Текст книги "Искусство заключать сделки"

Глава 5. Прорыв на Манхэттен

Я мечтал о Манхэттене с тех самых пор, как в 1968 г. окончил Уортон. Но в то время рынок городской недвижимости был на подъеме, цены казались мне слишком высокими, и я не мог найти то, что меня устроило бы, а именно неплохой объект по приемлемой цене. В ту пору отец уже весьма преуспевал, однако не считал себя обязанным выделять своим детям крупные денежные средства. Когда я окончил колледж, у меня в распоряжении было 200 тыс. долл., вложенных по большей части в жилые дома Бруклина и Куинса. Так что я выжидал. Я начал работать в отцовском бизнесе, помогая ему, но при этом старался как можно больше времени проводить на Манхэттене.

В 1971 г. наступил поворотный момент моей жизни – я решил поселиться на Манхэттене. Я снял квартиру типа студии в здании, располагавшемся на Третьей авеню и 75-й улице. Окнами она выходила на искусственный пруд во внутреннем дворике соседнего дома. Студия моя находилась на одном из верхних этажей здания, поэтому я мог позволить себе в шутку называть свое жилище «пентхаузом». Я изо всех сил пытался так обставить свою студию, чтобы она казалась просторнее. Но несмотря на все мои потуги, это была довольно мрачная, темная и тесная квартирка. Однако я нежно любил ее. Переезд в этот мой первый манхэттенский дом стал для меня более важным и волнующим событием в жизни, нежели случившееся 15 лет спустя переселение в настоящий пентхауз построенного мною здания «Трамп Тауэр» на углу Пятой авеню и 57-й улицы с окнами, выходящими на аллеи Центрального парка Нью-Йорка.

Постарайтесь понять меня – тогда я был мальчишкой из Куинса, который работал в Бруклине. И вдруг я живу на Манхэттене, в Верхнем Ист-Сайде.

Самое интересное, что благодаря этому я гораздо лучше познакомился с Манхэттеном, я мог часами бродить по его улицам и замечал многое, что невозможно увидеть, если вы посетили Нью-Йорк с деловой или ознакомительной целью. Теперь я знал все достойные внимания объекты недвижимости. На смену мальчишке из пригорода пришел вполне городской парень. Я считал, что живу в самом лучшем из всех миров. Я был молод, полон энергии, я жил на Манхэттене, хотя каждый день продолжал ездить на работу в мрачный Бруклин.

Прежде всего я решил стать членом престижного и очень модного по тем временам «Ле Клуб». Это был самый эксклюзивный клуб, почти такой же, как «Студио 54» во времена своего расцвета. Он находился на Восточной 54-й улице, и в число его членов входили многие самые успешные бизнесмены и самые прекрасные женщины. Здесь запросто можно было встретить богатого 75-летнего плейбоя, входящего в холл в сопровождении трех ослепительных юных золотоволосых шведок.

Никогда не забуду, как мне удалось стать членом этого клуба. Однажды я позвонил в «Ле Клуб» и, вежливо представившись, сказал, что хотел бы стать его членом. Человек на другом конце провода рассмеялся и сказал, что я, наверное, шучу. Ясно – ведь никто до сих пор не слышал ни о каком Дональде Трампе. На следующий день мне пришла в голову идея получше, и я, снова позвонив в «Ле Клуб», спросил: «Не могли бы вы предоставить мне список членов клуба? Возможно, я знаком с некоторыми из них». Мне ответили: «Извините, но мы никогда не даем сведений о членах нашего клуба», – и повесили трубку.

На следующий день я позвонил снова: «Мне необходимо связаться с президентом клуба. Я хотел бы кое-что передать ему». По до сих пор неизвестным для меня причинам парень из клуба назвал мне имя и рабочий телефон президента. Я тут же позвонил ему. Я представился и сказал со всей возможной вежливостью: «Я – Дональд Трамп, и мне хотелось бы вступить в члены клуба». Он спросил меня: «А есть ли у вас друзья или родственники среди членов клуба?» «Нет, – ответил я. – Я не знаком ни с кем из них».

Президент удивился: «Тогда почему вы решили, что вас примут?» В ответ я стал говорить, говорить, говорить и наконец бедный президент сдался: «Ну что ж, похоже, вы славный молодой человек, да и нам, вероятно, не помешает иметь среди членов клуба парней помоложе. Почему бы нам не встретиться и не пропустить по стаканчику в “21”?»

И вот на следующий вечер мы встретились с ним, чтобы выпить. Но тут возникла одна небольшая проблема. Дело в том, что я совсем не пью и абсолютно не умею рассиживаться без дела за пустой трепотней. Зато пригласивший меня был большим поклонником выпивки, а кроме того, он прихватил с собой друга, который разделял его пристрастие. И вот в течение двух часов они напивались, а я оставался трезвым, пока, наконец, я не предложил: «Слушайте, парни, может, я провожу вас домой?» На что они дружно ответили: «Нет, лучше пропустим еще по одной».

К такому я не привык. У меня просто не было такой возможности – мой отец всегда был убежденным трезвенником. Он возвращался домой в одно и то же время, в семь вечера, обедал, читал газеты, смотрел выпуски новостей по телевизору и ложился спать. Вечера в нашей семье постоянно проходили именно так. Я унаследовал это неприятие алкоголя от отца. И вдруг я попал в совсем иной мир. Помню, как удивлялся тогда: неужели все, кто сумел добиться в Нью-Йорке вершин успеха, горькие пьяницы? И мне представлялось, что в этом случае я обладаю огромным преимуществом перед ними.

Наконец около десяти вечера эти ребята так основательно набрались, что мне пришлось развозить их по домам, причем я их почти тащил, потому что сами они с трудом держались на ногах. Затем в течение двух недель от президента клуба не поступало никаких вестей. Тогда я сам позвонил ему, и он очень долго не мог взять в толк, кто это ему звонит и зачем. Я вдруг понял, что мне вновь предстоит пройти всю эту процедуру в «21».

На сей раз президент уже не пил так много и согласился выдвинуть мою кандидатуру. У него было только одно опасение, и он тут же поделился им со мной. Он сказал, что поскольку я молод и весьма привлекателен, а у них в клубе состоит много стариков с молодыми красивыми женами, то не стану ли уводить жен у престарелых членов клуба? Он велел мне пообещать, что я не буду делать этого.

Я не мог поверить своим ушам. У моих родителей образцовый брак. Моя матушка обладала столь же твердыми нравственными устоями, что и отец, всю свою жизнь она посвятила только одному мужчине – моему отцу. Совсем недавно они отпраздновали золотую свадьбу. Я вырос в твердом убеждении, что так и надо, а тут этот чудак толкует мне о каких-то чужих женах.

Но я, конечно, пообещал. И вот наконец я был допущен в «Ле Клуб». Для меня, новичка, это был огромный прорыв как в социальном, так и в профессиональном плане. В клубе я встречал множество очень красивых незамужних женщин, за многими ухаживал, почти каждый вечер бывая с ними в разных местах. Однако ни одну из них я не воспринимал всерьез. Эти женщины были прекрасны, но многие из них не могли поддержать даже самого простого разговора. Одни были слишком экстравагантны, другие – взбалмошны, некоторые слишком необузданны, и почти все были фальшивы, как поддельный бриллиант. Например, я очень быстро понял, что нельзя приглашать их ко мне в студию, в их глазах она выглядела слишком убогой и бедной, а в их мире самым главным была внешняя оболочка. Когда же я наконец женился, то выбрал себе в спутницы прекрасную женщину, имевшую столь же твердые моральные устои, что и мои родители.

В тот период я познакомился в «Ле Клуб» со многими очень успешными богатыми людьми. Каждый вечер в клубе я неплохо развлекался и получал удовольствие, но я также и работал. Я старательно изучал пружины и механизмы делового Нью-Йорка, я знакомился с людьми, с которыми мне в дальнейшем предстояло заключать сделки. Там же я познакомился со многими состоятельными европейцами и южноамериканцами, которые потом купили самые дорогостоящие апартаменты в «Трамп Тауэр» и «Трамп Плаза».

Именно там, в «Ле Клуб», я впервые встретился с Роем Коном. Я слышал, что у него была репутация человека, не боящегося борьбы, открытого противостояния. Однажды вечером мы сидели за соседними столиками. Нас представили друг другу, и мы разговорились. Через некоторое время я решил испытать его. Мне нравится испытывать людей. Я сказал: «Не люблю адвокатскую братию. По мне, они только и делают, что тормозят сделки, вместо того чтобы способствовать им. На каждый ваш вопрос они отвечают “нет” и всегда советуют пойти на компромисс, вместо того чтобы отстаивать свою позицию». Он сказал, что согласен со мной, и мне это понравилось. И тогда я сказал: «Я-то скроен совсем иначе. Я предпочитаю бороться, а не сгибаться – если хоть раз согнешься, приобретешь репутацию слабака».

Я заметил, что Рой заинтригован, но все еще не понимает, куда я клоню. Наконец он решился уточнить: «Это что, академические рассуждения?» – «Нет, далеко не такие академические. Дело в том, что правительство, на основании закона о гражданских правах, только что подало в суд на нашу компанию, в числе многих других, якобы за дискриминацию чернокожих». И я рассказал ему, что с утра вместе с отцом беседовал с адвокатами одной очень престижной юридической фирмы на Уолл-стрит, и они в один голос советовали нам договориться полюбовно. Именно так поступает большинство бизнесменов, когда правительственные органы возбуждают судебные дела против них, потому что больше всего они боятся нежелательной огласки, даже если уверены, что смогли бы в суде отклонить эти несправедливые нападки.

Меня сама только идея пойти на мировую приводила в бешенство. Дело в том, что мы отдавали жилье внаем чернокожим. Единственное, чего мы не желали делать, – это сдавать квартиры тем, кого присылал департамент социального обеспечения, независимо от того, белыми или черными были кандидаты. Я своими глазами видел, что случилось с другим застройщиком, Сэмюэлем Лефраком, который поддался давлению со стороны органов соцобеспечения и поселил в своих домах людей, живущих на пособие. В самом скором времени они фактически уничтожили, разгромили эти дома.

Мы же хотели сдавать квартиры тем, кто готов платить за них, поддерживать жилье в чистоте и аккуратности, ладить с соседями и кто удовлетворяет нашему требованию иметь доход, по меньшей мере в четыре раза превышающий размер арендной платы. «Как вы думаете, что нам следует делать?» – спросил я Роя.

А он ответил: «Я считаю, что вы должны послать их к черту и отстаивать свою правоту в суде. Пусть попробуют доказать, что вы осуществляете дискриминацию в отношении чернокожих; это крайне трудно, поскольку у вас есть чернокожие съемщики». Еще он сказал: «Я не считаю, что вы обязаны сдавать жилье тем, кто вам нежелателен, будь то белый или черный. У правительства нет права вести ваш бизнес или вмешиваться в него».

В тот вечер я понял, что Рой – именно тот человек, которому можно поручить эту нашу судебную тяжбу. В те времена я еще был никем, но Рой любил хорошую драку и взялся вести наше дело. Он присутствовал на судебном разбирательстве вместе со мной, и мы отстаивали нашу правоту. Противная сторона так и не смогла привести доказательств дискриминации, и мы отделались самыми необременительными условиями соглашения, причем суд не признал нашей вины. Вместо этого мы согласились дать в местной прессе рекламу наших предложений на принципе равных возможностей. Тем дело и кончилось.

За это время я хорошо узнал Роя. Он был великий адвокат, особенно когда сам хотел этого. Рой мог вести защиту без всяких записей. Он обладал фотографической памятью и мог свободно оперировать доводами и фактами, не сверяясь с документами. Когда Рой был готов к делу, он был блестящим, практически непобедимым защитником. Однако так подготовлен он бывал не всегда. Правда, даже неподготовленным, ему случалось блестяще выступать в суде. К сожалению, он также мог полностью провалить дело, и всякий раз перед очередным судебным заседанием я старался досконально выяснить, готов ли он. Если оказывалось, что не готов, я всегда настаивал в суде на отсрочке заседания.

Я никогда не обманывался насчет Роя. Его нельзя было назвать пай-мальчиком. Однажды он рассказал мне, что две трети своей взрослой жизни прожил под тем или иным обвинением. Меня это позабавило. «Рой, скажи только одну вещь, ты действительно сделал все это?» Он посмотрел на меня и улыбнулся. «Какого черта ты так думаешь?» – спросил он. И я так никогда и не узнал, было ли это правдой.

Если что и можно было с уверенностью сказать про Роя, так это то, что он всегда был очень твердым, жестким человеком. Иногда мне кажется, что эта жесткость – второе главное качество после лояльности, которое он больше всего ценил в жизни. Например, все друзья Роя знали, что он гей, и вы часто могли видеть его в обществе смазливых молодых людей. Но он никогда не говорил об этом. Ему просто не по душе был имидж гея. Рой знал, что для любого нормального человека гей – это практически синоним слабака, а он меньше всего хотел выглядеть слабаком. Он изо всех сил старался избежать этого впечатления. Если разговор вдруг заходил о правах геев, он всегда первым выступал против них.

Но будучи твердым, даже упрямым человеком, Рой всегда имел множество друзей, и я, не стесняясь, горжусь, что был одним из них. Он был по-настоящему преданным другом, это было для него делом чести. И, поскольку Рой всегда был очень сильным, проницательным и твердым, оставалось только радоваться, что он на вашей стороне. На него всегда можно было положиться, он был готов выступить за вас, даже если в душе был не согласен с вами. Он был готов отстаивать в суде ваше дело, даже если это наносило вред его интересам. Рой всегда был чужд двуличия.

А теперь сравните Роя с сотнями этих лощеных «респектабельных» молодчиков, ради карьеры провозглашающих свою бескомпромиссную честность, но на деле напрочь лишенных лояльности. Для них существует только то, что выгодно для их карьеры Они, не задумываясь, предадут друга, если он окажется в беде. И я всегда любил Роя за то, что он был совсем не таким. Он из тех парней, что останутся у вашей больничной койки, даже когда все другие смирятся с неизбежным и покинут вас. На него можно рассчитывать до гробовой доски.

Возвращаясь к своим первым годам жизни на Манхэттене, скажу, что познакомился со множеством полезных людей, многое узнал о городской недвижимости, но все еще ничего не мог найти по цене, которая устаивала бы меня. Затем, в 1973 г., нью-йоркский рынок недвижимости внезапно стал проявлять признаки спада. Я всегда ожидал чего-нибудь подобного, зная об экономических циклах и предполагая, что рынок недвижимости – не исключение. Но даже при этом я никак не ожидал, что дела пойдут настолько скверно. Кризисная ситуация была вызвана сочетанием ряда факторов. Федеральные власти ввели мораторий на субсидии, выделявшиеся на жилищное строительство, хотя раньше выдавали их буквально пачками, в особенности под городское строительство. В это же самое время начали расти процентные ставки, которые были стабильны в течение столь длительного периода, что все уже забыли о том, что они вообще могут меняться. Положение усугублялось из-за внезапного скачка инфляции, особенно в сфере строительства, где она, казалось, росла даже тогда, когда в других отраслях не было никаких ее признаков.

Но самой большой проблемой являлся Нью-Йорк как таковой. Долг города вырос настолько, что это стало вызывать всеобщее беспокойство. Впервые поползли слухи о возможности банкротства Нью-Йорка. Опасения нарастали как снежный ком, и вскоре Нью-Йорк стал утрачивать доверие. Люди просто перестали доверять этому городу.

Эта обстановка никак не способствовала строительству недвижимости. Если за первые девять месяцев 1973 г. городские власти выдали разрешения на строительство 15 тысяч новых многоквартирных домов и односемейных коттеджей в пяти пригородах Нью-Йорка, то за аналогичный период 1974 г. – только 6 тысяч.

Я тоже разделял всеобщее беспокойство за судьбу Нью-Йорка, однако не скажу, что оно лишало меня сна. Я по натуре оптимист, и, честно говоря, экономические трудности Нью-Йорка были мне только на руку, они таили огромные возможности для меня. Я вырос в Куинсе и всегда верил, может быть, даже чисто инстинктивно, что Манхэттен – наилучшее место, центр мира, где только и стоит жить. Какие бы текущие трудности ни испытывал этот город, в глубине души я был уверен, что в конце концов все уладится. Да и какой еще город мира мог бы занять место Нью-Йорка?

Мое внимание всегда привлекал заброшенный кусок земли вдоль Гудзона между 59-й и 72-й улицами. Всякий раз, проезжая мимо по Вестсайдскому шоссе, я ловил себя на том, что представляю, как его можно застроить. Не надо быть особо гениальным, чтобы понять, что эта сотня акров незастроенной прибрежной полоски земли на Манхэттене таит в себе огромные возможности. Но попытка освоить такой огромный участок, когда город был в финансовом кризисе, – это уже совсем другая история.

Не думаю, что кто-то стал бы колебаться, если бы речь шла о покупке хорошего участка по сходной цене. Но в те годы жить в окрестностях Вестсайда было крайне опасно. Почти на каждой улице располагались приюты для бедных, в скверах поджидали продавцы наркотиков. Помню, как New York Times опубликовала целую серию статей, рассказывающих о том, каким опасным был квартал между западной частью Центрального парка и авеню Колумба на уровне 84-й улицы.

Но, несмотря на это, не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что в скором времени все может измениться. Даже на таких опасных для жизни улицах, как Западная 84-я, всего в нескольких шагах от Центрального парка, стояли замечательные старые особняки из бурого песчаника. А на Сентрал Парк Уэст и Риверсайд-драйв глаз радовали прекрасные старые дома с просторными квартирами и чудесным видом из окон. Я был убежден, что люди когда-нибудь оценят всю прелесть этих мест. Это только вопрос времени.

Однажды летом 1973 г. мне попалась статья о железнодорожной компании Penn Central, которая находилась на грани банкротства. В статье говорилось, что доверительный собственник Penn Central поручил распродажу ее недвижимого имущества фирме, возглавляемой неким Виктором Пальмьери. Среди подлежавших продаже активов были те самые заинтересовавшие меня заброшенные участки в районах Западных 60-х и Западных 30-х улиц. Договор с компанией Penn Central предусматривал получение Виктором Пальмьери процента со сделки всякий раз, когда его фирма находила покупателя на распродаваемую недвижимость.

Я никогда раньше не слышал о человеке по имени Виктор Пальмьери, но сразу понял, что мне нужен именно он. Я позвонил в его фирму и сказал: «Здравствуйте, меня зовут Дональд Трамп, и я хочу купить участок в районе 60-х улиц». Как правило, самый простой подход оказывается самым эффективным.

Думаю, им понравились мои прямота и энтузиазм. К тому моменту я еще ничего не построил, но меня переполняло желание сделать то, о чем люди в куда более солидном положении, нежели мое, могли только мечтать.

Я встретился с Виктором Пальмьери, и мы сразу поладили. Он был очень обаятельным уравновешенным человеком, итальянцем по происхождению, но выглядел, как истинный американец, настоящий аристократ американского толка.

Я стал расписывать ему, насколько криминальным является район Западных 60-х улиц, в каком кризисном состоянии он находится и какие трудности доставляет городу и что только сумасшедший может интересоваться покупкой недвижимости в такие времена. Если вы хотите что-то купить, всегда следует убедить продавца, что его товар не так уж хорош.

Далее я рассказал Виктору, насколько сложно добиться зональных разрешений на подобный огромный незастроенный участок. Я указал ему на то, что совет местного самоуправления непременно будет возражать против любого строительного проекта, а уж процедура получения одобрения от Комиссии по городскому планированию и Счетной комиссии может длиться целую вечность.

Третье и самое важное, что я сделал, – стал горячо рекламировать себя Виктору и его людям. Правда, я не мог похвастаться своим опытом или достижениям, но изо всех сил подчеркивал свои преимущества – энтузиазм и энергию.

Виктор всегда доверял людям, и он решил рискнуть, связавшись со мной. Он подытожил нашу беседу, предложив мне заодно купить и участок на Западной 34-й улице. На самом деле я думаю, что тогда здорово перехвалил себя. Но у меня не было другого выхода. Мне было тогда всего 27, и на тот момент ни я, ни мой отец ничего еще не построили на Манхэттене. И как бы Виктор ни симпатизировал мне лично, он никогда не стал бы иметь с нами дела, если бы не был уверен, что за нами стоит мощная строительная компания. На самом деле у нашей компании тогда еще не было официального названия, поэтому я начал гордо именовать ее Trump Organization. Слово «организация» почему-то звучит очень солидно, создается впечатление, что речь идет о каком-то крупном образовании. Лишь немногие знали, что Trump Organization имеет всего пару маленьких офисов на авеню Зет в Бруклине.

Я также подчеркивал наши связи с политиками, например с Эйбрахамом Бимом, избранным на пост мэра Нью-Йорка в ноябре 1973 г. Мой отец принадлежал к тому же Демократическому клубу, выходцем из которого был Эйб, и они лично знали друг друга. Как и прочие застройщики, мы с отцом делали пожертвования как Эйбу, так и другим политикам. Дело в том, что денежные пожертвования в пользу политиков – это обычная, широко принятая практика среди застройщиков Нью-Йорка. Кстати, мы жертвовали Биму не больше, чем другие. В сущности, мне всегда казалось: личное знакомство с нами вынуждало его всегда лезть из кожи вон, чтобы избежать малейших намеков на то, что он каким-либо образом оказывает нам предпочтение.

Все четыре года, что Бим возглавлял городскую власть, я пытался пробить идею строительства городского конгресс-центра на моем участке. И действительно, это было самое подходящее место для такого сооружения. Мы добились поддержки проекта практически всеми крупными бизнесменами Нью-Йорка. Но Бим так и не поддержал этот проект. Разве только в последние недели своего пребывания на посту мэра. Но он все-таки не дал мне официального одобрения. Я получил его от преемника Бима, избранного в 1978 г. Эда Коха, который и утвердил наш участок как место под строительство конгресс-центра. Причем, насколько мне известно, никто никогда и не подумал бы, что Дональд Трамп и Эд Кох большие друзья. Но я забегаю немного вперед.

Поскольку мне сразу удалось наладить хорошие отношения с Виктором, я мог работать с ним, в сущности, как партнер, а не просто как очередной покупатель. И это принесло мне неоценимую пользу. Например, мы составили соглашение, предоставлявшее мне эксклюзивное право на покупку участков в районах 60-х и 30-х улиц, конечно, только в случае получения соответствующих зональных одобрений. Помимо этого предусматривалось еще множество разных условий, кроме одного – что я должен внести деньги. Более того, Penn Central согласилась принять на себя расходы по застройке. Это вообще было неслыханно: продавец покрывал расходы потенциального покупателя! И все же такую возможность следует принять к сведению. То, что сейчас, вероятно, звучит дико, в те годы, когда никто не хотел строить и город фактически умирал, имело определенный смысл.

Пальмьери также помог мне завоевать расположение прессы. Когда репортер из Barrons спросил, почему его выбор пал именно на Трампа, тот ответил: «Эти куски земли представляют собой настоящие черные дыры финансовых рисков. Мы обстоятельно беседовали со всеми, кто делал предложения. И ни у кого из них мы не наблюдали такой готовности, напористости, энергичности и воображения, которые так необходимы для их развития. И тут появился этот молодой Трамп. Он оказался нереально, неправдоподобно деятелен, просто копия тех энергичных ребят, которые в прошлом веке застраивали Нью-Йорк».

Однажды, когда я только знакомил прессу со своими планами застройки, один крупный нью-йоркский делец по части недвижимости заметил моему близкому другу: «Этот Трамп нагородил тут целую кучу всякой неправдоподобной ерунды. Ну а где же дело, где стройка, кирпич, бетон и все прочее?»

Я был буквально взбешен его нападками и более года не разговаривал с ним. Но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что в каком-то смысле он был прав. Вся идея могла оказаться не более чем пустой похвальбой. И, если бы мне не удалось осуществить этот один из первых моих проектов, если бы я в конце концов не убедил городские власти, что мой участок на Западной 34-й улице – наилучшее место для городского конгресс-центра, и затем не перестроил бы отель «Гранд Хайатт», мне бы оставалось только вернуться назад в Бруклин и довольствоваться ролью сборщика арендной платы. Так что я очень многое поставил на будущий успех этих первых проектов. От этого зависела моя дальнейшая судьба.

Итак, 29 июля 1974 г. мы объявили, что Trump Organization получила преимущественное право покупки у компании Penn Central двух земельных участков вдоль береговой линии Гудзона от Западной 59-й до Западной 72-й улицы и от Западной 34-й до Западной 39-й по цене 62 млн долл. Сделка не предусматривала внесения покупателем наличных средств. Сообщение о ней попало на первой страницу New York Times.

Сначала я хотел построить на этих участках многоквартирные дома для людей со средним уровнем достатка по смешной по нынешним временам цене в 110–125 долл. за комнату. Однако тогда это была довольно приличная цена. Я рассчитывал получить средства в рамках городской программы финансирования жилищного строительства Митчелла – Лама, которая предоставляла застройщикам право на получение долгосрочных ипотечных кредитов под низкий процент и с налоговыми скидками. Она как раз была предназначена для стимулирования жилищного строительства для средних слоев населения.

За месяц до публичного объявления о нашей сделке Виктор, я и несколько человек из его команды встречались с тогдашним мэром Нью-Йорка Эйбом Бимом. Мы намеревались ознакомить его с нашими планами. Казалось, он с одобрением отнесся к ним, но позже, когда о сделке было объявлено официально, отказался занять определенную позицию, прежде чем наши планы не получат одобрения со стороны городских регламентирующих организаций, в том числе Комиссии по городскому планированию, Счетной комиссии, советов местного самоуправления. Лишь позже я понял, что этот опытный политикан выжидал, желая сначала понять, куда ветер дует.

Не успел я публично объявить о своих планах, откуда ни возьмись появились и другие покупатели, претендовавшие на участки Penn Central. И среди них – компания Starrett Housing, наш партнер по строительному проекту «Старретт Сити» в Бруклине. Эта компания выдвинула предложение приобрести участки за 150 млн долл., причем с гарантированным финансированием строительства и всеми разрешительными документами. Конечно, по сравнению с ним мое предложение выглядело куда менее привлекательно.

Вообще-то я не боюсь соперничества, я готов на все, чтобы побить конкурента, разумеется, в рамках закона. Иногда же, чтобы протолкнуть свою сделку, приходится идти на то, чтобы бросить тень сомнения на конкурента. В данном случае мне посчастливилось заронить сомнение в законности предложения Starrett. Я очень правдоподобно выражал сомнение в том, сможет ли компания выполнить все условия сделки, а даже если и выполнит, то будет ли в состоянии довести строительство до конца. Дескать, всякий может выступить с любым предложением, прибегнуть к любым посулам, особенно когда позволяют обстоятельства. Кстати, то же самое можно было сказать и о моем предложении, правда, я не терял времени даром и заранее заручился поддержкой Пальмьери и его людей, убедив их в том, что я – человек серьезный и не отступлюсь от задуманного.

Так что в конце концов я все же сумел убедить Пальмьери, что лучше остановиться на моем проекте в 62 млн долл., чем рисковать с сомнительным предложением компании Starrett.

Но по иронии судьбы через год после объявления о моих планах и победы над конкурентами экономическое положение Нью-Йорка еще более ухудшилось.

В феврале 1975 г. Urban Development Corporation, государственная компания, финансировавшая жилищное строительство за счет выпуска облигаций, не сумела выплатить положенные проценты в размере более 100 млн долл.

В сентябре того же года мэр Нью-Йорка Бим заявил, что вследствие финансового кризиса город приостанавливает программы финансирования строительства практически всех жилищных объектов.

Вслед за этим, в ноябре 1975 г., федеральные власти также ввели мораторий на финансирование жилищного строительства для слоев населения со средними и низкими доходами, включая крупные проекты городского жилищного строительства, ранее уже получившие официальное предварительное одобрение.

Каждое утро в газетах появлялись новости о постигшем Нью-Йорк финансовом кризисе. Не стану утверждать, что я по-настоящему боялся за будущее города, но тогда уже стало ясно, что не смогу получить субсидий на жилищное строительство, на которые рассчитывал. И я решил сменить курс.

Я всегда считал, что участок на Западной 34-й улице – идеальное место для строительства городского конгресс-центра. Проблема заключалась в том, что было еще полно идей на этот счет. Замечу для начала, что городские власти при поддержке ряда крупных местных бизнесменов уже потратили более трех лет на изучение и развитие проекта строительства конгресс-центра в другом месте, на 44-й улице. Причем власти города признавали, что только на планирование строительства из городской казны ушло около 13 млн долл., хотя знающие люди говорили мне, что эта цифра на самом деле составляет около 30 млн долл.

И вот через неделю после объявления о приостановке финансирования жилищного строительства мэр Бим объявляет о замораживании проекта строительства на 44-й улице. Узнав об этом, я немедленно пригласил на работу Сэмюэля Х. Линденбаума, талантливого юриста, специализировавшегося на вопросах зонирования и до этого работавшего по проекту на 44-й улице.

Другим человеком, которого мне удалось привлечь в свою команду, была Луиза Саншайн, преданная своему делу энергичная дама, обладавшая огромными политическими связями. Она была финансовым директором у Хью Карея, баллотировавшегося в 1974 г. на пост губернатора штата, и одновременно – казначеем Демократической партии штата. Сначала она работала на меня практически бесплатно, потом я сделал ее одним из исполнительных директоров своей компании.

В то время, как я собирал команду для продвижения своего проекта застройки, власти города и штата проталкивали собственный альтернативный вариант: разместить конгресс-центр на самой южной оконечности Манхэттена в районе Бэттери-парк, прямо напротив Всемирного торгового центра. Я считал, что оба предполагаемых места для этого строительства – и на 44-й улице, и в Бэттери-парк – до абсурда нелепы. Другое дело – мой участок. Я хотел публично выиграть борьбу за местоположение конгресс-центра, но я все еще был никому не известен. Если бы мне удалось привлечь к этому делу внимание публики, да еще и победить, это сильно укрепило бы мой авторитет.