Текст книги "Охотник: Правила подводной охоты. Третья раса. Большая охота. Операция «Караван»"

«Все, возвращаюсь, – созрело у меня твердое решение. – Пусть лучше под трибунал отдают».

Я сориентировался по компасу и запустил водомет. От сердца сразу же отлегло, с губ сам собой сорвался мотив популярной песенки.

– Что за перемещения? – почти сразу проревел голос Жаба. – А ну замри, барракуда тебя дери! Дайте же Кусту разобраться с целями!

Я вырубил водомет, готовый сгореть от стыда за свой страх и за то, что все теперь узнают о моей слабости. Внезапно в наушниках прозвучал минорный аккорд сигнала «сканирование». Это либо Куст нащупал меня в активном режиме, что вряд ли, либо мина, что скорее всего. Душа у меня окончательно ушла в пятки.

«Что тебе надо?» – испуганно подумал я.

Снова прогудел скан-детектор.

«Вот тварь», – я ощутил, как дрожат руки.

В третий раз сигнал гудел дольше – чем-то я не понравился мине, она уперлась в меня ультразвуковым лучом и держала секунды три.

– Спокойно, салага, не дрейфь, – раздался в наушниках голос Куста. – Продвинься чуть на северо-запад. Только медленно.

Я осторожно включил водомет на самую малую мощность.

– Отлично. Отклоняйся на север, три румба. Чуть прибавь скорость.

Снова провыл сигнал скан-детектора.

– Теперь разворот на сто восемьдесят и полный вперед!

Я кувырнулся под водой и вывел сектор водомета на полную. Скан-детектор продолжал выть, как сирена амфибии. Я рассекал глубину секунд пять и вдруг словно с ходу врубился в раскаленный песок, словно тысяча упругих бичей ударили по моей коже под силиконом.

Не сдержавшись, я вскрикнул от неожиданности и боли, но тут же голос Куста перекрыл завывания сигнала тревоги и мой собственный вопль:

– Стоп! Замри! И медленно, очень медленно двигайся к берегу. Старайся шевелиться как можно меньше.

– Сделай вид, что ты умер, – добавил Жаб.

Водомет у меня на спине тихонько вибрировал, толкая к берегу, кожа горела огнем, в глазах от боли плыли алые круги. Вскоре из зеленоватой мглы внизу показалось дно, серебристые стаи мальков шарахались от меня. Совсем рядом поперечным курсом прошла большая медуза. Я слышал, как получили команду на возвращение Рипли и Пас.

– Плыви до самой кромки прибоя, а то снова получишь, – предупредил взводный.

Меня не надо было упрашивать. Берег уткнулся в плечо под писк опустошенных дыхательных картриджей – значит, воздуха оставалось еще на полных семь минут. Выбравшись на песок, я первым делом отстегнул шлем и лишь потом осмотрелся. Броневик и гравилет стояли метрах в двухстах от меня, оттуда бежала Рипли, на ходу сдирая с себя комбинезон. Длинные тени от небоскребов медленно подтягивались к кромке прибоя. Несмотря на боль, я не мог оторвать взгляд от бегущей в одних плавках и маечке Рипли.

– Ну, как ты? – запыхавшись, спросила она, когда наконец добралась до меня.

– Хреново, – признался я. – Что это было?

– Активная защита мины. Ультразвуковая пушка. Гробит жидкостный аппарат. Жабры от вибрации рвутся, и хана охотнику, хоть и без всякого ожога. А с «воздушкой» так – задницу пришпарит немного.

Она помогла мне освободиться от аппарата. Кожа моя покраснела и чуть припухла, но выглядела не так страшно, как мне представлялось.

– Пойдем, надо тебя противоожоговой пеной намазать.

Рипли протянула мне шлем и грузило, а сама взяла дыхательный ранец с комбезом.

– Почему мина меня ужалила? – решил спросить я напрямую, когда мы двинулись к броневику.

– Не надо было дергаться раньше времени, – не глядя на меня, ответила начальница. – Следовало дождаться команды. Куст настроил бы цели, и мине стало бы не до нас. При большой нагрузке она считает только приближающиеся объекты.

– Что-то я не понял, – мне в душу закралось нехорошее подозрение. – Зачем же Куст заставил меня плыть на мину, да еще с атакующей скоростью?

– Чтобы она тебя шарахнула и успокоилась.

– Вот гад! – вырвалось у меня.

– Остынь, салага, – насмешливо фыркнула Рипли. – Тут выбор был невелик. С одной стороны ты, с другой Краб в жидкостном аппарате. Его жизнь в любом случае стоит больше твоей поджаренной задницы. Но главное не в этом. Хочешь знать первое правило подводной охоты?

– Да, – такая формулировка меня заинтересовала.

– Сам погибай, но товарища выручай.

Спорить было бессмысленно, и я умолк. В общем-то, под таким углом зрения я мог считать себя в некотором смысле героем. Хоть и не по доброй воле, но я спас боевого товарища от смертельной опасности. Для первого дня охоты – нормально. Но Куст мог бы объяснить, что к чему, а не гнать меня на выстрел, как безмозглого кабана.

Когда мы добрались до «Ксении», тень от небоскреба накрыла броневик целиком. Куст сидел возле своего ящика, делая магические движения в перчатках, гравилетчик лежал под брюхом своей машины, а Пас заканчивал сворачивать «воздушку» на крыше. Я поднялся на броню и тоже занялся снаряжением. Последней к нам присоединилась Рипли, собрав по песку разбросанные вещи.

Говорить не хотелось. В тишине из кабины доносился голос Жаба и шипение рации.

– Долго ты возишься, – рычал взводный.

– На симуляторе получалось, – хрипло оправдывалась рация голосом Куста.

– Ты бы еще бак с баллоном сравнил. Работай, работай!

Мы свернули аппараты, но в нишу укладывать не стали – устав запрещал выводить снаряжение из боеспособного состояния, пока хоть один член команды остается на глубине. Рипли достала из аптечки пенный спрей и начала обрабатывать меня с ног до шеи. Я заметил, что у нее дрожат руки. Столь явная тревога быстро передалась и мне, Пас тоже хмурился, сидя чуть поодаль. Время тянулось медленно, тень города все больше выдвигалась в море, напоминая тянущиеся пальцы. Ветер чуть слышно свистел в антенном штыре.

– Ну? – снова донесся из кабины голос Жаба.

– Что-то она не виснет, – ответил Куст. – Заговоренная, что ли? Или мутант.

– Что будем делать? – просипел взводный.

Некоторое время в эфире царила тишина.

– Есть еще один способ оставить мину с носом, – осторожно ответил акустик. – Очень рискованный.

– Поясни.

– В качестве взрывателя у нее мощный мышечный жгут с хитиновым наконечником. Она им щелкает по нитроглицерину, и тот взрывается от удара. В общем, если тихонько подкрасться, можно пробить из елдомета нервный центр взрывателя. Обычно «Берты» подпускают к себе на десять метров, а до дна как раз столько и есть. Но стрелять можно лишь вертикально снизу, причем надо попасть в полость якорного жгута. Тут снайпер нужен, а не сапер.

– Ширина полости?

– В зависимости от возраста мины это дыра от тридцати до сорока сантиметров в диаметре. По центру идет ткань якорного жгута.

– С десяти метров можно попасть.

– С ума сошли! – Рипли отбросила пенный баллончик и нависла над люком. – Огурец, не вздумай!

– Ты можешь предложить что-то лучше? – спросил у нее Жаб. – Обернись-ка через плечо.

Я сам обернулся и увидел Одессу. Солнце садилось за небоскребы.

Рипли махнула рукой и уселась на край брони.

– Делайте что хотите… – обреченно шепнула она.

– Краб! – в голосе взводного появились стальные нотки. – Придется тебе пострелять. Я бы пожелал тебе ни пуха, но у тебя нет возможности послать меня к черту. Просто прицелься получше. В общем, давай.

Рипли забарабанила по броне пальцами. Пас побледнел и опустил веки.

– Как мина? – спросил Жаб.

– Пока нормально, – глухо пробубнила рация голосом Куста. – Краб уже движется, ему осталось пройти сорок метров по расщелине. Только бы он не спешил, а то сближающийся курс!..

– Не каркай!

Наступившая тишина показалась мне наэлектризованной, как перед штормом. Снова вспомнилась фраза Рипли о беде, сопутствующей всем начинаниям Жаба.

– Тридцать метров осталось, – комментировал акустик.

Я ощутил, как струйка холодного пота потекла у меня между лопатками. Порыв ветра высушил ее, но легче не стало.

– Вот барракуда! – зло прошипел Куст. – Она якорный жгут подергивает. Чует неладное, тварь. Ищет безопасную глубину.

Он умолк.

– Не молчи! – рыкнул Жаб.

– Да нет, вроде успокоилась. Сантиметров на двадцать поднялась, это мелочи.

Рипли перестала постукивать пальцами.

– Краб в пятнадцати метрах от жгута.

Мое сердце ухало в груди, полосы теней от небоскребов дотянулись до границы пирсовой зоны.

– Пять метров осталось.

Рипли не смогла усидеть на месте, встала и остановилась у кромки люка. Гравилетчик вылез из-под брюха своей машины и подобрался ближе к амфибии, прислушиваясь к происходящему.

– Ноль. Краб точно под миной. Есть! Прошел выстрел из карабина.

В наступившей тишине мне показалось, что замерли сердца всех членов команды. Эта секунда решала всё. Мина либо обезврежена, либо взорвется.

– Попал! – радостно выкрикнул Жаб. – Язычок обездвижен!

Я хотел облегченно выдохнуть, но акустик сорвался на крик:

– Она разматывает жгут! Хочет взорвать нитроглицерин резким ударом о дно!

Я вскочил на ноги, не зная, что делать.

– Она взорвется? – выговорил Пас.

– Всем в десантный отсек!!! – проревел Жаб, не вылезая из люка. – Живо!

Меня словно парализовало. Кажется, только Рипли сохранила здравость рассудка. Она двумя ударами сшибла нас с Пасом с крыши, а когда мы, оглушенные и обалдевшие, рухнули на песок, спрыгнула следом и закинула обоих в десантный отсек. К моему удивлению, там уже сидел гравилетчик.

– Куст, в машину! – крикнула наша начальница так, что зазвенела броня.

Но акустик не отозвался, и ей пришлось по плечи высунуться из люка.

Я сжался в комок, ожидая взрыва. Мне представилось, как ударная волна налетает на броневик и отрывает Рипли голову.

– На двадцать метров всплыла, – доложил Куст.

– Быстро в машину!

– На тридцать всплыла. Хочет сделать рывок помощнее. На сорок. На пятьдесят.

Рипли не выдержала и убрала голову в отсек.

– Рты раскрыть! – подала она нам команду. – Уши закрыть ладонями!

Но вместо взрыва раздался щелчок динамика и голос Жаба:

– Отбой, охотники! Взрыва не будет. До меня не сразу дошло.

– Это Краб перерезал якорный жгут, чтоб тварь не дергалась, – добавил он. – Все, мина плавает на поверхности, как дохлая рыба.

– Молодец! – радостно прошептала Рипли. – Какой же он все-таки молодец, барракуда его дери!

Она спрыгнула в песок и бросилась к морю.

– Неудивительно, что здесь все сумасшедшие, – нервно хихикнул Пас, открывая глаза.

– Да, работенка та еще, – согласился я и вылез наружу.

Мой приятель выбрался следом. Гравилетчик как ни в чем не бывало вернулся под гравилет. Рипли сорвала с Куста шлем и звучно чмокнула в щеку.

– С боевым крещением, салажье! – высвободился из ее объятий акустик. – Считайте себя принятыми в салаги официально. Если кто наедет, скажите, что Куст принимал.

В общем-то, это была неплохая награда за час нервотрепки. Пас ничего не понял, но я решил объяснить ему позже. Мы гурьбой вскарабкались по лесенке на крышу и собрались возле люка командирской кабины. Пас под шумок прильнул к окулярам бинокля, а то ему так и не дали попялиться в оптику.

– Краб, ты как? – донесся из кабины голос Жаба. Ответ мы слышать никак не могли, поскольку компьютер переводил знаки сапера не в звук, а в текст на экране.

– Как он? – присел возле люка Куст.

– Что-то не отвечает, – удивленно ответил взводный. – Может, обе руки заняты?

– Вряд ли, – нахмурилась Рипли.

Неожиданно подал голос Пас:

– Ничего себе! Это выстрелом из гарпунного карабина так рыбу глушануло?

– Какую рыбу?.. – презрительно скривился Куст, но тут же изменился в лице. – Рыбу?!

Рипли ничего спрашивать не стала, она оттолкнула Паса плечом и сама прильнула к окулярам бинокля.

– Огурец! – выкрикнула она. – Эта тварь успела шибануть Краба! Давай туда! Быстро!

Ее выкрик утонул в реве мотора, амфибия сорвалась с места и огромной лягушкой прыгнула в воду. Бинокль не удержался на крыше и вместе с треногой плюхнулся за борт.

Оказывается, по морю «Ксения» могла идти почти с такой же скоростью, как по суше, – две тугие струи пены из водометов погрузили заднюю часть машины и приподняли переднюю, так что она стремительно глиссировала, оставляя по бортам воронки водоворотов. Берег с гравилетом удалялся, как в ускоренной съемке. Пас распластался на броне, я ухватился за леер, а Рипли и Кусту – хоть бы что. Возможно, они бы и вальс могли станцевать на трясущейся крыше, но сейчас им было не до этого.

– Время? – спросила Рипли, перекрывая рев мотора и ветра.

– Прошло две минуты, как я без шлема, – ответил Куст.

– Значит, Краб еще жив. Эй, Огурец! Эта развалюха может двигаться чуть быстрее?

Никакого ответа мы не услышали.

– А ведь Краб сам не всплывет, – нахмурился Пас.

Понятное дело! Если жабры полопались от ультразвука, то подъем с потерей давления вышибет из тела всю кровь через открытый катетер. Тут надо ждать, когда кто-нибудь придет на помощь, разрежет скафандр и выдернет из катетера хитиновый клапан.

Рипли, не теряя времени, открыла нишу с жидкостным аппаратом.

– У тебя допуска нет! – остановил ее Куст. – Забыла? Без сигнала «ГАЖД» на тебя не налезет!

– Значит, пойду с кислородом!

– Там глубина восемьдесят метров! – Куст повертел пальцем у виска. – Вскипишь на всплытии, как бутылка с нарзаном.

– Не лечи мне мозги!

Из люка показалась голова Жаба.

– Кто будет нырять? – спросил он.

– Я! – коротко ответила Рипли.

– Вскипишь.

– И ты туда же! – разозлилась она.

– Ладно, молчу. А допуск? Рапорт-капсула просигналит на базу о превышении глубины.

– Плевать!

– Нет уж! Списаться по дурости я тебе не дам. Куст, можно как-нибудь экранировать капсулу?

– Ну уж нет. Там такие спецы работали!

– Не надо ничего экранировать! – перебила их Рипли. – Некогда. И не надо делать из меня дуру. Думаешь, мне охота возвращаться на камбуз? Я все продумала. Готовьте четыре грузила и фал с лебедкой. Кинжал плюс два коротких капроновых шнура. Это все, что мне нужно. И еще хороший свет. Огурец, у тебя ящики со «светлячками» распечатаны?

– Нет.

– Так на кой ты их возишь? – подняла брови наша начальница. – На складе их мало?

У меня сердце замерло. Я ждал, что ответит командир.

– Потом объясню, – отмахнулся Жаб. – Возьми лучше фальшфейеры.

– Ладно, – кивнула Рипли.

Еще не понимая, что она задумала, я стащил в одну кучу все наши грузила, а Куст помог достать из ниши четвертое. Жаб тоже вылез на крышу, прихватив два капроновых тросика и кинжал. Он распахнул бортовой порт и размотал метра два фала с лебедки.

– Время? – нервно спросила Рипли.

– Три с половиной минуты, – ответил Куст.

Мы почти добрались до места – бурая туша мины нелепо подергивалась в центре серебристого пятна всплывшей рыбы. Двигатель умолк, но амфибия продолжала двигаться по инерции.

– Так как ты решила заблокировать рапорт на базу? – попробовал выяснить Жаб.

– Никак. Пойду вообще без аппарата. Заодно и от кессонки избавлюсь.

– Что?! – хором выкрикнули Жаб с Кустом.

– Что слышали. Надеюсь, здесь есть чистый кислород?

– Сумасшедшая! – покачал головой Куст.

– Похоже, я в тебе не ошибся, – усмехнулся взводный. – Сейчас сделаю кислород.

Он перелез на передок амфибии, цепляясь за леера, как обезьяна за ветки, распахнул капот и крикнул Рипли:

– Давай сюда! Присосешься к окислительной трубке.

Мы с Кустом и Пасом помогли дотащить до капота грузила и фал, а Рипли села на корточки и сунула в рот конец шланга, протянутый Жабом. Она вдыхала чистый кислород полной грудью, дышала часто, стараясь полностью провентилировать легкие.

– Пять минут! – напомнил Куст. – Это предел.

Он принялся цеплять на Рипли грузила, затем обвязал ее шнуром, а другой конец прицепил к фалу. Жаб вытащил из кабины нагрудную сумку с фальшфейерами.

– Готово!

«Следите за мной, – показала Рипли жестами. – Как только достигну дна, дайте мне десять секунд на закрепление фала и расстыковку катетера. Потом врубайте лебедку».

Она вынула изо рта шланг, зажала в зубах кинжал и без лишних слов рухнула за борт, спиной вперед. Тело ее стремительно ушло в глубину, оставив на поверхности пенный бурун. Жаб почти так же быстро нырнул в свой люк.

– Куст, на лебедку! – выкрикнул он уже оттуда. – Салаги, готовьтесь вынимать Краба из панциря. База, я Огурец, прошу связи!

– На связи база.

– У меня ЧП. Поражение ультразвуком в жидкостном аппарате. Готовьте реанимационный блок.

– Кто?

– Краб.

– Что с миной?

– Угроза взрыва миновала. Давайте сюда саперов, пусть вскрывают тварюку. Краба я пришлю гравилетом. – Он высунулся из люка. – Рипли прошла сорокаметровую отметку. Половина пути. Чуть медленнее метра в секунду.

Я задержал дыхание в знак солидарности с ней, но сердце билось так часто, что воздуха в легких хватило лишь на полминуты.

Восемьдесят метров – восемьдесят секунд. Раньше я никогда не думал, как долго они могут тянуться.

– Рипли на дне, – наконец выдохнул взводный. – Считайте до десяти.

Губы Куста беззвучно зашевелились. На десяти он включил лебедку, и та завыла, стремительно выбирая фал.

– Время? – спросил Жаб.

– Минута сорок секунд, – ответил акустик. – Скорость намотки – метр в секунду. Успеваем впритык.

– Остынь. У Рипли рекорд задержки дыхания две минуты тридцать секунд без нагрузки. Здесь с нагрузкой, но она кислородом дышала. Успеем.

Жаб вытащил из кабины портативную реанимационную установку.

– Зато Краб без кислорода семь минут, – угрюмо прикинул Куст.

– В крови аппарата есть небольшой запас. Считай, четыре минуты.

У меня холодок пробежал по спине. Представилось, как Краб сидел на дне, ожидая неотвратимую смерть от удушья.

– Я их вижу! – Акустик присел на корточки. – Готовьтесь, салаги!

– Наконец-то! – вскочил на ноги Пас.

Мы с ним нависли над краем борта, глядя, как из глубины поднимается неясное темное пятно. Но очень быстро стало понятно, что трос тянет только Краба в жидкостном аппарате. Рипли видно не было.

«Боги морские!» – подумал я, чувствуя, как сжалось сердце.

– Рипли нет! – крикнул Куст.

– Специально отвязалась! – Жаб в бессильной злобе рубанул воздух ладонью. – Хотела ускорить подъем для Краба. Дрянь!

У меня заныло в груди. Вспомнилось, как Рипли угощала нас мясом и вареной картошкой, как она радовалась, вырвавшись с базы. Лебедка замерла. Качающийся на тросе Краб походил на удавленника – сквозь хитин было видно, как изо рта у него вывалился язык.

– Спасайте же хоть его! – Жаб покраснел от злости.

Мы подскочили, отвязали и втянули сапера на крышу. Его лицо сквозь голубоватую жидкость выглядело алебастровой маской.

– Быстро, салаги! – рявкнул Куст, срезая ножом «горшок» с горловины скафандра.

Из прорехи на броню хлынул поток «рассола», залив нас всех по колено. Жаб сунул мне кинжал, и я вскрыл им мышцы скафандра по всей длине. Руки дрожали, я уже понял, что никогда больше не увижу Рипли живой. Это была первая настоящая потеря в моей жизни, и она сразила меня наповал.

«Вот вам и первое правило подводной охоты», – горько подумал я, не в силах сдержать слезы.

Больше всего меня поразило и разозлило, что ни Жаб, ни акустик не делают ни малейших попыток спасти утонувшую. Они поняли ее жертву, приняли и забыли о ней. Возможно, с практической точки зрения их действия были оправданны – лучше спасти одного, чем потерять обоих, но смириться с этим было выше моих сил. Наконец я высвободил Краба из плена искусственных мышц.

– Вытягивай! – поторопил меня Куст.

– Как? – спросил я, бросив кинжал и ножны под ноги.

– За задницу!

Мы с Пасом ухватили Краба за бедра и легко извлекли из объятий скафандра. Жаб уже стоял наготове с дефибриллятором.

– Разряд! – крикнул он, прикладывая пластины к груди сапера.

Мы отскочили. Тело Краба изогнулось от высоковольтного удара. Изо рта у сапера ударил фонтан «рассола». Тут же Куст грохнулся на колени и начал делать товарищу искусственное дыхание.

– Есть пульс! – сообщил Жаб, приложив пальцы к сонной артерии Краба.

– Есть дыхание! – прислушался Куст.

Взводный раскатал на броне спальный мешок с подогревом, и мы аккуратно уложили в него сапера. Я заметил, что его щеки заметно порозовели.

И почти в тот же миг за бортом раздался надрывный кашель.

– Рипли! – выкрикнул Куст.

Мы перегнулись через борт. Рипли судорожно хватала ртом воздух, пытаясь удержаться за выскальзывающую из пальцев броню.

– Барракуда! – хрипела она, жутко закатив под веки глазные яблоки. – Вытягивайте же скорее!

Меня не надо было упрашивать, а Пас вообще проявил несвойственную ему сноровку. Мы вдвоем легко извлекли начальницу из воды и уложили на броню. Она напоминала пойманную рыбаками русалку, хватая воздух в луже «рассола». Жаб спрыгнул в кабину, и почти сразу взревел мотор. Амфибия, развернувшись на месте, устремилась к береговой черте. Наверное, гравилетчик все это время ожидал сигнала – я заметил, как запустились все четыре турбины машины.

– Даст мне кто-нибудь полотенце? – не в силах подняться, спросила Рипли.

Я только сейчас обратил внимание, что она дрожит, посинела и вся покрылась мурашками. Здесь, на прогретой броне, мне и в голову не могло прийти, какой холодной может быть вода на восьмидесятиметровой глубине.

– Пас! – крикнул я. – Притащи наши полотенца из отсека!

Пока он слезал к рюкзакам, мне пришлось заняться разогревающим массажем – кожа у Рипли оказалась холодной, как у мертвеца.

– Еще не хватало, чтобы и ты дуба дала! – бормотал я, усиленно растирая ее мокрое тело.

– И не надейся, – усмехнулась бывшая кухарка. – Огурца я точно переживу.

Майку с нее пришлось снять, поскольку она мешала разогревающему массажу. Пас принес полотенца. Дело пошло легче – мы вдвоем вытерли ее насухо, затем растерли до покраснения. Наконец Рипли оттолкнула нас и села на броне.

– Дырку на сиськах протрете, – буркнула она. – Как там Краб?

– Дышит не хуже дельфина, – довольно сообщил Куст. – Запустился с первого разряда. Когда он первый раз утонул, мы провозились подольше.

– По себе знаю, на оживление тоже вырабатывается привычка, – улыбнулась Рипли.

– Кстати, а как ты вынырнула без лебедки? – не сдержал любопытства акустик.

– В карабине Краба оставалось тридцать девять зарядов. Если отстреливать их один за другим, получается неплохой реактивный двигатель.

– Ну ты даешь… – уважительно качнул головой Куст.

– А ты думал, что наличие катетера предполагает отсутствие мозгов? – фыркнула Рипли. – Тоже мне, блин, акустик! Белая кость!

Амфибия достигла берега, натужно взревела и выползла на песок. Вода лилась с нее струями и потоками, размывая берег, но Куст не дал нам с Пасом ни секунды роздыха.

– А ну живо, салаги! – рявкнул он, перекрикивая клекот вертолетных винтов. – Взяли героически пострадавшего «дедушку» и погрузили на борт!

Это оказалось не так просто, как можно подумать, – коренастый Краб весил килограммов восемьдесят, так что мы с Пасом вспотели, опуская его по отвесной лесенке. Наконец это нам удалось, мы погрузили «дедушку» в гравилет, Куст тоже вскарабкался в чрево машины, и она легко поднялась в воздух. Сухой песок завертелся вихрем от реактивных струй, налипая на нашу мокрую кожу и плавки. Пас закашлялся. Гравилет сделал полукруг над водой и устремился в сторону базы.

– Чего застыли? – крикнула сверху Рипли. – А ну давайте укладывать аппараты!

Когда мы влезали на броневик, у меня было такое ощущение, что разминирование заняло у нас не час с небольшим, а двое суток. У меня все тело ныло от усталости и ожога, нервы были напряжены до предела.

Когда все глубинное оборудование, в том числе убитый аппарат Краба, вернулось в ниши, Рипли закрыла все крышки и принялась одеваться. Я поднял брошенный нож, сунул в ножны и понес Жабу.

– Чего надо? – недовольно спросил он, не высовываясь из люка.

– Нож вернуть.

– Оставь себе, – буркнул взводный. – Будешь старшим салагой.

Такого поворота дел я не ожидал. Глубинный нож оказался совсем новым, по крайней мере на ножнах не было ни единой царапины, а ремешок для крепления к поясу пах свежей дубленой кожей.

– Десять минут на отдых, – вывела меня из оцепенения Рипли.

Мы с Пасом рухнули на броню и блаженно растянулись на теплом металле. Кожа у меня начала невыносимо чесаться – это проявлялся лечебный эффект пены. Через часик станет полегче.

– Смотри! – с гордостью показал я Пасу оружие. – Жаб приказал оставить себе.

– Подержать можно? – он протянул руку.

– Конечно.

Он взял нож, наполовину вынул из ножен и поглядел на безупречно отполированную сталь. Затем задвинул обратно и молча вернул мне.

– Рипли, ты где? – проревел Жаб, распахнув дверцу кабины. – «Красотка» подойдет к пирсу минут через тридцать. Грузи салажье, а то они совершенно от рук отбились, ползают, как сонные мухи.

Послышался приближающийся вой гравилетных турбин. Он был басовитее, чем у «Силуэта». Такой звук мог издавать только тяжелый «Грот-Акварель», способный садиться на воду.

– Саперы, – Рипли прикрыла глаза ладонью от солнца. – Эй, Огурец! Они на связи?

– Да. Благодарят за содействие и просят сваливать.

– Это они умеют, – фыркнула она и повернулась к нам. – Живо в отсек! Долго копаться будете?

Мы забрались внутрь. Рипли заперла створки погрузочного люка и села напротив нас. Взревел мотор, амфибия затряслась, медленно набирая скорость. Мне казалось, что водитель должен развернуться, но он направил амфибию вдоль берега, прямо по песку. Нас вновь закачало, как на волнах.

Я заметил, что, проходя мимо ящиков, Рипли как бы невзначай пнула один из них носком штурмового ботинка. Похоже, в ее душу тоже закрались сомнения по поводу их содержимого. Слишком тяжелыми казались они для вместилища «СГОРов».

Минут через двадцать движения по песчаному пляжу броневик приблизился к бетонному возвышению, от которого далеко в море убегали стрелы пирсов. Мне было интересно, каким образом водитель собирается туда въехать – ни лестницы, ни пандуса с нашей стороны не было. Однако, вместо того чтобы сбавить ход, амфибия, напротив, набрала скорость. Пас заерзал на скамье, не ожидая ничего хорошего. Рипли коротко глянула в амбразуру и ухватилась двумя руками за брезентовую петлю над головой.

– Держитесь, – предупредила она.

«Не на стену же он собирается въехать», – мелькнула у меня мысль.

Не выпуская петлю из сжатого кулака, я придвинулся к амбразуре. «Ксения» мчалась по пляжу, правыми колесами вздымая песок, а левыми – водяные брызги и пену. До бетонной громады основания пирса оставалось не более ста метров, но мне не удалось разглядеть ничего, напоминающего пандус. Внезапно водитель вывернул руль влево, подняв фонтан воды, и тут же правые колеса амфибии налетели на стену, о которую при шторме разбиваются волны. Нас крепко тряхнуло, броневик угрожающе завалился набок, но центробежная сила крепко прижала его всеми колесами к плавно изогнутой стене волнолома. Так в цирке гоняют по закругленным стенам каскадеры-мотоциклисты. Но одно дело мотоцикл весом в двести килограммов, а другое – тридцатитонная бронированная громада. У меня дух захватило от восторга и ужаса, нахлынувших одновременно.

Пас зажмурился изо всех сил. Видно было, как побелели его пальцы, сжимавшие брезентовую петлю. А водитель все быстрее гнал амфибию по отвесной стене – словно это была федеральная бетонка, а не скат волнолома.

«Ну и нервы», – подумал я.

Когда изогнутая поверхность стены пирса уже почти перешла в вертикаль, «Ксения» резко вывернула вверх и подпрыгнула, описав в воздухе плавную кривую. Секунды на две в отсеке возникло состояние невесомости – взлетели в воздух наши рюкзаки, ящики и мы сами. Я ждал сокрушительного удара, но то ли нам повезло, то ли водитель все точно рассчитал – броневик коснулся поверхности пирса левыми колесами, его потащило юзом, но в следующий момент и правые скаты тоже грохнулись на бетон. Инерция огромной массы еще тянула нас поперек причала, но уже ощущалось, что водитель перехватил управление у сил гравитации и трения. Завоняло жженой резиной, из-под протекторов повалил дым. Однако, описав замысловатый зигзаг, «Ксения» выровнялась и не останавливаясь помчалась вдоль пирса.

– Неплохого водилу оторвал себе Огурец, – заметила Рипли, выпуская петлю из рук.

Пас наконец открыл глаза, и мы с ним бросились собирать разлетевшиеся по отсеку рюкзаки, не дожидаясь окрика начальницы. Злополучные ящики не сдвинулись со своих мест, так что мы решили их не трогать.

Амфибия начала сбавлять ход. Прильнув к амбразуре, я наконец разглядел корабль, который должен был доставить нас в Атлантический океан. Вообще-то я был уверен, что это будет десантный корабль, однако в этот раз меня ждало разочарование. Нас ожидала посудина, с виду не имеющая никакого отношения к охотникам – нечто вроде небольшого контейнеровоза с погрузочными кранами по краям палубы. На черном борту белела надпись по-русски: «Красотка Лиза». Судно причаливало, притираясь к эластичным выступам пирса, – скрип стоял такой, что перекрывал урчание нашего двигателя.

Броневик еще не успел окончательно остановиться, когда включился внутренний динамик отсека.

– Салаги, готовьтесь цеплять «Ксению», – прохрипел Жаб. – Не спать! Быстро наружу!

Едва амфибия замерла у края причала, мы выбрались через люк на прогретый бетон, на котором повсюду сверкали солевые пятна высохших лужиц. Соленый ветер трепал воротники наших рубашек.

Несмотря на усталость и медленно утихающую во всем теле боль, я ощутил невероятный душевный подъем – мне хотелось как можно скорее забраться на палубу и уйти в океан. Даже севший вдалеке на воду «Грот-Акварель» лишь на несколько мгновений отвлек мое внимание. Слишком далеко, чтобы можно было разглядеть хоть что-то, а здесь – настоящий корабль. И не просто корабль, а тот, на котором нам предстоит отправиться за горизонт.

Причаливающий маневр показался мне странным – «Красотка» не отдала швартовы, а притерлась к пирсу и держалась на месте за счет работы винтов. Стрела погрузочного крана нависла над «Ксенией», и с нее спустился четырехлапый тросовый «паук» с крючьями на концах.

– Не спать! – кричал на нас Жаб, по пояс высунувшись из командирского люка. – Крепите стропы за броню!

«Чего он торопится, словно за ним акула гонится?» – недовольно подумал я, хватая крюк и вдевая его в специальное «ухо» на борту амфибии. Другим тросом занимался Пас. Затем мы так же закрепили еще две стропы.

– Давайте в отсек! – проревел взводный. – Живо!

Запыхавшиеся и измотанные, мы протиснулись в люк, и почти в тот же момент амфибия оторвалась от причала. Ощущение было не из приятных, но в сравнении с поездкой по стене волнолома – ерунда. Нас раскачивало, подобно тридцатитонному колоколу, крючья натужно скрежетали в петлях, заставляя сердце замирать. Пас побелел, как морская пена. Но самое удивительное было в том, что, еще не погрузив нас на борт, корабль отошел от причала. Наконец, к нашему облегчению, броневик коснулся колесами палубы.

– Стропы! – проревел динамик голосом Жаба.

Мы с Пасом выбрались из отсека и отцепили крючья. Корабль дал длинный басовитый гудок, выполняя разворот для выхода в открытое море. Никого из членов команды видно не было.