Текст книги "Зарисовки на запотевшем стекле (сборник)"

Смешными и нелепыми кажутся попытки Никиты Сергеевича «по-шахтерски» рулить искусством. Они оказались явным вредительством и дискредитировали власть и страну. Зато стало понятно: погорячился Владимир Ильич с очередным своим лозунгом о том, «что каждая кухарка может управлять государством».

Только после войны, когда закончилась жестокая классовая борьба, власть осознала, что она обязана своим победам не самой себе, а глубоким истокам российского народа.

* * *

А в 20-тые и 30-тые кругом была шумная, бесшабашная, радостная молодая жизнь. Все, что было дорого окружающим Надю близким и родным людям, разрушали с молниеносной быстротой.

Смелые комсомольцы пели:

«Не надо монахов,

Не надо попов,

Залезем на небо,

Прогоним богов.» (Городская газета «Луч» № 128 от 10.06.1924. – Примечание автора).

Позже пестрели более конкретные лозунги:

«Боги нам совсем не любы,

Перестроим церкви в клубы». (Городская газета «Приокский рабочий» № 7 от 09.01.1930. – Примечание автора).

«Антипасхальный вечер по городу начнется с 7 вечера… За лучшие антирелигиозные костюмы будут выданы призы. В „Унионе“ будет демонстрироваться кинокартина „Иуда“.» (Городская газета – «Приокский рабочий» № 90 от 19.04.1930. – Примечание автора).

Хотя места в городе было достаточно, в тридцатые годы был снесен Собор Рождества Богородицы, и на его месте соорудили футбольное поле.

Уже из окна Надя не видела прежних радужных куполов Сретенской церкви. Она была закрыта и позднее переоборудована под льнохранилище.

Порой взгляд ее падал на мрачные черты этих остатков храма и вместо восторженных чувств бытия, видела она темное, израненное, бездыханное здание, и становилось ей еще тоскливей в сутолоке наступивших тревожных и трудных дней.

* * *

Одним из преступных действий новой власти и «новых преобразователей» против России было лишение гражданских прав самостоятельного, талантливого, имущего населения или, как сейчас говорят, «среднего класса»: купцов, фабрикантов, ремесленников, имеющих небольшие мастерские, кулаков, включая их детей, достигших 18-летнего возраста. В полной мере к ним можно отнести священнослужителей всех рангов.

Все эти русские люди, добровольно отдавшие нажитое честным трудом, в самые сложные времена перестройки государства были лишены гражданских прав, то есть не участвовали в выборах, не имели равноправия при получении работы, на поступление в высшие учебные заведения. Детям, чтобы восстановиться в гражданских правах, надо было отказаться от своих родителей и таким образом получить право на работу или на продолжение образования.

Так называемая «классовая борьба» помогла случайным, приехавшим из других мест, или легковерным и не очень глубоким людям занять место многих цельных и добропорядочных людей. Нежелание власти понять страну, в которой она обосновалась, было очень жестоко по отношению к честным гражданам России.

* * *

В 1918 году пришла пора Наде начать учебу, но женская гимназия была закрыта.

Новая власть открыла общие советские школы первой и второй ступени. Первая ступень с 1-й по 4-й, вторая – с 5-го по 9-й классы.

Недоверие к новым школам родителей, в том числе Надиных, из-за отмены Закона Божия, отпугивало от этих педагогических новаций, и ей не суждено было начать там учебу.

А стала она учиться у незабываемой учительницы Елизаветы Павловны Альбицкой, которая открыла частную школу во флигеле своего дома на Вознесенской улице.

Елизавета Павловна была человеком необыкновенной доброты, умеющим удивительно чутко управлять детскими душами. Своих детей у нее не было, и она всех своих учеников без исключения любила искренне, как родных. В ее школе обучались с первого по четвертый классы, человек 20–25. Встречала она каждого у входа и смотрела, хорошо ли оделся ее ученик, уходя домой.

Она умела слышать каждого и заставить слушать себя. На уроках иногда рассказывала о своих личных радостях, горестях и даже пересказывала сновидения.

Удивительно, но важность сказанного ей на уроке воспринималось детьми, как результат собственных поисков и переживаний.

Методика обучения могла показаться странной, но занятия она проводила со всеми одновременно.

Учебный день начинался с молитвы, которую читал дежурный.

После нее Елизавета Павловна начинала работать с одной группой детей, остальным при этом давалось самостоятельное задание. Потом переходила к другой группе, оставляя первых с сомнениями и фантазиями. Задания она всегда объясняла тихо, четко и даже по-своему загадочно, оставляя ученика одного с самим собой. Иногда старшим предлагалось позаниматься с младшими, и они делали это с большой охотой и воспринимали как положительный результат своих достижений в учебе.

Первый и второй классы отпускались раньше, и тогда, она с увлечением продолжала свои поиски со старшими.

Дисциплина и успеваемость были очень хорошие.

Надя начала учиться у Елизаветы Павловны со второго класса, так как еще до школы дома выучилась читать и писать. Следом за ней в эту школу поступил Леня, а потом Коля и Митя, которых Надя готовила дома по методике своей учительницы. Все ее братья были прилежными и тоже поступили в школу со второго класса.

К этому времени Надя уже закончила четвертый класс и по настоянию папы перешла в частную женскую школу, где преподавала бывшая начальница женской гимназии города Маргарита Ивановна Попова. Все девочки были старше Нади, но она хорошо училась, и ее приняли в шестой класс.

Формы обучения детей были и другие. Двоюродные братья Гладковы – Лева и Шурик учились в начальных классах на дому: им нанимали частных учителей.

Школа Маргариты Ивановны просуществовала менее года, в 1921 году частные школы были закрыты и всех перевели в советскую школу. Преподаватели там были очень хорошие. Это были те же учителя, которые работали раньше в женской гимназии и реальном училище.

Надя прекрасно помнила, как литературу преподавала та же Маргарита Ивановна, которая привила ей большую любовь и глубокое понимание русской классики. Каждый ее урок был настолько интересным, что о непослушании, нарушении дисциплины не было и речи. Запомнился математик Петр Николаевич Тагунов, человек разносторонне даровитый: в возрасте 38 лет он съездил на Кавказ и написал целую поэму в стихах о впервые увиденном море и незабываемых горах. Стихи он читал своим ученикам, и все были в восторге: ведь никто из ребят ни гор, ни моря никогда не видел.

Надя училась хорошо, несмотря на массу домашних хлопот по уходу за младшими в семье.

Школа, в которой она училась, имела педагогический уклон: кроме общих дисциплин преподавалась педагогика, психология, методика преподавания. После ее окончания ученики имели право работать учителями «первой ступени» с первого по четвертый класс. Это совпадало с желаниями Нади стать учительницей. Только пугало ее нелепое, неприятное и выдуманное новой властью слово «ШКРАБ» – школьный работник.

Ее братья Леня, Коля и Митя учились в бывшем реальном училище. Учились очень хорошо, их хвалили за способности и усердие. За счет высокопрофессионального учительского состава уровень подготовки был высокий. Мальчики были необыкновенно трудолюбивыми. Дома на них лежали заботы о саде и огороде, где они выращивали овощи и ягоды, ставшие значительным подспорьем в семейном бюджете.

Весной 1927 года Надя закончила школу. В городе была безработица, положение ее усугублялось еще и от того, что она из семьи «лишенца». Естественно, хорошего места ей никто не предлагал. Но она надеялась, обращалась в РОНО на биржу труда, временно работала педагогом на детской площадке фабрики «Красный луч», окончила трехмесячные курсы медсестер…

И, наконец, весной следующего года она на четыре месяца получила назначение в деревню на замену ушедшей в отпуск по рождению ребенка учительницы.

Надя была рада и одновременно полна страхом перед жизнью в новом незнакомом месте, с неизвестными людьми. Особенно волновалась мама, ее состояние трудно было передать: ведь впервые кто-то из ее детей должен был покинуть родной дом.

А было тогда Наде далеко не полных семнадцать лет…

Деревня называлась Псилово. От города она ехала три на поезде, потом шла пешком пять километров. Школа была за деревней, и она с тяжелым чемоданом прошла через нее до бревенчатого здания бывшей земской школы: два класса, через коридор две комнаты для учителей, кухня с небольшим закутком для сторожихи-уборщицы.

Встретили ее приветливо. Напряжение хоть и не сразу, но прошло.

Две учительницы преподавали в этой школе: старшая, которая показалась Наде пожилой, лет двадцати восьми и младшая двадцати. Старшая, которую Надя должна была заменить, ожидала ребенка.

Она вела первый и третий класс, младшая Катя – второй и четвертый.

К большой радости Нади Катя предложила поселиться в ее комнате, и они сразу подружились.

Дети в школе были на удивление послушные и прилежные: они даже и не помышляли вести себя плохо или вертеться на уроках.

Они были так воспитаны. И Надя старалась всеми своими силами поддерживать заведенные порядки и делать свои уроки полезными и интересными. Ей очень пригодились методы ее первой учительницы: она также вела занятия сразу с двумя классами.

Но самое главное Надя получала теперь зарплату, на половину ее можно было скромно жить, а остальное отсылать маме для семьи.

С этого времени и до рождения первого ребенка половину своей зарплаты Надя всегда отправляла домой. Это была большая радость – ощущение собственной уверенности и значимости.

Папа также, как и она – «лишенец», не мог найти работы в своем городе и уехал в Навашино, где работал на судостроительном заводе. Приезжал он домой только по воскресеньям. Надя знала как трудно сейчас маме. Здоровье ее стало ухудшаться. Помощи никакой: папа в другом городе, а братья учились в школе. Надя тоже каждое воскресенье приезжала домой. Тогда еще не знали, что мама болела серьезней, чем думали.

После четырех месяцев Надя была снова без работы, но, к счастью, в сентябре вновь получила подобное назначение на такой же срок – четыре месяца в деревню Плесково в сорока километрах от города. Добраться туда можно было только пароходом по реке и еще верст десять на попутной лошади. Из-за трудностей с транспортом Надя до января не приезжала домой. Очень скучала, часто плакала, оставаясь наедине, но на людях всегда держалась и была серьезной, деловитой и даже веселой.

Школа в Плесково называлась однокомплектной – три класса на одну учительницу. При школе жить было негде: две смежные комнаты занимала с двумя детьми и в ожидании третьего ребенка учительница, которую Надя временно заменяла.

Она поселилась в деревне у одинокой пожилой женщины. Комната была чистая, уютная и главное отдельная. С хозяйкой и учительницей отношения были хорошие, с учениками она тоже справлялась.

Работа давала необходимую для семьи зарплату, и это заставляло не расслабляться и продолжать думать только о хорошем. Но очень хотелось домой, к маме, к своим братьям, сестрам и к подругам…

Она часто писала домой, подруге и еще одному очень интересному человеку, с которым познакомилась летом за месяц до отъезда в эту деревню.

Письма от этого человека хранила она всю свою жизнь. Они скрашивали ее одиночество. Письма эти она ждала, и как ей было бы худо без них!

Писал их ее будущий муж Тима (Киселев Тимофей Андреевич), и было ему тогда девятнадцать. Попал он в ее родной город, как стажер после окончания химического техникума. Она еще не думала, что будет его невестой, но уже тогда поняла, что это человек необыкновенно талантливый.

В феврале она вернулась домой и привезла деревенские гостинцы. Дома ей все были несказанно рады. Особенно мама.

Продолжились встречи с Тимой. Он приходил к ней домой, познакомился с родителями, которым тоже понравился, они гуляли по городу, по Окскому саду. Его дружеским вниманием она гордилась. Другие знакомые и даже знакомые подруг не выдерживали никакого сравнения перед его скромностью, знаниями и интересами. Он в свои двадцать лет уже получил место заведующего производством на городском химическом заводе.

Но в конце лета Тима уехал в Грозный на нефтеперерабатывающий завод, где должен был работать уже инженером. Так они расстались, и Надя думала, что навсегда.

Временно, один месяц работала она еще в одной деревне, потом немного в больнице. Было трудно, грустно и утомительно.

И скоро она опять стала безработной. Начались опять «хождения по мукам» в РОНО и на биржу труда. Но нигде ничего конкретного не обещали.

После всего этого Надя решила уехать и искать работу в другом городе, где о ней ничего не знали и слово «лишенец» с ее фамилией не связывали.

Семейный совет решил, что она поедет в Выксу, где в то время работал папа и там же жила семья маминого брата Михаила Николаевича Гладкова, главного механика Выксунского трубопрокатного завода.

В Выксунском РОНО ее сразу направили заниматься со взрослыми на заводе в группы по ликвидации неграмотности. Работа была оплачиваемой, и это ее радовало.

Через месяц предложили постоянное место учительницы в деревню Туртапка, расположенную между Выксой и Навашино.

В воскресенье можно было ездить домой.

Надя очень хорошо помнила, как маленький паровозик по узкоколейке тащил три таких же маленьких вагончика, посредине которых в зимнее время топились печки-чугунки. Было тепло и согревало душу приближение к родному дому.

В Туртапке Надя проработала два года. Школа была четырехкомплектная: четыре класса и четыре учительницы. Заведующая Анастасия Ивановна тридцати пяти лет, Соня Клементьева – двадцати восьми, Полечка Меринова – двадцати двух и Надя в свои восемнадцать.

Приняли Надю на редкость приветливо, и она осталась им благодарна до конца своих дней. Два года с этими людьми были удивительно хорошими, несмотря на внутренние переживания, трудности в жизни и быту, заставляющие постоянно находиться далеко от дома.

Денег на жизнь семьи не хватало. Это были папины, ее и уже брата-Лени заработки. Он уже к этому времени окончил школу, выдержал вступительные экзамены в Московский университет, но принят не был. Для того, чтобы учиться в университете, он вынужден был поступить на Казанскую железную дорогу сцепщиком вагонов, проработал там два года и стал рабочим. Этого было достаточно, чтобы не называться больше сыном «лишенца».

Остальные дети учились в школе и по очереди нянчили маленького Алика. Кто-то из детей должен был каждый день оставаться дома, чтобы маме можно было сходить в магазин или на базар и приготовить пищу.

Все были плохо одеты. Очень быстро все исчезло куда-то: сшитые для Нади, Лени, Коли, Мити шубки и пальто, а также хорошая одежда и шубы Коки и мамы…

Когда Надя приезжала домой замечала все это и с тяжестью в сердце понимала, что все было продано за бесценок, чтобы как-нибудь прокормиться.

Как-то на несколько дней в квартиру попросилась девушка Катя из деревни Вареги, ей посоветовали обратиться к Петру Александровичу. Она не получила отказа и спала в общей со всеми комнате на сундуке, где была сложена какая-то сезонная одежда. Но когда она ушла и поселилась где-то недалеко от дома, сундук оказался пустым. Бывало и так. Правда, стеснительным родителям не приходило в голову предъявлять ей претензии.

Но, главное, была еще здорова мама, и семья жила хоть и не очень хорошо материально, но была сплочена родительской любовью и дружбой детей.

Надя, приезжая по воскресеньям и на каникулы, мыла полы, стирала накопившееся белье и старалась облегчить маме хозяйственные заботы. Она замечала, как трудно ей носить продукты.

Вечерами же гуляла с подругами по любимому городу, любовалась зеленью местных садов, течением реки. Даже Поля и Соня приезжали в гости. Купалась и каталась на лодках вместе с ними.

Она продолжала переписываться с Тимой Киселевым, который решил поступать в нефтяной институт, и в 1930 году ему это удалось. Он жил теперь в Москве.

Их переписка уже переросла в настоящий роман, и Надя стала тоже мечтать о Москве, где она никогда не была.

Благодаря знакомству мамы с семьей Сахаровых и ее подруге Марии Павловны Сахаровой мечте этой удалось сбыться.

Человек исключительной доброты и порядочности Марья Павловна всегда была готова пойти на помощь людям, чего бы этого ей не стоило, порой лишая себя жизненных удобств. Она была из семьи потомственных военных. После преследования городских властей ее семьи Марья Павловна уехала из родного города и жила теперь со своей матерью и сыном в столице. Когда она узнала, что Надя мечтает о Москве, она просто пригласила ее к себе жить.

С замиранием сердца Надя приняла приглашение, с трудом уволилась из Туртапки и решительно отправилась в Москву. Будущий муж встретил ее на вокзале и проводил к Марии Павловне. Увидевшись после двух лет разлуки, они сразу почувствовали, что не расстанутся никогда. Так хорошо было им вместе. Но свадьба состоялась только через год.

Год этот был трудным и интересным.

Как всегда трудными были поиски себя в новой жизни, обустройство, новая непривычная работа.

Мария Павловна помогла Наде устроиться на работу и сразу прописала.

В квартире деревянного дома в Самарском переулке, где проживало девять семей, Мария Павловна занимала две комнаты на втором этаже: одна большая, другая значительно меньше. С ней, ее матерью и двенадцатилетним сыном проживали здесь еще три дальние родственницы, включая Надю.

На ночь хозяйка располагалась с женщинами на полу в большой комнате, в другой на диване и кровати спали ее сын и мать.

Несмотря на кажущиеся трудности, всем им было хорошо, интересно и весело. Первая работа Нади была связана с геологией и, не желая слишком обременять Марию Павловну, она часто уезжала в командировки. В одну из таких довольно длительных командировок на ее место по приглашению хозяйки приехал брат Митя. Потом к лету также приехал и Коля. Оба устроились на работу чертежниками в Станкинпром, и скоро нашли себе летнюю квартиру на одной из дач в Новогиреево. К зиме, после длительных мытарств в поисках теплого жилья, им удалось с помощью тети Тани Гладковой найти недалеко квартирку в 15 метров с маленькой кухней и плитой. Это было огромное счастье: можно было жить пусть и не очень сыто, но независимо и в тепле. В том же году Леня начал учиться в университете. Он жил в общежитии, но часто приезжал к своим братьям.

Вскоре к ним присоединился еще один жилец – Шурик, их двоюродный брат и сын Георгия Александровича. Ему также не везло с работой в родном городе. Шурик был очень застенчивый и даже замкнутый, однако имел хороший художественный вкус, постоянно что-то лепил и рисовал. Товарищей он не имел и дружил только со своими братьями. К сожалению, замкнутость его характера объяснялась быстро прогрессирующей болезнью – туберкулезом. На работу он устроился быстро и собирался поступать в Строгановское училище.

Так четверо братьев, покинув родной город, стали самостоятельными.

Через год после мальчиков, по окончания семи классов школы в Москву приехала сестра Шура. Жить она устроилась на кухне у братьев. Поступила на работу конторщицей и одновременно на вечерние бухгалтерские курсы.

Приехав в Москву, Надя начала как бы новую обещающую быть счастливой жизнь. Главное, что теперь был рядом человек, с которым она готова была проводить все свое свободное время и которого она считала самым лучшим на свете!

Маме он тоже нравился. И она писала: «… его послал тебе Бог за твое доброе сердце…».

До конца своей жизни она считала своего мужа самым умным, красивым и талантливым.

Он имел хороший уравновешенный характер, бережно относился к людям, глубоко разбирался в тонкостях своей профессии, всегда был в курсе новинок литературы, сам писал стихи и прозу, знал живопись и неплохо рисовал.

Сколько выставок, спектаклей и просто достопримечательностей узнала Надя за этот год, да и за последующие годы жизни…

И где бы ни были они вместе: у друзей, у родственников и в общественных местах, он всегда всем нравился и внешностью и умением говорить и убеждать.

А сколько было энергии, сил и желания учиться и работать.

Надя всем сердцем окунулась в эту большую красивую любовь на всю жизнь к человеку, который отвечал ей тем же наполненным чувством…

Через год Тима получил комнату, и они поженились. Обосновались они в комнате в восемь метров в общей квартире с печным отоплением и небольшой кухней на три семьи, но зато в центре Москвы на Садово-Триумфальной улице. По вечерам гуляли по столице. До позднего вечера на улицах было много народу. Рядом были театры и кино. Продуктовые магазины работали до десяти часов вечера. Каждый день казался праздником, и заботы временно забывались.

Мама прислала к свадьбе все лучшее, что она сберегла из прежней обстановки: ковер, шторы, посуду, одеяло, подушки, белье от своего приданого и даже полотенца и скатерти.

Все это было развешано и расставлено и придавало комнате нарядный вид.

Но воспоминания о родном городе, о маме, оставшейся без помощи, наводили на грустные мысли. Материальное положение родителей по-прежнему оставалось плачевным, а на их иждивении находились еще трое детей – Вера, Миша и Алик. Папа опять попал под сокращение, потом, слава Богу, нашел место в городе.

В начале тридцатых годов была введена карточная система на продукты, и служащие и иждивенцы получали очень мало хлеба и других продуктов. Она и братья посылали из Москвы кое-что и приезжали поочередно, но этого все равно было мало.

А в это время открылись ТОРГСИНЫ – шикарные магазины, где продавались продукты питания и промтовары за боны, которые можно было приобрести в обмен на золото, серебро и ювелирные изделия, правда по цене лома.

Кому удалось сохранить кое-какие ценные вещи, теперь могли открыто менять их на боны и немного приодеться и покушать деликатесов. Кто утаил или нажил за этот период много ценностей, менять их в большом объеме не спешил. Из-за несопоставимости реальной цены принимаемых вещей, это была очередная волна их изъятия у населения.

У Нади остались золотая цепочка, крест и браслет, подаренные еще Кокой. Считая себя бессовестной, Надя все же не удержалась и купила себе очень красивую вязаную кофточку и туфли молочного цвета, также казавшиеся ей необыкновенно привлекательными. Браслет пошел на диетические продукты, необходимые мужу после операции прободной язвы желудка.

У мамы оставалась одна дорогая брошь, она ее берегла на черный день и, несмотря на трудности, не хотела с ней расставаться.

После смерти мамы эта брошь загадочно исчезла, как бы ушла в небытие в след за своей хозяйкой.

После рождения ребенка в маленькой комнате стало тесно: негде было поставить детскую кроватку.

Пришлось обменять Москву на Новогиреево. Тогда это было тихое дачное место. Теперь стало намного просторнее: сорок метров жилья и еще большая застекленная терраса. И было удобно: там жили Надины братья, сестра Шура и ее приятельницы из родного города: Галя, Леля, и Нина Шемякины.

Жизнь катилась стремительно: все были очень заняты работой или учебой. Тима закончил экстерном институт и работал главным инженером проекта Уфимского нефтеперерабатывающего завода. Надя через год получила звание младшего научного сотрудника Института минерального сырья.

Осенью 1935 года семья Нади переехала в Уфу, где строился НПЗ, проектируемый под руководством ее мужа. Ему было важно и интересно работать именно здесь. Завод строился, быстро строились и дома, и даже целые поселки. Один дом выстроили прямо в саду и именно там они получили большую трехкомнатную квартиру. Сад с фруктовыми деревьями и ягодниками был лучшим местом на берегу реки Белой, вдоль которой строился будущий соцгород. Завод располагался подальше от берега, но тоже вдоль реки.

Через год Тимофей Андреевич стал заместителем главного инженера завода, и материально жить стало легче. Но заболела мама, и Наде пришлось на длительное время приехать в родной город. Приезд ее был настоящим праздником для родителей и братьев, а особенно младшей сестры Веры. Они всегда любили друг друга, и Вера не отходила от своей сестры ни на минуту. Даже ее подруги не заходили за ней и говорили: «Вера не пойдет гулять, ведь Надя приехала».

Надя приехала вместе со своим маленьким сыном, мальчиком спокойным, здоровым и веселым. Теперь тринадцатилетний Миша с удовольствием и интересом занимался с ним. Надя ухаживала за мамой и на правах старшей дочери занималась хозяйством.

Осенью 1936 года старшие братья перевезли маму в Москву.

Коля к этому времени получил комнату в Ростокино. Туда и привезли маму – решили полечить ее у московских врачей. С мамой приехала и Вера, которая сразу поступила в пищевой институт. В 1937 году болезнь мамы приняла катастрофический характер. Она слегла со страшными болями в области спины и сердца, и скоро ее парализовало: отказали руки, ноги и не поворачивалась голова. Сознание было полное и речь не нарушена.

Надя в это время уже вернулась в Уфу и работала в одной из лабораторий завода. Тимофей Андреевич оформлял командировку в США с целью изучения технологии и закупки оборудования для завода и в октябре уехал туда на шесть месяцев. После получения от братьев письма с просьбой срочно приехать к маме в Москву, состояние которой ухудшается, Надя опять с сыном оказалась в столице.

Жили все вместе в Колиной комнате в четырнадцать метров: мама на диване, Надя с сыном на кровати, братья и Вера на полу. Шура в это время жила у подруги. Ночью мама не спала и Надя или Вера поочередно не раз вставали к ней.

Приходили районные врачи и даже очень важный платный профессор. Поставили диагноз – костный туберкулез позвоночника и посоветовали положить ее в больницу. Скоро маму устроили в бывшую Екатерининскую больницу за театром Красной Армии.

Теперь Надя каждый день проводила там: маму надо было кормить – руки ее не действовали, а дома заведовала хозяйством своих братьев и сестер.

Комната Коли в коммунальной трехкомнатной квартире была до отказа заселена его родственниками, хотя он там был прописан один. Маленькая кухня, одна плита, одна раковина, уборная тоже одна. Соседи оказались на редкость чуткие. Несмотря на то, что нашествие родственников одного жильца, им, несомненно, приносило дополнительные неудобства, с их стороны было только искреннее сочувствие и предложения помощи.

Сыновья тоже очень заботились о своей маме, и вся палата вслух восторгалась мягкостью, красотой и воспитанностью ее детей.

В середине марта врачи предупредили Надю о безнадежном состоянии мамы, и она телеграммой вызвала отца.

22 марта мама умерла. Папа приехал и просидел около нее последние день и ночь.

За неделю до смерти вернулся из командировки Тимофей Андреевич, и они вместе были у мамы, такие веселые, нарядные, с заграничными подарками, и теперь Надя с горечью представляла каково, было все это видеть умирающей.

Похоронили Валентину Николаевну на Новогиреевском кладбище, рядом с умершим годом раньше сыном Георгия Александровича Шуриком.

Дети очень переживали эту потерю. Надя, может быть, в большей степени: ведь они были так близки после смерти Коки. Сестра Шура не без зависти так и говорила: «Ты самая верная дочь своей матери».

Папа вернулся домой к своим младшим детям: Мише, который заканчивал учебу в школе, и учившемуся в третьем классе Алику. Надя переехала в Новогиреево, и в комнате Коли остались Митя и Вера.

Надя с мужем и сыном жили в своей старой квартире в Новогиреево. За шесть месяцев работы в Америке Тимофей Андреевич заработал намного больше, чем если бы работал на заводе. Помимо этого он привез массу красивых вещей себе, жене, родственникам.

А самое главное – незабываемые впечатления о незнакомом заграничном мире. Эти впечатления нисколько не изменили его представление о ценностях жизни в нашей стране и, как тогда казалось, временных и вполне оправданных трудностях, хотя они и были предметом его размышлений и раздумий…

Никакие преимущества хваленой демократии и экономической обеспеченности страны не могли оправдать виденное им своими глазами.

Для осмотра оборудования Тимофей Андреевич должен был ехать на поезде в близлежащий город. Имея время, он задолго до отправки поезда приехал на вокзал, прошелся вдоль вагонов и сел в самый скромный и совсем пустой.

Спокойно смотря из окна на перрон, он обратил внимание, что люди подходят к вагону, но не садятся в него, а стоят рядом, поглядывая в его сторону. Через некоторое время собралась уже большая группа.

Тимофей Андреевич, поглядывая на часы, ожидал через пять минут отхода поезда, как вдруг в вагоне появился кондуктор и объяснил ему, что это вагон «для черных».

Тимофей Андреевич начал ему говорить, что это для него не имеет никакого значения, и пусть люди садятся в вагон.

Кондуктор вышел, думая, что иностранец его не понял.

Толпа на перроне начала возмущенно галдеть, но никто не посмел войти в вагон. Тогда Тимофей Андреевич вышел сам и был так взволнован, что уехал только следующим поездом.

После командировки в Америку у Тимофея Андреевича был отпуск, и они с женой все это время жили в Москве, наслаждаясь ее красотами и гостеприимством.

В этом же году Шура вышла замуж за Славу Серова, который работал на заводе Туполева. Слава был тоже из ее родного города и даже являлся очень дальним родственником Гладковых.

Петр Александрович приезжал на свадьбу и остался очень доволен замужеством второй дочери. При этом Шура обрела постоянное место жительства в том же Новогиреево.

После его отъезда не оставляла тревога за оставшихся в родном городе младших братьев.

Окончив школу, в 1940 году Миша сдал экзамены и прошел по конкурсу в строительный институт в Москве. Но, вернувшись домой, он получил повестку из военкомата о призыве в армию. Миша постеснялся сообщить, что как студент может быть освобожден от призыва и вместо учебы пошел в армию. Прошел всю войну в технических войсках авиации. К счастью остался жив. Институт он окончил после войны, но уже юридический, остался военным до пенсии и жил под Москвой.

В родном городе оставался папа с Аликом.

В одно из их посещений в каникулы Вера обратила внимание, что младший брат Алик практически предоставлен самому себе и не получает должного внимания отца в части воспитания.

Всему виной был беззащитный характер Петра Александровича, который сам являлся предметом нападок квартирантов, сделавшими его жизнь просто невыносимой: его постоянно обманывали, обкрадывали и даже нередко издевались. Он лишился многих вещей, части посуды, белья, икон… От всего этого у него иногда стали наблюдаться признаки душевной болезни.

Вера обратилась к Шуре со Славой с просьбой взять Алика в Москву «в сыновья». Те согласились, и Алик тоже стал москвичом.