Текст книги "Традиции православной благотворительности"

Павел Михайлович Третьяков тонко чувствовал настоящее. А значит, лучшее.

Благодаря эстетическому чутью Павла Михайловича, благодаря его способности раньше других распознать талантливого художника принадлежащая ему картинная галерея стала одной из главных достопримечательностей Москвы.

Тем более что это был первый общедоступный городской музей русской живописи!

И наконец, еще одно качество, без которого трудно понять мотивы деятельности П.М. Третьякова, – его глубокая религиозность[70]70
  О религиозности П.М. Третьякова прямо говорит его старшая дочь Вера: «Отец, будучи глубоко религиозным…» См.: Зилоти В.П. Указ. соч. С. 164.


[Закрыть]. Как вспоминает его старшая дочь, В.П. Зилоти, члены семьи Третьяковых были прихожанами православной церкви Николы в Толмачах[71]71
  Зилоти В.П. Указ. соч. С. 14.


[Закрыть]. «Папа ходил изредка ко всенощной, а к ранней обедне – каждое воскресенье и во все большие праздники; становился совсем впереди, недалеко от амвона, носом в угол, около мраморной квадратной колонны; скромно, тихо крестился, подходил тихонько ко кресту и шел домой»[72]72
  Там же. С. 15.


[Закрыть]. Благотворительностью Павел Михайлович занимался всю жизнь. Особенно же – после 1886 года, когда в возрасте восьми лет умер здоровый сын Павла Михайловича, любимец семьи Ванечка, а в живых остался умственно отсталый старший сын. Иван Павлович должен был стать опорой отца в делах… П.М. Третьяков глубоко переживал эту личную трагедию: «Как неисповедима воля Божия, взять у нас здорового сына и оставить нам больного…»[73]73
  Там же. С. 164.


[Закрыть]. В этом горе Третьяков утешался верой, уповая на милость Божью.

Наиболее значительная часть благих дел Павла Михайловича приходится на последнее десятилетие его жизни – с 1889 по 1898 год.

Вот далеко не полный список благих дел Павла Михайловича за это десятилетие. Вместе с братом Сергеем Михайловичем он неоскудно давал деньги на стипендии учащимся в Мещанских училищах, а совместно с женой – в пользу призреваемых Работного дома. Еще с 1869 года Третьяков был попечителем Арнольдовского училища (впоследствии – Арнольдо-Третьяковского приюта) для глухонемых детей, на содержание которого регулярно, особенно с середины 1880-х годов, тратил немалые средства. По завещанию он перечислил на нужды училища более 340 тысяч рублей. Предприниматель завещал более 800 тысяч на устройство мужской и женской богадельни; на его средства был построен Дом бесплатных квартир вдов и сирот русских художников. А в августе 1892 года совершилось самое известное благое деяние Павла Михайловича: он преподнес Москве в дар свою художественную галерею[74]74
  Общая стоимость пожертвованной П.М. Третьяковым городу Москве художественной галереи оценивалась в 1 миллион 665 тысяч 831 рубль: коллекция оценена в 1,4 миллиона рублей, недвижимость – в 236 тысяч рублей.


[Закрыть]. 15 августа 1893 года состоялось официальное открытие музея под названием «Московская городская галерея Павла и Сергея Михайловичей Третьяковых». В 1894–1898 годах П.М. Третьяков продолжал приобретать художественные произведения для галереи, теперь уже принадлежащей городу.

За заслуги в деле просвещения и благотворительности П.М. Третьякову было присвоено звание «почетный гражданин города Москвы». Скончался Павел Михайлович Третьяков 4 декабря 1898 года. Тело его было похоронено на Даниловском кладбище[75]75
  В 1948 году прах П.М. Третьякова был перенесен с Даниловского на Новодевичье кладбище.


[Закрыть].

Вряд ли найдется в наши дни русский человек, который не слышал бы имени Павла Михайловича Третьякова, основателя знаменитой на весь мир Третьяковской галереи в Лаврушинском переулке. Имя это надолго пережило свою эпоху – в отличие от имен многих других купцов, не меньше трудов положивших на службе Богу и народу в качестве благотворителей. Вряд ли человек, мало сведущий в российской истории второй половины XIX – начала XX века, знает, кто такой, например, П.И. Щукин и тем более С.В. Перлов. Чуть больше повезло И.С. Остроухову: он известен как талантливый живописец, его полотна экспонируются в музеях.

Подошло время представить современников П.М. Третьякова – не столь известных, но не менее значительных благотворителей.

Илья Семенович Остроухов: В плену страстей

Сын мой! Ты всегда со мною, и все мое твое,

а о том надобно было радоваться и веселиться,

что брат твой сей был мертв и ожил,

пропадал и нашелся.

(Лк. 15: 31–32)

Говоря о меценатах, наши современники привычно представляют себе людей, жертвующих деньги на больницы и приюты, отдающих музеям собрания книг и произведений искусства. Иными словами, непосредственно приносящих свои материальные ценности на алтарь отечества. И это представление верное. Но… не единственное. История накопила множество примеров другого, ничуть не менее значимого явления, а именно – меценатства опосредованного. Оно не всегда предполагает прямую материальную жертву обществу со стороны мецената, но обязательно связано с его личностным вкладом в ту или иную область научного или культурного строительства. Именно таким благотворителем, очень много давшим русской христианской культуре, был Илья Семенович Остроухов. Всего за несколько лет в начале XX столетия он совершил настоящее чудо. По меркам сегодняшнего дня, чтобы ввести в искусство новое направление или сфокусировать внимание образованной публики на каком-то старинном стиле, памятниках некоей давно ушедшей эпохи, необходимы колоссальные средства и усилия множества людей (искусствоведов, критиков, журналистов, разного рода дельцов от искусства, продюсеров). А Илья Семенович в одиночку поднял великое дело. Он привил образованному классу России любовь к древнерусской иконе. Мало того, он инициировал серьезное научное исследование искусства иконописцев. Эта его деятельность не только получила общероссийское признание, она стала фактом мировой культуры.

Обычно человек, наделенный от Бога многими талантами, обладает нравом весьма сложным и не поддающимся однозначной оценке. А Илья Семенович Остроухов был личностью разносторонне одаренной, человеком большого ума, недюжинной внутренней силы – и вместе с тем неистовых страстей. Не зря близко знавший И.С. Остроухова знаток русской культуры П.П. Муратов[76]76
  Муратов П.П. – знаток древнерусской живописи, яркий представитель Серебряного века русской культуры начала XX века и русской эмиграции 1920–1940-х годов.


[Закрыть] характеризует его как человека, который «никогда и ни в чем не умел быть безразличным»[77]77
  Муратов П.П. И.С. Остроухов // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 378–379.


[Закрыть]. Великолепный художник-пейзажист, известный на всю Москву коллекционер и знаток русских древностей, Остроухов предстает перед нами, по воспоминаниям современников, то как купец-самодур, типичный персонаж комедий А.Н. Островского, то как тонкий знаток и ценитель искусства.

И.С. Остроухов родился в московской купеческой семье 20 июля 1858 года. В 50-х годах XIX столетия механизм передачи знаний и традиционных ценностей от одного поколения русских купцов к другому претерпевает серьезные изменения. Ради адекватного понимания той эпохи стоит повторять вновь и вновь: изменилось само отношение купцов к образованию: если еще в первой половине XIX века повсеместно среди купечества распространенное домашнее «научение родительским опытом» считалось вполне достаточным, то теперь осознается необходимость получения молодым купцом целого комплекса знаний в стенах учебного заведения. Подобное практическое образование имело, по сравнению с обретенными в кругу семьи познаниями, которые были получены их отцами и дедами, одно очень важное преимущество: оно было систематическим. Кроме того, в купеческой среде нарастает понимание того, что профессиональное обучение необходимо дополнять фундаментальным образованием. Но… не все родители были настолько зажиточны, чтобы претворить эту идею в жизнь. Илья Семенович, происходя из небогатой семьи[78]78
  Грабарь И.Э. Моя жизнь: Этюды о художниках. М.: Республика, 2001. С. 234.


[Закрыть], получил лишь коммерческое образование. В 1871 году, в возрасте 13 лет, он был отдан в Московскую практическую академию коммерческих наук. Иными словами, он не имел образования, равного университетскому, но все-таки получил преимущество перед множеством коллег по среде «торговых людей» – особенно перед представителями старших поколений.

После окончания Практической академии Остроухов некоторое время работал в магазине учебных пособий у М.А. Мамонтовой – в целях получения навыков торгового дела. Уже на этом этапе жизни Ильи Семеновича можно заметить одну из основных особенностей его характера, которая, проявившись в раннем возрасте, с годами будет только крепнуть и которую И.Е. Репин позже назовет «умной независимостью»[79]79
  Репин И.Е. Избранные письма. В 2-х тт. Т. 2 (1893–1930 гг.) М., 1969. С. 342.


[Закрыть]. Остроухов принадлежал к числу тех людей, которые «делают себя сами». Сами задаются целями и намечают себе пути достижения этих целей. Сами, почти что без помощи учителей, осваивают все новые и новые области знания, получают дополнительные навыки, необходимые им для того, чтобы реализовать свое жизненное предназначение. В магазине М.А. Мамонтовой, помимо исполнения служебных обязанностей, Остроухов предавался «всякую свободную и даже несвободную минуту чтению, благо под руками была большая библиотека»[80]80
  Там же.


[Закрыть]. Систематическим чтением книг как на русском, так и на иностранных языках Остроухов пополнял свое образование на протяжении всей жизни. А впоследствии Остроухов сам соберет небольшую, но ценную библиотеку, в составе которой будет немало редких книг[81]81
  П.П. Муратов следующими словами описывает остроуховское книжное собрание: «Библиотека в этом доме была изумительна, и в ней хозяин засиживался иной раз до утра, когда весь дом спал, то над старыми русскими летописями, то над бесконечными томами самого полного издания Гете, какое существует на свете, то над только что вышедшей в Лондоне или Париже нашумевшей и модной книжкой» (Муратов П.П. Вокруг иконы // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 359).


[Закрыть].

Иностранные языки, как и многое другое в своей жизни, Илья Семенович осваивал самостоятельно. Уже будучи взрослым человеком, он изучил французский, немецкий, а позднее и английский языки, «только чтобы иметь возможность свободно на них читать»[82]82
  Грабарь И.Э. Указ. соч. С. 235.


[Закрыть]. С той же целью совместно с Е.Г. Мамонтовой Остроухов брал уроки итальянского языка: они оба были увлечены итальянским искусством и литературой и горели желанием прочесть Данте в подлиннике[83]83
  Мамонтов В.С. Воспоминания о русских художниках: Абрамцевский художественный кружок. М.: Изд-во Академии художеств СССР, 1950. С. 33.


[Закрыть]. Современники, как бы они к нему лично не относились, единодушно признавали Остроухова интересным собеседником, который умел увлекательно и понятно изложить самую сложную для восприятия идею[84]84
  Щекотов Н.М. Один из посвященных // Среди коллекционеров: Ежемесячник собирательства. 1921. № 4. С. 8.


[Закрыть].

Остроухов не был лишен музыкального дарования. В.С. Мамонтов, сын Елизаветы Григорьевны и Саввы Ивановича Мамонтовых, вспоминает, как молодой и еще крайне застенчивый Остроухов любил играть с Елизаветой Григорьевной в четыре руки на фортепиано; исполняли они в основном произведения классиков. Когда у Ильи Семеновича появился собственный дом, занятия музыкой переросли в маленькие домашние ночные концерты, на которых исполнялись произведения Баха, Бетховена, Шумана – и царила совершенно особая атмосфера «жадного внимания»[85]85
  Хусид М.М. Музыка в доме Остроухова: Из недавних воспоминаний // Среди коллекционеров: Ежемесячник собирательства. 1921. № 4. С. 12.


[Закрыть].

Отмечают современники и литературные способности Ильи Семеновича. Так, его первым «выходом» на публику было написание в «Московские ведомости» статьи на музыкальную тематику. Вот что пишет об этом И.Е. Репин: «Всех задела за живое свежая, дельная статья; и даже презиравшие ''Московские ведомости'', в числе коих был и я, бросились покупать и заказывать в чопорной редакции интересный номер»[86]86
  Репин И.Е. Указ. соч. С. 342.


[Закрыть]. В дальнейшем Остроухов напишет еще много статей искусствоведческого характера. В анналах русской словесности увековечена его шутливая, написанная гекзаметром поэма «Юльядо-Ильяда», в которой он повествует об одном из своих любовных увлечений[87]87
  Мамонтов В.С. Указ. соч. С. 34.


[Закрыть].

Но не литературные способности прославили молодого Остроухова. Не музыка и не изучение иностранных языков стали главной его страстью. Находившийся в близких отношениях с семьей Саввы Ивановича Мамонтова, Илья Семенович заводит знакомства со многими московскими художниками и… всерьез заболевает живописью.

Очень скоро Илья Семенович становится членом Абрамцевского кружка, главной движущей силой которого был крупный меценат и промышленник Савва Иванович Мамонтов[88]88
  Мамонтов С.И. – промышленник, владелец ряда крупных предприятий, меценат. По его инициативе были построены Донецкая каменноугольная и Московско-Ярославско-Архангельская железные дороги. Его подмосковное имение Абрамцево в 1870-х годах стало своеобразным художественным центром, с которым были связаны крупнейшие художники, музыканты и артисты второй половины XIX века. Подробнее см. параграф, посвященный С.И. Мамонтову.


[Закрыть]. Основу кружка составляли известные русские художники: И.Е. Репин, В.Д. Поленов, В.И. Суриков, М.А. Врубель, М.В. Нестеров, И.И. Левитан, В.М. и А.М. Васнецовы, К.А. и С.А. Коровины, скульптор М.М. Антокольский и многие другие. В Абрамцево начался творческий путь К.С. Станиславского и Ф.И. Шаляпина. В этом творческом сообществе сильна была идея развития национально-русского искусства, поставленного на христианский фундамент. Она объединяла людей очень разных направлений и стилей. Собирались они летом в мамонтовском подмосковном имении Абрамцево, зимой – в московском доме С.И. Мамонтова. В Абрамцеве Илья Семенович с головой окунулся в незнакомую обстановку. Новое окружение способствовало раскрытию тех сторон личности Остроухова, которые раньше дремали, простаивали «впусте», ожидая своего часа. Здесь он попробовал себя в роли живописца, и, как образно пишет И.Е. Репин, «первая же картинка, написанная им, вскружила головы всем молодым, да и старым художникам Передвижной выставки». Конечно, эта оценка Ильи Ефимовича очень эмоциональна и отражает скорее его хорошее отношение к Остроухову. Тем не менее, она объясняет, почему уже через несколько лет никому не известный юноша, не получивший систематического художественного образования, не только стал членом Товарищества передвижных художественных выставок, а позже и действительным членом Петербургской академии художеств[89]89
  Нужно отметить, что купеческие дети довольно редко становились членами Академии художеств: туда шли, как правило, разночинцы и люди малоимущие – иными словами, те, чей социальный статус был весьма невысок. В Академию художеств (АХ) был суровый творческий конкурс, курс в ней был весьма сложен, а перспективы на будущее – сомнительны. Даже звание академика или профессора академии не давало его обладателю высокого социального статуса и связанных с ним преимуществ. Для того чтобы купец решил обучаться в АХ, в нем должно было присутствовать какое-то непреодолимое, страстное стремление к живописи. Впрочем, И.С. Остроухов получил звание академика АХ в 1906 году, уже будучи состоявшимся живописцем, – в знак своих прошлых заслуг.


[Закрыть], но и приобрел расположение П.М. Третьякова, «этого серьезного, строгого гражданина, и даже был с ним на ''ты''. П.М. Третьяков очень разбирал людей, и редко кто сближался с ним»[90]90
  Репин И.Е. Указ. соч. С. 342.


[Закрыть].

Справедливости ради надо сказать, что сближению с Третьяковым и членству в кружке передвижников предшествовало несколько лет упорной учебы. Первое время ближайшими руководителями Остроухова были А.А. Киселев, отчасти И.И. Шишкин. В 1882–1884 годах он учился в Петербурге у П.П. Чистякова, одного из самых известных профессоров Академии художеств. Несколько лет Остроухов, оттачивая свое мастерство, не участвовал в художественных выставках, «желая сразу появиться в облике законченного мастера, что ему и удалось: первая же его картина ''Золотая осень'', написанная в 1886 году, была приобретена Третьяковым»[91]91
  Грабарь И.Э. Моя жизнь… С. 234.


[Закрыть]. В следующем году в коллекцию Третьяковской галереи попали еще три его работы, одна из которых – «Первая зелень» – привлекла к Остроухову особое внимание художественного мира. С этого момента Остроухов прочно входит в первые ряды русских пейзажистов. А в 1890 году появляется на свет лучшее творение Ильи Семеновича – его знаменитая картина «Сиверко», которую И.Э. Грабарь признал «подлинным шедевром русской школы живописи», а сам Третьяков считал лучшим пейзажем в своем собрании.

Следует сказать несколько слов об Игоре Эммануиловиче Грабаре. На его воспоминания часто ссылаются как на ценное свидетельство о жизни и нравах верхушки купеческого сословия, известных меценатов. Действительно, мемуары И.Э. Грабаря красочны, точны во многих деталях и вызывают желание довериться «авторитетному суждению». Между тем к оценкам И.Э. Грабаря, касающимся купечества вообще и личности И.С. Остроухова в частности, следует относиться с большой осторожностью. Отношения Остроухова и Грабаря были в лучшем случае натянутыми, а в 1913 году между ними возник крупный конфликт, связанный с ведением дел Третьяковской галереи. Его суть будет изложена ниже. Но и помимо названного конфликта у Грабаря были причины писать об Остроухове с бросающейся в глаза желчностью и сарказмом. Ряд исследователей считает Грабаря причастным к массовой продаже икон из государственных и частных коллекций[92]92
  Так, в распоряжении И.Э. Грабаря, заведовавшего в 1913–1925 годах Третьяковской галереей, а в 1918–1930 годах руководившего Центральными реставрационными мастерскими в Москве, оказались иконы из коллекций Рябушинского, Остроухова, Морозова.


[Закрыть], которая производилась им на рубеже 1920–1930-х годов под видом проводившихся за рубежом выставок русского искусства. Подобная работа ничью репутацию украсить не способна. Понятно поэтому, что Грабарь говорит в жестко критических тонах о купеческих хитростях, который применял Остроухов, покупая и продавая иконы: Игорь Эммануилович тем самым отводит от себя подозрения в том, что ему самому пришлось поучаствовать в аналогичных сделках, только более значительных по масштабу… И наконец, еще одно соображение: И.Э. Грабарь, писавший воспоминания в 1930-х годах, не мог рассчитывать на понимание со стороны соратников по «культурной революции» в том случае, если бы вдруг решил восторженно отозваться о представителе «эксплуататорских классов».

В мамонтовском Абрамцеве Остроухов жил и работал несколько летних сезонов, пришедшихся на 1880-е годы. Он был не просто постоянным гостем семьи, но «своим человеком в доме»[93]93
  Мамонтов В.С. Воспоминания о русских художниках… С. 32.


[Закрыть]. Память В.С. Мамонтова, сына Саввы Ивановича, четко сохранила облик молодого Остроухова: «худой, как жердь, сильно стесняющийся своего непомерно высокого роста, неловкий в движениях, слегка суетливый, и вместе с тем нерасторопный, застенчивый начинающий художник»[94]94
  Мамонтов В.С. Указ. соч. С. 32.


[Закрыть]. Совсем не таким знала Остроухова московская публика в зрелые его годы!

В Абрамцеве Остроухов работал много и плодотворно: он был увлечен живописью и, как пылкий влюбленный, готов был уделять предмету своей страсти все свободное время. При первой возможности он отправлялся на пленэр[95]95
  Пленэр (фр. открытый воздух) – живопись на открытом воздухе.


[Закрыть]: писать этюды для своих будущих картин. Одной из странных особенностей этих прогулок было то, что Остроухов почти никогда не отправлялся на этюды в одиночку. Если его не сопровождал кто-либо из товарищей-художников, то он обыкновенно уговаривал пойти с ним Акулину Петровну, молодую няню дочерей С.И. Мамонтова. Та во время работы частенько читала ему вслух. «Зрительная память моя твердо сохранила эти две направляющиеся на этюды фигуры: впереди высоченный Ильюханция (абрамцевское прозвище Остроухова. – А.Ф.), нагруженный мольбертом, зонтом и ящиком с красками, а за ним легкая, веселая Акулина Петровна с ''Русской Мыслью'' подмышкой'»[96]96
  Мамонтов В.С. Указ. соч. С. 33.


[Закрыть].

Живопись Остроухову давалась легко. И.Э. Грабарь, который об Остроухове как о человеке отзывается довольно язвительно, признает, тем не менее, его творческие дарования: «Илья Семенович Остроухов был, бесспорно, одним из крупнейших деятелей в области русского искусства на рубеже минувшего и настоящего столетий, игравшим в его судьбах огромную роль на протяжении нескольких десятилетий… У него был вкус, и он хорошо разбирался в художественных произведениях»[97]97
  Грабарь И.Э. Указ. соч. С. 234–235.


[Закрыть]. После появления картины «Сиверко» Грабарь одним из первых признал, что Остроухов как пейзажист опередил Левитана, – и это утверждение вызвало бурю негодования у ценителей творчества последнего. Однако «Сиверко» стало венцом творчества Ильи Семеновича. В начале 1890-х годов он вдруг остывает к живописи… и бросает ее, как мог бы бросить женщину, которую разлюбил.

Пытаясь понять, почему Остроухов оставил занятия живописью, современники находят самые разнообразные причины. Но в конечном итоге все они сводятся к одной: в 1889 году Илья Сергеевич Остроухов женится на Надежде Петровне Боткиной, дочери Петра Петровича, едва ли не самого богатого из Боткиных. После смерти Петра Петровича он станет одним из наследников, разделивших «боткинские миллионы».

Женитьба вырывает Остроухова из привычного ритма жизни. Он оставляет московскую мастерскую на Ленивке, в которой трудился плечом к плечу со своим близким другом В.А. Серовым, и обзаводится собственным особняком в Трубниковском переулке, где начинает совсем иную жизнь, состоящую из журфиксов, обедов и ужинов, на которые съезжалась избранная купеческая и художественная Москва.

А дальше… О! Сколько споров и недоумений вызвало в художественной среде России то, что произошло с замечательным художником Остроуховым дальше! На этот счет нет единого мнения до сих пор и, вероятно, не будет его никогда.

Одни говорят, что И.С. Остроухов просто-напросто обленился, тяжкая и требующая тщательности работа живописца надоела ему, он устал.

Другие – что его развратило внезапно свалившееся на него материальное благополучие. И.Э. Грабарь пишет так: «Остроухов не по дням, а по часам становился балованнее, капризнее и невоздержаннее, позволяя себе распоясываться и распускаться не только при своих и при друзьях, но и в присутствии незнакомых. Кровь московского самодура, чистокровного ''Тит Титыча'', в нем то и дело просачивалась сквозь холеную кожу ''европейца''»[98]98
  Грабарь И.Э. Моя жизнь… С. 235.


[Закрыть]. К этому он добавляет не менее вескую причину – нехватку времени на занятия живописью: Остроухов отныне должен был ежедневно находиться в конторе Торгового дома «Петра Боткина сыновья», одного из крупнейших чаеторговых предприятий своего времени[99]99
  Там же.


[Закрыть]. Выходит, не одна только лень богатого человека, не одна только возможность пользоваться всеми материальными благами, не убивая ежедневно многие часы за мольбертом, изменили отношение Остроухова к живописи. Он обязан был работать, но – как деловой человек, коммерсант, встроенный в большое семейное дело, а не как художник… Несомненно, указанные Грабарем причины сыграли свою роль, но остается лишь гадать, какая из них была более значимой.

Ближе всех к истине, по-видимому, находится П.П. Муратов: «О лени могли говорить лишь люди, не знавшие Остроухова. Дело живописца просто не соответствовало его темпераменту. Художник, работающий без побуждений житейской необходимости, невольно уходит от жизни, погружается в созерцательные настроения. Эти настроения были чужды Остроухову, и от жизни уходить он не умел и не хотел. Он вечно кипел страстями»[100]100
  Муратов П.П. И.С. Остроухов… С. 379.


[Закрыть]. К этому Муратов добавляет, что Остроухову до тех пор было интересно писать русские пейзажи, пока он не увидел, что рядом с ним есть люди, «более сильные даром живописца», и пока он не понял, что «баталия», поднятая за русское искусство кружком Мамонтова, увенчалась победой[101]101
  … Там же. Подробнее о корнях и результатах масштабного процесса возрождения христианского и национального элемента в нашем искусстве см. очерк, посвященный С.И. Мамонтову.


[Закрыть].

Как бы там ни было, пришел момент, когда Илья Семенович Остроухов забросил палитру и кисть окончательно. Общественное положение его возвышалось – а как художник он развиваться перестал. Одновременно с этим коренное изменение претерпевают сама внешность и характер Остроухова. В.С. Мамонтов, наблюдая превращение И.С. Остроухова из худого, застенчивого юноши в тучного, преисполненного важности и самоуверенности общепризнанного авторитета в вопросах живописи, с некоторым изумлением пишет: «Мне, коротко знавшему Илью Семеновича с молодых его лет, казалось невероятным, чтобы так радикально мог измениться человек»[102]102
  Мамонтов В.С. Воспоминания о русских художниках… С. 32.


[Закрыть].

Несомненно, что И.С. Остроухов как в увлечениях, так и в своей внешности был эстетом. Теперь у него появилась возможность элегантно одеваться, шить костюмы у первых парижских портных. Происходя из старообрядческой среды[103]103
  Муратов П.П. Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 424 (указатель имен).


[Закрыть], Остроухов был человеком светским, исповедовал мирские ценности. По политическим пристрастиям был западником. Не будучи стеснен в средствах, Илья Семенович стал помногу ездить в Европу (помимо ежегодных поездок в Париж и Биарриц, бывал в Амстердаме, Мадриде, Лондоне, многих городах Италии и Германии). Знаток европейского искусства, он мог ныне часто общаться с иностранцами: музейными деятелями, историками искусства, художниками, коллекционерами[104]104
  Грабарь И.Э. Моя жизнь: Этюды о художниках. М., 2001. С. 237.


[Закрыть].

Итак, Остроухов изменился – и окончательно сложился как личность, со своеобразным набором только ему присущих интересов, симпатий и антипатий, достоинств и недостатков. Основные же черты его характера – самостоятельность, доходящая до упрямства, стремление к развитию любой ценой, неистовая увлеченность выбранным делом – не покинули своего владельца. Он по-прежнему страстно интересовался живописью. Просто теперь ему больше импонировал другой вид деятельности, а именно – коллекционирование.

Роль коллекционера Илья Семенович Остроухов впервые примерил на себя еще в юности. Обучаясь в Практической академии, он увлекался естествознанием и собирал коллекцию бабочек. А потом произошло следующее событие: в начале 70-х годов к его отцу, московскому купцу средней руки, зашел знакомый пристав и сообщил, что в замоскворецких номерах (гостинице. – А.Ф.) скоропостижно скончался некий англичанин, путешественник, возвращавшийся из Туркестана. После него осталось множество коробок и ящиков, содержащих коллекцию насекомых. По полицейским правилам надлежало путешественника похоронить, а вещи его продать с аукциона. Зная об увлечении молодого Остроухова, пристав просил его «поинтересоваться». И.С. Остроухов выпросил у отца «красненькую»[105]105
  Имеется в виду купюра достоинством в 10 рублей.


[Закрыть] и сделался владельцем замечательнейшей энтомологической коллекции (большую часть ее он подарил впоследствии Московскому университету). Несмотря на бурное увлечение свое в гимназические годы естественными науками, на удивительную для пятнадцатилетнего мальчика переписку с Бремом, автором фундаментального труда «Жизни животных», Остроухов не сделался зоологом или энтомологом[106]106
  Муратов П.П. И.С. Остроухов… С. 380–381.


[Закрыть]. Но пробудившееся в нем юношеское пристрастие во многом предопределило будущую собирательскую деятельность Остроухова.

Коллекционирование стало страстью всей жизни Остроухова. Это была жена, брак с которой заключен не по расчету, но по жгучей любви. И пусть Остроухов ей беспрестанно изменяет, но к ней же в конечном итоге возвращается… Второй этап коллекционерской деятельности И.С. Остроухова отстоит от первого на добрый десяток лет. Начался он в 1881 году. Собрание картин Остроухова было небольшим, состояло в основном из этюдов[107]107
  Этюд (фр.) – рисунок, выполненный с натуры, обычно часть будущего произведения.


[Закрыть]. По составу оно было довольно разноплановым, включая в себя как картины русских художников, так и европейских мастеров разных стран и эпох. Зная это, нетрудно принять сторону И.Э. Грабаря, справедливо заметившего: «Если собираешь все, не соберешь ничего»[108]108
  Грабарь И.Э. Моя жизнь… С. 237. Здесь же Грабарь добавляет: «Несмотря на большие средства и возможность в 80-х годах покупать за бесценок первоклассные произведения старых и новых мастеров, Остроухов не сумел создать галереи высокого ранга, о которой мечтал всю жизнь… И русская часть его собрания была далеко не на высоте его средств и тех возможностей, какие ему давали дружеские связи с лучшими русскими художниками и долголетняя практика по Третьяковской галерее. Какое исключительное собрание старых и новых русских мастеров мог составить Остроухов и как оно в конечном счете малозначительно!»


[Закрыть]. Действительно, в доме Ильи Семеновича на Трубниковском переулке картины М.В. Нестерова, И.Е. Репина, В.А. Серова и других передвижников соседствовали не только с полотнами более ранних русских мастеров, но и с полотнами эпохи Ренессанса, с вещами из Китая и Египта; наравне с живописью собиралось прикладное искусство, автографы и книжные редкости. И.Е. Репин, напротив, весьма высоко оценивал собрание картин И.С. Остроухова, говоря о «его небольшой, но отборной на редкость по красоте и значению коллекции рисунков и картинной галерее в его доме»[109]109
  Репин И.Е. Далекое-близкое. 6-е изд. М.: Изд-во Академии художеств, 1961. С. 345.


[Закрыть]. И.Е. Репину вторит П.П. Муратов: «Собирательство никогда не было для Остроухова причудой в английском смысле или систематической манией, которой бывали одержимы столько почтенных и полезных коллекционеров. Он никогда не искал количества, будучи чуток, как никто другой, к качеству»[110]110
  Муратов П.П. Об Остроухове // Среди коллекционеров: Ежемесячник собирательства. 1921. № 4. С. 1.


[Закрыть].

Как бы то ни было, второй этап собирательства был для Ильи Семеновича подготовительным. На этом этапе Остроухов приобретает необходимый в собирательском деле опыт, а также репутацию общепризнанного знатока и ценителя живописи, близкого друга и советчика Павла Михайловича Третьякова; появляются у него и значительные денежные средства. Жизнь подводила его к применению способностей совсем на ином поприще. И.С. Остроухов оказался тем человеком, которому суждено было даровать «вторую жизнь» русской иконе.

На рубеже XIX–XX веков отношение образованной части общества к русской иконописи было, мягко говоря, пренебрежительным. Икона воспринималась не как произведение искусства, а как некая ремесленная поделка, неотъемлемый атрибут «мужицкой культуры». Для того чтобы понять, что икона – это «умозрение в красках»[111]111
  Трубецкой Е.Н. Три очерка о русской иконе. Иное царство и его искатели в русской народной сказке. М., 2003. С. 7.


[Закрыть], богословская идея, выраженная при помощи изображения, необходимо было совершить переворот в сознании русской интеллигенции. Рычагом, при помощи которого должен был совершиться этот переворот, мог стать лишь человек неординарный: образованный, хорошо разбирающийся в искусстве разных эпох и стилей и вместе с тем достаточно упрямый и своевольный, чтобы не прислушиваться к чужим оценкам. Этим человеком стал не кто иной, как Илья Семенович Остроухов.

Конечно, Остроухов не был первым, кто заметил красоту русской иконы. До него находились знатоки-собиратели, но… они не обладали теми качествами, которые были присущи Остроухову. Только ему удалось отучить современников от скептического отношения к иконе. Важнейший результат усилий Ильи Семеновича заключается в том, что он убедил общество: икона имеет самостоятельную художественную ценность и это – не подлежащий сомнению факт, тут больше не о чем спорить.

Вплоть до конца XIX века икона была объектом интереса почти исключительно собирателей-старообрядцев. Крупными собраниями обладали известные староверы Е.Е. Егоров и Г.М. Прянишников. Одним из первых представителей ученого сообщества, «загоревшихся» старой иконописью, составил свою коллекцию историк Н.П. Лихачев[112]112
  Лихачев Н.П. – историк, коллекционер; жил и работал в Санкт-Петербурге. После смерти Н.П. Лихачева встал вопрос о дальнейшей судьбе его большого собрания русских и греческих икон. И.С. Остроухову удалось заинтересовать древней иконой великого князя Георгия Михайловича, и великий князь обещал оказать этому делу всяческую поддержку. Благодаря его представлению собрание Н.П. Лихачева было целиком приобретено Русским музеем имени императора Александра III в Петербурге.


[Закрыть]. С.П. Рябушинский за несколько лет собрал одно из лучших на начало XX века иконных собраний – и в числе первых произвел опыты полной и последовательной расчистки изображений[113]113
  Подробнее см.: Муратов П.П. Древнерусская иконопись в собрании И.С. Остроухова. М., 1914. С. 5.


[Закрыть]. В целом же подобные увлечения были весьма редки и воспринимались не иначе как чудачество обеспеченного человека. В 1905 году, после того, как была объявлена свобода вероисповедания[114]114
  Восьмой пункт именного высочайшего Указа «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 года гласил: «Признать, что сооружение молитвенных старообрядческих и сектантских домов, точно так же, как разрешение ремонта и их закрытие, должны происходить применительно к основаниям, которые существуют или будут постановлены для храмов инославных исповеданий». Иными словами, староверы получили право строить и ремонтировать церкви. В целом же в соответствии с названным указом их права были значительно расширены.


[Закрыть], образованное общество открыло для себя замкнутый старообрядческий мир с его культурными традициями, уходящими в допетровскую, вернее, в дониконовскую старину. Число энтузиастов русской иконы стало мало-помалу увеличиваться. Тем не менее, икона все еще не была понята. Основными критериями ее ценности были, как и прежде, понятия «древность» и «редкость».

На рубеже веков иконой впервые заинтересовались люди искусства. Первыми среди них были художник В.М. Васнецов и хранитель Третьяковской галереи Н.Н. Черногубов[115]115
  Н.Н. Черногубова устроил хранителем в Третьяковскую галерею в качестве «своего человека» сам И.С. Остроухов (в то время – попечитель галереи, о чем еще будет сказано подробно). Этот шаг Ильи Семеновича многими был воспринят как проявление его «самодурства»: на первый взгляд Черногубов не имел никакого отношения к живописному искусству. П.П. Муратов описывает его так: «Это был странный человек! Не знаю, где и каким образом добыл его Остроухов. По говору сразу было видно, что Николай Николаевич Черногубов происходит из Костромской губернии. Он не был, что называется, из „народной“ среды, но принадлежал, может быть, к мелкому купечеству или городскому мещанству. Университет он кончил, однако интеллигентом обычного типа не сделался… В Третьяковской галерее любимой темой этого своеобразного хранителя было „обличение“ тех художников, которые так в этой галерее многочисленны и которые под именем передвижников отражали „общественные тенденции“… И в то же время становилось ясно – как верно и тонко понимает этот странный и как будто бы даже простоватый костромской человек всю ужасающую искусственность того российского художества, каким питалось наше „передовое“ общество шестидесятых или семидесятых годов… Показывая гостям галерейные эскизы Виктора Васнецова на религиозные темы, Черногубов очень искусно вскрывал их чуждый всей нашей традиции характер. „Чего я не понимаю, – говорил он, – это что Васнецов, который пишет такие вещи, сам любит и собирает древние русские иконы! Ведь это как раз у него я в первый раз и увидел русскую икону и в первый раз догадался, что она есть и чем она для нас, русских, должна быть“». (Цит. по: Муратов П.П. Вокруг иконы // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 359–360.)


[Закрыть]. Они-то и повлияли на отношение к русской иконописи И.С. Остроухова. Илья Семенович в то время всецело разделял взгляды общества на икону. В.М. Васнецов в 1902 году показывал свое иконное собрание Остроухову. Реакция Остроухова была следующей: он спросил у Васнецова, как он может увлекаться этой чепухой, и стал убеждать того «бросить собирать иконы и перейти на картины»[116]116
  Грабарь И.Э. Моя жизнь… С. 249–250.


[Закрыть].

Почему же Остроухову, а не Черногубову и не Васнецову высокая русская культура обязана делом «открытия» русской иконы? Почему именно он первым сумел взглянуть на икону не как на любопытный курьез и не как на образец, дающий понятие о культурном состоянии Руси, – а как на свидетельство высоких художественных достижений древнего русского художника? Возможно, ответ столь же прост, сколь и сложен: прежние собиратели икон пытались познать их при помощи разума, в то время как постигнуть их суть можно было лишь интуитивно. То есть мгновенно, без долгого и систематического обдумывания, осознать взаимосвязи явлений и предметов, схватить их глубинную сущность. Интуиция человека тем сильнее, чем обширнее его познания. А Остроухов, при его страстном и несколько хаотичном увлечении искусством, обладал весьма обширными, пусть и разбросанными познаниями о русской, европейской и даже восточной живописи. На их основе за годы практики он выработал колоссальную художественную интуицию. Так порою Бог дает человеку способности, которые родными и друзьями могут оцениваться как нечто ненужное или, вернее, нужное… непонятно для чего. Однако настает момент, когда обстоятельства активируют код, «вшитый» когда-то в интеллектуальный потенциал их обладателя. И тогда «бесполезный» дар оказывается ключом, идеально входящим в дверной замок… Илье Семеновичу требовался лишь толчок, лишь «стартовый выстрел», чтобы интуиция его заработала в полную силу. И вскоре Остроухова подтолкнул его ближайший соратник. И тогда его способности, ранее находившие слабое применение, быстро «раскрутились», начали функционировать в ритме бешено крутящегося маховика.

Превращение Ильи Семеновича из отрицателя иконы в ее ревностного пропагандиста было исключительной заслугой Н.Н. Черногубова. Медленно, шаг за шагом, он сумел заинтересовать Остроухова древней иконописью и в день его именин[117]117
  Православная церковь отмечает день Ильи-пророка 2 августа (20 июля по старому стилю).


[Закрыть] заставил его купить икону его святого, Ильи-пророка[118]118
  Грабарь И.Э. Моя жизнь… С. 250.


[Закрыть]. С этой покупки начался третий – и самый главный – этап собирательской деятельности И.С. Остроухова.