Текст книги "Законник"

Глава 15

Глухо ударилась входная дверь. Дрожащей рукой Фобос опустил засов и кинулся к письменному столу, где уже были разложены бумаги, и стояла чернильница. Повинуясь некоему внутреннему импульсу, коего законник никогда не ощущал, он понял, что нужно делать.

Писать. Выплеснуть свою ярость на бумагу, чтобы та почернела и налилась кровью от злобы.

Рубашка душила Фобоса. Он пытался расстегнуть её, но пальцы не слушались. Тогда он попросту разорвал её на груди.

Тяжело дыша, законник сел в кресло, бросил «Насмешника» на стол дулом к себе и обхватил голову руками. Он завыл как раненый зверь.

Его рассудок взрывался бессчётным числом мыслей, и каждая была мрачнее и ужаснее предыдущей. Все события жизни проносились сейчас в голове Фобоса, будто через несколько минут ему было суждено умереть.

Детство в страхе.

Отрочество в унижении.

Юность в ненависти.

Зрелые годы в тревоге.

Туман прожитых лет застилал глаза законника. Лица мертвецов вновь осуждающе смотрели на Фобоса из прошлого. Будто он виноват в их смерти!

Он почувствовал, что задыхается. Чёрт возьми, это был мощный приступ. Такого ещё никогда не было. Голова раскалывалась, но боль не могла заглушить отчаянный поток мыслей Фобоса.

– Ублюдки, – зарычал Фобос, – я один чего-то стою в этом мире! Но мне не дают спокойно жить!

Он даже не понимал, что говорит. Не слышал собственного голоса. Какие-то таинственные письмена были вложены ему в голову, а он лишь зачитывал свой монолог как актёр в бирденском театре, но не мог заставить себя остановиться и критически осмыслить ситуацию.

Что-то злое и чужеродное управляло им, диктовало свою волю. Заставляло желать смерти всему белому свету.

Фобос вскочил со стула и принялся мерить комнату шагами, пытаясь хоть немного успокоиться. Но он понимал, что это бесполезно.

Чёрное, бездонное дуло «Насмешника» невольно притягивало взгляд Фобоса. Но он знал, что это бессмысленно.

Это слишком просто. В жизни не бывает простых вещей.

Он снова рухнул на стул и положил перед собой листок бумаги. Окунул перо в чернильницу и начал вымещать свои мысли на бумаге. Если бы бумага могла что-то чувствовать, она бы сошла с ума от тех мыслей, что чёрным роем вились в голове Фобоса.

Фронтмен писал о своей жизни. Когда он исписал несколько листов, ему стало стыдно осознавать, что где-то есть описание его жизни. И тогда он скомкал лист и сжёг его. Затем взял новый, и стал писать всё, что думает об этом мире.

О той несправедливости и злодеяниях, что творятся под солнцем. Он писал и писал, до тех пор, пока чернильница не опустела. Тогда он вновь окинул взглядом написанное и схватился за голову. Почерк был ужасен. Такие гениальные мысли о мироустройстве нельзя выводить при помощи таких уродливых букв. Фобос разметал всё по столу, вскочил со стула и несколько раз со всей силы ударил правой рукой по стене. Заболела.

– Ну, хоть что-то! – злорадно прохрипел он и затравленно оглянулся.

Комната давила на него и с каждой секундой становилась всё меньше. Он кинулся к окну, распахнул его, но с улицы повеяло духотой и запахом гнилого мяса. Фобос в крайнем исступлении смотрел на мир под окном, и мир был ему отвратителен. Тогда он медленно придвинулся к столу, будто находился в некоем сомнамбулическом состоянии, и так же медленно и аккуратно сел за стул.

– Едем дальше, – тихо пробормотал он.

Достал новую склянку чернил, перо, несколько листов бумаги. И вновь стал писать.

И он писал, писал неистово, рвал бумагу на клочья и бросал их в огонь. Он раздирал себе лицо до крови, чтобы почувствовать, что ещё жив и не умер, но не мог этого осознать. Бумага покрывалась корявыми и сбивчивыми мольбами о помощи, а он даже не мог выдавить из себя ни слезинки, чтобы доказать себе, что он – человек, а не бездушное животное. И тогда он брался за голову, рвал свои волосы и выл так сильно, что дрожали стекла, но даже это не могло принести успокоения в его больную, истерзанную душу.

Где-то там, за чёрным горизонтом, за кривым хребтом Бирдена люди любят друг друга, целуют своих детей и радуются жизни. А здесь, на всеми богами забытом Фронтире, сидит он, Фобос, и проклинает весь мир, каждого человека, самого себя. Почему, почему проклятые боги не дали и ему частицу гармонии? Это всё, о чём просил Фобос, в полубреду бормоча молитвы бессонными ночами, коих в последнее время было слишком много.

Этот мир не принимал законника, и законник не принимал его. Мысль об этом формировалась в его рассудке на протяжении всей искалеченной жизни Фобоса, но лишь недавно нашла выход в виде приступов необъяснимой ярости и жалости к себе. Там, за чёрным горизонтом, люди убивают друг друга. Они пытают ради удовольствия и прожигают жизнь. И всё им сходит с рук, и никто не в силах поднять меч и пронзить грудь тиранов, которые всем заправляют. И Фобос бессилен перед сложившимся порядком.

Он записывает свой горячечный бред, но слова не обратятся в стрелы, они не взлетят высоко в небо, они не заставят кричать от ужаса всех преступников, насильников и убийц. Никто и никогда не заставит их кричать. Они легко примут свою смерть и никогда не узнают, что такое справедливость. Они будут смеяться Фобосу в лицо, когда он придёт за ними. А он растеряется и не найдёт нужных слов, чтобы указать на всё то зло, что они совершили. И эта мысль ударом молота обрушилась на воспалённое сознание законника.

– Фобос Тервин, – бормотал вслух законник, – именем Мортара и законом славного города Оштерауса, что стоит на вольных землях Фронтира, ты обвиняешься в самоубийстве и богохульстве. Наказанием. Явится. Вечное. Мучение. Длань Мортара да принесёт справедливость.

Взгляд Фобоса вновь и вновь задерживался на «Насмешнике», но взять оружие в руки и убить себя ему казалось абсолютно бесполезным делом, в котором он не мог усмотреть никакого смысла.

Смысла нет ни в едином действии. Хорнет был прав. Богам всё равно, как сильно он страдает, как сильно страдает любое их творение. Они и создали людей для того, чтобы одни заставляли других страдать. Это доставляло богам садистское удовольствие.

И Фобос вновь возненавидел богов и закричал, но боги ответили ему презрительным молчанием. Воспарив мыслями к вероломным и алчным существам, законник не увидел справедливости. И тогда он спустился с небес на землю, но мысль о том, что творится здесь, на этой грешной тверди, совсем потрясла его и заставила вновь отложить перо и прочитать написанное. Он писал о людях, точнее, о том, что от них осталось. О крысах и свиньях в человеческом обличье, которые пируют на костях.

И не в каких-то отдаленных провинциях, а здесь, под боком, тысячи бедняков мрут от голода, дети работают на рудниках, чтобы заработать на корку хлеба, а хафенбаумские дворяне за один вечер проигрывают в карты столько, сколько всем крестьянам не заработать и за тысячу лет.

И это не какой-то другой мир, это тот же самый мир, в котором живет Фобос и миллионы других людей; в котором он каждодневно задыхается от несправедливости, в котором гниль и разложение уже достигли своего апогея.

«Однажды», – вывел Фобос своим пером, – «страшная чёрная буря опустится на мир, и принесёт с собой вечную муку для тех, кто всю жизнь мучил других, и тихий покой и счастье для тех, кто страдал».

И он радостно поприветствует эту бурю и впустит её в свою измождённую душу. Правая рука его будет нести справедливый суд и разить врагов без разбора.

– Великое Ничто, надели меня властью! – бормотал Фобос, покрывая бумагу витиеватыми буквами.

Там, за чёрным горизонтом, разольется алая заря новой жизни, и новый день согреет своим ласковым теплом тех, кто влачил жалкое бремя своего существования и страдал.

Вот только Фобоса уже не будет с ними. И никто не заметит отсутствия того, кто пострадал сильнее всех, кто отдал душу свою за справедливость.

Вновь и вновь законник обращался к событиям прошлого и вспоминал всю свою жизнь. Он не всегда был таким чёрствым. Он не всегда был животным. Когда-то он был человеком. Когда-то он тоже любил и радовался, верил в богов и в давно забытые слова о дружбе, чести и верности.

И он начинал свое путешествие в мир с того, что искренне хотел принести в него любовь и сострадание, потому что этого он был лишён в детстве, потому что этого он не видел в людях вокруг себя и в своих родителях.

Но Фобос нёс лишь смерть и мучения. Так было всегда, так будет всегда, потому что жизнь циклична, потому что все поступки складываются из одних и тех же действий, и если под этими нечестивыми небесами тысячи лет не было мессии, то откуда ему было взяться теперь?

В голове законника что-то щёлкнуло. Рука зависла над листом бумаги, но Фобос не смог заставить себя закончить написанное.

Чёрная буря миновала. Он вновь был спокоен. С разинутым ртом он оглядел учинённый им погром. Затем невозмутимо сложил последний лист и сжёг его. Всё закончилось. Его душа снова была пуста.

Он чувствовал себя словно выжатый лимон. Сил не было. Голова раскалывалась, руки не слушались. Он больше не мог ни о чём думать. Он вылил все свои потаённые мысли на бумагу и сжёг их, отрезав им путь назад. Теперь ему не о чем думать, не о чем тревожиться. Теперь всё снова будет по-прежнему, так, как было всегда между этими мрачными приступами. Он почувствовал себя опустошённым. Попытался заставить себя хоть что-то ощутить – не вышло. Фобос не мог осознать, что он является собой.

И тогда, ощутив наваливающуюся усталость, он молча взял «Насмешника», лёг на топчан и положил пистоль себе на грудь, собираясь заснуть глубочайшим сном.

Сон не принесёт ему отдыха, как всегда. Он вновь проснётся разбитым, уставшим и озлобленным – на мир, на богов, но в первую очередь, на самого себя и на свою судьбу, вынудившую его влачить существование в этом поганом мире.

Он думал об этом, засыпая, но эти мысли не были способны затронуть ничего в его отравленной душе. И он заснул, вновь и вновь прокручивая в голове события последнего дня и сегодняшнюю вспышку меланхолии, пытаясь докопаться хоть до чего-то.

Когда всё это началось? Фобос не мог отделить одно событие, способное повлиять на его рассудок, от другого. Поговаривают, в Хафольде есть лекарь, лечащий душевные болезни… Врут? Наверное. Все врут. Такова природа людей.

Но… Что-то ведь произошло в жизни Фобоса, что подтолкнуло его рассудок к этим приступам. Что-то в далёком прошлом или совсем недавно?

Времени было достаточно. Прикрыв глаза, Фобос устремился в далёкое прошлое, вспоминая детство.

◆ ◆ ◆

Оно проходило в необычайно бедной семье в деревушке Хорхед, что на западе Хафенбаума. Хорхедские крестьяне платили подать наместнику из Лютевиха.

Ещё тогда юный Фобос Тервин часто задумывался о несправедливости, недоумевая, почему боги заставляют одних людей днём и ночью работать до изнеможения, в то время как другие могут развлекаться и жить в своё удовольствие.

Но он прилежно посещал церковь и держал своё мнение при себе, жадно внимая речам сгорбленного священника о том, что власть одних была дарована Орделием, а рабское положение других вызвано грехами в прошлой жизни.

Все грешны – так поучал священник, потрясая иссохшей рукой над перекошенной кафедрой.

И Фобос верил в это. Он силился вспомнить свою прошлую жизнь, в которой, вероятно, согрешил. Но не мог. И когда он, искренне желая узнать правду, спрашивал об этом у священника, тот бил его клюкой по спине. Вспомнив об этом, Фобос почувствовал прилив ярости. Но когда тот прошёл, законник, сам того не замечая, заснул.

Фобосу снилась вся его жизнь. Вот ему опять двенадцать лет, и он играет в лесу с сыном местного вельможи – болезненным и крайне добрым мальчиком.

– А что ты будешь делать, когда станешь взрослым? – спрашивал тот Фобоса тихим голосом.

– Взрослым? – удивлялся юный Тервин, – но отец говорит, что я уже взрослый, потому и работать могу как взрослый!

И единственный путь для Фобоса лежал в армию Хафенбаума.

Следующий сон – и он уже рекрут в батальоне пехотинцев, несущий службу в Ульверде, недалеко от столицы государства.

Но сон превращается в кошмар, когда перед Фобосом появляются искажённые от злобы лица сержантов – таких же, как и он, выходцев из нищих крестьянских семей, в которых родители работали всю жизнь ради того, чтобы купить сыну пробитый пулями металлический нагрудник да ржавый меч.

– Ты дерьмо жрать будешь, хорхедский ублюдок! – захлёбываясь орёт на Фобоса взводный за то, что молодой пехотинец уснул на посту.

Ещё бы, ведь другой сержант под угрозой смерти несколько ночей подряд заставлял Фобоса стоять начеку, пока обчищал полковую казну.

Наивный Тервин рассказал про это. И во всём обвинили его, отправив родителям бумагу с требованием заложить ферму. А затем его избивали по очереди – сначала сослуживцы за то, что лишись увольнительного, затем взводные – просто потому, что это доставляло им удовольствие, а после этого – капитан-дворянин, только вернувшийся из дальней поездки.

– Нищее отродье! – хохотал лоснящийся жирный офицер, не снимая перчаток наносивший удары наотмашь по лицу Фобоса. Его держали двое солдат, – ты никто, твои родители никто, ты ходячая гниль и умрёшь гнилью! Таким не место в славной хафенбаумской армии!

И Фобосу снится, как он обретает неистовую силу, вырывается из захвата, набрасывается на капитана и ломает тому шею. Затем хватает его саблю и рубит на куски двоих перепуганных солдат. Было ли это в действительности? Сейчас Фобос уже и не помнит.

Руки не помнят прикосновения к жирной шее. Но перекошенное лицо ублюдка, пускающего слюни, почему-то хорошо отложилось в памяти Фобоса. Неспроста в момент лихорадки в лечебнице Фобос видел его в толпе знакомых лиц.

А ведь Фобос слушал всё, что ему говорят. И у него был шанс выбраться из этой помойки и вступить в батальон искателей смерти – элитную конную гвардию Хафенбаума. Что же пошло не так? Даже во сне Фобос, оставаясь сторонним наблюдателем собственной жизни, пытался анализировать, но всё равно не мог докопаться до истины.

После этого – долгий путь на запад.

В Рикдете, откуда до его родной деревни остаются сутки пути, он решает повернуть на север и заглянуть в Дундалиг – «город шлюх», как его часто называли. Но увидев нищих, измождённых проституток, он чувствует к ним такое презрение и жалость, что в тот же день покидает город, не оставив там ни единого серебряного цальтера.

Следующее видение – перекрёсток, ведущий в Хорхед. Но Фобос так и не находит в себе сил вернуться домой. Что он скажет родителям?

Он ни в чём не виноват, но он не был достаточно силён.

Перебитыми руками он расстёгивает помятый нагрудник, бросает шлем и оставляет там меч.

Ноги несут законника в Зельд, где он коротает дни и спускает последние деньги в таверне, подбрасывая монетку и решая, куда ему податься. И встреча с Хорнетом и Драйтером круто разворачивает судьбу Фобоса в ином направлении.

Он отправляется на запад, туда, где прежде никогда не был. В место, о котором так много слышал и которого боялся – на Фронтир Этельвельда.

В место, где нет ни бедных, ни богатых, где закон справедливости шествует под руку с законом ружья. Горы здесь упираются в самое небо, а воздух настолько чист и свободен, что одним его глотком можно надышаться за все несчастные годы…

Теперь он не «нищий ублюдок» и не шваль, которую может пинать любой властью наделённый. Теперь он – законник.

Фобос резко проснулся. Голова шла кругом. За окном стояла глубокая ночь. Фронтмен, кряхтя, поднялся с постели и открыл окно, впуская свежий ночной воздух. Он глубоко вдохнул, пытаясь унять головокружение и боль внутри головы, а затем поморщился.

За долгие годы жизни на Фронтире он впервые обнаружил, что воздух здесь пахнет так же, как и в Хорхеде. Что это тот же воздух, который он жадно и исступлённо втягивал сквозь зубы в Ульверде, пока его избивал взводный. Что это тот же воздух, каким дышат и крестьянин, умирающий в поле от изнеможения, и преступник, прячущийся от закона в лесу, и знатный вельможа, насмерть избивающий своего слугу за то, что тот принёс недостаточно горячий чай.

Фобос закрыл окно, чувствуя, как его затошнило, и без сил рухнул на кровать.

Глава 16

Утро не принесло отдохновения.

Фобос поднялся с кровати точно так же, как делал это на протяжении каждого дня в своей жизни. В былые дни готовность исполнять долг размывала восприятие Фобоса, а потому он не ощущал усталость так сильно. Но теперь Фобос был выпотрошен и опустошён. Однако долг от этого никуда не денется.

Солнце стояло высоко над Оштераусом. Голова Фобоса была совершенно пуста, а посему он решил вернуться на службу, зная, что фронтменам Драйтера не справиться без его меткого глаза и твёрдой руки. Осознание того, что Фронтир нуждается в каждом штыке, подгоняло Фобоса, и хотя он по-прежнему находился в смятении и глухой тоске, в его разум вкралось некое умиротворение.

Чувствовал законник себя вполне нормально, если не обращать внимания на чугунную голову и налитые свинцом конечности. Всё в порядке, это пройдёт через несколько часов. Фобос принялся одеваться и мысленно похвалил себя за то, что в приступе меланхолии даже и не вспомнил о разбойнике-колдуне, так что теперь события того дня превратились в невнятную мешанину. Он часто так делал, не давая тёмным и пугающим мыслям проникнуть в подкорку – и без этого их было достаточно.

Одевшись, Фобос снял засов и вышел на улицу. Пахло утром, специями и жареной яичницей, так что законник, обратив внимание на урчащий от голода желудок, решил заглянуть в ближайший трактир и перекусить там. Если, конечно, найдётся еда.

В трактире не было никого, кроме хозяина заведения, добродушного сухого мужчины лет сорока с лишним, совершенно лысого и наряженного в нелепый сюртук, имени которого Фобос так и не запомнил, хотя посещал это место довольно часто. Впервые за долгое место внутри было чисто.

– Доброе утро, – буркнул Фобос, искоса глядя на трактирщика, – я бы поел.

– Добро пожаловать, солдат, – металлическим голосом проскрежетал трактирщик. Нет, он не испытывал презрения к Фобосу, просто такова была его манера речи, за что, к слову, он довольно часто получал по лицу от пьяных фронтменов.

Фобос уселся за стол. Хозяин скрылся за дверью, ведущую в кухню, и через несколько минут вынес кривую чугунную сковороду, на которой возлежала аппетитная, зажаренная в огромном количестве масла яичница, несколько кусков подпечённого хлеба и ломоть мяса в специях.

Он поставил завтрак перед Фобосом, затем налил ему холодного слабоалкогольного пива – единственного напитка, который фронтмены признавали и пили вместо воды. Законник поблагодарил трактирщика и с жадностью накинулся на еду.

Когда с завтраком было покончено, Фобос достал из плаща кисет и скрутил себе папиросу. Попросил огня у трактирщика. Сладко затянулся, посидел несколько минут, после чего спросил, сколько он должен.

– Двадцать медных цольдов, – невозмутимо ответил трактирщик.

У Фобоса папироса выпала изо рта от изумления.

– Сколько-сколько? – тихо спросил он.

– Двадцать медяков. Ты что, оглох, солдат?

Фобос спросил, какого чёрта цены взлетели более чем в четыре раза. Трактирщик пожал плечами и поведал, что еды в городе осталось мало, караван так и не прибыл, а поэтому приходится как-то выкручиваться.

– Но ты же остался доволен завтраком? – усмехнулся хозяин заведения.

Фобос в некоем ступоре отсыпал горсть монет из кошеля и пошёл к Драйтеру, чтобы обсудить последние новости и взять новый контракт на убийство какого-нибудь преступника. В таких обстоятельствах он будет отчаянно нуждаться в деньгах.

Солнце светило прямо в глаза, так что Фобос невольно зажмурился и слегка улыбнулся.

Хороший завтрак, прекрасное утро, папироса в зубах – что может быть лучше? Какие ещё радости ему нужны? Может быть, не всё так плохо? Может быть, всё-таки, он не настолько пропащий, как сам привык думать?

Но в ту же секунду он опомнился, поняв, что совсем скоро вновь сядет в седло Бонки и поскачет далеко на запад, чтобы вновь столкнуться с грехопадением и людской мерзостью.

Он снова будет стоять между ублюдками рода человеческого, которые, посмеиваясь, насилуют невинных детей и убивают обычных людей, если те косо на них посмотрят. На душе на мгновение сделалось противно, но потом всё вновь вернулось на круги своя, и Фобос снова стал безразличен к окружающему миру.

В казармах было многолюдно. Командиры и их ближайшие заместители столпились вкруг возле стола, за которым сидел Драйтер. Они что-то громко обсуждали и о чём-то ожесточённо спорили. Фобос пока не знал, о чём именно. Он встал чуть в стороне, так что его заметили не сразу.

– Господа, отложим это обсуждение, – вдруг сказал Лейхель, вставая из-за стола. Он глядел на Фобоса, – вот и наш герой решил нас навестить.

Все тут же обернулись в сторону законника. Их лица осветила улыбка, они всей гурьбой кинулись к Фобосу, пожимая ему руку, хлопая по плечу и осведомляясь о здоровье. Такое внимание льстило, но законник на все вопросы отвечал односложно. Ни к чему им лезть в его личные дела.

– Всё в порядке, я отлично себя чувствую, – наконец, произнёс Фобос, когда воцарилась тишина, и все уставились на него, ожидая каких-то слов, – рука ещё побаливает, но я готов вернуться в строй.

– Ты бы лучше рассказал, как в одиночку перебил всех щенков Ульберта, – отмахиваясь, пробасил Хорнет.

– Это можно, – улыбнувшись, кивнул Фобос, – но потом. За пивом.

Фронтмены радостно загудели, так что Драйтеру пришлось напустить на себя строгости и угомонить их.

– Чёрт побери, парни, вы же не отребье из окрестных лесов! Успокойтесь, мать вашу, – рыкнул он. Сразу же стало тихо.

Одноногий дёрнул Фобоса за рукав и приподнялся со стула, предлагая тому сесть. Фобос посмотрел на фронтмена-калеку как на идиота. Тот обиженно скрестил руки на груди и отвернулся.

– Вернёмся к тому, на чём остановились. Фобос, послушай и ты, – сказал Драйтер, усаживаясь за свой стол, – мы всё утро обсуждаем это, но не можем прийти к единому решению.

– Быть может, кто-то введёт меня в курс дела? – осведомился Фобос.

И Драйтер, вздохнув, принялся пересказывать то, что произошло.

◆ ◆ ◆

Фронтир являлся цепью укреплений, расположенных на протяжении всего хребта Бирдена, отделявшего полуостров Этельвельд от всего остального Мергереаота, то есть, Срединных земель, а именно нескольких наиболее крупных и сильных государств.

Городов на Фронтире было не очень много, да и сам Фронтир никем не считался полноценным государством, так как у него не было единого правителя или органа правления, однако, в каждом городе имелось несколько ветвей власти, которая решала строго отведённые ей вопросы. Но чаще всё сводилось к тому, что такие люди как Драйтер, командиры местных отрядов фронтменов, брали всё в свои руки, отвечая и за безопасность, и за торговлю, и даже за дипломатические связи.

Никто не знал, что находилось дальше, на северо-западе, в бескрайних степях Этельвельда. Фронтиром оканчивались все цивилизованные земли.

Когда-то всё это принадлежало мощнейшей империи Этельвельд. Когда она рухнула под собственным весом, начался такой разброд, что досталось и соседним государствам – Хафенбауму и Лигии, так что они срочно принялись за строительство фортов по всему хребту Бирдена и закладке новых городов. Поселенцам они обещали вольницу и всяческую поддержку, поэтому нищие крестьяне, дезертиры, мелкие преступники и авантюристы стаями слетались сюда в поисках лучшей жизни.

Вскоре выяснилось, что северо-западные земли вовсе не пустынны, а цивилизация заканчивается не Фронтиром.

Во-первых, от моря до моря на узком, но длинном клочке земли раскинулись Дикие земли, населённые необычайно суровыми людьми, ежедневно ведущими борьбу не на жизнь, а на смерть. Самый крупный город Диких Земель неспроста назывался Рубеж – дальше творилось форменное безобразие.

Остатки земель Этельвельда оккупировали дикие и кровожадные племена аборигенов, жившие на руинах империи. Они промышляли каннибализмом, налётами на деревни, работорговлей и кровавыми ритуалами. С ними боролись и жители Диких земель, и Фронтира, так что между двумя этими квазигосударствами существовал негласный союз.

Рубеж сдерживал любое вторжение аборигенов при поддержке фронтменов, а те, в свою очередь, рыскали по Диким землям и карали преступников, коих здесь было как червей в разложившемся трупе.

Бандитов в последнее время было слишком много даже с условием того, что они стекались сюда со всех окрестностей мира. Им жилось вполне вольготно, и никто ничего не мог противопоставить их каждодневному террору. И тогда стали ходить слухи, что и земли аборигенов вовсе не являются краем мира!

Это было мало похоже на правду, а больше напоминало старую легенду, передаваемую из уст в уста. Но многие, если не все, верили, что на самой дальней северо-западной оконечности Этельвельдского полуострова существует целая страна разбойников. Никто не видел её в глаза, а те, кто хотел отправиться туда и посмотреть, существует ли она на самом деле, никогда не возвращались – слишком уж опасным был путь через дикую степь, по которой рыскали волки-трупоеды, сбежавшие убийцы и отряды аборигенов. Слухи гласили, что там, далеко на западе, расположен древний Бетвуд. Но не его остывшие руины привлекают разбойников всех мастей, а новое, почти напоминающее государство, образование, воздвигнутое на обломках Этельвельда.

И от всех этих напастей, грозившихся вырваться как джин из бутылки, Мергереаот был надёжно защищён благодаря Фронтиру.

Вначале, несколько десятков лет назад, сразу несколько государств подписали договор об оказании помощи Фронтиру. На скалистых утёсах Бирдена было практически невозможно что-либо выращивать, а земли, пригодной для строительства, тут было настолько мало, что никто и не пытался поднять вопрос о производстве каких-либо материальных благ, поэтому жители Фронтира жили тем, что им присылал караванами Хафенбаум – соседнее государство. Это длилось уже очень давно, и все были довольны. Фронтменам было что есть, чем лечиться и чем стрелять, а хафенбаумцы, не желавшие видеть на своих землях орды преступников, были надёжно защищены от этой напасти. Так длилось до поры до времени.

◆ ◆ ◆

– Из дворца Умгауза, что в Хафольде, пришла депеша, – сказал Лейхель, вновь демонстрируя всем листок дорогой и изысканной бумаги, – хафенбаумцы больше ничего нам не пришлют. Такие же депеши были направлены во все города Фронтира. И мы решаем, как не умереть с голоду.

Слова о том, что хафенбаумцы отказываются содержать Фронтир означали крушение и гибель всего сущего.

Куда девать несколько батальонов фронтменов, обученных езде на лошади и меткой стрельбе? Вливать их в закостеневшую и небоеспособную армию Хафенбаума, до сих пор опиравшуюся на пехоту с длинными пиками? Все понимали, чем это закончится – фронтмены слишком свободолюбивы, чтобы загнать их под ярмо сумасшедших взводных сержантов. А свои батальоны им никто не даст – это ненадёжно. И что произойдёт с их жёнами, детьми, родителями? Согласится ли Хафенбаум выделить им жильё, работу, наделы земли? Или он обрекает всё население Фронтира двинуться на северо-запад и положить голову на ритуальный алтарь аборигенов?

– Почему? – спросил невозмутимый Фобос.

При мыслях о том, что целое государство скоро перестанет существовать и тем самым откроет путь к страшным и зловещим событиям будущего, он не почувствовал абсолютно ничего.

Ему было всё равно, умрёт ли он с голоду, вновь попадёт в ненавистную хафенбаумскую армию, или поскачет на Бонки далеко-далеко на восток, спасаясь от призраков прошлого. Разницы не было.

– Потому что они не считают целесообразным тратить такие суммы на защиту своих земель от «кучки оборванцев», – зачитал вслух отрывок из письма Драйтер.

– И как они собираются справиться с этими оборванцами? – усмехнулся Фобос.

– Они уповают на свою армию, – пожал плечами командир.

Фобос вспомнил жирного капитана, которому сломал шею и засмеялся вслух. Фронтмены посмотрели на него с опаской.

– Всё нормально, парни, – отмахнулся от них законник, слегка посмеиваясь, – я лишь вспомнил, что именно представляет собой их армия. Кучка запуганных рекрутов, пьяниц и воров.

– Всё так, – подал голос Хорнет, – а потому я и предлагаю ехать в Хафольд, чтобы показать этому дерьмоеду-протектору нашу силу.

– А что другие города? – спросил Фобос, – есть какие-либо вести из Бирдена или Хангота?

– Мы теперь сами п-по себе, – раздался звонкий голос Одноногого, – мы посылали ребят и в Б-бирден, и в Хангот, и на север, в Ра-ра-раксвальд – они вернулись ни с чем. Фронтир разваливается по швам, б-больше нет никаких договорённостей.

– Видит Мортар, скоро мы начнём стрелять друг в друга из-за еды, – мрачно подвёл итог Хорнет.

– Обеспечьте порядок, солдаты, и заткнитесь уже, наконец, – устало прохрипел Драйтер, – мы так и не пришли к единому мнению. Нужно выслушать, что думает по этому поводу Фобос.

– Пока ничего, – сказал законник.

– У нас есть несколько идей, как не дать нашим людям умереть с голоду.

– Я готов принять участие в их обсуждении, – улыбнувшись, ответил Драйтеру Фобос.

Но вариантов было немного, и, более того, они представляли собой лишь полумеры. Драйтер предлагал отправиться с письмом к царю Лигии, чтобы попросить его взять Фронтир под свою опеку, как было давным-давно.

Лигийцы вместе с Хафенбаумом и другими государствами отправляли припасы на Фронтир, но затем на престол взошёл Иреган Безумный, который напрочь рассорился с хафенбаумским гранд-протектором и приказал больше не поставлять ни крошки хлеба на хребет Бирдена.

Много воды утекло с тех лет, и Драйтер призывал всех попробовать именно этот вариант – старик надеялся, что лигийцы более благоразумны, нежели новый гранд-протектор, а потому не оставят соседей в беде.

– Я родился в Истоке, – поддержал Драйтера Корво Тредиц, – у лигийского царя столько золота, что Фронтир можно будет снести и отстроить заново не один десяток раз.

В основном, все фронтмены склонялись именно к этой точке зрения.

Но кто-то примкнул к хмурому Хорнету, призывавшему собрать всё воинство в один батальон и отправиться прямиком в дворец протектора в Хафольде, столице Хафенбаума.

– Он в штаны наделает, если увидит, что наши намерения серьёзны, – пробурчал Хорнет.

И за самой непопулярной точкой зрения стоял рыжеволосый Бенджи Гарднер, командир малочисленной роты фронтментов. Фобос попросил его высказать, что тот думает обо всём этом. Бенджи картинно опёрся за стол и начал говорить, на редкость для него складно:

– Что мы знаем о землях на северо-западе?

– Вот только не заводи опять эту шарманку, – закатил глаза Хорнет.