Текст книги "Ложный вакуум"

– Я рад, что ты вернулся, Равик, – Симпсон то ли пытался вернуть старого Равика, то ли свою власть над ним, которой, возможно, у него никогда и не было, а то и то, и другое, то ли он наконец-то проявил искренность.

– Я никуда и не уходил, Карл, – все также спокойно, что несколько пугало, сказал Вишневский. – Но это мой город, а значит мои методы и моя команда. Слава мне не нужна. Мне не нужен кавардак в Хартове. Даже по окончании этой истории ни тебя, ни твоих людей в своем городе видеть не хочу.

Нет. Он не манипулировал. Он просто не умеет это. Просто бьет. Знает куда и когда.

– Мы ведь оба можем помочь друг другу, – сказал Симпсон после непродолжительного раздумья.

– Согласен. Я буду прикрывать твой тыл. Я прошу с твоей стороны одного: невмешательства.

– Хорошо, – напряженно сказал Симпсон, но понимая, что ничего не может поделать, все же решил предпринять последнюю попытку: – У меня есть средства специально для этого дела. Например, маскировочные костюм последнего поколения.

– Такие же, как и у них? – Вишневский кивнул на карту города, намекая на трех практически незаметных диверсантов. – Я помогу, но только на моих условиях, Карл.

– Да ты не оставляешь мне выбора.

На кране стола высветилось новое окно.

– Что ж, я должен проверить грузовой самолет, – Симпсон кивнул в сторону аэродрома.

Вишневский и сам уже собирался уходить. Было понятно, что их беседа подходила к завершению.

– Тогда, видимо, наше время истекло, – сказал он.

Симпсон хмуро посмотрел на него, однако промолчал. Щелчком по экрану, он послал данные о диверсантах на устройство Вишневского. Тот принял их, после чего Вишневский положил девайс обратно во внутренний карман.

– Мне важно, чтобы ты докладывал о ситуации каждые двенадцать часов, – сказал Симпсон.

– Есть.

Мужчины вышли вместе из здания штаба, отдали честь друг другу. Вишневский направился к ждавшему его ионолету. Симпсон же наблюдал, как уходил его старый друг. Когда машина бесшумно взмыл в воздух и также бесшумно направился обратно в Хартов, он с тяжелым выражением лица направился к команде, работавшей над грузовым самолетом. Это корыто тот собирался использовать для секретной перевозки груза, техники и солдат. Судно громоздкое, малоповоротливое, но крайне вместительное и мощное.

Однако это самолюбование не могло успокоить сейчас Симпсона, метавшегося внутри от гнева до гордыни и обратно. Он нашел отличного союзника, но тот слишком много себе позволяет. Или же он сам тому дозволял такую наглость? Да, он хотел сыграть на старых дружеских чувствах, но на это не повелся его новый старый союзник. Что ж, гнев можно использовать и в другом направлении. Например, держать в тонусе своих подчиненных, тех, что так долго возились с самолетом.

Водопад мыслей сокрушал разум Вишневского, хотя по его лицу этого нельзя было сказать. В кабине ионолета он молча сидел и обдумывал все, что услышал от Симпсона.

Этот человек не изменился, даже наоборот, стал еще лицемернее прежнего. Вишневский не доверял Симпсону, хотя тот мало кому доверял. Однако он точно понимал опасность любезностей с этим человеком, что тот ни перед чем не остановится ради достижения своей цели. А его цели? Они связан только с ним самим. Точнее даже можно сказать, что у него одна лишь цель – власть. Однако он решил ему помочь, потому что так было надо. Вишневский не хотел с ним играть, понимая, что это задание есть не разделение власти, но разделение ответственности. Да, ему сейчас так проще, но в случае чего непредвиденного всех собак спустят на него же.

Вишневский вспомнил утро этого же дня, как к нему пришел лично начальник главной разведывательной службы, маленький, ничем не выделяющийся человек, такой вот чинуша в очках. Его было трудно выделить из толпы, зато он был достаточно умен, чтобы стать начальником разведки. Даже фамилия была у него подходящая. Может она родная, а может он ее сменил специально. Это неизвестно.

Грау же был товарищем Вишневского. Они познакомились, когда Вишневский стал начальником полиции Хартова. Война с Альянсом заставляла не обращать внимание разведки на внутренние криминальные элементы. «Красные знамена» их не особенно волновали. хотя среди них и могли завестись скрытые террористы, особенно учитывая пограничный статус города. Это обеспечивало взаимодействие ГРС и полиции города, на секретных основах. Грау помог Вишневскому обустроить в Хартове тайную тюрьму для террористов. Он даже обеспечил его современными технологиями, вроде маскировочных костюмов последнего поколения и недавнего новшества в виде мобильных антивзрывных контейнеров. От Вишневского же требовалось содействие в поимке реальной угрозы для государства.

Вот и этим утром Грау не просто так появился на его пороге.

– По самым свежим данным планируется проникновение диверсионной группы на территорию Хартова. Прямо через барьер, – выдержав паузу, проговорил он.

– Это возможно? – удивился Вишневский.

– Самого это не радует, однако есть источник, который указал слишком уж точные координаты. Президент доверяет ему. Я – нет.

– Почему?

– Работает с нами недавно, откуда взялся, неясно. Успел себя зарекомендовать, однако, поэтому ему и доверие. Моя же работа – не доверять никому. Возможно, он работает вовсе не на нас. Возможно, не один. Поэтому я подготовил для него игру. Даже если диверсионная группа действительно существует, это не значит, что цельная картина. Мне понадобится твоя помощь.

– Хм. И в чем же она будет заключаться?

– Ты ведь знаком с генерал-полковником армии Симпсоном?

Вишневский затаил дыхание.

– Вот именно он и нужен для игры, но без тебя здесь тоже никуда. Его назначили командующим восточным фронтом обороны. Предположительно, он уже в пути в Хартов. Я видел его досье и думаю, что он будет поступать так, как нужно мне. Этот человек свяжется с тобой, чтобы вести собственную игру. Ты же должен ему подыграть.

– Он не заподозрит?

– Знает только про диверсантов, а больше ему и не нужно. Не заподозрит.

– Дай-ка догадаюсь, он всего лишь отвлекающий маневр для этого таинственного источника? – ухмыльнулся Вишневский.

– Да. Понимаю, что любви к нему ты не питаешь.

Вишневский промолчал.

– Но не суть.

– В чем же вообще заключается моя роль?

– Ты-то и будешь следить за диверсионной группой. Появится на самом деле – глазу с них не спускай, не появится – это тоже что-то значащее.

– Симпсон потребует ему докладывать.

– Сперва мне, – разведчик будто на граните отчеканил эти слова, – потом ему. Будем давать ему столько, сколько нужно.

– Это может быть связано с мирными переговорами?

– Боюсь, что да. Но президент думает использовать это против Альянса. Это опасно. И будь с Симпсоном помягче.

– О, я буду сама искренность, – ухмыльнулся Вишневский. – Если эти ребята проникнут за барьер, мне нужно только следить за ними? Что если будет форс-мажорная ситуация?

– Я обеспечу тебя последними игрушками. Мне нужно только, чтобы ты только следил за ними. Чтоб все прошло тихо.

Бурлящий поток мыслей. Снова в кабине ионолета. Снова тяжесть тела. Первая часть плана прошла успешно.

Глава 10. В доме суета

Сатир оглянулся в попытке рассмотреть полицейский аэромоб, который следовал он за ними, но кругом были лишь незнакомые машины, принадлежащие всеобщему потоку.

– Они в любом случае за нами не последуют, – заявил Столин.

Сатир только сейчас обратил на него внимание. Он им сейчас помог сбежать от полиции?

– Вы так уверены? – спросила в сомнении Юля. – Что если они и вас видели? Они могли бы тогда заблокировать ваш аэромоб?

– Не заблокируют. Не смогут.

– Стоп! – мотнув головой, гаркнул Сатир, что аж Юля осеклась, Столин же внимательно посмотрел на него в зеркало заднего вида на лобовом стекле. – Вы нас что, поджидали?

– Да, я ждал вас.

– А в кафе вы действительно были по работе?

– По работе.

– Что же вы делаете сейчас? Я не понимаю. Куда мы вообще направляемся?

– Что происходит? – передразнила Сатира Юля. – Этот человек вытащил нас из лап большого брата! Что происходит с тобой?! Кто вообще тебя за язык тянул? Думаешь, я не знаю, что меня могут прослушивать? Вот посмотри!

Она гневно вытащила из своей сумки прибор, размером с кулак, и вложила его в руки Сатиру.

– Что это? – недоумевал тот.

– Это глушилка! – выпалила девушка. – Собрана вручную специально против больших ушей с глазами. Мне и моим друзьям приходится её таскать повсюду, потому что к нам обращают повышенное внимание.

Да, конечно. Ему же говорили об этом.

– Нашу организацию в любой момент могут поставить вне закона, – продолжала девушка. – Из-за катастрофы на твоей экостанций, которая произошла прямо после твоего приглашения, я чертовски рисковала приходить. Но если б я не пришла, это могло вызвать только больше подозрений.

Сатир, держа в своих руках увесистый прибор против подслушиваний, начинал ощущать себя крайне глупо. Молчать ему не хотелось. Ну, теперь можешь говорить. А что говорить-то? Сказал то, что сказал. Сейчас ничего в голову не приходит. Внутри аэромоба повисла тишина. Лишь тяжёлое дыхание Юли срывалось в пустоте.

– Я идиот. Ты права, – рухнувшим голосом сказал Сатир после продолжительного молчания.

– Думаю, ты просто не понимаешь, что происходит, – внезапно вклинился Столин. – Не видишь всей картины целиком.

– О чем это вы? – недоумевал Сатир.

Юля несколько оживилась, прислушалась к профессору. Она спросила:

– Мне вот тоже интересно, зачем вы нам помогаете?

– Подумай хорошенько, Юлия. Как хорошо ты знаешь устройство всей системы экостанций? – все тем же мягким голосом сказал профессор.

Юля приоткрыла рот от удивления, но, спохватившись, тут же его закрыла, глубоко вздохнула, выдохнула, сказала, едва сдерживаю свое любопытство:

– Вы знаете?

– Да, знаю, – кивнул Столин.

– О чем это вы? – Сатиру казалось, что тот попал в какое-то тайное общество, с чьими правилами он должен знакомиться на ходу.

– Юлия, расскажи ему. Парень должен знать.

Девушка замешкалась поначалу, однако пересилив себя, повернулась в пол-оборота к Сатиру. Её лицо приняло самое серьёзное выражение, какое только доводилось тому видеть за все то время, что они знакомы.

– Система неустойчива. Катастрофа на твоей экостанции – одна из многих. Но эта первая таких масштабов, да к тому же повлекшая за собой человеческие жертвы, – она говорила, но украдкой посматривал на Столина, проверяя, о том ли речь их согласована ранее была. Не получая никаких возражений, она вновь возвращалась к Сатиру: – Её уже невозможно было скрывать. Моя организация собирает об этом информацию уже более полугода. Это происходит повсюду, и это скрывают. То есть пытаются скрывать. Это ударит по репутации Совета.

Юля замолчала. Сатир внимал каждому её слову. Он ещё сомневался в ней? Немножко, самую малость, но сомневался. Действительно, идиот. Но как же так? Это и есть вся цельная картина?

– Постой, погоди, – качая головой сказал он. – Если система неустойчива, то с ней надо разбираться, а не скрывать. От этого зависит буквально все живое.

– Но они ничего не делают.

– Почему?

– Потому что они не знают, что происходит, – профессор снова появился между ними.

– В смысле не знают? – переспросил машинально Сатир.

– В прямом, – отчеканил Столин. – Они сами не понимают, почему происходят сбои. Один сбой за другим, каскадом. Остановить не могут. С каждым разом все хуже и хуже. Произошла авария с жертвами. Что дальше?

– Если это не остановится, будут падать целые города, – ужаснулась Юля. – Если это просочится в СМИ, подымится паника.

Сатир схватился за голову, бешенными глазами посмотрев на Столина.

– А вы? Какую роль во всей этой истории играете вы?

– Пытаюсь не допустить катастрофы. И вы двое можете мне в этом помочь.

– Это как же? – удивилась Юля. – Нас обоих могут уже разыскивать. Нам бы самим не попасться.

– Разыскивать могут сейчас только тебя, Юлия. Да и то, чтобы снова вести за тобой слежку. Сатир же им не особо нужен. Думаю, вам нужно пока держаться вместе, иначе для вас обоих соорудят новую тактику. Я вас высажу здесь вот.

Он свернул по жёлтой дороге в направлении центра города, но остановился у прозрачной стены одного из близлежащих райончиков.

– Что, так просто? – выпалила Юля.

– Да. Зачем все усложнять? – ответил Столин. – Нам лучше не появляться вместе. – Я свяжусь с вами позже.

Сатир и Юля вышли из аэромоба. Столин кивнул им и улетел дальше. Сатир неуверенно обернулся. За стеклом проходили люди меж ярких вывесок и витрин. Отсюда можно на метро добраться до дома. Он оглянулся на свою спутницу, которая стояла, взирая на многоуровневой поток аэромобов. Она все ещё ждёт, что за ней придут?

– Юля! – окликнул её Сатир.

Она наполовину лишь обернулась, готовая вновь вернуться к потоку.

– Пошли домой.

– Он исчез также быстро, как и появился, ничего толком не объяснив, – сказала Юля, не двигаясь. – Каковы вообще его планы?

– Мы можем это обсудить подальше от дороги?

Юля снова посмотрела на дорогу, потом на прозрачную стену, отделявшую их от людей, после чего все же неуверенно повернулась полностью к стене и пошла мимо Андрея. Открылся проход. Наверняка их уже опознала система слежения. Но Андрей уже не особенно-то и волновался об этом. В отличие от Юли он, как это ни странно, ощущал спокойствие. Непонятно, Столин ли на него так подействовал, да и не хочется понимать. Парень прошёл на улицу, полную плавающих в бурлящем свете людей.

Он не решался заговорить. Многое уже было сказано. Чего добавлять? Зачем? Однако это молчание тяготило. Юля шла прямо, просто куда глаза глядят, казалось. Когда же Сатир открыл рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, она его опередила:

– Не говори, прошу.

Андрей закрыл рот.

Люди в разноцветных одеждах, с яркими и тусклыми волосами, хмурые и весёлые, нейтрально порой настроенные, проскакивали мимо, не задерживаясь подолгу на одном месте. Над головами их пестрились огромные вывески, реклама. Порой встречались группы туристов, стоявших посреди прихожей части, разглядывающих мир красок над их головами. Хоть рекламу можно было интегрировать в чипированный мозг напрямую, закон значительно ограничивал эту возможность. Любой, кому попадался такой спам, превышающий лимит, что можно было узнать по встроенной функции, мог обратиться в полицию. Полиция принялась бы за расследование и в случае обнаружения злоумышленников могла принять меры по расчипированию. Страшнее этого не было ничего, разве что смерть. Людям же было уготовано лишение свободы до пятнадцати лет. Такая строгость объяснялась опасностью прямой рекламы. На заре чипирования что только не делали с не ограниченными возможностями усовершенствованного человеческого мозга. Первый сбой в обществе не заставил себя долго ждать. Толпа обезумевших чипарей чуть не уничтожила город. Они метались из стороны в сторону, агрессировали и убивали. Власти в экстренном порядке заглушили чипированные разумы, обозначили зону карантина и инициировали впоследствии расследование. Этот день вошёл в историю как день скорби. Историческая съемка показывала улицы, по которым невозможно было ступить из-за трупов. На Центральной площади воздвигли монумент. Человек охватывает свою голову большими руками таким образом, что лица его не видно толком. В основании, у ног застывшего человека выгравированы всего два слова: «Наш мир».

– Ты в порядке? – голос Юли доносился откуда-то издалека.

Сатир заметил себя стоящим посреди оживленной улицы, смотрящим прямо на группу туристов, которые крутили подобно болванчикам головами по сторонам. Он же смотрел на них и словно старался вникнуть в причину, по которой сам смотрит на них. Видит же перед собой шаблон, на который надо что-то нанести. Он обернулся. Юля смотрела на него перепуганными глазами.

– Сатир, ты меня напугал, – проговорила она.

Тот уставился на нее, не понимая, что она вообще здесь делает. Хотя есть трудность: он про себя-то ответить не может. Он лишь задал ей один вопрос, внезапно осенивший его мозг:

– Юля, ты помнишь монумент на Центральной площади?

– Что? – она часто заморгала, никак не ожидая столь далекого от их местоположения, да и вообще их положения дел, вопроса. – О чем это ты? О «Нашем мире» что ли?

– Да, о нем самом! – парень в возбуждении подскочил к ней, заставив ее только больше напугаться.

– Ты головой не ударился случаем? Каким боком ты вообще про нее сейчас вспомнил?

– Так ты имеешь представление о том, что имел ввиду создатель скульптуры?

– Мое мнение таково… – Юля замялась. Ей было некомфортно сейчас, однако она не хотела бросать здесь Сатира. Тем более в таком положении. – Я хочу сказать, что… Мир, который существует, существует потому что он наш, потому что мы можем назвать его таковым. Другие в нем – опасность. Между чипарями существует связь, что-то вроде сети, в которой они обмениваются на подсознательном уровне информацией. Это им необходимо для поддержания социального взаимодействия, для избежания эмоционального истощения. Именно это очень хорошо можно было раньше использовать для внесения вирусов. Есть предположения, что так и было во время Скорбного дня. Сейчас же есть протоколы, которые ограничивают их взаимодействие, оставляя небольшую брешь для подсознательного обмена информацией.

Он отвернулся от туристов и прямиком обратился к Ане:

– Нам надо посетить Центральную площадь.

– Что?! Зачем?

– Хочу рассмотреть этот монумент получше.

– Но мы же видели его тысячу раз. Что ты хочешь там нового открыть?

– Если б я это знал, то ничего открывать и не надо было бы. Мы просто прогуляемся.

Аня смотрела на него как на полоумного. Она осмотрелась по сторонам. Не встреча ничего, что могло бы быть причиной остаться здесь, девушка согласилась.

Они воспользовались капсулами метро. Эти шарообразные кабины вмещали до четырёх человек, однако они были крайне мобильными и обладали огромным количеством степеней свободы, перемещаясь по подземным тоннелям в вертикальном, горизонтальном, диагональ ном направлении со скоростью в полтысячи километров в час. Для того, чтобы находящиеся внутри люди не превратились в кровавую массу, использовались анти-инерционные излучатели, уравнивающие ускорение машины и живых организмов внутри неё. Каждая молекула внутри неё двигалась согласно движению капсулы. Сатир и Юля были на Центральной площади спустя пять минут.

Среди тысяч прохожих они пробивались к заветному монументу, приуроченному к одному из самых мрачных событий в истории человечества. Вот толпа зевак окружила место прямо перед огромными колоннами парламента. Над головой возвышался человек, стоящий на коленях и обхвативший свою голову руками, вызывая в наблюдателях ощущение невыносимой головной боли, тяжести, тревоги, что наш мир беззащитен, и никто кроме нас самих о нем не позаботится.

Юля смотрела на изваяние с неподдельным отвращением. Сатир сам ощущал дискомфорт от лицезрения сего художества, являющего собой напоминание о том, чему никогда нельзя позволить повториться.

Странно, но Сатир ожидал от посещения этого места чего-то иного. Не было того, что он почувствовал, когда смотрел на туристов. У него есть вопросы, а ответов нет. Есть только ненависть.

Глава 11. Пока ты спал

Сколько лет нужно отмотать назад, чтобы с уверенностью сказать, что это именно тот самый момент, с которого я стал таким, какой я есть сейчас? Не просто сказать, что человек воспитан так, а указать на точку в пространстве-времени, являющую собой поворотный пункт в дальнейшей жизни, который определил смысл существования или даже смысл отказаться от существования, а лучше смысл отказаться от самого смысла. Но что если человек не хочет отказываться от смысла и при этом желает устранить причину его возникновения, ведь именно благодаря этому он понимает, чего и почему желает? Как далеко могут завести человека эти вопросы, тем более, если он имеет возможность проверить их на практике? Тимур совершил далекий прыжок в прошлое, задолго до появления его и своих родителей, и, возможно, сейчас отошел от расчетов и готовится действовать, а может, уже это делает. Отдельно взятый человек – плод истории человечества, но и человечество состоит из отдельно взятых людей. Может, Тимур так и пришел к этому, принявшись рассматривать человека в более широких временных масштабах? Он не просто продукт истории, он создает историю. А здесь, далеко от того момента, как история создала его, этот человек стремится изменить историю так, чтобы исчезла только причина, но следствие было минимально затронуто. Не рассматривать историю как строгую цепь причин и следствий, а как архипелаг относительной историей. Тимур не всемогущ, он просто гениальный оператор. Ну или возомнил себя таким. До сих пор его и всех остальных операторов от злоупотребления возможностями устройства сдерживала претэтика. Зачем нужен был сам закон, если человек лишь своими мыслями контролирует себя? До сих пор эта система была идеальна. И да, Ада была права, сказав, что Андрей боится зверя, именуемого многими временем. Смотри, но не трогай! Он как огонь Прометея, прекрасный и опасный для недругов, но не только для них, если не научиться им пользоваться, что возможно только при познании страха перед ним. Тимур познал этот страх, но теперь он переступил черту, отделяющую страх перед огнем от использования его. Система его больше не удерживает. Но что же тогда буде после? ОКО извлечет из этого урок и создаст новые методики подбора и распознавания нестабильности операторов. А претэтика возьмет этот случай на вооружение, и очередные философы будут строить новые концепции морали операторов. Та работа оператора, какой Андрей ее застал, изменится. Может, даже его стажеры застанут эти изменения.

Но сколько бы Андрей не размышлял по поводу того, как же Тимур освободился от страха перед огнем, которому обучился в Институте, этот страх оставался непреодолимой стеной для Андрея. Можно ведь представить логику Тимура, следуя этике, но нельзя представить что-то, что наделило его желанием совершить революцию против ее привычных положений.

Из наушников доносились редкие переговоры капитана с Адой, что свидетельствовало о том, что они наконец-то нашли нужный архив. Несмотря на военное положение, город все же жил. Люди спешили нам работу, кругом высвечивалась яркая реклама, а внутреннее обустройство города перемешивалось быстрее, чем они могли добраться до нужного здания. Общественным транспортом слишком часто старались не пользоваться, поэтому приходилось ловить на себе взгляды, полные подозрительности, когда те проходили мимо. Их явно выдавал язык движений, акцент. В этом времени только начал зарождаться общий язык, представляющий собой скорее признак сторонника Альянса, нежели обычного прохожего, поэтому для всех любознательных специально были приготовлены фальшивые электронные документы. Один раз они наткнулись на фирму, предоставляющую услуги по повышению защиты паспортных данных. Несколько раз им по пути попадались на глаза уже привычные пропагандистские плакаты, призывающие людей бороться за свою свободу, но выделявшиеся наличием наискось написанного большими черными буквами слова: «Ложь!». Мог встретиться и плакат с изображением людей, видимо политиков, пожимавших друг другу руку. Эта идиллия была обозначена: «На пути к миру во всем мире!». Но и он был перечеркнут наспех состряпанной надписью: «Предательство!». Это обескураживало. Где, кто призывает к миру? Или все-таки к войне? Рядом моментально появлялись полицейские, снимавшие неправильный плакат. Приходилось всячески избегать столкновения с ними, делая лишний крюк. И вот наконец-то им повезло. Они стояли перед старым зданием, тех времен, когда люди все еще видели красоту в камне. Капитан и Ада вошли внутрь, как и договорились, Андрей же должен был их дожидаться в кафе через дорогу.

Около получаса он сидел в мягком кресле, повторяющем форму его тела, ел заказанный ланч, представлявший собой блюдо из какого-то незнакомого злака и пряных овощей. Место было подобрано не совсем удачное, так как выход из архива не просматривался через витрину, но остальное здание было хорошо видно. В кафе же собралось много людей, заскочивших сюда на обеденный перерыв. Хотя присутствие компании военных заставляло нервничать Андрея, поэтому, чтобы не выглядеть слишком уж неестественно, он решил просто расслабиться за приемом пищи, да к тому же мысли о привнесенных Тимуром новшествах в претэтику не оставляли его. У проходящей мимо официантки он закал кофе и снова уставился в окно.

Люди создавали вокруг шум, но среди всего этого противопоставления тишине внезапно Андрей ощутил хриплое молчание человека, уставившегося без малейшего зазрения на него. Андрей оглядел незнакомца. Самый обычный мужчина лет пятидесяти, одетый, как понял Андрей, дорого, но неопрятно, о чем особенно говорили не только измятая одежда, да неправильно застегнутый на одну пуговицу пиджак, но и пятна грязи на ботинках и брюках. На лице появилась борода от долгих гуляний, губы вытянулись, а черные глаза подозрительно оглядывали Андрея. Едва стоя на ногах, он, насколько ему хватало сил связать слова в членораздельную речь, спросил позволения присесть за столик к Андрею и, не дожидаясь ответа, цепляясь кончиками тонких, длинных пальцев за стол, неуклюже уселся на свободное место через стол.

– Я, право, не ожидал увидеть здесь новые лица… – промямлил он. – А ты вообще кто?

Андрей хотел было ответить заготовленную отмазку, но тут появился второй, моложе, также хорошо одетый, но выглядящий опрятнее, лишь трехдневная щетина выдавала в нем товарища по празднеству первого. Он было схватил за руку того, пытаясь увести от незнакомца, но первый вырвал свою руку и пренебрежительно выговорил:

– Отстань… не видишь… я здесь кого нашел… я никуда больше не пойду.

Он закрыл свое лицо руками, которыми облокотился об стол, и затих. Из-за потных ладоней доносилось хлюпанье: то ли мужчина пытался говорить, то ли плакал.

– Вы уж извините его, – второй мужчина наклонился к Андрею, краем глаза следя за своим товарищем, – не против, если я присяду?

Андрей резко обернулся к окну, но, не заметив ни Бегишева, ни Ады, и опомнившись, что его поведение может привлечь еще больше ненужного внимания, плавно повернул голову обратно. Один подвыпивший военный подозрительно смотрел на него, что заставило Андрея пригласить незваного гостя к столу.

– Меня зовут Радек Кропольски, а это мой друг Матиас Вуйчик, – сказал гость, протягивая руку и кивая на своего товарища.

– Меня зовут Дэвид Чалмерз…

– Да кто, кто ты-ы-ы?.. – Матиас раскрыл свое лицо и его губы вытянулись еще больше, словно он надрывался всей душой, требуя объяснения от Андрея.

– У него сейчас сложный период. Его бросила жена, а работа, которой он посвятил всю свою жизнь, утратила интерес для общества. Просто прекратила свое существование, – извинялся за своего друга Радек, но тот грозно посмотрел на него, не оценив заботы и чужих извинений за его поведение, которое он толком и не осознавал в данный момент. Его голова резко опустилась, повиснув на тонкой шее. – Он уже давно в таком состоянии, да и это место, наверно, знает лучше, чем свой родной дом. А вы ведь действительно не из здешних мест?

– Э, да, я агент по недвижимости, – сказал Андрей, доставая электронные документы и протягивая их гостю.

Радек смущенно взглянул на них, но не притронулся, только тихо, подавшись слегка вперед, сказал Андрею:

– Вы лучше, мистер Чалмерз, с этим здесь особо не распространяйтесь. Сочту за незнание, ведь вы гость в Хартове, но именно в этом кафе обычно собираются патриотически настроенные люди, и тема переселения для них крайне болезненна.

Андрей убрал документы, посматривая на военных, что-то бурно обсуждавших через пару столиков от его, а также заметил, что люди иногда и вправду бросали на него странные взгляды, словно пытались определить волка в овечьей шкуре.

– Спасибо, мистер Кропольски, я учту впредь сей нюанс.

– О, просто Радек, – отмахнулся тот, оживившись.

Появилась официантка, принесшая кофе, смущенно посматривая на Матиаса, что-то сопевшего себе под нос.

– Что-нибудь еще? – спросила она.

– Нет, спасибо, – ответил Андрей.

– Мне, пожалуйста, то же, что и моему новоиспеченному товарищу, – поспешил Радек.

Официантка ушла, а Андрей остался наедине со своими новыми «друзьями».

– Что ж, Радек, очень приятно, зовите меня э-э… Дэвидом, – он изобразил улыбку на своем лице, насколько смог, но товарища сейчас больше интересовало самочувствие Матиаса, который отмахивался от всякой попытки контакта с ним. – Так что же за работа была у твоего друга, Радек?

Тот отклонился в своем кресле, делая выражение лица человека, готовящегося к трагичному повествованию. Оратор нашел своего слушателя.

– Матиас был профессором философии в нашем университете, – начал Радек, – и ты, думаю, уж знаешь, у нас в Хартове один из лучших университетов в стране. Матиас размышлял на тему мышления машин. Учитель хотел создать разум, способный к сочувствию, как у человека. Ему не был присущ комплекс бога, как некоторые думают, нет, он хотел так понять и самого человека, ведь успех в его изысканиях означал бы факт того, что он понял его полностью. Сейчас машины выполняют функции, недоступные человеку, или же всего-навсего заменили его там, где угрозой ошибок является человеческий фактор. А что если бы машина делала выбор, основываясь на своем собственном моральном выборе?

Андрей напрягся, старясь вникнуть в суть речи собеседника и приготавливая свой ответ, который не содержал бы фактов о будущем.

– Но машины и сейчас уже могут делать выбор, даже такой сложный, как вагонетка и прочие ее модификации, – сказал он.

– Вот именно, – сакраментально проговорил Радек. – Машины способны делать этот выбор в долю секунды, имея огромные мощности. Но скажи мне, друг, они такие умные, что, уже действительно ощущая ответственность за исход своего выбора, делают правильный, тот, что еще станет предметом спора разных умников, или же они просто делают холодный расчет, объективный и беспристрастный. А может для признания в них человеческого необходимо лицезреть те же муки при выборе, то есть наблюдать большее время? Вот ты бы как выбирал?

– Это зависит от модификации эксперимента.

– Именно, – Радек с прежней интонацией поднял указательный палец. – Ситуаций у данного эксперимента много, но люди в норме думают, что у них есть право выбора, однако, чем более неоднозначна ситуация, тем больше притупляется это ощущение, а в иных случаях они делают однотипный выбор, руководствуясь информацией о том, кто находится на путях. Может, это мы, люди, возомнили себя свободными, а на самом деле мы шаблонные марионетки всего того, что нас окружает. Ты ведь понимаешь меня, так? Мораль – это тупик.