Текст книги "Охотник: Правила подводной охоты. Третья раса. Большая охота. Операция «Караван»"

Долговязый фыркнул, а я сидел, согнувшись в три погибели, и тихо их всех ненавидел. Жаб помахал рукой у меня перед носом.

– Сколько пальцев? – спросил он уже серьезней.

– Двадцать один, – я сплюнул за борт горькой слюной и, шатаясь, поднялся на ноги.

«Надевай аппарат, – взводный повернулся к Молчунье. – Будешь командовать декомпрессией и поднимать пострадавших на безопасную глубину».

Водительница кивнула и принялась облачаться в костюм.

– Как у тебя с глазами? – спросил я у Долговязого.

– Свет от тьмы уже отличаю. Если завтра соберешься соревноваться со мной в стрельбе на бутылку джина, буду тебе признателен.

– Хвастун, – проворчал Жаб.

Молчунья натянула ласты, маску, сжала зубами загубник и соскользнула за борт, прихватив сумку с картриджами. Потянулось томительное ожидание, скрашенное лишь картинкой на мониторе, которую транслировала камера на маске Молчуньи. Главное, что все были живы, хотя рука Паса меня беспокоила – она по-прежнему выглядела опухшей, только изменила цвет с синего на бордовый.

Наконец декомпрессия была успешно завершена и команда Жаба в полном составе собралась на палубе катера. Рипли выглядела как обычно, а Пас дрожал и стучал зубами, потирая поврежденную руку. Молчунья вколола ему обезболивающее, но повязку посчитала излишней.

– Всем слушать меня, – обратился к нам Жаб, дублируя слова жестами Языка Охотников. – О том, что здесь было, не должен знать никто, иначе Копуху и Чиста выгонят из охотников. Травму руки будете объяснять хозяйственными причинами. О капканах я доложу сам.

– Откуда они здесь взялись? – нахмурился Долговязый. – Да еще не указанные в каталоге Вершинского? Тебе это не напоминает Шри-Ланку?

– Ты имеешь в виду внесение в каталог торпед класса «Скат»? Очень похоже. Который это уже случай?

– Четвертый, – сквозь зубы процедил отставник. – Все укладывается в твою теорию.

– Был один маньяк, – фыркнула Рипли. – Теперь стало двое. Ладно, искатели привидений, надо отсюда сматываться и докладывать об опасности. А то с нами со всеми проделают то же, что Молчунья проделала сегодня с Копухой.

– Тебе-то откуда знать? – простонал я. – Ты ведь была под водой!

Рипли кивнула в сторону валявшейся на пульте управления гарнитуры.

– Радио выключать надо, когда не хочешь, чтобы тебя слышали, – серьезно сказала она.

Катер взревел мотором и начал разгоняться вдоль берега, по направлению к мысу, на котором жил Долговязый.

Старый листок бумаги

Нашим мы соврали, что Паса ударил хвостом ядовитый скат, когда мы ловили омаров. Это стало причиной насмешек, но мы посмеялись вместе со всеми, и ажиотаж быстро сошел на нет.

Я заметил, что за обедом мой товарищ не столько ел, сколько ковырял ложкой в тарелке, а вид у него был как у Шерлока Холмса на пороге раскрытия преступления.

– Что тебя так загрузило? – спросил я на выходе с камбуза.

– Да мелькнула у меня в голове одна догадка, – признался он. – Но вряд ли ее можно проверить.

– Ты хочешь, чтобы я умер от любопытства? – догадался я.

– Иди ты! Тут серьезное дело, а тебе лишь бы поскалиться.

– Ну так выкладывай!

– А ты не посчитаешь меня психом, если я у тебя спрошу кое-что?

– Не занимался ли я онанизмом в школе?

– Да нет! Осталась ли у тебя та бумажка? Ну, помнишь, с цифрами? Мы еще думали, что это бухгалтерские счета. Жаб ее бросил, а ты…

– Помню, конечно. – Пасу удалось меня удивить. – Но тебя-то что заставило о ней вспомнить?

– Процесс декомпрессии, – туманно ответил он.

– А подробнее можно?

– Когда мы с Рипли всплывали, Молчунья показывала нам на пальцах, на какой глубине следует остановиться и сколько ждать. Так вот, если написать это все на бумаге, то получились бы две колонки цифр. Причем в первой колонке цифры глубины постоянно уменьшались бы, а во второй увеличивалось бы время задержки.

Такая догадка заставила меня замереть на месте и вытаращиться на Паса.

– Ты думаешь, что год назад Жаб среди ночи ходил кругами и составлял таблицу декомпрессии? Да их же написано миллион! На кой нужна еще одна?

– Нужна, если речь идет о газовом аппарате принципиально нового типа.

Умел Пас выдавать информацию! Меня словно громом поразило.

– Думаешь, это Жаб в музее разделывает жидкостный аппарат на мясо?!

– Подозреваю, – спокойно ответил он. – Вот если бы у нас была та бумажка, можно было бы понять больше. Ты помнишь хоть несколько цифр?

– Нет.

Скорее всего листок, показавшийся нам бесполезным, навсегда был утерян, но мой мозг помимо воли приступил к решению неразрешимой задачи. В голове у меня пронесся шторм воспоминаний о нелегком быте салаги, о стирках, уборках, о смене формы. И я вспомнил!

– Листок у меня забрал Мичман, – сказал я. – Мы с ним работали на Северной Дальней, сидели в дозоре. У него не было бумаги, чтобы сделать «косяк».

– Так он ее скурил? – вздохнул Пас.

– Не знаю. При мне – нет. Помнишь, на рыбацком сейнере заглох мотор и они дрейфовали? Это как раз было наше дежурство. Когда объявили тревогу, стало не до «косяков».

Пас задумчиво почесал макушку.

– Слушай, а может, спросить у Мичмана? Вдруг он помнит, куда дел бумажку?

– Это вряд ли. Выкинул или скурил.

– Разве трудно спросить?

– Тебе надо, ты и спрашивай.

– А тебе не надо?

Я призадумался.

– Ладно, пойдем.

Мичмана мы нашли за стадионом, на полосе препятствий. Там он занимался тем, к чему у него была не только природная склонность, но и настоящий талант – гонял салаг.

– Ракетный удар справа! – орал он, сидя на фанерной броне амфибии-муляжа. – Отделение! Приготовиться к рукопашной!

– Эй, Мичман! – оторвал я его от сражения. – Можно тебя на минутку?

– Блин, Копуха! Не видишь, я занят! Сейчас, блин, все брошу и буду с тобой фигней заниматься.

– Всего один вопрос!

– Ладно, валяй. – С броневика он слезать не стал, поэтому мне пришлось задрать голову и прикрыться ладонью от солнца.

– Помнишь, мы с тобой в дозоре стояли, когда рыбаки сели на мель?

– Ну?

– Ты у меня взял бумажку, «косяк» свернуть.

– И?

– Что с ней стало?

– С кем, блин, барракуда тебя дери?

– С бумажкой, – со вздохом ответил я.

Мичман свесился с края крыши и вытаращился на меня.

– Ну, с Чистом понятно, его хвостокол в руку ужалил, а тебя что? В голову, да? Кстати, это правда, что Молчунья тебя за яйца с того света вытянула?

– Это правда. – От старшего по призыву что-то скрыть сложно, даже если ты уже сам стал «дедом».

– И как?

– Что – как? – насупился я.

– Яйца?

– Нормально. Так ты помнишь, что стало с бумажкой?

– Ты, Копуха, сделай компресс холодный, – посоветовал Мичман. – И положи на голову. Будет легче. На кой дьявол тебе понадобилась бумажка полугодовой давности? Откуда я знаю, где она? Может, я ее скурил, может, жопу подтер. Валите отсюда, у меня нападение справа.

Пришлось свалить.

– Я же тебе говорил, голяк, – бурчал я на ходу. – Вечно ты меня выставляешь придурком.

Неожиданно до нас долетел голос Мичмана.

– Эй, Копуха! – крикнул он, встав во весь рост на крыше макета. – Я вспомнил!

– Что? – спросил я, сложив ладони рупором.

– Про бумажку. Я на ней записку оставил для Пучеглазого. Его не было на посту, и мне влом было его ждать. Я написал, что буду в «Трех соснах».

«Буду должен!» – подал я один из тех семафорных сигналов, которых не найти в каталоге.

«Сочтемся», – ответил Мичман и снова уселся командовать битвой.

– Вот видишь! – победным тоном сказал Пас. – Пойдем к Пучеглазому, он сегодня на посту химнаблюдения.

Химпост располагался недалеко от вышки радиомаяка, так что нам пришлось пересечь почти весь остров. Проходя мимо эллинга, мы заметили катер с зеленой загогулиной на борту.

– Быстро прикатили биологи! – удивился Пас.

– Наверное, работали где-то рядом, – пожал я плечами. – Сейчас начнут изучать открытых нами монстров вдоль и поперек.

– Кстати, – задумчиво произнес приятель. – А ведь в каталоге Вершинского будет указано, что это мы с тобой первыми обнаружили капканы нового типа.

– Хрен там, – успокоил я его. – Скорее всего там будет стоять имя Жаба.

Наконец мы достигли приземистого домика, в котором располагался химпост. По случаю жары двери и окна были закрыты наглухо, а под решетчатыми кожухами на стене вращались вентиляторы кондиционеров. Я несколько раз гулко пнул металлическую обшивку двери, прекрасно зная, что Пучеглазый скорее всего напялил на голову виртуальный шлем и гоняет в «Ноль-ГУ» с дежурными по посту дальнего мониторинга.

– Кому тут, блин, не отдыхается после обеда? – донесся изнутри недовольный голос.

Камера наружного наблюдения зажужжала, и через секунду дверь уползла в сторону, впустив нас в комнату, заставленную химическим оборудованием.

– Привет! – махнул из-за компьютера Пучеглазый. – Чего вам надо? Самим делать нечего и других отрываете от работы.

Насчет работы он, похоже, не врал – игровой шлем притулился на самом краю стола, а на экране компьютера подергивались цветные змеи непонятных графиков.

– Отдохни немного, – посоветовал Пас. – А то глаза из орбит вылезают.

– Это у меня с рождения, – заявил химик. – Кстати, слышали, Жаб обнаружил новый вид донных капканов?

– А мы-то думаем, чего биологи крутятся возле берега! – Мне пришлось толкнуть Паса в плечо, чтобы он не сболтнул лишнего. – Что, совсем неизвестный вид?

– Мало того! – Пучеглазый понял, что нам ничего не известно, и оживился. – Эти твари взрываются, раскидывая в радиусе нескольких метров отравленные иглы!

– Да ну! – я состроил недоверчивое лицо.

– Вот вам и «ну». За последние десять лет попадается четвертая тварь, не обозначенная в каталоге Вершинского.

Вот это действительно было интересно.

– Чистюля, ты что-нибудь слышал об этом? – я решил еще больше разговорить Пучеглазого.

– Нет, – подыграл мне Пас.

– Сразу видно, что недалеко ушли от салаг, – химик ослабил амортизатор кресла и вальяжно откинулся на спинку. – Десять лет назад у берегов Шри-Ланки в сети рыбаков попалась торпеда совершенно нового типа. Не цилиндрическая, как все известные, а плоская, будто камбала. Нитрожира в ней было совсем мало, около килограмма, зато во лбу имелся воронкообразный хрящ, позволяющий делать взрыв кумулятивным.

– Круто! – ляпнул я для поддержания разговора.

– Но не это самое главное. Фишка в том, что у этой торпеды, которую назвали «Скат», в генетическом коде не было клейма фирмы-изготовителя.

– Ты хочешь сказать, что ее сделали после войны? – удивился Пас.

– Никто не знает, – развел руками Пучеглазый. – Может, и так. Но в любом случае делали ее вопреки всяческим конвенциям, поскольку на брюхе у «Ската» нашли вполне рабочие органы размножения.

– Ни фига себе! – не удержался я. – Это что же будет, если торпеды сами станут плодиться?

– Ничего хорошего, – хмуро сказал Пас. – И много нашли этих «Скатов»?

– Тот был единственным.

– И то хорошо.

– Затем, – продолжил Пучеглазый, – у берегов Мадагаскара один из охотников попал под удар донной ультразвуковой пушки. Хорошо он был в газовом аппарате! Однако, когда начали исследовать место, никакой пушки на дне не нашли. Зато нашли знаете что?

– Не знаем, – терпеливо произнес Пас.

– Десять свежих икринок! Их собрали, вырастили и получили несколько ультразвуковых пушек. Не простых, между прочим. Эти твари, в отличие от уже известных, умели переплывать с места на место. Судя по всему, сделали их на той же фирме, что и «Скат», потому что клейма в генетическом коде тоже не было. И наконец история с миной класса «Диана». Это уже в Атлантике. Так что я не удивлюсь, если у жабовских капканов тоже найдутся органы размножения.

– И что ты на это скажешь как химик? – поинтересовался Пас.

– В домашних условиях биотех не создать, это точно, – уверенно заявил Пучеглазый. – Мне кажется, что завод по изготовлению этой дряни стоит где-нибудь в флибустьерской республике. В Полинезии быстрее всего, именно поэтому две из четырех находок попались в Индийском океане.

– Ну а смысл какой? – скривился я.

– А никакого, – отмахнулся Пучеглазый. – Это же пираты. Им лишь бы что-нибудь взорвать.

Аргумент был веский.

– Слушай, – вспомнил я о цели нашего с Пасом визита. – Ты находил записку Мичмана месяца три-четыре назад?

– Какую еще записку?

– На тетрадном листе. Там еще с другой стороны цифры были написаны. Мичман сообщал, что ждет тебя в кабаке.

– А, помню, было. Это Мичман тебе сказал?

– Да. Где сейчас эта бумажка?

– Не помню, – Пучеглазый пожал плечами. – А чего это вдруг она вам понадобилась? «Косяк» завернуть?

– Нет, у меня там были долги записаны, – сказал я. – Теперь не могу вспомнить, кому отдал, а кому должен.

– Хреново, – сочувственно вздохнул химик. – День сегодня такой, невезучий. У меня тоже все вкривь и вкось, никак не могу добиться повторяемости эксперимента.

– Кажется, на базе завелся неизвестный науке вирус, – усмехнулся Пас. – На всех напала страсть к экспериментам. Молчунья пытается переделать асфальтоукладчик в гравилет, Мичман ставит опыты по выживанию на салагах, а в музее…

Мне пришлось снова толкнуть его локтем.

– Что в музее? – рассеянно спросил Пучеглазый.

– Кто-то сушеную торпеду спер, – вывернулся я, не желая выдавать тайну расчлененного жидкостного аппарата.

– Да ну! – химик неохотно оторвался от изображения на мониторе. – Откуда такие слухи?

– Никакие это не слухи, – ответил я. – Мы с Чистюлей проходили мимо музея, смотрим – дверь приоткрыта. Залезли внутрь, а там один постамент пустой.

– Это ерунда, – отмахнулся Пучеглазый. – Там уже давно все на фиг разграблено, а замок кто только не выбивал.

– Зачем? – спросил Пас.

– Подзаработать, – химик снова глянул на монитор. – Хозяин кабака, Артур, иногда берет куски тварей на сувениры за неплохие деньги, а потом перепродает на материк. Так что не забивайте себе голову ерундой, к экспериментам это отношения не имеет. Тем более к моим.

– А ты над чем работаешь? – ради приличия поинтересовался я.

– Можно подумать, оно вам интересно, – отмахнулся Пучеглазый.

– А бумажку, значит, не помнишь, куда дел? – я на всякий случай еще раз попытал счастья.

– Нет.

– Ладно, – вздохнул Пас. – Тогда не будем тебя отрывать от работы.

Мы оставили Пучеглазого и забрались в глубь пальмовой рощицы, в самом центре которой валялась брошенная кем-то пластиковая канистра. Там же лежало бревно, специально положенное вместо лавочки, а возле него чернело кострище со скобами для приготовления морепродуктов. Место было хорошо тем, что, пока непрошеный соглядатай пробирался бы в сердце рощи, мы могли заметить вспугнутых им птиц и убраться оттуда. У нас не было ни малейшего желания встречаться с Жабом или с кем-то еще.

– Индийский океан, – произнес Пас, устраиваясь на бревне.

Мне был понятен ход его мыслей.

– Кажется, Жаб решил затеять большую охоту, – кивнул я. – На дичь, которой нет в каталоге Вершинского.

– И, судя по тому, какой аппарат он пробует сделать, ему с этой дичью уже приходилось встречаться.

– Только непонятно, как он собирается попасть в Индийский океан, – я пожал плечами. – Работы для охотников становится все меньше, так что разнарядку получить сложно. На что он надеется?

– На свои связи, – заявил Пас. – Вспомни, как год назад он обещал Рипли не задерживаться надолго в Атлантике? И как мы сдавали на допуск.

– Да, – я задумчиво потер переносицу. – Взятки и связи. Наверное.

Меня все сильнее охватывала тревога, да и Пас беспокоился не меньше моего.

– Я все думаю, что это может быть за дичь? – проговорил он. – Ведь Жаб один на нее охотиться не пойдет, мы в его команде.

– Рипли уже вроде бы поохотилась. Помнишь, они говорили о какой-то поганке?

– Помнить-то помню, а что толку? Это как с той «гадостью». Слово есть, а что оно обозначает в контексте – неясно. Хотя, если честно, я был бы не прочь поохотиться на серьезную тварь.

Из уст Паса такое заявление прозвучало дико – он и охота казались мне понятиями совершенно несовместимыми.

– Деньги нужны, – заметив мое удивление, пояснил Пас. – Здесь платят копейки, а вот во время активной охоты…

– Прочел письмо от матери? – догадался я.

– Да. Врачи говорят, что сейчас самый благоприятный момент для проведения операции. Дальше будет хуже.

– Денег можно заработать не только во время охоты.

– Пока мне другие способы не приходят в голову, – признался Пас.

– Ты местами умный, а местами деревянный по пояс, – фыркнул я. – Пучеглазый ведь при тебе говорил, что Артур иногда берет у охотников фрагменты биотехов на сувениры.

– И что?

– Надо узнать, что нынче в ходу на материке, а там подумаем.

Не знаю, насколько Пасу понравилась моя идея, но взгляд его заметно посветлел.

– Пойдем, – он поднялся с бревна. – По-моему, это идея.

Мы покинули рощу и направились к ресторанчику. Катер биологов покачивался у пристани, но самих их видно не было – наверное, работа на месте обнаружения капканов закончилась и теперь командование базы выделило для исследований один из свободных ангаров. Я представил, как с наступлением вечера «деды» начнут нарезать вокруг прибывших девушек акульи круги. В том, что большинство биологов именно женского пола, не было ни малейших сомнений.

Добравшись до ресторанчика, я толкнул дверь и первым вошел в уютную прохладу помещения. Пас протиснулся следом. Внутри все было как обычно – хозяин, протирающий бокалы, работающий приемник, исторгающий бархатистые звуки музыки. Не было только Рипли и Долговязого. Хороший знак.

– Встряхнули мы нашу начальницу, – Пас потер опухшую руку.

– Да уж, – невесело ухмыльнулся я.

– Кстати, – сказал он, – я тебя так и не поблагодарил.

– Не грузись, сочтемся, – я легонько хлопнул его по плечу. – Что гласит первое правило подводной охоты? Сам погибай, но товарища выручай!

– Все равно спасибо.

– Заметано.

Отсутствие посетителей в ресторане было нам на руку – можно было поговорить с Артуром, не опасаясь случайных ушей. Для общения я выбрал английский. Мне, в общем-то, без разницы, а для хозяина он родной.

– Что закажете? – оторвал он взгляд от бокала.

– Мы хотели бы кое-что предложить, – ответил я. Услышав английский, Артур немного опешил – наши из принципа говорили с ним только по-русски.

– И что? – осторожно спросил он.

– Нельзя ли продать что-нибудь жителям материка?

– Что-то конкретное?

Я не знал, как перевести разговор в нужное русло. Сказать прямо я, честно говоря, побаивался, а ходить вокруг да около представлялось мне глупым до невозможности.

– Да, – ответил из-за моей спины Пас. – Я сейчас принесу, подождите.

Не сказав мне ни слова, он выскочил за дверь и исчез.

– За счет заведения, – сказал Артур по-русски и налил мне стакан газировки.

Газировка была колкой и очень приятной на вкус, два кубика льда плавали в ней, наводя на мысль о бриллиантах. Прошло минут пятнадцать, но Пас не возвращался, и я начал гадать, что же такое он задумал. Еще через пять минут порог ресторана переступил Гром.

– О, Копуха! – махнул он мне. – А тебя посыльный по штабу ищет. Вроде бы кто-то из биологов тебя спрашивал. Не по прозвищу, а по имени.

У меня екнуло сердце. Вообще-то нет, сказать «екнуло» – это ничего не сказать. Оно замерло, похолодело, а потом принялось скакать в груди, как дедов пес Джульбарс, когда его отпускали с цепи. Только один биолог во всем мире мог меня спрашивать – Леся.

Забыв, что жду Паса, плюнув на задуманную сделку и ни словом не обмолвившись с Громом, я выскочил из ресторанчика и рванул к штабу, спотыкаясь о прибрежные камни. Жара сразу покрыла мой лоб испариной, а рубашка прилипла к спине, но скорости я не сбавлял.

Посыльного у дверей штаба мой вид озадачил.

– Где она? – задыхаясь, спросил я. – Кто меня спрашивал?

– Отменная киска, – цокнул языком посыльный. – Только ты опоздал. Она тебя не нашла и сказала, что до вечера уходит в море, им там надо что-то исследовать. Но обещала вернуться в восемнадцать по солнцу, так что можешь готовить встречу.

Сердце начало сбавлять обороты. Выругавшись, я направился к кубрику в надежде отыскать там Паса, но столкнулся нос к носу с Молчуньей.

«Что за девка тебя по всему острову ищет?» – нахмурившись, поинтересовалась она.

«Откуда мне знать? – не моргнув, соврал я. – Может, от мамы какие-то вести».

«Ладно. Ты сейчас чем занят?»

«Чистюлю ищу. Он хочет что-то продать хозяину ресторана, а что, я не знаю. И не знаю, где он».

«Найдется. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Ты злишься на меня за вчерашнее?»

«Злюсь. К тому же я не понял, что тебя так расстроило».

«Я сама не знаю. Прости. Мне вдруг показалось, что океан излучает зловещую силу, что он изменил тебя и я сама изменюсь, если отдамся тебе».

«Но ты же понимаешь, что это чушь?»

«Я думала об этом, а потом решила спросить Пучеглазого».

«О химическом составе воды?»

«Да, – кивнула Молчунья. – Но все анализы оказались в полной норме. Прости, я иногда слишком доверяю своим ощущениям».

«Забыто», – улыбнулся я.

«Давай сегодня смоемся на мыс пораньше? – Она приблизилась вплотную ко мне, излучая возбуждающее тепло. – Часов в шесть по солнцу».

«Конечно, – я постарался не выдать охватившее меня смятение. – Заходи за мной в тир».

«Жаб тебя загоняет».

«Переживу», – улыбнулся я.

«Тогда до вечера, – Молчунья послала мне воздушный поцелуй. – А то мне от Жаба тоже досталось. Вставил мне фитиль за эксперименты с асфальтоукладчиком, заставил расконсервировать „Ксению“ и погонять ее на рабочих режимах. А там конь не валялся. Тормоза прокачивать, масло менять… Ладно. До вечера справлюсь».

Она еще раз махнула кончиками пальцев и направилась в центр острова, где располагался автопарк базы.

В кубрике Паса не оказалось, хотя Чоп поклялся, что видел его вот-вот, наверное, минуты четыре назад. Я решил, что искать друг друга по всему острову не очень разумно, поэтому решил вернуться в ресторан и дождаться приятеля там. Так я и сделал, но в «Трех соснах» меня ждал сюрприз.

– Тебя Пучеглазый искал, – огорошил меня хозяин. – Только что ушел, не дождался. Записку тебе оставил.

Он протянул мне обрывок газеты, одной из тех, какие хранились под ресторанной стойкой для нужд любителей канабиса. На бумажке было криво написано:

«Вспомнил про записку от Мичмана. Я оставил ее в умывальнике старого химпоста, когда вычищал карманы. Если надо, возьми».

Я поискал глазами утилизатор, чтобы бросить в него обрывок газеты, но зацепился глазами за фрагмент текста. Английские буквы складывались в заголовок «Живая вода», после чего излагался следующий материал:

«Эта история произошла в конце XX века в одной из химических лабораторий. Однажды сотрудница уронила в сосуд с водой запаянную ампулу с сильнодействующим ядом. Желая скрыть свою оплошность, лаборантка не стала доставать ее сразу, а решила сделать это, когда все уйдут. Но сама забыла об этом. Таким образом ампула пролежала в воде несколько дней. После того как она была обнаружена, ученые провели анализ воды, но никаких химических изменений выявлено не было. Но на всякий случай химики решили продолжить эксперимент и дать воду лабораторной крысе. Через несколько минут крыса была мертва.

Тогда одному из химиков пришла в голову идея отследить не химические, а макрофизические…»

На этом обрывок кончался. Текст вызвал у меня неопределенную тревогу.

– Можно мне посмотреть газету, от которой это было оторвано? – попросил я Артура.

– Пожалуйста. Если с возвратом, то бесплатно.

Я взял протянутые листы, нашел оборванное место и продолжил чтение.

«…информационные изменения. И действительно, оказалось, что молекулы воды, из-за их асимметрии, могут образовывать сложные макроструктуры, так называемые кластеры, чей вид зависит от химических, температурных, акустических и электромагнитных воздействий. Этот феномен назвали структурной памятью. Причем информационные оттиски веществ сохраняют и передают воде их свойства.

Дальнейшие исследования выявили еще более удивительные факты. Например, группе японских ученых удалось сделать снимки микрокристаллов льда, образовавшегося из крошечных водяных капель. Фотографии этих кристаллов со всей очевидностью доказывают, что не только инородные химические соединения влияют на создание макроструктур в воде, но изменяющими свойствами может обладать произнесенное над водой слово и даже мысль…»

– Что это за газета? – написанное показалось мне странным и не очень правдоподобным.

– Таблоид «Sun», – усмехнулся хозяин. – Такие газеты были весьма популярны в конце двадцатого и в начале двадцать первого века. Изюминкой этих изданий является тщательное перемешивание правды и вымысла, чтобы дать возможность читателю самому выбрать, во что верить, а во что нет. Такая игра.

– По-моему, глупо, – я вернул газету. – Кто-то может подумать, что это серьезная статья.

– Никогда нельзя знать, что в таблоидах правда, а что нет.

Обрывок с запиской я скомкал и швырнул в утилизатор.

Наконец вернулся Пас.

– Где тебя носило? – поинтересовался я.

– Меня Жаб отловил, – вздохнул он. – Еле отбрехался.

Он подошел к стойке и посмотрел на хозяина.

– И где твой товар? – спросил тот.

Пас глянул на меня искоса, полез в карман и выложил перед ресторанщиком небольшой и довольно тяжелый предмет. Когда Пас убрал ладонь, я оторопел – на свету полыхнул продолговатый бриллиант Алмазного Гарпуна.

– Ты что… – шепнул я.

– Не твоего ума дело, – хмуро отрезал Пас. – Мой орден, что хочу, то и делаю.

– Тебя же вышибут из охотников и лишат всех льгот!

Пас не ответил, он пытался прочесть во взгляде Артура, возьмет тот товар или нет.

– Я ничего в этом не понимаю, – признался наконец хозяин. – Я мог бы отвезти камень на материк…

– Это исключено, – заявил Пас. – Но я готов встретиться здесь с покупателем.

– Нет. Такую покупку может сделать только криминальный ювелир, а он не поедет на базу охотников. Но я могу устроить вам прогулку на материк. Попрошу командира базы выделить двух охотников для погрузки продуктов.

– Я согласен! – ответил Пас и обернулся ко мне в поисках поддержки.

Что оставалось делать? Я кивнул.

– Тогда мне десять процентов от суммы сделки, – быстро сказал хозяин.

– Идет, – кивнул мой приятель и спрятал бриллиант в карман.

– Ждите здесь. Дверь я закрою, – засуетился Артур. – Можете налить себе чего захотите. Я быстро.

Он сбросил фартук и оставил нас в одиночестве за запертой дверью.

– Ты с ума сошел, – покачал я головой.

– Никто не узнает.

– Да на первом же построении…

– Ты не понимаешь! – сказал Пас. – Я продам ювелиру орден только в том случае, если он сделает мне копию. Никто ведь на построении не станет проверять камень на подлинность!

В этом был определенный резон.

– Все равно ты еще более сумасшедший, чем мне казалось, – вздохнул я. – Ты представляешь, сколько стоит эта цацка? Тот же ресторанщик по дороге на материк может запросто выпустить нам кишки и смотаться, обеспечив себе и потомкам безбедное существование.

– Но ты ведь едешь со мной! – улыбнулся Пас. – Кто сможет справиться с двумя охотниками-«дедами»?

Вопрос был скользким, и отвечать на него я не стал. Вместо этого я поделился с приятелем содержанием записки от Пучеглазого.

– Скорее всего бумажка как была в умывальнике, так и осталась, – предположил Пас. – В тот ангар почти никто не заходит. Надо будет при первой же возможности ее оттуда забрать.

Вскоре вернулся Артур.

– Командир дал добро, – сообщил он. – Вернуться мы должны до девятнадцати часов по солнцу, но скорее всего управимся быстрее. Я знаю, куда ехать и кого искать.

Фургон хозяина ждал нас у выезда на континентальный мост. Несмотря на габариты, машина выглядела новой, так что можно было рассчитывать на ее быстроходность.

– Полезайте, полезайте! – подогнал нас Артур, садясь за руль.

Мы забрались в фургон и устроились на каких-то баллонах, поскольку сидений в грузовом отделении не было. Зато в створках задней двери были окна, так что мы могли наслаждаться видом серого бетонного полотна, все быстрее убегающего вдаль вместе с островом. Наконец настал момент, когда земля окончательно скрылась из виду и мост свободной дугой повис между небом и океаном, возникая ниоткуда и сходясь в ничтожно малую точку, стиснутый законами перспективы.

Такая поездка напоминала скорее полет, а мост казался не совсем материальным, напоминая инверсионный след от турбин лайнера. Однообразный вид за окном убаюкивал, но мне было не до сна – пропавшая из поля зрения база навевала мысли о человеческой уязвимости. Иногда я искоса поглядывал на Артура, но он спокойно управлял машиной, изредка поглядывая на монитор заднего вида.

– Биологи, – негромко сказал Пас.

Я уловил направление его взгляда и увидел в темной синеве океана стрелку белоснежного катера. Скорее всего это были те самые биологи, которые работали у нас на базе. А если так, то на катере была Леся. У меня защемило сердце.

«Успеть бы вернуться к шести часам!» – с тревогой подумал я.

Но тут же бес шепнул мне в ухо: «Вообще бы вернуться, барракуда тебя дери!»

Я вновь посмотрел на водителя, и мне показалось, что он чаще стал поглядывать в монитор. С чего бы? Вперед бы лучше смотрел, а то на скорости немудрено и с моста нырнуть. Пас старался не показывать беспокойства, поскольку понимал, что идея с продажей бриллианта была его и ответственность за последствия, прежде всего моральные, тоже ляжет на его плечи.

Снова глянув на монитор, Артур напрягся и начал притормаживать.

– Что случилось? – спросил я.

Спрятанной за спиной рукой я показал Пасу: «Не зевай. Это может быть отвлекающим маневром».

– Все нормально, – Артур улыбнулся в ответ.

Краем глаза я заметил, что Пас поправил глубинный кинжал на ремне, чтобы было удобнее выхватить, если что.

Машина остановилась у края моста, Артур обернулся к нам и произнес:

– Вам надо сменить одежду. Общаться придется с людьми не совсем честными, а они не любят охотников.

«Точнее, боятся их», – вспомнил я пиратов с «Красотки».

И хотя резон в словах ресторанщика был, мне не хотелось снимать форму. Может, и глупо считать одежду абсолютной защитой от неприятностей, но в какой-то мере темно-синий мундир хранил своего владельца, оказывая на противника психологическое воздействие. Отсутствие этого преимущества могло нам с Пасом дорого обойтись. Хотя, с другой стороны, не последуй мы совету Артура, покупатели с нами не стали бы даже разговаривать.

– Есть во что переодеться? – спросил я.

– Да. Вот штаны, шорты и две майки, – кивнул Артур, явно довольный моим легким согласием.

«Переодеваемся по очереди, – незаметно просигналил я Пасу. – А то натянешь майку, а он тебе ломиком по голове».

Мы быстро переоделись и отдали форму ресторанщику, чтобы он спрятал ее под сиденье в кабине. Кинжалы снимать мы не стали, надев ремни на голое тело и засунув ножны под штаны. Было не очень удобно, но придавало уверенности. По большому счету я не очень-то беспокоился – вдвоем мы легко справились бы с одним мужиком, случись что, да и не с одним тоже. Мы уже не были теми салагами, что выехали из учебки в начале прошлого лета, так что с шестью противниками вдвоем точно бы справились.