Текст книги "Полководцы Украины: сражения и судьбы"

Мнение некоторых было штурмовать городок; в доказательство представляли, что неприятель, приведенный в смятение, не выдержит нападения; но гетман, видя, что дело опасно и сопряжено с большими трудностями (ибо неприятель хорошо укрепился, а Московский народ весьма упорно защищается), и зная от пленных, что войска имеют весьма большой недостаток в съестных припасах, ибо они тем только и питались, что каждый из них принес с собою в сумах или мешках, гетман хотел обложением принудить их к сдаче. Чтобы воспрепятствовать привозу съестных припасов как для них, так и для лошадей приказал строить небольшие городки [укрепления] в местах удобных и окопать их рвом; эти укрепления, окруженные рвами, могли вмещать до ста человек, особенно против того места, откуда брали воду. В этих укреплениях поместил частью пехоту, частью казаков, а по недостатку пехоты конница, видя необходимость, пахоликами (оруженосцы у шляхты. – Авт.) своими. У королей были также пахолики, звание соответственное пажам. Марина, во время пребывания ее в Москве, имела также своих пахоликов препятствовала выходит неприятелю. Ибо они покушались каждый день, делая по несколько раз вылазки, но весьма неудачно, ибо наши из оных городков отстреливались от них, в особенности у речки. Как после рассказывал сам Волуев, у них было убито до пяти сот человек; и у нас, особенно в пехоте, при частых стычках, не обошлось без урона.

Волуев, будучи стеснен таким образом, посылал и посылал гонцов, которые ночью прокрадывались лесами к князю Димитрию Шуйскому, находившемуся под Можайском, на расстоянии двенадцати миль оттуда, давая знать о своей опасности и уведомляя, что ежели вскоре его не выручат, то по недостатку съестных припасов он не будет в состоянии удержать войска, ибо и теперь уже некоторые начали совещаться с Москвитянами, находящимися при гетмане.

После чего князь Димитрий Шуйский, собравшись как со своим, так и с иноземным войском, ибо Понтус из Москвы уже пришел вслед за ними, двинулся к Цареву-Займищу, полный доброй надежды, что многочисленности и силе его рати, на которую он весьма полагался, не будет в состоянии противостоять наша, коей незначительное число ему было известно. Он пошел не по большому тракту, но сделав небольшой крюк к Клушину; ибо с той стороны ему было удобнее иметь сношения с Волуевым; по той же причине избрал сию дорогу и Эдуард Горностаин, с иностранным войском, с которым он недавно пришел из Ржева к Погорелой.

Распространилась молва в нашем войске об огромности и силе неприятельского войска, и некоторые боялись, чтобы оно не подавило нас своею громадою. В войске также происходили неблагоприятные толки о гетмане, что ему постыла жизнь, и что он вместе с собою хочет погубить и свое войско. Гетман же, зная, что в трудных обстоятельствах, как для е. в. короля, так и для Речи Посполитой, все зависело от успеха, с коим Бог сподобит окончить дело с Дмитрием Шуйским, решился испытать с ним счастья; ибо отступление не только было бы постыдно, но и опасно. Через посланных гетман разведывал беспрестанно о движении князя Шуйского от Можайска. Ротмистр Неведоровский, отправленный для получения известий о неприятеле, захватив несколько боярских детей, посланных в сторону за съестными припасами, возвратился утром 3-го июля с сими пленными, от которых достаточно узнали, что в следующую ночь князь Димитрий будет ночевать под Клушиным.

В это время пристали к нам пять Французов и Шотландцев; они принадлежали к тому войску, над которым начальствовал Эдуард Горн, и также известили нас, что войска уже собрались.

Еще перед этим в Белой, как выше было упомянуто, несколько человек, а потом и несколько десятков этих иноземных воинов передались к нам и обнадеживали, что еще большее число их сотоварищей последовали бы за ними, если бы только гетман написал к ним. Гетман, желая воспользоваться случаем, чтобы привести их в замешательство или поссорить, наградив одного Француза, который взялся за это дело, написал к ним письмо на Латинском языке, которое по краткости его я передаю здесь слово в слово: «Между нашими народами никогда никакой не происходило вражды. Короли наши всегда были и теперь остаются во взаимной дружбе. Когда вы не оскорблены со стороны нашей никакой обидой, то несправедливо, чтобы вы действовали против нас, подавали помощь Москвитянам, природным врагам нашим. Что касается до нас, то мы всегда готовы на то и на другое; вы же сами рассудите, желаете ли лучше быть нашими врагами или друзьями. Прощайте».

Этот Француз был отведен к войску Горна еще перед соединением сего последнего с князем Димитрием, но бедняку не посчастливилось, ибо Горн, узнав о нем, приказал его повесить. Следствием сего было, однако ж, то, что возникли семена раздора между солдатами и вождем их.

Когда таким образом, как выше было упомянуто, и от Французов и от захваченных языков были собраны сведения о приближении неприятельского войска, гетман созвал все рыцарство на совет, на коем, представивши полученные уже известия, что часть неприятельского войска находится при Клушине, отстоявшем на четыре мили, предлагал вопрос: выгоднее ли выступить, оставив для осады городка часть войска, и встретить неприятеля на дороге или дожидаться его на месте.

Мнения были различны, как это обыкновенно бывает, ибо одни, по малочисленности нашего войска, утверждали, что его раздроблять невозможно, потому что когда мы разделением ослабим наши силы, неприятель может нас истребить, и к тому же по выступлении нашего отряда Москвитяне, находившиеся в городке, узнав о том и полагая, что в лагере нашем слабая защита, могли бы напасть на оный. Однако ж немало было таких, которые предлагали, оставив, по возможности, отряд в лагере, встретить неприятеля на марше, ибо ежели позволить ему приблизиться, то он, может быть, не вступая в сражение, стал бы теснить нас городками, и отнял бы возможность получать съестные припасы, как это случилось под Александровской слободою, под Троицей и под Дмитровым, и таким образом, не принимаясь за оружие, мог бы легко нас победить.

Гетман, не преклоняясь окончательно ни на ту ни на другую сторону, предоставил это себе на дальнейшее размышление, однако приказал, чтобы были готовы к походу, ежели он будет объявлен. Хотя собственно в уме своем решил он встретить неприятеля на марше, однако же медлил, сколько возможно, открыться в этом, опасаясь чтобы какой-нибудь изменник (он более всего остерегался Москвитян, которых в лагере было немало) не предостерег и не дал знать войску князя Шуйского и Волуева. За час только пред выступлением он разослал приказы войску двинуться без труб и барабанного боя в таком порядке, какой был назначен в письменных повелениях, данных полковникам; ибо Волуев, услышав барабанный бой, легко мог бы догадаться, что наши тронулись с места.

Из тех, кои были в виду городка, никто не двинулся, чтобы не подать неприятелю ни малейшего подозрения. Гетман поручил лагерь и осаду городка ротмистру, Якову Бобовскому, оставив при нем семе сот человек конницы, всю пехоту е. в. короля и два полка казаков; сам же он за два часа до захождения солнца, соблюдая тишину, двинулся с войском, приготовленным к бою. В это время ночи бывают коротки; всю ночь мы шли лесом эти четыре мили; дорога была дурная; мы, однако, подошли к неприятелю, когда еще не начало рассветать. Неприятель пренебрегал нами по причине малочисленности нашего войска и никак не ожидал, чтобы у нас достало смелости отважиться против столь великой силы; напротив того, он полагал, что мы намеревались бежать, не дожидаясь их под Царевым-Займищем. С вечера Понтус был у князя Шуйского на пиру и при получении денег, ибо в этот день дано было иноземцам триста тысяч с половиною злотых, говорил с хвастовством: «когда я был взят в плен с воинами Карла в Вольмаре в 1601, гетман подарил мне рысью шубу; а у меня теперь есть для него соболья, которой я его отдарю». Он надеялся захватить в плен гетмана.

Так как неприятели пренебрегали нами, то и не приняли против нас ни каких предосторожностей; мы застали их спящих, и если бы все войско наше подоспело, то мы бы разбудили их еще не одетых; но наше войско не могло выбраться из леса; два фальконета, взятые гетманом с собою, загородили дорогу так, что войско не могло пробраться. Было и другое препятствие, помешавшее нам немедленно ударить на них, именно: все поле, через которое нужно было проходить к неприятельскому лагерю, было перегорожено плетнями, между которыми находились две деревни. Поэтому пришлось нам дожидаться, пока не подоспело все войско и пока не изломали этих плетней. Гетман приказал зажечь эти две деревни, обращенные к полю, опасаясь, чтобы неприятель не занял их застрельщиками, которых у него было много, и чтобы не вредил нас из-за тынов. Только тогда пробудился неприятель; но как Москвитяне и иноземцы не знали причины, по которой нападение наше было так замедлено, то и приписывали это великодушию гетмана, который, имея возможность, не хотел напасть на спящих, но подал им знак и дал время приготовиться; но если бы не вышеупомянутые причины, то кажется, не случилось бы это замедление.

Между тем прежде, нежели подоспело остальное наше войско, полк Зборовского, шедший впереди, выстроился в боевой порядок на правом крыле; подошел потом полк Струся, старосты Хмельницкого, который стал на левом крыле, полки Казановского и Людовика Вайгера, над коими начальствовал Самуил Дуниковский, расположились в боковых и запасных колоннах правого крыла, гетманский полк, состоявший под начальством князя Януша Порыцкого, занял позицию на левой стороне, также в боковых колоннах; в густых колоннах, на всякий случай, стояли некоторые роты, как бы в строю, гетман наблюдал повсюду Были также легко вооруженные казаки, человек до четырех сот: они назывались Погребищанами, потому что в этом отряде наиболее было людей из Погребищ, имения князей Збаражских, над коими начальствовал Пясковский. Гетман приказал казакам стоять при кустарнике, как бы возле левого крыла; пехотная гетманская хоругвь с двумя фальконетами еще не прибыла.

Когда войско таким образом уже было устроено к бою, гетман объезжал все отряды, одушевлял их, представляя, сколе затруднительно их положение и что вся надежда в мужестве, а спасение в побеге; после чего приказал барабанным боем и трубами подать знак к бою.

Неприятель уже приготовился к битве; иноземное Шведское войско, вероятно, состоявшее не более как из восьми тысяч (хотя считалось и получало деньги на 10 000 конных и пеших), расположилось по правую руку, а Московское по левую, которого, по словам самого князя Димитрия Шуйского, было более 40 000 конницы и пехоты.

Между нами, как было выше упомянуто, находился длинный плетень с небольшими промежутками, и нам, когда мы повели атаку, пришлось проходить сквозь сии промежутки. Сей плетень был для нас большим препятствием: ибо и Понтус поставил при нем же свою пехоту, которая весьма вредила нашим, как наступавшим чрез сии промежутки, так и возвращавшимся через оные назад. Битва продолжалась долго; как наши, так и неприятель, особенно же иноземцы, несколько раз возобновляли бой. Тем из наших, которые сразились с Московскими полками, было гораздо легче; ибо Москвитяне, не выдержав нападения, обратились в бегство, наши же преследовали их. В это время подоспели к нам фальконеты с небольшим числом пехоты и принесли большую пользу. Ибо пушкари выстрелили из малых пушек в Немецкую пехоту, стоявшую подле плетня, а подоспевшая наша пехота, хотя не многочисленная, но опытная и бывшая во многих сражениях, бросилась на них, и тотчас между Немцами пало несколько человек, убитых выстрелами наших малых пушек и из ружей; Немцы также выстрелили в оную пехоту и убили двоих или троих из гетманова полка, но, увидев, что наши смело к ним подступают, бросились бежать от плетня к лесу, который был неподалеку. Конница Французская и Английская, подкрепляя друг друга, сражалась с нашими ротами; но когда удалилась Немецкая пехота, которая, стоя подле плетня, была для нас большим препятствием, на эту иноземную конницу, соединившись, напали несколько наших рот, вооруженных копьями (у тех, у кого еще были): что вместе с силою мы потеряли и необходимый для гусар копья, коими вредили неприятелю, саблями и кончарами (род меча. – Авт.). Конница, не поддержанная Москвитянами и Немецкою пехотою, не могла устоять, пустилась бежать в свой стан, но и там наши на них напали и рубя гнали через собственный их стан; тогда Понтус и Горн обратились в бегство. Еще оставалось иноземцев до трех тысяч или более; они стояли на краю подле леса. Гетман начал обдумывать, каким бы образом выгнать их из сей крепкой позиции. Но они, будучи уже без начальников, помышляя о своей безопасности, послали к гетману, прося его вступить с ними в переговоры; они видели себя в необходимости решиться на сие еще и потому, что Москвитяне бежали и только немногие из них остались в деревне, обнесенной частоколом и находившейся подле лагеря князя Дмитрия, там был и сам князь Димитрий. Гетман, видя, что дело было преисполнено трудности и что не легко выбить их из упомянутого кустарника, согласился на их желание вступить в переговоры; кончилось тем, что они сдались добровольно; большая часть их обещались поступить на службу е. в. короля, все же они присягнули и утвердили присягу сперва поданием руки знатнейшими капитанами, а потом и письменно, что никогда не будут служить в Московском государстве против е. в. короля. Гетман обещался оставить им как жизнь, так и имущество; а тем, кои бы не пожелали служить, обещал исходатайствовать у е. в. короля свободный пропуск в их отечество.

Между тем как делался сей договор, князья Андрей Голицын и Данило Мезецкий, которые с поля битвы убежали в леса и, сделав объезд, так чтобы не встретиться с нашими, в числе нескольких сот явились снова в деревню, обнесенную частоколом, в коей, как было упомянуто, остался сам князь Димитрий; с ними возвратились Понтус и Горн, и видно, что Понтус готов был заключенный договор объявить недействительным, но солдаты сохраняли его настойчиво. Князь Димитрий и князь Голицын, видя (ибо это происходило пред их глазами), что иноземные воины пересылаются с гетманом, быстро побежали в лес заднею стороною деревни, через свой лагерь, который находился позади деревни, – разложив на виду в своем лагере драгоценнейшие вещи, кубки, серебряные чаши, одежды, собольи меха; хотя наши пустились в погоню, немногие однако ж преследовали неприятеля, бросившись в лагере на эту добычу, ибо Москвитяне сделали это для отклонения наших от преследования.

При нашем выступлении с нами находились только небольшие пушки и карета гетмана; а на возвратном пути повозок, колясок было числом едва ли не более нас самих; ибо Московские повозки стояли запряженные, которые наши, нагрузив добычею, увезли с собою; множество их завязло в том трудном для прохода лесе, так что коннице с трудом приходилось обходить их. Гетман, опасаясь, чтобы во время его отсутствия лагерь не подвергся какой-нибудь опасности от Волуева, спешил и возвратился в тот же день в стан.

Князь Димитрий бежал поспешно, хотя не многие его преследовали, он увязил своего коня в болоте, потерял также обувь, и босой, на тощей крестьянской кляче приехал под Можайск в монастырь. Достав там лошадь и обувь, немедленно отправился в Москву. Жителям Можайска, которые к нему пришли, приказал просить милости и пощады у победителя, ибо защищаться не было средств; и действительно жители Можайска послали к гетману, предлагая ему покорность от своего имени и от имени других городов: Борисова, Вереи и Рузы».

Потери Шуйского и Делагарди в битве при Клушине составили около 5 тысяч, Жолкевский потерял не более 400 (а по другим данным, вообще около 200). Но значение сражения этим не исчерпывалось – результатом поражения русско-шведского войска стало свержение «боярского царя» Василия IV Шуйского. После чего, благодаря помощи знатнейших бояр-изменников, Жолкевский беспрепятственно вошел в Москву, а на русский престол был призван королевич Владислав.

Однако даже в момент своего наибольшего, ошеломительного триумфа Жолкевский был убежден, что все же окончательной победы над русскими добиться не удастся. Не желая дальше участвовать в этой ненужной Речи Посполитой войне, он уехал из Москвы, а командование городским гарнизоном передал Александру-Корвину Гонсевскому.

Признанием заслуг Жолкевского в московском походе стало назначение его королем Великим коронным гетманом.

Погиб Жолкевский 7 октября 1620 г. в битве с османами возле молдавского села Цецора. Первоначально ничего не предвещало трагического финала, хотя польское войско значительно уступало турецко-татарскому под командованием Искандер-паши и хана Темира. В то время как у Жолкевского было 8 тысяч 500 человек, у Искандер-паши – около 10 тысяч, а в татарской коннице – не менее 25 тысяч.

Первое столкновение, в результате которого польское войско понесло большие потери, произошло 20 сентября. Хотя этот успех османов имел лишь ограниченный тактический характер, военный совет (отсутствие единоличного командования было вечной бедой Речи Посполитой) принял решение об отступлении. Более того, в ходе отступления началось бегство отдельных шляхтичей со своими отрядами ополчения. В итоге, когда произошла решающая битва, у гетмана осталось немногим более 4 тысяч воинов. Но, даже в этих условиях, османы едва ли смогли бы достигнуть победы, если бы не выступление нескольких шляхтичей против гетмана.

Узнав о происходящем в лагере Жолкевского бунте, Искандер-паша, не теряя времени, атаковал деморализованных поляков. Когда польское войско бросилось бежать, Жолкевский застрелил подведенного к нему коня со словами: «Не могу. Где стадо, там должен оставаться и пастырь». Держа на руках раненого сына, он погиб с несколькими, оставшимися ему верными, соратниками, для которых воинская честь была важнее жизни.

Родные выкупили у турок отрубленную голову Жолкевского за огромную сумму в 300 тысяч злотых, и прах великого полководца нашел вечное упокоение в его родовом имении на Львовщине.

Король польский и великий князь Литовский Ян III Собеский

Родился будущий польский король 17 августа 1629 г. в Олеском замке на Львовщине и до конца дней своих очень любил это прекрасное место.

Правнук Станислава Жолкевского в полной мере унаследовал полководческий талант своего предка, но, в отличие от Великого коронного гетмана, свою воинскую славу он добыл не в бессмысленной для Речи Посполитой войне. Более того, благодаря полководческому дару Собеского Европа была спасена от завоевания находившейся тогда в зените могущества Османской империей.

Хотя Собеский навеки остался в истории как великий полководец благодаря битве под Веной, но она была далеко не единственным его успехом на поле брани. Просто благодаря этому сражению, определившему судьбу европейской цивилизации, остальные победы несколько отошли в тень.

Рембрандт Харменс ван Рейн (1606–1669).

Знатный славянин, или Ян Собеский. 1637 г.

Мы не будем рассказывать о всем долгом полководческом пути Собеского, его многочисленных столкновениях с врагами Речи Посполитой.

Остановимся лишь на двух сражениях, в которых перед Венской битвой оттачивалось полководческое мастерство будущего победителя османов.

Сначала следует сказать о сражении Собеского осенью 1667 г. под Подгайцами в Галиции против превосходящих сил татар Керим-Гирея и гетмана Правобережной Украины Петра Дорошенко.

В укрепленном лагере под командованием Собеского было 15 тысяч шляхетского ополчения и несколько тысяч плохо вооруженной обозной прислуги. В то же время у Дорошенко – около 24 тысячи казаков при 40 пушках, а татарская конница имела под знаменем 20–25 тысяч всадников. Несмотря на подавляющее численное преимущество противника, Собеский выдержал две недели осады, пока его союзник – кошевой атаман Запорожской Сечи Иван Сирко, штурмовал Перекоп. После этого Керим-Гирей отказался участвовать в военных действиях и решил возвращаться в Крым для защиты его от казаков, а численное преимущество одного Дорошенко было недостаточным для самостоятельного продолжения осады. Поэтому гетман был вынужден согласиться на переговоры, закончившиеся 19 октября подписанием достаточно компромиссного, но в целом выгодного Речи Посполитой мира.

Пусть масштабы сражения под Подгайцами и не слишком впечатляют, но они дали Собескому понимание особенностей осадной войны, что потом пригодилось ему при спасении Вены.

Еще более важна для понимания пути полководческого становления Яна Собеского битва под Хотином 11 ноября 1673 г., победа в которой прославила его не только в Речи Посполитой.

События развивались следующим образом. В первых числах ноября Собеский (тогда еще Великий гетман коронный) начал осаду Хотинской крепости, являвшейся главным стратегическим опорным пунктом османов в регионе. Именно через Хотинскую крепость проходил единственный путь для снабжения недавно взятого турками Каменца.

Обладание крепостью давало туркам не только возможность контроля над регионом, но и позволяло им в дальнейшем начать продвижение в глубь территории Речи Посполитой, а потом и дальше в Европу. Поэтому взятие Хотина имело для поляков огромное значение и решение этой задачи было поручено королем отнюдь не случайно такому опытному полководцу, как Собеский.

Польско-литовское войско Великого гетмана коронного для такой важной стратегической задачи было совсем невелико – всего немногим больше 30 тысяч (пехота, драгуны, крылатая гусария и несколько сотен конных литовских татар), а артиллерия состояла из 50 пушек. Противостоящее ему османское войско под командованием Хусейн-паши насчитывало около 40 тысяч (из них 18 тысяч – элитные янычарские войска, отличавшиеся высокой боеспособностью), а турецкая артиллерия состояла из 120 тяжелых пушек. Остается только поразиться тому, что Собеский (прекрасно осведомленный о силах противника) вообще осмелился начать осаду. Впрочем, еще более поразительно поведение Хусейн-паши. Имея абсолютное преимущество в живой силе и артиллерии, он вместо решительных наступательных действий (на чем настаивали подчиненные ему остальные турецкие военачальники) предпочел пассивную тактику, которая в конечном итоге и привела его к поражению. Это еще раз доказывает значимость фигуры полководца для результата сражения – она более важна, чем преимущество в количестве и качестве (янычары по своим боевым качествам явно превосходили войско Собеского) войск и их оснащенности.

К неблагоприятным для Собеского факторам следует отнести и временной. На помощь Хусейн-паше спешила большая армия Каплан-паши, и польский полководец должен был немедленно приступать к штурму или отходить.

Собеский с самого начала поступил нестандартно. Подступив к Хотину 10 ноября, он, задействовав лишь небольшие силы, провел имитацию штурма укрепленного лагеря Хусейн-паши, который располагался рядом с крепостью. Турки не поняли, что это лишь разведка боем, и выставили для ее отражения все свои силы. Благодаря этому Собеский получил полную информацию о системе обороны Хотина и, что не менее важно, серьезно ослабил османов перед решающей битвой. Хусейн-паша всю ночь ожидал повторения штурма, и его войско, оставшись без сна и проведя морозную ночь без горячей еды на укреплениях, оказалось на следующий день совершенно измотанным.

Утром Собеский начал настоящий штурм и, понимая сложность победы над превосходящим по всем параметрам противником, лично повел свое войско в атаку. Показательно, что перед штурмом Собеский для улучшения психологического состояния войск объехал все полки, в каждом из которых выступал с пламенной речью.

Атаку гетман также провел достаточно нестандартно. В то время длительный артиллерийский обстрел перед началом штурма укреплений стал привычным действием для всех армий. Но Собеский правильно рассчитал, что незначительность его артиллерии не даст возможность нанести туркам серьезные потери и разрушить их укрепления, но позволит Хусейн-паше сориентироваться в обстановке. Поэтому он дал всего один залп из пушек, который и послужил сигналом к началу общей атаки.

Укрепления Хусейн-паши можно было штурмовать только в пешем строю, но для этого у Собеского не хватало пехоты, и гетман спешил драгун, которые приняли участие в штурме вместе с пехотинцами. Турки не смогли правильно определить направление главного удара (еще ночью они практически равномерно распределили свои силы и артиллерию по периметру своей обороны) Собеского, что в значительной мере нивелировало их численное преимущество.

Пехота и спешенные драгуны прорвали укрепления в нескольких местах, и через эти разрывы в системе турецкой обороны пошла в атаку уже тяжелая гусария под командованием опытного кавалериста гетмана Станислава Яблоновского (позднее сыгравшего значительную роль в спасении Вены) и легкая конница литовских татар. Несмотря на попытку янычар провести контратаку, они не сумели остановить кавалерию Собеского, которую он использовал в качестве основной ударной силы.

Чтобы понять значение тяжелой гусарии и легкой кавалерии (в том числе литовских татар) в польском войске, процитируем отрывок из мемуаров выдающегося французского военачальника Антуана III, герцога де Грамона, который получил маршальский жезл от Людовика XIII. Герцог некоторое время был в армии Яна Казимира, и его взгляд профессионала на разные виды польской кавалерии может многое объяснить в тактических приемах Собеского: «Гусары выступают во главе всех войск или вооруженных сил в Польше и являются старейшим установлением. Они должны удовлетворять таким требованиям: чтобы быть конником в гусарском отряде – что называется в просторечье «товарищ», – необходимо быть дворянином, хорошо сложенным, сильным и могущим носить кирасу в полном ее составе, нарукавники, набедренники, отделанные железом рукавицы, на голове каску, на обеих ногах шпоры по-немецки (т. е. могущие быть легко снятыми, тогда как шпоры по польскому образцу прибиваются к сапогам) и большую тигровую или леопардовую шкуру, подбитую бархатом или шелком темно-красного цвета, которою гусар прикрывает левое плечо. Конь его должен быть рослым, красивым, сильным и хорошего хода; бархатное седло с нагрудным и подхвостным ремнями (как иностранного образца имеются и у нас), для того чтобы всадник имел твердую опору при ударе копьем в неприятеля на полном скаку. Гусар должен иметь пистолет у левой седельной луки, длинную и остроконечную шпагу под правым бедром и, как обычно, саблю сбоку. Во время сражения он вытаскивает свою шпагу из-за бедра и навешивает ее себе на правую кисть, чтобы иметь руку свободной для действия копьем, которое является главным оружием, употребляемым гусарами во время боя, для прорыва эскадронов неприятеля…

Гравюра со схемой Хотинской битвы. 1673 г.

Затем следует легкая кавалерия, которая на языке этой страны называется «казаки». Эти последние также дворяне и служат так же, как и гусары, в отрядах. Их снаряжение состоит из кольчатой куртки или кольчуги, которая закрывает их руки до половины. Кроме того у них имеются еще железные рукавицы, а голова покрыта шапкою из колец (таких же, как и тело), и она называется по-польски «мисюркою». Кони их должны быть выносливы, быстры и ловки. Их оружие – лук, стрелы и пистолеты. Назначение казаков – поддерживать гусар, когда они идут в дело, доканчивать уничтожение разбитых гусарами эскадронов.

Далее следуют татары, которых, победив, великий князь литовский привел с собою много целых семей, которые он затем разместил в Литве для заселения края. Они владеют свободными имениями, но не имеют ни ранга, ни голоса между дворянством. Они также составляют легкую кавалерию, хорошо снаряженную и вооруженную, как казаки, и отличаются от последних только тем, что не имеют кольчуги. Валахи и молдаване принимаются в польскую кавалерию также. Их одежда и снаряжение такие же, как и у татар, их плата – также. На их обязанности жечь, грабить, снабжать и всячески обслуживать армию, что, конечно, не оставляет им много времени для их развлечений».

Кавалерия полностью смяла турецкую оборону и вместе с пехотинцами, прорвалась в оставшуюся без защиты Хотинскую крепость. Когда турки в панике побежали по мосту через Днестр, то он рухнул под тяжестью огромного количества людей. Османы бросались через Днестр вплавь, но тонули в ледяной воде. Всего в реке утонуло около 6 тысяч воинов Хусейн-паши.

Через день Собескому сдался Хотинский замок, в котором он захватил огромные военные припасы.

У Собеского была возможность полностью уничтожить турецкое войско, но он не стал преследовать Хусейн-пашу. В момент своего триумфа гетман получил известие о смерти короля Михаила Корибута Вишневецкого и предпочел уехать в Варшаву, предварительно расположив войска так, чтобы исключить внезапный удар османов по Речи Посполитой.

Общие потери турок убитыми и взятыми в плен превысили 30 тысяч, и лишь очень незначительное количество воинов Хусейн-паши сумело укрыться в Каменце. Однако турецкий командующий только ненадолго отсрочил свою смерть – спасшийся под Хотином, в Константинополе он был повешен султаном за поражение, ставшее огромным ударом для Османской империи.

О масштабе победы Собеского свидетельствует и то, что одних турецких знамен им было взято более трехсот, и недаром современники после этого сражения называли его «хотинским львом».

Впечатление от победы в Речи Посполитой было настолько велико, что благодаря своей огромной популярности среди шляхты и в армии гетман в 1674 г. становится королем и его окружает общее обожание (Собеского именовали подобно Людовику XIV «королем-солнце»).

Неизменно одерживал победу Собеский в сражениях с турками на украинской земле и в дальнейшем.

В 1675 г. Порта попыталась взять реванш за Хотин – в Подолию вторглось около 60 тысяч османского войска и 100 тысяч татар. Им удалось вновь захватить Хотин, но в битве под Львовом вражеское войско были разбито Собеским (силы которого были значительно меньше).

Как штрих к характеристике Собеского приведем следующий факт. Из спасенного Львова он пишет галантные строки своей возлюбленной жене Марии Казимире: «Передаю Вам воздушный поцелуй через тучи, которые собрались надо Львовом и которые видите Вы в Вилланове, когда пойдет дождь, вместе с каплями получите его от меня и с ними передаю пожелания вечной любви и преданности».

После бегства османов Собеский начал их преследование, в ходе которого занял большую территорию, ранее находившуюся под турецким контролем. Турки сумели сохранить лишь сильно укрепленный Каменец, на осаду которого у него просто не было времени по ряду внутриполитических причин.