Текст книги "Митрополит Филипп"

Придел во имя преподобных Зосимы и Савватия, напротив, – свидетельство давно сложившегося, глубоко укорененного на Соловках культа основателей монастыря. Не вспомни о них игумен Филипп – вот это было бы странно. Их гробницы, появившиеся задолго до придела в соборе, уже играли роль истинных святынь, к тому же, богато украшенных.

Тот же А.Г.Мельник отмечает: «По значимости местоположения между тремя, условно говоря, «царскими» приделами и тремя, столь же условно выражаясь, «монастырскими» был установлен некий «паритет», идея которого, видимо, принадлежала Филиппу Колычеву».

Летом 1566 года английские мореплаватели Томас Сутзем и Джон Спарк побывали на Соловках. Игумена Филиппа они там уже не застали: он отбыл в Москву – ставиться на митрополию. Посетив монастырь, англичане, по их собственным словам, «…переехали в отличный каменный монастырский дом в 5 милях к юго-западу от обители». Стало быть, помимо построек времен Филиппа, известных по Житию и деловым документам, был еще какой-то дом, вызвавший восхищение иноземных моряков.

К юго-западу от основных строений обители… море.

И маленькая группа Заяцких островов. Так вот, на большом Заяцком острове в XVI столетии появились сложенная из валунов, прочно скрепленных строительным раствором, «людская», иными словами, гостиница, а также отдельно стоящая «поварня» (кухня) при ней. Там же был колодец, устройство которого приписывается распоряжению игумена Филиппа. Людская стояла близ удобной и глубокой гавани, возведенной из таких же валунов; ныне она обмелела и пригодна разве что для лодок, однако современный причал располагается рядом с нею. По велению Филиппа, мореходы, становившиеся в этой гавани, обязаны были укреплять ее, добавляя валуны к старой кладке. На большом кресте, поставленном поблизости, иноки вырезали надпись: «А кого Бог принесет в сие становище всякаго православного христианина, и вы бы Спаса ради и причистыя Богородица и преподобных отец великих чюдотворцов Зосимы и Саватия, и своего ради спасения и для покоя келейнаго, сиречь полаты, в становищи сем тружалися Бога ради по силе своей, камение носили бы на заднюю сторону становища на угол от моря. Для того, чтобы волнами морскими не располоскало. А камение бы носили из внутрь становища от креста большаго, на котором сия память написана. А кто будет ленив и не носит, ино его Бог простит. А кто будет больши тружатися, больши ему спасения».

Побывав на Соловках в августе 2008 года, автор этих строк имел возможность подробно обсудить местные морские обычаи и условия мореплавания с большим знатоком старинного «хождения по водам». Из разговора с ним было вынесено вот какое убеждение: монастырская гавань в бухте Благополучия, а также более древнее пристанище мореходов на севере Большого Соловецкого острова, в Сосновой губе, не соответствовали тем грандиозным строительным планам, за осуществление которых взялся игумен Филипп. Множество мелей, запутанный фарватер, недостаточная глубина превращали в рискованное дело выгрузку материалов, прибывавших с материка постоянным потоком. А Белом море никогда не баловало моряков. Так, в июле 1561 года 15 ладей, на которых с Двины везли известь для монастырского строительства строительству собора, были разбиты штормом и погибли… В то же время, стоянка на Большом Заяцком острове, там, где располагаются валунная гавань и людская, намного удобнее. По всей видимости, здесь разгружались крупные корабли, а стало быть, их ждали склады, содержимое коих понемногу переходило на Большой Соловецкий остров. Но даже если складов тут при Филиппе и не сооружали, то, во всяком случае, оборудовали стоянку, где могли укрыться от непогоды суда, прибывшие к Соловкам в неудачное время. У Заяцких островов они ждали благоприятного случая, когда в ту же бухту Благополучия можно будет зайти вполне безопасно.

Весьма вероятно, Филипп озаботился устройством Заяцкой гавани прежде, чем закончилось строительство Успенского храма. Не исключено, что это произошло даже раньше, чем началось возведение церкви. И в любом случае, к 1566 году Заяцкая гавань уже была оборудована.

Говоря современным языком, настоятель монастыря обеспечивал адекватную инфраструктуру для больших строительных затей.

Другим важным элементом этой инфраструктуры стали многокилометровые дороги, проложенные на Большом Соловецком острове при Филиппе. Современные дороги во многом следуют именно той конфигурации путей, которую задал беспокойный настоятель еще в середине XVI столетия. Как минимум, старейшая соловецкая дорога, тянущаяся от монастыря к Савватиеву и Сосновой губе.

Впрочем, Заяцкая гавань и дороги на большом Соловецком острове – лишь верхушка айсберга. Филипп мечтал добиться двух больших перемен в жизни иноческой общины: во-первых, поставить каменные храмы на месте деревянных; во-вторых, обеспечить монахов всем необходимым, прежде всего, достаточным количеством еды.

Но эти два не столь уж значительных – по внешней видимости – достижения увлекли за собой настоящую лавину иных преобразований. Хозяйство Соловецкого монастыря еще в середине 1540-х годов было микроскопическим. Оно даже братию не могло толком прокормить, не говоря о более серьезных задачах. Филиппу пришлось создавать совершенное новое хозяйство, можно сказать, принципиально новую экономику. Тут за чем не потянись – ничего нет в наличии. Все надо везти с большой земли, да еще и приглашать оттуда работников. Поэтому на один шаг в большом строительстве Филиппу приходилось делать по пять шагов в обеспечении этого строительства, да и просто монастырской жизни.

С материками требовалось доставлять металлические изделия (собственный заводик обитель не могла себе позволить…), стекло для окон, известь для строительного раствора, строительные артели, а также продукты, необходимые для прокорма работников.

Вот новая гавань. Вот новые дороги. Вот появляется свой «железный промысел» – видимо, большая кузница[41]41
  Впрочем, архимандрит Соловецкий Досифей считал иначе. По его мнению, «…железный промысел есть не что иное как железный завод в поморских монастырских вотчинах. Попечением Соловецких настоятелей отыскиваема была железная руда и вырабатывалось хорошее железо, которого достаточно было на удовлетворение монастырских надобностей». Доказательств этому утверждению нет. Напротив, А. А. Савич показал, что железа монастырю не хватало, оно закупалось на стороне в больших объемах. Какой уж тут завод!


[Закрыть]. А вот еще и флот монастырский, увеличившийся многократно. В 1549 году за обителью числилось всего 4 большегрузных судна – «лодии». В 1561 году их стало 15! Тогда монастырский флот был разбит бурей, но затем постепенно возродился. К концу 1560-х обитель располагала уже 7 лодиями.

Для строительства требовался кирпич. Монахи давным-давно наловчились изготавливать его из глины, однако лишь Филипп, благодаря «инженерному решению» сумел поставить кирпичное производство на массовую основу: «…прежде сего на Вараке глину на кирпич копали людьми, а ныне волом орут одним, что многие люди копали глину и мяли на кирпич людьми, а ныне мнут глину на кирпичь коньми ж да и на церковь лошадьми воротят вороты кирпич, и брусья, и известь, и всякой запас, а прежде того на церковь воротили кирпич и каменье и всякой запас вороты на телегах…» – так сообщает Соловецкий летописец. Появились печи для обжига кирпича и специальные амбары для его хранения.

Когда у человека полно еды, но он ради любви к Христу отказывается от обильной трапезы и держит пост, в его поведении видно благочестие. Когда же пищи у него нет по причине бедности или нерасторопности, он постится не из благочестия, а в силу внешних обстоятельств. Вынужденно голодая, никто не приобретает никакой духовной заслуги. Так вот, Соловецкий монастырь до игуменства Филиппа голодал вынужденно.

А при Филиппе, как пишет местный летописец, «…прибыли шти с маслом, да и разные масляные приспехи, блины и пироги, и оладьи, и крушки рыбные, да и кисель, да и яичница… стали в монастырь возити огурцы и рыжики»… Казалось бы, появился соблазн чревоугодия, который прежде нимало не грозил соловецким инокам. Однако плох тот монах, кому не удалось побороть столь простого врага, как собственное обжорство! Абсолютное большинство братии, те, кого изобилие съестного не превратило в чревоугодников, могли ограничивать себя в еде столько, сколько требуют уставные правила и сколько необходимо для их духовного роста. Церковь – не секта, истязание тела душе пользы не приносит. Тот должен постничать с великой строгостью, кому следует бороться с излишней привязанностью к яствам. Но если этой привязанности нет, если она давным-давно преодолена, то пустое изнурения себя голодом ни к чему доброму не приведет. Таким образом, Филипп дал монастырю простое благо, обратив нищету в достаток.

Георгий Федотов весьма разумно отзывается об этих трудах настоятеля соловецкого: «Св. Филипп не был поклонником неумеренной аскезы. Он улучшил трапезу и одежду монашескую, требуя за то от всех неустанных трудов. Тунеядцев он не терпел и принимал в монастырь только тех, кто, подобно ему, готов был есть хлеб в поте лица».

Игумен Филипп должен был не просто гарантировать обители прожиточный минимум или даже обеспечить своего рода «зажиточность». Он позаботился о большем. Пока шло строительство, братия стремительно росла: добрая слава общины привлекала все новых охотников принять постриг на суровых северных островах… В 1553 году Соловецкий монастырь объединял в своих стенах 107 иноков, а ко времени, когда Филипп оставил игуменство и отправился в Москву, ставиться на митрополию, их было уже около 200! Кроме того, монастырю требовалось постоянно обеспечивать пищей, водой, жильем и всем необходимым строительные артели, прибывавшие на острова. Это означает: население архипелага заметно увеличилось, и обо всех новоприбывших – навсегда или на несколько месяцев – необходимо было позаботиться.

Помимо величественных храмов пришлось строить гораздо более скромные помещения, без которых и великолепные церкви не поднялись бы. В настоятельство Филиппа появаились новые жилые избы, чулаты (клети), кельи, а в монастыре прибыло посуды.

Но главную проблему создавали самые простые, самые необходимые продукты питания: хлеб и молоко. Требовалось также запастить гораздо большим количеством питьевой воды.

Зерно на Соловки доставляли с материка, да и туда-то его в основном привозили с коренных русских земель. Наш север благоприятнее для льна, чем для хлеба…

Между тем, пока зерно везли на телегах, а особенно на кораблях, оно портилось от сырости. А уж когда оно оказывалось в монастырь, тут сырость быстро брала над ним верх. Плесень в обители вездесуща, она в равной мере поражает дерево и камень. Монастырскому хозяйству, до Филиппа и без того державшемуся на честном слове, эта порча доставляла гибельный ущерб.

«Хозяин Соловков» чуть ли не в первую очередь велел соорудить каменное сушило, и тем дал монастырским хлебным запасам заметно больший срок жизни. В том сушиле настоятель «нарядил» подъемный механизм, поднимавший и ссыпавший рожь в хранилище.

Прежде Филиппова игуменства обитель располагала несколькими небольшими мельницами. На их месте он построил крупные каменные мельницы, а чтобы дать тяжелым мельничным колесам должную силу вращения, он велел прокопать большой ров[42]42
  Собственно, ров был и раньше, но при Филиппе его углубили.


[Закрыть] от Святого озера, лежащего рядом с обителью, к морю, само же Святое озеро расщирить и вычистить, устроить там плотину. С помощью особых каналов 72 озера[43]43
  По другим сведениям, 52 озера.


[Закрыть] Большого Соловецкого острова были соединены между собой, и вода из них шла к одному Святому озеру, сливаясь оттуда в море. Монастырь получил столько питьевой воды, сколько ему требовалось[44]44
  Под обителью был подземный канал – служивший монахам как своего рода водопровод.


[Закрыть], а мельницы – такой напор, который спобен был приводить их в движение.

На мельницах Филипп велел поставить особые устройства. Вот что сообщает Соловецкий летописец: «Да до Филиппа игумена подсевали рожь братья многие, а Филипп игумен доспел севальню, десятью решеты один старец сеет, да при Филиппе же доспели решето – само сеет и насыпает, и отруби и муку разводит розно, да и крупу само же сеет, и насыпает и разводит розно крупу и высейки… Да до Филиппа же братья многие носили рожь на гумно веяти, а Филипп нарядил ветр мехами на мельнице веяти рожь…».

По инженерным затеям настоятеля видно, что его ум имел склонность к техническим затеям, притом всегда Филиппу всегда хватало воли довести их до конца. Он искал упрощения работы в великом и малом. Выше уже говорилось о грандиозном плане соединения соловецкиз озер… А рядом с этим, скажем, – хитроумное устройство для доставки кваса из квасопаренной палаты в погреб, да еще и для розлива его по бочкам.

Впоследствии на Соловках будут говорить о нем: «Мудрый эконом и механик обители своей».

Вообще, средневековое церковное хозяйство в России чаще всего оказывалось полигоном для технических и экномических экспериментов. Пример Филиппа, конечно, очень ярок, но он не единственный. Русской церкви допетровской поры не свойственен был какой-то хозяйственный «консерватизм», «косность». Напротив, на просторе крупного землевладения изощренный ум монахов-книжников находил необычные и эффективные экономические решения.

Роль важнейшей пищи для соловецких иноков играла морская рыба. И дело здесь не только в том, что рыба всегда рядом, а вот хлеб-то могут и не доставить вовремя из далеких мест… Просто без рыбы монахи, при их строжайших постных правилах, обессилели бы, да и принялись отдавать Богу души от голода.

Филипп, по-первых, велел разводить рыбу в Святом озере, где уровень поднялся, притом вода не застаивалась, постоянно обновлялась течением (из озер к морю). Во-вторых, он распорядился соорудить две валунных насыпи на побережье, северо-западнее монастыря. Отгородив таким способом узкий морской заливчик, настоятель устроил там рыбные садки. Крупная рыба не могла проскочить между камнями, но ей было чем кормиться в тесном пространстве, поскольку планктон и мелкий рыбный корм приходили в садки с каждым приливом.

С тех пор Филипп избавил себя от необходимости с тревогой отправлять кого-то из братии на рыболовный промысел – тяжелый и рискованный, особенно при сильном ветре и высокой волне.

Наконец, обитель издавна держала скот: коров – в основном ради молока и кож, да лошадей – как рабочую силу. Иногда в популярных книжках пишут, мол, игумен Филипп завел скотный двор на острове Большая Муксалма, где и находились впоследствии монастырские стада в течение нескольких столетий. Но это не совсем так.

Правда состоит в том, что скотины при Филиппе прибавилось – более чем вдвое. Но коровник, несомненно, был на Муксалме уже в 10-х годах XVI века и, возможно, даже раньше, во второй половине XV-го. В начале игуменства Филиппа поголовье стада несколько уменьшилось по сравнению с началом столетия. Возможно, хозяйственный итог предыдущего игуменства вышел не слишком удачным… Но во второй половине 60-х годов обитель уже располагала 71 лошадью вместо 30, да 60 волами вместо 25 (если сравнивать с данными описи 1549 года)[45]45
  По некоторым данным, Филипп завел также оленей, но это известие может быть принято не без сомнения: монастырские описи не упоминают оленей в монастырских стадах.


[Закрыть]. Рост огромный! Как и во всем, впрочем. В бытовой утвари и одежде, в колоколах и постройках, в иконах и книгах, в богослужебных ризах и солеваренных котлах…

Естественно, кое-что обитель приобретала на свои средства. Но большей частью она получала пожертвования богатых людей. И вторым по значительности «вкладов» благодетелем монастыря – после царя Ивана Васильевича – был сам игумен Филипп. На одни только гидротехнические работы он пожертвовал в разное время 50 рублей. А это весьма значительная сумма.

Фактически игумен Филипп за двадцать лет правления произвел экономическую революцию на Соловках. Для хозяйства обители, для бытового и богослужебного обихода братии, и, тем более, для внешнего вида монастыря он сделал фантастически много.

При игуменстве Филиппа под контролем Соловецкого монастыря оказалась колоссальную область. Суд и управление всеми делами в ней государь Иван Васильевич отдал Филиппу с братией. Местные власти – как светские, так и духовные, подчинявшиеся архиепископу Новгородскому, – утратили право вмешиваться в управление землями, пожалованными обители. Более того, насельники монастырских владений не платили на великого государя большинство податей и не отрабатывали повинностей. Лишь в исключительных случаях, вроде душегубства или «разбоя с поличным», местные чиновники могли судить тех, кто жил на территории этой области, могли потребовать отчета от иноческой общины и ее игумена. В остальном же судопроизводство возлагалось на Филиппа и соловецких старцев.

Вот цитата из жалованной грамоты Ивана IV, показывающая, сколь много власти получила обитель от государя: «А наши наместницы ноугоротцкие и двинские, и иных городов наместники, и волостели выгоозерские, и наши тиуны, и иных волостей волостели и их тиуны Соловетцкого монастыря игумена и страцов, и слуг, и крестьян, и дворников по городом, в которых городех их дворы, и в волостех на приезд, не судят ни в чем, опричь душегубства и розбоя с поличным, и приставов своих на них не дают и не всылают к ним ни по что… А кому будет чего искати на игумене з братьею[46]46
  В наши дни сказали бы: «А если кто-то выдвинет иск против игумена з братьею…»


[Закрыть], ино их сужю яз, царь и государь и великий князь, или наши казначеи (иными словами, местные власти даже не смеют принять иск, выдвинутый против монастыря, – его следует направить в Москву – Д.В.), а своих людей монастырских, слуг и крестьян, и дворников игумен Соловетцкого монастыря з братьею судят их сами во всём; а случитца суд смесной их людем з городцкими людьми или с волостными, и наши наместники ноугоротцкие, и двинские, и иных городов наместники, и волостели выгоозерские, и наши тиуны, и иных волостей волостели и их тиуны судят, а игумен з братьею или их приказчик с ними же судят, а прав будет или виноват монастырской человек, и он в правде и в вине игумену з братьею, а наши наместники…[47]47
  Далее местные власти вновь перечисляются, как это было выше.


[Закрыть] в монастырского человека не вступаютца ни в правого, ни в виноватого; также и архиепископ ноугородцкий игумена, и старцов, и слуг, и крестьян, и дворников не судит ни во что, ни приставов своих к ним не вселяет ни по что, опричь духовного дела…» Соловецкий монастырь стал административным центром обширных земель, а главой политической власти в нем был никто иной, как игумен.

Таким образом, Филипп, отыскивая в земельных пожалованиях средства для большого строительства и обеспечения общины, оказался в роли нынешнего губернатора. И зе́мли, ему подчинявшиеся, по размеру своему равнялись небольшой области современной России.

Это огромная власть и огромная ответственность. Иной западный герцог или наш русский князь и мечтать не мог о столь больших владениях! А тут все досталось монастырю и его настоятелю.

Впрочем, Филипп, которого с детства готовили не только к войне, но и к делам правления, по роду своему, по прежнему своему предназначению, определенно подходил для этой роли.

И он правил жесткой рукой. Краю, оказавшемуся у него в подчинении, Филипп желал блага, хотел дать ему порядок и доброе устроение, но не терпел праздности, пьянства, азартных игр.

Трижды он составлял «уставные грамоты» – как бы сейчас сказали, «нормативные документы», – для населения монастырских владений. Это произошло в 1548, 1561 и 1564 годах. От имени Филиппа и монастырских властей были назначены «приказчики» с «доводчиками», которые получили право следствия, суда и управления на местах. Уставными грамотами определялись их права и обязанности, сколько и за что им платит местное население, какие пошлины и с кого они взимают, какие наказания положены им за злоупотребление властью. Для монастырской администрации, выезжавшей за пределы обители, на Суми и в Новгороде Великом строились и ремонтировались подворья.

По мнению советских историков, изучавших «вотчину» Соловецкой обители, сумма разного рода податей и повинностей, возложенных на жителей области, возросла с тех пор, как они попали под власть монастыря. А.А.Зимин прямо говорит о «росте поборов». Даже подростки, еще не знавшие полевой страды или тяжелого солеваренного промысла, должны были впрячься: «А [если] у которых земских людей [есть] дети или племянники… а поспели промышляти зверя и птицу и рыбу ловити, и ягоды и грибы брати…» – то «разруб» общего тягла в сельских общинах рекомендовалось проводить с учетом их трудоспособности. Но ведь и монастырь позаботился об устройстве скорого суда и эффективной локальной администрации. А это стоило немало. Одна из уставных грамот, кстати, заканчивалась грозным предупреждением: «[Если] старец наш приказчик или доводчик коего хрестьянина или казака изобидит чем ни буди или не по сей грамоте что на них возьмут, и им от нас быти в пользе и смирении; и кого чем изобидят, нам на них велети доправити вдвое». Иными словами, обидчику придется отдать вдвое против того, что он взял лишнего с крестьянина, а настоятель приведет его своей властью в «смирение».

Под угрозой огромных штрафов запрещалось покупать вино у заезжих торговцев или «курить» его самостоятельно. За игру в «зернь» также полагался штраф, но к нему добавлялось изгнание из волости. Филипп, во-первых, не хотел попускать нравственное разложение подвластных ему людей, и, во-вторых, он не желал видеть их разоренными. Ведь разорение любого мелкого хозяина било и по экономике обители.

Филипп ограничил рубку леса. Он велел штрафовать тех, кто примется вырубать рощу на своем поле ради мелких хозяйственных нужд. Он назначил, конечно, не столь суровые штрафы, как за приобретение и «курение» вина или азартные игры, но у нарушителей изымалась все-таки ощутимая сумма – 25 копеек. «Соловецкий Хозяин» провел много лет на острове, где строительный лес – великая редкость и большая ценность. Он превосходно понимал, какое это богатство – лесные угодья, находящиеся по соседству с освоенными землями. И сколь просто растратить их на сущие мелочи, ради сиюминутной пользы…

Трудно же теперь было Филиппу предаться пустынничеству, погрузиться в долгие молитвы, уйти от хозяйственной суеты. Бремя, которое он на себя взвалил, не отпускало его изо дня в день, тревожило без конца, постоянно требовало внимания.

Зато и опыт он получил громадный. Когда придет время управлять «хозяйством» во много раз большим, нежели Соловецкое, – всею Русской церковью – у него достанет сил и умения справляться с делами.

Долгий рассказ о великом строительстве на Соловках, преобразившем обитель до неузнаваемости, мог создать превратное впечатление, будто игумен Филипп не вылезал из хозяйственных дел и больше ни о чем не думал.

О, нет. Это не так. Конечно, львиную долю своего времени ему приходилось отдавать денежным расчетам, найму работников, присмотру за купцами и трудниками, прибывавшими на острова, разговорам с должностными лицами, которые управляли обширной монастырской вотчиной на Беломорье, и так далее. Все это было страшно хлопотно и утомительно, однако у Филиппа хватало энергии на дела совершенно иного рода.

Так, например, он много сил отдал, возвышая почитание святых основателей монастыря – преподобных Зосимы и Савватия.

Обоих причислили к лику святых, почитаемых всей страной, на большом церковном соборе в 1547 году. К тому времени Филипп уже довольно долго играл в обители ведущую роль. Поэтому трудно сказать, кто сделал главные усилия, необходимые для канонизации Зосимы и Савватия – Филипп или все-таки предыдущий настоятель, Алексий.[48]48
  Особенно если учесть, что Филипп мог предпринимать шаги в этом направлении, еще когда игуменствовал в первый раз.


[Закрыть]

Но в любом случае именно Филипп довел дело до конца, а помог ему, очевидно, митрополит Макарий – давний благодетель Соловков. Игумен Соловецкий немало сил положил, чтобы утвердить особенное почитание святых Зосимы и Савватия. Это было такое же любимое детище «Хозяина Словков», как и его архитектурные проекты.

Именно Филипп учредил придел преподобных Зосимы и Савватия в строящемся Спасо-Преображенском соборе.

Именно Филипп отыскал в обители образ Пресвятой Богородицы Одигитрии, привезенный на Соловки преподобным Савватием.[49]49
  По словам биографа святого Филиппа, В. Никитина, этот образ был поставлен соловецким настоятелем над гробницей преподобного Савватия.


[Закрыть]

Именно Филипп разыскал также Псалтирь преподобного Зосимы и велел отреставрировать ее. Не исключено, что «ремонтом» книги занимался он сам.

Именно Филипп ввел в обычай служить в ризе Зосимы, и после него так поступали другие настоятели Соловецкого монастыря.

Все перечисленные реликвии стали предметом особого почитания.

Именно Филипп указал вытесать могильный крест над погребением преподобного Савватия. Из-за сложностей, связанных с чтением надписей на этом кресте, его то именовали «келейным», то «молельным» и, соответственно, ставили Филиппу в заслугу обнаружение креста среди старых вещей – так же, как богородичного образа святого Савватия и Псалтири святого Зосимы. В августе 2008 года автор этих строк ознакомился с превосходными фотографиями Савватиевского креста, сделанными А.В.Лаушкиным. Внимательное прочтение позволило определить точный смысл надписей. У основания креста сказано: «Крест Савватиа чюдотворца мо(г)илнои». На обратной стороне вырезано: «Лета 7064 (1555/1556). Взыскание и потружение игумена Филиппа». Чего ж яснее? Никто не искал этот крест, его изготовили по заказу настоятеля, чтобы поставить над мощами преподобного Савватия.

Именно Филипп дал вкладом на украшение гробницы Соловецких чудотворцев Деисусный чин из трех икон, образ святой Троицы, икону Сорока Мучеников – всё «старинного высокого художества»; а также украшенную жемчугом панагию с изображением святой Троицы и Богоматери Воплощение. Очень дорогой подарок!

Именно Филипп в 1548 году пополнил Житие Зосимы и Савватия собранием новых чудес. Кстати, у него в келейном пользовании находилось несколько книг, в том числе «Житие чюдотворцов» в кожаном переплете. Скорее всего, это были жития именно Соловецких чудотворцев.

Наконец, именно Филипп способствовал умножению иконописных образов Зосимы и Савватия Соловецких. Судя по описи монастырского имущества, составленной в 1549 году, тогда, при начале игуменства Филиппа, в обители находилось 14 икон с изображениями этих святых. А по аналогичной описи 1570 года, составленной через четыре года после ухода Филиппа на митрополию, их уже 22.

Общероссийская канонизация основателей Соловецкого монастыря стала великим событием для северной обители. Ее настоятель стремился сделать так, чтобы монастырь его был достоин памяти преподобных Зосимы и Савватия, но паче того – их новой славы.

Среди прочих настоятелей, Филипп должен был отправиться в Москву в 1551 году, когда там проходил большой церковный собор, устанавливавший общие правила и запреты, касающиеся жизни духовенства. Позднее собор этот станут называть «стоглавым», поскольку текст ответов, данных Церковью на вопросы, заданные ей царем, был разделен в итоговом тексте на сотню глав. Видимо, на обратном пути Филипп зазимовал в Новгороде. 2 декабря он служил вместе с архиепископом Серапионом в храме Спаса на Нередице, когда хоронили высокродного аристократа, князя Курлятева. Будучи в Москве, игумен приобрел красочные книжные заставки в нововизантийском стиле, а также рисованные инициалы, которые затем были наклеены на листы рукописного Евангелия. Работы над Евангелием закончились в 1551 году, переписывал его соловецкий монах Иоасаф Белобаев. Впоследствии оно осталось в книжном собрании обители.

Соловецкий монастырь был форпостом православия на Беломорье, где до недавнего времени абсолютно господствовало язычество, да и в XVI веке крещение местных народов шло медленно и трудно. Обитель не могла не заниматься миссионерством. Особенно, если учесть, что под контроль соловецкой братии попали обширные территории по берегам Белого моря – после того, как они были переданы монастырю государевыми грамотами. Обитель (а значит, и ее настоятель) обязана была вести дело к крещению местных язычников, в этом состоял христианский долг ее иноков. Да и самые прозаические обстоятельства также принуждали вести проповедь Христовой веры: ведь иначе местное население могло проявить враждебность к монахам, занятым колонизацией новых земель. По монастырскому преданию, первые иноки – насельники Большого Соловецкого острова должны были выдержать борьбу с язычниками-карелами… К сожалению, материалов о миссионерской деятельности соловецкой братии в середине XVI века сохранилось совсем немного. Известно, что именно с Соловецкой обителью связаны подвиги подвижника-миссионера Феодорита Кольского, крестившего лопарей в районе селения Кола. По словам современного историка А.А.Королева, «…не вызывает сомнения, что в эти годы соловецкая миссия на Кольском полуострове не сводилась к деятельности одного блаженного Феодорита. Не исключено, что именно соловчане построили Петропавловскую крепость на реке Поной, предназначенную для крещеных лопарей… Следует упомянуть и о Никольском монастырьке, который возник в Кандалакше в первой половине-середине XVI в., также, вероятно, при участии соловецких монахов (в монастырском храме существовал придел во имя Соловецких чудотворцов). Его насельники занимались обращением лопарей: в 1554 г. Иван Грозный пожаловал обители вотчину «для монастырского строения и для лопского крещения». Впоследствии Никольский Кандалакшский монастырь был приписан к Соловецкому, а в XVIII в. упразднен.

Да, при Филиппе Соловецкий монастырь стал жить богаче. У иноков появилась возможность устроить свой быт с большим комфортом. С бо́льшим, возможно, чем того требует монашеская жизнь. Но настоятель не для того выводил обитель из состояния принужденного нестяжательства, чтобы наполнить кельи богатством. Любой из братии, по его мнению, мог пользоваться таким количеством имущества, какое позволяло ему не отрываться от молитв и служб, от обычного ритма физических и духовных трудов, от монашеского делания. Избыточное накопление вещей у братии могло привести к тяжких соблазнам. Не следует иноку, оставившему мир ради высокого служения Богу и очищения собственной души, впадать в праздность, как сыр в масле кататься, позволять себе роскошества в одежде. Поэтому Филипп решил ввести «Устав о монастырском платье», регламентировавший, сколько и какой одежды мог иметь инок соловецкий. «Устав» получил силу в 1553 году.

Из документов, связанных с утверждением «Устава», известно, кстати, чем владел сам настоятель.

Вся его одежда перечисляется в нескольких строках. «У Филиппа игумена платия: четыре шубы. Шуба дорожная с сукном песцова, да три бораньих… да одеяло боранье с сукном, да телогрея песцова ветчана с платом, да телогрея белая, да каптур белый с сукном, да Каптур суконной. Да свои сапоги, да полуголянки… да 4 свитки, да две сермяги, да ряски, монатья да клобук, да монатейка середняя, да малая, да трои рукавицы, да двои ногавицы, да медведно санное, да медведенко малое»[50]50
  Известно также, что у Филиппа было несколько икон и книг, но не ясно, то ли он пользовался ими в келейном обиходе, то ли, скорее, на свои средства заказал их изготовление для нужд обители. Ведь он делал весьма щедрые вклады.


[Закрыть]. У игумена было только необходимое по новоучрежденному «Уставу», особенно если учесть в каких условиях жили (да и живут) соловчане – им приходится не снимать теплые вещи по 9-10 месяцев в году, одежда быстро снашивается. Настоятель располагал не бо́льшим количеством имущества, чем было его у некоторых старцев обители и чуть бо́льшим, чем у основной массы иноков. Между тем, Филипп оказался в роли почти самодержавного правителя большой области на русском севере. Он мог бы позволить себе много большее…