Текст книги "Ящик Пандоры"

2

Санкт-Петербургский НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Пастера

– То, что ты утверждаешь, – это чушь, господин Кравец! – кипятился полный мужчина в бежевом костюме и съехавшем набок галстуке. Пиджак был ему маловат, круглый живот выпирал наружу, отчего нижняя пуговица расстегнулась, обнажив край белой рубашки. – И ладно бы такое говорил студент или аспирант! – Он достал большой платок, приложил его к каплям пота на розовом лбу. – Так нет! Это говорит кандидат наук!

Сердясь, он обращался к коллеге «господин», хотя между мужчинами давно установились дружеские отношения.

– Удобная позиция, Семен Дмитриевич! – возразил Кравец. В противоположность собеседнику, он был высоким и худым, карие глаза, обычно грустные и спокойные, в настоящий момент пылали жаждой схватки. Пусть хотя бы в словесной дискуссии!

– Что в ней удобного?

Мужчины сидели в пустой аудитории. Летний период, студенты разъехались кто куда, многие сотрудники института ушли в отпуск. Лето в Петербурге выдалось дождливым и прохладным, что не являлось новостью для города, находящегося на одной широте с южной оконечностью Гренландии и побережьем Аляски. За окном моросил унылый дождь, под порывами ветра гнулись темные стволы деревьев. Худощавый Кравец сцепил длинные пальцы в замок, подался всем телом вперед. На столе лежали разложенные листы бумаги, исписанные мелким почерком. Это вовсе не значило, что кандидат биологических наук Михаил Григорьевич Кравец пренебрегал компьютером при наборе текста, просто набрасывать тезисы вручную ему было привычнее.

– Что же такого удобного в моей позиции? – переспросил толстяк. Он поднес к глазам листок, близоруко сощурился.

– Ты все опровергаешь, Ткаченко! – высокомерно тряхнул густой копной волос Кравец. – Все и всегда! Очень удобно!

– Неправда! – воскликнул Ткаченко. Он размахивал листком, как победным флагом, с той разницей, что бумага имела белый цвет, частично покрытый синими чернилами. – Глянь сам, что ты тут понаписал! – Сверяясь с текстом, он быстро прочел: – «Фашисты вели исследование смертоносного вируса, обладающего чрезвычайно высокой вирулентностью. Так, степень патогенности разработанных немецкими вирусологами штаммов могла достигать девяностопроцентной летальности и определялась чрезвычайно высоким уровнем инфицирования».

Толстяк уставился на собеседника с видом крайнего изумления. Кравец, наоборот, немного успокоился, словно чтение написанного им текста обладало медитативным эффектом.

– И что? – спросил он.

– Как – что?!

– Что так тебя задело?

– Господи! – всплеснул Ткаченко полными руками. – Это ведь сюжет для фантастического романа!

– Почему?

– Потому, что это антинаучное заявление! Только что Флемингом был открыт пенициллин, а немецкие ученые уже смастерили какой-то лютый вирус!

– Хочу напомнить, что формула ядерной реакции была открыта в тридцатые годы двадцатого века! – ядовито заметил Кравец.

Ткаченко выдернул еще один лист.

– Вот! – воскликнул он тоном обличителя. – «Перед учеными Третьего рейха была поставлена задача, – читал он вслух, – создать внеклеточный инфекционный агент, способный реплицироваться чрезвычайно быстро и вызывающий минимальный иммунный ответ у человека. Считается, что немецким микробиологам удалось создать прион – инфекционную белковую молекулу, не содержащую ДНК и РНК, отдаленно схожую с той, что вызывает куру, – типичный пример прионовых заболеваний, встречающихся в горных районах Новой Гвинеи, – обладающей почти стопроцентной летальностью». О господи! – возмущенно вскричал ученый. – Скажите, пожалуйста! Он еще сюда Новую Гвинею приплел! – Он продолжил чтение: – «Однако прионовые заболевания не могли удовлетворить исследователей. И они сосредоточились на исследовании вируса простого герпеса, который, как известно, паразитирует в клетках девяноста процентов жителей земли. Считается, что путем гибридов разных вирусных частиц немцам удалось создать новый вид вируса, обладающий уникальным жизненным циклом. Быстрым проникновением в клетку, стремительной репликацией, что сокращало инкубационный период до предельно короткого времени, активное размножение».

Ткаченко отложил листок и покачал головой.

– Откуда ты это взял, Миша?

Кравец смотрел на листву деревьев за окном, влажная зелень блистала под каплями дождя.

– Списывался с коллегами из Израиля и Германии, – сказал он. – Еще во время эпидемии H5N1, в 2010 году, известного как птичий грипп, профессор Отто Штраус предсказывал высокую вероятность опасной эпидемии с чрезвычайно высокой контагиозностью и летальностью. Штраус, правда, предполагал возможность рекомбинации вируса гриппа с H5N1, что в настоящий момент многие считают маловероятным. Тот факт, что немцы вели исследования бактериологического оружия, не вызывает сомнения, господин Ткаченко?

Толстяк отрицательно покачал головой. Он неплохо знал натуру своего вспыльчивого коллеги. Ткаченко отпил кофе из стоящей на столе чашки и поморщился. Напиток остыл, да и сердить Кравца он не хотел, просто завелся в пылу спора. Для ученого диспут по степени накала сопоставим с поединком на ринге. Та же энергия, тот же взрыв тестостерона.

– Ну слава богу, хоть здесь мы совпадаем! – сказал Кравец. – Израильские историки описывали странную эпидемию, охватившую заключенных концентрационного лагеря Заксенхаузен весной 1943 года. Немцы народ пунктуальный. Жизнь заключенных мало чего стоила, но болезнь перекинулась на солдат вермахта. Болезнь, по симптомам напоминавшая грипп, разила людей по обе стороны колючей проволоки с феноменальной быстротой и фатальностью. В тот период фашистская Германия потерпела сокрушительное поражение под Сталинградом, тема эпидемии ушла на второй план, однако была задокументирована очевидцами. И с их слов, от гриппа, – а было принято считать, что люди столкнулись со вспышкой чрезвычайно агрессивного респираторного заболевания, – умерли девяносто процентов солдат и офицеров из числа охраны. Болезнь осталась незамеченной на фоне полумиллиона убитых и взятых в плен солдат и офицеров за время Сталинградской битвы.

– И на основании этих фактов ты делаешь вывод об искусственной природе вируса, который удалось создать немецким ученым? – недоверчиво покачал головой Ткаченко.

– Не только… – осторожно сказал Кравец. Он промолчал о том, что занимался изучением вопроса на протяжении последних двух лет. Умолчал о побудительных мотивах, заставивших его погрузиться в исследование истории Второй мировой войны, а особенно самой позорной ее страницы: создания фашистами лагерей по уничтожению людей другой расы. А причина была проста. Его дед был узником того самого лагеря Заксенхаузен, на внутреннем сгибе локтя у него сохранились поблекшие от времени синие цифры. Маленький Миша Кравец, затаив дыхание, слушал рассказы дедушки, в том числе об экспериментах над живыми людьми. А два года назад дед умер, в возрасте ста трех лет…

Он заглянул на дно кофейной чашки, черные пятна представляли собой хаотичную кляксу, способную пробудить фантазию разве что у исследователей теста Роршаха. За всю историю человечества было совершено более четырнадцати тысяч войн, в которых погибло около четырех миллиардов человек. Люди – это единственный вид, который с маниакальной регулярностью систематически практикует взаимное умерщвление, при этом отлично понимая, что убийство себе подобных не только бессмысленно, но и абсурдно, даже с позиции простой логики.

– В чем-то ты прав, коллега, – сказал Кравец. – Со стороны может показаться, будто я работаю над вымышленным проектом. – Он нерешительно покусывал губы, раздумывая, стоит ли выложить всю найденную им информацию по «немецкому вирусу», как он про себя называл созданное фашистами бактериологическое оружие, или делать это преждевременно.

Ткаченко немного смягчился.

– Допустим. – Он поднял палец. – На секунду допустим, что версия о создании немцами супервируса правдива. Для современной науки это реальность, практически отработанная технология в области молекулярной биологии. И вот, получите смертельный гибрид, сочетающий свойства вируса герпеса, осложненного гриппа, по типу H5N1, и еще чего-нибудь очень страшного, до чего и писатели-фантасты не додумались. Какой в этом практический смысл для нас, людей, живущих в двадцать первом веке?

– А какой был смысл в создании лагерей смерти? – резко спросил Кравец. – Какой смысл вкладывали люди племени хуту, за два месяца уничтожившие полмиллиона своих собратьев из племени тутси? Чем руководствовались красные кхмеры в Камбодже? И вообще, с какой целью людей неожиданно охватывает жажда уничтожения себе подобных? Ладно бы месть! Но, как правило, убивают тех, кого в глаза раньше не видели!

– Безнаказанность порождает жестокость… – неуверенно ответил Ткаченко.

– А как быть с Джеком-потрошителем? Теодором Банди? Или Чикатило? Наивно полагать, будто они считали, что рано или поздно их не поймают! Нет, Семен Дмитриевич, нет, мой дорогой! Мне дед рассказывал про немецкого офицера, который, рискуя собственной жизнью, спасал детей из концлагеря. В каждом из нас кроются два противоположных начала, мы постоянно балансируем на узком канате, разделяющем добро и зло, как гимнасты на трапеции, а далеко внизу разверзнута пучина ада.

Ткаченко положил тяжелую ладонь на плечо товарища.

– Я возьму это домой, Миша? – попросил он, держа в руке исписанные листы бумаги и глядя на коллегу. – Почитаю внимательно.

– Конечно! – вздохнул Кравец. – Работа еще сырая, так, наметки… Видишь ли, мне пришлось заниматься не сколько микробиологией, сколько историей.

– Давай по пивку, Миша? – улыбнулся Ткаченко. Он сложил листы в папку и спрятал в своем портфеле.

– Давай! – Лицо ученого просветлело.

Дождь закончился, между облаков проглянуло солнце, листва деревьев заблистала глянцем. Двое мужчин – один тучный и громоздкий, одетый в старомодный плащ бежевого цвета, другой высокий и худой, а оттого немного горбящийся, и прихрамывающий при ходьбе, – шагали по дороге, оживленно переговариваясь. Толстяк в такт ходьбе размахивал портфелем. Вот он остановился, нагнулся завязать шнурок. Дорогу друзьям перебежала черная кошка, худой сказал что-то и рассмеялся. Дождевые тучи лениво уползали на запад, солнце щедро орошало землю своими лучами. По проспекту промчался фургон скорой помощи, утробно завывала сирена. Мужчины скрылись в подъезде кафе с оптимистичной вывеской «Сказка».

3

Ночью ему снилась какая-то ерунда. Отмечали празднование его юбилея, зал был полон гостей. Тамада держал речь, хлопали пробки открываемого шампанского. И неожиданно Сергей осознал, что он голый. Сидит за расположенным в центре зала столом, лицо залито краской стыда, и не может вспомнить, куда подевал свою одежду. Сон был необычайно ярким, цветным, таких красок обычно не встречается в жизни, а звуки казались какими-то плоскими и тусклыми, словно доносящимися через толщу воды. В окно вливался унылый утренний свет. Лето в Питере – как лотерея. Если не задалось с самого начала – тепла не жди. Рядом спала Надежда, каштановые волосы разметались, отеняя белизну подушки. Сергей осторожно поднялся, перенес вес тяжести на левую ногу. Около минуты он стоял на одной ноге, как цапля, совершая в воздухе медленные круговые движения правым бедром. Замечательный доктор Алиев Мустафа Гаджиевич отличался необыкновенным терпением и какой-то удивительной добротой, которую излучали его темные глаза, смотрящие на пациента внимательно и с участием.

– Я так понимаю, с тренировками покончено? – грустно улыбаясь, спросил врача Сергей.

Он проходил курс реабилитации после сложной операции перелома бедренной кости.

– Я удивляюсь, как вы с такими травмами все еще ходите на своих ногах! – покачал головой доктор Алиев. – Ощущение такое, будто последние двадцать лет вас использовали в качестве боксерского мешка. – Он спохватился и извинился.

– К черту извинения, доктор! – с улыбкой сказал Авдеев. – Тем, кто меня бил, тоже доставалось…

– Не сомневаюсь! – быстро ответил травматолог. – Пулевые ранения не в счет.

– Не в счет!

Они улыбнулись, словно нашкодившие мальчишки, вступившие в сговор. Доктор Алиев служил срочную службу в воздушно-десантных войсках. «Везет мне на бывших вояк!» – подумал Сергей. Впрочем, везение было ни при чем. Подобное влечет к подобному. Когда ты пил, вокруг тебя оказывались алкоголики, когда вернулся в спорт, круг общения состоял из боксеров и борцов.

Стараясь ступать бесшумно, он прошел в ванную комнату. Включил воду, слушая умиротворяющее журчание, усмехнулся отражению в зеркале. Что ты там надеешься увидеть, на исходе пятого десятка? Густой ежик волос серебрился в свете флуоресцентных ламп, кожу избороздили десятки шрамов, нос свернут набок, глубоко посаженные серые глаза смотрят колко и подозрительно. Сергей задумчиво провел ладонью по колючей скуле. В больнице к нему дважды приходила психолог. Спокойная женщина со стрижкой каре и внимательными карими глазами. Она была немного похожа на французскую певицу Мирей Матье. Она долго расспрашивала его про детство, и Авдеев с неприятным удивлением понял, что почти ничего не помнит. А обрывочные фрагменты, всплывающие по воле таинственного подсознания, никак не ассоциировались у него с его нынешней личностью. Словно читаешь научную книгу или смотришь на полотно художника-абстракциониста. Вроде бы все знакомое, а общий смысл ускользает.

– Вам желательно научиться примиряться с собой, Сергей! – улыбнулась психолог. – Иначе эта враждебность к собственной личности вас прикончит раньше времени.

– Девять жизней… – пробормотал Сергей.

– В каком смысле?

Двойник французской шансонье удивленно подняла левую бровь. Густую и черную.

– Поговорка есть такая, – сказал Авдеев. – У кошки девять жизней.

Психолог или не поняла его, или сделала вид, что не поняла. Она холодно улыбнулась в ответ на его замечание.

– Разрушать вы научились, Сергей, возможно, настало время созидать и прощать…

Сергей встряхнул флакон с кремом для бритья, на ладонь с шипением выплеснулась белая пена. Стоять на левой ноге было неудобно, но если он переносил вес на обе ступни, бедро начинал выкручивать жгут боли. Он привык к боли, боль сопровождала его большую часть жизни, трудно было смириться с вынужденной беспомощностью. Доктор Алиев излучал оптимизм.

– У вас отличная физическая форма для… – Он запнулся и сконфуженно замолчал.

– Вы хотели сказать, для моего возраста! – кивнул Сергей. – Все нормально, доктор! Как там оно пелось? Мои года – мое богатство!

Он провел лезвием по скуле. Бриться было приятно. Он не понимал мужиков, пренебрегающих этой каждодневной процедурой. Завершив, ополоснул лицо холодной водой. Контрастный душ примет позже, решил Авдеев, когда проснется Надя. Все так же, на цыпочках, ступая только на пальцы, он прокрался на кухню. Без участия ступней ходить было легче. Надя в шутку называла его кухонным боксером.

– Так и привыкнешь скакать на носочках! – Она взъерошила ему волосы, отросшие за время нахождения в больнице.

Сергей взглянул на висящие над зеркалом часы: 08:26. Он затруднялся вспомнить, когда способность безошибочно угадывать время ушла из его жизни. Это случилось внезапно и бесповоротно, будто чья-то рука повернула в его голове какой-то тумблер. Обнаружил на проводах Сени Лифшица в Израиль. Семен крепко напился в тот вечер, мужчины сидели, обнявшись, и пели старые песни советской поры. А когда наутро Авдеев проснулся, вместо пульсирующего таймера сквозила бездонная тишина. Короткая мысль пронизала в тот миг его сознание, как трассирующая пуля разрывает ночную мглу. Вот так, однажды, придет смерть! И, пожалуй, впервые мысль о смерти показалась ему зловещей и страшной, какой в детстве кажется черная тень в затемненном углу комнаты. Он поставил на огонь старенькую джезву, достал банку кофе. Засветился экран лежащего на столе смартфона. Голубой фон экрана высветили буквы. Марина. Сергей скользнул пальцем по дисплею.

– Привет, дочь! – прошептал он, оглянувшись на комнату, откуда доносилось ровное дыхание спящей Надежды. – Что так рано?

– Хотела первой поздравить своего прекрасного отца!

Голос дочери звучал бодро, однако он уловил нотки беспокойства, звучащие в нем.

– Тебе это удалось! – сказал Сергей, высыпая черный порошок в кипящую воду.

– Правда, папа! Ты самый, самый, самый замечательный отец!

– Спасибо, Марина… – Он поневоле улыбнулся. – А какой же твой новый бойфренд?

Девушка снисходительно засмеялась.

– Осваиваешь молодежный сленг? А почему шепчешь?

– Надя спит…

Сергей помешал чайной ложкой поднимающуюся коричневую пену.

– Понятно. Ну как ты? Как нога? – Теперь в звонком голосе дочери звенел металл. Марина ревновала своего замечательного отца, особенно это касалось Жанны. К Надежде она относилась настороженно, но терпимо. Должно пройти время, понимал Сергей.

– Нормально. Станцевать с дочерью на ее свадьбе еще смогу.

Марина продолжала смеяться. Сергей налил в чашку кофе. Ему нравилось слушать смех дочери, а еще больше нравилось смотреть на нее смеющуюся. На скулах появлялись ямочки, обнажалась влажная полоска жемчужно-белых зубов. В такие минуты он любовался своей дочерью, слушая ее смех как чудесную музыку.

– Ловлю на слове! – воскликнула Марина.

Повисла пауза. Такое случалось крайне редко в их общении. Обычно эта неловкая пустота между словами свидетельствовала о неприятных событиях, происходящих в жизни дочери.

– У тебя все в порядке? – Сергей рассеянно помешивал ложечкой кофе, глядя на лопающиеся на поверхности черной жидкости пузырьки.

– Так, ерунда… Вадик заболел, сразу же, как приехал. Обещала его сводить в Эрмитаж, посмотреть, как мосты разводятся…

– Что-то серьезное?

Сегодняшним вечером ему предстояло знакомство с женихом Марины, о котором он знал совсем немного. Тридцать лет, живет в Калининграде. Работает в антикварном магазине, учится на заочном отделение в МГУ, на историческом факультете. Он плохо понимал, как может знакомство по Интернету перерасти во что-то серьезное, но лишних вопросов не задавал. Если Марина захочет, сама расскажет. Они с дочерью были похожи, хотя он и не принимал участия в ее воспитании. Генетику не обманешь, – как любила повторять его бывшая супруга.

– Похоже на простуду. Чихает, кашляет, глаза красные, как у кролика.

– Ясно.

– Они все какие-то дохляки! – вырвалось у дочери непроизвольное восклицание.

– Заболеть каждый может, – возразил Сергей.

– Я не об этом, па! Иногда мне кажется, что ты – последний настоящий мужчина на земле!

– Спасибо, дочь! – рассмеялся Авдеев. – Типа крутой мужик?

– Типа того!

– Может быть, ты не там ищешь? Я лично знаю парочку крепких молодых ребят.

– Те, что занимаются боями без правил?

– Ты права, Марина! – вздохнул Сергей. – У меня недостаточно широкий круг общения. Спортсмены, бывшие военные. – Он немного подумал. – Иногда так случается, что человек, которого ты считала слабым, проявляет свои лучшие качества в экстремальной ситуации, где так называемые крутые парни пасуют. Не торопи события. Возможно, твой бойфренд и есть такой человек. Ты ведь выбрала его почему-то?

– Он, когда улыбается, на тебя похож. – Марина смущенно хихикнула. – Правда, только внешне…

Сергей критически взглянул на свое отражение в небольшом зеркале, стоящем на подоконнике.

– Странный у тебя вкус, дочь!

Они оба рассмеялись, – девушка звонко и заразительно, Сергей бесшумно. Они распрощались до вечера, Марина пообещала напичкать бойфренда аспирином и, перед тем как отключить связь, два раза подряд чихнула. Авдеев глотнул кофе из чашки и сморщился. Напиток остыл.

– С днем рождения, Сережа!

В дверях стояла Надежда. Каштановые волосы стекали по обнаженным плечам. Из одежды на ней была только золотая цепочка с крестиком. Женщина приблизилась, обвила руками его шею, травянистый аромат ее волос окутал дурманной аурой, горячие губы коснулись его рта.

– С днем рождения, мой герой…

4

Лицо женщины-репортера было красивым, немного отчужденным и озабоченным. Она держала микрофон с логотипом телекомпании возле алого рта, за ее спиной искрилась гладь Балтийского моря.

«Этот июнь был назван самым жарким в Калининграде за минувшие пятьдесят лет наблюдений, но, кроме температурного рекорда, врачи отмечают другой рекорд, печальный. Город оказался охвачен вспышкой вируса гриппа, уже унесшего жизнь нескольких человек. Мы обратились за разъяснением к главному вирусологу города, Костенко Степану Петровичу…»

Камера вильнула в сторону, в видоискатель попал грузный мужчина в светло-сером костюме и белой рубашке без галстука.

«Степан Петрович! Как вы объясните вспышку гриппа в самый пик летней жары?»

Мужчина приложил белый платочек к взмокшему лбу. Он выглядел растерянным, пятна румянца пылали на щеках.

«Действительно. – Он сделал попытку взяться рукой за стойку микрофона, репортер вежливо, но решительно отвела его пальцы. – Действительно! – повторил мужчина. – Как правило, сезонная эпидемия гриппа активизируется в осенний и зимний период. Отчасти это связано с сырой погодой и снижением иммунитета. Однако известны случаи, когда эпидемия развивалась на фоне, скажем так, благоприятных погодных условий…»

«Степан Петрович! – перебила вирусолога репортер. – Значит ли это, что мы можем говорить о пандемии? И какой штамм вируса пожаловал в наш город на этот раз?»

Мужчина повел плечом, словно у него затекла шея. У него были голубые, почти прозрачные глаза, нос облупился от загара.

«Мы предполагаем, что имеем дело с серотипом вируса группы А, H1N1 известного как «свиной грипп».

«Или „испанка“?» – уточнила репортер.

Мужчина кивнул.

«Сто лет назад так называемый испанский грипп унес больше человеческих жизней, чем предшествующая ему Первая мировая война. Но за это время у человечества выработался коллективный иммунитет к этому штамму. Грипп может быть опасен людям, страдающим хроническими заболеваниями или пожилым. Подавляющее большинство граждан, если и заразятся, перенесут болезнь сравнительно легко, как любую другую респираторную инфекцию».

Репортер поправила спадающий локон, улыбнулась в камеру.

«Что бы вы посоветовали нашим телезрителям, если они все-таки заболеют?!»

«То же, что и при любой другой вирусной инфекции. Покой, обильное питье, если температура поднимается выше тридцати восьми градусов, принимать жаропонижающие препараты».

Женщина продолжала улыбаться, словно ничего более приятного на сегодняшний день ей не довелось услышать.

«То есть вы считаете, угроза пандемии в настоящий момент отсутствует?»

«Под пандемией принято считать болезнь, принявшую массовый характер, поразившую значительную часть населения, не имеющего коллективного иммунитета к этой болезни. Думаю, пока говорить об этом преждевременно…»

Он кашлянул и вторично приложил платочек ко лбу.

Надежда потянулась к пульту, переключила программу. Заиграла музыка, в свете прожекторов танцевала девушка, затянутая в серебристое трико.

– Так повеселее будет! – Она чмокнула Сергея в скулу.

Они лежали в кровати, обнявшись, в окна вливался матово-белый свет, по стеклу скользили ручейки дождя.

– А в Калининграде жара, – сказал Сергей, глядя в окно.

– Ага. – Надежда поднялась с кровати, накинула на плечи халат. – И эпидемия гриппа.

– Марина звонила. Сказала, что ее парень прилетел оттуда больным.

– Обрадовал! – Она направилась на кухню, хлопнула дверца холодильника. – Тебе глазунью или омлет? – прокричала Надя на фоне льющейся из крана воды.

– Глазунью, – машинально ответил Сергей, встал с кровати, подошел к окну, провел пальцем по стеклу.

Он хотел избежать празднования своего дня рождения. А уж тем более отмечать это печальное событие в ресторане. Убедил Виталик Сомов. Он позвонил на прошлой неделе и, как обычно, нашел простые и доходчивые слова.

– Люди хотят проявить симпатию к тебе, Авдей! – сказал он. – День рождения для этого отлично подходит.

С кухни прилетел аромат жареного лука.

Немного поразмышляв, Сергей достал из шкафа спортивную сумку, поднес к лицу побитые боксерские перчатки, втянул неповторимый запах старой кожи, пота и еще чего-то неуловимого, но отлично знакомого бывшим спортсменам.

Обернувшись, он увидел Надежду. Женщина укоризненно покачала головой.

– Врач ведь запретил, Сережа! – тихо сказала она.

– Водка – сила, спорт – могила! – смутился он, как мальчишка, пойманный за курением в подъезде. – Пойми, Надюша, меня от бассейна уже тошнит!

– Последний раз! – улыбнулась она.

– Последний! – засмеялся Сергей.

Похоже на клятву алкоголика, подумал он и бросил в сумку скрученные жгутом кумпуры.

* * *

Боль догнала на исходе второй минуты второго раунда. Ноющая в начале схватки, она усилилась по мере того, как он переносил вес тела на опорную ногу, и теперь походила на крысу, вгрызающуюся в лакомый кусочек с остервенелым наслаждением. Ладно – боль! Ее можно было перетерпеть, значительно больше досаждало онемение, растекающееся от колена к бедру и выше, вплоть до ягодицы. Сергей пытался гарцевать на носочках, он прилично «нахватал» ударов в первом раунде и пожалел, что поленился надеть шлем. Вообще, ошибок было две. Первая заключалась в том, что встал с более высоким соперником, – чтобы уклоняться от разящих, как шпага, джеббов, ему приходилось включать маятник, а работать в манере уклонов без включения мышц бедра было невозможно. Ну а вторая – возраст! Как там это было у Гоголя? «„Эх, старость, старость!“ – сказал он, и заплакал дебелый старый козак»… Соперник был на двадцать пять лет его моложе. Взял, что называется, «на слабо». Видя, как Авдеев отрабатывал серию у мешка, беззлобно пошутил:

– Дедушка, покажи класс!

И поманил рукой в красной перчатке с надписью RDX. Английский бренд. Сергей вроде и взял за правило – не вставать в спарринг с молодежью, но почему-то вспомнились слова Марины. Они все какие-то дохляки… Парень дохляком не был. Это он понял с первых секунд спарринга. Железные икры, отличное чувство дистанции, четкий джебб. А к концу первого раунда, когда Авдеев стал выдыхаться, тот, что называется, пристрелялся. Длинный правый кросс пробивал защиту, голова сотрясалась от контакта с перчаткой противника. Остальные боксеры приостановили тренировки и внимательно следили за ходом спарринга. Сергей автоматически отмечал время завершающегося раунда, пытаясь войти в среднюю дистанцию. Оставалось чуть менее тридцати секунд. Он понимал, что в третьем раунде парень его прикончит. Или откажет нога. Уклонившись от очередного кросса, он сумел поднырнуть под руку соперника. Это простое, на первый взгляд, действие стоило ему вспышки лютой боли в бедре, но терять было нечего. Или пан, или пропал. Он увидел челюсть – как мишень в перекрестии прицела. Парень расслабился. Светлая челка прилипла ко лбу, на симпатичном лице, еще не обезображенном сотнями пропущенных за спортивную карьеру ударов, читалось презрение к старику, смешанное с легким недоумением. Этот коренастый седой дед, похоже, не намеревался сдаваться! Апперкот вышел на славу! Сергей пружинисто оттолкнулся правой ногой, точно врезал в нижнюю часть скулы. Стеклянная точка. Парень не упал, сомкнул локти у груди, закрывая голову и печень. Сейчас бы лоу кик врезать по бедру! – с сожалением подумал Авдеев, понимая, что ногой ударить он вряд ли сможет. Он постарался серией разбить защиту противника, но тот умело закрывался, «гулял» корпусом, нейтрализуя, таким образом, силу ударов соперника.

– Десять секунд! – прокричал кто-то из боксеров с кавказским акцентом.

Сергей пробил наудачу и попал в промежуток между перчатками. Ударил вторично, но попал в локоть. Он не вкладывал в удары силу ног, работая корпусом и плечами.

– Время!

Авдеев поковылял в свой угол, к нему кинулся коренастый парень, помог дойти.

– Вы так круто работали! – восхищенно крикнул он, тряхнул за руку. – Аслан! – склонился ближе и добавил: – Вы его хорошо отстучали! Не будет хвастать!

– Спасибо, Аслан… Меня Сергеем зовут.

Сергей без сил опустился на стул, который услужливо подставил ему Аслан. Перед глазами все плыло, нога от бедра до колена онемела. И он чувствовал себя счастливым. Черт побери всех докторов на свете! Он получал ни с чем не сравнимый кайф, пропуская удары в голову и нанося их в ответ! Объяснить подобное пристрастие нормальному человеку невозможно. Та психолог в больнице была права, считая его кем-то вроде социально адаптированного психопата. Цивилизованному человеку не свойственно драться, в новую эпоху принято выяснять отношения в правовом поле, как говорят юристы. Умный парнишка с мощным смартом в кармане стоит целого взвода бойцов. «Так-то оно так, а если Инет накроется?» – пошутил Авдеев, а двойник Мирей Матье удивленно на него посмотрела. В ее понимании Интернет был надежен, как египетские пирамиды. Он подергал бедром. К ноге возвращалась чувствительность, по коже бежали колкие мурашки. Он стянул перчатки, разбинтовал кумпуры. К нему подходили боксеры, говорили что-то, хлопали по плечу. Стоящий перед глазами туман постепенно рассеялся, Сергей был в силах дойти до раздевалки. Он посидел в сауне, а потом долго стоял под струями холодного душа. Одевшись, почувствовал себя почти в порядке. У выхода на улицу его ожидал высокий молодой мужчина. Авдеев не сразу узнал в нем своего противника.

– Алексей!

Сергей пожал протянутую руку.

– Сергей…

– Вы быстро ушли из зала, не успел вас поблагодарить за классный бокс, – сказал боксер с улыбкой.

– Можно на ты, Леша!

– Спасибо за бой! – повторил Алексей. – Ты круто работал.

– Тебе спасибо!

– Если по-честному, меня спас гонг! – признался парень.

Авдеев промолчал насчет того, кого спас гонг в этом спарринге. Он был благодарен этому симпатичному светловолосому боксеру с открытым славянским лицом.

Дождь кончился, небо посветлело. Полный молодого оптимизма голос дежурной пообещал прибытие такси через шесть минут. Сергей поднял лицо к пробивающемуся через громаду кучевых облаков солнцу. Так уныло начавшийся день сулил ясный и теплый вечер.