Текст книги "Рапсодия гнева"

– Сколько их?

– По нашим данным, шестнадцать человек. Точнее, уже тринадцать.

– Так много?

– Да, может, есть еще те, кто отдыхает тут без регистрации. Их разве заставишь?

– Ладно, давайте сюда эксперта, – вздохнул Владислав Петрович и положил трубку.

Рядом стоял дежурный по райотделу, преданно вытаращив глаза.

– Будить помощника? – осторожно поинтересовался он.

– Нет, черт вас возьми, – вспылил следователь. – Кофе ему в постель принести! Давайте Фролова в комнату для допросов. И осторожнее с ним. Кстати, есть у вас кофе?

– В термосе на подоконнике.

Дежурный скрылся вкомнате отдыха, а Владислав Петрович налили себе кофе в расписанную цветочками чашку. Понюхал. Дрянь растворимая, да еще остывшая в придачу. Все равно сойдет.

Он выпил теплую жижу в четыре глотка, отставил чашку и прошел через вестибюль на улицу.

Рассвет над домами набирал силу, проявляя в небе редкие серые облачка. Скоро они станут розовыми, как стая летящих фламинго, а затем и солнце медленно выползет на безбрежный голубой луг. Городская тишина таяла, как предрассветный туман на реке, начинали гудеть троллейбусы, все чаще проезжали машины, уже не включая фар. Редкие прохожие спешили по своим ранним делам, но никто еще не знал о том, что сегодня город будет жить другой жизнью. А может, никто этого не заметит?

Издалека прокатился грозный рокот мощного дизеля, он приближался, как неотвратимый рев шторма, и Владислав Петрович невольно повернул голову на звук. По улице, не соблюдая никаких правил, прямо по средней полосе мчался огромный «Хаммер», пятнистый от маскировочного окраса и плоский, как жаба. Он пронесся, будто символ наступающих перемен, – первый увиденный следователем знак американского присутствия. За рулем сидел морской пехотинец в форме не менее пятнистой, чем сама машина, квадратный подбородок нагловато выпирал из-под ремешка обтянутой тканью каски. На заднем сиденье устроился офицер в синей форме американских ВМС – нашивки яркие, вызывающие. Наверняка не из низших чинов, хотя кто их там разберет с незнакомыми знаками различий?

Стекла домов чуть дрогнули от моторного рева, редкие прохожие проводили военную машину недоуменными взглядами. В некоторых была тревога, в некоторых ожидание запаздывающих перемен, но многие из этих людей совсем не так представляли себе свежий ветер западной цивилизованности. Владислав Петрович тоже.

Хиросима, Ирак и Югославия были где-то очень далеко, действия американцев в пересказе средств массовой информации выглядели спорно. Некоторые их даже поддерживали, правда, очень немногие. Но русские, видать, так устроены, что им надо положить кусок дерьма прямо под нос, чтоб они поняли – не повидло. Надо все пощупать, попробовать на зуб. Беда лишь в том, что с силой шутить не стоит, она под видом пробы может накормить этим дерьмом под завязку, даже не спрашивая, хочется или нет. «Это как свистеть на море, – вспомнил Владислав Петрович древнюю мудрость. – Можешь получить больше, чем хотел». Вот и дождались…

Он всегда старался относиться к чужой культуре со всей возможной объективностью, и, хотя американцы во многом его раздражали, он и думать не думал переносить гнев на всю нацию. Везде есть люди хорошие и не очень. Но этот проехавший бронированный джип что-то в нем надломил. Что-то очень важное, сидящее глубоко.

Этот образ прочно засел в голове – бронированная, мощная, почти неуязвимая Свобода и Справедливость, не соблюдающая никаких правил, попирающая грубым протектором колес чужую землю. Вот он, корень зла… В несоблюдении правил.

Странная аналогия пришла в голову. Европа ведь тоже небезгрешна – тоже воюет, тоже нарушает временами права человека. Но если уж сравнивать, то ее можно сравнить со старыми ворами в законе, имеющими хоть воровской, но все же кодекс чести, а Америка больше похожа на бандюков-беспредельщиков начала девяностых годов – ни чести, ни совести, только жажда наживы. Сегодня поддерживают какой-то режим, а завтра закидывают бомбами, если те мявкнули что-то не то.

Видимо, Фролов все же прав… Какой-то момент в американской истории сделал их такими. Чушь, конечно, что в Новый Свет приехали одни неучи да бездари, тут дело в другом. Есть ведь и Канада, и Австралия – вполне нормальные страны, сплошь состоящие из бывших европейских эмигрантов. Но разве можно сравнить трудолюбивых канадцев с наглыми американцами? Все дело в том, что Америка изначально формировалась как страна беззакония. Не было там никаких законов, только право сильного. Они впитали его с генами, с молоком матерей. А провозглашенная Конституция давала кучу прав и почти никаких обязанностей, вот и потянулись на новый континент толпы тех, кому европейский закон был в тягость. Да любой закон, по большому счету. У них ведь до сих пор нет единого Уголовного кодекса – каждый штат принимает свой. А это формирует чувство, что всякий человек сам себе закон. Нечто вроде эйфории величайших возможностей, переходящей в эйфорию величайшей вседозволенности.

Владислав Петрович вспомнил нашумевший в конце девяностых американский фильм о «Титанике». Там вполне нормальный, в какой-то мере даже положительный европейский бомж, которого играл Ди Каприо, кричал, раскинув руки над палубой: «Я – властелин мира!!!» Вот она – эйфория. Что же тогда говорить о тех, кто бомжами не был? Кто ехал туда с огромными деньгами, накопленными дворянскими династиями? Ведь даже безработному, бездомному художнику запах беззакония и вседозволенности сладко щекотал ноздри! Он может стать, кем захочет, никто не назовет его бомжом, никто не спросит родословную… Он властелин мира, черт подери! Вот в чем корни «американской мечты».

На стоянку зарулил белый «рафик» экспертного отдела, приткнувшись возле черной «Волги», и следователь тяжело вздохнул – сейчас предстояли несколько очень неприятных минут. Труднее всего, наверное, будет посмотреть Саше в глаза…

А как можно иначе? Что можно сделать? Действительно, что? Наверное, то, что требует закон, а в глаза, на крайний случай, можно и не смотреть.

«Ладно, пусть Фролов действительно во многом прав насчет Америки. Не во всем, но во многом, тут уж ничего не попишешь… Допустим даже, что американцы только и думают над тем, как нам насолить и заграбастать наши ресурсы вместе с территорией. Хотя это чушь скорее всего. Ладно. Но коль это допустить, то все равно нельзя убивать мирных граждан, пусть даже враждебного государства. Они не солдаты. Может быть, действительно против нас идет необъявленная война, но, во-первых, оборона – это дело государства и военных, а не одиночек с надорванной психикой вроде Фролова, а во-вторых, сражаться надо с теми, кто сражается против тебя, а не с их соотечественниками. Иначе это уже банальный и ничем не оправданный терроризм. Все, надо идти проверять Сашины руки. И если стрелял именно он, то я посмотрю в его глаза… Так посмотрю, что он запомнит надолго».

– Здравствуйте, Владислав Петрович! – поздоровался выскочивший из «рафика» эксперт с чемоданчиком.

Следователь никак не смог припомнить его имени. Да и черт с ним! Ходили бы в форме, можно было бы называть по званию, а так хоть знакомься заново.

– Здравствуй… – неопределенно кивнул Владислав Петрович. – Сними парафиновый тест с обеих рук задержанного. Он в комнате для допросов. Результат мне устно, а потом составишь отчет и передашь дежурному по управе, скажешь, я направил.

– Ага… Что, поймали ночного стрелка? – У эксперта даже глаза загорелись.

– Вот и выясни. Я не сторонник навешивания ярлыков.

Эксперт скрылся за массивной райотделовской дверью, а следователь так и остался стоять, прислушиваясь к звукам просыпающегося города. Идти внутрь не хотелось, почему-то все происходящее слишком сильно задевало за живое, прямо рвало душу в болезненные клочья. Это потому, что связано с Сашей… А может, не связано?

Через пятнадцать минут все станет ясно. Пока же мысли мечутся, как перепуганные мыши в клетке, мечутся бестолково, только сердце тревожат. А оно уже не то, что было двадцать лет назад. И силы уже не те. Надо уходить, к чертям собачьим, на пенсию, не морочить голову ни себе, ни другим.

Когда Владислав Петрович впервые познакомился с Сашей, жизнь тоже проходила не лучшую полосу. Слишком много всего навалилось разом, да к тому же не зарубцевалась застарелая душевная рана после смерти жены. Все было плохо, все казалось пустым и никчемным. Тоже хотелось уйти со службы, запереться в квартирке и… Что «и», Владислав Петрович не знал, поэтому продолжал работать на совесть.

Наверное, жизнь любого следователя, несмотря на каждодневную рутину, не обходится без острых моментов. Владислав Петрович их не любил – напрыгался вдоволь, будучи оперативником. Разве что пулю не получал, а так и засады были, и погони. Но жизнь не спрашивает, что мы любим, а что нет. У нее собственные предпочтения.

В тот раз таким вот острым моментом явилась месть одного из преступников, решившего почему-то, что именно собравший материалы следователь виноват во всех его преступлениях. На путь праведного мщения стал небезызвестный Чака – бандит до мозга костей, беспредельщик, каких свет не видывал, главарь средненькой банды и мастер каких-то там тайных боевых искусств. Корейская внешность, острый взгляд и смуглая кожа здорово подчеркивали его колоритность. Чаку горожане откровенно боялись, а милиция относилась к нему с трепетным уважением, лихорадочно выискивая, за что же его можно, в конце концов, зацепить.

Нашли.

Но, как всегда в таких случаях, узких моментов в деле было столько, что Владислав Петрович корпел над папками показаний и результатами экспертиз чуть ли не сутками, временно позабыв про навалившееся уныние. Чаку он допрашивал дважды, и потом оба раза снились ему нехорошие сны, мелькавшие коварной улыбочкой раскосых корейских глаз. Были в тех снах и ножи, и яды, и пули… Даже бомбы были, а их Владислав Петрович боялся больше всего.

Чака действительно был опасен. Поэтому когда он сбежал из следственного изолятора, убив двух охранников, никто бы не назвал Владислава Петровича трусом за просьбу предоставить личную охрану. Никто и не назвал. Охрану Дед предоставил сразу же – прекрасно обученных и вооруженных бойцов СОБРа, а не каких-то там сержантов патрульной службы. Правда, не в черной форме, наводящей почти суеверный страх, а по гражданке, но даже в такой одежде они внушали уважение и уверенность в завтрашнем дне.

Ребята посменно дежурили в квартире, а один был рядом всегда, даже в магазин за покупками ходить приходилось вдвоем. Менялись посуточно – сегодня одна смена, завтра другая, послезавтра снова первая. Всего шесть человек, по три в смене – двое в квартире, один в качестве телохранителя.

Саше Фролову, видимо, по молодости и за отменную флотскую подготовку, досталась роль телохранителя, поэтому времени познакомиться было достаточно. Следователь разве что в туалет и в ванную ходил без него.

Вообще-то, Владислав Петрович особой общительностью не страдал, даже наоборот – его здорово угнетали всякие вечеринки, а уж пригласить гостей в дом для него вовсе было бы подвигом. На такой подвиг он шел не часто и, как правило, вынужденно.

Но Саша ему сразу понравился. Была в нем несвойственная молодости житейская мудрость, рано приходящая на войне вместе с прядями седых волос, а склонность к философским рассуждениям позволяла заменить бестолковое сидение у телевизора долгими спорами на самые разные темы. Второго телохранителя, приходившего на смену Фролову, следователь старался просто не замечать – нормальный парень, но говорить с ним было столь же увлекательно, как с замшелой скалой, и через неделю Владислав Петрович поймал себя на том, что ждет Сашиной смены, как ждут в гости старого доброго друга. Это было странно, но приятно. Даже в доме сделалось как будто теплей – затаившаяся в углах холодная тьма боялась чужого присутствия не меньше, чем солнечного света. Так прошло три недели…

Чака напал неожиданно, именно в смену Фролова, когда все уже решили, что беглецу удалось смотаться в дальние страны. Но не смотался же, черт бы его побрал! Не позволила мстительность, живущая в горячей восточной крови.

Вечером он засел с карабином на крыше продуктового магазина, в котором Владислав Петрович всегда закупался к ужину, а двое бандитов прикрывали главаря, сидя на скамеечке с девятимиллиметровыми «береттами» под куртками. Чака знал, что Владислав Петрович всегда подходит к магазину с заднего двора, а там с сумерками ни души, лишь изредка допивают водку грузчики из закрывшегося стеклопункта. Промозгло сырела южная зима, темнело рано, и Чака, не доверяя одной лишь ночной оптике, поставил на карабин лазерный прицел. Для гарантии.

Только это и спасло жизнь Владислава Петровича. Саша, не расслаблявшийся ни на миг, заметил красное пятно, направленное прямо в сердце следователя, раньше, чем Чака нажал на спуск. Владислав Петрович даже не понял сразу, кто и зачем сбил его прямо в жирную грязь лужи, но грохот выстрела и визг рикошета подсказали, что подниматься не стоит, разве что отползти за какое-нибудь укрытие.

Чаку же первый промах ничуть не остудил, он продолжал елозить красным пятном по асфальту и лужам, выискивая утерянную цель. Телохранитель его волновал мало, очень хотелось разделаться со следователем. Он вообще не озаботился молодым собровцем, предоставив его прикрывавшим дружкам. Но и те сразу же потеряли Сашу из виду – он словно растворился в густых зимних сумерках. Напрасно бандиты водили пистолетными стволами из стороны в сторону – стрелять было не в кого. Можно было бы достать скорчившегося в луже следователя, но Чака категорически запретил – сам собирался прикончить.

За прошедшие с первого выстрела четыре секунды Владислав Петрович, как водится перед смертью, пытался прогнать перед мысленным взором все прожитые дни. Выходило худо – явно не успевал дойти даже до юности. Вот-вот яркое пятно целеуказателя крупной божьей коровкой присядет на голову, и тогда…

Вооруженные пистолетами бандиты, как потом говорил медэксперт, умерли почти одновременно. Фролов, словно вампир в фильме ужасов, буквально материализовался из густой тени дерева прямо за их спинами, и Владислав Петрович уловил лишь момент, когда оба упали.

Тут же красное пятно метнулось на Сашину грудь, но он словно ждал этого, трижды выстрелив в сияющую рубином звезду лазера. Карабин гулко грохнулся с крыши, вдребезги расколов деревянный приклад об асфальт.

Только этот звук окончательно вывел следователя из нервного ступора, и он заметил, что в руках у Саши не табельный «стечкин», а отобранная у одного из бандитов «беретта». Фролов, оказывается, даже не доставал оружие из кобуры!

Следующим вечером Владислав Петрович пригласил своего спасителя на кофе с коньяком. Так, в общем-то, и началась их странная дружба. Кто же мог знать, что настанет это летнее утро, когда Саша будет сидеть в комнате для допросов, а спасенный им следователь станет собирать на него материал? Глупость какая-то, злая ирония судьбы.

Владислав Петрович дождался, когда порозовеют облака, вздохнул и собрался потянуть на себя дверь райотдела. Надо закончить с этим делом, будь оно неладно…

Вариация 10

15 ИЮНЯ. УТРО

Как только дежурный открыл окованную дверь, Фролов сразу узнал рев проехавшего по улице «Хаммера». Слишком запоминающийся, приметный – ни с чем не спутаешь. Он видывал и гражданские образцы этих машин, для любителей дорогой военной экзотики. Среди американцев эдаких любителей было немало, у этой нации вообще сформировалось особое отношение к войнам и связанной с ними героике. Некий комплекс неполноценности прирожденных крестьян, мечтающих о чем-то большем, чем быки и кобылы. Этот комплекс ярчайшим примером выразился в образе лихого ковбоя, умеющего не только заарканить быка, что являлось каждодневной необходимостью, но и ловко управляющегося с парой кольтов огромного калибра, что всегда было красивой мечтой.

Но только что проревевший «Хаммер» не был облагороженным суррогатом для утехи милитаристских комплексов. Это была настоящая боевая машина, бронированная и мощная. Лучшая в мире, как говорили американцы. Наверное, в этом они были правы.

Саша даже вздрогнул, выходя в коридор, он слишком хорошо знал, на что способны люди, разъезжающие по чужим городам в низких пятнистых «Хаммерах»…

НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НАЗАД. ТРЕТЬЯ ЧЕЧЕНСКАЯ ВОЙНА

…Фролов впервые увидел боевой «Хаммер» в Моздоке, за чертой которого расположилась мобильная десантная часть натовского миротворческого контингента. Русские десантники и морские пехотинцы с ЧФ и Владивостока взирали на палаточный городок заокеанских коллег с интересом, близким к досадливому уважению – жили американцы и англичане с удобствами, отдыхали шумно, ели помногу и часто. За палатками трещали моторы генераторов, играла музыка, по ночам полыхал свет ярких прожекторов, жестоко таранивших темноту упругими рогами лучей. В сооруженном на краю лагеря автопарке виднелись мощные мотоциклы, от которых у некоторых молодых ребят отвисали челюсти до пола, тупорылые бортовые грузовики, два размалеванных танка, обросших кубиками активной защиты, и несколько жабообразных бронированных джипов, даже на вид мощных, проходимых, выносливых. Каких-то слишком даже американских – не просто неуязвимых, а кичащихся собственной неуязвимостью. Почему-то именно эти «Хаммеры» больше всего тогда задели Сашу за живое, он и сам не мог понять, почему.

Совместный англо-американский контингент стоял под Моздоком всего два дня, десантники отдохнули, привыкли к смене часового пояса и незнакомому климату, отъелись и принялись выполнять боевую задачу. Пока российский МИД требовал от американской стороны ответа за столь дерзкую выходку, а в МО строили планы отражения «агрессии», миротворческий контингент сделал единственно верный ход, наверняка просчитанный заранее и совершенно безошибочный, – натовские десантники разделились на три группы примерно по тысяче бойцов и заняли позиции вокруг трех лагерей чеченских беженцев. Буквально за час до занятия позиций натовское руководство громогласно заявило на весь мир, что в Чечню введен ограниченный миротворческий контингент с целью предотвращения возможных зверств российской армии на оккупированной федеральными силами территории.

В ответ на гневное возражение российского МИДа по поводу того, что никаких «оккупированных территорий» нет и быть не может, поскольку Чечня – это всего-навсего субъект Российской Федерации и есть только «территории, освобожденные от бандитов», американцы согласились и покаялись, заявив, что не собираются ссориться с Россией.

– Мы ввели не войска, – убедительно вещал по телевизору генеральный секретарь НАТО. – Мы ввели наблюдателей, чтоб показать всему миру, что никаких бесчинств российские войска не творят, что нет никаких этнических чисток, о которых кричат журналисты.

Он ослепительно улыбался и сиял благожелательностью.

– Да, – говорил он со скорбной улыбкой, – у наших наблюдателей есть стрелковое оружие и даже несколько единиц бронетехники. Но натовское командование, поймите, просто не могло пустить безоружных людей в места ведения активных боевых действий. Кроме того, наш ограниченный контингент будет гарантией того, что никакая случайность, никакой пьяный российский солдат с автоматом не сможет повредить мирным чеченским беженцам. Мы никому не мешаем, мы не вмешиваемся в ход боевых операций российских военных, мы просто будем стоять у лагерей беженцев, совершенно ничего не предпринимая. Просто на всякий случай. Оружие будет пущено в ход лишь в случае нападения кого бы то ни было на охраняемый лагерь. Никогда и никак иначе.

После этого выступления у российской стороны оказались связаны руки.

– Надо было сбивать их в воздухе, еще до высадки, – перешептывались российские солдаты. – Как нарушителей воздушного пространства России. Теперь уже ничего не сделать. Все. Подобру они не уйдут, а силой их не выкинешь, завизжат, что нападают не на них, а на мирных чеченцев.

Министр обороны России поставил точку в этом споре, решительно заявив, что в случае любого вмешательства в боевые действия натовский контингент будет безжалостно уничтожен, как и положено быть уничтоженным любому агрессору, вторгшемуся в пределы суверенной державы. А если будут сидеть где сидят, то пусть сидят, нас беженцы не интересуют. Незаконное же пересечение границы России пусть останется пятном на совести НАТО и объектом работы российского МИДа.

Инцидент был исчерпан, по телевизору перестали о нем говорить, хотя обстановка возле трех лагерей беженцев не была статичной – кроме еды, мороженого и видеокассет натовцы получали и другую помощь. Если поначалу продукты им завозились наземным путем, то по прошествии двух недель руководство Альянса признало этот путь небезопасным, попросив разрешения на доставку грузов воздушным путем. Американцам было отказано.

Примерно через три дня на американский транспорт напали боевики, разграбили грузовые машины, угнали два «Хаммера» и захватили в плен всех натовских десантников, охранявших колонну. Пока мировая общественность визжала, что федеральные силы не могут обеспечить безопасность пребывающих на российской территории иностранцев, натовское руководство предприняло дерзкий шаг – распорядилось доставить продукты воздушным путем со стороны Грузии.

Без предупреждения сбивать транспортный вертолет и сопровождавшие его боевые «Апачи» российская сторона не решилась, и, пока шли интенсивные переговоры, огромный двухвинтовой транспортник и два «Апача» благополучно сели у ближайшего к горам лагеря беженцев, охраняемого контингентом НАТО. Обратно улетать они отказались, опасаясь того, что Россия не сможет предоставить им безопасного воздушного коридора, в котором боевики не смогли бы их сбить.

Об инциденте снова забыли – были вопросы и поважнее.

Федералы добивали банды чеченских полевых командиров в горных районах Чечни, террористы огрызались, грозились, намекали на поддержку мирового сообщества, но под натиском федеральных сил все дальше пятились в горы. Война шла своим чередом.

Одно из самых трудных сражений завязалось на подступах к горному укрепрайону у селения Каравьюрт. Район оказался не просто окружен неожиданно мощными бетонными укреплениями, но и активно поддержан многочисленными артиллерийскими точками, днем на высотках опасно поблескивали оптические прицелы, по ночам темноту резали трассеры крупнокалиберных пулеметов, ухали тяжелые минометные заряды.

Обстановка сильно осложнялась тем, что единственным подступом к укрепрайону было довольно широкое ущелье, в котором и раскинулось вполне мирное селение Каравьюрт. Старейшины селения заблаговременно вывесили белый флаг, заявив, что никаких боевиков, мол, у нас нет. Это было правдой – моджахеды окопались дальше, в заранее построенном укрепрайоне. Но пройти к нему можно было только через Каравьюрт.

Старейшины честно отыгрывали панику: мол, как же вы пойдете через ущелье? По вам же будут стрелять! От селения камня на камне не останется! Пощадите! У нас полные дома женщин и детей!

Уже научившиеся воевать в горной местности федеральные войска уперлись в непреодолимую психологическую стену, зоркая мировая общественность чутко контролировала средства массовой информации, готовясь в случае чего устроить всемирную информационную бучу – мол, караул, русские опять мирных жителей обижают!

Войска встали.

Подавить огневые точки авиацией не представлялось возможным из-за близости Грузии, которая радостно ожидала любого бомбометания или ракетного обстрела с российской стороны, чтобы продемонстрировать миру заранее заготовленный мешок осколков, якобы оставшихся после «очередного налета русских» на ее территорию. Поэтому решено было давить позиции моджахедов артиллерией.

Но и это начинание разбилось о ту же самую психологическую стену – боевики, здорово получив по ушам в первую же ночь, заорали, что Каравьюрт пристрелян их артиллерией и они выкопают на его месте горное озеро, если русские не прекратят массированный артобстрел.

Прекратили. Деваться было некуда.

Наверное, ни одной армии мира не приходилось вести боевые действия в столь жутких условиях, когда за каждым действием строго следят, дабы чего незаконного не вышло. За американцами в Югославии тоже следили, конечно, вот только им на это было плевать, мало их останавливали возмущенные выкрики России о страдающих под бомбежками мирных жителях Белграда. Да хоть бы весь мир возмутился… Что им, сильным-то? Общественное мнение? Да сморкаться они на него хотели! Мирные жители? Да пусть они горят под бомбами и ракетами вместе с посольствами как европейских, так и восточных стран. Отсвистятся, отмажутся. А воевать с ними из-за таких мелочей никто не станет. Ну, повякают немного, как китайцы, и что с того? И уж, конечно, американцев не остановила бы такая мелочь, как Каравьюрт, – прошли бы и не заметили. И не испугало бы их предупреждение о расправе боевиков над мирными жителями – что это за фигня по сравнению с американскими стратегическими интересами? Они вообще не ведут переговоров с террористами. Это их кредо. А мы должны вести. Почему? Потому что они так решили. А мы, видимо, решили играть по их правилам.

И хотя стало уже совершенно ясно, что жители Каравьюрта поддерживают засевших в укрепрайоне моджахедов, рисковать их беззащитными жизнями российские военные не решались. Скорее даже не из-за всемирного шума, возможного по этому поводу, а по велению совести и укоренившейся морали. Безоружные люди не могут быть солдатами, говорила эта слегка устаревшая мораль – привычная, уже трещащая по швам в изменившихся мировых условиях, но все еще жизнеспособная, активно поддерживаемая той же самой Америкой в ее стратегических интересах. Мораль-зомби, двигающаяся и работающая, но уже остро пахнущая тухлятиной, заражающая трупными бактериями все кругом.

Для Америки врагами являются все, кого она соизволит назвать таковыми, а вот для всего остального мира, а уж тем более для России, врагами могут быть только те, кого Америка позволит таковыми назвать. То есть лишь тех, кто сражается против России с оружием, да и то если они не отстаивают своими стволами Демократию, как, например, Армия Освобождения Косово. Их считать врагами Америка запретила, хоть оружие у них и было.

Пару раз Америка пробовала наклеить ярлык борцов за Свободу и на чеченских моджахедов, но на них он держался худо – отваливался. Слишком уж откровенно бандитскими были их действия.

Российское руководство никогда не признало бы, что идет на поводу у Америки, просто оно, как это ни печально, вынуждено играть по навязанным ему и всему миру правилам. Поэтому штурм укрепрайона откладывался день за днем, со стороны грузинской границы к боевикам подходили караваны с помощью и подкреплением. Обстановка складывалась критическая – жертвы со стороны федеральных сил могли стать очень большими, если штурм отложится еще на неделю.

Жителям Каравьюрта было предложено покинуть селение в любом направлении, была предложена техническая и материальная помощь, обеспечена безопасность отхода вплоть до задействования транспортных вертолетов, но старейшины отказались покидать «очаг предков».

Военная машина застопорилась. Пришло время политиков.

И тогда Россия пошла на беспрецедентный шаг, на очень смелое и ответственное решение, спасающее жизни десятков, если не сотен солдат. Было решено объявить Каравьюрт опасной зоной, проведя насильственную эвакуацию жителей в безопасный район средствами МЧС. Конечно, западная общественность при этом подняла такой шум, что границы завибрировали, эфир разрывался от обвинений, начиная от негуманности и заканчивая фашистскими методами, слышались выкрики об исключении России из ООН и всех мыслимых и немыслимых международных союзов. Но решение было принято. Приказ дан. Жизни русских солдат наконец-то были оценены правительством больше, чем членство в марионеточных европейских организациях с ниточками, ведущими в Белый дом.

Операция была назначена на одиннадцать часов утра, погода стояла солнечная, почти безветренная, склоны ущелья парили густым запахом прогретой травы. К Каравьюрту стянулись несколько частей специального назначения, в том числе и разведотряд морской пехоты ЧФ, в котором служил Фролов. Над селением нависла гнетущая тишина, только легкий теплый ветерок посвистывал в стеблях травы, все ждали прибытия транспортных вертолетов МЧС. Курили папиросы, рассказывали анекдоты, радисты не забывали слушать эфир, накинув наушник на одно ухо.

Саша с Андреем еще ночью заняли позицию вблизи одной из высот к югу от Каравьюрта, оттуда через прицел укрепрайон виднелся как на ладони. По темноте замаскировались тонкой маскировочной сеткой, прицепив к ней заранее пучки свежей травы, лежали почти не шевелясь – место слишком открытое. Только вылизанный ветрами камень старой серой костью выпирал из земли, давая прикрытие от возможного огня с восточного склона, поросшего редкими кучками низкорослых деревьев.

Время текло неспешно, приближаясь к одиннадцати – назначенному времени эвакуации жителей селения. Казалось даже, что вертолеты МЧС запаздывают, хотя все шло точно по плану.

Тонко пискнул таймер на руке у Андрея.

– Баритон, я – Эхо. У нас все в норме, – сообщил Саша в микрофон шлема.

– Я Баритон. Принял. Работаете самостоятельно, без команды, всоответствии с поставленной задачей.

– Принял.

Тишина. Только пряный воздух парит над землей, пересвистываясь с травой редкими порывами ветра, только жаворонок шумно купается в сияющей теплоте небес. Солнце теплыми ладошками растирало солдатам спины под черной курткой и маскировочной накидкой, а наброшенная поверх тел защитная сетка разбила белый свет на сотню трепещущих солнечных зайчиков Жарко… От этих гор до солнца – рукой подать. Продолговатый коричневый жучок переполз с травинки Фролову на нос, снайпер сморщился и сдул насекомое на прогретую землю.

– В рюкзаке кофе… – сказал лениво, мечтательно.

Жучок упал на спину, попробовал перевернуться, но у него ничего не вышло – так и остался лежать, беспомощно задрав лапки. Саша помог ему сорванной травинкой.

– Обойдешься без кофе, – почесал щеку Андрей. – Тут надо лежать тише воды, ниже травы. Не дергаться.

– Да я так… мысли вслух, веришь?

Назначили маркеры, используя сооружения укрепрайона и заметные дома Каравьюрта. Хотелось курить, но нельзя. Андрей вздохнул и сунул меж зубов сорванную травинку. Горькая. Выплюнул.

– А вот и он… – обреченно вздохнул корректировщик, настраивая бинокль. – Не повезло. Маркер «воронка», двенадцать тысячных влево. Засек?