Текст книги "Дневник неизвестного С."

Дневник неизвестного С.
Дон Боррзини

© Дон Боррзини, 2023

ISBN 978-5-0060-7233-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Это трудился я, было, на сносе домов – покопаться в завалах работа не пыльная, если кто в курсе – и из какого-то тайника выудил тетрадь вроде школьной, только потолще, на девяносто шесть листов. Показалось мне вначале, что это бабский дневник, вот и притаил из интереса. Принес домой, сел читать – оказалось, мужик или парень пишет. Ну, думаю, нахрен такое, неинтересно ничуть. Хотел выкинуть. Но хорошо, что не выкинул. Потом как-то опять заглянул и, честно говоря, охренел. Согласитесь, что самое главное – раскрыть книгу (тетрадь в данном случае) на нужном месте. В общем, к делу.

Вначале он писал с указанием дат, это выглядело казенно, старомодно. Слог и стиль мне не нравились, события и без того всем известная белибердень – лихие девяностые, что о них писать? И всё рассуждал-рассусоливал, переливая из пустого в порожнее, добрую половину тетради. О том, что всякие гандоны штопанные вдруг изо всех помоек вылезли, в люди выбились, и, мол, надо брать быка за рога, пока еще не поздно. Но как же брать рогатого, да и вообще-то где его взять, начальный капитал заветный, если по Марксу? Но ситуация давит, спасательных шлюпок мало, а пассажиров более чем до… Ругается через слово, ну, вы поняли… В общем, вопрос его мучает существенный: тварь я ползучая или право имею преступить? Все же договорился сам с собою, что убивать никого не станет. Всего-то надобно аккуратно взбуть кого-нибудь, а потом уже, с капиталом, можно и в космос стартануть. Квартирная кража, с его точки зрения, – самое то, если для начала. Но чистая-пречистая, без никаких следов и мокрухи. Воображения – ноль, как видите. Шура Балаганов в разрезе.

Стал присматривать кандидатов на разбувание. То да сё: даты, события, наблюдения, анализ. Остановился на живописном клиенте.

Парень попался случайно. Новомодный богатый магазин, и тот там покупает – что бы вы думали? – икру! Парень очень симпатичный, но жутко странный. Купит икорки, и, ни на кого не глядя – домой. Да… На людей не глядит, тем более на женщин, взгляд устремлен на носки ботинок. Наверное, сынок богатых родителей? (Нувориши тогда вдруг повылупливались, словно из ниоткуда. Или, может, инопланетяне посодействовали в виде социального эксперимента?) А что, если это пидарасик, – задается автор вопросом. А мне пофиг, – сам себе отвечает, – лишь бы чешуя торчала, да погуще. Обчистить квартиру в одиночку, без опыта? Ну, согласитесь, что придурок, хотя бы даже поэтому. Но и таких было предостаточно. Людей предприимчивых, отчаянных, но без связей и протекции. Однако – изобретательный. У него готов рюкзак, а на случай большого улова – машина соседа для вывоза краденого.

<Одна страница вырвана. А дальше автор дневника рассуждает как человек, у которого ключ от квартиры уже в кармане. Каким образом он его получил – неясно.>

В один прекрасный вечер, продежурив до того пару вечеров подряд и убедившись, что в квартире никто не ночует… Да, перед тем заезжал туда на иномарке (!) какой-то друг, и «клиент» спустился с чемоданом, после чего они куда-то умчались. Поэтому автор дневника решил, что «пидарасик» куда-то слинял. Лето. Приличные люди на курорты едут. Это был еще один довод в пользу того, что «кандидат» достоин внимания, и ключ, наконец, стоит пустить в дело. Как аргумент в пользу дальнейшего роста благосостояния отдельных граждан.

Пожалуй, перейду к оригиналу. Немного подправил слог и стиль, но в целом держите теперь. Что есть, то и есть.

***

Открыл дверь и очень осторожно зашел. Тихо-тихо. Вокруг темень беспробудная. Самое страшное, думаю, – наступить на кота, если таковой имеется. Говорю себе: «Не волнуйся. Наступил на кота – и – ничего страшного. Мало ли ночью наступают на котов?»

Осторожно сбросил на входе рюкзак, в уголок втулил. Тихо продвигаюсь вперед по территории вражеского коридора. Иду в сторону, наверное, спальни. Или гостиной. Там шторы задернуты и тоже ничего не видать. Кажется, две кровати или тахты? По разные стороны. Дыхание затаил, стою ангелом, осматриваюсь, фонарик свой нащупываю.

И вдруг – как бы за стенкой – стон приглушенный. Понятно, что меня тряхнуло. Только жертв нам не хватало. Мягко упал на пол, размышляя, что делать. Перекатился под одну из кроватей, благо место нашлось. Открывается, как я понял, дверь из ванной и кто-то нетвердо топчется, стоит в проёме. И свет он включил тогда в ванной. «Пипец, приплыли, – думаю. – Жертвы и разрушения – будут».

Но тут «клиент» ринулся, как я сообразил, опять к унитазу, и дверь захлопнул. Начал блевать бравурно. И что мне оставалось, скажите?

В общем, к следующему выходу этого корейки на авансцену я уже был готов. Тэтэшка* в правой руке, фонарик, довольно тяжелый – в левой, а сам прислонился к стене возле выключателя. И почти смирился с несуразной неизвестностью.

Опять распахнулась дверь, и «подопечный» наступает нетвердым маршем в сторону кровати. Бух! – упал и замер, желая неземного покоя, видимо. Но не тут-то было! Включаю свет и швыряю в него – для пущего эффекта – фонариком. Зловещим голосом говорю: «Товарищи, прошу соблюдать тишину и спокойствие. Это обычная проверка документов». Оглядываю краем глаза помещение для выявления нетрудовых доходов в качестве аппаратуры, залежей золота/серебра, мехов и прочих излишеств, но там – практически голяк! Две упомянутые кровати, в углу – какой-то жалкий пледик с мелкими предметами россыпью. Но, по большому счету – голяк! Да и сам хозяин квартиры – синие штаны-треники, белая майка-безрукавка на полтора бугая – одет совсем обветшало.

Вскочил, выкатил на меня шары, и ни звука. Только губёшки трясутся: млям-млям. Как у горбатого перед просветлениями. Словно вот-вот соберется с мЫшлением, и скажет что-нить умное, доселе неслыханное. И тут – какой-то тонкий визг из-под кровати! То ли женщины, то ли девочки – орут тонкими голосами!

Ну, у меня тогда крышу рвануло. Не то чтобы я так уж ежечасно за рабочий народ в виде баб переживаю, но здесь налицо ситуация экстремальная. Криминальная, можно сказать. Что он там с прекрасным полом сотворил? И они визжат-заливаются, добавляя к моему негодованию…

«Так, показывай, что у тебя под кроватью», – говорю. А он ручонками беспорядочно перед собой сучит, как щенок бессмысленный в пруду, му-му полное. «Стрелять буду, – докладываю без разговоров. – Мне тебя, изверга, ни капли не жалко, вражина». Сам думаю, – а вдруг там какие-нибудь головы профессора Доуэля с трубочками подачи крови? Представил, как перекатываются красные цилиндрики крови или еще какой питательной жидкости. И женские личности с выпученными глазами, торчащими волосами, а то и совсем лысые. И чуть не стошнило меня, аж зашатался, пистолет в руке балероном пляшет.

Он встрепенулся, крикнул:

– Не стреляйте! Это совсем не то, что вы думаете! Но, всё равно – лучше Вам этого не видеть и не знать!

– Я сам разберусь, что мне надо знать, а что не надо. У нас гласность теперь и правовое государство почти. А если что, органы сообразят, как правильно твои деяния расценить и распутать.

– Нет! Не надо органов! Возьмите всё! Последние деньги отдам – честно!

– Мне твоих денег не нужно, – говорю резонно. Ибо какие там деньги при такой убогости. – Я тебе не бандит, мне нужна правда о твоих преступлениях. Поднимай кровать, считаю до трех! – и взвожу курок.

На счет «три» он сдался, сучонок профессорский. Заявил только: «Вы сами этого добивались, господин товарищ. Я все объясню, как сумею, что уж там».

***

Поднял он кровать, как крышку комода, и к стене приставил. А под кроватью – три трехлитровых стеклянных банки, в каждой – по маленькой голой женщине. Я офонарел, разумеется. У меня и рука с пистолетом опустилась. Не то, чтобы захотелось матерого преступника отпустить, а чисто рефлекторно. Потому как зрелище – пока не типичное для нашего продвинутого куда надо общества, согласитесь.

В ближайшей из банок, оживляя её зеленоватую стеклянную сущность, маршировала на голубом куске ткани маленькая кудрявая брюнетка. Совершенно голая. Одной рукой она радушно мне махала, а другой наподдавала в такт своему разнузданному шагу. В двух других – брюнетка и блондинка, но те прислонились мордашками к стеклу и внимательно меня, как диво какое-то, рассматривали, изучали обстановку.

– Это что вообще за хер… сон, – пробормотал я, в охренении.

– А, это Злата Бейбулатовна, – указывая на кудрявую, раздраженно выдавил он, вместе с тем увиливая и перенося проблему с глобального на частное. – Лю… Любит, когда её, как девочку, Златкой зовут. Самая старшая и самая развратная.

Злата Бейбулатовна, услышав, судя по всему, такую свою характеристику, внезапно остановилась, засмущалась. В ужаснейшем смятении одной ручкою заслонила лицо и частично сиськи, другой – выбритую промежность. И вся сжалась, съежилась от взгляда незнакомого мужчины, которому так нехорошо её отрекомендовал хозяин. Но потом расхохоталась, и, подпрыгнув, развернулась задом, прогнулась. Положив ручонки на бедра, стала водить жопой из стороны в сторону, поглядывая назад, на нас то есть. А потом и вовсе уперлась передними конечностями в дно и стала вызывающе совершать тазом недвусмысленные колебательные движения.

– Тьфу, ну и развратница! – согласился я.

Две другие голые куклы оживленно переглядывались друг с другом, жестикулировали и указывали на Злату. Потом блондинка замаршировала, а за ней и третья, которая вторая брюнетка.

<Треть страницы чем-то залита, текст неразборчив. Кажется, он дал «подозреваемому» привести себя в порядок. Наверное, тот сходил умыться. И немного протрезвел.>

– Что у тебя за голое войско, ничего не понимаю, – говорю. – Ты их в пробирке, экспериментатор этакий, нахреначил? Биолог, что ли? И что за разврат, почему женщины обнаженные?

– Я же не портной, тем более не модельер какой, – оправдывается, – чтобы еще и шить на них.

– Нет, ты не увиливай. Скажи, как там тебя зовут, кстати, как ты таких вырастил?

– Дима! Да не я их вырастил. Семья, школа, общество. Не выращивал я их в пробирке, они, наоборот – приуменьшились в результате некоего не совсем мне понятного феномена. Вы же сами видите – они взрослые девушки. Женщины, вернее. Злате вообще за сорок, просто она хорошо в сексуальном смысле держится. Вот как я мог их, по-Вашему, вырастить?

– Так-так, – тоном бывалого следователя процедил я, – ты, Дима, лучше бы выложил всё начистоту. Душу, наконец, очистил.

– А я, раз Вы всё и так видели, ничего не скрываю. Пройдемте на кухню, за стол хоть сядем, что Вы возле стены маетесь? Пистолет можете в кобуру подмышкой вернуть, я сопротивления властям не оказываю.

– Это, по правилам, я должен сказать тебе «пройдемте».

– Хорошо, говорите. Ну так присядем или нет? – И, чувствуя готовность к деэскалации, хитро добавил. – Златку для наглядности показаний прихватим, она любит мужское внимание, шлюшка беспардонная.

– Нет, возьмем блондинку – она в единственном качестве и количестве. Да, и как её зовут?

– Света.

– Вот Свету и возьмем.

–

* – Пистолет ТТ.

2

Она вся извозюкана красками,

Красколасками лакокрасными.

Стояла, стояла пристойно, поджидая поезда стойло. Нно! – и вот – поехали… Извозиться в пыли ореховой.

А ночью, когда звезды собираются в мерцающие фиолетовые стаи, когда стучат колеса и скрипят напряжно позвонки состава, уютно позвякивают на ухабах ложки в стаканах, как же хорошо тогда мечтать о далёком-далёком, прекрасном далёком, (далёком, но прекрасном), пока еще маленьком и далёком, но всё разрастающемся навстречу, раскрывающемуся дивными красками цветку твоей мечты.

…Когда её нашли в шахте лифта в чужом городе, чужой человек в форме, увидев кусок мяса, сказал: «Этого мне не хватало». И это правда, ему не нужно было еще одного нераскрытого, мать его. И он ушел есть чебуреки.

***

– А Света нас не будет слышать? – спросил я его предварительно. Почему-то не хотелось, чтобы она вникала в мужской разговор.

(Куклёшка и впрямь проявляла серьезную озабоченность. Поначалу она, как Злата, кривлялась, изображая жгучий и пошлый стриптиз. Дмитрий погрозил ей шутя пальцем и тогда она стала имитировать чинную обнаженную секретаршу, что присутствует на переговорах серьезных боссов. Которые, по обычаю тех лет, чего-то там упустили в договоре о поставках. Поэтому, преподнеся нам невидимые чашечки кофе, якобы «побежала» к аппарату, чтобы срочно «отксерить» какие-то изменения или дополнения, безбожно при этом наклоняясь, да так, что её маленькая вагина раскрывалась во всей красе. А потом просто застыла в своей банке, изображая повышенную готовность услужить. Правда, она периодически «отпрашивалась» в «туалет», где стремительно себя ласкала, и опять возвращалась в «комнату переговоров»).

Дима пояснил, что они слышат всё, но не вполне разборчиво, – мы для них разговариваем слишком громко. И что-то они расслышат и поймут, а что-то нет. К тому же и мозги у них, соответственно, уменьшились, наверное. В общем, трудно точно сказать, насколько их мышление соответствует нормальному человеческому.

– А вдруг у них дети? – забеспокоился я.

– Говорят, что, как сейчас положено, бездетные, – отчитался хозяин.

– Но не будем отвлекаться, – сказал я, покосившись на Светку. – Давай, рассказывай, какой же это «феномен» превратил взрослых женщин в мелких шлюшек. Которых ты прилично одеть не в состоянии. Хотя бы мини-юбки им пошил, что ли.

– Да пробовал! Вышло вкривь и вкось. Они отвергли мои поделки. И кукольные одёжки предлагал – меня засмеяли. Наливаю чайку? – спросил он, поднимаясь. – Чайник закипел.

– Наливай. И давай, наконец, про «феномен».

***

– Все началось после отъезда Тани.

– Подруги?

– Вы удивительно догадливы, гражданин следователь.

– Нечего тут язвить, студент, – почему-то совсем мягко парировал я. – Может, нам удастся как-то развернуть ситуацию. Или хотя бы извлечь пользу из таковой. Так что давай, валяй. Вторая кровать танина?

– Да. Она сначала у соседей жила, еле концы с концами сводила. Я как-то предложил переехать ко мне, чтобы на жилье не тратилась.

– И в результате хозяин квартиры абсолютно случайно трахнул наивную квартирантку.

– Так получилось. Но у нас был не совсем механический секс да меркантильный расчет. А было много общего духовного. Но почему-то её тянуло уехать. Далеко-далеко. И как она там? Ничего не понимаю. Обещала по приезду написать, и вот… Черт, и как так можно… размышляю, любила ли? – красивый рот его искривился страданием.

– Как владельца квартиры? Как мужчину? Как человека, Дим?

Он посмотрел на меня с ненавистью, и я решил не давить на мозоль.

– Тут трудно сказать, – выкручивался я. – Женщины или живут своими, едва доступными пониманию эмоциями, или же превращаются в таких вот шлюшек, простых и предсказуемых. У первых случается атавизм романтизма, труднообъяснимого совершенно, и их уводит в нереальный прекрасный мир – и – бац! Да и с нами нечто подобное порой случается. Вдруг начинаешь от добра искать бобра.

– «Перемен требуют наши сердца!«* – запел вдруг я раскрученный «мятежный» шлягер.

Мы улыбнулись.

***

Злата Бейбулатовна в ту бурную эпоху жила, как ни странно, сытой и безмятежной жизнью. Содержанка криминального авторитета могла позволить себе многое. Иногда, соблюдая лютую конспирацию, она позволяла себе и совершенно недозволенное – чужих мужчин. Поиск «самого большого и толстого» был делом рискованным, но не особо прибыльным. Даже найдя иногда нечто подходящее, она затем, существенно поразмыслив, была вынуждена отвергать очаровательный член, кокетливо уклоняясь от его жарких прикосновений, поцелуев-укусов, исходя при этом из совершенно трезвых и зрелых соображений. Да, надо признать: её долго доставлял один, слегка изогнутый в правильном направлении здоровенный елдак. Который потом, после обильно смазанного слезами и липкой жидкостью, растянутого на несколько «последних свиданий» расставания еще долго мерещился вечерами, в часы звериного одиночества, совершенно дьявольски вырастая из пола и раскачиваясь буквально – вот – возле кровати, дивана, кресла, да так, что его можно было потрогать рукой, охватить губами, или даже, случайно замечтавшись, сесть на него вместо биде. Да и просто прислониться щекой, зажмуриться, замурлыкать, стегнув хвостом по ковру. Но. Это. Было. Чревато. Злата прекрасно всё понимала. Она и так ходила по краю. В случае провала она, за возрастом, как минимум выбывала из числа приличных содержанок, заменялась на нечто юное, что обильно цвело вокруг и всюду, и всячески рвалось к свету.

– Авторитетный гражданин был абреком? – зачем-то спросил я.

– Понятия не имею, – огрызнулся он.

И продолжил:

Но в то самое время, когда Златка почти забыла про «самый большой и толстый», практически успокоилась душою, случилось ужасное. Её, наконец, выкинули из квартиры. (Похоже, весть об измене пришла с опозданием. И, наверное, босс решил ту квартиру продать, купить парочку квартир подешевле и разводить там златочек помоложе и полояльнее). А в данных обстоятельствах вывалиться вдруг, практически в неглиже на улицу, – не совсем комфортное приключение.

Но самым омерзительным было то, как проходила операция «выселения». Уязвленный тайным подрывом авторитет прислал бригаду каких-то дебилов, они всей гурьбой ходили за «отселяемой», и, поливая оскорблениями, не давали взять с собою ничего мало-мальски ценного, что могло скрасить бедной женщине хотя бы первые дни после «выброса на мороз». (Хотя фактически стояло лето, кстати). Особенно зверствовал какой-то шибздик, похоже, их бригадир. Тот даже не орал, а просто рычал: «Ррр!», вырывая всё, что она ни брала в руки, поэтому Злата Бейбулатовна ошибочно приняла его за глухонемое и особо доверенное существо, хотя он больше походил на клоуна-мима. С разлетающимися патлами и красным носом.

Когда её окончательно выселили из незаконно занимаемого помещения, глухонемой вдруг заговорил. Указывая на распластанную на асфальте Злату корявым перстом, ржаво заверещал:

– Вон отсюда, раз не умеешь ценить доброту и здоровенный болт хозяина!

– Да какой там здоровенный! – вставая, возмутилась Злата поклёпом. – Самый обыкновенный!

– Ха-ха-ха! – бесновался клоун. – А какого тебе еще надо, кошелка старая?! Такого, что ли? – и он щедро приспустил свои треники с наколенными пузырями, обнажив нечто таких размеров, которые Злате не то что геометрически в голову не укладывались, но даже и в самых розовых снах не представлялись.

Она сглотнула. Это хотелось потрогать, или, если уместится во рту – ощутить нёбом, не говоря уж про то, как ей невтерпёж было просто повалить бывшего глухонемого наземь и попробовать на него насадиться, насадиться, насадиться! Бригада разразилась хохотом, на неё указывали пальцами и ржали. «Повезло тебе, шалава, – заправляя своё изделие в треники, нервировался клоун. – Шеф приказал не трогать. У, сентиментальный боров».

***

– Вечером в бар ресторана – он тогда еще мог позволить себе такой разовый поход – зашел красивый молодой человек…

(Как я понимаю, Дима почему-то заговорил о себе в третьем числе. Голая Света после истории с «выкидоном» Златы Бейбулатовны, перестав играть в секретаршу, уселась на пол, обхватила голову руками и раскачивалась из стороны в сторону).

– Что-то упустил, задумавшись, – сказал я. – Что ты только что бормотал?

Он вспыхнул, но продолжил рассказ:

Злата пребывала в ужасном состоянии. Нет, внешне она примарафетилась, привела в порядок лицевую часть, но речь ведь не о том, внешнем, а о состоянии глубоко внутреннем. Она сидела за столиком, уже порядком нахлеставшись, и бессмысленно скользила взглядом вверх-вниз по странице случайно оказавшейся в сумочке книжицы. Что-то из разряда «Как правильно, красиво и эфективно снашатся. Чтобы доставить максиммум удовольствия сибе и мужчине». Тогда было море таких просветительских брошюрок.

Поэтому когда в бар зашел Дима и увидел там одиноко сидящую у окна красивую даму, которая, дыша парами коньяка, перечитывала небольшую, как «Манифест компартии» книгу, он подумал: «О, начитанная девушка». И сразу проникся к ней уважением и доброжелательством. Она, углядев зеленым кошачьим глазом интересного парня, «мужчинку», живо сунула «Как правильно…» обратно в сумку и зашагала – как можно стройнее, правильнее – к стойке бара. Подойдя, изобразила очередь в этом заведении из двух посетителей, встав невдалеке от Димы и обмахиваясь душистым кружевным платочком…

– Велеречивый, меня не интересуют мельчайшие детали вашей встречи, – не выдержал я, – рассказывай главное, иначе я не доживу до «феномена».

– Так я и рассказываю, – обиделся он.

И продолжил, несколько приняв критику к сведению:

Злата хитро раскрутила клиента на дополнительную выпивку. Которая оказалась, пожалуй, лишней. В результате они уже радостно смеялись друг другу в лицо, сидя за одним столиком. Еще бы! От него уехала «девушка», которой непонятно чего там хотелось. Она ушла от «мужа», ограниченного скушного человека. Неначитанного, неинтеллигентного! Который её совершенно не понимал и не поймет… И теперь они смеялись и радостно убеждали друг друга, что, мол, не беда, и что случилось то, что должно было случиться. И что вся жизнь еще впереди, что, может быть, очень может быть, всё произошедшее даже к лучшему. «У Вас всё должно быть хорошо. Вы такая красивая», – вырвалось у Димы. «Правда? – профессионально смутилась Злата, – И Вы тоже такой симпатичный! А какой взгляд! Да найдете себе еще сотню женщин, может и пару девушек проколете!»

И они, пошатываясь, вышли покурить к звездам. На улице Дима размышлял (а если говорить честно, то следовало бы сказать «продолжил размышлять», но в таком случае придется возвращаться в помещение, тогда как мы уже вырвались на простор), а не трахнуть ли ему эту прекрасную, добрую, возвышенную фемину! Но терялся относительно практических шагов в таком направлении. И смущался, стыдился своей разнузданности. Она же трепетала в ожидании услышать желаемое, его невысказанные стремления и помыслы бередили ей грудь и селезенку. Она перебирала в уме маленькие трюки, с помощью которых можно облегчить мужчине задачу.

– Нет, ну сколько можно! – вскричал я в досаде. – Давай про «феномен»!

– Боже мой, – рассердился Дима. – Какой нетерпеливый! Я уже подошел вплотную!

– Как вплотную? Скажи простым языком, ты её таки отлюбашил, когда она еще была в натуральном виде? Нет, в натуральную величину?

– Да нет! Я протянул Злате зажженную зажигалку, и мы очень смело взглянули друг на друга. Её взгляд был тоже обжигающим, между прочим…

– И что?

– Она вдруг исчезла!

– Как исчезла?

– А так! Исчезла, испарилась.

– Прямо так и испарилась? Воспарила от страсти?

– Да нет! Вот надо было Вам перебивать в самом важном месте!

Слушайте:

Она исчезла. Только что была здесь, и вдруг – не стало. Я стоял, ошеломленный. Это так алкоголь подействовал? Взгляд мой блуждал. И вот наткнулся на её одежду. Морального падения не состоялось, но одежда пала? Нет, это какое-то недоразумение, нелепый фокус, чертовщина. А, между тем, на асфальте лежало, все еще слегка волнуясь, красивое дорогое платье, наверное, от «Кристиан Диор». Поодаль валялась расстегнутая кожаная сумка «Прадо» и сигарета «Ментоловые легкие». Нетвердо, сам не свой, я шагнул в сторону вещей, но вдруг споткнулся, повалился вперед. Чуть не раздавив что-то. Это что-то шевелилось под платьем и попискивало. Я осторожно выудил из-под платья… Злату, размером с небольшую куклу, совершенно голую. Она смеялась и что-то там говорила кукольным голосом. Кажется, она пискнула: «О, какой секс-гигант, бляяя!»

– «Феномен» заключался в… – осторожно подсказывал я направление мысли.

– Во взгляде, обжигающем таком. Она впоследствии сказала: «От твоего взгляда мне захотелось освободиться от всего наносного и лишнего, буквально выпрыгнуть из трусов!»

А тогда Дима, еще не отошедший от такой феерии, приподнял платье и обнаружил златкины трусы, бюстгальтер, бижутерию. Не придумав ничего лучшего, завернул Бейбулатовну в трусы, и, петляя, поплелся домой.

–

* – Из песни «Перемен», «Кино», слова – В. Цоя.