивилизации над природой. Одна слегка экзальтированная дамочка из биологического отдела, непризнанный гений, отравившая собственного мужа из ревности, сообщила, что это, по ее мнению, Вавилонская башня, которую они здесь, в Ред-Роке, рано или поздно соорудят с известными уже последствиями.

Самой Клэр скульптура представлялась откровенно фаллической, однако она решила не делиться своими соображениями с продвинутыми коллегами. Не хотелось выглядеть в их глазах повернутой на сексе. Хотя, казалось бы, где-где, а в Ред-Роке просто нелепо заботиться о репутации.

Стоя перед монстром, Клэр размышляла над своей дальнейшей судьбой. Недавно она снова была в греко-православной церкви, чье сооружение ознаменовало начало перемен в Ред-Роке. Нет, благодать не снизошла на это место. Стало лишь тоскливее. Может, потому, что в церкви она видела Павла, старательно прятавшегося от нее все остальное время:

Таблички на дверях администратора еще не было. Клэр отметила с некоторым удивлением, что не помнит имени его предшественника. Фамилию, но не имя. Впрочем, какая разница?

– Костаниди! – Дубойс вертел в руках дело, которое не успели отправить в шредер до его приезда. Причиной была неразбериха, начавшаяся в Ред-Роке, когда центр перешел под контроль Нила Баренцева.

Кроме того, слухи об учиненной над программистом расправе так или иначе дошли бы до нового администратора. В центре уже было известно, что во главе встанет человек, прошедший практику в Федеральном Бюро.

– Костаниди был двойным убийцей и двойным агентом, работал на наших конкурентов! – спокойно заметил его заместитель, оставшийся в наследство от уволенного предшественника Дубойса.

Питер посмотрел в его холодные голубые глазки, сильно контрастировавшие с лощеной физиономией. Этот человек сразу показался ему неприятен – в нем было что-то, напомнившее Дубойсу фотографии маньяков, которые ему в свое время пришлось изучать в академии.

Пришло в голову на мгновение, что в Ред-Роке, где из десяти сотрудников девять имели неприятности с законом, в аппарате вполне могли работать такие же преступники. Он тут же отогнал от себя абсурдную мысль – это уже слишком. И Нил наверняка предупредил бы его.

Вполне вероятно, что этот тип служил убийцей в одной из специальных служб. Не обязательно специалистом – таких специалистов из этих служб живыми не отпускают. Выполнял, вероятно, время от времени разовые поручения. Мысль, помимо его воли, уцепилась за ассоциацию – в памяти возникло лицо леди Морвен. Татьяна сама была такой убийцей – по случаю. Только теперь она распоряжалась всем и отправила его сюда, чтобы остаться с Нилом. Да Питер и сам понимал, что ситуация сложилась неудобная.

Тем не менее, он чувствовал себя обманутым. Сначала благодаря леди Морвен он оказывается в психиатрической лечебнице, потом она вытаскивает его, чтобы облагодетельствовать, подарить свободу и… себя. Но ненадолго. Вернулся настоящий хозяин, и Питера Дубойса отправляют в запас. Хорошо еще, что не в другую психушку, очевидно, он должен быть благодарен.

Мелькнул в памяти такой далекий вечер, когда его девушка уезжала в машине с богатым пареньком. История повторяется. Ты уже давно не прыщавый юноша, Питер, но судьба периодически напоминает тебе, что этот мир принадлежит не тебе! Что ты всего лишь пешка…

– Должен сказать, что акция, несмотря на всю ее неприглядность, имела ожидаемый эффект! – продолжал заместитель, не сводя с него глаз.

В глазах этих светилась преданность или, по крайней мере, очень умелая симуляция.

Как бы там ни было, а с этим человеком ему придется работать некоторое время, пока он не войдет полностью в курс дел. Питер подумал, что вполне вероятно именно этот сукин сын и руководил расправой над греком.

Он хорошенько рассмотрел эту стерву. Проклятая акула, нарезавшая круги, похоже, чувствовала себя в научном океанариуме Ред-Рока, куда ее перевели из океанариума административного, стеклянной стенкой выходящего в приемную, так же комфортно, как в открытом море. Солнечные лучи отражались на ее серой коже. Несколько тонн мускулов и хрящей. Огромные челюсти и маленький мозг… Настоящий монстр.

– Мне доводилось читать, что такие крупные виды акул не переносят содержания в неволе, – заметил он.

– О, – Слайвер скромно потупился, – вам ведь, конечно, известен неофициальный девиз нашего центра?

– Нет! – признался Питер.

– Для нас нет ничего невозможного!

«Черт! – подумал Дубойс. – Этот слоган как нельзя лучше подходит ко всей этой проклятой организации!» Он не видел причин относиться к Нилу Баренцеву, которому теперь принадлежал Ред-Рок, лучше, чем к Татьяне Захаржевской и Ордену Иллюминатов, к которому не питал никаких теплых чувств. Но так уж сложились обстоятельства, что сейчас он должен сотрудничать с ними, работать на них. И выбора у него нет. Как не было выбора у этой рыбины.

Эти ребята кого угодно заставят плясать под их дудку. И как ловко Татьяна сумела заставить его в себя влюбиться! Похищение из психушки, в которой он оказался по ее же милости. Потом сумасшедшее время, когда ему казалось, что он и в самом деле сумел покорить леди Морвен, так же, как она покорила его. Леди, казавшуюся неприступной, как стены ее поместья.

Но нет, Питер Дубойс обречен на вечное унижение, как в его юношеские годы. Приходит кто-то сильный и богатый, и Питер Дубойс остается снова на обочине, с бесполезным букетом цветов… Правда, теперь от него откупились, засунув в эту дыру с окладом выше, чем у самого Хэмфри Ли Берча. Последний не раз приходил на ум Дубойсу – вспоминалось, какой интерес проявлял новый шеф Федерального бюро к расследованию Дубойсом убийства Фэрфакса, помощника сенатора. «Сообщайте все мне, минуя непосредственное начальство». Но разве Берч вытащил его из психушки? Нет, он его туда засадил. Возможно, по сговору с Чивером. «Никому нельзя верить, вот что самое ужасное», – размышлял Питер, шагая по залитым вечерним солнцем аллеям. Он почти не слушал монотонного бубнения Слайвера, который следовал за ним по пятам. Тот добросовестно пытался ввести своего нового шефа в курс проводившихся в Ред-Роке работ, но момент был выбран не самый удачный. Оказавшись в Центре, вдали не только от Татьяны Захаржевской, но и вообще от цивилизованного мира, Питер почувствовал себя в западне. Это назначение было своего рода ссылкой. Так в древнем Риме ссылали неугодных сенаторов – командовать провинциями. Может быть, ему следовало быть благодарным и за это. Потому что можно было ожидать, также вполне в соответствии с римскими традициями, яда или клинка. И эта акула, все еще стоявшая у него перед глазами, возможно – напоминание о том, что жизнь его в руках этих людей. Обуреваемый мрачными мыслями, он пропустил мимо ушей увлекательную лекцию одного из своих подчиненных – бородача с какой-то скандинавской фамилией, которую Дубойс тут же забыл. Бородач был одним из участников проекта Павла Розена.

От дальнейшей экскурсии Питер отказался, по-женски сославшись на головную боль. В голове мелькнула мысль – может быть, в администраторском кабинете в ящике стола отыщется фляжка коньяка, или чего попроще. Неважно – он не столько вращался в «благородном» обществе, чтобы воротить нос от дешевых напитков. Неважно что, главное, чтобы эффект был. Он чувствовал, что если не найдет здесь себе никакой отдушины, то очень скоро свихнется. Все ему уже казалось невыносимым – и вид бесконечных корпусов, и лаборатории, где трудились все эти ученые мужи, которые, как ему показалось, совершенно не тяготились своим подневольным положением; по крайней мере, те люди, с которым ему довелось беседовать, производили впечатление вполне довольных. Им были предоставлены все возможности для работы, возможности, о которых большинство из них могло только мечтать на свободе. К тому же, на многих из них висели вполне реальные обвинения, и можно не сомневаться, что эти люди были благодарны Ред-Року за все, что он им дал. Такое положение дел Дубойсу понравилось – ему не хотелось принимать под начало концлагерь. Правда, здесь везде торчали видеокамеры, и почти каждый шаг сотрудников контролировался внушительной службой безопасности, но надо думать, господа ученые не обращали на это внимания. Особенно сейчас, когда дело с импактитами сдвинулось, наконец, с мертвой точки и все были полны неслыханного энтузиазма.

«Все они чокнутые, – размышлял про себя Дубойс. – И я, глядишь, стану таким же в скором времени». Для него этот энтузиазм выглядел столь же неестественным, как, например, командный дух, свойственный восточным компаниям. Странно было видеть, как заряжены на работу эти люди, европейцы в основном, хотя здесь было несколько японцев, но не так много в процентном отношении, чтобы объяснить их присутствием атмосферу, царившую в Ред-Роке. Питер даже предположил, что это результат какой-то психологической обработки или даже биохимического воздействия. Слайвер непонимающе нахмурился, услышав об этом, а потом замотал категорически головой.

– Мы имеем дело с интеллектуалами! Человеческий мозг – тонкий инструмент, господин Дубойс, и грубой обработке не поддается…

Ну да, он и сам уже сообразил, что сказал глупость.

Правда, было одно исключение – Пол Розен. Точнее, Павел, русский, которому почти удалось вырваться из Ред-Рока вместе с сообщницей. Человек, ради которого и было устроено чудовищное представление с акулой, способное сделать честь любому фильму ужасов.

Питер был уверен, что, несмотря на это, Розен не смирился, и если бы не переход Центра под начало Баренцева, означавший решительные перемены в его судьбе, неизвестно, чем бы все закончилось. Этот русский был ему, Питеру, симпатичен, хотя он так и не успел с ним познакомиться. С другой стороны, личный опыт подсказывал ему держаться от русских подальше.

Как там у Блока? А может, не у Блока, у Пушкина? «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать – в Россию можно только верить!» Но если только верить, то можно и доиграться!

Это все он выяснит потом, а сейчас следовало поговорить с некой дамой-орнитологом. Похоже, то, что Павел Розен обрел свободу едва ли не сразу после смены хозяина, воодушевило дамочку, отправившую на тот свет своего мужа, и она рассчитывает на что-то…

– Миссис Клэр Безансон, – на стол рядом с делом Костаниди заместитель оперативно подсунул папку с ее делом.

Клэр. Это имя вспыхнуло в мозгу, словно выложенное яркими рождественскими огоньками. Так происходило всегда, когда ему случалось слышать или читать это имя. Неважно, кому оно принадлежало в каждом конкретном случае – мозг на мгновение представлял ему образ той самой, единственной Клэр…

Он прочел имя и замер, наткнувшись на девичью фамилию: Эпплби. Совпадение? Нет, место рождения, школа… Фотография…

Через несколько минут он поднял глаза. Заместитель Слайвер смотрел на него, все это время он стоял рядом, застыв, словно та жуткая статуя в приемной, и не сводил с него глаз. Мелькнула мысль – знает ли Слайвер о том, кто эта женщина, что она значила когда-то в жизни Питера? Все может быть, черт возьми! Они все могут узнать и использовать! Но как и зачем? На мгновение Питер испугался. Чего? Он и сам не знал…

– Некоторое время, – продолжал вещать Слайвер, – миссис Клэр находилась в связи с Полом Розеном, совершила побег…

Интересно – сначала ему рассказали о Костаниди и только потом о тех, из-за кого было разыграно то чудовищное представление с акулой. Нет, все не случайно.

Она вошла и, не задерживаясь у порога, направилась к столу. Слайвер сначала отодвинулся в тень, тени в кабинете было мало, но он нашел куда спрятаться, а потом и вовсе растворился словно Чеширский кот – без следа. Бесшумно закрылась дверца, ведущая в его кабинет, за стеной.

Она не сильно изменилась, не так сильно как ему показалось, когда он рассматривал фотографию. Волосы были такими же, как тогда, светлые, почти белые, ниспадали на плечи. Дубойс не был по натуре поэтом и никогда не жалел об этом, за исключением того времени, когда он видел Клэр. Так было когда-то, так было и сейчас.

Клэр села, не дожидаясь приглашения. Дубойс ничего не говорил. Судя по выражению ее лица, она не узнала его. Значит, ей ничего заранее не сказали!

– Добрый день, миссис Безансон! – он постарался, чтобы голос звучал ровно.

Она кивнула.

– Господин… Мне не назвали ваше имя.

– Дубойс… Питер Дубойс!

Она прищурилась недоуменно:

– Питер?!..

За последующие два часа им предстояло многое сказать друг другу. Питер узнал то, чего не было и не могло быть даже в досье Ред-Рока… Поначалу Клэр отнеслась к нему с вполне объяснимым недоверием. Здесь, в Центре, следовало быть готовой к любым фокусам, и появление старого друга могло быть очередным психологическим трюком, вроде того случая с побегом, когда ей и Павлу Розену позволили бежать в пустыню, чтобы найти сбившимися с курса и почти умирающими от жажды… Но тогда была очевидна цель: окончательно лишить Павла надежды, заставить поверить в то, что оставить Ред-Рок – безнадежная затея. А какой смысл сейчас морочить ей голову? Сейчас, когда все так успешно развивается, и сомневаться в ее покорности нет никаких оснований. Сейчас, когда в Центре происходят такие перемены?

Или это своего рода компенсация?

Павел оставил Ред-Рок, он свободен, он наверняка воссоединился с супругой, а Клэр – Клэр вернули старого возлюбленного. В те далекие, как теперь казалось, годы она сама была почти влюблена в него. «Почти», потому что желания ее тогда были неясны для нее самой – юность, безмятежная пора, пьянящее предчувствие свободы и взрослой жизни. Она понимала, что Питер Дубойс имеет на нее виды, и это только забавляло ее тогда. Но когда он исчез из ее жизни, ощутила грусть, словно потеряла нечто очень важное. Теперь он сидел напротив нее и рассматривал с каким-то недоверием, словно это у него были причины сомневаться в случайности этой встречи. А может быть, и в ее реальности. Клэр внезапно почувствовала, что хочет подойти к нему и прикоснуться. Но она сдержалась. То, что перед ней не призрак и не оптическая иллюзия, было уже ясно.

Питер Дубойс испытывал схожие чувства. Если ему и дальше предстоит играть роль администратора, то, по крайней мере, сегодня ему хотелось взять в этой игре тайм-аут.

Ему было понятно ее состояние. Ему и самому казалось поначалу, что эта встреча не может быть случайной. Кто-то нарочно свел их вместе. Однако, рассуждая здраво, такая хитроумная комбинация не имела конечного смысла. Либо этот смысл лежал за пределами его понимания. Так или иначе, Питер решил, что не стоит ломать голову, раз ответа все равно не найти. Слишком много за последнее время в его жизни было неожиданностей. Он чувствовал, что истина, как говорится в одном популярном сериале, «где-то рядом», но обнаружить ее, похоже, ему не дано. Хотелось простоты.

– Что мне сказать тебе? – вопрошала Клэр десятью минутами позже, когда их уже не разделял стол администратора.

Они переместились в один из небольших залов на последнем восьмом этаже административного здания. Отсюда можно было видеть корпуса, разделенные аккуратными дорожками и газонами.

– Что сказать тебе?! – повторила она, придав пафоса голосу. – Рассказать о том, как моя мать, овдовев, нашла себе другого мужчину, из тех, знаешь, любителей жить за чужой счет? Как она спустила на этого ублюдка все, что мы имели, предоставив мне самостоятельно заботиться и о собственном пропитании и об образовании?.. Я сумела кое-чего добиться, но орнитология – не та профессия, что способна обеспечить уровень жизни, к которому я стремилась. Ты же знаешь, я всегда любила роскошествовать. В один прекрасный день, я поняла, что время уходит безвозвратно и надо что-то предпринять. Найти мужа не сложно, сложнее заставить его относиться к тебе по-человечески… Теперь я здесь! – закончила она с грустной улыбкой.

«Ни слова о Павле Розене», – заметил про себя Дубойс. Конечно, она знает, что ему и так все известно.

– Ты убила его? – спросил он. Он знал, что на суде Клэр так и не признала своей вины.

– Ну что ты! – ответила она, облизав губы. – Я никогда бы не причинила зла своему мужу, даже после того, как застала его в ванной, когда он лапал одну из своих деревенских потаскушек. Ты же знаешь все эти целомудренные сельские нравы! Чистая пастораль… Знаешь, моя мать утверждала, что к тридцати годам женщине необходимо иметь мужа, пусть даже бывшего… Вот она бы порадовалась!

– Я знаю, она умерла, – кивнул Питер.

Пересказывая вкратце события своей жизни, Клэр старалась максимально тщательно подбирать слова. Были вещи, о которых ей не хотелось говорить, были те, о которых нельзя было не сказать.

– У меня мурашки по коже от этого Слайвера… Почему он до сих пор здесь? – спросила она вечером.

– Я еще ничего здесь не знаю, – объяснил Дубойс. – кто-то должен ввести меня в курс дел.

– Я могу это сделать, по крайней мере, в той части, что касается исследовательских программ, в которых я участвую, – сказала Клэр. – Так ты будешь меньше общаться с ним…

– И больше с тобой, – закончил он.

Питер чувствовал себя захмелевшим. Клэр принесла с собой бутылку, и они прикончили ее под жаркое. Теперь он уже не ощущал себя ссыльным римским сенатором или комендантом нацистского концлагеря… Под локтем были подушки. Его апартаменты были вполне комфортабельны. Под ними расстилался засыпающий Ред-Рок, в научных корпусах во многих окнах еще горел свет. Работа там продолжалась и ночью. «Ученые!» – подумал Дубойс, на этот раз не с дневным раздражением, а с каким-то покровительственным добродушием. Сейчас он напоминал себе скорее кого-то из военачальников прошлого, Антония в гостях у Клеопатры. Он на завоеванной территории. Все неожиданно переменилось с этой встречей. Переменилось так стремительно, что он еще до конца не осознал этой перемены. Но уже чувствовал, что жизнь обретает смысл. Это было пьянящее чувство. Теперь он снова знал, ради чего жить и бороться. Не ради безопасности государства или всего человечества. Он знал теперь, в чьих руках эта безопасность, и знал, что противостоять этим людям не сможет. Никто не сможет. Остается ждать, когда змея пожрет самое себя. Начало, вероятно, уже положено. Некоторые сведения о разделе в Ордене просочились к нему через Нила Баренцева. Информация была строго дозирована. С тех пор, как Питер был удален из Занаду, кончилась эпоха безграничного доверия.