Текст книги "Системная ошибка"

Дмитрий Викторович Заваров
Системная ошибка

© Заваров Д.В.

© ООО «Яуза-Каталог», 2018

Глава 1

На крыше бесновался ветер, путался в переплетении труб, гудел тросами антенных растяжек. Шары вентиляционных дефлекторов крутились как сумасшедшие, визгливо скрипя подшипниками. Небо, наглухо перекрытое плотными облаками, чернело над самой головой. Вдалеке – там, где торчали над ломаной линией леса долговязые, мерцающие зеленым неоном штативы строительных кранов, – бледный отблеск заката из последних сил подсвечивал идущую наискось к горизонту тяжелую грозовую тучу. Вокруг шумела ночь, и только свет заградительных огней слегка разгонял пахнущую гудроном темноту.

– Смотри! – крикнул Липатов.

И я сразу понял, что имел в виду Леха. Дельтаплан – так, по-моему, это называется. Черный матерчатый треугольник с выпирающими ребрами каркаса и большим, забранным в сетчатый кожух винтом был приткнут между надстройкой лифтовой шахты и какой-то толстой мачтой. Похожий на запутавшуюся в силке птицу, он бился из стороны в сторону, подпрыгивал, но оставался на месте, прочно зафиксированный тросами.

А вот это уже не шутки. Не сговариваясь, мы выхватили стволы. Леха как-то по-театральному передернул затвор, но у меня, судя по всему, получилось не лучше. Переглянувшись, бросились в разные стороны по слегка пружинящему под ногами ковру гидроизоляции.

– Проникновение… дельтаплан… два… – Липатов докладывал в гарнитуру, но ветер разбивал фразы.

– Три! – крикнул я, перегибаясь через жестяной короб. – Их здесь три! Слет авиалюбителей!

А сам уже сбивал ножом пластиковый кожух с компактного двигателя и кромсал провода, перерубал патрубки. Остро пахнуло бензином, руку окатила ледяная струя. Резать крыло? Ладно, времени нет, да и вряд ли они смогут прорваться обратно на крышу. Раскурочив мотор второго дельтаплана, я рванулся было к третьему, но Леха уже вынырнул из-под крыла с ножом в руке.

– Чисто?

– Чисто!

– Вот здесь, – напарник показал на отогнутый козырек жестяного короба.

Луч фонаря заиграл бликами на внутренней поверхности трубы. Вниз уходил тонкий альпинистский трос, раскраской напоминающий экзотическую змею.

– Вентиляционная шахта 1–7, – доложил я по связи, сверившись с номером на заляпанной гудроном стенке.

– 35-й этаж, – тут же откликнулся в наушнике Прапор. – Галопом!

Мы синхронно сорвались с места, впрочем, Леха успел полоснуть по тросу, и обрубок, гулко барабаня по стенкам, провалился в трубу. Ветер бил вслед, подталкивая в спину. Я успел бросить последний взгляд на панораму, открывающуюся с крыши высотки: ярко освещенный периметр центра, прямая, как струна, нить дороги, рассекающая черноту; и распухшая на весь горизонт световая громада города. Хорошее место, чтобы постоять да покурить… Но не сегодня.

За спиной хлопнула дверь, мгновенно отрубив все звуки. На контрасте сразу стало понятно, насколько я был перевозбужден. На самом-то деле происходящему больше соответствовала атмосфера крыши – с ураганным ветром, гудящими снастями, несущимися над головой тучами… Выхолощенная тишина лестничного марша как-то не подходила к событию: незаконному проникновению в Центральный НИИ Компании. Хотя так им и надо – периметр обложили будто на случай войны, разве что танки к КПП не подогнали. А крыша – пожалуйста: прилетай кто хочешь и заходи куда хочешь. Так выпьем же за Карлсона, который…

– Сука! – выругался Леха, когда валидатор раздраженно пискнул, мигнув красным светодиодом.

Я догнал напарника у металлической двери с трафаретным номером 35. Разумеется, пропуск не сработал – рожей мы не вышли, чтобы заходить на этажи.

– Контур, в доступе отказано! – доложил я злорадно.

– Сейчас решим, – ответил наушник.

– Сюрприз-сюрприз! – противным голосом пропел Леха.

Я прикрыл микрофон пальцами и, поглядев на напарника, тоже прокомментировал ситуацию.

– Заткнитесь оба, клоуны! – прогавкал Прапор. – Слушай внимательно. Внутри связи не будет. Войдете – и по прямой до лифтов. Там сориентируетесь. Коридор Б. Липатов, твоя дверь Б-3. Фролов – Б-24. Проверить помещение. Взять под охрану. Ничего не трогать. Время прибытия оперативной группы пять-семь минут. Идентификация по коду 17–18. В случае обнаружения чужих – уничтожить.

– Как? – не удержался я.

– Физически!

– Повторите приказ! – запросил Леха.

– Повторяю, – послушно отозвался динамик. – При обнаружении чужого – стрелять на поражение.

– Озверина нажрался, – сообщил я прежде, чем подумал, что говорить этого как раз не нужно.

– Фролов! – взвился Прапор и, резко осадив себя, спокойно пообещал: – После поговорим. Липатов, допуск есть.

Леха снова мазанул по желтому кружку картой, на этот раз светодиод милостиво сменил цвет на зеленый, и под железным листом что-то щелкнуло. Мы влетели внутрь, как заправские спецназовцы водя стволами из стороны в сторону.

Длинный коридор. Белые пластиковые панели на стенах. Дымчатые стеклянные двери через равные промежутки. Матовые коробки ламп под потолком. Никого.

В который раз за этот бурный вечер мы с Лехой переглянулись. Напарник пожал плечами. Я машинально повторил его жест. Стрелять так стрелять, не в первой. Хотя, если что, таскать по инстанциям будут нас, а не босса.

За мутными стеклами изредка мелькали какие-то смутные тени. Кто-то там работал. Может быть, и не работал, может быть, как раз именно сейчас за этой дверью наши незваные гости воруют самые сокровенные секреты Компании.

Ну и пусть. Мое дело Б-24. А это вот, например, А-17. Ну и хрен ли соваться, куда не просят. Тем более что я прекрасно помнил, какие страшные кары прописаны в договоре за несанкционированный доступ в помещения НИИ.

Вот и бежали мы с Липатовым по длинному коридору, даже не пытаясь понять, что там, за этими мутными стеклами, происходит. А вокруг стояла какая-то искусственная тишина. Даже лампы не гудели. И запахов не было. Не считая бензиновой вони от моего правого рукава. Подошвы слабо поскрипывали на сером девственно чистом линолеуме.

Площадка перед лифтом. Довольно обширный зал с претензией на комнату отдыха: этажерка с книгами и журналами, диван, столик…

Из зала расходились три коридора, озаглавленные блестящими медными литерами А, Б и В. Мы прибежали сюда по А. Мельком заметил странную закорючку вместо номера этажа на панели вызова лифта – и уже рванувшись вслед за Липатовым, вспомнил, что она означает: блокировка, лифты остановлены по сигналу тревоги.

Коридор Б ничем не отличался от А. Я не успел разогнаться, как Леха резко затормозил. Б-3 – блеклая надпись плохо читалась на дымчатой поверхности.

– Подстраховать? – предложил я.

– Работай, – отмахнулся Липатов.

И я побежал дальше. Вряд ли придется стрелять. Вряд ли придется убивать. Двадцать первый век на дворе. Неслись навстречу двери, поскрипывали берцы. Мирная компания по производству нейрофонов – пусть и революционная разработка, но все же не ядерные боеголовки. Мягко горели под потолком стеклянные колбы, спектр чуть заметно смещен в синеву. В то же время дельтапланы на крыше – это серьезно. Это не учения и не ложная тревога. На идеально ровной поверхности стены чужеродным элементом выступала красная коробка пожарной сигнализации. Липатов уже внутри. Видимо, у него все в порядке. Б-24. Стоп!

Я подошел вплотную к двери. Прислушался. Приложил ухо к холодному стеклу. Тишина. Подцепил за веревку бейдж с пропуском, поднес к панели. Стекло чуть дернулось, освобождаясь от захвата замка. Потянул хромированную дугу ручки в сторону – дверь бесшумно уехала в стену.

И я вздрогнул от неожиданности. «Уж послала, так послала!» – прошепелявил в голове мультяшный голос. Ровно посередине комнаты на полулежало тело. Только потом внимание переключилось на обстановку. Обширное, лишенное окон помещение, залитое ярчайшим светом… Нет, дело не в свете. Просто тут слишком много белого: гладкий, будто закатанный в пластик пол, оштукатуренные стены, идеально ровный потолок с частыми линзами точечного освещения, вереница столов вдоль стен и даже громоздящиеся на столах приборы были преимущественно белыми.

Мужик, лежащий на полу, гармонировал с обстановкой своим белым халатом. Кровь на его лице – вот что выбивалось из общей палитры. Убит? Лицо показалось знакомым: наверняка видел его, когда дежурил на проходной. Жаль, если убит. Лет за пятьдесят ему, внуки, наверное, дома ждут. Пропитанная кровью «профессорская» бородка слиплась в неопрятные сосульки.

И тут я снова вздрогнул всем телом. Слева от двери, на угловом столе, стояла стеклянная колба, внутри которой на невысокой колонне с цифровым дисплеем располагалась человеческая голова. Настоящая – по каким-то неуловимым признакам было понятно, что не муляж. Профессор Доуэл – так, что ли, звали этого персонажа… Лысый череп увит блестящей металлической сеткой, напоминающей паутину. Нити сходились над ухом, где роль паука исполнял нейрофон – серебряная шайба размером с пятирублевую монету. От нейрофона к основанию колонны тянулся пучок разноцветных проводов. Черты лица, белые до синевы, были настолько искажены, что невозможно определить – мужская это голова или женская. Водянистые, бесцветные глаза смотрели прямо на меня; но это так всегда бывает на картинах, мне рассказывал друг-художник, что для достижения этого эффекта зрачки нужно разместить таким образом, чтобы…

Все успокоительные соображения рассыпались, когда голова пошевелилась: рот, больше похожий на трещину, к которой стекались ручейки морщин, перекосился мимолетной судорогой. Но я не успел даже вскрикнуть, потому что из соседней комнаты – да, в дальней стене был не замеченный мною сразу дверной проем, – донесся дробный стук. И мозг сразу его распознал: так звучит клавиатура при наборе текста.

Раз, два, три, четыре, пять – плавными скользящими прыжками я переместился к перегородке и, коротко заглянув, вкатился внутрь.

Он стоял за столом, склонившись к монитору. Краем глаза заметил движение, успел среагировать – отскочил к стене, зацепив со стола короткий автомат. Поздно: еще в полете я развернулся и подсек противника, а потом, продолжая разворот, впечатал колено ему в подбородок Подхватил упавший автомат и отскочил в сторону, взяв на прицел отлетевшего к стене врага.

Их должно быть трое как минимум. Но в Б-24 спрятаться негде. Я быстро осмотрел комнату. Небольшой кабинет – именно кабинет: книжный шкаф, массивный дубовый стол с компьютером, кресло у стола, заставленного чайными причиндалами, на стене возле плотно закрытого жалюзи окна какая-то репродукция на тему русской природы. На столе уютно горела лампа под зеленым похожим на шляпку гриба абажуром.

Противник пришел в себя, с тихим стоном уселся на полу. И повернулся ко мне. Надо было не ждать, а сразу стрелять! – вот что я понял, увидев его лицо. Ее лицо, если выражаться точно. Молодая – лет двадцать, не больше. Из-под черной шапки над ухом выглядывает кончик черной косы. Красивая или нет – сказать сложно, из носа хлещет кровь, путая «картинку». Но глаза огромные. То ли от страха, то ли от природы…

– Вы же видели, что они тут делают! – прошептала она. – Вы что, не понимаете, что они тут делают? Как вы можете?

И каким-то детским, обиженным движением размазала кровь по щеке тыльной стороной ладони. А сама, между прочим, была экипирована очень по-взрослому: черный облегающий костюм, разгрузка, широкий альпинистский пояс с креплениями для карабинов, кобура с пистолетом на бедре. Плотный рюкзачок за плечами. Интересно, что в нем? Может, бомба? Ребенок, решивший поиграть в войну.

– Встать, руки за голову! – скомандовал я.

Она покорно выполнила команду. Я хотел было скомандовать повернуться, но продолжал вглядываться в лицо, все еще не определив: красивая она или нет.

– Они заберут меня, понимаете? На опыты, – продолжала она скороговоркой. – Им это нормально. Они привыкли. Этот гаджет – это смерть. Это конец цивилизации. Превращение всех в зомби, в роботов. Вы понимаете? На кого вы работаете? Вам не стыдно?

Глупый аргумент, тоже какой-то детский. Она пыталась поймать мой взгляд, а я специально уводил глаза, потому что понимал: не нужен нам сейчас этот контакт.

– Лучше пристрелите меня! Я не дамся им, понимаете?! – она уже не шептала, она почти кричала. – Я не хочу, я не буду! Когда окажетесь на месте лабораторного кролика, еще вспомните…

Слезы текли из глаз, проедая чистые дорожки на измазанных кровью щеках. А я стоял и думал о голове под стеклянным колпаком. Вот просто стояла у меня перед глазами эта страшная голова, и нервный тик снова и снова кривил обескровленный рот с синюшными губами. Учитывая, что на эту картинку фоном накладывалась информация, которую я имел о Компании из своих источников… Сейчас вызванная группа спецов уже должна подниматься к нам, и скоро все это кончится, я передам ее с рук на руки, и пусть они сами решают, что с ней делать. Товарищ Прапор, правда, заранее обозначил, что с ней делать.

– Я сейчас возьму пистолет, – сказала она, оборвав свою скороговорку на полуслове. – И у вас останется выбор: либо вы стреляете в меня, либо я стреляю в вас.

Красивая – ее черты наконец-то сложились под кровавой раскраской. И взгляд решительный. Сделает, что сказала, скорее всего, не блефует. Правый локоть дрогнул, обозначая намерение…

– Стоп! – пресек я движение.

Она замерла. В глазах промелькнуло облегчение, или мне это показалось – не могла она знать, что я решил. Потому что я ничего еще не решил. А капитан Пархоменко, старый усатый хрен, герой всех горячих точек с внештатным погонялом Прапор, сидит в центре и ждет, пока мы с Лехой, два болвана, будем палить в живых людей ради интересов Компании, отрезающей людям головы и засовывающей их под стеклянные колпаки…

– Положи флешку! – скомандовал я.

– Какую флешку? – от неожиданности глаза ее расширились еще больше.

Вместо ответа я перенаправил ствол точно ей в лоб. Всхлипнув, она быстро достала из нагрудного кармана зеленую пластинку и бросила на стол – флешка заскакала по полированной поверхности, напоминая выпрыгнувшую из аквариума рыбку.

– Пистолет!

– Отпустишь?

– Пистолет! – рявкнул я со всей пролетарской ненавистью.

Тут наши глаза наконец встретились. Контакт длился долю секунды, но она все поняла. Профессиональным движением подцепила кнопку, вытащила ствол и, машинально крутанув его на скобе, положила на стол. Глок-19, а вы говорите – маленькая девочка…

Я опустил оружие и отошел от двери, давая ей дорогу. Но она ею не воспользовалась: стремительно вскочила на шкаф, а оттуда нырнула в прямоугольный проем воздуховода. Который я, кстати, тоже не удосужился заметить.

Сквозь закрытые жалюзи пробился острый луч света, я подскочил к окну, отогнул пальцем пластину: перед главным корпусом, раскачиваясь из стороны в сторону, заходил на посадку вертолет. Машину трепало порывами ветра, правильнее сказать – урагана: молодые березки, высаженные вдоль аллеи, кренились под его напором почти до самой земли.

Я не стал досматривать сцену посадки, вернулся к столу и забрал флешку. Потом, поразмыслив секунду, подхватил чужое оружие и, взобравшись по полкам шкафа как по лестнице, закинул подальше в воздуховод. Спрыгнул обратно, огляделся. Надо бы, наверное, посмотреть, что там с этим профессором… Но судьба человека, проводящего опыты на отрезанной голове, говоря откровенно, меня интересовала мало.

В этот момент из коридора донеслись еле слышные хлопки – выстрелы. Сначала один, потом три подряд, а дальше протарахтела целая очередь Калашникова. Видать, спецы подтянулись.

Я прислушался, но продолжения не последовало. И тут разом накатило понимание: какую глупость я сделал. Тяжело вздохнув, опустился в удобное профессорское кресло и закурил, нисколько не заботясь о последствиях этого злостного нарушения инструкции.

Глава 2

Бывает такое чувство: проснулся и вроде не помнишь сна, но понимаешь, что был он крайне неприятен, настолько неприятен, что даже испортил настроение. Вот так и сегодня. В нормальном состоянии я любил поворочаться в кровати, поискать удобное положение, чтобы еще полчаса-час подремать… Но сегодня только поморщился и, хрустнув занемевшей шеей, решительно сел: быстрее кофе сделаешь – быстрее закуришь, быстрее закуришь – быстрее на душе полегчает.

Был вечер, часов девять, не меньше. Солнце косо било в комнату, бросая на доски ламината скособоченную проекцию окна с перекрестьем рамы и корявой тенью полудохлого фикуса. Полить бы не забыть… Я подхватил с тумбочки телефон и включил дисплей: да, без пятнадцати девять.

Пошел в ванную умываться, и, когда босая нога ступила в нагретое световое пятно на полу, вспомнил: это был не дурной сон, это была дурная реальность! Вчерашнее проникновение в офис компании и его последствия.

Леха Липатов оказался герой и Чак Норрис: лично завалил одного диверсанта и, вступив в огневой контакт со вторым, держал его до прибытия подкрепления. А Петя Фролов оказался лох. И если бы товарищ капитан Пархоменко знал, насколько лох – он, наверное, пристрелил бы меня на месте.

А так – формально – повода для наездов не нашлось. Противник успел свалить до моего появления. Приказ был однозначен: занять позицию и держать место до прибытия оперативной группы, а не гоняться неизвестно за кем по вентиляционным трубам. И то, что, судя по всему, злоумышленнику удалось забрать информацию с компа… Ну тут можно только развести руками и высказать глубокую мысль, что защита объекта не исчерпывается развешиванием камер на заборы и электронных замков с ограниченным доступом на двери сортиров.

Как она сбежала, мне было непонятно. Дельтапланы на крыше так и остались нетронутыми. Эту информацию я воспринял с облегчением. Могла бы по такому ветру и без мотора спланировать, а за непорезанные крылья – чутье подсказывало – досталось бы только мне. Кстати говоря, профессор оказался жив, не убила его моя красавица. Это тоже радовало… Понятно, на самого яйцеголового мне было наплевать, радовало, что она тоже проявила милосердие. Пришила бы старика – совсем бы болваном себя чувствовал на ее фоне.

В общем, мурыжили меня всю ночь. И наш Прапор, и суровые контрразведчики из… да хрен их знает, откуда они. Очень их интересовала лаборатория Б-24. Завалили вопросами: в каком состоянии застал, что увидел, что услышал? Видно было – очень за украденную с компьютера инфу переживают. А у меня флешка в кармане как огнем горела. И ведь глупее ситуации не придумаешь: взять бы да хлопнуть эту флешку на стол – типа расслабьтесь и благодарите крутого пацана Петра Фролова! Но вопрос: откуда взял? Хороший вопрос. Я когда у красавицы ее отбирал, даже и не думал толком об этом. Точно знал, что скачала информацию, и надо у нее эту информацию забрать. Но как теперь преподнести нашим? Добыл в неравном бою с врагом? Бред. А вот если эту самую флешку у меня сейчас найдут – начнется совсем другая история.

От этого соображения стал я совсем грустен и остаток допроса просидел как на иголках. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и нас наконец отпустили по домам, причем Лехе Прапор пообещал большую премию, а мне – серьезный разговор без свидетелей.

Перспектива этого серьезного разговора и была тем самым фактором, который множил на ноль все настроение. Я чистил зубы и разглядывал свое отражение в зеркале над раковиной. Короткий ежик волос, невыразительные глаза с красными прожилками, прямой нос. Стандартная внешность, «славянский тип лица». На первый взгляд и сказать нельзя, что обладатель этой внешности по сути болван, а по факту преступник.

Между прочим, Липатов очень на меня похож. Нас еще в учебке считали братьями. Но Липатов сейчас в своей трехкомнатной квартире в центре Москвы лежит с молодой женой и чувствует себя прекрасно, а я в своей холостяцкой однушке за МКАД ом остервенело тру зубы щеткой и чувствую себя полным идиотом. Селяви, как говаривали в своё время французские мушкетеры.

Пока кофе вскипал, солнышко успело опуститься за горизонт, и настало то самое время суток, которое мне больше всего нравится. С момента вступления во взрослую жизнь не так часто получалось его поймать, пока не устроился в охрану Компании. Теперь же, отоспавшись после смены, я регулярно получал вечер и ночь в свое полное распоряжение.

Добавил в кофе молока, прихватил с холодильника сигареты и вышел на балкон. Отхлебнул, подождал, пока горячий аромат проберет до самого нутра, и только тогда прикурил.

Дом был крайним в квартале новостроек, выросших на месте подмосковной деревни. Сразу за домом, через дорогу, начинался небольшой перелесок, в глубине которого притаилось недобитое избяное воинство – скособоченные постройки хмуро пялились на захватчиков выцветшими пятнами окон. Мне с одиннадцатого этажа было прекрасно видно, что бревенчатые срубы попали в окружение: с той стороны оврага к ним неспешно подбираются стройные ряды кирпичных высоток.

Кафель, глубоко впитавший в себя дневную жару, приятно грел ноги, ветерок заносил в лоджию запахи свежей краски и мокрой штукатурки. В блеклом небе чертили плавные линии ласточки. Было хорошо. Несмотря на все вчерашнее – хорошо!

Вряд ли Прапор уволит с работы. Оштрафует, отпуска лишит – это он, усатый пень, может. А уволить… Не по доброте же душевной Компания платит нам такие бабки. Потому что в современном мире найти человека, ни разу не пользовавшегося нейрофоном, довольно сложно. А именно это и является первым условием для поступающего в службу охраны. Добавьте к этому довольно узкий возрастной промежуток, необходимый физический уровень… Но главное, конечно, нейрофон.

Кто сейчас не пользуется гаджетом? Нет таких. По телевизору показывали, их теперь вовсю даже в медицине внедряют. А все потому, что устройство способно напрямую вживляться в мозг и контролировать центральную нервную систему. Это поначалу было вроде развлечения: виртуальная реальность, онлайн-игры и все такое прочее. А теперь уже не до игр. Ребята-лаборанты в курилке рассказывали – скоро чипы вообще в мозг при рождении помещать будут… Интересно, конечно, насколько там все это с виртуальной реальностью реалистично: вот, к примеру, мог бы мне гаджет осязаемо смоделировать голую Монику Белуччи?

К сожалению, для меня этот вопрос навсегда останется в области теории. Потому что я физически несовместим с нейрофоном. По статистике, процент подобных мне ничтожно мал, как говорится, на уровне погрешности. По каким-то причинам нейрофон не может сконнектиться с нашими мозгами, а нет контакта, нет и работы.

Точнее, наоборот – работа как раз есть. И весьма престижная. Суткитрое, 250 тысяч в месяц и ипотека на льготных условиях. Плюс статус военнослужащего со всеми бонусами, в том числе и разрешением на ношение боевого оружия.

А все потому, что на рынке нейрофонов идет полноценная война. Компания наша впереди планеты всей – для конкурентов, особенно любимых заокеанских «партнеров», это как серпом по яйцам. Борются всеми доступными способами: от похищения технических секретов до физического уничтожения ключевых ученых.

Запрет на использование нейрофонов для бойцов был введен после того, как новосибирский филиал Компании полностью вынесла собственная служба охраны. Хакеры взломали их гаджеты, и ребята весь день воевали с вымышленными террористами, убивая вполне реальных сотрудников Центра. А когда выяснилось, что после вживления гаджет отключать от мозга носителя просто небезопасно, предпочтение стали отдавать нам, «инвалидам», органически не способным использовать нейрофон.

Нет, не выгонит Прапор! Столько средств в меня вложили: в одной учебке полгода продержали, и все эти курсы еще постоянные. Не выгонит. Формально придраться не к чему. Он же не знает, как там было на самом деле…

Я сделал последнюю затяжку и щелчком отправил сигарету вниз, хотя уже сколько раз зарекался этого не делать. Перегнулся через перила и проследил за траекторией: окурок ударился об асфальт перед подъездом и рассыпался снопом искр. Свидетелей преступления не было. Хотя нет – были: за дорогой, где к самой насыпи подступал небольшой, заросший камышом прудик, сидел одинокий рыбак и пялился точно на меня. В наступающих сумерках светлячок его поплавка горел яркой звездой. Хрен ли пялишься, за удочкой следи!

В комнате было уже совсем темно. Но я не стал включать свет – так оно лучше, спокойнее. Оделся, застелил постель, проверил телефон: было два пропущенных от Лехи Липатова. Поздно перезванивать, уже почти десять. Завтра. Кстати говоря…

Я открыл крышку ноута и снова, на свежую голову, просмотрел содержимое отобранной флешки. Нет, без толку – куча файлов с непонятным расширением. Несколько текстовых документов, но кодировка тоже какая-то своя, у меня вместо букв отобразились разнокалиберные квадратики…

В соответствии с доводами здравого смысла самое правильное – поскорее от этой флешки избавиться. Но только я задумался над наиболее удобным способом уничтожения, как что-то в мозгу щелкнуло: а почему бы, собственно, ее не продать?

И чем больше я отмахивался от этой бредовой мысли, тем менее бредовой она мне казалась. Ну а что? Если уж такую операцию из-за этого устроили, значит, файлы на флешке стоят неслабых денег. И я даже знаю пару адресов, где моим предложением точно заинтересуются. Да хотя бы в посольство зайти и сходу так…

Обкатывая варианты, пока на уровне фантазии, я подогрел оставшийся в турке кофе, налил еще одну чашку и вышел на балкон. Правильнее сказать, попытался.

Потому что в двери на фоне светлого неба увидел фигуру человека. Черный, лица не видно – маска. В руке пистолет с толстой колбаской глушителя. Сердце от неожиданности так стукнуло, что, думал, дыру в груди пробьет. Но сердце – орган нежный, а мозг, выдрессированный тренировками, сработал на автомате.

Удар по пистолету и одновременно – кофе в лицо. Кипяток. Враг заорал в голос, схватился за глаза. А я ему со всей дури в грудину ногой. Он вылетел из комнаты и, перевалившись через ограждение, сорвался вниз.

Твою мать! Я бросился на балкон, машинально отмахнувшись от альпинистского троса, и застал финальные секунды полета. Тело моего противника со всей дури шлепнулось на асфальт, слегка подскочило и замерло в позе морской звезды.

К горлу подкатил рвотный спазм. Но тут же откатился обратно. Потому что за спиной звякнуло стекло, я резко обернулся и увидел характерное круглое отверстие с расходящейся паутиной трещин. Пуля. Быстро нырнул за ограждение, но все же успел заметить, откуда стреляли: давешний рыбак, сейчас еле различимый в темноте, припав на одно колено, выцеливал меня от края дороги.

Суки! Ползком вернулся в комнату, пошарил по полу, подобрал выбитый пистолет. Ярыгин, прям как у меня. Что дальше? Пришел один, придут и другие. Сваливать надо. Но сто процентов – ждут у подъезда. Лестница. Там на каждом этаже балконы. С обратной стороны дома. Со второго этажа реально спрыгнуть. На крышу мусорного бокса. Потом через дворы к шоссе. Прежде всего уйти, а там решим.

План действий выстраивался в голове, а руки тем временем шнуровали ботинки. Кобура, пистолет, запасной магазин, кошелек, телефон, флешка… Носясь по квартире, не выпускал из виду окон. Но тут со стороны двери донесся тихий щелчок. Кто-то поворачивает замок! Да чтоб тебя! В два прыжка проскочил коридор. Вовремя. Второй поворот – но я уже успел задвинуть щеколду. Хлопок, еще один. На внутренней панели двери вспухли отливающие блестящим металлом волдыри. Тут же брызгами разлетелся глазок. А вот хрен угадали! Засадил из трофейного ствола в дырку глазка пару пуль. Пистолет бил почти бесшумно, будто тихо покашливал. С той стороны тонко вскрикнули. Вот так вам! Я бросился обратно в комнату.

Что делать? Остается балкон. Быстро высунулся. Рыбака не было. А нет, вот он! У самого подъезда, рядом с телом. Ну и дурак. Выстрел, еще один – и теперь на асфальте два тела. От двери донесся тяжкий удар, даже стекла звякнули. Соседей на этаже нет, еще не въехали. Стесняться некого. Трос! Десантер болтался на уровне глаз, запаса длины еще метров шесть. Главное – не смотреть вниз. Прыгнул на перила, уцепился за рифленую ручку спускового механизма. Прыжок в пустоту – плавно съехал на один этаж. Еще прыжок – зацепился ногой, перевалился внутрь. Лоджия заперта, но задвижка слабая, вылетела с одного удара. Квартира без отделки, голые бетонные стены. Планировка стандартная. Если замок на входной двери открывается с ключа – хреново дело. Но нет, все нормально. Повернул вертушку. Выглянул. На кафеле пола нетронутый слой пыли. У лифтов натоптано, но давно. Сверху донесся грохот, набатом прогудело железо. Кранты двери. Я вдавил кнопки вызова лифта и выскочил на лестницу.

Успел преодолеть несколько пролетов, когда сверху послышались тяжелые прыжки. Перешел на галоп, проскакивая за раз по целому маршу. Седьмой, шестой, пятый… Пробегая третий этаж, услышал, как ударила в стену дверь на первом. Поздно, придурки! Вылетел в коридор второго этажа, потом на балкон, оттуда на крышу мусорного навеса, кувырком на газон – и тут же за угол.

Коротко глянув по сторонам, перебежал пустынную дорогу и нырнул в темноту березового перелеска. Все.